Сомния

Наряд был выбран, мысли приведены в порядок, а часы неумолимо кричали Третьяковой о том, что запас времени почти на исходе. Она так увлеклась процессом, что забыла обо всём на свете. Мария на секунду застыла в немом удивлении, пытаясь проанализировать последние пару часов, как и бывает после подобных погружений. Но реальность снова шумно обрушилась на неё подобно моросящему дождю, который на первый взгляд выглядит незначительным, но стоит только выйти из укрытия, и вся одежда под ним превращается в липнущую, мокрую груду тряпок, тяготящих тело. Третьякова потёрла переносицу, стараясь сосредоточиться. В правом виске неприятно пульсировало, в левом — отчаянно билась мысль о скорейшем возвращении в родные стены. Желание остаться дома усиливалось, грозясь заполнить собой каждую клеточку тела Марии. Что-то подсказывало ей, что даже любовь к поэзии на этот раз не захочет протянуть ей руку помощи и любезно спасти. Любовь, если честно, вообще очень редко её спасала. Выехав из дома, Мария чувствовала нарастающее волнение. Она никогда не боялась сцены, не боялась публичных выступлений или мероприятий, но сегодня её ужасно пугало то, что, войдя в стены театра, она больше не сможет быть собой. Придётся снова сменить неприличное для одного вечера количество масок и бесконечно по кругу притворятся, притворяться, притворяться. Делать вид, что она рада всех видеть, что ей приходятся по вкусу мысли, звучащие из зала, что ей не хочется окрестить всех идиотами и, громко хлопнув дверью, покинуть здание, пытаться держать свой образ, полюбившийся зрителям, выдавливать улыбку, подавляя внутреннее отторжение. Эти вечера давно перестали быть для Марии спасительными, с каждым днём всё больше превращаясь в непосильную ношу. Припарковав машину, Третьякова какое-то время просидела внутри, глубоко вдыхая и выдыхая, дабы собраться с духом. Руль был крепко зажат между пальцев женщины, которая, вцепившись в него, словно он мог ей чем-то помочь, пыталась отсрочить неизбежное столкновение с внешним миром. Именно так люди, находящиеся на тонущих судах, пытаются схватиться за всё, что попадается под руку, выигрывая пару лишних секунд. Но бездне всё равно. Она проглотит их, и ей совершенно не важно с кораблём или без. В театр Мария зашла с лёгким шлейфом опоздания. Все участники творческого вечера уже были на своих местах и ждали её. Она же совсем не торопилась, позволив себе ненадолго закрыться у себя в гримёрной. — Ну же! Соберись! — сказала блондинка, глядя в глаза своему отражению, — Просто иди и сделай это, чёрт возьми! Настроя не было. Как, в общем-то, не было и желания открывать глаза сегодня утром. Раздражение оттого, что Мария старательно пыталась от него отмахнуться, только усиливалось, а голова подвергалась новым приступам боли. Подобное состояние стало постоянным, к чему женщина почти привыкла, но откуда взялась эта бессовестная медлительность? Откуда появилась бесполезная привычка оттягивать? Неизвестно. Всё это порождало внутри женщины странные, притупленные ощущения, смутно напоминающие страх. С этим нужно было заканчивать. Решительно собравшись прекратить всё это сию же секунду Третьякова вышла из помещения. Войдя на сцену, Мария окинула взглядом зал и подарила ему очаровательную улыбку. Те, кто видел женщину лишь на публике, но не общался в неформальной обстановке, проглотили эту уловку, люди же мало мальски знакомые с ней лично могли заподозрить неладное, стоило только этого пожелать. Всё её тело было напряжено, руки сминали в пальцах край чёрного пиджака, а глаза нервно бегали из сторону в сторону в поисках выхода или пути к отступлению на крайний случай, но было поздно — шоу уже началось. Половину вечера Третьякову преследовали волнение, раздражение и усталость, позже к ним прибавилась ещё и скука. Это было уже наглостью. Женщине казалось, что вот вот и она не выдержит этой пытки, просто покинув сцену, однако несколько интересных мыслей, прозвучавших из зала, заставили её отложить этот весьма привлекательный план. Мария с удовольствием втянулась в диалог, с плеч в один миг свалился груз, а в глазах загорелись искры интереса. Она наконец-то снова ощутила всю прелесть таких мероприятий, где она могла найти отдушину в любимых произведениях, обсудить, поделиться впечатлениями с людьми, которые разделяли её любовь. Вторая половина вечера пролетела незаметно, забрав с собой плохое настроение и оставив тихую радость, какая случается с людьми после приятной встречи и заставляет их загадочно улыбаться. Наспех взяв свои вещи, Третьякова решила не задерживаться и покинуть стены театра как можно скорее, дабы избежать лишних глаз, лишних вопросов, лишних людей. Сейчас ей хотелось насладиться вдруг посетившим её ощущением некоторой наполненности и удовлетворения, было необходимо побыть наедине с собой. Однако сделать этого не удалось. — Мария! — послышался откуда-то приятный мужской голос, на который блондинка лишь развернулась и вопросительно подняла бровь, — Мария, здравствуйте! Простите, что так подкарауливаю вас, я знаю, что это неприлично, но не могли бы вы уделить мне пару минут вашего времени? — спросил мужчина, немного улыбаясь. В этой высокой фигуре Третьякова сразу узнала одного из тех участников вечера, которые поддерживали с ней оживлённый, а главное, интересный диалог. Мария смутно вспоминала, что видела этого мужчину раньше, но никак не могла понять, где и при каких обстоятельствах. Она сделала небольшой шаг навстречу и улыбнулась. — Конечно! Что случилось? — Меня зовут Алексей, — представился мужчина, — Я художник. Возможно, вы помните, мы уже встречались с вами на выставке абстракционизма, посвящённой Поллоку, где-то около года назад, — он вопросительно склонил голову, ожидая ответа, который уже увидел в ничего не понимающих глазах. Мужчина был среднего роста, красив и изящен в своей манере говорить. Он обладал природным шармом, что, конечно, не укрылось от Марии и не могло её не радовать. Однако знакомство с последующими неудобствами не входило в планы женщины, и она надеялась поскорее покинуть общество этого незнакомца. — Ваше лицо кажется мне знакомым, но, боюсь, что я вас совсем не помню, — честно призналась Мария. — Это не столь важно, — сказал Алексей, — Я здесь совсем не за тем, чтобы придаваться воспоминаниям. Я лишь хотел выразить вам свою благодарность за этот великолепный вечер! — Благодарю, мне это очень льстит! Но стоит помнить, что это не только моя заслуга. Без подобающей аудитории ничего бы не вышло! — Вынужден с вами согласиться! — мужчина слегка замялся, опустив взгляд в пол, — Мария, это может показаться бестактным, но могу ли я предложить вам выпить со мной чашечку кофе? — после секундного молчания проговорил он, подняв полный надежды взгляд, — Я бы хотел продолжить нашу с вами беседу. — Я очень спешу, так что не в этот раз, — учтиво сказала женщина, надеясь, что этой отговорки будет достаточно, чтобы избавиться от нежелательных свиданий. Мужчина, немного суетясь, явно расстроенный таким ответом, вынул из внутреннего кармана пиджака свою визитку и протянул её блондинке. — Я не стану докучать вам своими звонками, но очень надеюсь, что вы выделите мне один из ваших свободных вечеров! — сказал он и тепло улыбнулся Марие. — Непременно! — солгала та, приняв визитку и положив её в сумку, — Как только такой вечер случится. А теперь, простите, мне правда нужно идти. До свидания! — она улыбнулась на прощание и пошла дальше по коридору. — До свидания! — лишь вымолвил мужчина и спустя пару минут пошёл в противоположном направлении. Третьякова, распрощавшись с новым знакомым, испытала невероятное облегчение, какое испытывают, сняв неудобную обувь. Она абсолютно точно знала, что не станет звонить Алексею, а уж тем более проводить с ним время. Теперь ей оставалось надеяться, что он не захочет прийти на один из подобных вечеров и опять словить её после мероприятия, ища встречи. Дело было не столько в самом мужчине, сколько в том, что Мария не хотела никакого рода взаимоотношений. Зачем заводить знакомства, если они только и делают, что ложатся грузом на плечи и давят? Давят, заставляя тратить время на ненужные, заходящие в тупик разговоры, в которых ты, как бы ни старался, не можешь быть откровенен, не можешь быть честен с собой и своим собеседником. И хотя блондинке этот человек показался весьма интересным, она понимала, что даже всех её оставшихся душевных сил не хватит, чтобы поддерживать с ним контакт. Сейчас в её жизни был тот период, который смело можно было назвать истощением. Моральным истощением. Третьякова всё чаще предпочитала оставаться дома и не выходить никуда лишний раз, стала меньше читать, её постоянно клонило в сон, раздражали телефонные звонки и соцсети. Она полюбила долго сидеть на рассвете в безлюдном парке и разглядывать деревья. Иногда она делала чай, заливала его в термос и в обнимку с пледом ехала куда-нибудь к лесу, чтобы просто молча посидеть. Маша могла часами наблюдать, как качаются травинки, или плывут облака. Такое единение с природой всегда происходит, когда других источников силы просто не осталось. В обществе же Третьякова продолжала держать лицо. Люди могли заметить лишь лёгкую перемену в том, что теперь блондинка старалась не заводить бесед и отвечать очень кратко, а временами слегка раздражённо. Иногда она выпивала пару бокалов, чтобы заглушить растущие тоску и отвращение, а после выпивала ещё несколько, чтобы и вовсе забыть об их существовании. Тогда она могла даже завести с кем-нибудь диалог и всегда много смеялась. Люди вокруг думали, что ей весело, а она смеялась от бессилия. Вы когда-нибудь смеялись от бессилия? Она делает это постоянно. Мария шла по коридорам театра, направляясь к чёрному входу. Она так задумалась, что не замечала ничего вокруг. Казалось, что нескончаемый поток мыслей вылетал из её головы и, бесконечно отражаясь от стен, раздваивался, а то и разтраивался, увеличиваясь в размерах. Блондинка поворачивала в нужную сторону скорее с помощью мышечной памяти, нежели отдавая себе в этом отчёт. Из размышлений её выдернула чья-то рука, перехватившая её собственную руку и нагло ведущая за собой. Первое, что женщина почувствовала после — это запах. Запах не имеющий аналогов, сочетающий в себе всё подряд и одновременно ничего из того, что существует в этом мире. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять. Третьякова резко освободилась от захвата и остановилась, непонимающе и ошарашенно глядя на знакомую фигуру, что сейчас стояла к ней спиной. Это была Лаура. Это определённо точно была она, блондинка не могла спутать этот силуэт ни с каким другим. Брюнетка развернулась, глядя в глаза Марии. — Ты, — закипая проговорила та. — Пойдём, — Лаура протянула руку, кивнув головой в сторону выхода, — Покурим. Мария лишь недовольно хмыкнула и, проигнорировав жест подруги, пошла к двери. Лукина, опустив руку, последовала её примеру. Выйдя на улицу, обе женщины закурили. Брюнетка мысленно удивилась такому явлению, но решила ничего не говорить. — Понравился? — недовольно спросила Лаура, на что Мария вопросительно на неё взглянула. — Ну, тот мужчина из зала, который выловил тебя после вечера, — пояснила Лукина, стараясь ничем не выдавать своё внутреннее состояние. — Следишь за мной? — иронически поинтересовалась блондинка. — Слежу, — с той же иронией ответила Лаура. — Что ты тут делаешь? — после паузы холодно спросила Мария, потеряв интерес и глядя куда-то перед собой. — Пришла на вечер, — спокойно ответила Лукина, стряхнув пепел с тлеющей сигареты. Она рассматривала рядом стоящую женщину, боясь сделать лишнее движение. Она и сама не понимала, что заставило её явиться к Третьяковой, что заставило ждать её после мероприятия и теперь стоять с ней у чёрного входа, забывая обо всём, даже о том, что несколько минут назад невероятно хотела покурить. — Ты никогда на них не ходила. Что изменилось? — так же холодно спросила женщина. — Люблю Бродского, ты же знаешь. Не смогла устоять, — ложь. Лукина пришла сюда совсем не ради одного из своих любимых поэтов, не ради разговоров и стихотворений. Она пришла сюда ради встречи с Машей. Эта встреча была ей необходима. Ещё с того момента, как она узнала, что Третьякова устраивает вечер, в голову забралось почти преступное желание. Сначала Лаура собиралась уйти, как только всё начнётся, потом решила, что дождётся конца, чтобы слиться с толпой, растворившись в ней, но, как только она увидела Машу, сразу поняла, что не сможет так просто покинуть здание театра. Всё это было какой-то прихотью сердца, внутренним порывом, бороться с которым невозможно. Мария чуть повернулась к Лауре, посмотрев на небольшой букет фиолетовых ирисов в её руке. — Ненавижу ирисы, — выплюнула она, выдыхая едкий дым. — А я люблю, — сказала Лаура, так же опустив взгляд на букет, — Не знала, какие любишь ты, поэтому взяла на свой вкус, — она немного улыбнулась уголками губ, продолжая изучать Третьякову взглядом. — Ну, теперь знаешь, — продолжала та, — Ненавижу ирисы, эту мерзкую холодную весну, и, — она посмотрела на окурок, с отвращением кинув его в мусорку, — сигареты. — Многовато ненависти. Что ещё ненавидишь? — ухмыльнулась Лукина. — Тебя, — блондинка резко повернулась к женщине, встретившись с ней взглядом, в котором читалась тоска, перемешивающаяся с отвращением, — Ещё я ненавижу тебя, — сказала она. Улыбка стёрлась с лица Лауры. Это признание было подобно ведру воды, вылитому на голову. Оно обездвиживало, повергало в шок и превращалось в ком, застревающий где-то в горле. В момент всё происходящее перестало казаться хорошей идеей, и Лукина даже думала уйти, но она и так слишком часто пыталась убежать от проблемы, вместо того, чтобы её решить. Лаура хотела поговорить, попытаться всё объяснить, оправдаться, прекрасно понимая, что никаких оправданий и быть не может. Злость блондинки была вполне оправдана, ведь, когда ей нужны были эти объяснения, она натыкалась на тщательно выстроенные стены, а теперь, когда она, до этого съедаемая неведением, только начала приходить в себя, снова появилась Лаура, напоминая о старых ранах. Лукина не знала, что теперь делать, но знала точно, что бежать ей больше некуда. — Не боишься пожалеть о своих словах? — тихо спросила женщина, рассматривая ботинки. — Боюсь? — усмехнувшись, переспросила Мария, подняв наполняющиеся слезами глаза к небу, — Я и так жалею о многом, чтобы бояться жалеть ещё и об этом. Разница уже не велика, — горько проговорила она. Лаура почувствовала укол совести вместе с сильным желанием обнять блондинку. Сейчас она выглядела ещё более потерянной, чем пару часов назад при выходе на сцену, с которой, очевидно, мечтала поскорее уйти, что не скрылось от внимательного взгляда брюнетки. Между женщинами возникла тишина. Не та, которой был бы рад человек, уставший от шума, а та, когда говорить не о чем, но и молчать вместе невыносимо. Что-то шло не правильно, что-то в механизме дало сбой. Какое-то время обе женщины так и стояли, пока Мария вновь не заговорила. — Боюсь, что ты снова исчезнешь, — тихо сказала она, возвращая Лауру в реальность, — А я снова не буду к этому готова. Это к слову о страхе, — добавила, опустив голову. Лаура, в этот момент потерявшая дар речи, могла только слушать. Это признание было таким же обезоруживающим и честным, как и первое. — Ты же не станешь ничего объяснять, просто уйдёшь, — горько усмехнулась блондинка, зло и отчаянно посмотрев на Лауру, и, если бы та смотрела в ответ, могла бы увидеть полные слёз и обиды глаза. Но она не могла оторваться от изучения асфальта под ногами. Ей было больно всё это слышать, но ещё больнее было осознавать, что именно она виновата в этом. Посмотреть Третьяковой в глаза означало посмотреть в глаза собственному страху. Это стало бы последней каплей. — Я боюсь, что сейчас ты тут, а завтра тебя уже не будет, — продолжала Третьякова, — Боюсь, что опять останусь одна наедине с кучей вопросов, на которые ты не соизволишь ответить. Буду бесконечно думать, пытаться понять, что я сделала не так, в чём была виновата, — поток слёз и мыслей было уже не остановить, — В чём? — она глубоко вдохнула, находясь на грани истерики. — «Ты мне противна, исчезни из моей жизни, не хочу тебя знать» — это всё то, что ты мне так и не сказала, просто испарилась самым мерзким из способов. Ушла, оставив меня с сомнениями и надеждами, — она всем корпусом повернулась к Лауре, что стояла, не смея лишний раз вдохнуть, — А теперь стоишь тут и боишься посмотреть мне в глаза. Просто прекрасно! — блондинка всплеснула руками и повысила голос не в силах больше сдерживать свои эмоции, — Какого чёрта тебе нужно от меня, Лукина? Что тебе надо? Лаура подняла голову и сквозь пелену посмотрела на Третьякову. Слов не было. Секунда на то, чтобы решиться, и она уже держит женщину в крепких объятиях, таких нужных и спасительных. Для Марии это послужило спусковым механизмом, какое-то время простояв в оцепенении, она обняла Лауру в ответ, схватившись изо всех сил. Несколько судорожных вдохов и слезы уже безостановочно катились из глаз, угрожая затопить пол Москвы. Внутри было пугающе пусто и холодно до одури. Лаура пыталась успокоить женщину, поглаживая её по спине, хотя и сама в этот момент была на грани. Спустя пару минут Мария отстранилась, мотая головой из стороны в сторону, всё так же продолжая плакать. — Я не могу, — прошептала она, — Я пойду. Мне нужно идти. Третьякова развернулась и, плотнее запахнув пальто, пошла вдоль по улице, оставив растерянную Лауру у чёрного входа.