Сомния

Первый день съемок прошёл успешно. Если, конечно, этим словом можно было описать все ощущения преподавателей и съемочной команды от знакомства с новыми участницами проекта. Начало года — это самый важный и вместе с тем самый сложный для всех период адаптации, который нужно было просто пережить. Утром, зайдя в свой кабинет, Лаура увидела на столе папку с отчётами, которые ей должна была передать Третьякова. Решив, что до съёмок ещё достаточно времени, она стала проверять документы, с удивлением отмечая про себя, что бумаги были заполнены с невероятной точностью. «Наверняка, сидела все выходные» — пронеслось в голове у брюнетки. Размашисто поставив свою подпись, Лукина убрала документы в стол, позволяя себе несколько минут посидеть в тишине и спокойствии. Женщина думала о Третьяковой. Честно сказать, все её мысли в последнее время были о ней. Она чувствовала исходящую от блондинки неприязнь, чувствовала каждый кинутый в её сторону презрительный взгляд, но вместе с этим было и что-то ещё. Было осознание. Была потребность в присутствии. Было невероятно желание подойти ближе, поцеловать, увидеть за выстроенной стеной что-то кроме злости, увидеть, что та чувствует то же, получить ответы. Но всё это было скорее из разряда несбыточного, чем из списка рядовых планов на день. Это было той самой навязчивой идеей, которую, вынашивая на протяжении долгого времени, человек никак не может, в силу различных обстоятельств, претворить в жизнь. Размышления женщины прервал чей-то учтивый стук, затем показался высокий белый силуэт. — Доброе утро! — весело сказала Полякова, проходя вглубь кабинета и присаживаясь напротив брюнетки. — Здравствуй, — мягко улыбнувшись, ответила та, — Ты по делу? — Ты же знаешь, я никогда не прихожу просто так. У меня действительно к тебе очень важное дело, — сделав акцент на слове «важное», Татьяна подмигнула Лукиной. — Таак, — принимая эту игру сказала Лаура, — Я внимательно тебя слушаю. — Сегодня, — увеличивая интригу, протянула Полякова, — Мы с тобой идём на ужин в одно очень дорогое моему сердцу заведение. Возражения не принимаются! — Даже не пыталась возражать, — подняв руки в сдающемся жесте, сказала брюнетка, издав лёгкий смешок, — Я только за! — Отлично! — блондинка встала с места, — Заеду за тобой в восемь. — Договорились! Дверь за Поляковой быстро и бесшумно закрылась. Всё-таки эта удивительная женщина даже двери закрывает с особым чувством такта, что, конечно, импонировало Лукиной. Сама Лаура любила эффектно выйти, сбрасывая своё скопившееся раздражение и направляя его на ни в чём не повинную дверь. Брюнетка усмехнулась своим мыслям, пытаясь проанализировать их с Татьяной дружбу. Чуть прокручиваясь в кресле, она думала о том, насколько точно и правильно их жизни пересекаются в самые важные и значимые моменты. Несмотря на огромное количество различий и разногласий, они всё ещё оставались близки. Невообразимо и почти невозможно, но это было правдой. — Лаура Альбертовна, — послышался голос, сопровождаемый лёгким формальным стуком, — Мы начинаем. Директриса молча встала из-за стола и направилась на съемочную площадку, гдё всё уже было готово к старту. Первым делом Лаура неосознанно отыскала глазами Третьякову, которая в свою очередь подняла безэмоциональный и пустой взгляд. Пересечение этих прямых было мгновенным. Женщины встретились лицом к лицу, не смея сказать друг другу и слова. Со стороны это могло бы выглядеть странно, если бы не длилось считанные секунды. Мимолётные взгляды и лёгкий холодок исчезли в общей суете так же быстро, как и появились, оставив после себя лишь смутное ощущение тяжести. Лукиной на миг показалось, что всё вокруг вдруг стало работать в ускоренном режиме: члены съёмочной группы бегали из стороны в сторону, то пытаясь настроить аппаратуру, то найти подходящий ракурс, режиссёр пытался что-то кому-то объяснить, не до конца протрезвевшие девушки переговаривались между собой, а гримёры судорожно пытались в последние секунды поправить макияж и костюмы — всё это сливалось в один гудящий ком. Люди, люди, люди. Мелькающие мимо, скользящие и ускользающие, говорящие, кричащие и шепчущие. Они ходят, громко топая ногами, скрипят зубами и половицами, кричат на кого-то по ту сторону телефонной трубки и говорят беспорядочно над ухом, словно зудящие букашки, шаркают, как старый сварливый дед, передвигают с грохотом предметы, роняют свои вещи, и чужие — тоже, извиняются неловко, задают глупые вопросы, требуют держать лицо, пытаются напасть или поспорить, рассыпаются свинцовыми шутками так легко, словно в них совершенно нет веса, думают и тяжело дышат. Люди такие шумные, ужасно шумные, надоедливые, как вечные праздники, люди. Лауру всегда удивляло, как в ней сочетается и любовь, и ненависть к ним. Сейчас она легко раздражалась, и, кажется, её способность любить уснула, отчего она громко и недовольно вздыхала или уходила в свои мысли, не дослушав чей-то монолог, который она и не слышала вовсе из-за помех в голове. Смешивающиеся голоса эхом отдавались в сознании брюнетки, будто прорываясь сквозь огромную толщу мутной воды, терзая слух и возвращая в реальность. В один момент всё стихло. Началась съёмка. Как только был отснят необходимый материал, а пацанки отправлены на их первые испытания, площадка опустела. Лаура решила сразу же уехать домой, дабы успеть подготовиться к вечеру, а заодно и лишний раз не пересекаться с заместителем. Что-то было не так. Всю дорогу женщина не могла отделать от странного чувства тревожности. Лукина уже тысячу раз успела пожалеть, что согласилась на предложение и вернулась в проект. Всё это оказалось намного сложнее, чем она себе представляла. Постоянно видеть перед собой ту, которая ни под каким предлогом не выходит из головы, и не сметь открыто и честно посмотреть в глаза, не нападать, а просто прикоснуться, выразить свои чувства, перебороть собственный характер, сопротивляющийся каждому маленькому шагу. Постоянно винить себя за сказанное и сделанное, но всё равно говорить и говорить, метать слова-ножи и злиться. Бесконечно безостановочно злиться на всех. Злиться на себя. Истекать сарказмом и кровью, осознавать ошибку и повторять её снова и снова, снова и снова, раздирать затянувшиеся ссадины и засыпать их солью, льющейся из глаз. Видеть перед собой её. Её, как единственное и самое главное доказательство. Доказательство слабости, доказательство жестокости, доказательство краха всех напрасных стараний выстроить стену. Ни кирпич, ни бетон, ни одна стена в мире, ни самый крепкий во вселенной метал, никакая сила не способны устоять под напором чувств. Под ним всё становится хрупким и бесполезным. Хрупким и бесполезным. Это было признанием. Первым и, возможно, самым честным признанием самой себе. Добравшись до дома, Лукина с головой погрузилась в выбор образа для предстоящей встречи. Это позволило ей ненадолго отвлечь себя от вороха мыслей, поселившихся в страдающей голове. Когда же всё было сделано, сопротивляться им снова стало невозможно. Подобная игра велась уже на протяжении очень долгого времени: женщина пыталась прекратить думать, переключить себя на что-то полезное или хотя бы элементарно на что-то другое, но это была безвыигрышная лотерея, а после секундного забвения всегда следовала новая порция неприятных мыслей. Именно в компании этих неприятных мыслей Лаура оставшееся время и просидела на диване, тупо уставившись в пол. Из ступора её вывела вибрация телефона. Подойдя к зеркалу и удостоверившись, что всё в порядке, брюнетка накинула на плечи чёрный пиджак и вышла из квартиры. Внизу её уже ждала Татьяна. — Надо же, Лукина, чёрный костюм! Так на тебя не похоже! — сыронизировала блондинка. — Надо же, Полякова, ты наконец-то обошлась без язвительных замечаний! — в той же манере передразнила Лаура, обнимая подругу. Они обе засмеялись. — Один один, — всё ещё посмеиваясь, сказала Татьяна и села за руль, — Но учти, — добавила она, пристёгиваясь и заводя машину, — Это ещё не конец! — Что вы! Что вы! — деланно испугалась брюнетка, и женщины снова разразились приступом смеха. — Ну, так куда мы едем, ты мне скажешь? — спустя пару минут спросила Лукина. — Конечно, — ответила Полякова, заискивающе улыбаясь, — Мы едем в ресторан. — Ладно, ладно! — сдалась она, словив укоризненный взгляд подруги, — Просто небольшой итальянский ресторанчик с прекрасным видом на реку, который я случайно нашла на днях. Решила прогуляться по Москве, а она, как обычно, встретила меня дождём. Такой ответ тебя устроит? — поинтересовалась, посылая тёплую улыбку. — Устроит, — согласно кивнула брюнетка, — На самом деле, я очень рада, что мы куда-то выбрались. — Лукина, ты так говоришь, будто у тебя не работа, а каторга! Не выбрались, а приятно провели вечер, — с воодушевлением сказала Татьяна. — Не знаю, как твоя, но моя в последнее время чаще напоминает мне каторгу, нежели работу, — усмехнулась Лаура. — Не правда, — возразила блондинка, заворачивая, — Ты любишь свою работу. И мы приехали! — Люблю, но это не значит, что она не может быть ношей, — ответила Лукина. Обе женщины вышли из машины. — «Это камень на моей шее, и я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу!» — лишь многозначительно процитировала Полякова, увлекая подругу за собой по направлению к небольшому зданию.