***
Джон Коннингтон посмотрел на останки воина, бывшего ему некогда товарищем. Бастарда из Сидерхолла опознали по бурой кирасе. В бою его сбили с коня, но умер он с мечом в руках; печать дерзкого вызова все еще лежала на мертвом лице. Далеко не он один оказался в списке потерь – неподалеку среди мертвецов нашли и братьев Ласвелла Пика, Вирра, многих других наемников. Десница ничего не сказал, мысли его стремились к последнему его разговору с Франклином, к том, насколько горько они расставались. Не думал тогда Джон, не гадал, что испытает столь сильную скорбь; не ожидал, что сердце сожмется глухой болью при виде того, что сделала смерть со старым приятелем. «Боги, будьте милосердны», подумал он, наконец, переведя взгляд с трупа Флауэрса на поле боя. Потребовался рейд прямо на лагерь Золотых Мечей, чтобы они, обратив внимание на длительную задержку Гарри, отправились на поиски во всеоружии. Вот теперь-то наемники узнали, что произошло. Повсюду в траве в несколько слоев лежали трупы – людей и лошадей, всадников и пеших. Что до генерал-капитана, то не нашлось никаких следов Бездомного Гарри – даже в разбитом неподалеку погибшим отрядом лагере, тоже обращенном в руины. Быть может, он сбежал, умчался прочь далеко отсюда.Быть может, его взяли в плен или же враг забрал его тело в качестве трофея. Или же его изуродованный до неузнаваемости труп лежал где-то здесь, на поле боя. Как было на самом деле, Джон не знал. Одно было точно: теперь Золотые Мечи остались без своего предводителя. Хуже того, Стрикленд взял с собой быстрейшие отряды наемного войска – и привел их на бойню. Джон стиснул рукоять меча. Теперь победа при Цитадели отдавала горечью. Бездарность Бездомного Гарри превратила ее в пепел на губах. «Неведомый побери этого придурка, коли еще не побрал!» Но тут десница задумался: то было непохоже на Старуху. Гарри всегда отступал, всегда боялся предпринимать какие-либо действия, если только не знал, что это безопасно. Ясно было как божий день, что тип этот для битвы не годится. Даже эта катастрофа начиналась как преследование отступающих эльфов. Началась потому, что Стрикленд потащил за собой половину рыцарей отряда. Но неужели они бездумно влетели в засаду? Что же заставило генерал-капитана совершить подобную глупость? «Мечты о славе, голос ревности, как ничто иное, способны распалить человека». Коннингтону было известно, о страхе генерал-капитана перед мнимыми видами Джона на его звание. От самой проклятой долины Гарри этого не скрывал, как и своего нежелания служить делу Эйгона. Должно быть, Старуха решил, что, добыв свою личную победу, он не окажется в тени взятия Минас-Тирита. «Проклятый болван!» И все-таки…Даже если, несмотря на его обычную предосторожность, Гарри погнался за славой, с ним было множество других командиров, которым на поле боя Джон доверял больше. «Как ни плох Флауэрс («был», поправил себя Джон), это ветеран многих битв, закаленный, с опытом. Он бы не попался в очевидную ловушку». А ведь был с ними и отец Мадда, командир летучего отряда на протяжении нескольких десятилетий. Уж его-то разведчики предупредили бы остальных. А если у противника в засаде было больше сил, то почему они не выдали своего присутствия раньше? Почему ждали, пока оставят остров? Потом-то нанесли удар по их стоянкам. То есть враги еще и знали о бивуаке Золотых Мечей. У нападавших этих не было знамен, наемники отбили атаку с минимальными потерями – разве что уступив часть пленных. Нет, был тут кто-то еще, кто-то третий. Подкрепления – но откуда? Быть может, тот народец из Березового леса, который они оставили позади, заключив соглашение с их вождем Халимром? Но судя по тому, что узрел на переговорах Коннингтон, едва ли лесовикам хватило бы оружия и снаряжения потягаться с копейщиками авангарда Золотых Мечей. – Сюда, милорд, – позвал Джона один из наемников. Оказалось, тот стоял рядом с мертвецом, держа в руках один из позолоченных черепов со знамени отряда. Должно быть, реликвия оказалась надежно спрятана, коль скоро враги ее не заметили. Нет, никогда за всю свою жизнь Джон Коннингтон не видел армии, упускающей шанс помародерствовать. Но, прежде чем он смог это отметить вслух, распростертый на земле человек задергался с глухим стоном, силясь встать. А испуганный наемник уронил золоченый череп и отшатнулся назад, схватившись за топор. – Он жив, кретин! Зови лекаря, да поживее, – вскричал Джон. В окровавленном человеке на земле он узнал Джакхо, ручного дотракийца Флауэрса. Вскорости к ним присоединился Полумейстер, прочие лекари явились следом. Так что пока поле боя обыскивали в поисках других выживших, принялись обрабатывать раны дотракийца. Понадобилось несколько часов, прежде чем у раненого нашлись силы заговорить – и первым делом он потребовал себе нож. – Я не позволю тебе перерезать себе горло прежде, чем ты расскажешь нам, что тут было, – пригрозил Марк Мандрейк. Рана в его прожженной насквозь щеке дергалась в такт его словам. С шумом выпустив воздух, Джакхо приподнялся, сердито глядя на бывшего раба. – Не собираюсь я жизнь свою кончать. Годами со мной ездишь, а все еще не понял? Давай, андал, дай мне клинок. – Давай, сделай, как просят, и покончим с этим, – приказал Марку Коннингтон. Нехотя, рыцарь снял с пояса нож и протянул Джакхо. Дотракиец взялся за рукоять, поначалу пальцы его дрожали, потом хват сделался тверже. И, заведя руку за затылок, он срезал себе волосы. Джон не удержался от гримасы, когда в последний раз зазвенели вплетенные в брошенную наземь косу бубенцы. – Матерь Гор есмь корень рода дотракийского. Чрево Мира суть корень рода дотракийского, – шептал поверженный кочевник себе под нос. – Что здесь произошло? – спросил Джон, – Флауэрс мертв, а с ним почти весь отряд, сопровождавший Стрикленда. Раненый слепо уставился на десницу из-под тяжелых век. Один глаз его заплыл, окруженный черным кровоподтеком. Свежий шов, работа лекарей, рассекал его лоб наискось до самых бровей. – Наша охота завершилась, мы поймали беглых эльфов. А потом с восхода пришли они. Целый кхалассар всадников под красными знаменами. – Под красными знаменами? – насел на него Мандрейк. – А какой был у них герб? – Звезда, – ответил Джакхо, – точь-в-точь как заставил нас сделать этот проводник с птицей. – Да провались оно все в Седьмое Пекло, – чертыхнулся Тристан Риверс. Коннингтон прикусил язык: как бы ему ни хотелось выказать свое недовольство, ситуации это бы не поменяло. Вместо этого он предпочел спросить: – Скольких ты видел? И как именно они сражаются? Кхалассар, говоришь? Именно это слово больше всего сбивало с толку. Хоть маковое молоко и туманило взор Джакхо, раненый посмотрел Джону прямо в глаза. – Копыта поднимали пыль. Чревом Мира клянусь, против нас было больше тысячи бойцов,а большего не ведаю. Они не хотят, чтобы мы их сосчитали. Моему народу знакома эта уловка: гнать табуны, поднимать пыль, чтобы скрывать настоящее число. То же самое когда-то объяснял Грифону Черное Сердце. Конных Владык Великого Травяного моря было намного меньше, чем кто-либо привык думать. Но множество коней, которое держал каждый воин, беспорядочность стойбищ и молниеносность перемещения – все это создавало впечатление, что кхалассар больше, чем на самом деле. «У страха глаза велики: десять тысяч легко превратятся в сорок, а сорок – в сотню. Вот откуда исходят байки о бесчисленных ордах, скитающихся по Дотракийскому морю и готовых сокрушить весь цивилизованный мир, стоит их только позвать. Но на самом деле эти вымышленные кхалассары намного превосходят числом всех, кто когда-либо останавливался в Ваэс Дотрак. Но то, что эти байки повторяют, весьма по душе самим дотракийским племенам, ибо они отменно служат их целям», писал об этом Злой Клинок много лет назад. – Хм, после того, через что мы прошли, едва ли меня удивит, что это действительно были дотракийцы, – проворчал какой-то из сержантов, но тут же замолчал под сердитым взглядом Грифона. – Они сражались с выдержкой и терпением, умело и хитро. Но это не мои соплеменники. Вот послушайте, как они разбили отряд меньшого Пика. Заставили его поверить, что он обратил их в бегство, заставили преследовать себя, пока он уже не мог отступать. Да, мой народ тоже так умеет. Но пока он мчался вперед, их ряды расступились. Всадники в доспехах выехали на битву и смяли ваших рыцарей. – У них что, своя тяжелая конница? – спросил Джон, – как именно они сражаются? Чем вооружены? – Ага, – ответил дотракиец, и взгляд его сделался жестче, – все в доспехах, конь и всадник. Расстреливают на подходе, потом меняют луки на копья. И я никогда не видел воина, подобного тому, который ведет их за собой. То был великан, – нет, демон,демон из стали верхом на красном коне. Он резал ваших лучших андальских рыцарей как ягнят. Всюду, где он проносился, наши ряды рассыпались. Воцарившееся среди капитанов молчание – затих даже Джон – наконец, прервал Тристан Риверс. – Как же ты уцелел? И что с генерал-капитаном? Ты знаешь, что с ним стало? – До того, как разбежалась пехота, Гарри снял свои доспехи, замаскировался и скрылся. Я скрестил клинки с одним из вражьих всадников. Подо мной убило коня, и я упал вместе с ним. Не знаю, что было дальше, – ответил им Джакхо. Полумейстер Халдон бросил взгляд на Джона – Лорд-Десница, – осторожно начал грамотей, – быть может, будет лучше искать ответы у лорда Майрона. Ему-то лучше знать, с кем и чем мы тут имеем дело. «Как никому другому», с горечью подумалось Джону. – Его милости тоже нужно об этом доложить, – заявил он вслух. Но, главное, требовалось решить, как быть дальше.***
По приказу десницы послали за короной и мечом. Джону вспомнилось, как в молодости ему доводилось видеть короля Эйериса Таргариена. Дважды представал лорд перед Железным Троном, в первый раз, чтобы вести королевское войско, второй – чтобы отправится в изгнание за свой провал. Родитель Рейгара носил корону Эйгона Недостойного, массивное поделие червонного золота, украшенное резными драконами и сверкающее самоцветами. Куда она делась сейчас, Коннингтон не знал. Быть может, Узурпатор приказал забросить ее в какой-нибудь пыльный погреб или просто продал, чтобы расплатиться за свои распутные увеселения. «Неважно, что бы ни было на самом деле, теперь нас всех от нее отделяет другой мир». Вместо нее юноша изволил себе корону по образцу тезки-Завоевателя, а кузнецы наемников повиновались. Только вот под рукой не было валирийской стали, из которой и был сделан венец Эйгона Первого. Вместо нее пустили в расплав мечи убитых эльфов. И теперь в руках Джон держал серо-стальной обруч, поверхность которого была подернута изнутри дымчатым узором, похоже на валирийскую сталь, но все равно не то. Отблески света играли на квадратных гранях рубиновой инкрустации. Вышла она на удивление легкой в руках; Джон думал, что царский венец будет тяжелее. И мысли его вновь вернулись к Эйерису: символ власти Эйгона Четвертого был тому слишком велик, тяжко съезжая до самых бровей. Быть может, парень угадал с выбором, завоевателю и не требовалось таких безделушек. Достаточно было, чтобы его знали подданные и страшились враги. Холодный взор Коннингтона переместился от короны, окидывая отделанные мрамором чертоги Минас-Тирита. Чтобы отмыть их от крови и расчистить от оставшихся от битвы обломков пришлось приставить к работе обозников и маркитантов, а с ними наравне – и наиболее смирных пленников. Спору нет, была в этих залах своя красота. Пусть были они не столь роскошны, как Красный Замок, каким его в последний раз видел Грифон, – зато добротно построенные, крепкие, и, тем не менее, элегантные. Пол был вымощен полированной плиткой, стены – богато украшены резьбой по камню. Десница не понимал, что именно там изображено, хотя и мог распознать фигуры зверей, знакомых и не очень. Другие рельефы изображали цветущие деревья или марширующих воинов. Пройдя вдоль их каменного строя, Джон поднялся по ступеням винтовой лестницы, точь в точь как в Грифоньем Гнезде, таким же узким и крутым: ведь делалось это, чтобы один защитник мог при необходимости сдерживать здесь целый отряд. Странной была сама мысль, что Коннингтон, спустя много лет впервые оказался в замке, пусть и отличавшемся от вестеросских. Замки его родины были не просто укреплениями, а горделивыми обителями многих поколений знатных семей, откуда лорд правил и где проводил свои дни. Минас-Тирит, напротив, казался возведенным исключительно для обороны – не было ни чертога, надлежащего правителю для приемов, ни палат для пиршества и танцев. Но, несмотря на все эти различия, сходства было больше. Эйгон разместился в покоях, которые, как полагал Джон, прежде явно принадлежали наместнику. Снаружи на карауле стоял Дакфилд, все еще – обладатель белого плаща, пожалованного мальчиком. По крайней мере, бывший кузнец озаботился своим внешним видом, обрив непослушную и нечесаную бороду, которую он отпустил за последний месяц, и водрузив на голову шлем. Облаченный в подаренный ему полированные чешуйчатые доспехи, он выглядел почти настоящим королевским гвардейцем, если не лордом-командующим. Внутри, вместе с Леморой, его уже ожидал Эйгон – избравший нарядом своим черный парчовый дублет, застегнутый на золотые пуговицы и стянутый в талии украшенным драгоценностями поясом с семиконечной звездой Веры. Септа облачила короля в богато украшенный плащ, длиной почти до пят, по всей длине которого был вышит свернувшийся кольцами гербовой красный дракон Таргариенов. Затянутой в перчатку рукой Эйгон обмотал часть одеяния вокруг предплечья, точно орарь септона. Застежкой в форме золотой звезды Лемора надежно скрепила покров на плече короля. – Как я выгляжу, – спросил юнец, и Джон не смог сдержать улыбки. – Как подобает королю. Ваш отец Вами бы гордился. – Мы с Халдоном, – кивнул ему Эйгон, – изучали, как короновали прежних королей. Вот я и приказал, чтобы мне пошили одеяние по их подобию… Готова ли моя корона? Взгляд юноши приковали руки наставника. – Да, Ваша милость, – отвесил поклон Грифон, – все уже готово, Вас ждут внизу. Взор Эйгона тут же скользнул с фигуры Джона за окно, потом на пол под ногами. – Это так странно, – проворчал король, – быть так близко к цели. Я словно во сне – и вот-вот проснусь. Джон не знал, что ответить юноше, ведь чувствовал то же самое. – Не об этом я мечтал, – продолжал Эйгон, – но придется поступать именно так. Последовала новая пауза, потом Эйгон снова обратился к Коннингтону. – А Майрон будет? Вскоре после того, как Джон обнаружил останки отряда Стрикленда, Майрон убыл прочь. Он ничего им не объяснил – кроме того, что ему необходимо доставить вести обо всем произошедшем своему королю. С тех пор его армия отошла еще дальше от биваков Золотых Мечей, что породило у Джона подозрения: уж не замышляют ли они обратиться против Эйгона? Это казалось маловероятным, но он приложил усилия укрепить стоянки и переместить на остров как можно больше спутников, включая и Эйгона. «Что бы там ни было, будет лучше, если удастся избежать очередного внезапного эльфийского рейда» Но вслух Коннингтон ничего из этого не озвучивал. – Майрон обещал, что вернется вовремя, чтобы успеть к коронации, – ответил Джон. – Хотел бы я знать, чего это он так долго, – проворчал Эйгон, – Я, если честно, …привык к его присутствию, за то время пока он был с нами. Теперь, когда он в отлучке, вокруг не так безопасно. Несмотря на все подозрения, Джон не мог не согласиться. С самого начала Майрон только и делал, что помогал им. Если бы не он, они бы никогда не продвинулись так далеко. Десница крепче стиснул стальной обод, обратив внимание на выражение лица септы. – Что-то не так, леди Лемора? – многозначительно переспросил Грифон. Он знал, что она думала об их проводнике. Как и то, что ей известно и другое. «Все другое я уладил. Раз и навсегда». – Не думаю, что стоит питать надежды относительно этой персоны, – ответила женщина, – и без того мы слишком сильно на него полагаемся. – Иного выбора у нас не было. По-Вашему, нам стоило и дальше блуждать бы по долине, и остаться там кормом для пауков? – возразил Коннингтон. – Нет. Он вывел нас оттуда. То было благое дело. Но потом мы пошли за ним на войну. Нас ничто не обязывало сражаться за Амарфиона, Майрона, или каким еще именем этот тип назовется. А теперь, с каждым днем, нам он все нужнее. Джону хорошо были знакомы такие мысли – много раз они приходили ему в голову в споре с самим собой. И всегда был лишь один ответ, тот , который дали ему боги. – Наш путь был проложен тогда, когда нас перенесло из Волантиса. Я предпочту, чтобы он закончился здесь, когда Эйгон примет корону и будет править, подобно его предкам. Собственно, путь этот уже окончен. – Значит, вы сделали выбор, мой лорд, – произнесла Лемора. – Я тоже хочу увидеть Эйг.. Его милость коронованным. Но не там, не ценой сражения в чужой войне за интересы тех, кому мы не можем доверять. Но увы, слишком поздно отыграть все назад. – Да, это так, – поджав губы, прищурился Коннингтон. – Ну, вы, двое там закончили? – раздраженно объявил Эйгон. – Это же день моего восшествия на престол. И негоже моему деснице пререкаться с Первой из Праведных в моем присутствии. Слова короля застали Джона врасплох. – Первой из Праведных? – с расстановкой переспросил он, глядя на Лемору; казалось, женщина потрясена услышанным не меньше. «Ей, значит, он тоже не сказал». – Ну да, – кивнул Эйгон, – ты возложишь на меня корону, а Лемора дарует мне благословение богов. – В-Ваша милость, я…., – начала было Лемора, но Эйгон оборвал ее речи: – Лемора, многие годы ты была рядом со мной. Всему, что я знаю о Вере и богах, обучила меня ты. Так кому же еще мне доверится? Какому-нибудь расстриге-полудурку из числа наемников? – Ваша милость, покорнейше призываю Вас пересмотреть это решение, – осторожно возразил десница, – не так Праведных избирают. – Гриф, много ли ты видел среди нас септонов? – спросил в ответ Эйгон, – думаю, нет. Прежде женщины входили в число Праведных, по крайней мере, так говорила мне Лемора. Кому же жаловаться на мой выбор. Здесь что, есть Верховный Септон, мнения которого я должен спрашивать? – Я король, и мне решать, – выдержав паузу, добавил юноша, – на этом закончим. Больше я вопросов не потерплю. Теперь же, прошу за мной.