***
Миха щурится, узнавая знакомые симптомы. Он сам с такими стабильно продолжает просыпаться и знает, что пацан сейчас чувствует: бурлящую в утробе тошноту, вскипающую, как лава в жерле готового извергнуться вулкана, головную боль, сравнимую с топотом стада овец. Миша с такой просыпался как по графику. Стабильно, сутки через трое. Только вот его не били по голове в довесок, судя по повязке на этой горячей башке. Он сам справлялся с тем, чтобы грохнуться в пьяном угаре и расшибить что-нибудь. Он как-то пошутил, что это не страшно. В квартире же нет лестниц, а без них серьёзно покалечиться проблематично. Саши шутку оценили и предложили поставить парочку, чтобы облегчить ему задачу. Все посмеялись и очень скоро забыли бредовый вброс Горшка. Но каждый раз просыпаясь и находя на коже кучу гематом, синяков, ощущая ломоту во всём теле — причину Миша сразу понимает. Он не запоминает ничего из того, что происходит, потому что пьёт, пока ноги не начинают отниматься. Знает только, что накануне бурно провёл время в обнимку с бутылкой чего покрепче.***
Князь всегда по возможности избегает тёмных переулков, подозрительных дворов и личностей с натянутыми на глаза капюшонами. Но сейчас — не всегда. Он пьяный, сознание немного в другом пространстве, где всё легко и просто, где он, окрылённый эйфорией прошедшего вечера, идёт, неустойчиво пошатываясь, а побитый асфальт густо прилипает к подошве и задерживает каждый шаг. Не зря на поддатого человека говорят «навеселе». Пропадает всякая осмотрительность и возникает ощущение если не всемогущества, то чего-то близкого к нему. Уходя с пьянки, они не предупреждают приятелей: получается, сбегают втихую. В полупустом вагоне клеятся друг к другу и ржут, чем вызывают раздражение других пассажиров. Князь запинается на выходе из вагона, провоцирует пробку, но обходится без жертв, прищемлённых автоматическими дверьми. Сам Андрей отделывается тычками в спину и почки. По тёмной улице незнакомого района Князь идёт бесстрашно, посмеиваясь со своих же шуток, то и дело распуская не только язык, но и руки. Что может случиться?.. Вопрос тупой, с очевидным ответом. Случиться может всё что угодно. Начиная от инопланетного вторжения, заканчивая тем, что по затылку могут приложить увесистой палкой… Ах, да! Палкой ему и прилетает. Как, блядь, неожиданно! Все страдания ширятся внутри Андрея, потому что высказать, как ему плохо, он не может. То, что вспомнилось, оказывается размыто и затёрто. Память подбрасывает эти жалкие отрывки, которые в целом проясняют ситуацию, но не полностью. Он рассчитывал, что в один прекрасный вечер его тюкнут по макушке в тёмной подворотне? Рассчитывал. Вот оно и произошло, добро пожаловать в ряды посвящённых, чего удивляться? Время такое, да и огрели вроде почти у дома подруги. Не так сильно, как могли, без намерения убить. Хотели просто ограбить, видимо. Снова обходится малой кровью. У самого Князя красть нечего. Огрызок карандаша и кусок бумаги, полупустую пачку сигарет «Пётр I». Серёжку бы спереть не додумались, на улице слишком темно, да и мало кому в голову взбредёт проверять украшения на парнях. Девчонка, на счастье Князя, оказывается не робкого десятка и далеко не из трусливых. Своей небольшой, но увесистой сумкой она умудряется заехать вору по роже и укусить его за руку, когда он сразу не понимает, что с ней шутки плохи. И, если грабитель хотел поживиться, то не нужно было списывать девчонку со счетов раньше времени. Вот это какого угодно парня напугает! Девчонка, которая может за себя постоять! Эффект неожиданности срабатывает как надо, поэтому вор, опасаясь, что посредственную попытку ограбления заметят из окон домов и поднимут шумиху, скрывается с места преступления до выяснения всех обстоятельств. Ну а дальше всё завертелось с ужасающей скоростью и кануло в сплошную темень. Андрей потерял сознание от удара, а в себя прийти не смог из-за лошадиной дозы алкоголя, когда девчонка его тормошила. Хорошо ещё не обблевался перед дамой.***
— Мих, тут пустили с боем почти! Сказали, не один ты обитаешь теперь, слыхал! Койко-мест нема, даже в коридоре всё заполонили. — Балу как раз прошёл мимо битых товарищей нерусской национальности, которым не нашлось палат, — всё переполнено. У Шурика с утра пораньше замечательное настроение, весь сияет и глаза добрые-добрые, рады Горшка видеть. Давненько у него такого не было. Миха окидывает Шурика взглядом, улыбается скрытно. Приятно его таким слышать. А то всю предыдущую неделю приходилось наблюдать его в скверном расположении духа.***
Миша благополучно не думает о том, что стал причиной всех переживаний друга, предпочитая считать, что Балу из себя выбила лишь его, горшенёвская неосмотрительность и возложенные на плечи обязанности. Ничего больше. Зачем вдаваться в подробности, если всё и так на поверхности? Все истины, как вздувшийся труп, — плавают у песчаного берега, прямо перед взором. Всё очень просто, никаких подводных камней. Шурик целиком заходит в палату, подозрительно принюхивается, а потом хмыкает бодро и кидает сочувствующий взгляд в сторону парня, даже голос понижает, чтобы звуки на вскипающий мозг страждущего не капали, как вода на угли. Возникает ощущение, что дым из ушей внезапного Мишиного соседа всё же повалит. — Я что, собственно, пришёл. — Спохватывается и приподнимает пакет, который шуршит при каждом движении. — Одежда и огурцы. Почему огурцы? Я не знаю, но ты не выразил пожеланий на этот счёт, поэтому огурцы. Поручик с дачи привёз, можешь считать, от него. Тем более они улучшают пищеварение, особенно немытые. — Предупреждая вопросы на тему огурцов, Балу заботливо и оперативно всё вынимает. Даже парочку упомянутых огурцов кидает на живот Михе. Он бы и сокамернику его предложил витаминчиков, но тот немного не в форме и вряд ли обрадуется. — Позови медсестру, будь другом. — Балу удивлённо смотрит на Миху и замирает. Услышать такое от Горшка — полнейшая небылица. Горшок всё же решает, что позвать кого-то нужно. Гражданский долг — да помоги ближнему своему. Может, таблетку какую принесут пацану или тазик, на крайний случай, чтобы полы казённые не залить всем тем, что ещё не успело выветриться и циркулирует в его желудке. Миша щурится, целится огурцом в Балу, но удерживается от соблазна и обтирает огурец об одежду, отправляя в рот. — Тебе так плохо, что твой страх перед врачами притупился? — беззлобно интересуется Балу, пока Миша закатывает глаза и уже без видимых затруднений привстаёт и усаживается, опираясь о изголовье, немного морщась при этом. — Да не мне, ё-моё. — Кивком головы указывает на парня и прослеживает за тем, как тот с трудом сглатывает, по ощущениям, не слюну, а цемент. — Давай это, включай режим мамки, у тебя под носом щас человек склеит ласты, на твоей совести повиснет! Давай-давай! — поторапливает Балу Миха. Шурик не понимает, с какой стати на его совести что-либо повиснет окромя уже имеющихся грешков, но, оценив масштаб грядущей катастрофы, действительно идёт к двери и выглядывает в коридор. Со свойственным себе обаянием улыбается, почти тут же заводя с кем-то диалог. Днём коридоры больницы гораздо оживлённее, чем вечерами, поэтому поймать снующую из палаты в палату медсестру не составляет труда. Через пару секунд слышатся торопливые шаги, которые можно различить отчётливее остальных. Уж больно целенаправленные. И всё бы ничего, но за ними следует голос, который Князь и в полупьяной дымке узнаёт. Мама. Он аж глаза раскрывает, опухший со сна и с похмелья. Должно быть, Князь выглядит страшнее атомной войны. — Может, я ошибаюсь… Шурик снова возникает в проёме, и голос его звучит немного неуверенно. Он опасливо косится то в коридор, то в палату. Князь начинает возиться и в панике вертит головой, не обращая внимания на иглы, что впиваются в основание затылка. Выражение про искры из глаз приобретает смысл. — У-у-у, не повезло, ушанчик! Кого-то сейчас будут бить. — Видимо, и тугодум-сосед догадывается, что сейчас начнётся. Его глубокий голос вдруг заставляет Князя, уже более-менее пришедшего в себя и разлепившего веки, повернуться в сторону обладателя и через силу воскресить в памяти, казалось бы, позабытый навсегда образ. Густой и глубокий — очевидно, мужской — голос раздаётся у самого затылка. Короткие волосы шевелятся от чужого шумного дыхания, а в нос бьёт тяжёлый дремотный женский парфюм. Деваться некуда, бежать бы рад, но он не может. Андрей не готов к стольким потрясениям за одно утро. Дар речи его покидает, и оттого Князь даже взгляд от соседа отвести не может. Смотрит, и себе же поверить не получается. Может быть, он всё-таки спит? Или по голове ударили сильнее, чем показалось? Мужик вдруг поворачивает голову в его сторону, видимо, почувствовав чужой взгляд на себе, и вызывающе таращится в ответ огромными чёрными глазами. Его полные, неприлично раскрасневшиеся губы складываются в нахальную молодецкую ухмылку, а в морщинках вокруг глаз путаются проказливые смешинки. По идентичной улыбке, что и тогда в магазине, Андрей смутно догадывается, что его тоже узнали, причём уже давно, походу даже сразу. Сам Князь с того времени не сильно поменялся. Разве только прибавил в росте незначительно. А вот мужчина, чью внешность он окрестил интересной, очевидно, убавил в весе. Зато прибавил в длине волос и неопрятности. Бородой оброс, как Иисус, стал походить на хиппаря больше, чем сами хиппари. Это его не сильно портит, мысль естественно скользит в веренице других, но исчезает в пучине подступающего смятения. — Здорово, ё-моё. Приподнимает жилистую руку, и его острый взгляд теперь жжёт не между лопатками, а прямо во лбу. Через повязку, слой кожи и кости. Почти как контрольный промеж глаз. У Андрея, кажется, даже волосы дыбом встают. Не только на голове! Не по себе ему от этого хищного взгляда, Князь будто на мушке. — Я, может быть, ошибаюсь, но, наверное, это сюда. Молчаливые гляделки прерывает голос прижавшегося к дверному косяку Балу, который держит дверь прикрытой, чтоб посторонние зеваки не совали свои любопытные носы. Но теперь, убедившись, что обладательница торопливых шагов и вправду сюда, он разжимает руки, чтобы открывшаяся дверь не оказалась выломана напором. Рядом с ним стоит медсестра, также наблюдающая за действом. — Куда же вы? Тут палата, а не проходной двор! — пытается медсестра, но её никто не слышит. На пару мгновений воцаряется напряжённая тишина. Кажется, голоса в коридоре немного стихают. Андрей вжимается в койку — он знает, чего можно ждать от перепуганной матери.***
Миха давит в себе бессовестный лающий смех, но звук, похожий на кашель, не удерживает, когда взволнованная, очевидно, мать, никого не стесняясь, прорывает эту тишину гневной с первых же секунд тирадой: — Взрослым себя почувствовал?! А я говорила, что ничем хорошим эта твоя взрослая жизнь не кончится! — Согласен с вами! — выдаёт Горшок с таким энтузиазмом, с каким пионеры о хороших делах не отчитывались. — Я тоже маму не слушал, и где я теперь? — привлекает всеобщее внимание Миха. Со стороны двери раздаётся хлопок — это Шурик пробивает лоб ладонью. — Если бы отец тебе мозги не запудрил!.. — Да-да! Старика чёрт попутал, слышь, Андрюх? — Да помолчите же вы! — срывается женщина на Горшка, переводя дыхание и вновь возвращаясь к бухарику. Миха ловит его странный взгляд, пожимает плечами и шепчет одними губами: — Я пытался. — И продолжает наблюдать за сценой разгрома. Она костерит проштрафившегося пацана на чём свет стоит. Андрюха — так его зовут — и слова в ответ сказать не может. Дама не берёт паузы между предложениями, строчит, как Тонька-пулемётчица, а потом вдруг подлетает к сыну и, наклонившись к нему, целует в макушку. Гнев быстро сменяется на милость, как только она видит, что ребёнку плохо. Миша следит за представлением, а потом, когда ему надоедает отслеживать оттенки то краснеющего, то бледнеющего, то зеленеющего, как самый настоящий светофор, пацана, переводит взгляд на Шурика, который кажется немного сконфуженным из-за вида женских слёз, которые они не должны были застать. Горшок ухмыляется и неловкости совсем не чувствует, с чего бы ему?..***
А вот Андрею действительно мучительно стыдно за то, что он заставил маму волноваться за себя. Ему хочется провалиться сквозь землю от обуявшего стыда, что окрашивает щёки лихорадочным румянцем. Её искреннее беспокойство заставляет совесть выжигать грудину изнутри и скорбно завывать, нагоняя тоску. Князь ведь не смог уберечь её от зрелища себя самого на больничной койке в едва вменяемом состоянии и с кашей вместо мозга. Как оказалось, она уже успела опросить врача и медсестёр. Помимо жутчайшего похмелья у него обнаружилось лёгкое сотрясение, поэтому в больнице придётся ненадолго остаться. И даже жалостливые глаза напополам с заверениями о том, что Андрей себя отлично чувствует, не помогут и не избавят его от этой участи. Со словами «Надо значит надо», мама, чуть остыв, обещает заехать вечером и привезти вещи первой необходимости, то есть хотя бы альбом для рисования и карандаши. Князь тяжело вздыхает, получив поцелуй в порозовевшую щёку. Он прикрывает глаза, чтобы успокоить зашедшееся в бешеном ритме сердце. Нужно взять себя в руки.***
Первые несколько часов проходят отвратительно — Андрей ещё не в себе, а рядом ведут беседы, не снижая громкости. Он раздражается, воротит нос и отворачивается к стене, после того как ему всё-таки дают обезбол. Надеется поспать, но невольно вслушивается. — Нет, Мих. Тебе ещё неделю как минимум тут куковать, а то и все две. — Шура, это идиотизм, ё-моё! Зачем меня тут держать, когда я дома могу дойти? — Мих, дома ты дойдёшь до точки. И прекрати уже дёргать руку, я что, не вижу, что ты под простынкой её шевелишь?! Не позорься! Князь давится невольно вырвавшимся смешком и пытается прижухнуть, чтобы не заржать. Белобрысый гость, куда менее напряжный, чем говорливый Миха, по соседству с аппетитом уминающий огурцы. Гость не сразу уходит, задерживается. Потому что, как понял Андрей, неизвестно, когда у него вновь появится возможность снова навестить непутёвого… друга? Видимо, он занятой человек. Зовут гостя, как выясняется, Шуриком. Иногда в речи узнанного им мужика мелькает обращение «Балу». Князь не уточняет, думает про Маугли. К нему не лезут, потому что Князю фигово. Уже, конечно, не так, как до таблетки, но Шурику и Михе о том знать необязательно. Балу так Балу, хоть Маугли или Багира. Он сам, между прочим, Князь. Далеко не Болконский, поэтому какая разница? Андрей понимает — судьба у него такова, что Балу со своим дружбаном ничё сделать не может. А Миха явно дождётся, когда Шурик уйдёт, а они окажутся вдвоём. И вот тогда-то прицепится, как фиговый листик к одному месту.***
Балу вскоре уходит, пожелав обоим скорее поправляться и оставляя их в компании друг друга. Долго сидеть в тишине не приходится, и Князь идёт на опережение и заговаривает первым. — Я помню. Вы в меня шоколадкой кинули тогда. В девяносто третьем, да? — Андрей разворачивается и приоткрывает опухшие веки. Тёмные длинные волосы Михаила выскальзывают из-за уха, когда он укладывается на бок. Видно, что Михаил уже привычно и резво поправляет буйную шевелюру. Смотрит на Андрея с интересом, почти не моргая. Князь упрямо не отводит взгляд. Князь вообще-то хотел попробовать уснуть, и у него бы обязательно вышло, если бы не любопытное копошение с соседней кровати. Беспокойный сосед ему попался. — Точняк, по осени девяносто третьего. Давай, рассказывай, Андрюх, как тебя угораздило. Язык за зубами так и не научился держать? — Михаил наконец устраивается, готовый слушать. Князь прикусывает упомянутый язык. — Михаил, верно?.. — А, да. Михаил Юрьич, можно Миха короче… руку не подам, сам понимаешь. — Михаил Юрьевич жмёт плечом с повязкой, в которой безвольно болтается рука. — Я тогда не очень красиво себя повёл, наговорил разного… — А вот и возможность не запомниться хамлом. — Да забей, Андрюх! Кто былое помянет… Плохой день, я чё, не понимаю? — Михаил Юрьевич улыбается ему, а Князь поражается, какая у этого человека живая, насыщенная мимика. Должно быть, удар был всё-таки сильнее, чем ему запомнилось, потому что последние мозги Князю отшибло окончательно и бесповоротно. У Михаила Юрьевича обалденно красивые глазища. И Андрей пялится ему в глаза — двустволка на угловатом лице. Такой взгляд заставит чувствовать себя голым, даже если бы Князь сидел в шубе. — Да нечего так-то рассказывать, — жмёт плечами Князь, радуясь, что тема себя изжила за давностью времени. Поднимает взгляд в потолок. — Подкатил в подворотне один слегка, треснул по башке, — говорит Андрей и указывает на лоб, потираясь ухом о подушку. Михаил клыкасто лыбится. — Вам смешно, Михаил Юрьевич? — нелепо недоумевает Князь. — Что?.. Нет. Тебе кажется на самом деле. Князь поворачивает голову, и грудной смех заставляет Андрея нахмуриться. Он вдруг понимает, как выглядит с забранными наверх волосами. Уши торчат, как боковые зеркала на машине. Все отчего-то считают своим долгом указать на уши. И этот туда же, взрослый, блин, человек. Горшок, по правде говоря, вообще не обращает внимания на некоторую лопоухость Андрюхи до тех пор, пока не приглядывается к забавной форме башки. И из-за того, что Миха цепляется взглядом за серёжку, которая накануне блестела в свете ночной лампы и привлекала внимание к ушам. Михаил Юрьевич смягчается: должно быть, он не хочет выглядеть как тот, кто может насмехаться, прицепившись к какой-либо особенности внешности, но взгляда от порозовевших из-за негодования ушей не отводит. — Какие мы ранимые, да? — Один-один.***
Уже ближе к вечеру, почти приспособившись к стремительно поменявшимся обстоятельствам, Князь в благодушном настроении уходит на процедуры. День, вопреки ожиданиям, проходит на удивление быстро и легко, а напряжение в палате магическим образом испаряется и больше не нагнетает обстановку. Михаил Юрьевич оказывается отличным собеседником с приятным Князю юмором. Андрей просто себя накрутил. Нужно меньше думать, ведь никакой скрытой угрозы в человеке нет, а первое впечатление, как правило, бывает обманчиво, и не стоит на нём зацикливаться.***
Странный сосед обнаруживается… у окна. Он не просто смотрит в него, на затапливающую улицу темноту, а, неловко упираясь коленкой в подоконник, тянет руку вверх. Тихо матерясь, Михаил тщетно пытается открыть окно, но рама никак не поддаётся напору. Князь замирает на пороге палаты. Наконец похмелье его отпускает, болит только башка и подташнивает из-за сотряса, но в остальном он как огурчик. Михаил выглядит так сосредоточенно, что мешать ему совсем не хочется — человек занят делом. Рассматривать в палате нечего, кроме него, повёрнутого к Князю спиной, со сбившейся на поясе тёмной футболкой с черепушками, голой поясницей и перекошенной, как от неуравновешенного вёдрами коромысла, линией плеч. Андрей упирается взглядом в его широкую, как полигон, спину. Худой и костистый. Волосы тёмные, неаккуратно рассыпаются по плечам, хриплый голос звенит негодованием: — Сука! До того это забавно выглядит, что Князь не выдерживает, смеётся. Он не ожидает, что напугает Михаила и тот, построив этажерку матюгов для Андрея на несколько поколений назад и обратно, полетит с подоконника назад. Князь прикрывает рот ладонью. Он толком так и не выяснил за сегодняшний день, с каким диагнозом слёг Михаил Юрьевич. Но, несмотря на это, расшибиться о больничную койку — идея херня. — Осторожнее! Михаил Юрьевич, вы живой? — Да ебись оно всё сраным проёбом! Михаил Юрьевич, не в силах балансировать, прикладывается спиной о край злосчастной кровати, которая отъезжает на добрых полтора метра с места. Издаёт странный, но, очевидно, недовольный звук и без сил заваливается вбок, растягиваясь на полу в позе укороченной на один уголок звезды. И решает полежать. — Помочь вам? — И сколько ты здесь стоишь уже, ё-моё? — шипит Михаил, не собираясь, кажется, вставать. Или не находя в себе сил. Андрей, давя лёгкое волнение, подходит к Михаилу и нависает над ним. Михаил Юрьевич отмахивается и продолжает протирать собою пыльный пол. Видимо, ему удобно. Кто Андрей такой, чтобы оспаривать это? Михаил выжидающе смотрит вверх тормашками на Князя, хмурится, но выглядит беззлобно. — Позвать медсестёр? — От ответа не уходи, мелочь! Князь поправляет отъехавшую железную койку, чтобы та оказалась на своём месте, а не загораживала проход. — Мелочь — у вас в штанах, Михаил Юрьевич, — оттопырив палец, назидательно говорит Андрей, а натыкаясь на откровенно хохочущий взгляд, понимает, чё сморозил. Примерно его уровень, ниже пояса. — В карманах, блядь! — со смехом отзывается Князь, хватаясь за голову. Михаил Юрьевич пару раз моргает своими глазищами, а потом не сдерживается и ржёт, забавно наморщив нос и жмурясь. Аж в спине немного прогибается. — Только пришёл. А вы что у окна вообще делали? Сбежать пытались? — Понятное дело, Андрей шутит, но по лицу Михаила понимает, что в шутке оказывается гораздо больше правды, чем он вкладывает. — Серьёзно? — Князь вскидывает бровь и замирает, вглядываясь в Михаила. — Ну вы даёте! — присвистывает Андрей. — Второй этаж, Михаил Юрьич! Переломаетесь же, от тротуара потом отскребать придётся. Михаил выразительно закатывает глаза, выражая всё, что он думает по этому поводу. — Не учи учёного, ё-моё! — Как скажете, у вас своя голова на плечах. Андрей присаживается на кровать. По обе стороны от наверняка тяжёлой башки Михаила Юрьевича оказываются его ступни. Андрей упирается локтями в ляжки и склоняется над ним, не отрывая взгляда от лица растянувшегося снизу Михаила. Больно хохотальник у него фактурный. Особенно вверх тормашками. Они проторчали вместе всего лишь день, но это не отменяло того обстоятельства, что Миша ему ничего конкретного о себе так и не сказал, человек-загадка. Это будоражит и разжигает интерес, ни о чём криминальном Князь не задумывается. Когда люди попадают в больницу, все проблемы и переживания из внешнего мира отступают на второй план. Это чувство, что жизнь за стенами больницы замерла, конечно же, ложное, потому что ничего не пропало, а побледнело до поры до времени. Стоит им выйти отсюда, как реальность снова словно обухом по голове ударит, хоть обратно в больницу ложись, заранее попросив придержать место. Поэтому, может, оно и к лучшему, что Михаил Юрьевич ничего из своей взрослой и наверняка дофига занятой жизни не рассказывает. — Слыш, — раздаётся с пола, и снова перевёрнутый взгляд Валета. — Умеешь в шашки играть? — Князь выразительно вздёргивает бровь, заинтересованно ждёт продолжения. — Заебался я сам с собой играть, понимаешь, да? — Михаил красноречиво вертит рукой у виска. — Умею. Никогда не считал себя заядлым любителем, но принцип игры знает и с удовольствием применит на практике. Почему бы и нет? Михаил Юрьевич издаёт победоносный клич, театрально вскидывает кулак, а потом возводит глаза к потолку, воздав хвалу Творцу, то есть Князю. Андрей игру одного актёра оценивает. — Как же вы раньше тут без меня лежали? — самодовольно ухмыляется он. — На спине, на боку, на правом, на левом… Да как угодно лежал, ё-моё, — перечисляет Михаил Юрьевич, загибая пальцы, и наконец-то соизволяет оторвать свою тушу от пола. Собирая себя в кучу и гремя костями, он поднимается и, небрежно отряхнувшись, неловко шлёпнув себя по почкам и ягодицам пару раз, ковыляет к тумбе мимо Князя. Мурлыча себе под нос весёлый мотив, достаёт клетчатую доску. Поднимает её, пока шашки, гремя в футляре, скатываются к одному её краю. — Чур, я чёрными! — И почему Князь не удивляется?***
Играя с Мишей, оказывается, можно узнать очень много новых ругательств. Таких заковыристых, что в один момент Князю кажется, что тот перешёл на другой язык — матерный. Андрей и не подозревал, что в это жалкое подобие шахмат можно играть так ожесточённо, будто от проигрыша или выигрыша что-то реально зависит. Ещё вначале было принято обоюдное решение пересесть на одну кровать. Негласно была выбрана Мишина. Она ближе к окну. И если бы Князь был меньше увлечён происходящим на доске, то натужный скрип от каждого движения Михаила действовал бы на мозг. Чего уж там, он сам сидел как на иголках! — Как?! — недоумевает Михаил Юрьевич, сверля хитро улыбающегося Андрея пронизывающим взглядом. С таким ничего не сделаешь, только привыкать. — А вот так. Ловкость рук и никакого мошенничества. — Князь на зависть поигрывает проворными пальцами. Михаил Юрьевич, видать, за всё время, проведённое тут, начал мнить из себя гуру игры в шашки, потому что постоянно выигрывал. Правда, выигрывал у самого себя. Но это не отменяло самого факта победы! Поэтому когда Князь его начинает раз за разом переигрывать, то Михаил беспомощно наблюдает, как белые шайбочки жрут его чёрных. — Теряете хватку, — патетично произносит Андрей. Из положения по-турецки он пересаживается, свешивая ногу. Ступни затекли. Не самая удобная поза, чтобы долго в ней оставаться. Так выходит, что своей ступнёй Князь задевает Мишину. Ёрзает неловко, вызывая возмущённое скрежетание у старой кровати, а потом скользит ногой вперёд, упираясь коленкой в чужую. Крупную, твёрдую. Князю от такого тесного контакта ни горячо, ни холодно — он слишком тактильный, чтобы брезговать, но люди бывают разные, поэтому Андрей незаметно всматривается в лицо Михаила, выискивая там недовольство или неприязнь, но находит сосредоточенность. Похоже, Михаил Юрьевич не обращает внимания на поползновение. И хорошо. Михаил, кажется, вовсе не замечает, что теперь несколько скован в движениях. Глядит на доску с немым укором, будто она во всех его несчастьях виновата. Изредка подёргивает ногой — острая коленка ходуном ходит. Князь отмечает, что у него коленки круглее, в то время как у Михаила Юрьевича под стать локтям и плечам — угловатые и жилистые. Тёмные посеребрённые пряди вьются на концах — красиво. Щетина у Михаила тоже неравномерная, неряшливая. Интересная внешность. Жаль, Князь не решается достать карандаш и альбом. Запечатлеть бы его на память. — Я требую реванш! — безапелляционно заявляет Михаил Юрьевич и смахивает шашки на кровать, перемешивая и ни в какую не желая принимать поражение. — Хотите совет? Умейте жертвовать, Михаил Юрьевич. Что же вы за каждую шашульку так печётесь, будто она вам денег должна? Видите же, что если дадите съесть вот эту, — Князь раскладывает несколько шайб по квадратам и тычет пальцем, — то вы сможете убрать сразу две моих. А если попытаетесь сохранить, то… — Андрей сметает сразу три чёрных шашки на покрывало. — Ам, и нету! Князь берёт ладонь Михаила Юрьевича в свою и вкладывает в неё битые шашки. Михаил странно усмехается, подбрасывает шайбы, как семечки, и говорит: — Я запомню, Андрюх. Давай ещё. Андрей жмёт плечами. Ещё так ещё. У них свободного времени до поздней ночи, пока медсёстры прозрачно не намекнут на то, что у них режим. Они пациенты больницы в конце концов, а не посетители санатория.***
Когда начинает темнеть, приходится прибегнуть к искусственному освещению в виде старой замученной лампы. Князь отмечает то, как козырно жёлтый свет ложится на лицо Михаила Юрьевича. Графично чертит высокие скулы, крупный нос, будто тот гипсовая фигура, специально для студентов худграфа. Кожа лимонная, лишённая изъянов в таком освещении, но грани углов бритвенно острые. Действительно вдохновляюще, с точки зрения построения рисунка. Андрей почти интуитивно проводит оси. Отмечает в воображении, как на листе точками, те места, где должны располагаться миндалевидные глаза, уголки полных губ, изгиб тёмных грозных бровей. Особенно врезается в память внимательный взгляд исподлобья, который Михаил Юрьевич изредка поднимает на него, на соперника. То ли тактику Князя разгадать пытается, то ли убедиться, что Андрей его откровенно рассматривает и даже не стесняется. Князь на самом-то деле всех рассматривает. Запоминает интересные детали, а потом отображает на бумаге. Несостоявшийся художник. Даже воображение включать не надо, бери и впитывай, а потом выжимай на лист. А ещё у Михаила Юрьевича роскошная улыбка, с выдающимися клыками. Не человек, а сплошная изюминка — мечта любого творца, есть где разойтись. Прямо сейчас эта улыбка сделалась самодовольной от выигрыша. — Умеете вы играть, а меня обдурили, Михаил Юрьевич, вон как ловко уделали! — восклицает Князь, всплеснув руками. — Хочешь совет? Не советуй ничего соперникам. — Михаил всю горсть белых ссыпает Андрею в ладони. От переизбытка эмоций, от напряжённой интересной игры что у одного, что у второго ушибленного на голову ломит виски, и шашки с инициативы Андрея откладывают в тот же ящик, из которого и вынули. — Слабачок, — смеётся Миша напоследок. Князь, расшалившись, показывает ему язык. Правда, Михаил Юрьевич в долгу не остаётся и запускает в него покрывалом. Прицел у того скашивает, конечно, и попадает Михаил Юрьевич на ноги Андрея. Даже удачно, потому что у него постоянно мёрзнут ступни от гуляющих сквозняков.***
Спустя минут двадцать молчаливых попыток уснуть Князь наконец-то прикрывает глаза, решительно намереваясь погрузиться в дрёму, как в коридоре раздаются шаги. Наверное, Андрей параноик, но звучат они угрожающе. Может быть, из-за тишины, в которую погружено здание, а может быть, из-за того, что соседняя койка скрипит, оповещая о том, что человек рядом тоже не спит и прислушивается. Шаги замирают у палаты, и Князь ощущает скрытую угрозу. Он всё-таки действительно параноик. Опасение оказывается вполне оправданным, потому что дверь шумно открывается, а от соседа слышится приглушённое «блядь». Андрей уже уяснил, что к тому посетители ходят исключительно странные, да и сам Михаил чудаковатый. Это можно было понять ещё по первой их встрече. Надо же взять и купить шоколадку нагрубившему подростку! Обойтись без лекции на тему того, как дети должны вести себя со взрослыми, и, будто так и надо, удалиться прочь в ночь. — Горшок с ручкой вовнутрь! — голос женский, звенящий злобой. Обращение комичное, но до того гневное, что и посмеяться страшно. — И я рад тебя видеть. — Михаил со скрипом привстаёт на локтях и опирается об изголовье. Слышится глухой звук, видимо, Миша откидывает голову на стену. Андрей распахивает глаза. Держать их закрытыми всё равно смысла ноль. Вряд ли два взрослых человека решат, что он так крепко уснул, чтобы не проснуться от громких голосов рядом. — А я разве сказала, что рада тебя видеть, паразит?! — Михаил действительно опасливо косится на женщину. Вся её поза не обещает ничего хорошего Михаилу Юрьевичу. Взгляд свирепый, руки сжаты в кулаки. Во мраке комнаты она выглядит как фурия. Того и гляди, кинется и придушит замершего Мишу подушкой. Девушка либо… — думается Андрею, пока он разглядывает ночную гостью. Бритая угрожающе медленно делает пару шагов по направлению к Михаилу, тот напрягается. Они, кажется, забывают про существование Андрея, который тихонечко наблюдает за развернувшейся сценой. Женщина инфернально улыбается. — Значит, пока я в Америке занимаюсь твоим поручением… Она изображает кавычки в воздухе, а потом так же медленно продолжает путь, предусмотрительно прикрывая за собой дверь. А потом баррикадирует её, подпирая стулом. У Андрея складывается ощущение, что теперь они в ловушке. А он ещё и ни за что. Всё интереснее и интереснее! Сейчас Князь задумывается о том, что станет свидетелем преднамеренного убийства. Уж больно целеустремлённо бритая мадам шагает к его соседу. Андрей мысленно желает Михаилу Юрьевичу удачи. — Ты тут подохнуть решил?! Таким тоном просят развести чай… Ну или предлагают последний шанс, чтобы жертва придумала вразумительное оправдание, почему деньги ещё не на руках. Михаил Юрьевич соображает очень туго, поэтому оправдываться не спешит. И, на самом-то деле, очень зря. Женщины в гневе страшны и кровожадны, поэтому лучше их до такого состояния не доводить. — Маша, ё-моё! Я не знаю, что тебе там нагородили эти, но всё было не так!.. — Он всё же пытается, но к этому моменту уже поздно что-либо предпринимать. Маша подходит к койке Андрея и коротко окидывает взглядом его спальное место. Цепляет глазами покрывало, которое лежит у Князя в ногах. Тянется к тряпке и нарочно заинтересованно берёт её в руки. Скручивает жгут и сворачивает его пополам. Мысли о том, что она в действительности придушит Михаила, уже не кажутся полным бредом. Князь всерьёз думает, что ему придётся разнимать драку. — Маша, ё-моё. — Михаил сводит брови и чуть склоняет голову вбок. Тон у него становится взывающим к совести, но на гостью это не производит должного эффекта. — Мишка, какого хера я узнаю всё в последнюю очередь? Князь внимательно наблюдает за этим безобразием, и в один момент он замечает, как Михаил медленно, так же, как она подходит, встаёт, опираясь о жёсткий, тонкий матрас обеими руками. Ему всё ещё нужна опора, чтобы подниматься, у Андрея у самого точно так. — Маша… — Свою последнюю попытку Михаил бездарно профукал только что. Маша, оскалившись, бросается на него, угрожающе замахиваясь тряпкой. — Сирых и убогих бить — последнее дело! Где твоя гуманность?! — Сдохла на руинах предыдущего строя! Михаил неловко цепляется за всё, за что можно цепляться в его положении, и перелезает через свою, пустующую теперь койку. Сбивая простынь и повалив каменную подушку на пол. Но ему не удаётся уйти от возмездия. Скрученное жгутом покрывало всё равно настигает его хребтину. Хлёстко опускается прямо на выгнутую дугой спину, и Михаил прогибается в обратную сторону. Это его не спасает. Андрей сомневается, что это больно. Скорее уж просто ощутимо и громко, но он всё равно опасливо подбирает ноги, когда Михаил в панике собирается перелезть и через его кровать. — Переживёшь. — Маша оказывается умнее и лишние препятствия преодолевать не пытается — роскошно и вальяжно она обходит койку. Палата мизерная. Тут не разойтись по-человечески, поэтому Маша спокойно преграждает путь ко двери, буквально возникая у Михаила перед носом, как убийца в подворотне, когда тот ещё не успевает целиком слезть с кровати Князя. — А может быть, и нет. — Она как ни в чём не бывало жмёт плечами, а после без замаха даёт Михаилу Юрьевичу в нос. То не хлёсткая пощёчина, которую обычно склонны прописывать хрупкие девушки строптивым парням, то хорошо поставленный удар равного соперника. Безжалостный и означающий, что шутить она не намерена. Михаил Юрьевич хватается за пострадавший нос, пока Андрей прикрывает рот тыльной стороной ладони и втягивает голову в плечи. А вот это уже выглядит достаточно весомо, если не сказать больно. Маша откидывает покрывало обратно на койку, за ненадобностью. Флегматично наблюдает, как Михаил, неловко упираясь костлявой коленкой в андреевскую кровать, встаёт. А потом так же невозмутимо обходит койку, и, видимо, это своеобразное «я не всё сказала», потому что Маша неумолимо настигает того между двух кроватей. Несмотря на ощутимую разницу в габаритах, Маша хватает Михаила Юрьевича за грудки, приближаясь к самому его лицу. Что удивительно, до носового кровотечения дело не доходит, как и до поцелуя, который Андрей ожидает. — Вмазала бы ещё, но Шурик, боюсь, не поймёт, — рычит она в лицо Михаила. Андрей вообще ничего не понимает. Для него всё произошедшее выглядит странно, почти несуразно. Что произошло? Чем Михаил провинился? Очень много вопросов, ответы на которые ему придётся додумывать самостоятельно. Выглядит это, конечно, так, будто всё произошедшее повторяется не в первый раз. За всей этой свирепостью кроется невозможность хоть как-то повлиять на действительность. Слова, видимо, для этого человека давно потеряли какую-либо ценность, а язык силы понятен, но должного эффекта тоже не имеет. Андрей не хочет разбираться в причинно-следственных связях, просто за тот короткий промежуток времени, что он проводит здесь, вынужденно соседствуя с Михаилом Юрьевичем, вывод напрашивается сам собой. Упрямый и категоричный, с явными чертами лидера. Странно, что он позволяет так с собой обойтись. Будь на месте женщины тот, другой, Шурик, Князь бы уже действительно нёсся по коридору за санитарами. Его пристальный взгляд никто не замечает, а вот жутчайшее напряжение, повисшее в воздухе, без внимания не остаётся. Маша отстраняется и почти аккуратно разглаживает смятую одежду. Проводит ладонями по плечам, обтянутым футболкой, а потом небрежно зачёсывает его волосы назад, чтобы те не висели перед глазами. — Я рада, что ты жив, но я, блядь, не рада, что ты снова ничего не понял. — Она притягивает Михаила за плечи к себе, чтобы сказать это на ухо, поэтому Андрей слышит только лишь голос, но не произнесённые слова. Он не пытается прислушиваться. И так уже услышал и увидел много лишнего, а может быть, и личного. Ощущение странное, и спать совсем расхотелось, мысли теперь донимать будут. — До скорых встреч. — Маша коротко глядит на Князя и… подмигивает ему. Андрей распрямляет ноги, провожая ту взглядом. Припёртый к двери стул оказывается на своём месте, а потом и Маша скрывается за дверью, беззвучно прикрывая её за собой. — Ни слова, Андро, ни звука… понимаешь, да? Михаил в его сторону даже не смотрит. Несколько мгновений стоит молча, так что Князь с места слышит, как у того скрипят шестерёнки в голове, а потом усаживается на свою койку. Наклоняется вперёд, и волосы каскадом падают с плеч, занавешивая лицо. В палате воцаряется тишина. Уже не напряжённая, а скорее незавершённая, недосказанная. Как реагировать и как воспринимать всё случившееся — неясно. Андрей решает вообще не задумываться. Если у него будет возможность, он спросит. Может, ему даже ответят, но это случится явно не сегодня. Теперь он не может быть уверен в том, что они больше не встретятся. Жизнь бывает разная. Череда обстоятельств, которая в конце концов приводит к таким вот неожиданным и, казалось бы, невозможным встречам. Мало ли, что ждёт его впереди?***
За окном глубоко за полночь, но такое ощущение, будто бы вечер. Белые ночи не позволяют комнате погрузиться в кромешную темень, поэтому тут царит уютный полумрак, защищённый плотными шторами. Большая часть света остаётся за окнами, потому что не может преодолеть преграду в виде плотных штор, которые Яша любит всей душой, ведь его сон никогда не отличался постоянством. Сегодня есть, завтра — нет. Кошмары донимают его почти что ежедневно. Оставаясь поутру в памяти сплошным полотном страха. Внешне он, может быть, и выглядит не по годам спокойно, но внутри у него зияет дыра, которую ничем не заделать. Чтобы туда ни клали, а ничего не приживалось. Всё лишнее. А то, что родное, своё собственное, никогда по-настоящему его и не было. Лишний, никому не нужный ребёнок. Яша подтягивает плед повыше, обнимает его руками и укладывается удобнее. Хотя ему вовсе не удобно. И совсем не из-за положения тела. Спать не хочется, но тяжёлые мысли пригвождают к кровати. За этими думами веки наливаются свинцом, но им не овладевает и поверхностная дрёма. Мысли ясны и не подёрнуты дымкой подступающего сна. Тело расслабленно, а вот рассудок нет. Окаменел от всяких переживаний, скукожился. В этот вечер в квартире он один. Шурик улаживает какие-то вопросы, вероятно, связанные с Машей, потому что она не похожа на человека, который будет сидеть в стороне и молча наблюдать. Она скорее та, за кем наблюдают. Красивая, несмотря на причёску, женственная и грациозная, как дикая кошка. Это запомнилось после встречи с ней. Таится в ней та сила, которую нелегко найти даже в мужчинах. Маша волнует воображение, и не думать о ней не получается. Яша слушал, как она говорит, запоминал, что рассказывает. Неудивительно, что после долгой разлуки Шурик в коридоре бросился её обнимать. Сама Маша тянулась к нему не менее яростно. Соскучилась. Она долго была в Америке. Сколько же они не виделись? Успели изголодаться друг по другу, по прикосновениям, по взглядам… Яша заливается горячечным румянцем, зарывается пылающим лицом в прохладную подушку и пытается избавиться от этих мыслей, но справляется с трудом. Он не решился тогда остаться в коридоре наблюдателем, побоялся увидеть лишнего и испортить момент. Нетрудно догадаться, чем взрослый мужчина и женщина занимались после долгой разлуки. Уж явно не обнимались, как пятилетние дети. А если бы не он, то они продолжили бы встречу в другой плоскости. Балу мог вежливо попросить Яшу сходить прогуляться, но Шурик не такой. Он вернулся в комнату и, как всегда, бесконечно дружелюбно и радостно вёл с ними непринуждённую беседу. Ни словом, ни взглядом не давая понять, что Яша тут лишний и вообще не к месту. Маша тоже не выглядела недовольной, и Яша был им благодарен. Но в тоже время жутко стыдился того, что мешает. Ему не нужно было об этом говорить, Яша сам знал, что мешает. Раньше ему об этом всегда говорили, а Шурику и Маше его слишком жалко, чтобы прогонять. Он помнил, как грубые руки отца смыкались на горле. Как в очередной раз, когда ему приспичит воспользоваться одной из собутыльниц, тот за шкирку выпихивал его из комнаты. Стены в старых кирпичных домах толстые, но они никогда не изолировали звуки полностью в пределах одной квартиры. Яша забивался в самый дальний угол, прижимал острые колени к груди и закрывал ладошками уши. Жмурился, чтобы ничего не нагоняло мыслей о том, что происходит через стену. А через стену происходило то, что он никогда бы не хотел видеть и слышать. Задушенные вопли и стоны, хриплый прокуренный голос и подначивания «гостей», жуткий смех. Пока был мелким, отсиживался на кухне или в ванной, позже стал уходить. Потом время проведённое дома и вне его как-то незаметно поменялось местами. А теперь Яша снова привыкал к виду квартиры. Не обблёванной, а относительно чистой и тёплой, в которую хотелось возвращаться. Так и просидели они тот вечер, поделив его на три. Внимательный от природы и внимательный в кубе из-за обстоятельств, Яша ненавязчиво следил за этими двумя. И, может быть, он ошибается, но на первый взгляд между ними царит если не лёгкое напряжение, то как минимум недосказанность. Вывод напрашивается один-единственный — между ними что-то есть, а вот что именно — уже другой вопрос. В ночной тишине слышится металлический звон, а после характерный звук, с которым вставляют ключ в замочную скважину. Дважды проворачивают и тянут входную дверь на себя. Яша, как маленький ребёнок, зажмуривается. Ощущение, будто строгие родители вернулись с работы и если поймут, что он не спит, то накажут. Из прихожей слышится возня человека, который вернулся домой и пытается разуться и снять верхнюю одежду в темноте. Яша глухо выдыхает в подушку и лишь сильнее сжимает плед. Тряпка слишком тонкая для того, чтобы полноценно её обнять, но и этого вполне хватает, чтоб почувствовать себя комфортнее. Сегодня он не в настроении общаться. Вариться в тяжёлых мыслях, словно в собственном соку, решение не лучшее, но Балу по его интонации сразу заподозрит неладное. Ненавязчиво, сначала прощупает почву, а потом посмотрит небезразлично, и выложит тогда Яша всю подноготную, как на духу! Не хватает снова разрыдаться в так вовремя подставленное плечо. Тогда он точно сгорит со стыда, и вся его невозмутимость полетит в тартарары. Яша весь напрягается. Плечо вновь даёт о себе знать, но избавиться от болезненного напряжения никак не выходит. Из коридора доносится бархатный тихий смех, а после мягкий звук непонятного происхождения. — К Яшке хочешь? — Его тихий голос звучит озорно, а Яша понять не может, кому он это говорит? Не понимает ровно до того момента, пока не чувствует, как что-то небольшое запрыгивает на его кровать и утыкается холодным и мокрым носом в обнажённое предплечье. Яша удивлённо распахивает глаза. Дезориентированно обводит взглядом скомканный плед рядом и замечает движение у своей руки. Едва осязаемое. Позабыв о том, что он собирался притвориться спящим, Яша резко усаживается. Пусть плечо отзывается ноющей болью, зато он видит того, с кем Балу говорил в коридоре. Все мысли, даже самые тяжёлые и тянущие ко дну, отступают. Им овладевает детский восторг. Яша хочет вскрикнуть, потому что на постели рядом с ним обнаруживается кошка! Он глазам своим не верит. Надо же, гостья усаживается совсем рядом и, склонив круглую голову, наблюдает за Яшей. — Разбудил? Шурик, который успевает уже запереть квартиру, выглядывает из-за дверного косяка и, окончательно убедившись, что Яша бодрствует, шлёпает всей пятернёй по выключателю. Помещение тут же приобретает краски. Прямо как и кошка, в которой их оказывается три: белая, чёрная и рыжая. До чего же красивая! Яша щурится, сводит брови к переносице. После уютного полумрака свет ощущается резью в глазах, немного болезненной, но терпимой. Он мельком глядит на скромно стоящего в проёме Балу и охотно тянется к кошке. Недолго думая, он хватает её под передние лапы. Пальцам и ладоням сразу становится тепло и мягко; подтягивает к себе ближе и уже полноценно берёт на руки. Кошка даже не пытается вырваться. Покладисто устраивается там, куда её кладут. Пластично изворачивается, запрокидывая голову, и душераздирающе зевает, демонстрируя розовую пасть, зубы и белый животик. В мутно-зелёных глазах плавает стрелка компаса-зрачка: он то сужается, то ширится. Яша трепетно гладит её шубку, не замечая, как на собственном лице расползается по-детски радостная улыбка. Он даже забывает, что нужно ответить Шурику. Балу, кажется, не огорчается, оставшись без ответа, проходит в комнату, не отводя глаз от этих двоих, а потом присаживается на корточки у кровати — разложенного дивана по факту, служащего кроватью. Опирается локтями о край, и кошка, мурлыкая, охотно подплывает к нему, бодает в щёку и снова валится на бок, будто лапы её не держат. Яша не решается что-то спрашивать, только молчаливо смотрит на Шурика и кошку. Выражение лица Балу становится совершенно довольным. — Ты не против, если она с нами будет жить? — между поглаживаниями спрашивает он, упираясь подбородком в кулак свободной руки. Смотрит снизу вверх. Зачем спрашивает?.. Всерьёз думает, что Яша может быть против? Да будь Яша против хоть трижды, он бы в этом не признался. Но против он совсем не был. Кошка его покорила с первого взгляда. — Конечно, нет! — Балу улыбается уголками губ, и Яша зеркалит его выражение. — Ты, кстати, чего красный такой? До того у Шурика мимика живая, что моргнуть Яша не успевает, и улыбки как не было, теперь он внимательно смотрит. Должно быть, это всё профдеформация. Яша инстинктивно подносит руку к лицу и прикладывает костяшки к действительно пылающей щеке. Румянец на светлой коже виден отчётливо. — Жарко тут, — немного нервно, немного задушенно отзывается он и смотрит в сторону прикрытого шторами окна. Яша и вправду забывает его открыть, а потом ложится, и снова подниматься ему лень. — Открыть? — Недолго думая, Яша кивает и надеется, что лёгкий сквозняк улучшит его бедственное положение. — Точно не против ещё одной жительницы? Ты смотри, Яшка, говори, если что! Ты в последнее время совсем молчаливый. О чём думы думаешь, если не секрет? — О да, вот оно, в этом весь Шура. Старая квартира в советском кирпичном доме-коробке, потрескавшийся диван в гостиной и ночные разговоры за банкой пива, которое Балу сам же и приносит. Это всё Шурик. Кошка рядом ворочается и поднимается на лапы, выгибает спину изящной дугой и снова зевает. Видимо, глупые люди спать пока не собираются, в отличие от неё. — Да ни о чём, — звучит рассеянно, едва не как вопрос, и Яша мысленно даёт себе затрещину. А что же он сразу душу изливать не начинает?! Ещё более неуверенно солгать можно или что? Хотя Яша не совсем лжёт. Сейчас-то он и вправду ни о чём не думает. А вот то, что несколько минут назад размышлял о том, что между Шурой и Машей что-то есть, Яша бы и под пытками не рассказал. Кошмар какой! Эти мысли должны умереть вместе с ним. — И хорошо, много думать — вредно для здоровья, — несколько секунд помолчав, изрекает Балу и, просовываясь сбоку через шторы к окну, приоткрывает его. — Засыпай тогда, я тоже сейчас пойду. Доброй ночи, Яша. Яша кивает и расправляет плед, перекладывается на другой бок, почти утыкаясь носом в сгиб диванной спинки и сиденья. Можно попытаться уснуть. Тем более, он уже не видит на себе задумчивого, скользящего взгляда. Отнюдь не кошки.***
Проснувшись, Андрей не обнаруживает Михаила Юрьевича на соседней койке. Постельное бельё сбито из-за того, что тот не в состоянии спокойно спать и всю ночь ворочался с боку на бок. Из-за этого Князь вырубился только к утру. Развороченная постель может ввести в заблуждение. Будто Михаил просто вышел в туалет, но вот распахнутое настежь окно и трепыхающиеся от залётного ветра жалюзи наводят на совершенно иные мысли. Видимо, остаток времени Андрей проведёт в одиночестве, без постоянных чудачеств нового знакомого. Если к нему кого похуже не подселят. Князь вздыхает и повыше натягивает покрывало, которым давеча лупили Мишу. Несмотря на то, что на дворе стоит лето, к утру духота спадает и на улице становится свежо. Не отошедший ото сна взгляд цепляется за кривой огрызок бумаги на тумбе между кроватями. Андрей готов поклясться, что с вечера его здесь не было. Что бы это значило? Приподнимаясь на локте, Князь протягивает руку, думая о том, что любопытство не порок. Он с интересом подносит лист к самому лицу, на котором тут же расцветает улыбка. Обычный кусок туалетной бумаги, на котором изображена его, Князя, рожа. Грубоватыми и рваными линиями выведены черты, отдалённо напоминающие его. Но угадывается Андрей отнюдь не по портретному сходству, а скорее по нарочито пририсованной серёжке. Снизу рожи таким же корявым почерком нацарапано:«Не мешай пиво с водкой, малАлетняя алкашня»!
Видимо, писалось и рисовалось в кромешной темноте, потому как чтобы расшифровать эти каракули, приходится попотеть и напрячь зрение. Андрей всё-таки вчитывается, улыбается и смеётся в кулак. Жаль, что никто, точнее один конкретный «кто», этого не увидит.