De mi basia mille, deinde centum,
Dein mill(e) altera,dein secunda centum, Deind(e) usqu(e) altera mille, deinde centum, Dein, cum milia multa fecerimus…
Gaius Valerius Catullus
Ad Lesbiam
«Сейчас бы мне хотелось рассказать тебе всё, что знаю. Я жалею обо всем случившемся, о том, что ничего не сделал. Не был с тобой искренен. Я не могу вспомнить слова клятвы, которую мы дали друг другу. Было ли там про честность? Про открытость? Про отказ лгать? Не знаю. Это кажется таким далеким и ненастоящим, хотя прошло всего три месяца. Каждый день словно игла, впивающаяся в кожу: о ней нельзя забыть, её нельзя вытащить, нельзя унять боль. Я покрыт иглами и считаю, что заслужил это. Они, все они, спрашивали «Как ты?», «Ты в порядке?», «Все нормально?». Но они идиоты. Неужели никто из них не видит, что меня больше нет? Но так было не сразу, конечно. Я ведь был на суде, представляешь? Там был смешной прокурор, женщина с солнечной улыбкой – судья Дэнси, и адвокат защиты, совсем новичок, только-только начал практику, и тут ему дают твое дело. Мне даже жаль его, он ведь старался, пусть все в зале понимали, что оправдательного приговора не будет. Слишком много улик. Впрочем, неважно. Я не об этом. Меня тогда тоже вызвали. Я стоял перед целым залом людей: знакомые, незнакомые, некоторые любопытные, пришедшие поглазеть, а некоторые искренне сочувствующие. Я стоял, закрытый от них лишь хлипкой деревянной стойкой с микрофоном. Как же я хотел спрятаться, уйти, сбежать, но продолжал держаться за конторку как за спасательный круг и говорить. Знаешь, когда я закончил, на заднем ряду заплакала женщина. Не знаю почему, ничего грустного в моих словах не было. И всё же. Кажется, я отвлекся, прости. Итак, сегодня без страха говорю тебе: я не тот, кем ты меня считал. Не был им. Потом все изменилось. Помнишь как мы встретились? Ты выбирал книгу, сборник Катулла, заметил такой же у меня в руках, а я, как дурак, процитировал тебе «К Лесбии». А ты засмеялся… Удивительно, но я назвал тебе свое настоящее имя. Не смог удержаться. Ты ведь был такой открытый, все в тебе словно говорило: «Привет, я Хью, приятно познакомиться». И мне было больно оттого, что я не мог рассказать тебе правду. Не говорил, что вместо медцентра в соседнем районе, ехал в лабораторию, работающую над смертоносным биологическим оружием. Не говорил, что каждая моя «командировка» проходила в зоне боевых действий. Не говорил, что могу умереть каждый день, а ты бы и не узнал. Правительство такое скрывает, знаешь ли, и скрывает хорошо. Защищает своих агентов. Ну вот я все и рассказал. Как видишь, тайна у меня вышла просто огромная. Я и не надеялся, что ты поймешь. Это тяжело. Но есть то, в чем я тебе никогда не врал и никогда не совру. Я люблю тебя, и искренне жалею, что не могу снова сказать это лично.С любовью, Пол.»
Пол отложил ручку в сторону и утер глаза тыльной стороной ладони. Несколько капель все же попало на лист, и теперь бумага коробилась, а чернила растекались. Да и чёрт с ними! Мертвецы не читают писем и им все равно, видны буквы или нет. Пол не понимал, зачем он вообще написал это письмо. Все вышло как-то случайно, импульсивно. Завтра он сожжет глупую бумажку, жаль, с чувствами так не получится.***
Хью всегда любовался Полом. Красивый, с идеально прямой спиной, кажущийся альбиносом со своими светлыми волосами, бровями и ресницами, заглядывающий в глаза своими, до неприличия голубыми. Почти неземное создание. Хью не знал, когда именно успел полюбить этого смешливого и открытого человека, возможно с самой первой встречи. Он сидел в «автомастерской», именовавшейся так в документах, но на деле представлявшей собой нечто среднее между лабораторией безумного изобретателя оружия и складом металлолома. На самодельных верстаках располагались элементы брони: нагрудник с кевларовой основой и сетью титановых нитей сверху, эластичный костюм, изолирующий тепло и предназначенный для обхода тепловых сканеров. Стенной шкаф содержал в себе пистолеты различных моделей – от безобидного тазера до «глока» - и столько же ножей. В углу висела фотография, поразительно не сочетавшаяся с остальной комнатой: Пол, машущий рукой в камеру. Хью старался не смотреть на экран телефона, но и так знал что там новый приказ. Приказ убить Пола. Он так и не смог выполнить его. Теперь его считали мертвым абсолютно все, и Хью с осторожностью следил за ним. Бывал в его небольшой квартире по ночам, даже пару раз видел Пола спящим в кресле. Иногда читал его почту. Все, чтобы тот был в безопасности, пусть не с ним, но в безопасности. Все, чтобы Пол был жив. В эту ночь Хью обнаружил на столе исписанный листок. Некоторые слова расплылись, но остальной текст был четким. Он пробежался взглядом по строчкам и чем дальше, тем труднее становилось дышать. По щеке прокатилась слеза. Пол, какой же ты, все таки… В затылок уперлось дуло пистолета. Пол, одетый только в серые домашние штаны, стоял прямо за спиной Хью, и тот подавил смешок, вспоминая все разы, когда Пол точно также неслышно подкрадывался к нему – теперь все стало понятно. Хью поднял руки, показывая, что в них ничего нет, а потом медленно повернулся. Пол выронил пистолет. - Хью? Но ты же мертв, я видел тело, я был на похоронах! Того человека осудили за твое убийство. Как такое может быть? - Видишь ли, я тоже не был искренен с тобой. И, похоже, мы два самых глупых агента во всей организации. - Два самых глупых… Погоди, так ты?.. - Да, Пол, я тоже. И я тоже люблю тебя. Но Пол уже втянул его в агрессивный, собственнический поцелуй, где было всё – боль, вина, безудержное счастье и искренность.