Сомния

— Так, ты мне расскажешь, что с Третьяковой? — невзначай спросила Татьяна, разрезая воцарившуюся между женщинами успокаивающую тишину. — А что с ней? — сделав непонимающий вид, Лаура посмотрела на подругу, отпивая немного вина из своего бокала, на что блондинка лишь неверяще выгнула бровь. — Хочешь сказать, что всё в порядке? — вкрадчиво спросила она. — В полном. — Значит мне показалось, — якобы незаинтересованно продолжила Полякова, — Я то уж подумала, а не влюбилась ли ты часом. Но, раз ты говоришь, что всё в порядке… — Ты же знаешь, я не люблю вот эти твои фокусы, — немного резко перебила Лукина. — А я не люблю, когда мне врут мои друзья, — парировала блондинка. — Что ты хочешь от меня? — Хочу, чтобы ты рассказала мне всё по порядку с самого начала. — Знала бы я, где всё это началось, — грустно ответила Лаура, поставив бокал на стол и опустив взгляд, — С радостью бы всё рассказала, но я не знаю. Я вообще ничего не знаю… — Мария Владимировна Третьякова, — блондинка протягивает свою руку, которую Лаура тут же пожимает. Ладонь холодная, такая же, как и её собственная. Глаза немного растерянно оглядывают новых коллег, заранее просматривая все пути к отступлению. Испуг, читающийся во взгляде, нервная улыбка — всё это об одном, всё это о страхе. Лауру посещает ненавязчивая мысль, что они не сработаются. Порой все самые лучшие знакомства начинаются с мысли, что этот человек тебе не подходит. — Я всё ещё не могу понять, как это произошло, как я могла. Я любила мужа… Она какое-то недоразумение на первый взгляд. Так каким образом они смогли стать друзьями? Она — безумие, наполненный хламом чердак, у которого постоянно слетает крыша, задевая случайных людей под правый локоть, забыв повернуться и посмотреть — кого же сбила на этот раз, продолжая по невнимательности терять имущество чердака, настойчиво разбрасывая мелочи, которые вряд ли будут найдены, потому что она сама так захотела. А Лаура, как назло, забыв данную себе установку смотреть под ноги, споткнулась, наткнувшись носом на ту самую мелочь. Ей безумно повезло. — Мы дружили. Она быстро показала свой истинный характер: напористый, жёсткий, тяжёлый. Мне нравилось проводить с ней время: заполнять отчёты, долго спорить, пить вино, гулять, сидеть в парке, говорить, молчать. Да не важно было, что мы делали, на самом деле… Мария идёт, аккуратно взяв Лауру под локоть и поднимая лицо навстречу небольшому осеннему дождю, что в исступлении целует асфальты. Проезжают серые машины, мелькают дома и яркие зонтики, ходят мрачные люди с шумными детьми, а вода смывает все чёткие очертания, превращая реальность в импрессионистскую картину. «Скоро пройдёт!» — говорит она каждый раз, когда брюнетка пытается увести её в машину. И с каждой новой фразой дождь лишь усиливается, постепенно набирая ход. Не проходит и десяти минут, как их накрывает сплошной стеной холодной воды. «Скоро пройдёт!» — по-доброму подшучивает Лаура, когда на следующий день блондинка остаётся дома из-за простуды. — В какой-то момент я стала терять нить. Конец одной мысли и начало следующей. Иногда это давило, иногда радовало. Был неоднозначный период в жизни. А знаешь, как я тогда поняла, что всё хорошо? Выглянуло солнце, и она так искренне этому улыбнулась… Блондинка что-то громко увлечённо рассказывает. Лаура видит все её эмоции, все её трещинки. Когда такое вообще случалось? Она видит, как Маша пьёт чай, как ёжится от холода. Видит, как она играет на фортепиано. Удивляется, как она может столько всего уметь? Видит, как она сжимает свои пальцы. Но Лаура не видит её мыслей, не знает о чём она думает. Куда она смотрит? — А потом они погибли, — голос дрогнул, — Я отгородилась от людей, и от неё тоже, попыталась сама себя вылечить. Она дольше всех держалась, звонила мне ещё месяца два. Все давно поняли, что я не отвечу, а она всё равно звонила и звонила… Беспрерывные уведомления на телефоне начинали не на шутку раздражать. Ну неужели нельзя оставить её в покое? Неужели нельзя понять, что она не хочет выслушивать глупые, никчёмные, никому не нужные соболезнования, не хочет слышать поддержки, насквозь пропитанной жалостью, не хочет видеть взгляды, что устремляются в пол, стоит только ей зайти. Всё это было противно. Реальность липкой вереницей проносилась перед глазами, наполненными слезами горя. Она устала от бесполезных звонков и расспросов. Они ничего не исправят, они не убавят боль. Они её не излечат. Это невыносимо. Невыносимо просыпаться от страха и невозможности дышать, просыпаться от спазмов в районе сердца. Всё удивительно быстро пошло под откос. За последнее время произошло столько дерьма, что каждый новый раз она думает, что это какая-то неудачная шутка от вселенной. Всё, что было очень важно для неё, разрушилось. Ей снятся кошмары, и те ужасные события её жизни повторяются во сне, как зацикленный кадр, раз за разом. Раз за разом. Подобно тому, как если бы из головы вытащили плохое воспоминание и заставили просмотреть его ещё раз. Только намного хуже. Намного больнее. Очень красочно, красочнее, чем её обычные сны. Ей не выспаться, она просыпается уже усталой. Это изматывает и физически, и морально. В какой-то момент это всё стало просто невыносимым. Это убивает. — Пыталась что-то сделать. Она даже вытащила меня в этот чёртов дом в лесу. Сама не пойму, почему согласилась. Мне просто нужно было почувствовать, что кто-то рядом, кто-то слушает, кто-то, кто… меня любит? — брюнетка на мгновение задумалась, — Я тогда плохо соображала, я была зациклена на своей утрате, на своей боли. К тому же ещё эти кошмары… Они высасывали из меня буквально всю жизнь. Силы уходили в основном на то, чтобы фальшиво улыбаться в камеру, но тогда они были мне куда нужнее, чтобы элементарно ровно стоять. На то и другое меня попросту не хватало… А потом она отвела меня в одно место, очень важное для неё место, очень личное… Первые секунды после поцелуя Лукина не могла понять своих собственных чувств, не могла разобраться. Всё, что она видела — это светящиеся глаза напротив. Эти глаза говорили громче любых слов. Это было так прекрасно, так противоречиво, так нужно и вместе с этим так неправильно, что хотелось задохнуться. Вселенная сжалась до размера их объятий, мир вокруг замер, перестал существовать. «Посмотри в мои глаза и почувствуй. Почувствуй эту любовь, этот интерес, эту жизнь. Такую огромную удивительную жизнь. Почувствуй поддержку, ведь мои глаза говорят: «я тебя понимаю». Почувствуй тепло, исходящее из глубин моей души. Задержи дыхание, прислушайся к своим ощущениям. Ты слышишь стук моего сердца? Не физически, а на более высоком, более личном уровне? Приглядись! Ты видишь, как сужаются и расширяются зрачки в такт моему сердцебиению? Дай мне знак, если чувствуешь то же, что и я. Посмотри мне в глаза. Посмотри, и я тебя вылечу» — Я сбежала. Попросту сдрейфила, сдалась под натиском жизни. Хотела исправить свою ошибку, искренне ведь считала, что это ошибка. Я была настолько подавлена и расстроена, что мне даже хватало смелости думать, будто я выкину её из головы. Пыталась убедить себя, что и вспоминаю уже не так часто. Всего лишь раз в… Во сколько? Во сколько, если прошло всего пару дней, а я ощутила их как вечность? Какое-то время потом мне очень хотелось случайной встречи с ней. Я даже таскалась по городу часами в надежде случайно с ней столкнуться. Эта встреча казалась несомненной и невозможной одновременно. Она так и не случилась… Она загрязнила уже всю бумагу в доме, подбирая слова, чтобы выразить бессмысленное «скучаю». Раза три в месяц у неё наступает такое время, когда невыносимо хочется вернуться. Предчувствие совершённой ошибки не покидает её ни на шаг. Что же делать? Что же делать? Что же делать? — Она пыталась связаться со мной, поговорить, ей было это нужно. Но, когда я это поняла, было поздно. Это должно было стать для меня хорошим уроком разочарования, но не станет, я ведь не учусь на собственных ошибках… Момент, когда Лаура почувствовала себя брошенной и ненужной, именно он заставил её замереть. Она поняла, что человек, находящийся в метре от неё, находится куда дальше, чем она думала, и теперь ей недостаточно просто протянуть руку, чтобы ощутить тепло. Мысль о том, что Маша может просто так взять и отказаться от неё, разъедала Лукиной глаза. Она стала заложницей немого одолжения, что душит так сильно и долго, доводя до асфиксии, но не позволяя умереть, а подогревая страдания, держа на краю. Лауре стало мерзко и неуютно в компании единственного человека, с которым ей хотелось быть. Она замерла. На секунду её мозг перестал функционировать, а в черепную коробку набатом била пустота и абсолютное отсутствие мыслей. Так происходит, когда кто-то чертовски важный уходит и скрывается за углом, не обернувшись. Непонимание. Брюнетка наконец-то обозначила это чувство. — Потом было много слов. И все они заточенные с двух концов, убивающие сразу обеих. Это ужасно, но остановиться было просто невозможно. Я постоянно чувствую этот страх, раздражение, непонятную какую-то злость на пустом месте. Самое смешное, что я вроде бы даже сама себе во всём призналась, а поговорить с ней нормально не могу, — на выдохе сказала Лаура, почувствовав какое-то странное облегчение. Ей нужно было выговориться, нужно было поделиться своими чувствами с кем-то, кто мог её понять, мог её поддержать. Всё так долго копилось внутри, что теперь оно просто нуждалось в том, чтобы куда-то вылиться. Брюнетка почувствовала себя чуть лучше. — Какая же ты, Лукина, всё-таки дура! — задумчиво сказала Татьяна, — Время весьма ограниченный ресурс, а ты так безрассудно его расточаешь. — Хочу курить и домой, — выдала брюнетка, — Отвезёшь? — Отвезу, куда я денусь. Но курить в машине не дам! — Договорились. Женщины вышли из ресторана поздним вечером, когда на улице уже царил мрак, местами рассеиваемый фонарными столбами. Лаура спеша закурила, вдыхая спасительную дозу химикатов, пытаясь проанализировать прошедший день. Выводы к которым она приходила всё ещё ей не нравились, но теперь хотя бы и не пугали. Это было уже что-то. Это был шаг на пути к выздоровлению.