Больница, воскресенье, 04:22
Фойербах маячил перед Ви туда-сюда как заевшая секундная стрелка. Девочка сидела у окна, недалеко от стойки регистрации, то и дело бросая на него косые взгляды. — Сядь, — приказала она, не выдержав. — Ты уже бесишь. Ее недовольное лицо с раздраженным румянцем походило на сморщенный персик. Да, надо было сесть... Диван прогнулся под его весом. Вил почти в один заход скурил на улице пять сигарет, но никотин не помог. Пятка нервно застучала по плитке. Ви вздохнула, опустив веки. — Как думаешь, что случилось? Перед глазами стояло грязно-бурое пятно, кляксой расползавшееся по асфальту. Мешанина из снега и крови. Никаких следов вскрытия на джипе не оказалось. Ключи, припорошенные снегом, валялись у переднего колеса. Тот, кому нужна машина, взял бы ее. — Я сейчас не могу ни о чем думать. Их общее предположение висело в воздухе лезвием гильотины, но пока Фойербах и правда был не в силах это обсуждать. Не мог забыть, как Эрика грузили в карету скорой помощи, как он лежал на боку бездыханный, словно покойник. «Набрал ваш номер? — удивилась молоденькая уставшая врачиха. — Тогда парень крепкий. Ничего, выживет. Вы родственник?» Он ляпнул не задумываясь, первое, что пришло на ум. Уже потом осознал реальное положение вещей: никакой он не родственник, а так, пятая нога собаки. Без их старого ворчуна было не обойтись. После того, как тот сменил милость на гнев, они еще ни разу не виделись, поэтому Вил заранее готовился собрать все тумаки. В утренних сумерках больница тоже казалась сонной. Иногда кто-то из медперсонала приоткрывал одну дверь и быстрыми перебежками проскакивал в другую. Светало. Крошечный праздничный ангел хитро поглядывал на них со стойки в холле, замышляя что-то, о чем никто не догадывался. Ви клевала носом, и Фойербах, видя, как ее подбородок дважды соскочил с приставленной руки, подвинулся ближе. — Ложись, — предложил он, подставляя плечо. — Нам тут еще долго торчать. Бирн отвернулась из принципа, а он из принципа не отстранился, дал ей несколько минут на раздумья. В этот раз — выиграл. Ее голова нашла в нем опору. От удовольствия он расползся как растаявшее желе. Сидел горделиво-счастливый, словно ему на колени пихнули щенка и приказали не шевелиться. Из ушей буквально текли расплавленные мозги. Он даже слегка успокоился, зато чувствовал себя совершеннейшим идиотом. Виви ерзала, устраиваясь поудобнее. Глубокое сопение убаюкивало не хуже колыбельной. Сон и Вила заманил в свои сети. В приемной разрывался телефон. Автоматические двери отворялись снова и снова, впуская внутрь ледяное дыхание ветра. Вил озяб. В полудреме ему почудилось, что ко лбу прислонили кол и вбили прямо между бровей. Он поднял голову и увидел старика, больше напоминавшего разъяренного гризли. Судя по безумным глазам, тот готовился задрать его насмерть. — А ее зачем притащил?! — громыхнул дед, видя у Фойербаха на коленях мирно спящую Ви. Та вздрогнула и села, растирая веки. По ощущениям Вил проглотил ежа. Он вскочил, протянул старику руку, но рукопожатием его не наградили. Мистер Хэйз с отвращением глянул на ладонь, словно ей прежде вытирали задницу. Ви пошла в атаку. — Это я его притащила, — встряла она, делая их положение еще губительнее. Фойербах незаметно убрал пальцы в карман джинсов. — Помалкивай! Тебя никто не спрашивал! А ты, — кивнул ему дед, — идем-ка! Ноги пошли в отказ. Ви до скрипа впилась ногтями в обивку дивана. Чтобы ее посмешить, Вил накинул себе на шею невидимую удавку и разыграл удушение. Вместо улыбки Ви приложила к виску два пальца и выстрелила. Чем дальше его уводили, тем сильнее он напрягался. Наконец, решительно агрессивный, бордовый от давления, старик остановился за поворотом. Там, где не было лишних ушей. Вил попробовал напустить на себя привычный нахально-расхлябанный вид. Не смог. Он был уверен, что разбор его полетов начнется с Ви, поэтому резко крутанул колесо оправданий. Сверкающая стрелка попала на его любимый вариант. «Скажу, что женюсь!» А что? Женится, да. Когда любовь к Мел трещала по швам, брак казался ему лучшим решением — перевернуть страницу, пойти на новый виток. Теперь женитьба сгладила бы все шероховатости между ним и семьей Ви. Мать Мелани встала в памяти до безобразия живо. Старая швабра, которая за два года не сказала ему ни одного хорошего слова. И вот опять! Опять его ненавидели. Опять он был неугоден, недостоин. Дед был ниже на целую голову. В любое время года он носил на лысине кепку и сейчас зыркнул на него из-под козырька. — Давай, все как есть говори. Башку не морочь мне, — Фойербах взял низкий старт, но сигануть не успел. — Это твои дружки?! Это ты постарался? Смысл вопроса дошел до него с опозданием. — Что, схавал?! — дед зло закряхтел, видя его растерянность. — Не ждал? А я про тебя все знаю, паршивый ты отморозок! Узнал бы пораньше, никакой тебе работы в школе! Тебя оттуда надо поганой метлой гнать! И эту же метлу тебе в жопу сунуть! Понял, ты?! Учитель переебанный? Вил уменьшился до размеров оловянного солдатика. — Ну?! Чего?! Воды в рот набрал?! — Понял. От него пахло табаком, старостью и гневом. — Раз понял, слушай. Чую, без тебя тут не обошлось. Так что имей в виду, Фойербах. Отвечать будешь ты! — он сложил пальцы в форме решетки и мигнул зеленым глазом в получившееся отверстие. — Видал такое? Тебя там заждались. Похолодела спина. Ничего толкового в свою защиту он сказать не мог. — Да вы что, мистер Хэйз! Может, я и отморозок, но я ваших внуков... Эрик мой друг, если бы я знал, этого бы... — Слышать не хочу и не слышу, чего шамкаешь! Я пержу громче! — Я все узнаю, — откашлялся Вил. Голос у него снова стал не хуже кремня. — Что значит «узнаю»? Лоха не строй из меня! Ты мне сделай так, чтоб этого больше не было! Я своих внуков не позволю уродовать! Если не разберешься, я тебя самого в бараний рог сверну. И тебя, и всех твоих дружков, — Фойербах кивнул. Дед почесал здоровенной ручищей щетинистый подбородок. — Куда твоя деловитость подевалась? По порткам растеклась? И еще... Шестое чувство нашептывало, что это «и еще» не понравится ему больше, чем все уже сказанное. — Свой хуек держи на привязи. А то потом будет у меня в кармане лежать. — Не влезе… Щеку ошпарило. Отрезвляющий шлепок больше походил на воспитательный отцовский удар. Не больно, но неприятно. Будто комара прихлопнули. — Не забывайся! Шутки пошутишь с подружками, они тебе там в рот посмотрят, посмеются. А мою девку портить не дам! Фойербах молчал, чтобы не накалять обстановку еще сильнее, хотя остатки выдержки уже давно оплавились и закапали горячим воском прямо ему на ботинки. — Я тебе не Эрик. Лапшу твою на ушах держать не буду. Все, проваливай! У меня из-за тебя колено разнылось. Вил развернулся и быстро пошел обратно, перешагивая через две плитки. Ярость собиралась на пояснице бисеринками пота. — Фойербах! — позвал старик снова и зашелся противным хриплым кашлем. — Машину отгони. Я потом водить не смогу. Когда мистер Хэйз доковылял до него, то уже не выглядел резвым. Он моментально осунулся, даже постарел. Красное лицо пылало как обожженное, и уголки губ сползли вниз. Вил, подавив в себе обиду, попробовал помочь ему присесть, но снова сделал что-то не то. — Уйди нахой! — отмахнулся старик, грузно плюхнувшись рядом с внучкой. Ви по-прежнему сидела на краешке дивана, сложив пальцы в замок. В пижаме она больше напоминала уставшего ребенка, чем взрослую девушку. Она смотрела то на него, то на деда, явно пытаясь угадать, о чем они говорили. Фойербах постарался стереть с физиономии кислую мину. — Забери ее! — запыхтел старик, переступая через собственную гордость. Он тоже чувствовал на себе пристальные взгляды. Девочка попробовала огрызнуться в ответ: — Я не... — Поедешь! Тебе тут делать нечего! На, — ей на колени швырнули ключи. — Из дома — ни шагу! И чтобы сразу позвонила! — Фойербах подобрался, когда очередь дошла до него: — А ты без фокусов! Поставил машину и пшел вон! Ви не решилась перечить, хоть и намеревалась дежурить в больнице до победного. — Вам точно ничего не нужно? — уточнил Вил больше из вежливости. — Нужно! Чтоб ты с моих глаз убрался подальше. Уйдите к чертовой матери! Я хочу побыть с внуком. Фойербах отвернулся, видя, как дед спрятал глаза за козырьком кепки. На веках у него набухли слезы.Дом деда, 05:38
Дверь с рождественским венком напоминала крышку гроба. Ви смотрела на нее через лобовое стекло, сглатывая горечь. Всю дорогу Вил молчал, а Бирн глядела на него украдкой и даже немножко жалела. Дед будто запихал ему в рот ложку дегтя. Фойербах выглядел обиженным ребенком, которого обругали по ошибке. Надутый как индюк, он важно рулил, ни на что не обращая внимания. Пришлось воздержаться от подколов. День был не тот. Да и от старика он, наверное, уже получил сполна. В гараже джип встал на место как влитой. Ви вышла из салона и опустила автоматическую дверь с помощью пульта. Щелкнул выключатель. Здесь пахло пылью и машинным маслом. Дед свое святилище любил нежно и трепетно. Лампа под потолком разбрасывала свет на острые углы стеллажей с инструментами. Напряжение скакало: было то слепяще-светло, то совсем тускло. Древний велосипед подпирал стену, в надежде пригодиться в будущем, а на крючке у пола висел шланг, напоминавший длинную пятнистую змею. Лишние звуки не просачивались внутрь и не выходили наружу. Фойербах встал, облокотившись на бампер. Любопытство так и подмывало узнать, о чем они в тайне шушукались. Ви прислонилась рядом. Достаточно близко, чтобы увидеть, как у него дрогнул кадык. — Что он тебе сказал? — Ничего хорошего. Волнуется за Эрика... И обещал выпустить мне кишки, — усмехнулся он и добавил: — Почему-то родственники симпатичных мне девушек не в восторге от перспективы со мной породниться. Нутро вспыхнуло как фитиль. Будь здесь подземный ход, Ви прыгнула бы в него, не отягощая себя раздумьями, как Алиса в Страну Чудес. Пришлось притвориться, что последняя фраза до ее ушей не долетела, но Фойербах все не затыкался. — Мать моей бывшей знатно нам нагадила. Выжрала Мел все мозги. Так меня ненавидела. «И где она, твоя Мел?» — с издевкой подумала Ви и сразу вспомнила старый снимок в резной рамке, стоявший на комоде в его спальне. В их общей спальне. Наверное, он все еще любил ее. Не так же просто берег фотографию. Лампочка моргнула. Глаза метнулись к потолку слишком поздно: комната погрузилась во тьму. Фойербах, подыхая от злорадства, засмеялся как шакал: — Твоя злоба вышибла пробки, — сказал он, будто читал у нее в голове сводку новостей. Не слушая его, она ощупала карманы в поисках мобильника, но там было пусто. — Кажется, телефон потеряла. Посвети, я открою дверь. Яркий луч фонарика проткнул густую темноту. Ви достала ключи и нажала кнопку открытия. Ворота не поднялись. Она нажала ее снова, до отказа, пока не заныл ноготь. Фойербах подошел ближе. — Was? Не работает? — Не могу открыть! — Какая досада! Короткий сон и стресс притормаживали работу мозга. Ви только теперь поняла, что без электричества механизм поднятия работать не будет, но продолжала перебирать все возможные клавиши. Зачем она вообще закрыла чертову дверь?! — Надо приподнять снизу, — шепнула она Фойербаху. — Думаешь? Попробуй. Его шуточки сидели у нее в печенках. Она глянула на него, едва сдерживая раздражение. — Звони... — и вдруг замолкла, увидев, чем он светил. — Ты обалдел?! — до боли знакомый чехол на мобильнике был лучшей подсказкой. — На сидении лежал, — Вил повертел аппарат у нее перед носом. — Вот и подцепил. Глаза, блестевшие как два кристалла, сквозили коварством. Тени подчеркнули тонкие насмешливые губы. — Как ты его разблокировал? — Видел твой пароль. — Дай сюда! Фойербах увел руку, смеясь. Ви сделала вторую попытку, наперед зная, что не дотянется, пока ей не позволят. Осознание прыгнуло на нее со спины и сковало цепями страха. Сейчас снова что-то произойдет, что-то плохое... Пульс вихлял резкими кривыми изгибами. Она вцепилась Вилу в локоть, боролась уже не в шутку, а со всей силы. Хотела сделать ему больно. Фонарик потух. Фойербах игрался — то уводил смартфон за спину, то поднимал повыше, а потом и вовсе спрятал куда-то в одежду. Ви рыскала по внутренним карманам его куртки. Зрение отключилось. Руки на автомате перекинулись на джинсы и спустились ниже пряжки ремня. — Оп! Осторожнее! — гоготнул Фойербах. — Это не телефон. Но если погладишь, может и завибрировать. Ви отшатнулась. — Gospodi! — Что ты сказала? Паника заткнула трахею камнем. Девочка попыталась стряхнуть с себя накатившую дрожь. Гараж прокурили насквозь, и дым вился под потолком горьким маревом. Ден перебросил другу ее мобильник. Подкинул повыше, чтобы она не смогла перехватить его на лету. — Мне нужно позвонить папе. Он меня заберет. Дай телефон! — А то что? Ты заплачешь? Лоб покрылся испариной. Блеклая дымка наваждения поползла между стеллажей. В куртке стало тесно. Чужая ладонь легла на плечо и придержала крепко, но аккуратно. — Эй! — Ви сжалась в комок. Задним числом она все еще помнила, кто стоял рядом, но это знание скрылось в тени испуга. — Что такое? Сердце дрожало. Она словно сидела в кресле аттракциона и ее швыряло вверх-вниз, испытывая на прочность. Гараж сделал три оборота вокруг своей оси. Ви зажмурилась, чувствуя, как кольнуло в висок. — Ne trogay menya! Зачем ее снова здесь заперли? В этот раз все будет еще хуже... В этот раз все будет еще хуже. В этот раз все будет еще хуже! В конце мая было жарко. Вечером, даже после захода солнца, не отступала духота. Ни ветерка. По кустам стрекотали сверчки. На дне рождения подруги пили все, и Аня, повинуясь неожиданному позыву, не осталась в стороне. Просто не хотела привлекать к себе лишнее внимание упрямой трезвостью. Попробовала первый раз. Сначала приторный коктейль в банке, потом самое дешевое вино из пакета. Кто-то из одноклассников пошутил: — Баборуб тот еще! Не налягай. Два пластиковых стаканчика на жаре — и от нее ничего не осталось. Зато вдруг захотелось танцевать. Уходить никто не спешил. Ближе к ночи на речке рассасывался народ, и вечеринка разгоралась ярким пламенем. К тому моменту Ани, как сознательного человека, больше не существовало, хотя ее оболочка выплясывала на песке вместе со всеми. Промежуток между четвертым стаканом и сидением в камышах из памяти вырвали с корнем. Рыженькая Маргаритка торчала с ней у воды. Гладила по спине, когда ее тошнило в реку. — Ничего-ничего, тебе полегчает. Точно говорю! Первый раз у многих так. Рита была ее подругой еще с детского сада, одноклассницей и соседкой по даче. Аня пришла сюда ради нее. Ритку она любила, а всех остальных здесь не переваривала. В классе ее дразнили отшельницей и зазнавшейся тварью. Угадали. Всех их она ненавидела. Образ Риты в сознании почти потух, но волосы горели огнем, как и прежде. Теперь она напоминала ей кого-то другого. Кого-то, кого Аня узнала уже в новой жизни. Или та другая всегда напоминала о Рите. — Чего тут у вас? — Анчоусу плохо. — Блюет? — Ей бы домой. Денчик, проводи, будь другом. Ой, нет! Аня возвращаться не хотела. Суббота. В доме ждали папу. Ссора, в которой она бросила ему в лицо страшное обвинение в смерти матери, почти закончилась кровопролитием. Он замахнулся на нее кулаком, но не ударил. Зря. Потом она часто думала, что лучше бы ей тогда врезали. — Лады! Все равно у вас тут тухляк, а не туса. Ден ей нравился совсем немного. Еще до того, как умерла мама. Когда у нее было время на глупые чувства. Поэтому она пошла с ним... Не побоялась. Ви заметалась, отступая, и задела локтем подвесную полку. Коробка сорвалась вниз. К ногам градом посыпались гвозди. — Стой! — шикнул Фойербах, схватив девчонку за капюшон. — Verdammt! Стой, говорю! Поранишься! Она ударила быстрее, чем успела подумать. Била наугад, не целясь. — Scheisse! Ты меня покалечишь! Ден был Риткиным братом. Очередной плюс в карму. Аня знала его давно и не думала, что он может причинить ей вред. — Ну ты и налакалась! Мое почтение! Он сам начал курить в десять и после школы мог залпом выпить банку пива. Среди подростков этого было достаточно, чтобы считаться кумиром. Ден никуда не ходил без своей свиты, всегда имел под боком кого-то из друзей. Вот и тогда его дружок увязался за ними. Аня не придала этому значения. Ей было даже лестно, что они решили так о ней позаботиться. Этого парня она видела второй раз в жизни, но Ден называл его «клевым чуваком». Он, в отличие от них, жил в деревне на постоянной основе. Учился в колледже где-то в городе и каждый день мотался туда-обратно. И если Ден еще напоминал школьника, то его друг уже выглядел мужчиной. Гараж принадлежал ему. По пути они взяли еще выпивки, но Аня больше не пила. Сарай, в который их привели, ей не понравился сразу. Старая покосившаяся развалина. Машины не заезжали внутрь уже давно. На оголенном проводе болталась лампочка, а в центре стоял продавленный вонючий диван, впитавший в себя все запахи этого мира. Хозяин представил его с гордостью. — Мой траходром, — сипло засмеялся он. — Трахаюсь тут, чтобы бабка уши не грела. Только она все равно чует — любит малину обломать. После таких заявлений она сидела на этом диване через силу, на самом краешке, держа ладони на коленях. Ден пил. Его приятель — Макс, достал из карликового холодильника банку консервов, а потом выудил из ящика стола нож. Добротный, охотничий. — Видал? — обратился он исключительно к парню. — Дядя подарил. Острый, я ебу! Таким и свинью завалить можно. Хренак по шее и хана! Взгляд погладил блестящее лезвие. Аня представила его у себя в руке. Наверное, тяжелый. — А ты чего такая кислая, малышня? Молчишь? Не интересно тебе с нами? — Интересно, — улыбка получилась напряженной. — Да она это, — вмешался Ден, — вообще не любительница трепаться. Лучше бы они и дальше не проявляли интереса к ее персоне. Интуиция нажала тревожную кнопку, но Аня побоялась уйти, побоялась спровоцировать их на агрессию. Понадеявшись, что сможет улизнуть тихо, когда они напьются сильнее, она решила, что убежит в первый подвернувшийся момент. — Хикка, что ли? — Хуика! — обрубила девчонка. — О-о! Базара ноль! Давай научу метать ножи? — Мне вызывать экзорциста или что делать? — иронично усмехнулся Фойербах и снова вышиб ее назад в реальность. — Долго ты будешь там стоять? Ви лишь теперь увидела перед глазами угол стены. Пальцы, сжимавшие на груди куртку, одеревенели. — Так и обосраться можно, слушай. Промазала. Снова! Нож ударился рукояткой о балку, испещренную рубцами, и упал на пол. — Тебе нужно расслабиться, — Макс опустил теплые руки ей на плечи. Сначала помассировал, якобы она сильно напряжена, потом погладил. — Левую ногу — вперед. Правую руку перед собой. Лезвие — ее продолжение. Не сгибай запястье. Он придержал бедро, правильно поставил локоть. Аня оглянулась на Дена, но тот курил, не обращая на них внимания. Ей было неловко заявить о своем личном пространстве. Вдруг он вел себя так со всеми? Вдруг ей просто казалось, что это как-то неправильно?.. Футболка осталась на речке. Макс подцепил пальцем бретельку купального лифа, прошелся вдоль позвоночника влажной как улитка ладонью. Аня дернулась, выронила нож, и только тогда почувствовала, как полегчал задний карман шортов: придурок выхватил телефон! — Эй! — он свистнул Дену. — Лови! Защитник, на которого она понадеялась, был уже пьян. Они швыряли мобильник друг другу и ржали, пока Аня металась между ними раздразненной собачкой. Макс поднял нож и мастерски крутанул его в руке. Острие кольнуло Аню на уровне поясницы. — Сядь. У нее задрожали ноги. Она не послушалась. Так и стояла, замерев, как статуэтка, облепленная воском. Противный запах прелого тела напоминал аромат кипяченной тряпки. Пахло грязной одеждой. Макс размашистым движением схватил девочку за волосы, дернул прямо у корней, с оттяжкой. Боль, резкая и долгоиграющая, будто в голову разом впились сотни иголок, парализовала окончательно. Колени подогнулись. На диван Аню швырнули уже без препятствий. — Не бей, — попросил Ден, видя, как она испуганно сжалась, закрывшись ладонями. — В ней весу килограмм сорок... Аня рванулась к двери, но сразу ощутила на предплечье чужие пальцы. Они ползли по коже как склизкие щупальца, оплетая все тело. Сердце в груди свернулось пугливым птенцом, а после чуть не проломило ребра. Ден дернул ее на себя и усадил на колени. — Тише! — замурлыкал он ей на ухо. — Я приберег для тебя местечко. Чтобы привстать, Аня уперлась ему в бедра, впиваясь в джинсы ногтями. Макс навис над ней уродливой тенью. Свет падал ему в затылок, и лицо было темным пятном, облепленным сальными волосами. Глаза сияли как два стеклянных шара. Он схватил ее за подбородок и сжал челюсть. В горло набили вату. — Ничего, — сказал он, оценивая, — сойдет. Жаль, сисек нет, — в рот толкнулись два пальца и оттянули щеку. Аня прикусила их до крови. Терпкая сладость растаяла на языке. — З-зараза! Ребро ладони врезалось в шею. Отрезвило болью. — Сказал же, не бей! — вздохнул Ден, изображая участие. — Мне ее еще потом домой провожать. Его член упирался в крестец. Она чувствовала его сквозь шорты и сквозь ткань чужих штанов, но ничего больше не видела. Гараж размыло от слепящей жгучей росы, капающей с ресниц. Макс дернул завязку купальника, а Аня только всхлипнула вместо крика, чувствуя на груди шершавую ладонь. — Слезы — лучшая смазка! — заржал Макс. — Сама же хотела, че теперь рыдаешь, а? Не хотела бы — не пошла с нами. Я вас, маленьких шлюшек, знаю! Все недотроги, пока на член не насадишь. Ща посмотрим, как запоешь! Ден заломил ей руки. Поднимал повыше, чтобы мышцы сводило до судорог. Аня искусала все губы, лишь бы не кричать. Он хотел перевернуть ее, подмять под себя на диване, но она не давалась. Извивалась прямо у него в захвате. — Погодь! — его дружок приспустил купальные шорты. — Пусть сначала пососет. Только смотри, сука! Не кусайся! Иначе я тебе быстро зубки прорежу. Будь благодарна. Уж лучше мы, чем тебя какой-то старпер оприходует. — Дура… ты! Н…е тр… ону… тебя! Ви была в аквариуме. Она знала, что с ней был здесь кто-то еще, но кто конкретно — не помнила. Он говорил, а она собирала его фразы по кусочкам. Воздух стал густым как кисель. Ви глотала его ложками, но это не помогало. Крыша давила на голову. Гараж сжался до размеров спичечного коробка. Она сползла по стене вниз, ткнулась лбом в угол, обхватив колени. «Эта мерзкая свинья заслужила! Я не виновата! Пап, не кричи! Я не хотела! Не плачь… Перестань, пожалуйста! Пожалуйста, перестань! Ты же знаешь, что он заслужил! Он заслужил! Заслужил! Заслужил! Это он виноват! Ритка теперь тоже думает, что я тварь! Разве я тварь? Ну?! Скажи мне! Разве я не хорошая? Ты же говорил раньше! Зачем ты меня обманул?» Рука на горле запрещала дышать. Дырявый подлокотник был единственным, что Аня видела перед собой. — Чур, я первый! — Дырки две, не боись. Успеешь. Все происходило не с ней. Это было не с ней. Аня вздрогнула, когда к ней прислонились. Жар кожи обжигал. Сочившийся член был прямо у нее между ног. Она ощущала его — влажный, дрожащий, и в ужасе сжимала бедра. Не знала, кто из них двоих это был. Ее ткнули в обивку. От запаха солярки, насквозь пропитавшей диван, замутило снова. — Узенькая как котенок… Бля… не могу! Нож валялся на полу под столиком, и свет бликами струился по лезвию. Одно скольжение по венам и все закончится. Главное, резать быстро, а думать уже потом. В дверь забарабанили. Сначала тихо, потом все настойчивее. — Че надо?! — заорал Макс, чтобы его услышали снаружи, и добавил, разочарованно: — Я почти присунул. Ден, боясь, что она закричит, навалился на нее всем телом и душил, зажав ладонью нос и рот. — Отец звонит, — донесся голос снаружи. — Ты не берешь трубку. Макс проверил телефон. У мобильника села зарядка. — Ща иду! — гавкнул он, но его не услышали. — Да иду я! Иду! Отвали! Это был ее шанс. Ден был слишком пьян, чтобы видеть достаточно. Она подняла нож и спрятала под грудью. Сталь холодила кожу как тонкая льдинка. — Ща приду. Держи ее! Она позволила ему еще несколько секунд близости. Ослабла, сделав вид, что передумала, что действительно хочет. — Ты же целочка, а? Да? Да, же? — проворковал он. — У меня целок еще не было. Даж не знаю, как с вами… Не трепыхайся, чтоб не больно. Я с тобой аккуратно. Он отстранился и зазвенел пряжкой ремня. Аня фыркнула. — Не понял, — Ден наклонился ближе. — Че ты сказала? Я не услышал. Она выхватила нож. Не поранила. Только ткнула ему в подбородок. Он отшатнулся на другой конец дивана, а справившись с испугом, улыбнулся, пьяно кося глаза: — Ты зачем так? Я с тобой по-хорошему, ласково, а ты… Могу тебе и в ебло дать ваще. Он сделал выпад, чтобы отнять оружие силой, но Аня кузнечиком соскочила с сидения. В страхе подпустить его к себе, она приложила лезвие к шее. Ден засмеялся, но улыбка быстро сошла на «нет». — Не смеши! Прирежешься, дура? Давай! Я посмотрю. Дрогнули пальцы. Ей и впрямь хотелось его напугать. Боль пришла с опозданием. Нажим был слишком сильным. По ключице потекла густая теплая струйка, а в воздухе закружился запах соли. — Ебанашка! — парень подскочил к ней, чтобы схватить за плечи, и затряс как тряпичный флажок. — Дай сюда! Ну! — Ден вдруг сам подался вперед, грозя напороться на острие. Аня отдернула руку. — Тупая шваль! Отъебись! Ты меня не ударишь! Не сможешь. Спорнем? Давай-давай, я жду! Давай, бей, сука! Давай! Человек хрупок как фарфор. Один удар ножом и он рассыпается. Тело — ненадежный друг. Ден корчился, давясь бордовой слюной, и смешно выдувал кровавые пузыри. Дырки в горле походили на жабры, а он сам на рыбешку, в отчаянии заглатывающую кислород. Аня ткнула в старую рану еще раз, ковырнув там кончиком ножа: — Какая узенькая! Прямо как котенок! Вил сидел рядом. Его присутствие стало ощутимо, когда угомонилось дыхание. — Ну, у тебя и приходы! Часто с тобой такое? Пижама, влажная от холодного пота, липла к телу. Ви спрятала лицо, уткнувшись в колени. Легкое прикосновение пробежалось за ухом щекоткой, а потом зашуршало хрустящим фантиком. — Guck mal! — удивился Фойербах. — Что это? Зачем ты носишь за ушами конфеты? Виви улыбнулась измученно, радуясь, что в темноте этого было не разобрать, и наугад схватилась за его большую теплую ладонь, которая сразу сжалась как мышеловка. — Это фокус для пятилеток. — И кого это волнует? Кроме таких зануд, как ты? Длинные пальцы не хотели отпускать ее руку. — Сладость или гадость? — спросила Ви, дразня. — Отдай! Он послушался. Девочка громко катала сливочный леденец по зубам. — Хочешь… скажу, что я сделала? Почему я здесь? В густом мраке лицо Фойербаха различить было почти невозможно. — Забей. Я знаю. — Эрик тебе сказал? — Nein. Naturlich nicht. Я не идиот, Виви, хоть ты и считаешь меня идиотом. Люди не сбегают в другие страны под новыми именами от скуки. Надо либо задолжать кому-то много бабла, либо убить. Как я понял, денег у тебя нет. — И ты не хочешь знать, почему? Как это было? — Он тебя обидел? Вил ни разу ее не перебил, да и отреагировал спокойнее, чем она ожидала. Она будто сидела в исповедальне, и священник за ширмой решал, стоило ли отпустить ей грехи. — Каждый раз кажется, что уже всяких мразей повидал, и каждый раз новая находится. Туда ему и дорога! Счастливо гореть в Аду. — Ты что, верующий? — Нет. Если б верил, хотел бы, чтоб они там все жарились. — «Они»? Я, по-твоему, в Аду гореть не буду? А ты? Считаешь себя хорошим человеком? — Я не пример для подражания и до хорошего человека мне далеко. Но есть мрази и похуже меня. И даже хуже тебя, ужас на крыльях ночи, — Ви уронила голову ему на плечо. — Что теперь всю жизнь себя корить? А жить когда? Вчерашний аромат парфюма все еще угадывался у него на коже. Вил расстегнул молнию на куртке и подпустил девочку ближе, а она даже не успела подумать — сразу прижалась к нему трусливым цыпленком, шумно дыша. Пальцы ей не принадлежали. Чужие, будто пришитые, они почему-то жадно обхватили его шею. Вил дышал медленно, но совсем не сопротивлялся. Даже не шевелился, боясь спугнуть ее. Ви отпрянула. Тепло его тела угасало прямо у нее на ладонях. — Можешь потрогать, — сказал Фойербах, возвращая ее руку себе на плечо. — Это почти бесплатно. Она отклонилась, но темнота по-прежнему слепила глаза. — «Почти»? Теперь уже он накинул ей на шею удавку из собственных рук. Только они не душили. Коснулись осторожно. Прикосновение прокатилось волной и рассыпалось мурашками на затылке. Большой палец расчертил широкую полосу поверх шрама у нее над ключицей. — Да. Почти. Ви дернулась, но быстро обмякла, чувствуя в волосах жар его дыхания. Нужно было что-то сказать. Прекратить это. — Так нельзя, — промямлила она на выдохе, когда его губы коснулись ее где-то за ухом. Улыбка превратилась в щекотку. — Не хочешь? Ви не знала ответа. Она попыталась отвернуться, но Фойербах не позволил. — Не могу… Так нельзя! — снова повторила она как непреложную истину, хотя сама не была уверена до конца. — Можно, — стало душно как в бане. Его сердце пугающе настойчиво стучалось к ней в грудную клетку. — Если мы никому не скажем, никто и не узнает. Неужели ты ни разу об этом не думала? Скажи по-честному. — Думала. Она уже не соображала, что говорит. Зачем она сказала ему правду? — Надо попробовать. Вдруг понравится? Мозг доносил отчет с опозданием. Она только собиралась возразить, а мягкие ладони уже были под кофтой на пояснице. Ви задрожала. Больше от предвкушения, чем от страха. Фойербах ткнулся носом ей в щеку. — Как леденец? — спросил он. — Сладкий? — Что?.. — Ви про конфету уже не помнила. — Да. — Дашь попробовать? Она по памяти достроила в воображении его озорные глаза. «Какие у тебя красивые белые ресницы!» Подбородок у него был шершавый, а губы нежные. По всему телу прошлась томная, нетерпеливая вибрация. Вил целовал быстро. Влажный язык сразу стал диктовать, что ей делать, — следовать за ним в каждом движении, в каждом вдохе, отвечать, когда требуют… Комната будто ожила, зацвела яркими пятнами. Ви испугалась своей реакции. Она отпрянула, втянула шею и почти завернулась в узел. — Извини… За что она извинялась? За поцелуй? Или за то, что разорвала его? — Ничего, — облизнулся Фойербах, издеваясь. — Я на это не жадный. Локти тряслись. Она наощупь пересчитала пуговицы на планке его рубашки. Семь. Семь… Наверное, столько же ударов пропускало сердце в одну жалкую секунду. Оно ухало как безумное, и Вил это слышал. Он надвинулся на нее снова и сказал утверждая, а не спрашивая. — Надо повторить. Для верности. Только помедленнее, чтобы распробовать. Поддаться и вновь получить возможность дотрагиваться до него было даже приятно. В конце концов, это просто поцелуй. Они ничего не значат. Даже когда из-за них немеют ноги, а губы горят, дожидаясь нового касания. Зачем она придавала этому столько значения? Они еще долго сидели обнявшись. Вил держал ее на коленях как огромная плюшевая игрушка, которая вдруг ожила от поцелуя хозяйки. Он молчал, уткнувшись Ви в шею, и тяжело перекачивал кислород. Девочка пропускала его волосы между пальцев. Удивительно, что они были настолько мягкими. — Надо звонить деду, — сказала она, с прискорбием оглядывая их тюрьму. — Не можем же мы торчать тут до вечера. — Сейчас, — отозвался Фойербах, сдавливая объятия. — Ты так приятно пахнешь. Он зажег фонарик и пошел к выходу, а потом вдруг обнаружил что-то наверху, под потолком. Дернул трос без единого колебания. Дверь со скрипом поползла вверх. Ви обомлела. На нее будто направили струю воды из пожарного шланга. — Т-ты... т-ты... ты что?! — беспомощно выдавила она, готовая прогрызть дырку в полу, чтобы забиться туда стыдливой мышью. — Ты все это время знал, как она открывается?! Фойербах щурился от попавшего внутрь света, но его хулиганская усмешка слепила не хуже. — Ты меня не спрашивала. Если бы она могла, то сожрала бы его заживо, проглотила целиком, но она только стояла, полностью обездвиженная. — Ты мерзавец! — Я этого не стесняюсь, — Бирн грозно затопала по лужайке. — И даже на чай не позовешь? Вот так вот! Облапала, сорвала поцелуй, использовала... и выставляешь вон! И это я-то мерзавец?! Чувствую себя таким грязным! Ты хоть мне позвонишь? — Не надейся! Вслед ей понесся довольный хохот: — Я пожалуюсь Эрику!