С точки зрения морали

В конце ноября наконец-то ударили первые ожидаемые, но неожиданные заморозки. По прогнозу погоды, которым Андрей никогда не доверял, ночью должно было стукнуть минус шесть. К утру эти подмораживающие минус шесть превратятся в дырявый ноль, или же вообще преобразуются в плюс. Первый снег никогда не задерживается надолго. Звякнув о прилавок мелочью, он забрал купленные сигареты и шагнул прямиком в это предвещающее морозец утро. Пальцы правой руки передавливали ручки плотного пакета, как Андрей надеялся, не выглядящего набитым. Его содержимое составлял скромный комплект одежды, которую он тащил в больницу. Это ни пожертвование неимущим и нуждающимся, ни жест доброй воли, а выполнение конкретной просьбы одного конкретного человека. Снег шёл урывками, с периодичностью в пару часов. Он шёл для того, чтобы неустойчиво растаять, не задерживаясь в своём исконно белом виде. Князь задирает голову в небо, бесцветное и равнодушно, необъятно высокое, ровно такое же, каким оно было в тот день. — Тебя как звать? — тёмные, отчего-то смутно знакомые глаза отсканировали Андрея, будто рентгеном. Отсканировали и запомнили, составили какой-то незримый протокол. — Не боись, я… Свой, — Князь подозрительно зажался, по факту скрытый широкой спиной Горшка. — Где мы? — сипло интересуется Андрей и только сильнее прижимает ладонь к Мишиному боку, вторую руку он ещё до прихода этого человека уместил поперёк чужой груди — так удобнее. — В заброшенной церкви. Недалеко от того места, где вы были. Минут сорок езды, — ответил. Надо же, не послал нахер. — Андрей, — ответ за ответ, всё честно. Мужчина кивнул, черты его лица заострились. Под стеной с окном уже образовывалась лужа, косые капли пунктирного дождя распускали по мутной поверхности круги. — Я сейчас подойду, ты не против? Обойдёмся без глупостей? — Зачем вы спрашиваете, если выбора у меня всё равно нет, а ему нужна помощь? — Андрей качнул головой, указывая на как будто неживого Мишу. — Вы же пришли помочь? — мрачно уточнил он, намекая интонацией, что в случае отрицательного ответа глупости обязательно последуют. — Ты сообразительный, Андрей, — криво усмехнулся незнакомец, и, убрав Макаров в кобуру, преодолел расстояние между ними. Он присаживается на корточки и почему-то до болезненной ненормальности вглядывается в залитое кровью лицо Горшка. Словно он его давно не видел и теперь пытался запомнить все поменявшиеся с последней встречи мелкие чёрточки, готовясь к новой разлуке… — В последнее время я только это и слышу, — вырванный из своих мыслей мужчина поднял вопрошающий взгляд, будто он уже подзабыл, что говорил пару секунд назад. — Ну, то, что я сообразительный, — пояснил Андрей, догадываясь, что у него опухшее лицо и настороженный, загнанный голос, в котором ни на грош дружелюбия. — Вижу, тебя это не шибко радует? Поможешь? — вежливо уточнил он, показывая на Горшка. — Помогу, что делать надо? — О, всего ничего, только помочь мне его поднять, не больше, — пронзительно воззрился в неприглядно-чумазую физиономию Князя. — Где…? — Андрей боялся услышать ответ, но всё равно задал вопрос. Он непроизвольно сжал обмякшее, а оттого тяжёлое тело, лохматая башка покачнулась. — Обсуждают вашу дальнейшую судьбу. — Вы тут один?! — изумился Князь такому глупому безрассудству. — Вы знали, куда лезете? — сомневаясь в адекватности человека рядом, уточнил он. — Тебе бы сейчас не обо мне переживать. Я пришёл вытащить ваши задницы, остальное лишь следствие, — скрежеща зубами, Андрей промолчал, его, должно быть, за идиота принимают, круглого, как шарик. — А я и не за вас переживаю. Я вас вижу первый раз в жизни, может быть последний даже, если вы пулемёт случайно под пальто не припрятали, — зло проговорил Андрей, поражаясь своей смелости. Как кровь из свежей раны из него хлынули слова — так выходило всё доселе сдерживаемое напряжение. — Нет что ли? Тогда можете присесть, подождём вместе, — у мужчины полезли глаза на лоб от такой Князевской наглости, всяко он ожидал повиновения от юного паренька, а не такого тяжёлого в своей ехидной злобе отпора. Видно Мишино влияние, сознательное или бессознательное, но видно невооружённым глазом. — Хорошо. Тогда я должен прояснить несколько моментов, чтобы пролить свет на ситуацию, — Князь малость опешил от своего же тона. Неужели он может быть настолько убедительным?.. Андрей посмотрел-посмотрел на пачку сигарет, а потом безразлично полез в карман за спичками. Карманы оказались пусты. Ни намёка на спички. Как он мог так оплошать? Купить сигареты, а спички забыть? Надо меньше витать в облаках, а больше в реальности, в которой магазин уже прилично отдалился, а заходить в другой попросту было лень. Подавив желание закурить, Князь побрёл в больницу, решив заскочить в магазин на обратном пути. После случившегося ему удалось вернуться на пару дней домой. Родители удивились, но, конечно же, с радостью приняли сына, обеспокоенные лишь тем, как он собирается добираться до училища и его болезненным видом. Князь легко и убедительно ответил, что будет раньше вставать и позже приезжать, но после таких внеплановых стрессов и массового убийства нервных клеток сидеть в общежитии, по которому уже поползли всякие слухи, не хотелось. Андрей всеми фибрами души был благодарен тому мужчине — Алексею — который хоть и мог за ухо притащить Князя под дверь квартиры и с потрохами сдать родителям, чтобы уже они приняли соответствующие меры по усмирению своего непоседливого чада, но он не сделал этого, иначе приём в собственном доме ему был гарантирован совершенно другой. Уже прошло время, и он справился со всем увиденным и пережитым. Вообще, Андрей считал свою психику достаточно гибкой для того, чтобы не свихнуться при первой же возможности. И это было действительно так. Ему оказалось легче принять и смириться, чем постоянно думать и сходить с ума, насилуя память постоянным проигрыванием травмирующих эпизодов. Поэтому он во второй же день сорвался в больницу к Мише, узнав адрес накануне у милиционера, как оказалось. Горшку он был иррационально благодарен, хотя должен был быть зол или вообще ненавидеть. Андрей слишком отходчив, да и к тому же он не хотел отяжелять свою душу и сердце такими разрушительными чувствами — они хуже, чем поражённые раком лёгкие. Разъели бы, сгноили всё то доброе и светлое, что в нём есть. Теперь он понял, почему Миша и тогда, почти два года назад оказался в больнице. Это уже не казалось загадкой, всё предельно просто: вылез из могилы и давай по окнам лазать, смущать медсестёр своими прямыми взглядами и грубоватым флиртом. Это неудивительно, что вылезание из могилы и флирт у него стоят примерно в одном ряду. Андрей припёрся к нему в палату, по счастливой случайности пересёкшись с Шуриком только по уходу. Балу, сливаясь с серыми стенами, казалось, был действительно рад его видеть в целости и сохранности, в здравом уме и трезвой памяти. Князь не отрицал того факта, что возможно Саша считал себя виноватым, как минимум в том, что притащил его в тот злополучный сарай. Всем своим помятым, но радостным видом, Андрей продемонстрировал порядок своего состояния, но некоторую задумчивость, что ширилась в нём после разговора с Мишей, скрыть не удавалось, она залегла небольшой морщинкой между бровей и в уголках губ, что не желали тянуться вверх. Князю было свойственно переживать за тех людей, которых он знал. Все ведь они живые, всем может быть больно и плохо. Горшок только пришёл в себя, накаченный разнообразными лекарствами, с синюшными губами и неподъёмным взглядом, который пугал всякого, на кого падал тяжкой гирей. Так или иначе он был в себе и хрипя потребовал от Князя своеобразной… помощи. Ничего такого, чего бы он сделать не смог. Ничего противозаконного или претящего его принципам. Выклянчил вперёд всего клятвенное обещание, что Андрей не сольётся и поможет, а потом уже выдал «гениальный» план побега, в котором Князю была уготована роль пособника, который должен был выполнить минимальный набор действий. Первое, что он должен был сделать — это как раз найти некоторые вещи, которые бы подошли Горшку, и которые не жалко было бы испортить. С этой задачей Андрей мужественно справился, помогло временное, так удачно совпавшее обитание дома, ведь в кладовке как раз хранилась старая одежда, которой никто не хватится в ближайшее время. Вторым шагом надо было эти вещи доставить в пункт назначения. Вот тут уже возникали первые трудности: Миша без посетителей почти не оставался. Шурик и товарищ милиционер сидели у него денно и нощно, такое чувство, что, карауля, всё выжидая, когда он выкинет что-нибудь. И ведь правильно делали, если со стороны посмотреть. Третьим пунктом этого ущербного, составленного впопыхах и на коленке плана был непосредственно сам побег. Андрей до сих пор не мог поверить, что и в этот раз всё обошлось. Видать, Горшок обладал нечеловеческой удачливостью или олицетворял собой бессменное правило, звучащее так: «Дуракам везёт». Успокаивало только лишь то, что в любую минуту мог приехать Балу и ко. Собственно, ничего его больше не успокаивало. Князь не обладал обширными познаниями о Горшенёвской группировке, но догадывался, что состояла та отнюдь не из нескольких знакомых ему человек. Сам он, как минимум, знал Горшка — лидера. Его, судя по всему, правую руку — Балу. Того громилу, которого Андрей «ласково» про себя обозвал «Лосём». Сухопарого неразговорчивого мужчину, погоняла которого он не знал вовсе или попросту забыл. И бритую женщину — Машу. Итого пять человек, не густо для целой ОПГ, которая смогла нажить себе таких рьяных врагов. Сейчас к этому разношёрстному списку прибавился милиционер, наверное, подсадной человек Миши в органах. Раз свой… Про функции, которые каждое из этих звеньев выполняло, он мог только догадываться. Вот тот же Миша, чем он занимался? В чём заключалась его деятельность? Своей физической формы Горшок не растерял, видимо он не жаловал сытую кабинетную жизнь. А вот внешность в его случае, должно быть, не являлась объективным и правдивым отражением возраста. Скорее всего, ему не было больше сорока. Князь пришёл к неутешительному выводу, когда он за холодный лоб придержал безвольно накренившуюся голову и лишний раз в глаза бросился неравномерный цвет волос. Примерно такие мысли крутились в его голове, когда Миша, пьяно разлепив веки, несколько облегчил участь Андрея и Лёши, встав на подламывающиеся ноги с их общей помощью, но самостоятельно. Князь испугался, что тот сейчас не сообразит, где они и что происходит, но Миша лишь зыркнул по сторонам вполне осознанным взглядом, демонстрируя только какое-то смутное раздражение, когда он был повёрнут в сторону Алексея, но Горшок быстро смирился со своим положением, лишь издал непонятный недовольный звук. Удивительно, только очнулся, а уже недоволен чем-то. Переложив пакет в другую руку, Князь перебрал холодными пальцами, разгоняя кровь. Странные какие-то отношения у Горшка и мента этого. Решив не задумываться пока об этом, Князь завидел здание больницы и забор, каким была огорожена вся территория. Калитка поскрипывала на ветру, приглашающе приоткрываясь и каждый такой раз ударяясь прутьями о сам забор. Что ж, оставалось надеяться, что у Миши вышло сплавить своих «сиделок».

***

— Нахуя?! Кто тебя просил, я тебя блять спрашиваю?! Кто. Тебя. Сука. Просил?! Вечером в больнице можно было услышать многое. Нужно было лишь внимательнее прислушаться, ведь больница — большое радио. Тут крутили всё. Начиная от попсовых сплетен, что ходили от одной медсестры к другой, будто отрастив ноги, заканчивая театральным плачем родственников, что ждали «приговора» близким в приёмном покое. Но вот рёв на днях прооперированного пациента доводилось слышать нечасто, приёмник-больница заглючил и пошёл помехами, перекрыв своим металлическим скрежетом всё остальное. Орал никто иной, как Миша, разъярённый, похудевший после дней больной лихорадки, но, как слышно, активно оправляющийся. Гнев Горшка был всецело сконцентрирован на Балу, который в начале этого одностороннего скандала успел лишь пару раз открыть рот, но, так ни сказав ни слова, захлопнуть его обратно. Миша не затыкался, всё рвал голосовые связки и готов был вскочить на ноги прямо сейчас, чтобы отмутузить друга, который хотел как лучше. В общем, примерно к такой реакции он и готовился… Хотя, как к такому подготовишься? Все слова били по больному и Шурику было почти физически плохо, но Горшок, упиваясь своей злобой, этого не видел или, что вероятнее, видеть не хотел. От того легче не становилось. Нет… Балу было действительно больно. — Всё?! Своими силами не справляемся больше? Лучше мусорнуться?! А, Шурик? Что ты молчишь, блять?! — если бы Мише было чем кинуть — он бы кинул. — Прекрати орать. Ты ведёшь себя как истеричка, — третий человек, что всё это время находился в палате, сидя в тёмном углу на стуле, наконец подал голос, выходя из тени. — Ты вообще захлопнись! Не выводи меня…! — Молодые люди! Угомонитесь сейчас же! — в палату заглянула возмущённая до крайности пожилая медсестра и Горшок осёкся на полуслове от неожиданности, сверкнул на неё гневно чернеющими глазами, уже хотел было огрызнуться, но второй в палате, не считая мусор, поспешил принести свои искренние извинения. — Всё в порядке, мы… — он неуверенно скосил взгляд в сторону Миши. — Мы снизим громкость, — Балу вымученно улыбнулся. — Уж будьте добры, вы же здесь не одни, в конце концов, — если бы не вмешательство милиции, им бы вообще не дали поговорить — не положено, у больного постельный режим и запрет на любого рода волнения. — Если ты не прекратишь, мы просто уйдём, — мужчина поднялся с места и сделал шаг по направлению к Балу. — Можешь не рвать жопу, — бесстрастно заявил он, сверля Мишу взглядом. — Отлично, вали, это единственное, что у тебя хорошо получается, — выплюнул в ответ Горшок, не уступая во взгляде, Балу возвёл глаза к потолку. — О, да ты что? Тебе, наверное, лучше знать, — закивал он. — Лёша, Мих, прекратите, свои отношения вы выясните по… — Нечего выяснять, никаких отношений нет! — рявкнул Горшок в пылу накатившей злобы, Шурик в разочаровании и болезненном сочувствии поджал губы, скосив взгляд на Лёшу, который вроде и остался непоколебим, но последняя краска, какая была на его и так светлом лице, схлынула как не бывало. — Ты сейчас не в себе, потом будешь жалеть, что столько наговорил, он твой брат, — включив глас разума, попытался остудить пыл друга. Остужаться тот всё никак не желал, кипел и пенился, как карамель на сковороде, чтобы застыть в итоге очерствелой дырчатой коркой. — Он мент! — Но твой брат, — терпеливо и настойчиво повторил Шурик, но не успел он и слова больше добавить, как Лёша, покачав головой, направился к двери. — Я отойду, вернусь минут через тридцать. Надеюсь, вам хватит этого времени, чтобы обсудить все издержки наших родственных связей, — не обернувшись, в повисшем молчании он тихо прикрыл за собой дверь, оставляя друзей наедине. — Зачем ты так? — Балу тяжело выдохнул, зажмурился от чувства омерзительного стыда тяжёлым напором, ударившего в затылок, и приложил тыльную сторону ладони ко лбу. — Он волок тебя на себе. Оказывал первую медицинскую тебе и Андрею… И этим он заслужил твою благодарность? — в измождении спросил Шурик. — Я не хочу это обсуждать, — отрезал Миша и упрямо отвернулся, взгляд его заледенел. — А что хочешь? — пытаясь скрыть раздражение, чересчур мягко уточнил Шурик, впиваясь ногтями в ладони до побеления костяшек. — Ничего… Хотя… Курить хочу, у тебя нет сигаретки? — Балу уронил руки, чтобы зашарить ими по карманам, выглядел он пришибленно, будто обухом огретый. Устал. Понимает Миша. — С ума сошёл? Мы в больнице, — возмущённо он не выглядел. — Сань, мне стены впору грызть, курить хочу умираю, — схватился рукой за горло. — Если я принесу тебе сигарет, то смогу рассчитывать на твоё умение слушать? — Смогёшь, только принеси сначала, — оживлённо закивал Миша, и дождавшись, когда его наконец все покинули, смог выдохнуть спокойно. Это выяснение отношений его утомило, так ещё и оставило мерзкий осадок. Как бы ни хотелось признавать, а с какой-то стороны Шурик был прав. Коря себя за малодушие, Горшок силой заставил мозг не думать, не усложнять, чтобы не страдать от глупых и совершенно лишних сомнений в том, что он собирается сейчас сделать. Всё правильно, цель оправдывает средства. Тем более, он же не на край света собирается сбежать, а только лишь домой, где родные стены и восстановиться помогут, а не тут в обезличенной, лишённой души коробке, где его по рукам и ногам связывала обязанность лежать поленом и муторно вос-ста-на-вли-ва-ться. Скукотень смертная. Если жив — значит жив. Чё вот началось? Не сахерный, не растает. С этими мыслями Миша уставился на капельницу, где в стеклянной, перевёрнутой вверх тормашками ампуле мерно капал необходимый раствор, бурда из всевозможных химических соединений, полезных для организма. В сгибе локтя виднелся пурпурный синяк — наглядная иллюстрация нескольких неудачных попыток медсестёр с первого раза отыскать вены. Молчаливо подивившись тому, что их всё-таки нашли, Горшок отупело уставился на дверь, настойчиво ожидая Андрея, который должен был пожаловать в ближайшие минут десять.

***

— Ты дуршлаг, решето, ебать тебя в рот, — Князь не верит в то, что он собирается сейчас сделать. Да его в пособничестве обвинить мало! — Ничё, одной дыркой больше, одной меньше, подсоби, а? — Миша отрывает упрямый взгляд от капельницы, его решительно раздражают провода, из-за которых он становится похож на киборга, ну бред же, зачем столько трубочек? — Как робот ё-моё, — свободной, слабой рукой отдирает провод, отвечающий, видимо, за электрокардиограмму, точнее один из, потому что прицеплено к Мише до неприличия много всего. У Андрея потеют ладони, на светлой впалой груди, которая виднеется в огромном разрезе больничной пижамы, страшные синяки, пулевое ранение пришлось в бок, ещё, как оказалось несколько, красовалось на боку выше, но те пули только лишь задели мягкие ткани, оставили темнеющие ожоги, будто нож раскалили и несколько раз провели тупой стороной. У Миши глаза затуманенные обезболивающим, при движениях он не морщится даже, может храбрится, а может и правда то так хорошо работает, но это не особо важно, потому что действие в любом случае рано или поздно закончится. Князь оживает и торопливо подходит ближе, склоняется над Горшком и начинает весь этот беспредел с него сдёргивать. На бледной коже с нездоровым оттенком желтизны остаются розовые округлые следы, рубашка окончательно сползает с одного плеча, потому что Миша ёрзает, норовит помочь, ускорить процесс, но куда уж быстрее. Как только присосок практически не остаётся, мужчина всё же касается своей груди и, кажется, с неподдельным удовольствием чешется, до красных полос, которые замысловатым узором ложатся на кожу. — О-о да, — роняет руку и от взгляда Андрея не скрывается то, что даже это простое действие его утомило, Князь сильно сомневается, что сбегать из больницы и правда хорошая идея. — Прекрати так смотреть на меня… громко думаешь, — его речь сбивчивая и немного невнятная, похоже он и от снотворного не сильно отошёл. — Миш, может быть… — Не может быть, понимаешь, да? — тут же заглядывает в глаза, пытается найти точку опоры в больничной койке, но в итоге только валится на неё обратно, такой слабый, бледный, он похудел даже, на несколько килограмм точно, вон какое лицо острое, пальцем по скуле проведи — обрежешься. Андрей на его фоне теперь не кажется сильно меньше, разве что всё ещё ниже, но уж точно не меньше. Князь крепко и бережно приобнимает мужчину, склоняется над ним, подхватывает подмышки и плавно, насколько может плавно, подтягивает его вверх. Миша давит в себе болезненный хрип и цепляется слабыми руками в ответ, не самый подходящий момент для нежности, но Андрей не удерживается и пару раз проводит открытой ладонью по крепкой спине, успокаивает как может, жёсткие пряди лезут в рот и нос, щекотно, не под стать ситуации. — Тачка стоит у больницы, ключи Шурик почти никогда не вытаскивает. Поведёшь ты, — зрачки сузились, радужка кажется такой яркой в бледном свете больничных ламп, что даже смотрится это немного пугающе, диковато как-то. И идея эта дикая, в духе других Горшковских идей. — Что? В смысле? — Князь аж отстраняется немного, бегает взглядом по потустороннему лицу, чтобы не упасть больше в колдовские глаза, но проигрывает сам себе, пялится прямо в них. — В коромысле, Дрюх, — сквозь зубы. — Я не умею! — Андрей чувствует себя беспомощным ребёнком, от которого требуют невозможного. — Я нас угроблю! — вскликивает шёпотом, голос отказывается слушаться от сжавшего горло страха и возмущения. — Ну вот, как раз научим, — вторую часть слов Князя он благополучно пропускает мимо ушей и садится устойчивее. Немного придя в себя, Горшок уже более привычно настаивает и пытается командовать. Тело, непослушное, со скрипом и неохотой, но поддаётся обладателю и у него получается, кряхтя, спустить босые ноги вниз, к полу. — Какой же ты идиот, Горшок, страшный идиот, — Андрей наблюдает, как Миша вырвал из вены катетер и почти с облегчением отбросил его в сторону. — Ты идиот не меньший, — огрызается беззлобно, видимо желания злиться нет никакого, оно не удивительно. — А мы оба с тобой идиоты, получается так? — Получается так. — И всё равно нет! — не уступает Князь, он с горем пополам выдерживает острый взгляд. — Нет! Ничего мне сейчас не говори, а послушай, — отрезал Андрей и радужка его вспыхнула синим решительным пламенем. — Я согласился на это, только потому что уважаю твоё нежелание оставаться в больнице, пусть я и не согласен… Но, если я решил помочь, это не значит, что пойду на поводу и вытворю любую глупость по первому твоему требованию! Мы поедем на трамвае и точка. Хочешь ты того, или нет. — Хрен с тобой, — бросил Миша смотря волком. — Вот и славно, что мы смогли договориться, — радуясь своей маленькой победе, Князь мило улыбнулся. — Тебе нужна помощь?.. — уже неувереннее поинтересовался он, окидывая оценивающим взглядом Горшка с ног до головы. — Хочешь помочь мне переодеться? — смешливо и скептично вздёрнул бровь, а Андрей неуклюже и уклончиво пожал плечами, в жесте «может тебе тяжеловато, откуда ж мне знать». — Спасибо, обойдусь, — весело отказался Миха. — Лучше постой на шухере, а то медсестрички увидят, и этому доложат, — неприязненно скривился, а Князь невольно повертел головой. — Кому «этому»? — перешёл на шёпот и наклонил голову к плечу. Миша как раз вынул из пакета штаны, свёрнутые в трубочку, он схватился пальцами за пояс, и встряхнул их будто ковёр. Выглядел Горшок весьма удивлённым такому способу укладывания одежды и поспешил сунуть любопытный нос в пакет, собираясь рассмотреть и остальные составляющие его образа на сегодня. — Да этому, ёк макарёк, Андрей! — Горшок зашебуршал полиэтиленом, вскинул голову и захлопал глазами в несколько раз быстрее, будто посылая невербальный сигнал Князю, по которому тот должен был что-то понять. — Этому…? — мучительно не понимал Андрей. Миша от этого безобразия выразительно и чрезмерно старательно подкатил глаза, на секунду Князь подумал, что ему плохо, успел даже испугаться и шагнуть навстречу, но Миша вернул выражению лица нормальное положение и не заметил поползновения Князя. Или не обратил внимания. — Легавому, — разочарованно сдавшись, бросил Горшок и приложил ладонь к простреленному боку. Под обеспокоенным взглядом он сделал пару поверхностных вдохов, а потом наклонился, чтобы наконец-то одеться. — А-а, тоже, верно, — не став заострять внимание на этой больной слабости, Князь, как и прошено, подошёл к двери, искоса поглядывая, как Миша облачается, на глазах превращаясь из пациента больницы в обычного прохожего. — Я как-то не улавливаю, почему ты так бесишься? Неужели в милиции у вас нет своих людей? — Есть, — ответил неохотно, опираясь ослабленной рукой в тонкий матрас, чтобы встать и натянуть штаны туда, куда и требуется, — но этот штрих к ним не относится, понимаешь, да? — Понимаю, но раз он нам помог, значит ему можно доверять? — нахмурившись, Горшок замер, пытаясь удержать в районе пояса ткань больничной одежды, штаны так и остались натянутыми не до конца, норовя сползти к щиколоткам, он посмотрел на Андрея нечитаемым взглядом, будто ляпнул Князь несусветную глупость. — Я что-то не то сказал? Привычно во время разговора с кем-то, не задумываясь особо, повернулся в сторону собеседника и тут же понял, что зря, первое, что бросилось в глаза — это светлое обнажённое бедро. Обругав себя за неосмотрительность, Андрей, моментально порозовев скулами, спрятал застывший взгляд на противоположной от Миши стене. — Если нам помогли, это ещё не значит, что из альтруистических побуждений, это значит, что теперь я ему обязан, ё-моё! А я не хочу быть обязан этому… Этому! — Князь, капитулируя поднял обе руки. — Хорошо, ладно, я понял, тема — табу, её больше не касаемся. — Схватываешь на лету, — вжикнула молния и вновь пластиковое шуршание. — Вельветовая рубашка, из какого столетия ты её достал? — Одевайся молча, я тебя умоляю, — Горшок развеселился, но послушался. Шурик привёз ему одежду ещё в прошлые визиты, но он целенаправленно не стал класть, что-то тёплое, в чём можно было бы выйти наружу, выученный жизнью паразит. Мишу посетила мимолётная мысль о том, что он переборщил с другом, но ей на смену пришла другая, по-детски вредная. Так ему и надо. Горшок прогнал обе мысли, потому что показались они ему глупыми и бесполезными. Балу всё сам поймёт и обижаться не станет. А с братом… С братом он разберётся позже. Больничная рубаха отправляется комком на койку, а вельветовая дедовская занимает место на плечах Миши, который негромко матерится от боли и слабости во всём теле, будто на нём вчера огород пахали. Князь бездумно обкусывает щёки изнутри и пытается слушать голоса и шаги за дверью, знакомых пока не наблюдается. — Слушай, Миш, а чего тебя конвоируют? Боятся, что сбежишь? — И это тоже, идиоты, неужели они реально думают, что я отсюда не съебусь. — Действительно идиоты, — саркастично отозвался Андрей. За рубахой следует куртка. Она холодновата для начала зимы, но ничего лучше не нашлось, родители и так удивились, когда он попросил порыться в кладовке, пришлось выдумывать на ходу правдоподобное вранье, мол дедовские худые джинсы хочет попробовать расписать. Вроде поверили, ведь для Андрея это обычная практика, чудить и вечно быть на выдумках. — И как мы будем выходить? Белый день на дворе, тут персонал всё шлындает туда-сюда, вот там, как раз девки стояли, когда я поднимался сюда, — Миха наконец снарядился и потеснил Князя плечом. — Значится так, — он едва приоткрыл дверь и вгляделся в коридор, слушая шаги и звонкие девичьи голоса, — щас выползаешь отсюда, и притворяешься дурачком, у тебя это хорошо выходит, поверят… — А может ну его через дверь? Может ты лучше опять в окно сиганёшь? А что, всего-то третий этаж, — ехидно насупился Андрей, Горшок рассмеялся. — Да ладно-ладно, шучу, просто сделай вид что потерялся и палату, скажем… М-м, тридцать девятую найти не можешь, а я фь-ть, и нету меня, — Миха забавно присвистнул. — Стратег, — наигранно похлопал Князь. — О! Пиздуй, — и, не позволив возразить, Горшок выпихнул Андрея за дверь, к стайке молоденьких медсестричек, которые уже какое-то время галдели буквально за углом и представляли собой существенное препятствие на пути к свободе. Он оставил небольшую щель между дверным полотном и косяком, чтобы наблюдать, как безбожно краснеющий и мнущийся Андрей объясняет девчонкам, видимо только пришедшим сюда на практику, суть своей проблемы. Ну как перед таким устоять? Скромно теребит серёжку, а сам строит глазки направо и налево, сражая барышень наповал. Пару минут точно они стоят, окружив парня, пока пытаются объяснить ему, на каком этаже расположена выдуманная им палата, судя по всему, они и сами плохо представляли, где она и существует ли вообще, но отважно пытались помочь. В итоге Князь, запутавшись окончательно, постаравшись не выдать свой ступор, попросил его проводить, если это, конечно же, не затруднит новых знакомых. Знакомых, как выяснилось, не затруднит. Кто бы сомневался. Они согласились без промедлений и заминок, тут же устремившись вперёд Андрея и оставив ему замечательную возможность опалить замершего тихонько Горшка праведным гневом, который исходил от Князя микроволновым излучением. И так он в это мгновение выглядел… С зацветшим румянцем неловкости на точёном юношеском лице, с хлёстким, будто пощёчина, взглядом, что у Горшка на мгновение дыхание в зобу спёрло. Мгновение уходит вслед за Князем. Миша отмирает, когда хорошо знакомый затылок отдаляется, сигнализируя о том, что пора действовать. Не теряя почём зря времени, дождавшись, когда голоса приобретут гулко-лестничный призвук, выглянул, и, никого больше не обнаружив поспешил к той же лестнице. Если Андрея увели наверх, то ему необходимо было спуститься вниз, напрямик к запасному выходу. Горшок был уверен в том, что медперсонал бегает туда курить. Перед взглядом всё неприветливо плыло и скакало, ступени так и норовили сорваться из-под отяжелевших шагов, приходилось придерживаться стены, неуклюже вести ладонью по стыку совкового образца; одна часть стены мелованная, а вторая крашенная тёмно-зелёной облупившейся краской. Из-за этого на указательном и безымянном пальцах оставались заметно белеющие следы. Мерзкая слабость подламывала колени и, преодолев полтора этажа, Миша боролся с желанием разлечься прямо на ступенях, одышка и резь превращали его в немощного старика, учитывая, что он ещё молодой мужчина — Горшок остановился подышать — не в самой своей лучшей форме, стоит отметить. Справившись с последними ступенями, Миша задирает голову и видит вожделенную, подсвеченную тускло-зелёным табличку с надписью «выход». С такой прытью души во врата рая не сигают, с какой он вывалился наружу. Ружа его встретила не радующей солнцем погодой и премерзкой слякотностью. Под ногами, как и предсказывалось, валялись бычки и обугленные спички. От мусорок исходил выедающий глаза запах гниения и чего-то сладковато-гнойного. Подавив рвотный позыв, и порадовавшись тому, что желудок его пуст, Горшок, совершенно ослабев от спуска, привалился спиной к стене, между пальцев до отметин зажав ручку. Холодная испарина легла на кожу липкой плёнкой, пробралась в волосы промочив их у корней, Миша завалился в бок, и пока не почувствовал в себе обволакивающий прилив слабой энергии, не двинулся с места, опасаясь упасть. Что-то странное с ним происходило, страшно хотелось спать… Или набухаться. А лучше набухаться и спать. Андрей выруливает из-за угла минут через десять. Он запыхавшийся и нервный, чего только стоят постоянные настороженные взгляды через плечо. Князь ловит Горшка глазами, пытаясь отдышаться, салютует ему ладонью и открывает рот, чтобы что-то сказать. Вместо слов он всасывает в себя кислороду и упирается руками в колени, раскорячившись возле угла. В глаза сигнализирующе бросаются алеющие уши, и Горшок невольно посмеивается, направляя рывком свою тушу вперёд. — Я еле от них отвязался! А ещё нас из-за меня докторишка какой-то отчитал! — с ходу налетел Князь, но поумерил свой пыл, когда Миха споткнувшись на ровном месте, чуть не врезался в него. — Нормально? — несколько смутившись серости, коей белел Горшок, Андрей вгляделся в его лицо с совершенно выцветшим носогубным треугольником и сизыми губами, и, впечатлившись подобному зрелищу, нырнул под руку, придержав Мишу за пояс. — Номерок ни у какой не хапнул?.. Светленькая вроде ничего. Или не в твоём вкусе, а Княже? — сипло подколол Горшок, в наглую проигнорировав вторую часть вопроса. — Мне тёмненькие нравятся, — хмуро обронил Андрей. Самая бойкая из медсестричек и вправду оказалась красоткой. — Ладно уж о моих вкусах, пойдём лучше отсюда поскорее, — Горшок с радостью и видимым облегчением принял это предложение. — Ты прямо читаешь мои мысли. — Поверь, это несложно, — Миха хмыкнул, соглашаясь, чтобы не заметить его сморщенную физиономию, надо быть слепцом. Горшок вслух не признался бы, но хорошо, что рядом в этот момент оказался Князь, который не задумываясь и ничего не требуя, просто подставил плечо, и помня куда пришлось основное ранение придерживал аккуратно настолько, насколько это только возможно было представить. Рука Андрея ненароком коснулась запястья и тыльной стороны кисти Миши, тёплая и сухая в этот раз. Прикосновение приятно подарило этот укольчик мимолётного тепла, а потом они зашагали прочь от здания больницы, которые всей своей душой, или что там заместо неё, ненавидел Миха. Прошли они совсем немного, до того, как Горшок не остановился подышать и успокоить взбунтовавшийся против него же организм. Он замер на полу вздохе и задеревенел взглядом, направленным куда-то вперёд, а потом ожил и превратился в суетливую блоху. — Андрюх, стой, стой! — запротестовал Миша, переставая помогать себя вести. — Что? Вернёмся обратно? — с надеждой спросил Князь, выглядывая из-под руки. — Щас прям, — попыхтел Горшок и потянул Андрея к машинам. — Давай перекурим? — предложил он. Князь досадливо поморщился, скептично оглядел прозрачного Мишу, но решил, что от сигареты хуже ему точно не станет. Шагая по мерзкой слякоти, которая норовила промочить обувь, Андрей не думал. Ни о чём. Он просто шёл плечом к плечу с Мишей. Сигареты он купил ещё на кануне, а вот спичек не было, их он собирался купить на обратном пути из больницы. Говорить Горшку о том, что перекур у них похоже не состоится, даже как-то не хотелось, поэтому он молчал пока они не остановились около чёрной «Волги» с блатными номерами. Миша отлепился от Князя, и ссутулившись встал самостоятельно, не давая усомниться в том, что он сможет. — У меня спичек нет, — виновато отозвался Андрей, снимая прозрачную плёнку с пачки, он искоса взглянул на Мишу, тот на это передёрнул плечами. — У меня есть, — и он полез в передний карман штанов, являя Князю обычный коробок спичек. — Как?.. Откуда? — У санитара одолжил. — Спёр, — на автомате поправил Андрей. — Одолжил, — с нажимом повторил Горшок, хитро улыбаясь Андрею. Тот тихонько рассмеялся и принял коробок, убеждаясь, что он почти полон. — Зачем же тебе понадобились в больнице спички без сигарет? — достал две штакетины, одну сразу же сунул в рот, а вторую протянул Горшку, тот снисходительно фыркнул. — Ах да, что же это я, долго ты там оставаться не собирался, — с улыбкой закончил Андрей, чиркая серной головкой о наждачную поверхность коробчонки. Миша кивнул удовлетворённо, и терпеливо дождался, когда Андрей вернул ему «одолженное». Пахнуло дешёвым табаком, но жаловаться никто не спешил, Миха напротив прикрыл с удовольствием глаза и затянулся настолько глубоко, насколько ему позволил объём лёгких. Это заставило задуматься о том, как давно он скурил свою последнюю сигарету. Миша вдвое быстрее, чем Князь выкурил сигарету, так что между пальцами у него остался только лишь фильтр. Андрей, глядя на то, с каким удовольствием тот губил свои лёгкие, только удивлялся, с толком и расстановкой выпуская сизый дымок. Андрей представил, в какой бы экстаз впал Горшок, если бы он ему сейчас ещё и пиво организовал, представил и улыбнулся этим мыслям. Бычок полетел под ноги, где оказался придавлен ботинком. Миша облизал сухие губы, а потом повернул голову к машине. Заднее стекло было равномерно покрыто слоем отстоявшейся грязи, с боковыми дела обстояли немного лучше, но Горшка отчего-то заинтересовало грязное окно, всматривался он в свой расплывчатый и вытянутый силуэт. Андрей уже хотел было поинтересоваться, что же он такого там разглядел, но Миша ответил на невысказанный вопрос действием, шагнул ближе и наклонился, протягивая руку. Теряясь в догадках, что же Горшок такого замыслил, Князь выглянул из-за его спины и моментально прикрыл рот ладонью, спрятав глупый смех. На бурой поверхности стекла красовалась размашистая надпись «ЛОХ», а с боку, не уступающий ей в размерах член. Сразу вспомнилось, что это машина доблестного милиционера. Что ж, теперь её украшал автограф Горшка. — Нравится? — скалясь поинтересовался Миша. — Хочешь, тоже что-нибудь нарисуй, — будто бы хозяин автомобиля разрешил он. — Нравится — не то слово, но я, пожалуй, воздержусь… А то потом отпечатки снимет, — фыркнул Андрей не переставая посмеиваться. — Эх ты, — махнул рукой Миша и зажмурился на мгновение. — Ладно, пойдём. Сейчас мои сиделки вернутся и побегут искать меня, — Князь без слов согласился с этим замечанием и кивнул Горшку, призывая его идти рядом с собой. До остановки минут семь размеренной ходьбы, они кое-как доходят за пятнадцать. К концу «прогулки» на свежем воздухе, Андрей для собственного успокоения подхватывает Мишу под локоть, тот сопротивлялся недолго, до первого поребрика, о который запнулся из-за того, что недостаточно высоко поднял ногу. На остановке пара разбросанных хаотично по тротуару человек. Огненно рыжая девчонка в колготках, будто бы сшитых из рыбацкой сети, какой-то дедок в картузе, и парень с чёрным непроницаемым пластиковым пакетом. Князь и Горшок пристраиваются поодаль, Миша устало приваливается плечом к бетонной стене автобусной остановки, рядом с надписью «дам в зад за двадцать баксов, Надя», снизу значился набор цифр, которые, судя по всему, являлись номером загадочной Нади. По дороге, из стороны в сторону мельтешили машины, колёсами мешали грязь и снег, в итоге образуя безобразно дерьмовую кашу. Всё то, что происходило на земле, под ногами и колёсами, сильно отличалось от вальса спускающихся на головы снежинок. Они таяли лишь достигая земли и красиво путались в Горшковских волосах, впрочем, там тоже надолго не задерживаясь. Андрей поборол навязчивое желание поинтересоваться у Миши не холодно ли ему и продолжил молчать, разглядывая гаснущие искры снега и легковые автомобили, заполонившие дорогу. Наконец, подмигнув круглыми жёлтыми фарами, грохоча причалил трамвай, с воем железа он остановился, проехав по инерции ещё пару метров, а потом распахнулись двери и из красно-жёлтой буханки неторопливо выползли люди, освобождая место новым пассажирам. Князь осторожно тронул застывшего Горшка за локоть, легко потянул за собой, ловя проблески осознанности в сонно-застывшем тёмном взгляде. Заходили они вслед за дедом, который поднялся торопливо, будто его в любую секунду могли вытолкать обратно. Андрей пропустил вперёд Мишу, наблюдая, как тот придержавшись за поручень оказался внутри, и незаметно выдохнув шмыгнул следом, выискивая взглядом свободные места. Те нашлись очень быстро, как ни странно, но трамвай был полупустым. Князь пожертвовал местом у окошка Горшку, а сам плюхнулся рядом, касаясь его бока и бедра своим, рассматривая, как тот по-совиному хлопая глазами уставился в обрызганный грязью пейзаж. Трамвай тронулся, к ним, как и ко всем, подошёл кондуктор, стребовав положенную плату за проезд, а дальше Миша и Андрей могли ехать в спокойствии и не отягощающем обществе друг друга. Горшок чуть сполз на твёрдом сидении, широко расставил ноги и отрывисто вдохнул, видать такая прогулка не пошла ему на пользу. Андрей понимал, что не нужно было слушать накаченного таблетками по самую маковку Мишу, с его бедовой просьбой помочь удрать из-под носа мента и такого же бандита, как и он сам, но… Разве мог Князь отказать?.. Не мог, он чувствовал себя ему обязанным, поэтому и приходил, поэтому и согласился, а сейчас боялся, что сотворил глупость и сделал только хуже. От нервоза, Андрей стал притопывать ногой и хрустеть пальцами рук. Кто знает до какой степени он мог себя накрутить, если бы не объект всех его последних мыслей. Миша властно положил тяжёлую руку едва выше коленки, пальцы надавили на напряжённую ногу, а ладонь беспрекословно заставила замереть. — Самому не надоело? Щас эта консервная банка вместе с тобой взлетит, — вполголоса предупредил Горшок, и Андрей нервно и тонко улыбнулся. — Ты точно уверен, что чувствуешь себя настолько хорошо, чтобы сбегать? — сдавшись в лапы гложущего волнения с надеждой спросил он. Рука никуда пропадать не спешила. — Я чувствую себя просто превосходно, разве по мне не видно? — Какая ты язва, — уныло сморщился Князь, но зато уверился, что с Мишей действительно всё нормально, в той степени, в какой это только представляется возможным. — Это естественная реакция организма на твою непонятную нервозность. Я подобного за тобой не замечал, чё случилось-то, ё-моё? Хотя можешь не отвечать, всё это хуета, — отмахнулся Горшок провожая взглядом машины за тусклым стеклом. — Если есть силы на нытьё, значит найдутся и на то, чтобы разобраться со всем, чем наполнена твоя просветлённая головёнка. — Мне ещё долго предстоит учиться, чтобы не воспринимать каждую твою шпильку на свой счёт, — рассудительно, но всё ещё несколько уязвлённо заключил Андрей, на что Миша хмыкнул и загадочно скосил свои блестящие глаза на Князя. Этот мимолётный взгляд говорил о том, что учиться, вероятно, придётся долго. Очень долго. Рука лениво сползла вон с ноги и перекочевала на Мишину, он принялся выстукивать известный ему одному ритм. На их колоритный дуэт подозрительно поглядывали, но Андрей с некоторым удивлением осознал, что ему совершенно всё равно. Пусть хоть глаза сломают. Будто прочтя эти мысли, Горшок фыркнул, привлекая к себе внимание сразу нескольких близсидящих человек. Князь среагировал первым и склонил голову к его плечу, желая узнать причину внезапной весёлости. — Вспомнил кое-что, — пояснил он и замолчал, Андрей возмущённо воззрился на контрастирующий с мутноватым стеклом профиль. — Сказал «А», договаривай и «Б», — потребовал он, предчувствуя что-то интересное. — Да ну, я уверен, тебе не будет интересно, — почти кокетливо отмахнулся Миша показательно не смотря на Князя. — Не знай тебя, я бы решил, что ты со мной заигрываешь, — ухмыляясь решил сострить Андрей. — С тобой часто заигрывают мужики? — громче чем следовало и прямо уставившись в лицо опешившего Князя выдал Горшок, заставляя парня приоткрыть рот и выпучить глаза. — Блять, ты… — вместо ответа Миша загоготал. — Конь педальный! — Андрей заёрзал и чкнул Горшка в плечо, так что вторым он вжался в стекло с медленно ползущей в нём городской панорамой. — Попрошу без рукоприкладства! — Не переусердствуй, а то швы разойдутся, — теперь на Андрея уставились осуждающе, с каким-то гадким липким интересом. Миша осознал свой промах и понизил громкость, неуклюже повертевшись смерил всех любопытствующих убийственным взглядом. Было начавшиеся шепотки смолкли, Андрей потупил взгляд в колени. — В морге местном работала тётка. Работала то ли санитаркой, то ли помощницей… Ну хуй с ним, кем-то она работала в морге. Патологоанатому помогала в общем, — примиряюще зашелестел голос Горшка, который наклонился к его уху и почти уложил подбородок на плечо. — Она любила выпить, ну и выпила, уморилась ещё, легла там, где покойников ложат… — щёлкнул пальцами подбирая слово. — На топчан? — помог Князь, решив отпустить ситуацию. — На топчан на этот, а топчан из оцинкованного железа, а под головой полено, по полам разрубленное, легла и уснула, это ж ебать удобное место для сна, ё-моё, — хрипло хохотнул Горшок прям в ухо, а Андрей фыркнул, попытавшись скрыть улыбку. — А что, удобно, раз уснула, — в тон ему отозвался Князь. — Пришёл этот… уже не помню, то ли медбрат, то ли санитар со скорой. Увидел пузырь. Ну, думает, тут сам господь Бог велел. Уселся, взял бутылку, кружку и только налил, подносит ко рту, а эта проснулась, видать, не крепко спала. Видит такое дело, ну, это как же, пьют и без неё, и протягивает руку: — А мне? — Вот так да! Мужик, наверное, в штаны наложил! — поразился Князь, поворачивая лицо навстречу Мише и оказываясь с ним нос к носу. — Об этом история умалчивает, но мыслишь ты в правильном направлении, — довольно и совершенно паскудно поддакнул Горшок. Дальше ехали, каждый погрузившись в свои размышления. Князь любопытствующе выглядывал во все окна, какие были доступны его обзору, а Миша, кажется, задремал или намеренно создал вокруг себя ореол безмятежности, покачиваясь в такт ходу трамвая, как на волнах спокойного в своей холодности моря. Можно было только догадываться, о чём он думал и что ощущал.

***

— Входите. Только ненадолго… Ну… Сами понимаете… Молоденький медбрат выглядел действительно сожалеющим и неловким, всё-таки Саша каждый день околачивается под дверью, не пускать его уже неловко даже персоналу, который всем своим скопом наблюдал, как тот с каждым днём серел, а синяки под глазами росли. Ренегат почти не глядя кивнул ему в знак благодарности, и поправив призрачно-белый медицинский халат на плечах, отворил дверь и шагнул в пропахшую хлоркой палату. Для красного словца, он бы прибавил, что помимо хлорки тут воняло болью и лекарствами. Солянка из запахов ещё отчётливее, чем в коридоре, ударила по рецепторам, но он уже не обратил на это никакого внимания. Взгляд жадно метнулся к человеку, заселившему палату на ближайшие полторы недели точно. Поручик лежал полу боком, положив ладонь на место ранения и прикрыв глаза. Его лицо не выражало ровным счётом ничего, ни боли, ни страданий, обычное лицо человека, который мог уснуть с минуты на минуту. Саша так и подумал в первые мгновения, замер на пороге, не решаясь и шагу ступить ни в одну из сторон, как в портале между мирами застрял, с мыслью, что не нужно заходить и доставать Александра своей навязчивой компанией. Ренегат не успевает прийти ни к одному решению, не успевает собрать мысли в кучу, потому как Поручик резко открывает глаза и пялится прямо на него с всё тем же непроницаемым выражением. Саша улыбается несколько неловко и вскидывает руку, чтобы в жесте неуклюжего приветствия обозначить своё и так очевидное присутствие. — Привет, — откашливаясь выдаёт он. — Я думал ты спишь, — активно жестикулируя начал частить Ренегат. От молчания Поручика было очень не по себе. — Я э-э, могу уйти, если ты вдруг, ну, видеть никого не хочешь, это нормально, после того, что… — Угомонись, — Александр прервал этот поток сознания и закопошился. Двигался он медленно и туго. — Как давно ты тут? — А-э, ну-у… Сегодня? — хлопая глазами уточнил он. — А было ещё не сегодня? — Поручик аж замер и смерил палату уже другим взглядом. — Ну, м-м, вообще ты долго в себя не приходил, поэтому было и вчера, — пожал плечами Ренегат, бегая взглядом по убранству помещения, а потом зацепился за ожидающий продолжения, требовательный взгляд Александра. — И позавчера… И позапозавчера и позапо… — Я понял, — остановил его Поручик, тяжело в своём бессилии отрываясь от койки. — Ну в общем-то да, так как-то, — пригладил волосы Саша и вновь увёл взгляд. На ум больше не приходило ничего, как можно было бы продолжить диалог, ему будто провод обрезали, что устанавливал связь между мозгом и языком. — Ножевые ранения вроде не заразны, — вкрадчиво помог Александр. — Ой, — опомнился Ренегат и совершенно очаровательно в своей глупости оскалился. — Это ты меня так приглашаешь подойти ближе? — Да, — Ренегат удивился прямому, не увильнувшему в сарказм ответу, брови его поползли выше, а оскал сошёл на нет. — Э-э, да, точно, что это я? Сейчас, — оправив халат, что так и норовил сползти с понурых плеч, Саша наконец шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь. Та слишком громко щёлкнула, когда ручка вернулась в исходное положение. Ренегат едва не сбил бедром стул, но всё же без лишних происшествий, мучительно страдая от неловкости и пристального взгляда Поручика, под которым он ощущал себя слоном в посудной лавке, добрался до него. Саша поставил скрипнувший стул к кровати всё ещё снедаемый этой неопределённой тишиной. Они смотрели друг на друга несколько долгих мгновений, каждый подмечая что-то своё, пока Поручик не нарушил это молчание. — Что известно про Горшка? — Бля, да, да-да, конечно, с этого надо начинать было, ты ж ничего не знаешь, — Ренегат хлопнул себя по лбу за такую глухую не прозорливость. — Нашли, жив, почти цел, и того пацана с ним в придачу, — Александр кивает и больше ничего не спрашивает, но Ренегат готов поклясться, что большего облегчения он ещё не видел. Поручик, наконец-то совладав с телом, стойко уселся на больничной койке. Опёрся руками о матрац позади себя и с лёгкостью подтянул тощее тело, скривился, конечно, от боли в распоротом боку, но жалобных звуков себе не позволил. Леонтьев же цепко принялся осматривать его унылое больничное одеяние. — Не интересовался, куда забельшили нож? — Александр повертел башкой, чтобы отыскать подушку и подложить под спину. Ренегат ненавязчиво поспешил ему на помощь и подоткнул рыхлый валик под спину. Поручик благодарно ему кивнул. Саша поджал губы. Как же не интересовался? Интересовался, более того этот злоебучий нож уже отправился в бардачок, но это ненадолго, Ренегат прикинул каким страшным идиотом он будет выглядеть в глазах Поручика, если соврёт, а потом втихаря избавится от ненавистного оружия, а тот узнает. Поручик точно узнает. Да и что изменится? На смену этому ножу придёт другой. — Я забрал, хирург поразился тому какой наточенный, — наигранно беззаботно кивнул он. Ренегат с нездоровым интересом рассматривал лезвие, когда железка уже дезинфицированная попала ему в руки. Он ничего не мыслил в оружии, в холодном равно, как и в огнестрельном, но складной, компактный и многофункциональный нож был удобным и очень полезным, только вот жаль не всегда работал на своего непосредственного хозяина. Александр выразительно посверлил его глазами ещё немного, а потом сложив руки на груди спросил: — Ты сам как? — Ренегат будто бы испугался этого простого вопроса и этот странный испуг отразился на его простодушном лице во всей своей губительной красе. — Я? Да как я? Нормально, — поправил очки, совершенно не зная, куда деть руки. — Ты разучился врать, — спокойно констатирует Поручик, будто бы вовсе не замечая никакой неловкости, что непроницаемым облаком повисла в палате. — Что? Да не, правда нормально… — Александр покивал, и Саша полез руками под стёкла очков, чтобы ожесточённо протереть глаза. — Ну ладно, да, может не совсем нормально, но с кем бы было всё нормально после всего этого, — махнул пространно рукой. — Тут даже ты бы охуел, признайся, — криво улыбается и использует очки как ободок, зачёсывает волосы назад, фиксируя пряди дужками. Поручик внимательно проследил за этой притаившейся нервозностью в каждом движении и поманил Ренегата к себе рукой, тот неуверенно послушался и пересел на край кровати, рядом с чужим бедром. Поручик вновь поелозил, устраиваясь удобнее, а потом с облегчением откинулся, видно ему было лучше не шевелиться, чтобы не издеваться над ослабленным раной организмом. — Тебе больно? Может позвать кого? У твоей палаты всё время кто-то оши… — Просто посиди со мной, — весомо обронил он, и Ренегат до боли прикусил щёку изнутри, чтобы не разразиться уничижительными для гордости признаниями о том, что он едва не поседел за ту, первую ночь, когда ещё ничего не было известно. Позвоночник приласкала мертвенно-ледяная дрожь. — Я когда… Когда я глаза закрывал, у меня всё перед веками в крови было. Я не знаю зачем это сейчас говорю, я помню, что ты не любишь вот это всё… Нытьё, — уронил башку, и оттого неожиданней стало невесомое касание к уху и затылку. Саша своим ощущениям и глазам поверить не мог. Вскинулся, тут же поднял удивлённый, застывший коркой льда взгляд. И вправду, Александр потянул его к себе, чтобы самостоятельно не сильно отклоняться от облегчающей участь держать корпус прямо подушки. Ренегат оказался близко, как примагниченный. Зрачки расширились от адреналина, стукнувшего в лоб. Ситуация ему казалась фантастической и нереальной. Своя обалделая ладонь легла на чужой, свободный от ранения бок, ощущаясь, будто во сне, где ему будет позволено чуть больше. Он только сильнее нервничал, не зная, куда совершать подвижки. Понимает ли Поручик, что это значит для него? Как этот неоднозначный по своему содержанию жест воспринимается Леонтьевым? По взгляду же не разобрать ни черта! У Александра выражение лица — кирпич. Вдруг нет? Поручик резковат. Ему б со своей раной поаккуратнее, а то от такой самодеятельности все швы порасходятся, но ему кажется начхать и на швы и на резь в глазах от головокружительной боли. Его грубая ладонь ложится на вихрастый затылок, путается в рассыпчатых волосах, Поручик лишь коротко и расфокусировано, нечитаемо смотрит в чужое лицо, а потом уже почти привычно бодает лбом. Стискивает пальцы в волосах прижимая настойчиво ближе, сдавливая пальцами второй руки напряжённый бицепс. У Саши аж дыхание спирает, и желудок скручивает от такой осознанной близости. Ему кажется, Александр собирается с мыслями, чтобы огласить их вслух, и послушно, как изголодавшийся по человеческому теплу пёс ждёт. Почти незаметно покачнув головой, он поднимает руку, которой до этого упирался в матрас. Без малого завершает это пробное движение, намеренное окончиться касанием, как… — Простите, время, — всё тот же медбрат возникает в дверном проёме. Его неуверенный голос застаёт врасплох. Ренегат одёргивает руку как обжегшись, на Поручика он не смотрит, всё ожидание скрученное тугим жгутом обрывается и ухает в ноги и те немеют, Саша не ощущает пола под собой, когда встаёт и тонко улыбнувшись напоследок отходит, попутно возвращая стул на место. — Я загляну завтра… Передам нашим, Шурик переживает. И остальные тоже, поэтому может быть, даже не один, если разрешат, — понижает голос, уже находясь у двери, чтоб не пугать несчастного медбрата заранее туманным и сомнительным обещанием привести «остальных». — Ну… Пока? Поручик откинулся к стене и слабо махнул рукой на прощанье. В больнице всё же не дураки работают. Не зря же они предупреждают, что рановато для посещений, следует повременить. Может быть, и правы, судя по тому, как на Александра накинулась слабость и нездоровое бессилие.

***

Похоже, Миша и вправду задремал. Такой вывод напрашивается тогда, когда его голова с характерным звуком треснулась о стекло. Бедолага в измождении разодрал красные глаза, в одном из которых ещё никак не рассосалось кровоизлияние, и удручённо покосился по сторонам. Князь, молча наблюдавший такую картину, непроизвольно пожалел Горшка. Мало того, что ему всё ещё плохо, так к этому прибавляется необходимость терпеть лишение комфорта. «Сам виноват. Нечего было сбегать из больницы». Гаденько скрипит внутренний голос, но Князь его затыкает. Смотрит, как Миша кунежится и не может найти себе положение. Каланча, ей-богу. Андрей ещё с пару мгновений наблюдает за ребёнком-переростком, а потом слегонца тормошит его, дожидаясь, когда Горшок переведёт свой немигающий взгляд. Андрей, движимый сочувствием, кивает на своё плечо и думает, что переборщил в своём стремлении помочь. По шкале от одного до десяти насколько он выглядит странным в глазах Миши? Наверное, на все одиннадцать, если не больше. Отступать некуда, отмахиваться от уже сделанного предложения будет странно. Поэтому Князь просто ждёт, что Горшок пальцем у виска покрутит и продолжит клевать носом в стекло… но вместо этого он как-то благодарно, что ли, улыбается и приваливается виском, не укладываясь полностью, а лишь найдя устойчивую опору. Он складывает руки на груди и ничего не говорит больше до конца поездки. Князь давит в себе глупую улыбку и осторожничает в движениях до самого конца, потому что Горшок действительно затихает и если не дремлет, то просто отдыхает, восстанавливая силы. Едут они вроде и недолго, но впечатлений поездка приносит предостаточно. Столько неодобрительных взглядов Андрей на себе не видел даже тогда, когда надевал самые вырвиглазные в своём ядерном цвете шмотки. Неприятно? Однозначно. Но уже как-то и без разницы. Вон Миша сидит, как ему того хочется. И чхать он хотел на взгляды, на шепотки их сопровождающие. Поэтому и Андрей решил, что ему надо так же. А то что же? Неужели он только и горазд, что нацепить яркую одежду да проколоть ухо? Вот тебе и вызов общественному мнению. Не вызов, а пыль в глаза. Это уже давно поразило Князя в Горшке. Нося невзрачные тёмные цвета, он выделялся тем, что источал таких неприличных размеров похуизм, что и не заметить его как-то и не получалось. Не смотря на все свои странные суждения, он обладал самым ценным — своим мнением и видением, которое не гнулось и самостоятельно подтачивало жернова системы, которые были закалены под то, чтобы дробить в муку таких вот выскочек. Это не могло не восхищать. Это притягивало. — Миша. Кажется наша остановка, проснись и пой, — Князь скованно подёргал плечом, чуть растормошив непонятно почему такую тяжеленную башку. — Я не сплю, — прогундел Горшок, тем не менее, не пошевелившись. — Я так сразу и подумал. Ну давай, собирай все свои силы и на выход, иначе поедешь до конечной. — Да встаю-встаю, щас, — зевая, Миша отклеился от плеча. Он покривился от надсадного скрежета тормозов и, дождавшись полной остановки транспорта, они встали, неуклюже оказавшись зажатыми в небольшой очереди, которая успела образоваться к выходам пока они медлили. Они вывалились едва не последними. С мерзким чавкающим звуком ступив в грязь. Андрей, представив, как он будет всё это великолепие сегодня по приходе отмывать, только печально уронил взгляд и вздохнул. Миша же шатко отходил от путей, не заметив этой секунды бытовой горести. Жил Горшок действительно в другом районе. Значит, не врал, когда обрисовывал ситуацию, в которой оказался. Действительно, камнем преткновения был клуб, который оказался на районе Князя. Только вот как так вышло?.. — Слухай, — вкрадчиво начал Горшок, разбавляя своим рубленным, как железная цепь, голосом городскую «тишину». — Я помню, что обещал тебе съебаться, — они шли рядом. Шли какими-то дворами между панельных домов, между детских площадок с песочницами, в которых виднелся тусклый сероватый песок. — После всего, что ты узнал… — Боишься, пойдут сплетни? — понимающе, но с горчинкой уточнил Андрей, рассматривая выбоины на дороге, которую скоро скроет снег. — Не доверяешь? — Да не в том дело, ё-моё! — вскинулся он, негодующе блеснув глазами. — Ты пойми, что вовлечён в эту хуйню больше надобности… — Не доверяешь, — умело скрыв настоящие чувства, констатировал Князь, игнорируя Горшка, который взрыкнул, видимо не догадываясь, как материализовать мысли в слова, чтобы нормально всё объяснить. — Ну… Мы можем обменяться контактами… Хотя ты и так осведомлён, где меня разыскать. Не думаю, что для тебя это проблема, даже если я вдруг захочу сменить адрес. Но я не захочу, — пожал плечами и понизил голос, инстинктивно ссутулившись. — Ну что ты, в самом деле, ё-моё, — тембр чуть смягчился, и Андрею стало стыдно и не по себе оттого, что он вынудил Горшка общаться с собой, как с ребёнком. — Я тебе нелюдь какой? — хлопнув себя мысленно по лбу, Андрей поднял глаза. — Сейчас я точно имел в виду не это! — Князю подурнело от мысли, что Горшок останется о нём такого мнения, будто бы он Мишу за человека не считает. Наткнувшись на тёмный взгляд из-под сведённых домиком бровей, Князь поджал губы. — Правда, не то, — жалко пискнул он. — Прости, я всё понимаю. Я чужой тебе человек, и то, что я помог тебе, ещё вовсе не значит, что я заслуживаю доверия… — Хватит, — оборвал эту ужасающую тираду Миша. — Прекращай оправдываться, — его аж передёрнуло. На секунду Андрей подумал, что Горшок отскочит от него, как от чумного. — Объясняю внятно: не надо ничего из этого принимать на свой счёт! — Хорошо-хорошо… Понял. — Ну вот и всё. Разрулится, Княже. Ты ж хотел, чтоб я исчез. Что же теперь поменялось? — уставился с интересом, а Андрей лишь неопределённо пожал плечами, сам и не догадываясь, а что, собственно, поменялось? — А контактами… А давай! Знакомства и связи никогда лишними не бывают. Если что, сможешь и позвонить, — последние слова Горшка согнали морок неясного уныния. Он ведь не сказал «прощай»? Уходил Андрей, крепко задумавшись, почему же он не обрубил всё на корню и, более того, ощутил странный трепет, который пришлось испытать его душе, когда Миха подмигнул и глубокомысленно выдал: «Не прощаюсь».

***

Проветрившись и прочистив как следует голову, Лёша возвращается назад почти со стерильными мозгами. Он вновь готов к содержательной беседе и более того, готов выслушать всё, что брат для него мог приготовить. Весь настрой улетучивается, как с белых яблонь дым, когда в поле зрения оказывается раскрытая настежь палата, а под дверью, уперевшись спиной в стену, обнаруживается сидящий на корточках Балу. Со страшным выражением на лице он курит, почти не выпуская дым, сцеживая его, будто плюясь. Ему не нужно поднимать взгляд, Лёша понимает всё на подсознательном уровне только из-за самого факта, что Шурик себе позволил сигарету в общественном месте, более того — в больнице. Ускоряется, всё ещё в глубине души надеясь непонятно на что. Монохромной вспышкой молнии пролетает мимо, полы пальто тревожно всколыхнулись, взрезая воздух коридора и подгоняя никотиновую вонь, а потом влетает в палату. На койке брошенная абы как больничная «роба» и больше ничего. От злости перед глазами подымается алая пелена. Корнями в рассудок врезается мысль о собственном бессилии.

***

Мечтать о счастье так смешно, Когда всё в жизни решено. Когда, как воду, вновь и вновь Ты проливаешь чью-то кровь. И снизу дно, и сверху дно — Кругом темно… И даже днём в твоё окно Не светит солнце… И ночью беззвёздно в твоей душе! Счастье, счастье… Что это слово значит? Счастье, счастье… А так нужна удача! Счастье, счастье…Что это слово значит? Счастье, счастье… А так нужна удача!