Тень зверя

      Ви покинула палату, на ходу стаскивая с себя чужие эмоции, как старую змеиную кожу.       Больница действовала на неё угнетающе. Спеша на первый этаж, она с облегчением думала, что вскоре покинет это место. В запутанных коридорах запах лекарств шел за ней по пятам и невольно напоминал о маме. В схватке с воспоминаниями девушка проигрывала безоговорочно — они то и дело отшвыривали её назад во времени. Старая жизнь препятствовала началу новой.       Мозг распухал от мыслей точно пиньята, до верху набитая конфетами, а череп, судя по стуку в висках, готов был расколоться при первом ударе.       Сейчас Ви отдала бы что угодно, лишь бы мама была рядом. Она бы променяла всю мужскую половину семьи на неё одну. Несмотря на совесть, дергающую за рукав, она часто думала, что всё сложилось бы по-другому, если бы умер отец.       К моменту их встречи Эрик успел уже дважды позвонить ей. Она увидела его издалека. Он сидел у выхода и выглядел неузнаваемо представительным в белом халате. Его голова склонилась над телефоном, а палец быстро двигался по экрану.       Когда она приземлилась рядом, брат оторвался от просмотра новостной ленты. Белки голубых глаз, уставших от напряжённой работы и яркого света больничных ламп, покрылись сетью лопнувших сосудов.       — Даже не услышал тебя, — сказал он, наблюдая, как Ви стаскивала со спины рюкзак. — Как твой приятель-мотоциклист?       — Плохо, — она пристроила сумку на коленях и перестала шевелиться.       Эрик кивнул. Он сцепил ладони в замок и, очевидно, ждал подробностей, но Ви откровенничать не спешила.       В глубине души она уже корила себя за то, что была с ним слишком черства. Ненавидеть его больше не получалось, да и не за что было. Дед повесил ему на шею камень, который он тянул с улыбкой.       Ви стыдилась быть обузой, но Эрик их сожительству даже обрадовался. Она этого не понимала. Кому захочется делить квартиру с новоявленной родственницей, когда можно жить одному?       Как давно съехала его мать, Ви не знала. Разлука с ней давалась ему нелегко, но все же легче, чем ожидалось. Он спокойно принял тот факт, что с новым мужчиной ей будет лучше. О смерти его отца Ви тоже не имела никакого понятия. Эрик любил его вспоминать и говорил, что это был человек с большой буквы.       После ссоры её мама редко вспоминала свою сестру, которая умудрилась выскочить замуж за иностранца и уехать жить в Англию. Всех родственников отсюда Ви совершенно не помнила. Спросить, помнил ли её Эрик, было как-то неудобно и странно, но она склонялась к положительному ответу. Всё-таки разница между ними составляла целых семь лет.       — Хотел поговорить с тобой один на один, — начал он и сразу заставил насторожиться. — Насчет деда, — Ви встрепенулась и приготовилась к обороне.       Она повернулась к нему в анфас, хотя обычно избегала прямой конфронтации. Эрик смотрел вперед, на стойку регистрации. Маленькое серебряное кольцо в ухе делало его больше похожим на пирата, чем на врача.       — Я знаю, тебе не впряглись его командирские замашки, но пожалуйста. Он уже старый хрыч, его не исправишь. Можешь хотя бы попытаться наладить с ним контакт? — Ви зыркнула на него из-под бровей, прищуриваясь. — Не смотри так. Ты его просто не знаешь. Это он с виду непробиваемый, а на самом деле, очень переживает.       Ви скуксилась, потому что не собиралась давать деду поблажек.       — Он хотел забрать тебя завтра из школы, если согласишься. И еще, — Эрик помедлил. — Чтобы не было сюрпризом... он не в восторге, что тебя вызывали в участок.       — Вот оно что! — зашипела Ви. — Так он приедет читать мне нотации?       — Нет, — Эрик вздохнул. Роль посредника ему явно приелась. — Послушай. Даже если он начнет выпендриваться, ты вполне можешь пропустить его слова мимо ушей.       — И что он хочет сказать? Будто бы я могла знать, что с Пэйдж такое случится, и меня станут дергать в полицию!       — Знаю. Просто он боится за тебя. И я тоже. Мы не хотим, чтобы...       Он запнулся. Ви часто моргала, теперь рассматривая блестящие края напольной плитки.       Эрик знал о её позоре всё, и это одновременно мучило и приносило облегчение. С ним можно было не притворяться. Иногда ей хотелось оправдаться, поделиться тем, как всё случилось, но заговорить об этом ни с того ни с сего она не решалась. Да и не было уверенности, что он хотел слушать.       — Чтобы с тобой снова что-то случилось.       — Ничего и не случится, — огрызнулась Ви по инерции. — Не волнуйтесь, валяться как умирающая я тоже больше не буду.       Эрик со вздохом почесал подбородок.       — Как скажешь. Так что, дать деду зеленый свет? Потерпишь его после школы? — Ви кивнула с трудом. Она согласилась не ради деда, а ради Эрика. — Отлично, — он взглянул на часы. — У меня еще пятнадцать минут есть, пойдём поедим? Тут внизу вкусно готовят. Столовая, среда, 13:12       Агата полдня гонялась по школе за Кадманном. Он, словно предчувствуя её настрой, постоянно исчезал с радара, появляясь вновь в неожиданном для него месте.       В последний раз они виделись в столовой еще когда его мать управляла школой. Он сидел в одиночестве за самым дальним столиком, отвернувшись к стене и пряча лицо за капюшоном толстовки.       Кэрриган протиснулась между младшими классами, спешащими к стойке с подносами.       — Ты от меня прячешься? — спросила она, заняв место напротив Алека. Он взял банку колы, которая служила ему обедом, и залил содержимое в рот. Губы у него были треснуты. — Я за тобой бегаю целый день.       — Зачем?       — В смысле? — она осеклась. Вопрос застал её врасплох. Действительно, зачем? Агата каблуком отстукивала по паркету напряженный ритм. Под столешницей она сжимала и разжимала пальцы, скрывая перемотанный бинтами ожог от гриля. Ладонь болела, но это было наименьшей проблемой. Ей хотелось поговорить с кем-то. Сказать кому-то... Вот только некому было. Она вдруг отчетливо поняла, что не смогла бы сказать и Алеку. Пусть и считала его своим другом когда-то... не сейчас. — Я хотела поговорить. О субботе, о... Пэйдж, о том, что случилось!       — А! — он цыкнул. — Об этом! И что? Что ты хочешь? Предъявить мне за испорченный праздник?       Она нахмурилась.       — Нет. Не это. Ты расскажешь, что там было в лесу? По-честному. Мартин на самом деле...       Кадманн почесал заклеенную пластырем переносицу.       — Хочешь знать, не сорвался ли твой герой с цепи, чтобы присунуть бедняжке Пэйдж? Не волнуйся. Гилмор бросился бы под пулю в белой шляпе, но не опустился бы до такого.       От борта Агаты как будто отцепили балласт... и тут же подбили корабль бомбой. Она поняла всё.       — Значит, он сказал правду! У тебя был пистолет! Алек! Что ты сделал?       Он приподнял голову.       — Ничего я не делал!       — Правда? — капюшон сполз, позволяя увидеть его глаза — мутные и почти не видящие ничего вокруг. По спине у Агаты прокрался холодок. Она прекрасно знала этот взгляд. Громкость её голоса падала так, словно кто-то зажал кнопку на пульте. — Ты опять принимаешь?       — Тебе-то какое дело? — огрызнулся парень и спрятался снова. — Можешь расслабиться. Я давно не вхожу в ваш кружок избранных. Хотя... — он ухмыльнулся. — Точно. Никакого кружка уже нет.       Но Агата не собиралась переводить тему.       — Я могу попросить отца, чтобы он отправил тебя в клинику. Как Тома. Ему там помогли. Зачем ты снова взялся за это? Мы ведь говорили... ты дал слово!..       — Как дал, так и забрал назад! — выплюнул он. — Не лечи меня, поняла? Твоему братцу помог переезд в другой город, где он может шмалять без свидетелей. Я его в субботу видел, так что не надо мне тут ля-ля, как там что ему помогло. Вы все слепые, если так думаете.       Кадманн без подготовки забил гвоздь ей в сердце. Этого обличения она не ждала, да и не хотела ему верить.       — Это неправда. Он не принимает больше.       Алек заржал.       — Поспорим?       Звуки гудящей толпы окружили её как жужжание ос в улье. Она слышала смех, обрывки диалогов, но смысл их не понимала. Деревянная столешница гипнотизировала причудливыми узорами до белых дрожащих мушек, взлетевших перед глазами.       Всё выходило из-под контроля, и она не понимала, когда это началось.       Она оглядела столовую, чтобы не смотреть на Кадманна, и почти сразу выцепила из скопления фигур одну единственную — высокую, стройную, с прямой осанкой. И без того проколотое сердце встрепенулось, напомнив о себе ещё одним ударом.       Фойербах вышагивал по проходу заправской походкой хозяина и остался на другом конце столовой. Агата вся потянулась вверх, чтобы увидеть возле кого он остановился.       — Смотрю, у тебя новое увлечение, — хохотнул Кадманн, вырывая её из мыслей. — Фриц этот? Серьезно? Пиздец вы, бабы, конченные. Он же страшилище, на упыря похож.       — Это не твое дело, — сказала ему Агата, продолжая наблюдать, как Фойербах улыбался, склонившись над чьим-то столиком.       — Раз уж ты горазда в мои дела лезть, я тоже в стороне не останусь. Не надо бросаться на шею первому встречному, если тебе отказали. А уж ему — тем более.       Кэрриган одновременно стыдилась и злилась.       — Ты его не знаешь, как ты можешь судить!       — Мэтт его знает. И, судя по всему, не понаслышке, — Алек иронично ухмылялся, а Агата не улавливала, к чему он вел. — Сабрина-то у него тоже оказалась слаба на передок, — Агата вообще перестала понимать, что к чему. — Прям как ты!       — Пошел ты, Алек!       — Ухожу, — он поднялся, но не торопился приводить слова в действия. — Ты же еще не раздвинула перед ним свою рогатку?       Агата готова была заверещать от бешенства.       — Проваливай! — по ощущениям ей в лицо выпустил столб горячего пара.       — Если не раздвинула, то послушай совета. Взаимный обмен. Ты помогла мне — я тебе. Не надо. Он тебя проглотит и не подавится. Будь здесь мать, волка бы не пустили пасти овец. Ну, это благодаря твоей Пэйдж он тут. Кстати. Узнаешь, где она отсиживается, — скажи, а то мы не договорили.       Когда он ушел, Агата еще долго находилась в абсолютной прострации. Она думала обо всем и ни о чем, а в душу ей как будто харкнули и размазали.       Столовая пустела. Пик перемены прошел. Люди рассасывались, ушел и Фойербах. Зато тот, с кем он говорил, остался, и теперь его можно было разглядеть.       Она бы не узнала её, если бы не высокий хвост, позволяющий видеть синие концы волос издалека.       У Агаты всё внутри опустилось.       Опять она! Эта Ви!       Кэрриган, злорадствуя, успокаивала себя. Теперь, когда мелкая тварь осталась одна, её тут наконец-то затопчут, как должны были сделать еще в начале года. Школа, 13:24       Когда Вил вышел в коридор, он тут же попал в водоворот школьников.       Принимая предложение о работе, он зарекался не повышать голос в стенах этого здания. Но... Это «но» ногтем скользило по металлу его самообладания. Он любил детей, но подростки — это уже не дети. Найти общий язык с ними было катастрофически трудно. Чтобы слушаться, они должны были либо бояться, либо уважать. К сожалению, он знал, о чем говорил.       С двенадцати лет он жил мыслью о том, чтобы насолить матери, запятнав их фамилию отбитыми выходками. Директор престижной гимназии вынудил семью забрать его подальше, лишь бы больше не видеть его рожу. Фрау Фойербах назло сыну отдала его в обычную школу.       Каково же было её удивление, когда выяснилось, что он только этого и добивался. Там он быстро нашел компанию по интересам — подонков и помоечников, как называла их мать. Они воровали ради интереса, учились вскрывать замки машин и пили на спор, выясняя, кто кого перепьет. Ни дня не проходило, чтобы он не заявился домой пьяный или обкуренный.       Теперь Вил в качестве наказания оказался по другую сторону баррикад. Он поклялся обращаться с начинающими бандитами так, как хотел бы, чтобы обращались с ним — замечания выговаривал спокойно, не угрожал и никогда не ставил оценки предвзято. Иногда ему всё-таки хотелось отвесить какому-нибудь особенно наглому ученику оплеуху, дать затрещину линейкой, крикнуть, но каждый раз он вспоминал себя в этом возрасте и те проблемы, которые он доставил преподавателям, лишь потому, что хотел нагадить родителям.       Особенно наглый школяр подрезал его как на автостраде, но не удержал равновесие и рухнул прямо в ноги. Вил поднял его, собираясь выдвинуть нравоучительную тираду, вот только когда он опомнился, проповедовать было уже некому. Мальчишка склизким угрём вывернулся из его хватки.       Почти одновременно Фойербах почувствовал, как задний карман на брюках вдруг опустел. Он хватился бумажника, думая, что выронил его, не услышав шлепка от удара об пол, но увы. Кошелька там и след простыл.       Такие выходки уже нельзя было игнорировать.       Вил быстро понял. Он высек молнию взглядом, выискивая того проныру, который отвлек его внимание от кражи, распластавшись перед ним в позе морской звезды. Бесполезно. Зато ястребиное чутье вдруг разыскало в копошащейся толпе воришку.       Пацан улепетывал, протаскиваясь через других обратно к столовой. Вил нагнал его в два шага и схватил за локоть.       — Чего?! — загорланил мальчишка, когда Фойербах рывком его развернул. — Чего-о?!       От носовой перегородки к губе у него тянулся бледный вертикальный шрам. Из-за спутанного гнезда русых волос тяжело было разглядеть лицо целиком. Зато его общий внешний вид говорил сразу обо всём. Форма на нём висела мешком. Хилый, с длинными руками и ногами, в мятом пиджаке и в такой же неглаженой рубашке он был похож на бешенного кролика, убегающего от погони.       — Верни бумажник, — сказал ему Фойербах, одной рукой крепко держа его за ворот, а второй придерживая папку с конспектами. — Живо!       — Чего-о-о?! — всё повторял он как заведенный. — Како-ой бумажник? Вы чего-о?       Вил встряхнул добычу, ощущая, что еще немного и такая наглость подвела бы его к краю терпения. Он чувствовал, как менялся в лице.       — Счет на секунды, пацан. Бумажник! Иначе я зашвырну тебя к директрисе прямо отсюда, с этого места. Хочешь?       — Да не бра-ал я!       Вил понял, что разговор бесполезен. Он без всяких стеснений стал ощупывать карманы мальчишеского пиджака. Всё было пусто. От злости пересохло во рту.       — Вы что-о себе позволяете?! — голосил ученик, вырываясь изо всех сил.       Уверенность, что перед ним вор, достигла двухсот процентов.       — Как зовут? — рычал Фойербах, перебирая в мозгу все угрозы, которыми мог напугать. — Сейчас не к директрисе, а прямиком в полицейский участок поедем. Посадим тебя в клетушку для несовершеннолетних. Посидишь-подумаешь, может, что сообразишь.       Но вместо голоса карманника раздался другой, гораздо серьезнее.       — У вас какие-то проблемы с Ником, герр Фойербах?       Вил оглянулся. Перед ним стоял младший Драммонд, которого он сначала даже не признал. С первого взгляда его можно было принять за старшеклассника. На его грубом лице всё еще заживали ссадины.       Вил, наконец, понял, где был тайник. Он выхватил бумажник, заткнутый между поясницей и брюками воришки. Тот тяжело вздохнул, понимая, что концерт закончен. Фойербах демонстративно показал кошелек и треснул ему по лбу, звеня монетами. Пацан ойкнул, но его переигранные стенания перебил друг:       — Заяц! — гаркнул Кевин, быстро сообразив в чем дело. — Ты охренел?!       Вил натянуто осклабился, одной рукой запихивая бумажник в папку.       — Я бы по-другому сказал, — он снова глянул на лохматого. — Ноги в руки и в кабинет немецкого!       — Ну, — затянул виноватый, — интшулихден, герр Фойяар. Фуир. Фуюир... Вот блядь!       — Та-а-ак! — Фойербах уже не знал, от чего злился больше — от попытки обдурить его, от того, что ученик посмел при нём ругнуться, или от коверканья его фамилии. — Приехали!       Он снова схватил его за шкирку и, подталкивая, повёл вдоль коридора. Мальчик больше не сопротивлялся, даже шел на казнь самостоятельно.       Они преодолели целый этаж, поднялись по лестнице, больше ни слова не сказав друг другу. Уже возле двери в кабинет Вил заметил, что Кевин всё время шел за ними.       — Вы извините Ника, — убеждал он. — Он такого больше не сделает, я прослежу, — и в кабинет они тоже вошли вместе. — У него болезнь... эта... клептомания.       — А ещё что? — спросил Фойербах, громко швырнув папку на первую парту.– Синдром Туретта?       Ник ухмыльнулся, тут же качая головой, и подыгрывая.       — Как вы узнали! Блядь! Вот видите! Пиздец, оно вот всегда так! Не хочу, а оно само, так и лезет! Я это всё на х...       — Заяц, — одернул Кевин, от неловкости за него прикрывая лицо рукой. — Заткнись, прошу. Я тебе сейчас врежу.       Немец оперся на учительский стол, расстегнул пуговицу на пиджаке и сложил руки на груди. Мальчики стояли возле доски как перед расстрелом. Воришка виновато смотрел в пол, Драммонд, хоть и нервничал, но надеялся отмазать друга по знакомству. От напряжения у него на лбу вздулась вена.       — И? — спросил Фойербах. — Что с вами делать? Ты б хоть выбирал, на кого залупляться, рецидивист малолетний. Какую-нибудь миссис Портер ты бы еще надул...       — Гы-ыг! — заржал Заяц со смешного слова. — А вам разве можно так базарить? Миссис Портер и не заметила бы пропажи, — со знанием дела заявил он. — Она ж слепая как курица, дальше своего носа ничего не видит.       Вил ухмыльнулся и увидел, что пацан начал расслабляться. Для устрашающего вида он продолжил хмуриться, но вспоминая эту вечно беспокойную женщину, ахающую на каждом шагу, мысленно согласился с таким вердиктом.       — Ну что, будем звонить родителям? Тут тянет на отстранение от учебы.       Ник побледнел.       — Не надо! Лучше к директору, — сдался он. — Ведите к директору! Куда вы там хотели! Только не сообщайте маме!       Фойербах не собирался звонить, но припугнуть был обязан.       — Правда, — поддакивал Кевин. — Вы не говорите никому. Я за ним буду следить как за собой. Больше такого не повторится.       Вила это не убедило.       — Что, мать лупит? — спросил он.       Заяц отрицательно помотал головой. Откровенничать ему было тяжелее, чем врать.       — Мама болеет. Нечего ей волноваться из-за меня. Я деньги взял, чтобы в столовке поесть. Правда, не удержался. Вы не носите больше ничего в заднем кармане. Оттуда легче всего свистнуть...       Вил понял, что бесполезно убеждать его прекратить воровать. Он вытащил кошелёк, собираясь достать ему купюру, но, пересчитав банкноты, вспомнил — до инцидента там насчитывалось больше.       — Что ж, — подытожил он. — Кевин, ты свободен. А вот с твоим дружком мы еще побеседуем после уроков, — Ник трусливо поднял на него серые глаза. — Придешь писать объяснительную. И будешь ходить ко мне на постоянной основе. Убираться, поливать цветы, полы мыть... У меня здесь работы много.       Заяц недовольно скривил губы.       — Я заплачу, — сказал немец. Ник непонимающе на него вылупился. — Труд из обезьяны сделал человека, вдруг и тебе поможет. Но учти — узнаю, что продолжаешь шарить по чужим карманам, погоню ссаной тряпкой. По рукам?       — По рукам.