***
Я смутно помнила адрес или пыталась найти дорогу, внушая себе, что знаю, куда иду. Расстояние между больницей и апартаментами было нехилое, именно поэтому я двигалась в сторону дороги, которая тоже не была расположена столь близко к этому неблагополучному району. Мыслей не было совсем, никаких. И этому явлению, я, скорее всего, должна радоваться. Что происходит, и почему именно сейчас, со мной? Усталость настолько охватила мой разум и тело, что думать не хотелось совсем. Я привыкла разбираться во всём и находить ответы даже тогда, когда этого не требовалось. Постоянно, каждую чёртову ночь, я пыталась просто уснуть и не размышлять, не анализировать, блять, свою жизнь. Раз тема зашла о мыслях, то сожалений в ближайшее время мне не избежать. Я до сих пор виню себя в том, что жаждала правды, но не смогла её осилить. А тем временем дороги всё сужались и мрачнели. Подобные места не вызывали у меня тревогу, но было некомфортно. Я будто из обыденной реальности попала в какое-то черно-белое кино.***
Пахло медикаментами и стерильными средствами. Атмосфера больниц никогда не вызывала у меня приятных чувств. Гнетущая паника следовала за мной по пятам. Хотелось избавиться от груза, вот только убить себя иногда хотелось меньше всего. До палаты я так и не дошла. Ноги замедлялись с каждым новым шагом. Я жмурю глаза и восстанавливаю дыхание. «Он позвонил мне» — было первой мыслью, как только высветился его номер. Никак не хотелось осознавать, что звонил вовсе не он, и навряд ли с ним всё в порядке. Палата «184» находилась где-то в глубине длинного, светлого коридора. Никогда не считала белый цвет подходящим для подобных мест. Всё слишком блестело и сияло, я отчётливо понимала, что ещё чуть-чуть и меня вывернет наизнанку. Папа жив. Должен жить. Даже если я не найду эту чёртову палату, он окажется целым и невредимым. Однако и эта проблема оказалась не менее разносторонней. Скамья напротив двери в помещение была занята женщиной среднего возраста. Азиатка с довольно интересным окрасом волос. На секунду я даже подумала о том, что это та самая дама, однако секунда затянулась, и теперь я точно понимала — это она. Сидела она идеально ровно, будто из-под палки. Взгляд был прикован к двери, в которую я чуть было не захотела влететь. Нв вид ей лет сорок. Излишний макияж только старил её. Не такой я её себе представляла. Естественно, я не отказывала себе в возможности пофантазировать.Молодая, ветреная девушка. Несмотря на довольно вульгарный внешний вид, эта женщина казалась мне серьёзной и начитанной. Её отстранённость позволила мне рассмотреть её чуть дольше, чем планировалось.
Зрительный контакт спустя минут пять был прерван. Она точно так же сверлила во мне дыру, и думаю, прошла уже вечность перед тем, как я прислонилась к стене напротив, так и не решившись зайти в палату. — Хорушима? — голос на удивление молодой и бодрый. — Вашего имени, я, к сожалению, не знаю… — Встречный вопрос. Секунда, и она легонько улыбается уголками губ. — Зови меня Аризу, — оглядев меня с ног до головы, — будем знакомы. — Не столь добродушно, как кажется, заключила она. Кроме как о папе, нам говорить было не о чем. Да и желания у нас обоих тоже не было. Долго ждать я не собиралась. У меня не так много времени, несмотря на то, что меня никто не ждёт и возвращаться особо некуда. — Что с ним? — поинтересовалась я, отвлекая Аризу-сан от её мобильника. Моё присутствие никак не напрягало её. Хах, так и должно быть между людьми, которые никак друг с другом не связаны. Среди нас двоих ненависть и неприязнь испытываю только я. Можете считать мои чувства необоснованными, но мне глубоко на это плевать. Отец, конечно, не без греха, поэтому моя пылкая ненависть охватывает их двоих. — Несчастный случай, — задумавшись, медлительно ответила она. — Мы живём около строительства какого-то жилого комплекса, — Аризу нервно поправила удлинённую чёлку и слабо закатила глаза, — он проходил мимо не в тот момент. Я знала, что когда-нибудь эти мардикёры доиграются со своим «строительством», но совсем не думала… — Она подняла взгляд, в котором читалось сопереживание. Либо я довольно громко вздохнула, либо дело было вовсе не в этом. — Состояние стабильное. Всё обошлось. — Я рада. Нужны ли пояснения, что кроме того факта, что они живут вместе, я не могла думать ни о чём другом? Радость, безусловно, приятное чувство, окутавшее меня на долю секунды, вот только это ничего не меняет. Он счастлив с другим человеком и больше никогда не будет, как прежде. Хочу ли я того, чтобы всё было как раньше или мне нравится то, что происходит сейчас? Конечно, мне в идеале нравится моё беспомощное, жалкое существование. Мне настолько нравится эта грёбаная жизнь, что хочется как можно глубже сделать отчаянный порез и улыбнуться своему безумному отражению в зеркале. Пожалуй, это все мои планы на будущее, которого вовсе может и не быть. На последок она лишь громко заявила то, о чём я прекрасно знала, но не хотела воспринимать за правду. — Никогда не будет идеального времени для «этого»; не вини в произошедшем никого, в частности себя, Эмель. «179, 164, 161, 120…?» Палаты монотонно менялись перед глазами. Я шла неуверенно и всё же будто знала, куда именно. Этаже так на втором, мне стало плохо. Наверное, физически, раз тошнота усилилась и я свернулась комочком на полу женской уборной. Воздуха не хватало, его не хотелось брать. Тело трясло и пожалуй неприятно саднило. Солёные дорожки ручьями стекали по подбородку. Слёзы бессилия, не больше. Суждения об идеальном будущем отдавались глухой болью. Я должна, должна изменить что-то, начать жить по-другому. Столько стараний и пыток… С каждым новым успехом и попыткой всё исправить, я будто возвожу себя на новый уровень — всё выше и выше. Даже на данный момент, валяясь на грязном полу в этой уборной, я уверяю себя в том, что должна всё наладить, но для чего? Мы поднимаемся по этой неведомой шкале и с каждым новым шагом-достижением, становимся на социальную позицию выше. И всё ради чего? Чтобы в конечном итоге упасть в пропасть и разбиться? У каждого свои старания, свои амбиции, планы, принципы… У каждого своя судьба и свои методы развития, но в итоге каждый из нас падает в эту бездну и разбивается, вместе со всеми своими счастливыми и неприятными моментами. Каждый из нас рано или поздно умирает, но старается прожить эту бессмысленную, тягостную жизнь как можно лучше. Тревога сходила на «нет», оставляя после себя пару царапин на запястья. Чуть легче стало только тогда, когда я, наконец, покинула это помещение. Мигалки скорой помощи резко окунули меня в ледяную воду городской суеты, которой в этом районе особо не наблюдалось. Шествовать по безлюдным улицам пришлось довольно долго, и всё же при виде такси меня словно зарядило энергией и я побежала вслед бедному таксисту, что должен был сменить водителя на вечернюю смену.***
Влажная одежда прилипала к спине, от чего становилось только холоднее. Расплатившись за такси, я медленным шагом направлялась к дому, около которого меня уже караулил один незваный гость. Санзу Харучиё собственной персоной. Недоверчиво зыркнув в мою сторону, он устало закатил глаза. Будто ждал меня тут всю вечность. — Ты долго, — констатировал розововолосый, упираясь об соседский забор. Именно его упрёков мне сейчас не хватало. Я готова была прямо здесь и сейчас влепить себе пощёчину, дабы начать вести себя с ним по-другому. — Была у отца. В больнице. — Как бы между прочим, вставила я. — Если нужны деньги, я дам, — отмахнулся парень, словно чья то жизнь — это игрушка, которую можно починить. И впрочем, реальность ничем не отличалась, вот только починить можно было далеко не всё. — Деньги? — На операцию или прочую хуету. — Он прикрыл глаза ладонью. — Послушай, деньги есть, не у меня, так у кого-нибудь другого. Ты просто ответь, сколько? Не то, чтобы подобная ситуация была чем-нибудь необычным и выходящим из ряда вон, но Санзу ранее не предлагал мне простую помощь в решении моих проблем, тем более, если они напрямую не касались меня. Деньги, деньги… Безусловно, у него их не так-то и мало, вот только смогла бы я их принять? Будь то даже в другой ситуации. — С ним всё в порядке. Прибереги эти деньги для себя. — Подходя к воротам, я в последний раз оглянулась. Он смотрел точно в глаза. Этот взгляд напрягал, словно ночной кошмар, от которого ты до конца не отошёл. — Должен ли я извиниться за сказанное днём? Эту фразу я ожидала услышать меньше всего. Всегда удивлялась, насколько качественно и быстро он меняет настроение и свою личность. — За правду не извиняются, тем более, я сама хотела это услышать. Дверь закрылась и я по-прежнему чувствовала себя обеспокоенно. В этом месте — или как я привыкла называть «дома» — все чувства будто обострились, но, по счастливому стечению обстоятельств, никого, кроме пустоты, в помещении я не застала. Жизнь сладка только у тех, кто о ней не задумывается. Харучиё продолжил стоять там же, где и встретил Эмель минутами ранее. Длительное раздумье никогда не было его коньком. Он никогда не думал об обстоятельствах больше, чем пару раз, однако жизнь меняется, и, возможно, Санзу возводится на новый уровень, с которого придётся падать чуть дольше. «Просто забылся», комментирует своё излишнее беспокойство о чувствах Эмель Харучиё, которого ранее никогда не волновал смысл им же сказанного.