Сомния

Женщина сидела на смотровой площадке, устремив свой взгляд куда-то за горные хребты, которые в лучах полуденного солнца теряли свой голубоватый оттенок, приобретая металлический блеск. Вокруг было тихо, ни одной живой души, не слышно было даже ветра. Казалось, что она попала в какой-то непроницаемый для звуков пузырь. Подобные ощущения испытываешь, когда погружаешься с головой под воду. Внешний мир бесцеремонно врывается сигналами и чьими-то голосами, прерывает видения, которые мгновенно затягивают обратно своими липкими щупальцами, и она уже не может отличить реальность от картинок, которые создаёт её мозг. Её перебрасывает оттуда — сюда, отсюда — туда, потом куда-то ещё, и так без конца. И что такое эти «сюда», «туда», и где они? Понятия не имеет. Да и, если честно, не хочет иметь этого понятия. И она то однорукая, то одноногая, то бездушная, то и вовсе — мёртвая. Вот она стоит на кухне и обжигает язык об острые слова — её собственные слова — и горячий суп, вкус которого наконец-то не напоминает морскую воду. В последнее время она часто ловит себя на каком-то ненормальном желании насолить всем и вся, даже этому несчастному блюду. Кажется, нужно с этим что-то делать? С кухни её резко перебрасывает на улицу, где она, скрываясь в тени за углом здания, пытается спрятать свои промахи в вечерней темноте. Безрезультатно. От правды не убежишь, не скроешься от её шумного нутра. Её резко тянет под воду, оставляя на поверхности только нос для возможности дышать, и постепенно закладывает уши. Она глохнет и вместо шума правды слышит лишь глубокий гул воды и спокойствия, которые замораживают для неё пару минут. «Теперь у тебя есть немного времени! Но стоит поторопиться.» — звучит очень знакомый голос. Воздух в лёгких держит её близко к поверхности, что позволяет конечностям чуть чуть выглядывать, поднимаясь и погружаясь вновь. Глаза закрываются, застилаются бирюзовыми разводами. Перед ней — город, дышащий выхлопными газами. Машины струятся по дороге подобно её струящимся мыслям, которые, на удивление, именно в этот момент приобретают такой несвойственный им порядок движений. Механических, плавных, отточенных. Она, лишённая слуха, в попытке сохранить замедленное течение реальности не двигается, не издаёт звуков и, кажется, даже не дышит. Но быстрая и хлёсткая толпа волной сметает её за собой. Течение толкает всё дальше, дальше, пока она не оказывается в одинокой улочке, идущей параллельно бурному потоку жизни. Она резко выныривает. Вода размыкается, пропуская женщину на поверхность, и стремится покинуть пределы ванны. Лаура делает глубокий вдох, вместе с кислородом вдыхая реальность. Вокруг снова шум окружающего пространства, усталое дыхание стен и догорающие вскрики улиц. Кажется, на сегодня с неё достаточно. Заснуть в ванной — явной признак того, что пора лечь спать. Спустя пару минут Лукина добралась до спальни. Порядком встревоженная сеансом подводного сна, она судорожно открыла тумбочку, где хранила успокоительные, прописанные врачом, после которых в глазах появлялась пугающая пустота, а на душе — невероятное спокойствие. Лаура не злоупотребляла медикаментами, но каждый раз, предчувствуя порцию новых кошмаров, выпивала несколько таблеток, дабы подавить зарождающийся страх и ещё не начавшуюся истерику. Однако в этот раз всё было куда хуже, чем женщина ожидала, ведь едва её голова коснулась подушки, она снова очутилась на смотровой площадке в горах. Лаура внимательно вглядывалась в длинную горную цепь, приковывающую её мутный взор. Что-то необъяснимое и таинственное было в этом зрелище. Она всё никак не могла понять, что же это. Что так её привлекало? В голове неприятно грохотали несколько мыслей, кружащихся, перекатывающихся из стороны в сторону, но не оформляющихся во что-то единое. А память любезно подкидывала обрывки картинок-воспоминаний, которые, подобно неправильным, не подходящим друг другу пазлам, не могли соединиться и явить миру цельное произведение. — Мам? — до боли знакомый и родной голос вырвал женщину из попыток вспомнить. Обернувшись, Лаура увидела Егора, который, казалось, был очень удивлён появлению матери. Всё вокруг замерло, а сердце болезненно сжалось, заставляя каждый нерв в человеческом теле напрячься. — Егор… — чуть слышно и также удивлённо, отчего то не веря своим глазам и ушам, спросила Лаура. — Мам, почему ты плачешь? — обеспокоенно спросил мальчик, подходя чуть ближе. — Я… плачу…? — женщина невольно поднесла руку к лицу, стёрла со щеки слезу и неверяще уставилась на собственную ладонь, — Почему я плачу? — она снова перевела взгляд на Егора. — Мам? Всё в порядке? — спросил он, пытаясь заглянуть в глаза матери, — Почему ты здесь? Разве тебе не нужно готовиться к показу? — Готовиться… к показу? — Лаура никак не могла понять, что не так. Что-то во всём происходящем вызывало подозрение, было фальшивым, будто сделанным из картона или пластика. Паника, непонимание и страх завладели душой женщины. Перед глазами всплывали отрывки воспоминаний, загромождающих собой пространство и совершенно не помогающих понять. — Ну, да! Ты же отказалась лететь с нами из-за подготовки к показу, — пояснил Егор, — Ты пугаешь меня, что произошло? В агентстве всё нормально? — Я… я не знаю, — находясь в ступоре проговорила Лукина, прежде чем нерешительно добавить, — Да. Я думаю, да, всё в порядке, — слабо улыбнулась она сыну. — Я очень рад, что ты прилетела к нам! — повеселев заявил мальчик, увлекая её за собой. Они шли вдоль смотровой площадки, после спускаясь по лестнице, ведущей на задний двор большого дома, в котором, как подумала женщина, и находился отель, где расположилась её семья. Егор что-то безостановочно рассказывал о том, как они попали в турбулентность, когда летели, как Маша, снова сжульничав, выиграла его в карты, как его захватило зрелище солнца, выходящего из-за гор на рассвете, и ещё множество других увлекательных деталей. Лаура же не пропускала мимо ушей ни единого слова мальчика, будто боясь, что он растворится в прохладном воздухе, оставив в её руке вместо ощущения тёплой детской ладони пустоту, а перед глазами лишь лёгкую дымку, секунду назад имевшую очертания тела. Лаура ощущала накатывающую приливными волнами тревогу, перемешанную с радостью от долгожданной встречи с сыном. Это ставило её в тупик, из которого она отчаянно хотела выбраться. Но не из всякой клетки выбираешься с удовольствием. — Представляешь, вчера мы были на спуске, и я никак не мог застегнуть свои лыжи, но папа… — мальчик прервал свой рассказ, почувствовав, что мать остановилась, смотря куда-то в сторону горизонта, где над горами поднималось огромное тёмное облако, растущее с невероятной скоростью. Егор сперва непонимающе взглянул на неё, но, увидев, куда она смотрит, с несвойственной детям серьёзной отстранённостью произнёс то, что ещё долго звучало в воздухе. — У тебя осталось мало времени, — и словив поражённый взор женщины, кивнул в сторону облака, — Это за тобой. Тебе тут не место. В этот момент внутри Лауры всё перевернулось. Пазлы, до этого разбросанные по разным частям подсознания, слились, воспроизводя картину, которую женщина желала бы поскорее забыть. Сердце защемило с новой силой, а на глазах снова появилась полупрозрачная пелена. — Вы …? — не в силах продолжить фразу попыталась спросить Лаура, до сих пор не веря своему собственному разуму. — Не доехали, — согласился мальчик, — К сожалению, это так, — добавил он, наблюдая за растущей тучей. Обречённый судорожный вздох вырвался из груди женщины. Казалось, ещё несколько мгновений, и её просто разорвёт от накатывающей с новой силой боли. Она ненавидела себя за свой трудоголизм, ненавидела свою работу, из-за которой не смогла поехать на отдых с семьёй. Да, возможно, она разбилась бы вместе с ними, но ей хотя бы не пришлось проживать эти полтора удушающих года, высасывающих из неё последнюю жизнь, последние остатки здравого ума и памяти. В сравнении с этим, смерть казалась ей невероятным подарком. — Но, если вы… если вы погибли, — еле выговорила Лаура, — То где я сейчас? И где вы? — Ты сейчас спишь, — сказал мальчик, тепло улыбнувшись матери, — Но не бойся, они больше не будут мучить тебя, я обещаю! Посмотри, — добавил он после паузы, заставляя женщину повернуть голову влево. Внизу на заднем дворе дома в небольшом саду сидели два человека, откуда доносились едва слышные весёлые голоса. Они о чём-то говорили и без умолку смеялись. Мужчина, кажется, пытался защекотать сидящую рядом с ним девушку, а та в свою очередь со смехом вырывалась из его рук, что, кстати говоря, плохо получалось и вызывало у Лауры тёплую и вместе с этим грустную улыбку. — Это…? — невидящим взором смотря на пару, поражённо спросила она. — Да, это папа. И Маша, — всё ещё улыбаясь, задумчиво выдал мальчик, — Им тут нравится. Правда, они пока ничего не поняли, но так даже лучше. — Я скучаю, — обняв сына и подняв глаза к темнеющему небу, силясь не зарыдать в голос, сказала Лукина. — Я знаю, — Егор в ответ уткнулся в мать, скрестив руки на её талии, как делал только он, — Но тебе не стоит торопиться. Всему своё время, ты сама говорила мне об этом, помнишь? Мы навсегда останемся здесь, а у тебя и там дел полно, — он, отстранившись, легонько ткнул женщину в грудь. Она лишь с новой силой прижала мальчика к себе, вдыхая родной запах, пытаясь насладиться этой крупицей долгожданной встречи. Какое-то время они простояли молча, но как только Егор отстранился, на Лауру шумным потоком свалилось осознание того, что сейчас всё прекратится. Это секундное осознание, которое приходит во сне, и после которого ты мгновенно открываешь глаза. Она чувствовала себя потерянной. Ей безумно не хватало ощущения этого тепла. Тепла человека, который любит тебя несмотря ни на что, любит безусловной любовью, такой, какая связывает только матерей с их детьми. От былой тишины вокруг не осталось и следа, поднялся сильный ветер, грозящий перевернуть всё пространство вверх дном. — А теперь, — серьёзно произнёс Егор, смотря на мать, — Тебе пора просыпаться! Не забывай, что я сказал тебе! И ещё одно, — он на секунду задумался, подбирая правильные слова, затем поднял ясный, полный любви взгляд, — Не думай, что мы бы стали осуждать тебя за то, что ты счастлива. Мы любим тебя! — И я вас, — вымученно улыбнулась женщина, отчаянно желая продлить этот момент, цепляющаяся за каждый миллиметр иллюзорного мира. Лаура хотела сказать что-то ещё, но всё померкло, оставляя пустую и холодную темноту. Её тело вновь прибило к берегу реальности, и Лукина резко села на кровати, пытаясь отдышаться, побороть новую истерику и унять бешено дрожащие руки. Спустя время, снова пыталась уснуть, снова вернуться к своему мальчику, снова почувствовать его мягкую ладонь. Но всё было бесполезно, сон ушёл, забрав с собой что-то ещё. Лаура пыталась считать, чтобы быстрее погрузиться в бессознательное, но ничего не выходило, счёт затягивался до вымученных — в попытке забыть и забыться — тысяч, лишь оттягивающих тот момент, когда женщине всё же придётся смириться и встать с кровати. Тело парализованное страхом вздрагивало от сигналов, посылаемых мозгом, который пытался вернуть его к жизни. Весьма забавно, что сон воспринимается этим органом как предсмертное состояние. Возможно, поэтому мир снов и выглядит так, словно находится за гранью жизни, словно он вне самого сознания. В этом случае, бессонница — одно из худших проклятий, которым её наградила эта ночь. А Морфей всё-таки просто какая-то затасканная проститутка, не отличающаяся постоянством своего места работы. Отчаявшись уснуть Лаура собралась с силами и села, свесив ноги на пол. Воспалённые и вновь потревоженные нервы давали о себе знать. Недели относительного спокойствия были унесены одной беспокойной ночью, опять вернувшей Лукину в её персональный котёл в аду. В аду на земле. Доброе утро, не так ли это называется?