«Нормально».
Пока он затирал следы ночного позора, окошко без аватарки взирало на него мутным глазом. И пусть призрак другой женщины все еще маячил в темноте квартиры, ее образ Вил вспоминал с трудом, а вот Ви помнил четко.«Как там баллончик?»
«Классно использовала».
Чем больше Фойербах думал о ней, тем настойчивее в голову просачивались воспоминания о Сабрине. Он и сам толком не знал, что значила их связь лично для него. Наверное, ничего. Точно ничего особенного. Конечно, Сабрина нравилась ему — заводная, яркая хохотушка, кому она вообще могла не понравиться? Инициатива шла от нее. Она хотела близости с ним, устала от своего вечно недовольного ревнивого засранца. Вил не оттолкнул. Получилось как получилось. Грудь третьего размера и неплохой минет не давали воспринимать ее как школьницу. Она выглядела как взрослая женщина и вела себя так же. Этот вердикт он записал в графу «оправдания» и придерживался его, когда совесть ловила за хвост.«Извини за вчерашнее. Нажрался, вот и писал всякое».
«Ладно. Мне все равно». «Нужно меньше общаться». Бред! Что значит «меньше общаться»?! Он и так собирал ее внимание по крупицам.«Больше не повторится».
«Обещаю».
Он пытался представить, как она сидит на кровати в своей комнате, поджав ноги, и обкусывает губы. Он так навострился представлять ее где-то там, отдельно от себя, что почти мог почувствовать, чем она занималась. «Ничего не выйдет».«Не выйдет что?»
«Ничего хорошего». Возраст — дело наживное. Семь лет разницы — не так уж и много. Сегодня ей семнадцать, завтра двадцать, а ему еще даже не тридцатник. «Может позже», — подумал он. Почему не сейчас? Он хотел ее прямо сейчас! Нутро пожрал огонь. Слишком тесно было сердцу в груди Он хотел ее. Эта мысль шурупом вкрутилась в череп. Будто бы Вил не знал, что она постоянно была на подкорке сознания. Она все время была у него в мозгу, почему же он только теперь подумал об этом прямо? — Взрослый мужик и лезешь к девчонке! — отчитывала его совесть голосом Эрика. — И это моя кузина! Что же ты за друг? А я ведь тебя просил! Я ведь тебя предупреждал! «Ты поговорил с его родителями?»«Завтра поеду».
«Надо было сегодня».«Надо было слушаться меня».
Если бы он мог взять и посадить Ви в карман пиджака, проблем стало бы гораздо меньше. Он носил бы девчонку у сердца и иногда заглядывал в ее маленький мирок. Этого было бы достаточно… какое-то время. Вспыхнул ночник. С комода Мел взирала на него с осуждением. Вил встал и швырнул фотографию в верхний ящик. Весь погруженный в раздумья, он отмаршировал на кухню. Квартира дремала, посапывая сквозь открытое окно. Палец надавил на выключатель. Верхний ряд бежевых шкафчиков сверкнул лаковым бликом. Вил вздрогнул. У подоконника стояло чудо неизвестной наружности, почти до подмышек натянувшее огромные мужские шорты. Оно внезапной встрече испугалось ничуть не меньше. Попятившись спиной к батарее, Заяц расплылся в улыбке. — Scheisse! — вздохнул Фойербах, хватаясь за сердце от неожиданности. — Я уж и забыл про тебя! Поел или еще жрать готовить? Или закажем? Ник молча кивал, не отвечая ничего конкретного, а потом вдруг поперхнулся и выплюнул в воздух сгусток дыма. Фойербах тупил спросонья как валенок. Сложив два и два, он, наконец, подлетел и залепил мальчишке такой подзатыльник, от которого могли отвалиться уши. — Ай! Ой! А зачем вы руки распускаете?! — Вил отнял у него раскуренную сигарету, зажатую в кулаке. — Я вам всем чего, груша для битья? — Я тебе сейчас еще поджопник дам! И домой покатишься. — Больно! — надулся Заяц. — Я вам, между прочим, посуду помыл и мусор отнес, а вы!.. Вил принюхался. — И по ящикам лазал?! Кто разрешил?! Парфюм денег стоит! Ты на себя сколько вылил?! — Две капли! — Ник выпятил грудь колесом. — Жмотяра вы? Фойербах обессиленно рухнул на табуретку. Сейчас даже стоять было в тягость. — Хоть не спер ничего?! — Да вы че-е-е?! Обижаете! Ник смущенно присел рядом, видя, что Вил не в лучшем расположении не только духа, но и тела. — Вы бы это… — откашлялся он, но поперхнулся и передумал на полпути. — Да давай уже! Was? — Помылись! Перегаром воняете, — Вил даже не помыслил злиться. Это была чистая правда. — Хотите, чаю сделаю? Только у вас лимона нет. Херово вам, наверно? — Понятно. Все было написано у него на лбу. — Хорошо бы бульон. Но его варить не из чего. Фойербах облокотился на стол и закрылся руками. — Не надо было понижать. Какую-то крафтовую ссанину выпили вдогонку, у меня во рту до сих пор как будто можжевельником насрали. Заяц орудовал на кухне, как будто знал здесь каждый ящик. Он поставил перед Вилом чашку и нажал на чайнике кнопку кипячения. — Вы как дилетант! Нельзя так. — Ты бы что понимал, умник! — усмехнулся он, массируя ноющие виски. Зудящее чувство стыда обрело телесное воплощение и присело рядом в облике этого мальчишки. — Вот понимаю, — в глазах сквозило искреннее сочувствие. — Не от хорошей жизни, знаете. Вы бы с этим завязывали. Угробите себя. Алкоголиков никто не любит. Давайте, я в магаз сгоняю? Будет бульон.Денег накинете? — Сиди. Сейчас закажем. Вил потянулся за телефоном в карман, пока Ник ковырял мыском паркет. — А я у вас там приставку видел… — Да что ты! — Да! — просиял он, не улавливая иронии. — Можно?.. Фойербах отмахнулся. — Иди! — Заяц подскочил и ураганом понесся в гостиную. Вил повысил голос: — Только не сломай! Дом семьи Драммонд, четверг, 06:48 Рей поставила перед мужем завтрак, грозно стукнув дном тарелки о столешницу. Три передержанных тоста, яичница, две сосиски с фасолью и злой смайлик, нарисованный кетчупом. Фрэнк поджал губы. Все равно шутя ущипнул ее за ягодицу, как бы говоря: «хватит, поругались и довольно». Только это едва ли могло кого-то смягчить. Ее — точно нет. Ему было сорок девять, а ей двадцать восемь. Фрэнк относился к ней как к девочке, а не как к жене — баловал, лелеял, но никогда не воспринимал всерьез. Иногда ей казалось, что она все-таки любила его. Совсем чуть-чуть. Иногда презирала, но чаще всего просто не понимала. — Ты растишь в доме чудовище! — сказала она ему в пылу горячки вчера вечером, когда Мэтт пришел жаловаться. — Он сел тебе на шею и свесил ножки! Предугадывая ее настроения, он встал и ретировался в кабинет вместе с тарелкой, лишь бы не начинать скандал заново. Рей оставила на плите закипающую кашу и поднялась на второй этаж. На территорию Мэтта лишних гостей не звали. Естественно, у Рей не было туда пропуска. Его имел только Фрэнк. И Алек. Комната была для Мэтта святилищем, ведь там висели его медали и грамоты, стояли кубки, завоеванные до травмы. Рей постучала, но никто не ответил. Замок был не заперт. Она аккуратно заглянула внутрь. Корзина для белья лежала на боку, а вещи из нее рассыпались по полу. Ящики стола, выдвинутые в разнобой, опустошены. Подушки отброшены, одеяло накинуто на спинку стула. У спортивной сумки сорвана молния. Рей сразу подумала о худшем. Лишь бы Фрэнк не наврал, лишь бы и правда отнял у него пистолет, а не отмахнулся от нее этой ложью. — Ты что тут забыла?! Вся подобравшись, она повернулась к нему с непроницаемым лицом. Тон ее не устраивал. Еще вчера наружу просился праведный гнев, который пришлось насильно затолкать поглубже. Что ужасного мог наплести Ник про их семью, чтобы вызвать такую агрессию? Он был просто ребенком, несчастным мальчиком. За кого там заступался перед ним этот здоровый ублюдок?! За Кевина, который сразу признался, что в драке виноват он, что ударил тоже он, и что Ник во всем был прав? — У тебя запись к стоматологу, — сказала она на удивление спокойно. — В четыре часа. Будь добр, не забудь в этот раз. — Ты их взяла? — перебил он, не дослушав. — Таблетки? Куда дела?! Предупреждал же, чтоб не брала! Мне без них хуево. Дерганная страшная тень, которая теперь носила имя Мэтта, постоянно требовала затыкать пробоины в мозгу таблетками. Защемление затылочного нерва вскрылось уже после выписки. Без лекарств он не мог тренироваться, не мог выполнять даже простейшие действия, но при этом наотрез отказывался вновь пойти ко врачу. Он добывал обезболивающее по старым рецептам или просил отца, пил их без контроля, не особо считаясь с правильной дозировкой. — Я ничего не брала, — отчеканила Рей и ткнула в него указательным пальцем: — Стоматолог — в четыре часа! Она уже собралась уходить, но вдруг ощутила на плече его руку. Хваткая лапа могла бы перехватить ей и шею. Рей взбрыкнула, но Мэтт не отстал. Ключица заныла. В душу заглянули пустые серые глаза. — Сука ты! — его ногти чувствовались сквозь шелк халата. — Специально? Тебе в кайф, да? Нравится смотреть, как я мучаюсь? — Я тогда тебя еще к неврологу запишу. — Себя запиши! Он шмыгнул в комнату, хлопнув дверью. Страх сполз по горлу липкой слизью. Рей постояла в проходе еще пару секунд, пытаясь привести дыхание в порядок. Нужно было вернуться вниз. На лестнице она заранее расслышала голос Вила и замедлилась, чтобы подслушать их разговор с Кевином. Фойербах сидел за столом, пока Кевин помешивал в кастрюле манку. Рей про кашу уже и забыла! Кев тихо отвечал на вопросы, а Вил спрашивал о школе, о его самочувствии и о Нике. Стук ложки о металлические бортики перекрывал его голос. — Чем он перед тобой провинился? — Ничем. Это я перед ним виноват. — Уверен, он тебя простит. Помиритесь! Вдвоем как-то повеселее. И полегче. Вы могли бы поддержать друг друга. Кевин сгорбился над плитой. — А вы бы, герр Фойербах, могли заняться своими делами. — О, как! Судя по смешку, Вил не злился, его даже позабавил ответ, но Рей от удивления до скрипа вцепилась в перила. Ей даже не верилось, что это действительно сказал ее Кевин. — Извините. — Нормально, не обижаюсь. Кев примолк. На кухне повисло молчание, нарушаемое только бульканьем манной каши. — Лучше не передавайте Нику ничего. И… вы бы поаккуратнее. Вашей девочке надо быть осторожнее. «Какой девочке?..» Внизу все еще пахло горячим хлебом. Смешные пушистые тапки звонко шлепали по ступенькам, когда Рей спускалась. Чем ближе она подходила, тем отчетливее замечала, как Вил расфуфырился. Рубашка была так отглажена, что даже воротничок стоял, галстук подходил по цвету к его глазам и начищенные ботинки издалека слепили блеском. В последний раз Рейко видела его таким лощеным довольно давно — еще во время конфетно-букетного периода с Мел. — Дай угадаю, — сказала она вместо приветствия, не отрываясь от его идеальной прически — волосок к волоску. — В школе дефиле и ты открываешь показ? Ты гелем намазался? У тебя все хорошо? Фойербах фыркнул, кривя тонкие нити губ, а Кев сделал отстраненный вид, явно стесняясь подслушивать разговоры взрослых. Рей погладила сына по спине и увела Вила в гостиную. — Мать моя королева, — не затыкалась она, — мне даже некомфортно с тобой рядом стоять! Я еще не накрасилась, не оделась, а ты уже… — девушка глянула на часы. — Во сколько же ты встал? — Отвали! — Значит, твоя новая дама сердца все-таки с работы? — партизанским молчанием он только подогревал ее нарастающее любопытство, и Рей пустилась во все тяжкие: — Видимо, крепкая штучка! Почему ты ее прячешь? Что она, замужем? Ты пустился отбивать замужних? Внезапная мысль прострелила висок. Что, если Дирк не просто так просил его с кем-нибудь познакомить? Столько времени не просила, а тут нате вам! О какой девочке говорил Кевин? «Надеюсь, ты не совсем дурак», — взмолилась она, ища подсказку в выражении его лица, но ничего не нашла. Вил был слишком серьезный для самого себя. Как будто непроницаемостью пытался отрубить путь для догадок. Он притворялся чистым листом, но Рей умела распознавать невидимые чернила. В воздухе дрожало волнение. Она словно стояла рядом с учеником, которому вот-вот сдавать экзамен. — Что там твоя подружка? — спросил он, скривившись. — Я ничего не помню. Рей игриво вздернула брови и принялась разглаживать пиджак у него на плечах: — А что с ней? Ты мне скажи, ты же ее повез домой. Я с вас обоих в шоке, конечно. Как ты в таком виде машину вел вообще! Фойербах на заговаривание зубов не повелся. Он спросил, теряя терпение: — Так что было? — Ну… До главного не дошло, расслабься. Ты сказал, что не можешь. Вил посерел, а Рей едва сдержала просящийся наружу смех. — Что значит «не могу»? — проговорил он, пробуя эту фразу на вкус. — Не хочешь. — Я?! — Так и было! Я сначала подумала, она тебя с кем-то спутала. Говорю: «не может этого быть!» А ты, оказывается, просто зайчик! Сказал, что ты не свободен. Я поражена до глубины души! Вил стоял такой напряженный, будто на плечи ему положили тяжеленный мешок. Взглянув в окно, Рей увидела, как по небосводу волнами плыли бордовые полосы зарева. Рассвет был не за горами, но солнечные лучи землю прикосновениями еще не ласкали. Вил пустился в красках описывать вчерашние разборки, не брезгуя крепким словцом. Рей слушала, а уши у нее горели от гнева. Нервно дергая цепочку от жалюзи, она даже не могла найти слов, чтобы успокоить Фойербаха. Отец Ника, скорее всего, ничего не станет предпринимать, чтобы постоять за сына. Еще более вероятно, что Ник ничего не скажет, лишь бы не тревожить и без того больную мать. — Я дам денег на скейтборд, — наконец сказала Рей, в надежде хоть так искупить вину Мэтта. — Не надо, я сам. Ты знала про Сабрину? Про Сабрину? Что про Сабрину? Вил так быстро соскочил с темы, что Рей потеряла путеводную нить и судорожно вспоминала последнее, что помнила про эту девушку. Попытка позвать ее на похороны Карен не увенчалась успехом. Старый номер был недоступен. Скорее всего она о случившемся даже понятия не имела. Иначе бы приехала. Точно бы приехала! Их вечерние чаепития теперь были только флером прошлого, который Рейко иногда накидывала на обстановку в гостиной, чтобы не сойти с ума. За исключением малышки, она была в этом доме единственной женщиной, и ей иногда очень не хватало девичьей компании. Раньше они собирались втроем и подолгу играли в настольные игры, обсуждая школу, косметику и их мальчишек. Сабрина так заразительно смеялась, что нельзя было не поддаться ее задору, и Карен обычно хохотала, даже не углубляясь в соль шутки. Рей оглядывалась на дни, проведенные вместе с ними, и не могла поверить, что Карен больше нет. Еще вчера она была здесь. Стояла с Кевином на кухне у плиты и всегда приносила на пробу для Рейко самое румяное печенье. Память сгладила бугры воспоминаний, и теперь Рей любила думать о Карен, как о живой. Она где-то жила, просто уехала. Как и Сабрина. Вместе с ними из дома пропал уют и последняя надежда наладить с Мэттом контакт. Когда Вил рассказал, что ей следовала знать, перед глазами заметались белые мушки. Он повторил сказанное еще раз, а оно так и не укладывалось в голове. Ее словно ударили бревном по хребту. — Не может этого быть! Вил! Я тебе говорю, этого быть не может! — ей захотелось прислониться лбом к прохладному стеклу. — Господи! По нему тюрьма плачет! Фрэнк сошел с ума?! — Тише! — Что «тише»?! Ну что, «тише»?! Завтра он пойдет и кому-нибудь в школе в голову стрельнет! А мы будем за него заступаться! Он же у нас золотце. Давай, иди, попробуй объяснить Фрэнку, зачем ты обидел его сокровище. Послушает, как считаешь? Фойербах разделял ее негодование больше, чем обычно. — Вряд ли. Разговор бесполезный. Думал, пистолет у него забрали. — Черт знает! Сегодня забрал, завтра снова даст. Если вообще забирал! Он у себя. Я с тобой не пойду. Я уже их видеть не могу! Надо покормить Холли и буду собираться. Там в холодильнике в контейнере твой обед. Рагу и рыба. Вил брезгливо скукожился. — Я что, наказан, мам? — Рей прыснула, но Фойербах быстро передавил ее вновь нарисовавшийся на горизонте позитивный настрой: — Ты не говорила со своим Кевином? — О чем? — О Карен? О Пэйдж? Пришлось подавить грубость. — Я не насилую его разговорами. — А может, стоило бы? Кева было видно отсюда. Он болтал в чашке чайным пакетиком, а у Рей при взгляде на него сердце дробилось на осколки. Конечно, она могла бы надавить, только зачем? Чтобы окончательно сломать? Беседовать с психологом он отказывался, пусть и сходил по ее настоянию один-единственный раз. Это ничего не дало. Даже сделало хуже. Большую часть приема он прорыдал, ничего не сказав толком, и плакал всю дорогу до дома, пытаясь скрыть от мачехи слезы, уставившись в стекло. Ей было тошнотворно гадко. Возможно, еще хуже, чем мальчику. Она бы отдала все, чтобы снова сделать его по-детски счастливым, пошла бы на что угодно… но воскрешать из мертвых она не умела. — Рей, — Вил примирительно погладил ее руку, видя, что подруга готовится защищать сына от нападок. — Твой пацан что-то знает. Вдруг он ждет, когда ты спросишь? Школа, 15:42 Мэтт хотел посмотреть, как эта сука будет разговаривать с ним наедине, без Фойербаха. Она иногда попадалась ему на глаза в коридорах, но ее все время преследовал Мартин. Вместе они составляли печальную картину из двух унылых отшельников, провоцирующих у Мэтта лишь гадливый смешок. Вечно серьезный, сосредоточенный до складок между бровей, Гилмор и его новая коротконогая подружка, бледная мелкая моль. Ее въедливый взгляд Мэтт запомнил в деталях. Зеленый цвет радужек был похож на болотную тину. Выколоть бы ей эти глазки и в назидание остальным повесить себе на шею как ожерелье. Мартин отпал только после занятий, но тут на горизонте нарисовался фриц. Пока девчонка натягивала рукава куртки, он стоял рядом, опершись плечом на шкафчик. От его сладкой улыбки воздух вокруг превращался в сахарную вату. Еще немного и Мэтт блеванул бы на пол. Из кармана у его пассии выпала жвачка, и Фойербах в лучших джентльменских традициях присел, чтобы поднять потерю. Слишком долго не поднимался. Решил заодно и шнурок ей перевязать. А потом рука, уже совсем не по-джентльменски, порхнула на хрупкую лодыжку и скользнула вверх по тонкому капрону колготок. Девушка дернулась, чтобы избежать прикосновения. Лицо, напоминавшее зардевшийся бутон, выжимало из себя ярость. Она пошла к выходу, а Фойербах, провожая ее заливистым хохотом, недолго стоял на месте и двинулся следом. Все как будто ослепли! Фриц сидел перед ней как дрессированная собачка, а народ только удивленно косил глаза. У Мэтта раскалывалась черепушка. Боль тянулась от затылка и терновым венцом опутывала всю голову. В заднем кармане брюк завибрировал телефон. Мачеха надрывалась. Как чувствовала, звонила и звонила! Три, четыре раза, пять… Деловая шмара! Хотелось швырнуть мобильник об пол, когда он видел на экране ее номер. Отец купил себе куклу для секса, отмыл ее от дерьма, нарядил в дорогие тряпки, а она вдруг стала командовать в их доме! Мэтт тоже иногда представлял, как трахал ее. Особенно, когда она орала на него или отчитывала. Его так и подмывало представить свой член у нее во рту. На парковке он увидел, как девчонка села в джип, а Фойербах еще долго стоял, разговаривая с парнем, который вышел из салона автомобиля. Молодой высокий брюнет в сиреневой толстовке, похожий на патлатого гитариста. Он привез фрицу кофе и совсем не торопился уходить, хотя недовольная физиономия мелкой дряни, заметная сквозь стекло, яро кричала о желании поскорее отбыть домой. Они были похожи как родственники, и Мэтт наконец-то понял, почему Фойербах так над ней трясся. Сидя в машине, он фантазировал, как прикольно было бы разорвать горло этой суке своими зубами. Прям как банку с газировкой. Наверняка у нее тонкая кожица. Он бы впился в нее клыками и рванул с оттяжкой. Кровь бы брызнула ему на лицо, а он бы слизал ее. Почти получалось представить вкус — солоновато-ядреный ржавый металл, немного вяжущий язык. Фойербах ушел обратно в школу, а Мэтт не удержался… Поехал за джипом. Они жили рядом. Всего пара кварталов и на месте. Небольшой четырехэтажный дом в спокойном районе. Такой же, как и множество похожих строений поблизости. Первый подъезд. Дверь открыли ключом, никаких кодовых замков. Мэтт подождал. Они поднялись и на втором этаже зажегся свет. Квартира вычислялась легко. Сложно было другое — что у них за семья? Если большая — это проблема. Если нет — нужно выяснить расписание каждого. Парень наверняка брат. Где он работает? Когда уходит и когда возвращается? Это будет нетрудно. Несколько дней слежки и Мэтт все узнает.