Sucker

Переезд из Мичигана в Нью-Йорк представлялся самой абсурдной идеей до того самого момента, пока я не переступила территорию кампуса, взирая на огромное каменное здание, напоминавшее ратушу и именуемое Фордхемским университетом. Все начиналось именно так, не правда ли? Странно осознавать, что теперь эта идея нисколько не кажется сумасшедшей — переезд стал одним из лучших решений за всю жизнь, и я могла только бесконечно благодарить Вселенную за все, что произошло и ещё произойдёт в этих графитовых стенах, сберегших столько тайн и видевших как мои взлеты, так и падения. Здесь творится история, взрастившая и поднявшая с подростковых колен, подведя к возрасту зрелости. Однако приятно было ощущать, что я проходила этот путь не одна, впервые сталкиваясь с горечью обретения и утраты, любовью и ненавистью, презрением и снисхождением, обманом и честностью — благородством и трусостью. Когда-то мама говорила: «Каждый человек — это отдельный мир, при столкновении с которым расширяешь собственные горизонты и приходишь к выводу, что абсолютной истины не существует — только относительная — так как для всех она совершенно разная и становится базой для жизненных принципов, с которыми ты также в корне можешь быть не согласна. Это естественное явление, которое на самом деле в состоянии принять далеко не каждый — мы привыкли невольно подчинять и ожидать от людей тех качеств, которые сами хотели бы в них видеть, и, когда они не оправдываются, у многих есть тенденция бросаться во все тяжкие: обижаться или вовсе отказываться от общения с конкретным человеком. Однако если правда не универсальна, то в сущности плохих и хороших поступков не существует — только последствия, которые мы оцениваем самостоятельно, придавая им позитивную или негативную характеристику». Именно поэтому я решила избрать иной путь — вместо того, чтобы узко мыслить в поле зрения только собственной истины, я впервые решилась сделать шаг навстречу тем людям, которых в той или иной степени по-прежнему осуждала. Трибуны взревели в ошеломляющем порыве экзальтации — команда «Фордхемских Орлов» одержала оглушительную победу над «Грин-Бэй Пэкерс» со счетом шесть к двум, и я инстинктивно подпрыгнула с насиженного места вместе с Марком и Хэчаном, невольно размазывая по щеке тыльной стороной ладони герб нашего университета и радостно впитывая каждой клеткой шквал аплодисментов, рвавшихся со всех сторон. Флаг чуть не выпал из рук от перевозбуждения и тесноты, удушливым кольцом смыкавшейся на шее, но я сумела протиснуться прямиком на лестничный пролёт, замечая, как часть чирлидеров и тренеров высыпали на поле, поздравляя футболистов и поспешно пожимая руки руководству команды противника. — Эй, тебя подсадить? — воскликнул Марк, сбрасывая с плеч специальный именной мерч, приуроченный к матчу, и тут же подхватывая меня под ноги. Я вскрикнула от неожиданности, рефлекторно цепляясь за запястья парня и поддерживая непрошеную волну смеха, накрывшую нас обоих — мы были юны, безрассудны, по-настоящему счастливы и непобедимы, полагая, что весь мир лежит у наших ног и на свете нет ничего такого, что способно внести раздор в это всепоглощающее чувство единения. Среди всей этой мирской суеты я не успевала замечать, как всю сознательную жизнь мы с Марком действительно двигались рука об руку в одном направлении, становясь друг для друга всем и уверенно пересекая каждый этап от детства к юношеству. Но никто из нас не догадывался, что ничего в этом мире не проходит бесследно — в том числе и наша привязанность, в итоге переросшая в особую связь, не подчиняющаяся ни единому закону мироздания и не обладающая теоретической подоплекой. Чего греха таить, между нами никогда не было рациональности и четких схем, по которым можно было бы выверить исход отношений — только два невидимых вихря чувств, органично сплетавшихся друг с другом и создававших самое могущественное биополе, способное восстать против любого катаклизма, которое познано и не познано человечеством. Почему «не познано»? Потому что эти отношения не были ни дружбой, ни любовью — нечто за гранью людского фактора, не поддающееся графическому описанию, не имеющее определённого термина и облаченное в форму той одухотворяющей возвышенности, о которой с незапамятных времён слагают легенды. Ли давно знал об этом — я прочла это по сверкающим глазам и бесподобной улыбке, способной осветить этот стадион и даже целый Нью-Йорк, если вдруг эта планета канет в небытие. Как только стопы снова коснулись земли, Хэчан набросился на меня с объятиями, и мы стали прыгать, как сумасшедшие, набирая в лёгкие побольше воздуха и оглушая всех болельщиков в радиусе метра канонадой гудков из небольших полуигрушечных труб. Так вот какой вкус у юности — вкус свободы, неутолимой радости, спонтанности и безрассудства? Слишком много из этих слов в полной мере находили своё отражение лишь в одном человеке. Джемин стремглав бросился в руки тренеру Клинтон и тренеру Роджерс, размахивая шлемом и принимая от них сердечные поздравления. Даже на расстоянии чувствовалось, что сердце сейчас покинет грудную клетку — он с таким отчаянием и воодушевлением вжимался в их тела, краснея и невольно роняя непрошеные слёзы, что первые ряды тут же поочередно начали скандировать его имя. Спустя несколько мгновений на устах целого стадиона лежали инициалы капитана команды, который утонул в пестрой толпе футболистов и чирлидеров. Однако его лицо заметно просияло ещё больше, когда к границе поля подступил высокий мужчина в идеально скроенном костюме, пожимавший руки окружившей его комиссии. Должно быть, это был отец, потому что невооруженным взглядом я мгновенно сопоставила те же выдержанные аристократические черты, манеру держать себя, львиную долю очарования и ту самую запретную красоту, которой любому мужчине страшно обладать, если он направит ее в неправильное русло. Он выглядел крайне мужественно, однако приобретённые за долгие годы жизни строгость и выдержанность затмевали природное обаяние, которое просто цвело в Джемине и делало его как никогда прелестным и нежным, подобно свежему пышущему бутону. Я ощутила сильное чувство облегчения, с умилением наблюдая, как они разделили трепетный ритуал объятий и начали поспешно обмениваться короткими фразами. Как никто другой я знала, насколько Джемину было важно присутствие хотя бы одного из родственников, поэтому благодарила судьбу, что в столь знаменательный день он приобрёл поддержку в форме родного отца. Я побоялась спускаться в самый низ, как это делали многие студенты, близко его знавшие или питавшие особую симпатию, поэтому решила остаться в тени, чтобы изначально приберечь то, ради чего и появилась на матче. — Эй, Джемин! С губ сорвался робкий крик, когда парень углубился вместе с командой в арочный коридор, ведущий в холл стадиона. Я страшно боялась окончательно упустить его из виду, поэтому набралась смелости, чтобы обратиться напрямую — он с поразительной быстротой откликнулся на зов, поначалу растерянно замирая и ища меня взглядом. — Я здесь!.. Весь стадион, кажется, назло решил воспользоваться одним и тем же выходом, поэтому с каждой секундой кислорода становилось все меньше, а людей все больше — нас разделяла огромная пропасть из сотни человеческих голов, беспорядочно роившихся подобно пчёлам в улиц. Как бы высоко я ни прыгала, пытаясь подать парню знак, светлый лик растаял в оглушительной волне, оставляя после себя горькое послевкусие. Я умудрилась извернуться и отступить прямо к стене, практически не дыша и плотнее прижимая к груди хрупкую упаковку, в любой момент ожидая, что меня просто раздавят вместе с ней. Двигаться против общего направления оказалось самой сумасшедшей идеей, но, как только я сделала несколько шагов вперёд, служебная дверь за спиной распахнулась, и, моментально теряя баланс, я канула в пустоту полутемного прохода, подхватываемая чьими-то крепкими руками. С губ инстинктивно сорвался писк, раздался щелчок замка, и перед глазами тут же вырос силуэт Джемина. Я облегченно засмеялась, по-прежнему не веря в неловкость ситуации, в то время как парень стоял совершенно неподвижно, смотря на меня с каким-то застывшим и крайне взволнованным взглядом. Ладони по-прежнему покоились на плечах, и я неловко улыбнулась, склоняя голову набок и стараясь развеять сформировавшуюся неловкость. — А я думала, что уже упустила тебя!.. Так странно, что снова спасаешь от неприятной встречи с полом — думаю, когда-нибудь все-таки поплачусь собственным носом… Прими мои самые искренние поздравления!.. В поле зрения тут же оказалась шуршащая подарочная упаковка, не на шутку взволновавшая парня. Честно говоря, я не ожидала такой реакции — он выглядел чересчур напряженным и в какой-то степени даже напуганным. Руки обессилено упали, вытянувшись вдоль тела, и лишь под слабым дневным светом, пробивавшимся через широкие окна в конце коридора, я заметила, как он нервно прикусывает нижнюю губу, все так же не отрывая пронзительных сверкающих глаз от моего радостного лица. — Я-… не ожидал, что ты придёшь посмотреть игру. Сегодня разве Рождество? Что это?.. — Как я могла пропустить такое важное событие для тебя!.. Открой и увидишь! Джемин смущенно принял подарок, ревностно сжимая края, не решаясь на дальнейшие действия и будучи уже не в силах сдержать душещипательной улыбки. — Это сон?.. Скажи, я правда сплю? — Да перестань! — воскликнула я, шутливо толкая его в руку и побуждая потянуть за атласную ленту. — Давай уже! Тебе понравится! Он медленно избавился от узла, окончательно робея и разворачивая красочную бумагу — перед глазами предстала искусно выделанная серебряная рама, обрамлявшая увесистую картину, исполненную рукой талантливого художника, вложившего в неё еще больше чувств, чем сам изначально мог принять. — К-как ты-…? О-откуда?.. Запястья парня задрожали, и я бережно накрыла их ладонями, вызывая у Джемина безмолвную бурю восторга с примесью печали и непонимания. — Ты ведь помнишь нашу поездку в Лонг-Айленд, верно?

FLASHBACK

ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

Это напоминало какой-то несуществующий отрывок спонтанной мечты, о которой никогда никому не признаешься и не решишься озвучить вслух — моменты с Джемином — столь непонятные и иррациональные — почему-то и были этой мечтой, при этом нося самый разумный оттенок. Каждая секунда подле него обращалась в эфир, и я могла отдавать отчёт только в его присутствии, тесно сплетавшимся с шумом волн и шепотом порывистого ветра. Однако звуки извне распознавались крайне слабо — щека приятно горела от соприкосновения с его плечом, и я невольно прильнула теснее, смыкая руки на шее со стороны спины, тем самым, не открывая глаз, невольно ловя его улыбку. — Эй, ты там не уснула? — отозвался он, останавливаясь и крепче смыкая ладони на ногах, чтобы я не упала. В ответ донеслось лишь едва различимое мурчание, и я нашла силы поднять взгляд, сталкиваясь с его вопрошающими глазами, очаровывающе требовавшие отклика. Мы пробыли на пляже слишком долго, забредя в пустынную часть, куда давно не ступала человеческая нога и откуда было непросто так сразу выбраться — мы были как два безрассудных первооткрывателя, прорывавшихся через трущобы навстречу свету, пока не столкнулись с суетливым пейзажем местных зевак, наслаждавшихся тёплым песком и последними лучами заходящего солнца. Я с трудом могла говорить под влиянием дурмана, источаемого горячей кожей Джемина и свежестью морского воздуха, переполнявшего легкие. Когда он аккуратно поставил меня обратно на землю, оборачиваясь и наблюдая за затуманенным взглядом, я задумчиво уставилась на следы наших стоп, столь стремительно смываемых белой пеной. Уже тогда я знала, что до этого не должно было дойти. Я обманываю его совершенно бессовестным и диким методом. — Мы почти у машины, — ласково пробормотал Джемин, касаясь плеч и зарываясь носом в беспечно разбросанные ветром пряди. — Знаю, что устала, поэтому снова предлагаю свою спину. — С ума сошёл… Мы уже столько прошли — ты завтра не встанешь или, на крайний случай, точно заработаешь из-за меня какое-нибудь смещение диска. — Что за глупости? Даже если бы пришлось шагать на противоположный берег и при этом нести тебя на себе, я бы с радостью преодолел любую дистанцию — лишь бы ты была рядом. Я взволнованно сжала края его белой свободной майки, поднимая с глаз солнцезащитную оправу, им же подаренную накануне, и думая только о том, что мы больше похожи на двух гангстеров из одной группировки в этих одинаковых очках, парных футболках, усеянные сотней переводных татуировок и какими-то замысловатыми рисунками, нанесёнными трудносмываемым фломастером. Один бог ведал, что мы творили буквально час назад на заброшенном скалистом утесе, тщательно исследуя каждый диаметр наших тел и оставляя разноцветными чернилами неразборчивые надписи на спине, лопатках, запястьях, лодыжках — признания на самых разных языках, которые на самом деле никто из нас двоих не мог прочесть. В итоге, должно быть, со стороны мы выглядели как два настоящих неформала-безумца, но, черт возьми, мы были счастливы и пьяны даже без алкоголя — в Джемине было слишком много всего, что я могла бы высечь на камне подобно праведной истине, чтобы увековечить её для будущих поколений, но ещё больше того, что заставляло чувствовать вину перед ним. — Ты либо сумасшедший, либо просто перегрелся на солнце, — ухмыльнулась я, невольно проводя пальцами по аккуратно выведенным на ключице иероглифам, гласящим «情人眼里出西施»*. — Все-таки вот эта вышла лучше всего. — Думаю, первый вариант более правдоподобен, потому что я хочу успеть выполнить с тобой слишком много всего, чтобы под конец дня было что вспомнить — например, набить эту надпись. Его пальцы трепетно сжали мои, и я нервно сглотнула, роняя ладонь и с волнением всматриваясь в сверкающую темную радужку. — Хочешь сделать татуировку из того, что я написала?.. — Почему бы и нет? — улыбнулся Джемин, накрывая пылающую щеку рукой и оказываясь в миллиметре от лица. — Красота ведь действительно в глазах смотрящего. Отныне я всегда хотел бы находить тебя в отражении собственных глаз и знать, что ты рядом — так близко, что в любой момент можешь коснуться следа, который сама оставила на моей груди. — Как сможешь увидеть меня в отражении собственных глаз, глупый? — сдавленно засмеялась я. — Мне будет достаточно просто увидеть себя, чтобы понять, как смотришь на меня ты. Даже сейчас я чувствую тебя под кожей, потому что твой взгляд транслирует слишком много нежности, которую я невыносимо хочу принять — поэтому ощущаю, что твоё отражение в моих глазах навевает теплоту. Лицо окрасила трогательная улыбка, и в ответ на противоречивый вопрос: «Что я на самом деле к нему испытываю? Нежность ли это?» губы Джемина в неконтролируемом порыве накрыли мои, вынуждая откликаться на каждую мысль в положительном ключе. Сам того не осознавая, буквально всем своим естеством он побуждал говорить только «Да», поэтому, как только его губы взяли мои ожесточённым штурмом, все, что могло проноситься в голове, это беспрекословное «Да-да-да», которое болезненным рикошетом отдавалось в груди. Рядом с ним было непозволительно хорошо, потому что ничто из того, что он делал или говорил, не было мною заслужено. В этот момент где-то прямо над ухом раздался щелчок, и я вздрогнула, растерянно отпрянув от парня, который с ещё большим недоумением бросил затуманенный от переизбытка чувств взгляд, говоривший: «Не знаю, кто посмел нарушить эту тончайшую грань идиллии, но он заслуживает наказания». Едва ли мы оба догадывались, что эта спонтанная встреча с совершенно незнакомой прохожей, объятой загадочной мелодикой морского бриза и шуршанием песка, станет судьбоносной. Белокурая девушка с крупными невесомыми локонами и тонким кукольным лицом напоминала хрупкую стеклянную статую. Нежный лик источал свежесть и завораживающую вуаль румянца, покоившегося на поцелованных солнцем щеках. Пальцы, сжимавшие объектив, вздрогнули, как только наши взволнованные с Джемином взгляды пересеклись, и незнакомка поспешила реабилитироваться, судорожно пряча камеру за спину. — П-простите… Я-… Это просто для университетского проекта, правда!.. Я учусь на факультете искусства фотографии, скоро сдача экзамена и-… — …и поэтому без ведома снимаешь посторонних лиц. Попахивает сталкерством, не находишь? Или, может быть, вторжением в личное пространство? — инстинктивно парировал Джемин, в тайне наслаждаясь смехотворным положением девушки и ее смущением, вызвавшим у меня необъяснимое сожаление. — Не говори так, — вступилась я, чувствуя, как голос предательски сел под всеобъемлющим влиянием его честного, чувственного взгляда. — Все в порядке, но ты могла просто попросить нас о фотографии. — Постановочные снимки никогда не сравнятся с естественной экспрессией, запечатленной в момент эскалации чувства, — более уверенно откликнулась она с ноткой научной педантичности, которая нередко возобладает в первокурсниках, на первых парах не сожжённых огнём собственного энтузиазма. — В программе было прописано запечатлеть одну из сторон человеческой натуры, среди которых была любовь, — а затем перенести ее на полотно. Прошу прощения за бестактность, но-… кажется, в вашей паре я нашла именно то, что искала. Джемин внезапно напрягся, крепче сжимая ладонь и, кажется, теряя былую самоуверенность. Трудно предсказать, что тогда возобладало внутри него, но я фривольно не придала значения тем горящим огням в темных полушариях, ссылаясь на элементарное смущение. Однако это было одним из самых ценнейших порывов, который, кажется, доселе был неизвестен ему самому, поэтому я мягко обратилась к незнакомке, ещё более очарованной уязвленностью Джемина и его поразительно открытым и ясным лицом: — Не переживай, — замялась я, оглядываясь на парня и пытаясь отыскать в нем одобрение, — можешь оставить фото себе. Будет здорово-… если действительно воплотишь задуманное в реальность и сумеешь поразить этим комиссию. Знаю, творческим людям приходится крайне непросто, когда дело доходит до вдохновения, поэтому мы будем горды, если поспособствуем раскрытию твоего таланта. — Спасибо, я правда-… Ее тонкие губы, усеянные многочисленными веснушками, носили отпечаток безграничной благодарности и той возвышенности, которой обладают только мечтатели — такой же улыбкой обладал Джено, когда наигрывал мне музыкальные композиции Шопена. Это поразительное совпадение заставило сердце болезненно сжаться, и я откликнулась на рукопожатие девушки более чем скромно, ощутив сверхъестественный жар ладони. — …правда очень признательна!.. Вы просто оба такие красивые и ваше, с первого взгляда, холодное, неприступное очарование столь гармонично коррелирует друг с другом. Очень редко можно встретить пару, которая сочетала бы неприступную внешнюю оболочку, но при контакте обнажала обезоруживающую утончённость и теплоту. Это будет большой честью поделиться результатом, поэтому если хотите-… я пришлю фото картины по почте где-то через полтора месяца. — Да, с удовольствием! — с воодушевлением провозгласила я, по-детски хлопая в ладоши и обнаруживая напротив слабую улыбку Джемина, которая отчаянно пыталась прорваться сквозь тернии, но не могла вопреки раздирающим сомнениям.

КОНЕЦ FLASHBACK’A

НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Стеклянные глаза парня прояснились, и он снова мучительно прикусил нижнюю губу, отворачиваясь и с ещё большим ожесточением сжимая меж пальцев массивную раму, выбранную мной в салоне. Серебряные узоры органично сливались с краской, нанесённой грубой кистью и утопавшей в детальной организации двух одухотворенных силуэтов, сплетшихся в отчаянном поцелуе, граничащим с чем-то трагичным. Художник искусно и с нечеловеческим правдоподобием передала каждую черту лиц и тел, с особым пристрастием подчеркивая преступный шарм Джемина, магически воссоединявшийся с моим податливым, преисполненным нежностью духом. Колдовская обаятельность и страсть были изображены с редкостным пристрастием, что вынудило парня задрожать — его плечи вибрировали в безмолвном неистовом крике, и я тут же поспешила обнять его со спины, осознавая всю драматичность намерений, которые изначально носили самый невинный характер. — Почему?.. — вопрошал Джемин, оборачиваясь и сражая исказившимся в гримасе непринятия лицом. — Почему отдаёшь ее? — Потому что знаю, что ты сможешь сберечь ее, как никто другой. Никто не сумеет оценить ее по достоинству, кроме тебя. Я не ожидала, что та девушка в итоге отправит оригинал, поэтому была приятно удивлена, когда с утра заявился курьер с огромной коробкой. Оказывается, она получила особое признание публики за эту работу и сдала проект с отличием, представляешь?.. Она принадлежит тебе, Джемин, — всегда принадлежала. — Не понимаю, почему мне может принадлежать какая-то картина, но не ты? — с горечью ухмыльнулся он, и лицо украсила тягостная улыбка, сменившаяся на ледяной оскал — парень держался из последнего, и лишь увлажнившиеся граненой слезой глаза носили отпечаток раскола, снедавшего его изнутри. — Почему не можешь принять меня? Почему не можешь обнимать как раньше? Почему больше не хочешь говорить, что любишь? Я не верю во всю эту профанацию с Джено, Лия! Равнодушные не принимают, так как приняла меня ты, не обнимают, не говорят слова любви, не позволяют подчинить лишь одному человеку весь мир, не-… — Прошу, остановись! — воскликнула я, запуская дрожащие пальцы в корни волос, страшась даже взглянуть на него. — Прекрати! — Нет, потому что ни что из того, что было между нами не было блефом, ложью — называй, как хочешь — и ты знаешь это. Знаешь и боишься признаться самой себе. Не отрицаю — спор был самой дикой и беспечной вещью, но мои намерения чисты, и я бы ни за что не обрёк тебя на страдания. Я сразу почувствовал, что ты станешь для меня всем: лекарством, мотивом всех поступков, молитвой и благодатью, поэтому вёл вечную борьбу за «все или ничего». Я шёл на риск и проиграл, поэтому готов принять от тебя любое наказание — но самое страшное делать вид, будто мы друг другу чужие. Это хуже каторги. Фальш не терпит бессонные ночи за разговорами о совместном будущем, не в состоянии симулировать ласку, приверженность, отчаяние, протекцию и естественную необходимость держать любимого человека подле себя. Ты меня не переубедишь, и, как бы не пыталась оттолкнуть, я знаю наверняка — ты по-прежнему любишь меня. — Ошибаешься, — сквозь плотно сжатые губы выдавила я. — Я здесь, потому что не хочу потерять тебя, — бесспорно ты мне дорог, поэтому вверяю эту картину и предлагаю-… дружбу. Джемин разразился поверженным смехом, и на веках заискрилась влага. Он жадно всматривался в мои дрожащие от сожаления зрачки, пока резко не отбросил шлем и не начал стягивать наплечники вместе со всей защитной амуницией. — Ч-что ты делаешь?.. В горле застрял ком, и я в панике припала спиной к двери, пытаясь ощутить хоть долю безопасности, но порывистость движений парня навевала исступление, с которым я наблюдала, пока он не остался без номерной рубашки. — К-клянусь богом, На Джемин, ты-… Не успев закончить предложение, я рвано выдохнула, когда в поле зрения попала та самая татуировка на ключице, когда-то мною нарисованная. Воздух окончательно пропал из легких, когда его жаркая ладонь обхватила мою и прижала к пылающей обнаженной груди, где след от рисунка по-прежнему был красноватым. — Ты набил ее?.. — не веря, пробормотала я, окончательно теряясь и не обретая силы для сопротивления. — З-зачем?.. — Хочешь дружить? — с болезненной иронией выпалил он. — Тогда прямо сейчас вырви сердце вместе с куском кожи. После этого, может, договоримся. — Я не хочу такого исхода для нас, поэтому умоляю остановиться. Тело бросало то в жар, то в холод, пока губы Джемина не коснулись тыльной стороной ладони, оставляя терпкий поцелуй и вовлекая в крепкие объятия. Воздуха катастрофически не хватало, и его родной запах навевал самые безрассудные мысли о прошлом и ослепительной улыбке, заставлявшей небо рухнуть на землю, а воды самых глубинных впадин подняться на поверхность и разверзнуться в огромном водовороте. Этим водоворотом были мои непогрешимые чувства и безграничная нежность к нему, которая разрушительным вихрем обуревала каждый орган изнутри. Не устану повторять, что только рядом с Джемином реальность превращалась в рай или обретала черты кипящей лавы на острых пикообразных уступах, на которые были нанизаны кусочки моей души. — Я не могу лишиться тебя, — прохрипел он, — но и принять предложение тоже. Мне-… мне нужно время. — Сколько потребуется, — обреченно выдохнула я, понимая, что доподлинно не верю в собственные слова. — Я приму любой исход и буду ждать, когда ты сумеешь взглянуть на меня иначе. Джемин практически невесомо закивал, обнимая с ещё большим отчаянием и самозабвенно путаясь пальцами в моих волосах, словно делал это в последний раз. Он продолжал бессознательно кивать, нашептывая что-то нечленораздельное, пока окончательно не замер, окропив щеку одной единственной крохотной слезой, беспризорно сорвавшейся с вздрагивающих густых ресниц. — Я всегда буду любить тебя, — почти неслышно прошептал Джемин, и тогда я поняла — нет, он не сумеет взглянуть иначе.

***

ПОЛТОРА МЕСЯЦА СПУСТЯ

По возвращении в университетский корпус после продолжительных каникул, ознаменовавших окончание первой экзаменационной сессии и возвестивших о наступлении нового учебного полугодия, я ощутила эту тонкую грань меж саморазрушением и внутренней гармонией, решительно отдавая предпочтение второму. Сами того не осознавая, родители инстинктивно сумели возродить, казалось бы, давно забытый баланс и умиротворение, учитывая колоссальный срок нашего расставания. Буквально на неделю они арендовали небольшую квартирку неподалёку от Пятой Авеню, дабы укрыть под своим крылом и неосознанно внушить, что этот мир не обратится в хаос, если я ненадолго оставлю Марка, а также безграничный вихрь мыслей о Джемине и Джено. Однако от пронзительного материнского взгляда и естественной предрасположенности к восприятию каждого движения души собственного чада не укрылось ничего, поэтому первая интимная реплика, сказанная мамой буквально спустя два часа после моего прибытия, была: — Ты выглядишь настолько зрело, что я тебя едва узнаю. — Это пугает, да? — с необоснованно виноватой интонацией откликнулась я, переодеваясь в пижамный костюм и ведя внутреннюю баталию с невыносимым желанием прослушать все сообщения Джено через автоответчик, которые на протяжении всех этих месяцев не прекращали поступать. — Честно признаться, да, — тревожно выдохнула она. — Мы с Дживоном провожали тебя до стен Фордхемского университета ребёнком, а спустя пол года столкнулись с умной, сознательной девушкой, которую по какой-то причине постоянно одолевает тревога. Я ни на что не намекаю, но ты можешь со мной поделиться, если считаешь нужным. Я прекрасно отдавала отчёт в ее чувствах, потому что испытывала то же самое только не как мать к дочери, а как дочь к матери, которая болезненно стала постигать истину, что не все в этом мире вечно, включая наших самых горячо любимых людей. Несколько новых морщинок под веками навевали мысли о неуёмности хода времени и его безжалостности, подводящей маму к почтенному возрасту, а меня — к этапу взросления. Я не могла поделиться с ней всеми перипетиями, взрастившими как личность и скроившими такой, какой я предстала после долгой разлуки, и она знала это как никто другой, мягко приземляясь рядом на кровать и обвивая плечи тонкими руками. — Не скрою, в какой-то степени я завещала тебя Марку на весь этот период, опасаясь, что кто-то может причинить боль, но теперь вижу, что его протекция не оправдала себя. Подростки в твоём возрасте как никогда жестоки и в большинстве случаев не видят разницу между добродетелью и злобой, правдой и ложью, насилием и справедливостью, поэтому меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты попала под удар чьей-то непорядочности. — Марк лучший человек, которого я когда-либо встречала, и каждую секунду он способствовал только тому, чтобы сохранить мое благополучие, но все оказалось куда запутаннее. — Это потому что он влюблён в тебя? Ее вопрос был подобно приговору к смерти через повешение, поэтому я удушливо отпрянула, не в силах смотреть ей в глаза. — Это рано или поздно произошло бы, милая, — с призывом обратилась мама, ласково поглаживая по затылку. — Подобная дружба, как у вас, действительно была прописана где-то на небесах, и Марк, имея столь доброе сердце, не мог не проникнуться к тебе с чем-то подобным. Возможно, слово «дружба» была лишь прикрытием для того, чтобы не оглашать подлинных чувств, но с самого детства он всегда смотрел на тебя по-особенному. Эти слова ещё больше приблизили к убежденности, что я ни при каких обстоятельствах не смею допустить хоть единого шанса потерять его, поэтому по возвращении в кампус тут же направилась в мужское общежитие с тонной гостинцев, которые папа намеренно всучил напоследок, чтобы я обязательно отблагодарила Ли и лишний раз выразила признательность от лица родителей. На самом деле это было и моим намерением до тех самых пор, пока телефон в очередной раз не завибрировал от уведомления автоответчика и в паре метрах из-за угла коридора не показался стройный силуэт Мишель. Я невольно замерла, и она, моментально завидев меня на расстоянии, тоже замедлила шаг, пока не оказалась прямо напротив, с любопытством осматривая красочный пакет. На ее лице не было привычного хищного оскала, напускного равнодушия, зависти — ничего из этого — лишь безмятежность и какая-то потаённая гордость без прежнего намёка на самобичевание. Столь благородный отклик в миндалевидных глазах крайне сильно поразил, поэтому я тут же поспешила поздравить ее с выздоровлением, хотя прекрасно знала, что ничего из сказанного не будет значимым — я всегда буду для неё соперником. — Поражаюсь тому, как на всю мою открытую неприязнь ты умудряешься каждый раз платить искренностью, — хмыкнула она, невольно прикусывая губу и припадая к стене. — Не нужно делать вид, будто не понимаешь, что я тут делаю. Я шумно выдохнула, опуская пакет на пол и столь же обессилено опираясь на холодную стену. Глаза ещё более похудевшей от длительной болезни и реабилитации черлидерши нервно забегали, и я взволнованно взглянула на неё в упор, зная, что конфронтации ждать не стоит — она достаточно умна, чтобы в глубине души признаться, что я никогда не была для неё врагом. — Вы-… вместе? — нерешительно откликнулась я, с трудом выговаривая каждое слово и болезненно реагируя на мрачное эхо, будто намеренно застывшее в бетоне, поглотившее первое слово и упрямо вторившее «вместе-вместе-вместе». — Да, спустя все эти годы он неожиданно принял меня, — глухо откликнулась Мишель, однако в ее интонациях не было ни доли триумфа. — Сначала обрадовалась, не понимая, почему он так внезапно поменял мнение и откликнулся на мои чувства, но как только увидела картину прямо над кроватью в его комнате-… Девушка не нашла сил закончить предложение, нервно зарываясь пальцами в корни волос и мучительно оттягивая их. — Я не дура, чтобы увидеть, что все его мысли по-прежнему заняты только тобой, даже когда он играет на публику, изображает радость или целует меня. Это такая несусветная глупость, потому что я играю роль какой-то дешевой подстилки, при этом осознанно иду на это, наивно уповая, что когда-нибудь в его сердце найдётся место и для меня. Но Джемин однолюб, как и его отец, который, несмотря на сотню браков, всю жизнь любил только одну женщину — любил и потерял. Теперь он будет действовать в точности, как его папаша — разбрасываться деньгами в надежде купить чувство, которое в сущности не имеет материального эквивалента. Все дело в Джено, верно? Ты бросила его из-за него? Губы Мишель дрожали, без того опаляя хладностью и безысходностью. — У меня не было выбора. — Нет, его разбитое сердце и есть последствие твоего выбора, Лия. Не скрою, я счастлива, что теперь у него нет никакого основания снова подступиться к тебе, потому что я единственная, кто сумеет сберечь его и предостеречь от фатальных ошибок. — Я знаю, — грустно улыбнулась я, протягивая носовой платок, который она охотно, но достаточно отстранённо приняла. — Ты лучший спутник и лекарство, потому что с той искренностью и любовью, которую ты к нему питаешь, можно заживить любую рану. — Нет, подобную боль не излечивает ни время, ни чья-то любовь — возможно только частично избавляет от горечи утраты, но знай: я сделаю все, что в моих силах, чтобы стереть тебя из его памяти. Во мне нет сожаления, потому что мы обе достаточно расплатились за все совершенное — ты и Джено однозначно друг друга стоите, однако подозрительно, что вместо того, чтобы сопровождать его в аэропорт, ты с таким энтузиазмом бежишь к Марку. Сердце пропустило панический удар, объявший всю грудную клетку, и я тут же вцепилась в хрупкие плечи черлидерши, встречаясь со взглядом, переполненным смятением. — К-какой ещё аэропорт?.. — А, так ты не в курсе? — с долей горькой усмешки произнесла она, брезгливо отбрасывая мои руки и поправляя воротник на идеально выглаженной, дорогой шёлковой рубашке. — Он принял предложение тренера Ким и отправляется в Сеул для прослушивания в какую-то крупную компанию. Я видела, как их танцевальная команда садилась в автобус. — Н-но как?.. Когда? — Минут пятнадцать назад. Беги и останови его, идиотка. В груди заятрилось нечто столь властное, что перед глазами распростерлась безграничная красная пустыня, объятая невыносимым жаром и агонией, столь явственно ощущаемой под кожей — именно такой казалась жизнь без Джено, — палящий ареал, ввергающий в уныние и опасное в своём спокойствии остервенение, порождаемое безрассудной тягой к жизни. С губ сорвалось едва распознаваемое «спасибо», которое, казалось бы, никогда не могло быть произнесено в адрес Мишель, однако черлидерша уязвлённо поджала губы, безмолвно кивая вслед моему сорвавшемуся с цепей силуэту, что навсегда скрылось от обеспокоенного взгляда — ее человечность так и не была мною увидена воочию. Все плавилось от порывистого ветра, пробивавшегося сквозь открытые окна, и невольно выступивших слез. В сознании глухо резонировали монотонные гудки, а затем традиционное: «Абонент вне зоны доступа сети. Перезвоните позже» — Джено был недоступен для звонка. Готова поклясться, в этот момент вся планета словно совершила кульбит, повернувшись на сто восемьдесят градусов, и я бессознательно ринулась вперёд в надежде поймать, что угодно: маршрутку, такси, любой проезжающий мимо автомобиль, лишь бы не опоздать. Длинные коридоры общежития напоминали лабиринт, а время предательски ускорило свой ход, погружая все пространство в непроглядную дымку — доселе родные стены резко стали чужими. Вторник, 15 октября, 18:25. У вас одно непрослушанное сообщение от контакта Ли Джено: «Должно быть, ты не захочешь выслушать меня и не откроешь это уведомление, но я правда стремился, чтобы ты узнала правду именно из моих уст. Я поступил, как малодушный подонок, изначально оттолкнув под предлогом дружбы. Какая к черту дружба, когда, как только ты переступила порог этой комнаты, я потерял дар речи, полагая, что, должно быть, это какая-то шутка, раз судьба так внезапно послала мне тебя?.. Я знал, что близость станет вершиной моего счастья или самым пиком коллапса — ты всегда была слишком хороша, чтобы быть правдой, и я жил бесконечной мечтой, что в один день ты все-таки станешь моей. Тогда я не знал, что кого-то можно любить настолько сильно — буквально за одно лишь присутствие — и, когда ты все же доверилась, позволила стать единственным для тебя, я испугался: сделал этот безрассудный шаг назад, потому что оказался заложником собственных чувств, которые невозможно было никак интерпретировать. Я просто маленький напуганный трус, который в самый ответственный момент предал твоё доверие. Я так раскаиваюсь, Лия!.. Черт, я оттягивал этот разговор в страхе окончательно лишиться самого ценного, и что же в итоге?.. Тебя нет и я-… Я не могу смириться, принять это!.. Прошу, дай мне ещё один шанс, потому что-… Черт, я п-просто-… не знаю, как двигаться дальше без тебя…» Среда, 16 октября, 14:42. У вас два непрослушанных сообщения от контакта Ли Джено: «Лия, умоляю, хотя бы напиши, что все в порядке. Я очень волнуюсь. Тебя не было в университете последние несколько суток, и я даже не знаю, что и думать… Все поголовно то и делают, что обсуждают твои отношения с Джемином, и я-… я понимаю, что не имею права каким-либо образом их комментировать, но-… Твою мать, ты выглядишь счастливой рядом с ним… Мне так больно, и я настолько жалею, что повелся на это идиотское пари Майка.» 01:34: «Не могу уснуть и постоянно думаю о тебе. Если все-таки слушаешь это сообщение, то знай — ни один день не проходит без мысли о тебе. Сегодня я принял решение бросить танцы, потому что доктор диагностировал разрыв мениска, и теперь ближайшие несколько недель я точно не появлюсь в зале. Сижу на обезболивающих, но физическая боль не входит ни в какие сравнения с той, которую испытываю при твоём отсутствии». Суббота, 2 декабря, 03:46. У вас пять непрослушанных сообщений от контакта Ли Джено: «Лия-… Л-лия… Я так давно не видел тебя, и сегодня впервые за целый месяц лишь на секунду нашёл в толпе студентов возле главного входа… Прошу, позвони, когда освободишься. Я так хочу услышать твой голос… Эта боль в груди — я думал, что со временем она уменьшится, но стало только хуже. Я так тоскую… Молю, ответь…» 04:02: «Черт, это все алкоголь… Прости, наверное, несу какой-то бред… Я сидел и всю ночь вспоминал, как мы убегали из общежития, прокрадываясь прямо под носом у коменданта, чтобы уехать в центр Нью-Йорка. Помнишь тот пафосный отель «The Plaza», где я постоянно бронировал номера?.. Так глупо, но однажды я увидел, как там сыграли свадьбу молодожены и подумал, что хочу, чтобы мы оказались на их месте. Звучит странно, правда?.. Я никогда не задумывался ни о чем подобном, но ты-… Ради тебя я принял бы любой удар и положил бы руку на Свящённое Писание с клятвой в вечной верности… Я так сильно хочу, чтобы ты сейчас была рядом, обняла, как раньше и сказала, какой я безрассудный дурак. Я так сильно хочу тебя, господи.» 04:10: «Тренер предложил уехать в Сеул, чтобы попробовать себя в прослушивании в одном престижном вузе. Он возлагает на меня большие надежды, но я не хочу ничего из этого. Совершенно не видеть тебя сравнимо со смертью, поэтому я лучше до конца жизни буду наблюдать издалека, чтобы хотя бы изредка улучать момент и видеть твою улыбку.» Вторник, 15 октября, 13:31. У вас одно непрослушанное сообщение от контакта Ли Джено: «Я больше не вынесу этого, Лия. Я не могу от тебя отказаться, но понимаю, что если что-то не предприму, то окончательно слечу с катушек. Я потерял осознание касательно дня и ночи из-за препаратов, которые прописал психолог, поэтому все-таки выдавил из себя согласие на поездку. Нужно проведать маму, потому что она в последнее время места себе не находит из-за моего нестабильного поведения. Не знаю, что скажу ей, но, должно быть, когда она меня увидит, то сойдёт с ума — я по-прежнему ношу бандаж на колене и ключице из-за травмы. Ума не приложу, как буду проходить прослушивание, но стоит попытать удачу. Мне так страшно-… так страшно говорить слова о прощании, словно приходится вырывать кусок собственной плоти… Кажется, другого выхода нет, и на данном этапе я, пожалуй, просто должен себя спасти, пока не стало слишком поздно. Знаю, что не слушаешь мои сообщения, но просто хочу сказать, что все так же безумно люблю тебя. Аэропорт Джона Кеннеди. Вылет завтра в 17:50. Даже не надеюсь, что ещё увидимся, поэтому просто скажу-… береги с-…» Из глаз все сильнее градом текли слёзы от каждого уведомления, пока я опрометью не бросилась на лестничную площадку перед главным входом, врезаясь во что-то твёрдое и тут же роняя телефон на каменный пролёт. — Л-лия?.. Что с тобой? Что тут делаешь так поздно? Перед опухшими глазами выросло обеспокоенное лицо Марка, которое привело в ещё большее исступление, поэтому я тут же нечленораздельно залепетала, хватая парня за рукава рубашки: — Прошу-… Джено-… Его нет-… Я должна его найти!.. — Что ты такое говоришь? Причём тут вообще Джено? — А-аэропорт Кеннеди! Мне необходимо добраться туда к четырём и-… — Черт возьми, Лия, ради всего святого, — очнись! — воскликнул Ли, грубо хватая за плечи и сотрясая обмякшее тело в неконтролируемом порыве. — Ты можешь объяснить по-человечески? Успокойся, вздохни поглубже-… — У меня нет на это времени! — с ещё более ожесточенной интонацией откликнулась я, окончательно теряя самообладание. — У тебя с собой ключи от минивэна? Одолжи, умоляю!.. Верну, как только-… Лицо Марка за несколько мгновений стало мертвенно бледным, и, не дожидаясь окончания невразумительного ответа, он стремительно стал утягивать меня в сторону парковки.

***

Как только за окном стали мелькать массивные постройки аэропорта Джона Кеннеди, а уши пронзила волна шума при вылете самолета, сорвавшегося неподалёку от взлетной полосы, я вздрогнула, судорожно натягивая куртку и застегивая замок, будучи готовой в любой момент выскочить прямо на проезжую часть. Марк резко остановил автомобиль возле главного входа, и я поспешно дернула за ручку двери, которая не поддалась. — Я делаю это не ради того, потому что хочу, чтобы ты была с ним, а потому что желаю счастья, — даже не смотря в мою сторону, пробормотал Ли. — Знаю, — безнадёжно выдохнула я, наблюдая, как друг крепче обхватил руль, застыв подобно каменному изваянию. — Иди, пока он не прошёл паспортный контроль. По ту зону его уже никак не отыщешь. В горле застыли слова благодарности, но Марк выглядел настолько отстранённо, что эта внешняя хладность обожгла как никогда сильно — я никогда ещё не видела его таким прежде. Он словно хотел что-то сказать, но пребывал в таком отчаянном состоянии, что не находил сил для элементарного отклика — губы до посинения сжались в прямую беспристрастную линию, и парень потянулся к кнопке — дверь открылась. Внутри все разрывалось на части, потому что я знала, что его клятва в вечной дружбе дала трещину, которую ничто не сможет восполнить. Он словно провожал меня в последний путь, заранее зная, что мы оба никогда не станем прежними, как и наши отношения. Кажется, нечто подобное называется «оказаться по разные стороны баррикад»? Наш внутренний мир по-прежнему был связан прочными красными нитями, которые не могло разорвать никакое расстояние, но сейчас Марк впервые с момента встречи в песочнице ослабил хватку — я ощущала каждой порой, что он больше не держится за меня, как раньше. — Мне очень жаль. — Ты должна идти. — Но ты же обещал-… — Уходи, Лия, — твёрдо откликнулся Марк и, наконец, обратил на меня свои крупные стеклянные глаза, в которых читалось столько неисчерпаемой грусти, что я вся сжалась под его взором. — Не заставляй говорить больше. Только тратишь время, и скоро начнётся посадка. Подавляя желание вцепиться в него и высказать, что прекрасно осведомлена о его чувствах, я, превозмогая боль, покинула машину, тут же отворачиваясь, дабы он не видел опалившие щеки слезы. Толпа тут же подхватила меня, утягивая внутрь, и я оказалась в просторном холле, беспомощно отыскивая высокий силуэт Джено среди стоек сдачи багажа. Несмотря на колоссальное количество людей, которое крало кислород из легких, ни одного намёка на присутствие Ли не было — даже против собственного желания я узнала бы его из тысячи. Поддавшись инстинктам, я бросилась наутёк вверх по эскалатору, где располагался зелёный коридор, практически никого не видя перед собой и получая грубые реплики вслед, сливавшиеся в невыносимый гомон, резонировавший в каждой клетке. Легкие сжались от волнения, когда очередной наплыв туристов безжалостным порывом снес меня в самый дальний край зала. Перед глазами роилась по меньшей мере сотня голов, от которых вся планета вращалась снова и снова, искажая пространство и облекая его в ядовитое марево. В ушах явственно стало ощущаться лихорадочное дыхание. Пальцы онемели. Ну же, Лия, возьми себя в руки! Ты сможешь! Не паникуй. Он ещё по-прежнему здесь — нужно просто немного-… С потрескавшихся ноющих губ неожиданно сорвался выдох, и я стала пробиваться сквозь толпу, завидев вдали крайне знакомую белокурую макушку. Как только ладонь легла на крепкое плечо, сердце застыло, и на мое побледневшее лицо воззрились лишь два бесстрастных темных глаза, которые совершенно не принадлежали Джено. — П-простите, кажется, я обозналась… Очередь стала стремительно таять, и я бросила воспалённый взгляд на барьеры рядом с окнами сотрудников, безжалостно прятавшие силуэты за силуэтом без единой надежды на то, чтобы что-либо рассмотреть. Я стала протискиваться ещё ближе к красной ограничительной линии на полу, пока кто-то грубо не остановил меня за руку. — Девушка, здесь вообще-то оч-… — Тренер Ким, — с придыханием сорвалось с уст, без всякого внимания на недовольный лик незнакомой женщины, когда на противоположном конце зала промелькнула фигура мужчины, который, очевидно, сопровождал всю группу в поездке. — О, боже, тренер Ким! Я сделала шаг вперёд, пока из-за его спины не показался стройный силуэт Джено, возвышавшийся над большинством присутствующих в силу высокого роста. Внутри что-то щёлкнуло, и я не могла пошевелиться, с жадностью рассматривая утонченное, но столь отрешенное от реальности лицо, поразившее до глубины души. Он казался ещё более возвышенным с этой отросшей челкой, скрывавшей глаза, мужественной челюстью и антично прекрасными, скульптурными чертами, которые в своей неуемной суровости и печали казались просто сверхъестественными. Он напоминал какой-то несуществующий плод воображения, поэтому я даже не могла кричать, чувствуя что душа вот-вот вознесется на небо. — Прошу прощения, но вам стоит соблюдать дистанцию. Ко мне приблизился один из сотрудников таможенной службы, однако в силу невменяемости собственного состояния, я даже не услышала, как он стал задавать какие-то вопросы, пока не положил ладонь на лопатки, мотивируя покинуть зал. При мне не было ни сумки, ни документов, поэтому, должно быть, я мгновенно вызвала подозрения. Его действия были столь резкими и четкими, что я сдавленно залепетала: — Прошу, т-там м-мой друг и-… — Вы должны покинуть здание, иначе я буду вынужден вызвать охрану и провести вас в комнату допроса, — отчеканил мужчина, поспешно утягивая вслед за собой, пока глаза по-прежнему жадно глотали каждую эмоцию Ли. Я попыталась затормозить, в горле пересохло и, что есть сил, с уст сорвался пронзительный крик: — Джено! Несколько людей в близлежащем радиусе взволнованно обернулись, в то время как парень, надевавший в этот момент наушники, резко замер. — Джено, я здесь!.. Из глаз хлынули слезы, когда хватка сотрудника усилилась, и я упустила Ли из виду — мы стремительно достигли холла, и сотрудник начал что-то активно сообщать по рации в дверном проходе, пока кто-то резко не сомкнул пальцы на его запястье, сдерживающем мою руку. — Она со мной, сэр. Нам не нужны проблемы. Не успела я опомниться, как Джено буквально вырвал меня из сформировавшейся очереди, подхватывая под руки и утягивая бог знает куда. Внутри все смешалось от ощущения тесноты прикосновения, и я едва смогла сделать несколько шагов, просто упав ему на грудь без всякого осознания происходящего. Горячие ладони кольцом сомкнулись на позвоночнике, предостерегая от падения и минуту спустя беспорядочно зарываясь в волосы, источая безумие с примесью неистовства. Как только его лоб в упоении коснулся моего, я судорожно задышала в непринятии столь давно желаемого умиротворения, которое могла испытать только в его объятиях. Господи, хотелось одновременно закричать, и в тот же мгновение погибнуть — лишь бы это произошло в его руках. Столько страданий, пыток и огорчений, которые мы оба испытали, словно рикошетом ударили в спину, разом накрывая удушливой волной. Я лихорадочно подняла взгляд, всматриваясь в два чувственных полнолуния цвета океанических вод, в которых запросто можно было увидеть целую галактику и навечно утонуть. — Ты пришла… Господи, поверить не могу!.. Ты здесь! Я думал, что так и не смогу-… — Умоляю, не уезжай! — воскликнула я, мгновенно обвивая его шею руками и теснее примыкая к содрогавшемуся телу — родному и по-прежнему источавшему тот самый головокружительный дурман. — Я больше не вынесу ни дня без тебя — думала, что найду силы отпустить, забыть, стереть, вычеркнуть, но-… невозможно подавить то, что является частью тебя!.. Ты — часть моей души, Джено, которую я просто так не могу вырвать! Когда тебя нет рядом, я испытываю такое смертельное одиночество и опустошенность, словно резко становлюсь лишней на этой планете. Все тут же теряет свой смысл и-… и-… о, боже, я не могу говорить о жизни и вечности, если тебя нет!.. — Обещаю, я никогда не брошу тебя… — откликнулся Ли с крайне нестабильной интонацией, сжимая в объятиях до хруста в костях. — Сделаю все, что прикажешь — только не плачь!.. Ну же, Лия, успокойся… Все в порядке, я никуда не у-… — Нет, ты такой талантливый, светлый, умный, поэтому наверняка пройдешь собеседование!.. Черт, я противоречу самой себе, но знаю, что там ты обретёшь светлое будущее и-… — У меня нет будущего без тебя, Лия, — прошептал он, формируя чашу из ладоней и смыкая их на лице, утирая слезы большим пальцем. — Ты всегда была источником моих сил, и теперь я представляю из себя лишь разбитое штормом судно — никто не примет меня с такими травмами. Я хотел уехать, чтобы сбежать от боли, но-… но-… Да к черту это!.. Его губы тут же нашли мои, и я, растерявшись, в порыве экзальтации попыталась сделать вздох, но Джено сдерживал меня настолько крепко, что пошевелиться было просто невозможно. Страсть и вымученная бесконечным самобичеванием тоска мгновенно передались прямым каналом прямо под кожу, и я инстинктивно высвободила руку, пропуская сквозь платья шёлковые снежные локоны и утопая в разрушительном водовороте нежности. Его преступно ласковый поцелуй высушил каждую слезу, ловко проникая прямо к сердцу и согревая его теплом. Внутри возникла такая лёгкость, будто дух отделился от тела. Ничего не было роднее, чем каждый диаметр его кожи — хотелось касаться снова и снова, возвращаться к губам постоянно, чтобы вечно ощущать этот исключительный отголосок безопасности и счастья. Он был как самая любимая песня на пластинке, навевавшая воспоминания о лучших моментах жизни, как ноктюрн Шопена, как дом. Да, именно так — любому человеку необходимо место, куда он в любой момент мог бы вернуться, дабы почувствовать себя живым после дня отравляющей и столь бессмысленной мирской суеты. Нам всем нужен дом, где всегда нас кто-то любит и ждет. Я нашла свой.

THE END