Кабинет немецкого языка, 09:18
— Хоть один звук и считайте, что контрольную вы завалили, — сказал Вил, положив перед учеником на задней парте последний листок с вариантом работы. — Чтобы переписать, будете ко мне ходить как в столовую — на каждой перемене. За плотным матовым стеклом, отделяющим класс от коридора, показалась знакомая долговязая тень. Мальчик со свистом пронесся по проходу и дёрнул дверь так, что она едва удержалась на петлях. Видок у него был, как и всегда, — растрепанный и неряшливый, а на щеке кричащей наградой за неизвестный проступок красовалась ссадина, размашисто вписанная от подбородка к уголку глаза. — Герр Форбах! — заорал Ник, с придыханием осматривая покинутый учительский стол. Обеспокоенный взгляд метался по опущенным головам, а потом, наконец, нашел предмет поисков. Вил стиснул челюсти, ища силы, чтобы ответить спокойно. Среди школьников раздались тихие смешки. — Там... вы срочно нужны! Идёмте скорее! Крайне поганое настроение делало из Вила злое чудовище. Он подсознательно искал, на ком бы сорваться и титаническим усилием сдерживал бурлящую через край ярость, чтобы она не разбрызгалась на детей. Утром он проспал все будильники на свете. Помчался в школу, не успев оросить горло даже каплей кофе, а на завтрак скурил четыре сигареты, пока машина скользила по подмерзшим лужам. О контрольной он забыл и уже на крыльце чуть не вознес руки к небу, вспомнив, что позаботился о заданиях еще в пятницу. Две работы занимали почти все свободное время. Это не расстраивало — так он постоянно находился среди людей и мысли не ездили напильником по краю его самообладания, стачивая углы. Он плохо спал уже давно, а теперь, когда проклятый Бен не шел из головы, вообще забыл о сне. Эрик посоветовал ему снотворное, и Вил, чтобы не ошибиться, запил пивом сразу три таблетки. За ночь он разложился до состояния желе и едва сумел соскрести тело с кровати. — Что такое? — спросил он у Ника, замершего на пороге. — Решил порадовать меня своим присутствием? Похвально! Кто-то не упустил возможности подтрунить над нерадивым мальчишкой: — Ты бы хоть умылся перед школой, Мортон. Смотреть уже стремно. Фойербаху чисто из спортивного интереса хотелось вычислить болтуна, но не было времени на розыск. Он повысил голос, ни к кому конкретно не обращаясь, и смотря куда-то сквозь прибежавшего оболтуса: — Sei ruhig! Блещите остроумием в заданиях. Оскорбление пролетело мимо адресата. Заяц умоляюще взирал на своего спасителя: — Пожалуйста! Это очень важно! Нужна ваша помощь! Срочно! Тревожность завладела им полностью. Она накатывала волнами, захлёстывая в пучину новых участников действия. Вил не смог остаться равнодушным. Кровоточащая рана его подкупила. Он подумал, что пацан влез в драку и, оставшись в проигрыше, прибежал, чтобы за него вступился взрослый. Фойербах такое не уважал. В детстве ему не у кого было просить защиты — он всегда сам расхлебывал последствия стычек, пусть и не всегда их начинал. Взяв пацаненка на поруки, он чувствовал за него странную, необоснованную ответственность. Пообщавшись с ним ближе во время внеурочной уборки, Вил посчитал Ника неплохим, но очень авантюрным ребенком. Может, он просто жалел его, понимая, каково жить в семье, где родители не могли или не хотели уделить чаду достаточно внимания. А может, проникся, зная, что обстановка, в которой растут тысячи похожих детей, предрекала их жизням трагичный исход. Например, тюрьму. От слова «заключение» от затылка до копчика бежала противная стая мурашек и липкое чувство бессилия барахталось в груди. — Идём, — сказал он, сжалившись. — У всех минута молчания в память о ваших плохих оценках. Если не спишете, я за себя не ручаюсь. По классу под шуршание бумаги прокатились радостные вопли облегчения. Вил вышел. Заяц сразу сиганул к лестнице, ничего не объяснив толком. — Давай, выкладывай, что там у тебя! — зашипел Фойербах, нагнав его уже на ступеньках. Ник быстро и чётко пересказал всё: как Агата подкрутила замки, чтобы запереть Ви в туалете, как туда пришёл Кадманн... Кто такой Кадманн? Вил его знал как обколотого пирсингом дружка Мэтта. Потом в подробностях расписал как Ви врезала ему, а он избил её, ударил Агату и как лапал сестру его друга, снимая это на камеру. Как унижал девочку, называя сучкой и обращаясь с ней как с животным. Пелена гнева застелила Вилу обзор. Он едва разбирал металлические перила и считал шаги, будто это могло его успокоить. Он тяжело вдохнул через нос. В нем сидела такая огромная сила, подкрепленная ненавистью, что едва получалось удерживать ее внутри. Да, пусть Ви была невыносима, пусть дергала за самые слабые нити его души и наслаждалась процессом, но она по-прежнему оставалась сестрой Эрика. Факт их родства перечеркивал все. Она одной ногой стояла в кругу близких, ради которых Вил пошел бы на многое. Нанести обиду девчонке было равносильно оскорблению чести друга. Кадманн, сам того не ведая, нажал красную кнопку и ждал, когда прибежит цербер, охраняющий территорию. И Вил был уже близко. У туалета он окончательно перестал соображать. Даже почти забыл, где находился. Он превратился в одну огромную глыбу ярости и готовился раздавить навозного жука, попавшего ему на пути, оставив в память о его существовании только вонючий след. Рванув дверь, Вил влетел, сперва ничего не разобрав от яркого света, полоснувшего по глазам. Из крошечного окошка под потолком по блестящим поверхностям рассыпались солнечные блики. Картинка восстанавливалась кусками. Сначала он увидел Агату — повиснув на Алеке мёртвым грузом, она тщетно оттаскивала его в сторону. Кадманн, злосчастной пиявкой присосавшийся к Ви, сидел на ней верхом, держа телефон с включенной камерой. Пол вокруг был усеян бусинами крови. Лица Ви немец не разбирал. Видел лишь ноги, обтянутые колготками, лопнувшими на коленях. Агата шарахнулась, услышав чужую поступь. Тень Фойербаха саваном легла на них с Кадманном и поглотила обоих. Столкнувшись прямиком с надвигающимся возмездием, девушка не смогла вынести его лик. Она скорчилась, дугой изогнув плечи и спряталась за засаленной чёлкой. Он жаждал пнуть ее. Жалкую, противную подсоску. Его бесило, что из-за недалекости этой дуры план с Беном со свистом канул в пропасть. Он не мог простить ей провал, не смирился с тем, как исход дела обрушился на него, снова показав, кем он был на самом деле. Он не боялся наказания. Фрэнк убрал бы за ним. Сильнее подкосила озарившая в одночасье правда о том, какую крошечную цену имели для него чужие жизни и как легко он позволял себе распоряжаться ими. Вил ставил свои желания на ступеньку выше других. Он забывал притормозить, желая во что бы то ни стало их исполнить. Злосчастная шкатулка, в которой пряталась правота Дирка, раскрылась, вытолкнув наружу клоуна с его собственной разукрашенной мордой. Замечание Райанхардта было справедливым — Вил подражал поведению матери. Это открытие уложило его в нокаут. Хоть он и перекинул часть вины на Агату, ее вид снова напомнил, кто был повинен взаправду. Она подскочила и, шелестя юбкой, выбежала вон. Услышав, как убегала подруга, Алек мельком обернулся и увидел позади ниоткуда выросшего Фойербаха. Чёрные глаза сталью сверкнули из-под бровей, на скулах багровели отметины... он успел ухмыльнуться прежде, чем Вил сорвал его с Ви и волоком протащил по плитке, размазывая его рожей кровавые капли. Он по-прежнему сжимал в стиснутом кулаке телефон, и немец вырвал его с такой силой, что чуть не лишил подростка пальцев. — Дай сюда! — зашипел Кадманн, стараясь поменять невыгодное положение на более удачную позицию. Он встал на четвереньки, силился подняться во весь рост, но Вил не дал ему возможности. Ладонь удерживала парня как нашкодившего щенка. Она давила ему на позвоночник, мешая подняться. — Урод долбанный, дай сюда! Он потянулся к мобильнику, но Фойербах отпихнул руку. — Погоди, — сказал он ему. — Дай-ка оценю твой режиссёрский талант. Немцу хватило секунды, чтобы понять насколько Ви дезориентирована. Она была в шоке. Неточным движением запахнув на груди блузку, девочка отползла, неуверенно хватаясь за стены. Вил быстро пролистнул ролик. Он видел там Ви — раздетую, хрипящую от давления локтя на горло, видел, как Алек пытался дотронуться до неё против воли, и как она билась под ним в попытках избежать прикосновений. Фойербаха как будто оглушило. Водя ногтем по треснутому экрану, он стер видео из всех хранилищ. В ушах раздавалось отдаленное гудение труб или это паровой мотор его сердца выл от перегрузки. Успокоило бы только одно: если бы он затолкал мобильник в рот этому сопляку и забил в глотку с ноги так, чтобы рассыпались передние зубы. — Дерьмовое кино, — сказал он, сдерживаясь с усердием многочисленных лошадиных сил, способных столкнуть с места автомобиль, а его наоборот — обездвижить. — Не твоё это. Ты бы другим занялся. Книжку почитал, например. Что там ещё делают для развития мозга? — заметив, как Ви съежилась в углу, надорвано дрожа, он обратился к ней. — Солнышко? — её остекленевший взгляд, умирающим мотыльком порхающий по комнате, остановился на нём по случайности. — Помогай! Ты же у нас спец в этом вопросе. Видишь, у человека с башкой совсем беда. Ви ничего не сказала. Кажется, вообще вряд ли осмысляла происходящее. Она была мертвенно-зеленая, с бледными губами и тряслась, обхватив себя в кольцо рук. Из разбитого носа густая алая кровь сочилась на подбородок. Он швырнул телефон и добил мощным ударом пятки по корпусу. Скрипнувшее от нажима стекло лопнуло с треском. Алек взбрыкнул, и Вил перестал препятствовать его освобождению. Он злорадствовал, смотря как тот тараканом ползал у него в ногах, собирая осколки. — Ты за это ответишь, немчура! Тявканье озлобленного гаденыша Фойербах не переваривал, но заставлял себя держаться достойно. Он не мог так просто наказать его. Здесь он должен был зацепиться, иначе ему никогда не выбраться из помойной ямы под названием «работа на Драммонда». — Что ты сказал? — Что слышал, фриц! — исподлобья зыркнул Алек. В местах, где Ви особенно сильно давила ему на кожу, появились едва заметные кровоподтеки, а на измятой рубашке красовалась дыра в области подмышки. — Ты за это ответишь! — Что-что? — Вил наклонился ниже, приложив к уху ладонь и старательно изображая непонимание. Кадманна спектакль раздражал, поэтому он разыгрывал его с удовольствием. — Повтори-ка ещё разок. Алек дёрнулся, поднимаясь. Вил, уже давно переставший взрываться на слово «урод», на данном этапе начал получать удовольствие, оценивая людей, которые бросались подобными оскорблениями. Он вновь целиком осмотрел Алека. Прямая спина не поставила его на один уровень с немцем. Да, пусть Вил был урод, зато урод чистый, выбритый и аккуратно одетый. Кадманн был ниже почти на целую голову. Пробитые уши заметно оттопыривались в стороны, и он неумело скрывал лопоухость за волосами. Вблизи от него пахло ядреным подростковым потом, и симпатичная, почти девчачья, физиономия едва ли скрашивала хоть один из этих фактов. — Ты че, глухой или ебнутый? — ощерился он, показывая мелкие зубы. — К несчастью для тебя — второе, — сказал Фойербах. Он схватил наглеца и подтолкнул к выходу. — А ты молодец! Держишь марку! Сейчас мы все втроем поведаем директрисе о твоих подвигах. Ник! Дежурный за дверью туалета откликнулся сразу: — Я! — он выступил вперёд и вытянулся по стойке смирно, ожидая приказаний. — Помоги Ви подняться. Вил ожидал услышать что угодно, кроме женского вздоха: — Нет. Оставь его. — В смысле, «нет»? До Фойербаха не сразу дошло намерение Ви отпустить мерзавца без лишнего шума. Он злобно выпятил челюсть. Неужели, она отказывалась от помощи лишь потому, что он её предложил? — В прямом! Пусть убирается! Алек расплылся в довольной усмешке и с отвращением скинул с шеи чужую руку. — Слышал, мудила? — удостоверился он. — Ей понравилось! А ты пришел весь кайф обломал! Адьос, ауф видерзейн и поцелуй меня в задницу! Вил в немом негодовании смотрел, как Кадманн покидал помещение. За те несколько минут, пока они находились в пределах одной комнаты, Вил преисполнился к нему таким омерзением, что приплатил бы сам, лишь бы Алек, наконец, избавил их от своего общества, но отпускать его без разбирательств... Решением Ви Фойербах был неприятно поражен. Возмущенный до предела, он не видел причины, чтобы оставлять без ответа зверство, переходящее границу дозволенного. Рей была права. Молокососы забылись. Они сделали пару шагов, проверяя почву в болоте безнаказанности, и побежали дальше, ощутив уверенность в собственных силах. Вил знал это, потому что ходил по ней сам. Не просто ходил — он так же бежал по кочкам, перепрыгивая через одну и радуясь, как удачно всё получилось, пока не провалился в трясину по горло. Топь никому не прощала легкомыслия. Ему повезло — его вытянули на поверхность, не дав пойти ко дну. Он должен был признать поражение, но сойти с дистанции оказалось тяжело. Вседозволенность быстро вызывала привыкание. Вязкие воды нехотя отпускали тех, кто в них погружался. Они снова приняли его в свои объятия. Уже как родного. Он стал их частью. Он жил в них. Прятался в тине, ожидая наживы и не привык выпускать ее, не наигравшись. Он в сердцах обозвал Ви идиоткой. Не озвучил, пусть и хотел, только дожидался объяснений. «Дура!» — пыхтел он про себя. — «Что, такой защитник тебе не подходит? Или, может, ты мазохистка?» — ощущая налитую свинцом ауру, заполнявшую пространство, Бирн трусливо подняла глаза и впервые сдалась первой: не смогла выдержать его взгляд. — «Чёрт!.. Понял. Из-за документов твоих, что ли? Школа запустит дело в полицию, там снова всплывет твой липовый паспорт. Всё равно дура! Дед бы тебя отмазал. Или из-за него? Ты должна быть невидимкой, да? И не можешь. И никогда не сможешь». Заяц, стоявший в проходе, ошарашенно следил, как Алек удалялся. — Не понял, — сказал мальчик, вытягивая губы трубочкой. — Я не понял! Он чего, просто так уйдёт?! Я не понял, вы его просто так отпускаете?! «Далёко не уйдет», — раздраженно подумал Фойербах. — Вы зачем ее слушаете?! — упорствовал Ник, уже напрямую обращаясь к немцу. — Ей по башке прилетело, еще слушать ее! По тому, как быстро нашлась Ви, Вил решил, что ей полегчало: — Все со мной нормально! — огрызнулась она в обычной манере. — А вы бы оба шли отсюда! Фойербах не успел вклиниться в перепалку. Болтливость пацана пришлась очень даже кстати. Он среагировал первым. — Ага! Конечно! — не унимался он. — Так мы тебя тут и оставили! А вы давайте это, — кивнул он мужчине. — Ну, берите ее и несите в медпункт. Фойербах завис. Он со смехом представлял эту картину, но воплощать задумку в реальность не торопился. Ви вся подобралась, крепче упираясь подошвой обуви в плитку. Маленькое тело напряглось, будто готовясь к новой атаке. «Боже ты мой! — подумал Вил. — Сейчас и со мной махаться начнёт!» Он дёрнул из подставки для полотенец несколько бумажных лоскутов и направился к Ви. — Только попробуй! — зарычала она, отползая глубже в угол. — Только тронь и... — И что? И на меня бросишься? Не собираюсь я тебя трогать, угомонись. Еще руку отгрызешь. На, — он протянул ей салфетки. — Нос свой вытри. Голову опусти, чтобы кровь стекла. Сейчас Ник в медпункт сгоняет и принесет что-нибудь холодное. — Я?! — вылупился Мортон. — А почему я-то? Не в состоянии смотреть, как Ви трясущейся рукой сжимала на груди блузку, заляпанную кровавыми пятнами, Вил снял пиджак и накрыл ее плечи. Думал, будет сопротивляться, но она только поджалась сильнее и поместилась внутри почти полностью, оставляя виднеться из-под полов лишь мыски ботинок. — Заодно продезинфицируешь рожу разодранную. Тоже этот чёрт постарался? — Нет, — буркнул Заяц. — Сам упал. Ник вышел. Они с Ви остались вдвоём. Она не плакала. Сидела молча, прижав к ноздрям бумажный платок. В воздухе пахло железом и солью. Вил потянулся, чтобы открыть окно и запустить внутрь свежее дыхание угасающей осени. Несмотря на противное рычание Ви, ее жалкий вид пробудил в нем сочувствие. Детская уязвимость напоминала ему о брате. Не о том здоровом мужике, смотрящим на него с последних фотографий Дирка, а о том застенчивом мальчугане, который жался к нему во дворе, боясь отойти к другим ребятам. И, как всегда, когда подсознание брало верх, вдруг активировалась закупоренная часть разума, скрывавшая его кошмары. Огромным усилием воли он гвоздями забил их в недрах сознания вместо того, чтобы оставить в Штутгарте. Фойербах присел рядом с Ви, чтобы быть на равных. Поясница ныла так, будто мать снова до одури хлестала его скрученным проводом по хребту, а он уползал под кровать в надежде найти там убежище. Видя в просвет между полом и краем покрывала ее ступни с темным лаком на ногтях, он жмурился и переставал дышать. Он хотел испариться. Телепортироваться на другой конец земли. Исчезнуть. Или никогда не существовать. Лучше бы она и впрямь убила его в младенчестве, пока он ничего не понимал. Он спрашивал себя, зачем рожать второго ребенка, если не можешь вынести даже первого? Он желал Крису смерти в той же мере и не мог жить с таким грузом. Мать всегда знала, как его выманить. Чаще всего она выбирала самый легкий путь. Понимая, что старший не сможет терпеть криков и вылезет, чтобы закрыть брата своим телом, она металась по дому в поисках Криса, заикавшегося от страха. В такие моменты она поступала с ним с особой жестокостью. Как в бреду Вил вспоминал бордовый след на щеке ребенка, оставленный в память о хлестком ударе. Задетый глаз слезился и не давал моргать безболезненно. Стоя в ванной, Вил уговаривал брата промыть веки, осторожно отодвигая от лица его подрагивающую ладонь. Тот упрямился. Боялся, что станет хуже. Он плакал и заикался еще сильнее, силясь сказать, как ему жаль, что Вилу было так больно. Он гладил его, сочувствуя, и не мог прекратить истерику. Вил улыбался. Твердил одно и то же: вот и совсем ему не было больно, его не проймешь, у него же шкура толстенная. Говорил, но не верил сам. За шиворот словно высыпали мешок раскаленных головешек и заставили держать их за пазухой, проверяя его на прочность. Пожаловаться шестилетнему Крису не поворачивался язык, хотя ему самому только недавно исполнилось десять. Уже потом, оставшись в одиночестве, он стягивал со спины присохшую футболку вместе с клочками треснутой кожи и закусывал кулак, чтобы не издать ни звука. Жгучие слезы капали градом. С болью он примирился, а вот с несправедливостью не смог. — И за что он тебя избил? — спросил Фойербах, устроившись на почтительном расстоянии от Ви. Стоящий ворот пиджака открывал обзор на ее тонкую шейку, оставшуюся без обертки. Бархатная лента валялась разорванной. Вил наконец разгадал отведенную ей роль — прикрывать розовый шрам чуть выше ключицы, чересчур заметный чтобы остаться без вопросов. — Никому не говори, — попросила Ви, пристально изучая лицо напротив. — Прошу тебя. Это должно остаться здесь. — Но оно не останется, Виви, — сказал он, мотая головой. Девочка нахмурила лоб и тут же едва заметно поморщилась: удары Кадманна мимо не пролетели. — Не потому, что я пойду и раструблю об этом, а потому, что он не остановится. Запущенный случай. Поверь мне, я знаю, о чем говорю: такие выродки сами не останавливаются — тормоз заклинило. Надо рубить на корню. Если он завтра на тебя в переулке бросится, кто будет виноват? Ви хватала из его уст каждое слово, но ее настрой не сулил ничего хорошего. — Точно не ты. — Да вот как раз я и буду! Обещал Эрику присматривать за тобой и не уследил. Послушал тебя, отпустил гавнюка!.. Мне лишнего груза на совести не надо, уже и так еле везу. Она от удивления даже зависла. — А у тебя есть совесть? Я поражена! Так и быть, снимаю с тебя обязанности телохранителя. — Не ты эти обязанности навязала, не тебе и снимать. Ты вообще не в том положении, чтобы язвить, так что я б на твоем месте помалкивал. За твой поганый язык тебе сегодня уже врезали. Ник вернулся, держа в руке гипотермический пакет. Он протянул его невезучей недотроге, а потом выудил из закромов склянку перекиси водорода, заживляющий лосьон, ватные диски, обезболивающие таблетки. Состав целой аптечки сыпался Фойербаху на колени, пока он возмущенно осматривал улов, прекрасно понимая, откуда тот взялся. — То есть, ты хочешь сказать, тебе это все просто так отдали? — Нет, конечно! — прыснул пацан. — Да там бабка пока пакетик холодный искала, шкаф раззявила, я оттуда подспиздил. Вила заколотило. Он зарычал, чуя, что уже не мог сдерживать голос в привычном диапазоне. — Мортон, был у нас с тобой уговор или нет? — Да знаю-знаю, — виновато прошептал Заяц, пряча нахальные глаза за нависшими паклями волос. — Я ради дела! К тому же, сама виновата! Уже бежала в столовку и вся разоралась, когда я подошел. Лупонила там, как будто не в курсе, что у неё где лежит. Ну, последний раз, правда. Больше не повторится. Я же не для себя. Да и не наврал вам, видите. Честно сказал — спиз... Украл! Обложив Ви лекарствами, Фойербах встал, тяжело выдохнув, и обратился к Нику с поручением: — Посиди тут с ней, пока урок не закончится. Или идите куда-нибудь, где вас никто не увидит. Мальчик удивленно уставился на него, явно пыжась передать какую-то мысль с помощью телепатии, которой, конечно, не владел. Он удостоверился, что Ви не обращала на них внимания, и спрятавшись за фигурой Фойербаха, скорчил гримасу, ясно дающую понять, в каком восторге он пребывал от идеи остаться с Ви наедине. Вил улыбнулся, понимая его чувства, и ободряюще похлопал по плечу. — Потерпишь. — А контрольная моя? — упрямо напоминал Заяц, не оставляя попыток увернуться от просьбы. — А контрольную твою придешь писать после уроков. Ник насупился. Он явно думал, что сможет улизнуть от проверки знаний, и когда надежда не подтвердилась, остался недоволен. Он уже стоял, скрестив ноги, психологически закрывшись от взрослого полностью. Вил, видя это, подал ему руку в знак благодарности. Мальчишка, сначала ничего не понял, а потом схватился за неё и стал трясти. Ладонь у него больше походила на женскую — наверное, поэтому он так мастерски подрезал кошельки. — Ты молодец, — сказал Фойербах. — Да вы что, герр Феру... — Ник запнулся, чувствуя, как рукопожатие становилось крепче. — Ну, вы поняли! Как я мог мимо пройти! Спасибо, что поверили... А контрольную, может, простите? Вил, смеясь, закивал, и видя, что Ник уже преисполнился новой надеждой, отрезал: — Нет. Номер свой дай, я позвоню, как освобожусь. Никуда не отходи от нее! — Блин, это... мобильник в шкафу остался. Вил обернулся. Рюкзак Ви лежал рядом. — Что? — спросила девочка, уже зная, к чему он клонил. — Номер скажи. Я позвоню.Школа, 09:25
Ник, сидя рядом с Ви, то и дело тайком на нее поглядывал. Она на него не смотрела вовсе — прикладывала компресс к переносице. Заяц никак не мог поверить, что она была старше него на целых четыре года. Молчание, висевшее между ними натянутой леской, очень его напрягало, а вот для Ви, кажется, не имело значения. Ник нервно отстукивал подошвой музыкальный ритм песни, услышанной утром из телевизора. Он пересилил себя, чтобы заговорить первым. — Зря ты в медпункт не пошла. Вдруг этот конч тебе нос сломал, — девушка не реагировала. Она делала отстраненный вид. Ник боялся, что она продолжит играть в молчанку, а сидеть вместе после неудачной попытки завязать разговор, было бы убийственно неловко. — Но ты ему тоже классно двинула. Я видел. Где так научилась? К его облегчению, Ви ответила. — Какая разница, если это не помогло? — в ее интонациях больше не улавливалась угроза. — И давно ты в женские туалеты подглядываешь? Ник подавился собственным дыханием. Он закашлял, тяжело отхаркивая слюну, залетевшую не в то горло. Это был последний вопрос, который он ожидал услышать. — Да первый раз! Просто видел, как он шел за тобой в школу, — Ви фыркнула, озвучивая вердикт: «неубедительно». — Ладно-ладно, не первый. — Раз так, мог бы и пораньше позвать кого-то, — Заяц виновато почесал за ухом. — Но все равно спасибо. Даже несмотря на Фойербаха. — А че? — Ник заулыбался с намеком. — Галка сказала, он возле тебя все время трется. Яйца подкатывает? Ви скривило. — Этого еще не хватало! Кроссовки с характерным скрипом вычерчивали на поверхности плитки темные полосы. — Не надо было Кадманна отпускать. На него уже давно пора в полицию заявлять, еще Пэйдж должна была. Мы просили, но она не послушала, — он сделал паузу, ощущая, как внутри в отчаянии скребутся вопросы без ответов: почему же они не настояли? Почему не смогли переубедить её? Почему Мартин не смог?.. Облизнув сухие губы, он задал самый животрепещущий из них: — И где она теперь?.. Вот если бы убедили, она была бы сейчас тут. Не повторяй ее ошибок. У Алека мозги набекрень съехали. Нечего его жалеть, он уже другим... А, блин! — Ник треснул по лбу. — Ты же его не знала. Тем более! Бирн подняла подбородок и посмотрела на него в упор. Под носом у нее запеклась кровь и выглядела смешно, прямо как усы. Мальчишка хохотнул и ткнул пальцем, на себе показывая, где находилось засохшее пятно. Ви послюнявила салфетку и старательно его оттерла. Стесняясь делать это открыто, она снова почти целиком спряталась в пиджаке Фойербаха. — Мне его вообще не жаль. Такими мразями по щелчку не становятся, я в жизни не поверю, что он был другим! Заяц согласно закивал. — А я бы тоже не поверил. Серьезно! Но не гоню! Веришь? — он с надеждой взглянул ей в глаза. Ви не верила. — Ладно, в натуре звучит как шляпа. Вот ты знала, что они с Мартином раньше дружили? С детства, причем, — ее недоумение заломилось в складке между бровей. — Они уже несколько лет как разосрались. С ним и с Мэттом тоже. А раньше все ходили как приклеенные — они и Пэйдж с Агатой. Мартин на дружбе крест поставил. И правильно сделал! У него эта... Как её? — Ник засмеялся. — Чуйка на гондонов! Девчонки не смогли как он. Ну, пока Пэйдж не замутила подставу с матерью Алека. Он ведь ей сам рассказал, ты знала? Про то, что мамаша его деньги берет, чтобы дети с хорошими оценками выпускались. Потом это, правда, все узнали. Да она вообще со школы подворовывала отовсюду. И вот мне высказывают, да? За таблетки какие-то? — И почему Мартин так разозлился? — Алек с Томом снюхались, вот почему. Мы так шутили, а там фиг знает. Присели, короче. Нюхали что-то. По крайней мере, Галка говорила, что Том нюхал. Ну, это их с Агатой брат. Отец как узнал — он его сразу в клинику упрятал. Батя у них мировой, вовремя его вытащил. Алеку повезло меньше — он то завязывал, то опять снова-здорово. Агата пыталась тянуть его из болота, да и вон, всё пытается. Ви как будто ничего другого и не ожидала услышать. — Так он ещё и торч! Это многое объясняет. Весомый аргумент, но не оправдание. Заяц кивнул. Он весело хрустел костяшками пальцев, радуясь, что Ви поддержала диалог. Да и очень ему нравилось рассказывать такие интересные подробности о жизни знакомых. — Никто его и не оправдывает! Хотя они вроде не с бухты-барахты присели. Мэтт постарался. Может, сам нюхал, а может и нет. Он же спортсмен. Кто его знает! Мартин-то с ним закусился, а Алек просто как шестерка переметнулся. Я бы тебя позвал к нам в гараж, мы бы тебе ещё много чего рассказали. Глядишь, и придумали бы что-нибудь. Но пока не могу, — Ви поправила волосы, синей рябью лежащие на шее. Грубый горизонтальный шрам бугрился приметной полосой. — О, фига! — не удержался Заяц. — Это у тебя от чего? — Порезалась, когда брилась, — отсекла она, снова торопливо укладывая пряди. — А гаражи я терпеть не могу.Школьная парковка, 10:01
Ви не хотела садиться в его машину прямо на территории учебного заведения. Это было разумно, Вил признавал. Он подобрал ее уже за пределами школьной парковки. Остановился рядом, чуть опустив стекло. — Фройлен, — сказал он, упираясь локтем в руль. — Карета подана, загружайтесь. Нелепый вид Ви его забавлял. Она выглядела так, словно боялась простудиться в плюсовую температуру. Мужской пиджак, почти достававший ей до колен, торчал из-под куртки, сморщенный в гармошку. Ветер трепал концы тонкого шарфа, обернутого вокруг шеи в один оборот. — Ты хотел сказать «тыква»? — уточнила она. — Садись уже, — Ви тяжело плюхнулась на заднее сидение и с усердием рванула дверь. Фойербах вздрогнул. — Scheisse! Нежнее! Вырвешь с мясом, с вентиляцией поедем. Он тронулся с места, осторожно выравнивая машину. Палец по инерции надавил на кнопку магнитолы, чтобы разбавить тишину музыкой. День не задался с самого утра и почему-то не хотелось размышлять о том, как он придёт к завершению. Дорога от школы никогда не отличалась живописными видами, а теперь, утратив разноцветную гирлянду из листьев, окончательно посерела. Город выглядел как набросок, на который не успели наложить акварель. Люди суетливо бежали по делам по обеим сторонам улицы, но сливались в одно невзрачное месиво. Яркий пуховик мелькнул в толпе лишь однажды: ребенок больше походил на цыпленка. Он искренне радовался воде, собравшейся во впадине тротуара, и был очень разочарован, когда мать увела его, не дав топнуть по грязи башмаком. Светофор мигнул красным, заставив Вила притормозить на перекрестке. Взгляд Ви заостренным шипом впивался ему в затылок. Не нужно было проверять, чтобы знать это. Фойербах бросил быстрый взор в зеркало заднего вида и, конечно, напрямую столкнулся с зелеными глазами, сосредоточенными на его отражении. Рассудок у него помутился. В груди ерзало необоснованное волнение. Он ослабил галстук. Чувство было заимствованное. Чужая энергия опутывала разум ядовитым плющом. Он без успеха старался сорвать его с себя. Только зря. Он был не снаружи. Лианы ее намерений змеились внутри. Соседние автомобили двинулись вперед. Вил моргнул. Не горя желанием скрашивать молчание беседой, он пошарил по бардачку и достал оттуда пачку арахиса в карамели. Кинул назад, не глядя. — Знаешь, у меня тоже день так себе, — сказал он, обгоняя плетущийся впереди фольксваген. — Поедем-ка в тишине. Погрызи орешков, займи рот. Разговаривать — это не твоё, а я не в настроении сарказмировать. Verstehst? Хлопок открывшейся упаковки дал ему надежду, но ответ Ви ее уничтожил. — Ты же никому не скажешь? — Вот, — он выкрутил громкость на музыкальной панели. — Слушай музыку, наслаждайся чертовой жизнью, если она у тебя ещё костью в горле не встала. — Так ты не скажешь? Фойербах натянуто перекачивал воздух в легкие и обратно. В салоне витал приятный грейпфрутовый аромат нового освежителя. — Сама скажешь, — упрямился он. — Возьмешь и скажешь деду все, как было. А он пусть делает с ним что хочет. И с тобой тоже! Ви заложила за щеку целую горсть ядер и попыталась расколоть зубами все сразу. Не вышло. Она зажмурилась от боли, приложив к опухшей скуле ладонь. Левую часть лица уже раздувало от отека. — Я не хочу разборок, Фойербах, — сказала она. Пережевывание далось ей с трудом. — Это моё решение. Если скажу, это пойдет дальше, а мне... лучше не высовываться. Дед меня сожрет заживо. — Поздновато вспомнила! Что же ты, такая умная, не подумала наперед, как поведение отразится на твоей жизни? Понимаю, почему старик заставил тебя ломать комедию! Иначе такие как Алек уже давно переломали бы тебе все кости. Ты не знаешь, когда надо прикусить язык, ты сама себе враг и всех вокруг делаешь такими же врагами. Дед бы за тебя любого растерзал, а ты его ставишь в один ряд с этим же Алеком. — Плохо ты деда знаешь, — недовольно хмыкнула Ви. — Уж получше тебя! Что, он твои замашки не терпит? И правильно делает! Один я, дурак, вожусь с тобой! Даже удивлен, откуда у меня такое ангельское терпение. Но девчонка была неумолима в своем решении. Вил понял это еще там, в стенах здания. У него оставалась последняя надежда вправить ей мозги — Эрик. — Не буду я никому ничего говорить! Фойербаха такая слепая бескомпромиссность уже конкретно достала. — Еще раз повторяю. Дед тебе не враг. Он нормальный мужик. У тебя есть опора, а ты эту роскошь не ценишь. Ви насупилась, решив добить собеседника его же оружием: — Давай-ка в тишине поедем. У меня, знаешь, день был дурацкий, а тут еще ты. Выкрути свою шарманку на полную. Что там у тебя? — Ви прислушалась. — Депеш мод? Прекрасно! Она отвернулась к окну, заслонившись от него веером пальцев. — Не слышу волшебного слова, — сказал Фойербах. Он уже вошел во вкус и прерывать разговор не собирался. — Абракадабра! Сойдет такое? Вил с ехидным блаженством удивлялся, почему она до сих пор не заметила, что они ехали вовсе не в сторону ее дома? — А Эрику все равно придется сказать, — намекнул он. Ви больше не хотела контактировать с водителем. Она равнодушно вылавливала из упаковки оставшийся там арахис. — Это еще почему? — Хотя бы потому, что мы едем к нему в больницу. Девчонка подавилась, заплевав спинку переднего кресла кусочками не дожеванных орехов. Вил удивленно обернулся через плечо. — Да ты что, чокнулся?! — взорвалась она, откашливаясь. — Высади меня! — Твоя избитая морда скажет ему больше, чем я. У тебя уже пол-лица раздуло. Питаешь мнимую надежду, что врач этого не заметит? Смешно! Он уже знает, можешь не рыпаться. Я ему позвонил. — Никто не просил тебя это делать! — Ви долго молчала прежде, чем заговорить снова. Фойербах заметил сильную разницу в ее надтреснувшем голосе. Она шептала, словно это был секрет. Ему пришлось напрячь слух: — Лучше бы предложил что-нибудь существенное. Они снова коснулись друг друга посредством взгляда. Вил строил дурачка, не понимающего, к чему она клонила. — Что существенное, Виви? — Ты знаешь, — с ее лица не спадало выражение неудовлетворенной злобы. Его это неприятно коробило. — Нужно, чтобы он попался на чем-то, но без моего участия. Он уже везде наследил, почему ж он не попадается? — Потому что такие как ты думают, что могут разобраться сами. Хочешь совет? Я его уже дал. Дед и полиция. Могу написать номер Дирка. Он тормознул у больницы, сразу увидев Эрика, слонявшегося у главного входа. Идти вместе с ней Фойербах не собирался. Через двадцать минут у него начинался новый урок и ему хотелось вернуться поскорее. Для успокоения достаточно было увидеть, что Ви передана из рук в руки. Она выскочила на улицу, не попрощавшись, но от автомобиля не отходила. Вил терпеливо ждал, подсматривая время на телефоне. Дверь со стороны пассажира на переднем сидении отворилась и внутри снова показалась темноволосая голова. Он озорно улыбнулся, зная, что она собиралась сказать. Ви пыхтела, пересиливая свою строптивость: — Как бы там ни было... спасибо. За сегодня. Благодарность бальзамом разлилась у него на душе. — Не за что, солн... — он осекся. Вспомнил ее упрек и решил поразить окончательно. — Виви. Всегда к вашим услугам. Ви игру просекла сразу. — Рада твоим успехам по части обращения в человека. — И правильно! — подколол он. — Если я смог, получится и у тебя! Она закатила глаза. Шутка ей не понравилась. — Пока, Фойербах. Немец козырнул от виска. Убедился, что она вошла в здание больницы вместе с братом, но никак не мог завести мотор и уехать. Телефонный звонок заставил его отвлечься. Номер Драммонда, появившийся на дисплее, терроризировал дурным предчувствием. — Я на работе, — холодно кинул он Фрэнку, не дожидаясь, пока тот заговорит. — Да ладно, работник. Две минуты погоды не сделают. У меня важное дело. Важное для тебя, между прочим. Твой приятель, — Вил напрягся. — Коп. Ну-ка поведай мне, что он за птица. «Сука! — в ужасе зажмурился немец. — Этого ещё не хватало! Он узнал про них с Рей!» Вил по крупицам собирал оправдания. Подбирал то, что мог сказать и отбрасывал лишнее. Он прекрасно знал, к чему все шло — нужно было заслонить Дирка грудью, не дать узнать ничего важного. Помогло бы это? Вряд ли. Откажи он, Фрэнк вынюхал бы другим путем. Это было показательное выступление. Может, он уже и так знал достаточно. Или нет? Он решил начать с него? Зачем? — Он хороший парень, — сухо сказал Фойербах. — Если хороший, значит, должен тебя послушать? Вы же близки? Не его ли отец отмазал тебя от тюрьмы, Вил? Сын пошел по его стопам, да? Горло сдавило спазмом. Он сидел, не двигаясь, тупо вперившись в приборную панель. Датчик топлива мигал, упрашивая о дозаправке. Он был обязан этой семьей многим. Они с Крисом часто сбегали, чтобы переждать очередной припадок матери, тайфуном надвигающийся на дом. У Райанхардтов их всегда принимали как родных. Дирк был не просто другом, а вторым братом. Родители вложили в него свою лучшую черту — быть неизменно добрым к тем, кому требовалось участие. Отец Дирка был единственным человеком, пытавшимся привлечь мать Фойербаха к ответственности. Когда все вокруг называли Вила мразью и ничтожеством, посмевшим покуситься на святое, он был союзником. Он дал денег на билеты и на расходы, зная, что гадина порвала все сбережения, накопленные Вилом за четыре года, он помог уехать из страны, он помешал ей упрятать сына за решетку. — Вот и ты помоги другу, — надавливал Фрэнк. — Запоминай внимательно. На первый раз — из уважения к тебе — даю возможность сделать аккуратно. Но если не послушает — твоя вина. Считай, что плохо старался. Придётся сделать как обычно.