Тень зверя

Аэропорт города Клиффрок, воскресенье, 14:30       Вильгельм ещё раз кинул взгляд на монитор навигатора, а потом на дорогу за лобовым стеклом. Дворники не справлялись с работой. Хорошенько разглядеть площадь аэропорта не получалось. Дождь лил стеной, надоедливой дробью барабаня по крыше старой тойоты. Он смыл с людей краски, наставил водяных клякс на проезжей части, перечеркнул планы авиакомпаний.       Парень подпер голову рукой, облокотившись на руль. Он пробовал позвонить Дирку, но телефон не отвечал. Ему не хотелось оставлять автомобиль, чтобы идти внутрь здания, но очередная доза кофеина соблазняла его на этот шаг. Он потянулся к бардачку за бумажником, как раз в тот момент, когда за ручку двери дернули со стороны пассажира. Его друг, промокший до последней нитки, заглянул в салон. Прохлада прокралась между кресел.       — Здорово! Открой багажник, — сказал Дирк и засеменил назад. Вил наблюдал, как он закинул чемодан, а потом вернулся. — Давно тут торчишь? — он сел, охая от холода, и обнял Фойербаха в знак приветствия.       — Минут тридцать. Уже думал идти выпить что-нибудь.       — Я привез шнапс, — засмеялся парень. В серых глазах запрыгали игривые огоньки.       — А я хотел кофе, но ход твоих мыслей очень кстати.       Автомобиль тронулся в сторону шлагбаумов. Вил следил за движением, перебирая миллион вопросов. Он не мог определиться с чего начать. Дирк выглядел очень довольным и таким загорелым, как будто прилетел с курорта, а не из Германии.       — Я тебя вроде в Штутгарт отправлял, а не в Таиланд, — удивлялся Фойербах. — Чего рожа-то коричневая?       Райанхардт засмеялся. Искреннего смеха от него уже давно никто не слышал. Чем дольше он работал в полиции, тем сильнее мрачнел. Вил буквально силой заставил его уехать в отпуск к родителям. Домой он улетал уставший и измотанный.       — Я у матери в огороде рассаду сажал, вот и сгорел.       — Как твои?       — Всё по-старому. С отцом мотались на рыбалку. На наше место, помнишь? Они, кстати, передавали тебе привет и подарок. Только напомни, а то забуду. Мама просила, чтобы ты в следующий раз тоже приезжал.       — Да нет, я уж не поеду. А с Крисом виделся?       — А то! — закивал Дирк, стаскивая с влажных каштановых волос капюшон и раскидывая везде противные дождевые капли. — Сам заходил, когда в увольнении был. Такой красавец вымахал, я его даже не узнал! Нас с тобой за пояс заткнет. Передачки твои тоже передал, не волнуйся. Он обещал позвонить, не звонил?       Вил отрицательно мотнул головой. Левый глаз предательски дернулся. С братом они не общались уже довольно долго — тот в одночасье перестал отвечать на звонки. Чуйка подсказывала, что причиной тому стала мать.       — Не переживай ты, — будто прочитав его мысли продолжил Райанхардт. Он достал из кармана синей толстовки термос и стал откручивать крышку. Пар струйкой поднялся от горлышка. — Он уже взрослый парень, обойдется без тебя. Нянька ему теперь не нужна, слюни сам вытрет.       — Мамаша его заела, я тебе клянусь! Поэтому разговаривать не хочет, она ему уже плешь, наверное, насчет меня прогрызла. Не мог же он... Да что теперь говорить! Как будто я могу что-то сделать! Вот дослужит, напишу, чтобы приезжал ко мне насовсем. Думаешь, согласится?       — Не знаю. Это ты с детства сбежать хотел, и тебе было всё равно, куда идти. Там-то Штутгарт, а что его тут ждет? Не знаю, Вил. Ты бы не надеялся.       — Зато тут нет её!       Дирк тяжело вздохнул. Его лицо начинало приобретать выражение мученика. Они вновь вернулись к «любимой» теме. Судя по всему, парень устал доказывать очевидные истины.       — Да, её здесь нет. Но он живет там один уже шесть лет, и он как-то приспособился. К тому же, с чего ты взял, что он останется с ней в одном доме, когда из армии вернется?       — Как будто она позволит ему жить отдельно!       — Если он сбежит, как и ты, тогда она и его проклянет.       Фойербах негодующе вскинул брови.       — Да завязывай! Так говоришь, как будто все началось из-за отъезда! Она меня всегда ненавидела, так что это тут ни при чем.       — Она оставит его без денег, как и тебя.       — Может подтереться своими деньгами! Я и сам справляюсь, — Вил достал из нагрудного кармана кожаной куртки пачку сигарет и приоткрыл окно, чтобы закурить. — А Крис вообще никогда не цеплялся за деньги.       — Слушай, я все понимаю, но... — его голос стал тише. Он прервался, чтобы отхлебнуть горячий напиток из крышки термоса. — Хочешь? Сейчас налью. Ты не ставь ему ультиматумы. Дай парню самому решить, что ему делать. Не будь как она, не тирань его.       — Я?! — закашлял Фойербах, не веря ушам. От возмущения он чуть не проглотил сигарету. — Ты в своем уме? Сравнил говно с золотом! С какого перепуга я его тираню? Ты о чем?       Дирк нерешительно улыбнулся, собираясь с силами, чтобы прямо высказать мысли. Он отвернулся. Краем рукава со скрипом протер запотевшую поверхность стекла. Силуэты деревьев смазывались от быстрой езды, превращаясь в желто-зеленые пятна, смешанные на палитре художника.       — Вил, ты ведь знаешь, что я прав. Твоей матери надо подлечить голову, это да, но у тебя характер тоже не сахар. Не становись для брата такой же обузой, вот к чему я веду.       — Я сейчас тачку остановлю и выкину тебя отсюда.       — Выкидывай, — смиренно сказал Райанхардт. Фойербах сумел выцепить его грустный взгляд, как бы он не косился в сторону. Эти щенячьи глаза всегда умудрялись его разжалобить. От бешенства Вил окончательно перестал разбирать маршрут и тупо пялился в монитор навигатора. — Но я хочу, чтобы ты правду видел. Я твой друг, значит, я должен её сказать. Ты мать свою презираешь, но не видишь, что сам иногда ведешь себя в точности как она.       — Ты что, намекаешь, что мне тоже надо голову полечить?! — вспыхнул Вил. — Я тебе сейчас твою полечу!       Дирк нервно хохотнул, но на самом деле его страх угас ещё в школе. Он уже давно знал, что Фойербах никогда не исполнил бы угроз в его адрес. Теперь он пользовался этим знанием слишком смело.       — Я имел в виду не это. Ты хочешь Криса под себя подмять, думаешь, он отпора не даст. Думаешь, ты лучше вашей матери будешь, а между тем ты Мел под себя подмял и что случилось?..       — Так, ну, теперь я даже останавливаться не буду — на ходу тебя вышвырну!       — Ты её даже не подмял, а задавил, катком переехал, — безжалостно продолжал голос, взывающий к здравому смыслу. — Послушай меня, не делай с братом того же. Дай ему самому разобраться, чего он хочет в жизни.       — Значит, я ему не советчик, а ты можешь мне эту байду впаривать?!       Райанхардт осторожно пожал плечами.       — Просто доверься мне, вот и всё. Если хочешь сохранить с Крисом хорошие отношения, дай ему самому встать на ноги. Не души его. Он придет к тебе, когда разберется. А будешь напирать — он, наверное, вообще сбежит от вас обоих и никому не скажет куда.       Вил угрюмо молчал, перебирая в уме все оскорбления, которые он только помнил, и примерял их к Дирку. Больше всего раздражало, что в чем-то он все-таки был прав. Замечание про Мелани попало в самую ахиллесову пяту. Трудоемкие попытки смириться с их расставанием шли прахом. Фойербах уже не знал точно, хотел ли он, чтобы она вернулась. Казалось, он разорвал бы её на куски, появись она на пороге его жилища.       — Ну, а что там с Мел? Не объявлялась? — упорствовал подлый змееныш, зная, куда давить. У него как будто имелась кукла вуду с именем друга, и он с наслаждением втыкал в неё булавки.       — Смотрю, ты прям решил меня окончательно добить. Вот и делай после этого добрые дела людям. Я-то к нему приехал, забрал, везу домой... Объявлялась! Звонила, рыдала мне в трубку, чтобы я к ней больше не приходил. Больше и не пойду. Больно надо! — Дирк протянул ему крышку с горячим кофе. Вил, обжигаясь, одним махом заглотил содержимое. Язык неприятно онемел, словно пытаясь помешать ему говорить. — Тоже нашлась королева! Кто бы раньше сказал! Только я вон свистну и у меня таких, знаешь, сколько будет?! В очередь придется вставать! А эта сама обратно прибежит, еще бегать за ней! А еще что? Может, на колени встать и прощения вымаливать? Уже, блядь, распластался! — Он судорожно вцепился в руль, вымещая на нем злость. — Еще не было такой, чтобы я перед ней на коленях валялся! Вот ты говоришь, я ее задавил, а что это вообще значит? Ты не забыл, кто ее обеспечивал от и до? Она же из отцовского кармана сразу в мой перепрыгнула! Я на себя столько не тратил, я же ради нее ввязался в... — он осекся, понимая, что близок сболтнуть лишнего. — ...в эту ипотеку долбанную! Гори она синим пламенем!.. Кольцо купил... Пропади оно к чертовой матери! А она-то что для меня сделала? И после этого я еще должен выслушивать визги её старой грымзы! Ты бы послушал, как они там вдвоем спелись! Только и твердят, что я её в прошлый раз ударил. Ха! Они, похоже, вообще не в курсе, что значит «ударить».       — Надеюсь, у Мел хватит мозгов не возвращаться к тебе, — холодно подытожил Дирк. Вил готов был изрыгнуть из горла столб пламени, чтобы испепелить его. — Пойми меня правильно. Тебе нужен другой человек. Покрепче. С характером, чтобы мог отпор дать. А Мел отпусти. Так будет легче вам обоим.       — Ага! — рявкнул Фойербах и изо всех сил оглушительно посигналил. — Давай, проезжай, баран! — крикнул он в окно и окончательно перестал слушать, что ему на уши вешал Райанхардт. Квартира Вильгельма Фон Фойербаха, 02:17       Уже перевалило за полночь, когда Вил вернулся домой. Лишь перейдя порог квартиры, он решил взглянуть на время. Два часа семнадцать минут. В девять у него начинался первый урок. Спать хотелось невыносимо. Уже за рулем он ощущал, как усыпляющий туман отсекал его от реальности.       За несколько месяцев, проведенных без работы, он отвык от такой бурной деятельности. Тем более мозг убаюкивал седативными иллюзиями о расплате с Драммондом.       Он отсчитал точно. Два года. Этот день в календаре его жизни отметился красным кружком. Убедив себя, что он больше не вернется к нему на службу, Вил сам нанес удар в свою спину. И что в итоге? Он снова стоял в прихожей в третьем часу ночи без желания в очередной раз прикрываться перед Мел подработкой в порту. Впервые отрезвляющее осознание правды далось легко — она ушла и можно обойтись без вранья.       Вил прилег на кровать ощущая, как мышцы расслабились после затяжного напряжения. В голове не билось ни одной мысли. Мозг требовал перезагрузки. Вот бы так же получалось отключить чувства. Саднящая боль от сбитых костяшек пальцев пробивалась сквозь пузырь беспомощного отупения. В темноте он поднял руку перед собой. Несколько раз сжал и разжал кулак. На поверхности поврежденной кожи кровь едва начала запекаться, и корочка от каждого движения трескалась снова.       «Да уж!» — зло подумал Вил. — «Хорош! Учитель!»       Одиночество всегда давалось ему очень трудно. Он готов был на всё, чтобы избежать единственной компании, которую не выносил — самого себя. Последние несколько месяцев, поставившие его лицом к лицу с собственной персоной, вскрыли в нём глубоко запрятанные сожаления.       После ухода Мел заточение в четырех стенах вдруг притворило дверь к истине — её присутствие носило косметический характер — она скрашивала его жизнь женским обществом, но как при ней, так и без неё он оставался наедине с муками совести. Работа на Драммонда выжимала из него человека. Он становился кем-то другим и не знал, как исправиться. Если бы ему предложили отмотать время назад, он бы ни за что не привязал к рукам нити, сделавшие его марионеткой.       Почему Рейко не помешала ему? Она знала, на что он подписывался, и всё равно не пыталась его вразумить.       Потому что он бы не послушал, вот почему. Тогда другого выхода просто не было. Если бы не Мел, их отношения, чертова свадьба!.. Как он мог так далеко зайти ради женщины? А главное — зачем? Это все равно ни к чему не привело. Всё было зря! Пуф! — семейный очаг развалился и похоронил его под обломками. Фойербах остался ни с чем, а проклятая Мел, ради которой он пахал на пределе возможностей, взяла и сбежала! Он был бы сейчас свободен, если бы не она... или если бы родители выслали ему денег...       Он вдруг переместился в старую детскую спальню. За окном лил проливной дождь, поэтому они в тот день остались дома. Крис съежился на ковре у его ног и дрожал, глотая слезы без единого звука.       — Ты не виноват, — как мантру твердил старший брат. Его ладонь гладила светловолосый затылок мальчика. — Ты не виноват, слышишь меня? Всё нормально. Не бойся. Нельзя бояться, она это почувствует. Как собака! Я ей не позволю тебя трогать.       Фойербах содрогнулся всем телом и снова оказался в настоящем моменте. Судорога вышибла его из сновидения. Он лежал, тупо уставившись в потолок, ошеломленный настолько подлой выходкой разума.       Если бы Мел была рядом, он бы заснул быстрее. Воображение в точности рисовало тёмно-медовые кудри, раскиданные по подушке, и сладкий запах, исходивший от них, когда Вил по утрам будил её поцелуем в шею. По соседству с образом Мелани тут же оказалось другое лицо — в очках, самодовольно смеющееся над ним в баре.       Вил открыл глаза. Это больше не работало. Школа, понедельник, 11:01       — Ну, как вам у нас в школе? — спросила миссис Фокстер, когда застала Вила в коридоре между уроками. — Освоились?       Он улыбнулся, пытаясь расположить её к себе.       — Да вроде всё хорошо.       — Вы уж говорите, если что. Поможем, чем сможем. Мы заинтересованы в том, чтобы молодые преподаватели оставались с нами.       Это была полная, но очень ухоженная женщина слегка за пятьдесят. К пальцам правой руки, которой она активно жестикулировала, даже издалека привлекали внимание несколько крупных колец с камнями.       — Danke fur deine Sorge!       Она смущенно засмеялась, однако не отказалась продемонстрировать и свои скромные познания в языке:       — Bitte schon! Вы знаете, герр Фойербах, а я ведь тоже жила в Германии в молодости. В Дортмунде. Целый год. Очень мне там нравилось, до сих пор вспоминаю.       — Правда?       — Да! Я была замужем за одним военным, такой был обаятельный мужчина! Даже чем-то похож на вас, — от комплиментов Вил уже начинал расплываться как тающий на солнце пломбир. — Тоже блондин с голубыми глазами.       Обычно он никому не признавался, что у него альбинизм, хотя это бросалось в глаза любому, кто на него смотрел. В тридцати процентах из ста ему стеснялись задавать вопросы и даже эти тридцать процентов становились для него облегчением.       Конечно, к двадцати четырем годам он уже успел примириться с внешностью, но детские травмы никогда не заживают до конца.       Сейчас его одаривали по большей части восхищенными взглядами, а раньше они варьировались от удивленных до презрительных. Пацаны в классе ненавидели, что он отнимал столько женского внимания. Его пытались дразнить, бить, разок даже макнуть головой в унитаз. К несчастью одноклассников ничего не получилось. Ставя на то, что длинный и худой не сможет дать отпор сплотившейся против него группе, они попадали в ловушку, которую их противник даже не ставил.       Мать не научила его любви, но научила ненависти. В вынужденных обстоятельствах он готов был биться насмерть. Школа тоже преподала ему урок и заставила выучить его на практике: иногда чтобы решить проблему словами, сначала нужно показать силу.       — Брак наш долго не продлился, увы. Я вернулась в Клиффрок, но все равно иногда вспоминаю Германию. А вас назад не тянет? Сколько вы уже здесь?       — Почти шесть лет. Мне и тут хорошо.       — Ну и слава богу! — она одобряюще дотронулась до его локтя. — Нам так повезло, что мы вас нашли! Мистер Хэйз так вовремя позвонил, а то уже не знали, что и делать! Учебный год начался, а наша прошлая учительница — миссис Кэпси совсем расклеилась. Ну, что говорить? Она этой школе сорок с лишним лет отдала! Так что вы с мистером Хэйзом просто нас спасли! Я ведь его внука учила, знаете?       — Неужели? — удивился Фойербах.       — Да-да! Эрик такой хороший мальчуган был. Я его обожала — активный, везде участвовал, всегда с улыбкой. Правда, егоза, вечно в передряги влипал, я благодаря этому всю его семью знаю. Отец у него был очень приятный человек, — она заговорщицки понизила голос: — Трагедия, что он так рано ушел. Ужасно, просто ужасно! Вы уж меня простите за откровенность.       Ученики, показавшиеся за спиной директрисы, наперебой поздоровались, поравнявшись с ними. Все проскочили мимо и лишь одна задержалась чуть дольше, чем следовало. Фойербах не придал этому значения.       — А вы в баскетбольный кружок не хотите вступить? — продолжала миссис Фокстер. — У нас там не только дети играют, но и учителя. Спросите мистера Каллера. Знаете его?       — Не уверен.       Стремительная мысль кометой пронеслась в сознании. Он оглянулся на ту ученицу, но её уже не было. Вил был готов поклясться, что видел официантку, принесшую ему бумажник после драки в баре.       — Знаете-знаете наверняка! Он тоже такой высокий молодой парень, биологию ведет. Они вам будут очень рады. С вашим-то ростом, сам бог велел!       — Я подумаю, — cказал мужчина, но думал уже совсем о другом. Квартира Эрика Бирна, 18:07       Дверь открыла девочка. Вил широко улыбнулся, надеясь придать новой встрече более приятный оттенок, чем предыдущим.       — Привет. Эрик дома?       — Да, — сказала она, пропуская его. — Он в душе.       Вил поставил продукты на пол. Макбет, услышав шуршание бумаги, выскочил из гостиной, мяукая на все лады. Кот заинтересованно приблизился к пакету, настороженно принюхиваясь. Фойербах знал — пушистый террорист не отстанет, пока не выяснит что внутри. Он присел, чтобы заранее предупредить битву кошачьих зубов и упаковки.       — Naturlich, мы тут без тебя не обойдемся! — сказал он коту, возмущенно мяукнувшему в знак протеста.       В воздухе снова пульсировало напряжение. Вил всем нутром чувствовал чужой взгляд. Отчетливое желание спрятаться зародилось в нем на уровне инстинкта. Всё, что угодно, лишь бы она потеряла цель из виду.       По ощущениям она нависала над ним как каменная плита. Не уходила. Стояла над душой, наблюдая за каждым движением. Вил поднял глаза. Наслаждаясь неожиданным преимуществом в росте, она смотрела на него сверху вниз, как на ничтожество. Фойербах укрепился в предположениях, сделанных в прошлый раз в этой прихожей. С ней что-то было не так. Вот только что?       — Классная футболка, — сделал он комплимент, выпрямляясь во все свои шесть с половиной фунтов и образно оставляя малявку на уровне ботинок. На футболке красовалась зубастая пасть и выглядывающий оттуда кровавый язык в виде щупальца. Шею девочка перевязала черной лентой, и Вил не понял, служило это украшением или повязкой. Еще он заметил, что под одеждой на ней ничего не было. Она, видимо, угадав, какая мишень его дразнила, тут же сложила руки на груди. — Я недавно в школе с тобой поздоровался, а ты мимо прошла.       — Правда? — равнодушно удивилась она. Внутреннее чутье, обычно не сбоившее при общении с женщинами, ясно сигнализировало о её нежелании продолжать разговор, но Вила этот вопрос задевал за живое. — Наверное, не заметила.       Она неплохо выговаривала слова, но акцент жутко резал уши. За шесть лет жизни в Англии Фойербах сумел кое-как совладать со своим собственным, а вот её — просто никуда не годился.       — Никогда бы не подумал, что такой незаметный, — он достал из принесенного пакета купленный для неё презент. — Вот.       — Это зачем?       — Не будешь же ты с нами пиво пить.       Девочка недоверчиво смотрела, то на шоколадку, то на гостя, но не торопилась принимать что-то из его рук. Фойербах почесал затылок, а потом всё-таки сознался:       — Забыл твоё имя, зайка. Не напомнишь?       — Не утруждайся, — она оторвалась от подарка и взглянула прямо ему в глаза. — Тебе, наверное, вредно напрягать мозги, зайчик.       — Что?.. — остолбенел немец. По ощущениям, он как будто попал под гипноз. Он бы охотнее поверил в галлюцинации, чем в то, что эта букашка посмела открыто ему хамить! Он мог раздавить её одним движением, а она назвала его зайчиком так, словно имела в виду «мудила»!       Щёлкнул замок. Эрик вышел из ванной.       — О! Какие люди! — парень оглядел их, попутно поправляя мокрые волосы, и спросил: — Вы чего такие? Ви? Всё нормально?       «Точно! Вивиан!.. или что-то вроде того».       От Вила не укрылось, как Эрик взволнованно осматривал их обоих.       — Угу, — как и прежде пискнула тихоня. Она демонстративно забрала шоколад. — Спасибо. Обязательно съем.       «А! Вот оно что! Никакая она не больная», — осенило Фойербаха. — «Она просто мелкая сука».       Пазл, наконец, сложился.