Дом семьи Кэрриган, 11:20
Чем больше семья, тем больше с ней хлопот. Агата проснулась еще затемно и с тех пор ни разу не присела. Сперва — семейное фото у рождественской елки. Мама заколола ей волосы бантиками, как семилетней. Как Бриджит. Но та была этим вполне довольна. — Опять без вашего брата будет фотография! — причитала женщина, вкалывая украшение в прическу младшей дочери. — Ай! — ойкнула девочка и зачесала голову, чтобы боль прошла быстрее. — Прости, зайка. Все, давайте, вставайте! Агата, твой подарок в синей коробке! Джим! — закричала она, чтобы муж спустился со второго этажа, но отец семейства больше всех ненавидел традиционные семейные фотосъемки. — Джим! Иди сюда! Мать была вся на нервах и на это было две причины: первая — Том не приехал вовремя, хоть и божился закончить с учебой еще позавчера; вторая — в доме ждали бабушку по отцовской линии и тетю Эллу, ее двоюродную сестру со всем выводком детей и внуков... Господи! Когда Агата обзаведется своей семьей, ей никакого дела не будет до родственников, которых даже невозможно запомнить! Как только они сделали десять, а то и пятнадцать однотипных фото, мама села в кресло подле елки, и скрупулезно стала выбирать из них лучшую, чтобы отправить друзьям и, конечно же, родственникам. В кухне зазвонил телефон. Агата еще не выпила утренний кофе, а дядя Питер уже звонил из Лондона, чтобы поздравить их с Рождеством. Потом позвонила мамина подруга и еще одна мамина подруга, и обе говорили без умолку, пока Агата накручивала на палец витой провод. Стоило им сделать передышку, как девушка сама начинала болтать до сухости во рту. С шести часов утра мама стояла у плиты, чтобы обеспечить сытый праздник всем гостям. Дом пропитался ароматом томленных в вине мандаринов и сухофруктов. Агата сидела за барной стойкой и в беспамятстве лепила печенье. Казалось, через ее руки прошло штук сто, не меньше. В большое створчатое окно был виден задний двор, а за низеньким забором, увитым обнаженными ветвями вяза, различалась улица, объятая снегопадом. Дом стоял почти на окраине, но даже в такой глуши в этот день попадались целые семьи, спешащие на горку, расположенную чуть дальше, ближе к лесу. Компании друзей маршировали туда, вооружившись санками и ледянками. Все вокруг были счастливыми. В прошлом году они с Пэйдж полдня катались на коньках прежде, чем погрузиться в пучину семейных застолий, а теперь Агата была вынуждена лепить дурацкие, нескончаемые печенья и слушать, как причитала мать. Отлетев в прошлое, девушка не заметила сестру, в упор смотрящую на нее. Бриджит водрузила на стул клетку с грызуном. — Со Снежинкой что-то не так! — пожаловалась она. Мышка больше не крутила колесико. Она лежала в крошечной норке, устало хлопая агатовыми глазками. Мордочка сплюснулась, но взгляд был осмысленным. — Она помирает, — безразлично заключила старшая Кэрриган, заглядывая в клетку. Усики подрагивали. Зверушка тяжело вздохнула и зажмурилась, словно собиралась проронить первую слезинку. — Неправда! — вскрикнула Бриджит и заслонила от сестры мышкин домик. — Просто она заболела. — Да. Так всегда и бывает. Мышки болеют и умирают. Эти гады мало живут. — Сама ты... — девочка обернулась, дрожа в плечах. Глаза, смотревшие на Агату, потемнели от гнева. — Гадина! — Это ты мелкая гадина! Сдалась мне твоя мышь! Сама с ней возись! — Ну и буду! Я папе скажу! Поедем к ветеринару и ее вылечат, понятно?! — Нет, не вылечат! — передразнила она. — Не вылечат! Меж прутьев проникли детские пальцы. Бриджит подхватила клетку и зашагала прочь. — Лучше помоги лепить печенье! — Помогу! Но не тебе! Разъяренный топот еще долго разносился по коридору, отдавался скрипом ступеней, звучал стонами половиц. Позвонили в дверь. Внутреннее чутье вопило, что это был Том. Агата очень надеялась, что это был он. Но на крыльце вместо брата стоял мальчишка. — Привет! — поздоровался Ник, почти не взглянув на нее, и без разрешения прошел внутрь. — Бриджит дома? Можешь позвать? Надо же! Даже причесался! С ним такое бывало редко. — Бриджит! — крикнула она, недовольная ролью зазывалы. — Бриджит! К тебе пришли! С перил наверху свесилась темноволосая голова с бантиком на макушке. — Кто? — Мальчик. — Ник! — уточнил недовольный гость, поморщив нос, словно его заставили лизнуть лягушку. Агата проигнорировала поправку. Она отряхнулась от муки и устало присела за стол. Настроение падало почти так же стремительно, как столбик термометра, прикрепленного с другой стороны окна, а милое воркование ребятишек этому способствовало. — Я тебе это... рисунки принес. Ну, те, которые порвались, — шелестя бумагой, Ник достал из рюкзака листки. — Склеил вот, прогладил. Почти как новенькие. — Правда?! — Бриджит выхватила у него из рук свои творения. — Спасибо!.. — пока мальчик боролся с неисправной молнией, взгляд Бри нервно скакал от его лица к полу и обратно. — Останешься? Мама печет пирог. — А можно? — Ма-ам! Можно Ник останется? В кухне что-то грохнуло, и с характерным скрипом закрылась дверца духовки. — Конечно, пусть заходит, — мать появилась в проходе, вытирая руки о передник. — Здравствуй, Ник. Ой, какой ты нарядный! Настоящий джентльмен. Идемте, я вам положу поесть. Когда дети ушли, она обратила внимание на Агату. — Ты чего скуксилась, котенок? Пойдешь куда-нибудь сегодня? — девушка молча помотала головой. — Ребята твои не придут? Мартин? — пришлось уставиться в телефон, чтобы не отвечать на вопросы. — Что-то он совсем перестал к нам ходить. Вы больше не дружите? Позови сама. Не хочешь? Мать сдалась, решив не мучить ее пустыми разговорами. Ну и хорошо. Агата уставилась в телефон и стала бездумно пролистывать новостную ленту. В центре гостиной стол уже был застелен яркой красной скатертью, и бутылка вина на углу подмигивала игривым бликом. Может, и был человек, которого она хотела бы пригласить. Только он не согласится. Нет, не Мартин. На общении с ним она уже поставила крест и даже не надеялась подняться в его глазах. Ви не заходила в сеть с ночи. Агата думала написать ей короткое, ни к чему не обязывающее, поздравление, как другим знакомым, но не осмелилась. Заявка в друзья, поданная еще несколько недель назад, висела не просмотренной. Почему? Она же дружила с Пэйдж! Чем хуже Агата? Второй звонок в дверь. Теперь точно Том! Она сразу бросилась брату на плечи, не дав отдышаться с дороги. Знала, что потом его переманят мать и мелкая надоедливая пиявка. — Тише, я сейчас упаду! — хохотнул он, обнимая ее в ответ. Том выглядел даже не уставшим, скорее замученным. Под глазами расплылись тени. Отросшие грязные волосы снова были неумело перекрашены потемнее и подвязаны резинкой. Том уже три года учился в другом городе, но по-прежнему работал в папиной автомастерской. Ежовые рукавицы отца не давали ему дышать полной грудью. Несколько раз в неделю он катался туда-обратно по часу, чтобы родителям было спокойнее. Мистер Кэрриган сам платил сыну зарплату, следил, чем тот живет, и отслеживал расходы. Агата делала только хуже, изо всех сил стараясь забыть слова Алека. Его печальный вердикт не шел из головы. На какие деньги Том покупал бы наркотики? «Просто он хотел тебя задеть, — твердила себе Агата. — Или нет? Или ему виднее?.. Том всегда был «тихим» наркоманом, вдруг он снова подсел? Но почему тогда папа не заметил?» Для их образцовой семьи это было трагедией. Отец по-быстрому запихал сына в лечебницу, и целый год они врали, что Том уехал жить к родственникам. Оттуда он вышел другим человеком. Так Агате казалось раньше. Мама снова выскочила в прихожую. Жадно набросилась на сына и даже издала трогательный всхлип, утонувший в его толстовке. Том выцедил улыбку, пока она поправляла ему прическу и целовала, смаргивая накатившие слезы. Отец тоже вышел. Услышав всеобщий гомон, спустился со второго этажа, шаркая тапочками. — Мы еще со вчерашнего дня ждем, — сказал он, в широком жесте хлопнув Тома по спине. — Мать извелась вся. Присела на уши со своей готовкой, хотела побаловать. — Твой любимый пирог испекла. У Агаты сводило скулы. Она стояла рядом, облокотившись на стену, и ковыряла ногтем обои. — Идем скорее, иначе я чокнусь, — зашипел Том, когда родители оставили его в покое. — У меня для тебя подарок. Он завалился на кресло в гостиной, а сестра встала над ним, одним глазком заглядывая на дно сумки. Рюкзак был забит до отказа. Том засучил рукава, чтобы удобнее вытаскивать сменные вещи. Вены были чистые. Агата подметила это с облегчением, хоть и знала, что он никогда не кололся. — Ого! Кто это тебя так? — А! — на предплечье красовались три продольные царапины — поджившие, но все еще припухшие, с бордовой корочкой запекшейся крови. — Свирепая машина. Саданула как зверюга, — ему на лоб упала челка, и Агата ласково заправила прядь. — Ты хотела спросить что-то еще? Глаза к ней ожесточились. Нетрудно оказалось отыскать в ее помыслах потаенное зерно. Для правды не нашлось сил. — Ты так редко приезжаешь... — Не приезжаю, потому что папа меня и так на работе дрючит. Без него вздохнуть спокойно нельзя! — он протянул ей продолговатую коробочку. — Вот. Подарок, — Агата моргала, сжимая и разжимая пальцы. — Прости, просто... я скучаю. Том притянул ее к себе. Он почему-то все еще пах машинным маслом. — Знаю. Я тоже, — совесть прищемила ей сердце. Наверное, зря она снова послушала Алека. — Посмотри, что там. А мелочь где? Чего не встречает? В коробке лежал серебряный браслет, увитый голубыми камнями. — Очень красиво, — сказала Агата, надевая украшение на запястье.Дом деда, 20:34
Голова превратились в чугунок. В висках пульсировала кровь, и белый шум затушил все звуки. Люди в телевизоре открывали рты, но Ви смотрела немое кино, в котором фоном раздавался смех. Смеялись над ней, она в этом была уверена. Ей и самой хотелось над собой посмеяться. Весь мир отдалился, ушел на второй план. В дебрях подсознания Ви пробыла до черноты. Сквозь тюль в гостиной можно было наблюдать, как темень подкрадывалась к дому, до кровавых подтеков разрывая небосвод. «Как ты могла?!» Предатель неугомонно дрожал в груди. Она впервые за долгое время пыталась поговорить с ним напрямую, задавала миллион вопросов, но ответы оставались неопознанным тайным шифром. Что там выстукивало это проклятое сердце? Лучше бы его не было! Лучше бы она его вырвала и растоптала! «Почему он?» — спрашивала Ви одно и то же. Огненный шар под ребрами издевался, отбивая по венам две буквы. Он, он, он. В полусне ей мерещилась бывшая Фойербаха, сияющая ангельским светом. Красивая как с картинки, даже лучше, чем на том фото, она сидела рядом в ожерелье из собственных слез. — Радуйся, да! Радуйся! Пока он тебя любит, потом тоже изменит. Вот увидишь, точно изменит. Эта его любовь долго не продлится. Ты будешь мучиться, ты не сможешь, как он. Раз и все! Ты так не сможешь... — упреки переходили в крик. — Ты слабачка! Ты же обещала держаться! Ты же знала, что так будет! Почему ты ему позволила?! Я думала о тебе лучше! Надо было вырезать чувства в зародыше, пока они еще не окрепли, пока они не зажили отдельно от нее. Надо было остановиться. Дверные петли натужно застонали. Ви прогнала наваждение. Дед пыхтя переступил высокий порожек у входа. — Иди, — забухтел он, вытряхнув что-то на пол. — Забодал! Еще буду я с их кошаками возиться! Ви юркнула под плед, лихорадочно сжав закоченелые пальцы ног. В позе эмбриона она все еще видела перед собой велюровую спинку дивана и молилась, чтобы ее траурное уединение никто не нарушил. Щеке стало мокро. Соленая влага пропитывала наволочку. Надежды не оправдались. Старик с грохотом сдвинул дверь-купе и бесхитростно спросил: — Спишь? Ви не подняла головы. От злости хотелось разорвать подушку зубами. — Как Эрик? Дед сразу перешел на русский: — Моими молитвами и моими деньгами будет как новенький. Давай, иди вашему кошачьему пидору сральник застилай. Макбет забился под ванну и сидел там, навострив уши. На ласковые зазывания и колбасные приманки он не купился. Ви умылась, но из зеркала все равно смотрела опухшая рыба-капля. — Поскули-поскули, бедняжка, поменьше поссышь, — сказал дед, услышав, как она хлюпала носом. — Я вот не реву белугой, хотя у меня вся семейка — бестолочи. Только ходи и решай чужие проблемы! Каждое слово Ви новой бусиной нанизывала на проволоку своего терпения. В итоге дедовы причитания слились для нее в нерасчленимое месиво недовольства. — Долго вы с фрицем будете ходить как шерочка с машерочкой? Уже нитку промеж вас не продернешь! Щеки зацвели багрянцем, а спрятать их за волосами не вышло. Ей больше не хотелось оправдываться. Глупые отмазки прозвучали бы вдвойне жалко, ведь она прекрасно помнила, как от прикосновений Фойербаха сбивалось дыхание. «Перестань сейчас же!» — Разве не ты говорил мне не цапаться с ним? На кухне дед раскладывал по тарелкам оливье. Пришлось сесть, чтобы не плескать в завязавшийся разговор новую дозу горючего. Ви подперла подбородок рукой и поковырялась в салате, расшвыряв кубики моркови зубьями вилки. — Во-от как мы запели! — он так заорал, что перебил телевизор. — Я не говорил тебе вертеться перед ним как побля... Девочка вскинула глаза с вызовом. Хотела услышать это прямо в лицо, но старик не продолжил, только оглушительно стукнул по бортику салатницы ложкой. Чуть посильнее — мог бы и расколоть. — Я перед ним не вертелась! Стальной хребет ее голоса подломился у основания. Прозвучало не очень-то убедительно, хотя это была чистая правда. Дед не слушал. Он наклонился над духовкой и сквозь толстое стекло смотрел, как внутри загорала фаршированная утка. — Он же тебе нравился, — ввернула Ви. — Кто?! — старик выпрямил спину. — Бандюган этот проклятый?! — Не ври. Не нравился бы, ты бы меня с ним не пустил. И машину бы не доверил. Он рывком скинул с плеча кухонное полотенце. Опять залился краской, будто в него плеснули бокал вина. — Он бандос! — видимо, по растерянному взгляду внучки он понял, что ей такие подробности не сообщали. — Не знала, дурища?! Эрик тоже не знал, теперь в больнице с пробитой башкой чалит. Ви перестала жевать. Чешуя горошин заскрипела на зубах, и язык выковыривал ее из впадин. Сказать было нечего, зато подсознательная зараза никак не затыкалась. «Ха-ха! Можно подумать, ты не догадывалась! Все ты знала! С самого начала ты все знала». — Он же учитель. — Ага! И отморозок на полставки. В спор она не вступила. Аргументов для оправдания Фойербаха катастрофически не хватало, а некоторые и вовсе работали против него. Теперь ясно, почему в качестве наказания он повез Алека в лес, как будто со всеми хулиганами поступали именно так. Почему дед не открыл ей глаза раньше?! Почему она свой секрет немцу доверила, а он правду о себе утаил?.. — Как ты узнал? — А вот! Узнал! Справки навел. Из духового шкафа долетал аромат печеных яблок, но аппетит пропал. Раз дед сделал ей поддельные документы, мог и про Фойербаха разузнать. Только зачем? Боялся за нее? Хорошо, что сейчас он больше хлопотал над уткой, чем над внучкой, и не увидел, как она подтерла с ресниц соленое подтверждение очередного разочарования. — Пашет на Драммонда, на нашего местного заправилу. Он тут все торговые центры к рукам прибрал. Мутные дела ворочит. Вот и набрал себе сосунков, вроде вашего Фойербаха, чтоб они для него деньги из должников вышибали. Кусок конструктора удачно встал в позицию. Поэтому они с Мэттом были знакомы задолго до того, как Вил начал преподавать в школе. Ви ничего не ответила. Дед придвинул к ней стакан на длинной тонкой ножке. — Не буду, — заупрямилась она. — А чего? С дедом пригубить — это тебе не на танцульках лакать? Разрешаю сегодня. Настолько отстойного праздника у Ви еще не было. Гирлянда, обмотанная по карнизу, праздничного настроения не прибавляла, а маленькая елка у телевизора выглядела убого. — Тебе бы тоже не стоило. С твоим-то давлением! Он ее не послушал. Шампанское забурлило, разбрасывая брызги из кратера бокала. Дед сел рядом, тяжело дыша. В воздухе звенела долгая напряженная нота. Ви понятия не имела, о чем с ним разговаривать. За нее это всегда делал Эрик. Старик тоже поглядывал на пустое место между ними и вздыхал с надрывом. Главное, не настаивал на общении. Ви ни о чем другом, кроме Фойербаха, не могла думать. Утка была единственным спасительным оплотом в море безбрежной неловкости. — Ножку? Удивительно, что дед помнил ее предпочтения. Разрезая птицу, он стоял к Ви спиной. Она видела, как от натуги напрягалась морщинистая шея под воротничком клетчатой рубашки, и поднялась, чтобы подать тарелку. Кусок едва поместился. — Спасибо, — он отмахнулся, подернув крупными ноздрями. Лампа под потолком кидала ему на облысевший затылок раздражающе-слепящий блик. Дед явно не понял, к чему была благодарность. С недовольного грубого лица напротив смотрели ее зеленые глаза. Ладонь потянулась сама, обхватила за плечи и погладила его, будто отогревала. Старик напружинился. — Я знаю, ты хочешь как лучше. С Эриком все будет хорошо. Не волнуйся так за него. Он глядел с недоверием, но Ви не отдернула руку.Дом семьи Драммонд, 20:57
Рей хватило одного взгляда, чтобы понять — Вил был в шаге от взрыва. Она попятилась, пропуская его в дом. — Что случилось? — Где он?! Фойербах побежал вверх по лестнице, перешагивая на ходу две ступеньки. У Рей кольнуло в груди. Она растерянно оглядела наряженный стол, на котором дрожали огни свечей, и припустилась следом. — Успокойся! — шипение полетело ему вдогонку. — Вил! Прошу тебя! Сегодня праздник, у меня через час гости придут! Она поймала его за рукав уже на втором этаже, у комнаты Мэтта. Фойербах дернулся рывком и чуть не переломал ей ногти. — Объясни по-человечески, что случилось! — Этот ублюдок напал на Эрика. Башку ему проломил! — Что?! С чего ты взял?! Зачем ему это? Два треснутых блюдца в обрамлении ресниц уставились на нее с немым негодованием. Безмолвная от ужаса, она наблюдала, как Вил пытался попасть внутрь. С первого раза ворваться не получилось. Он решил вышибать замок с ноги. — Ты не знаешь этого точно, ты не можешь... Дверь с грохотом отскочила. Дыра от крепления зияла на откосе кровоточащей раной. Мэтт сидел к ним спиной, наяривая рукой в трусах, пока на экране в развратных позах выгибались две обнаженные девицы. Из наушников доносились сладкие, тягучие стоны. Рей отступила, мечтая ослепнуть. Обернувшись на звук, Мэтт увидел позади Фойербаха. Влетев внутрь боевым снарядом, тот схватил в углу хоккейную клюшку и встал у «доски почета». Свет играл на стене золотом медалей. На боках кубков серебром искрились блики. — Ты хуле тут забыл?! — пробасил Мэтт, подтянув штаны. — Уж точно не на твою дрочку пришел смотреть. Вот, решил оценить достижения, — Вил подцепил прямым концом палки связку ярких разноцветных лент. — У меня тоже есть. В шкафу лежат. Не так много, правда. Я их своим горбом заработал, а не деньгами папашки. Гроздь медалей звеня рухнула на пол. Вил ковырнул ее мыском ботинка и зашвырнул под шкаф. У Рей затряслись поджилки. Она уже знала, что худшего не миновать, и мозг отодвинул ее от происходящего за кулисы. На негнущихся ногах она вошла и прикрыла дверь. Мэтт рванулся с места разъяренным быком, но Вил откинул его, выставив перед собой клюшку. Драммонд оступился, врезавшись спиной в компьютерный стул. Устоял. Крюк уперся ему в солнечное сплетение. — Чем ты его ударил?! — спросил Фойербах. — Куда дел? Внутри у Рей стучало не сердце, а из стороны в сторону прыгала заводная лягушка. Мэтт молчал. У Вила тряслась рука. Рей видела в профиль его лицо — ноздри раздулись, верхняя губа поднялась, оголив верхний ряд зубов, и дрожала как у рычавшей собаки. Он замахнулся и сшиб со шкафа все кубки. Звон металла эхом вибрировал меж стен. Мэтт все не отвечал, а у Вила было мало терпения. Он полетел по комнате, превратившись в торнадо, запертое в замкнутом пространстве. Он с корнем вырвал из шкафа выдвижные ящики, раскидав по полу одежду, сбросил с полок книги, чтобы добраться до дальней стенки стеллажа, в клочки разорвал плакат, висевший у двери. Рей наблюдала, немая и бессильная, чувствуя, как ужас сдавливал легкие. Стащив матрас, Вил заглянул на дно кровати. — Опа! Смотри! Тут целая галерея! — Вил кинул за спину горсть фотографий и те закружились в воздухе как оборванные листы. — Бедолага! Как тебя девчонка обидела! Рей подняла одну фотокарточку. На ней была Сабрина. Она узнала ее, хоть та и смотрела со снимков черными дырами глаз. Обугленная фигура, выжженная зажигалкой из жизни Мэтта. Темное пятно боли. Брешь от большой любви, которую он заткнул ненавистью. — Или это я тебя обидел? Ну, так вот он я! Мэтт был до этой секунды неподвижным камнем. Опершись на стол, он ухмылялся мыслям, известным только ему одному. Но вдруг он ожил и бросился на Вила. От их падения комната вздрогнула, и ее хрип, просочившись в дверную щель, долгим гулом отозвался по коридорам. Пузырь, в котором отсиживалась Рей, лопнул. Она закричала, но ее не услышали. — Хватит! Перестаньте! Кулак Вила рассек воздух и врезался Мэтту в челюсть. Драммонд отхаркнул ему в лицо слюнявый сгусток крови. Он попробовал ударить в ответ или хотя бы удержать Фойербаха на месте, но ни то, ни другое не получилось. Вил был сильнее. Или злее. А может просто Мэтта оглушил удар. Вил оказался сверху. В руку к нему снова попала хоккейная клюшка. Он прислонил ее к горлу Мэтта и надавил, чтобы перекрыть кислород. Драммонд сдавать позиции не хотел. Рей видела, как от натуги у него скрючивались пальцы, державшие палку на расстоянии. Вил поднажал еще. Мэтт натиск не выдержал. Он был весь багровый и сипел, задыхаясь. На шее ручейками змеились напряженные вены. Рей продолжала молчать, хоть и понимала, что должна вмешаться. Или нет? Сабрину защитить было некому. — Хватит, Вил! Ты его задушишь! — Надеюсь! Дверная ручка сделала оборот. В проеме показалась взлохмаченная мальчишеская голова. Когда Рей подскочила, чтобы закрыть сыну обзор, Кевин перебросил взгляд от схватки к перепуганному лицу мачехи. — Уйди, солнышко! Уйди, пожалуйста! Иди к себе. — А где папа? — Сейчас должен прийти. Лучше иди вниз, ладно? Жди его. Она почувствовала дрожь в локтях, лишь когда подтолкнула его к выходу. Колени ослабли. Рей вообще не знала, почему до сих пор держалась прямо. Суставы превратились в желе. Шум возни стих. Драка закончилась, но Рей поняла это скорее по напряженной стойке мальчишки. Пульс подстроился под ритм чужих шагов. Рей чувствовала, что это был не Вил. Первое, что она увидела, обернувшись, — его глаза. Из них черной смолой капала ненависть. — Нет! — Кевин вдруг оказался быстрее Мэтта. Он вышел вперед, чтобы заслонить Рей. — Ты обещал! Фойербах медлил специально. — Было условие, — отчеканил Мэтт. — И ты его нарушил. А она даже не твоя мать. Просто гнилая шлюха. Кев сгорбился. Рей машинально обхватила его за плечи и прижала поближе к сердцу. Ей было почти все равно, что думал о ней старший пасынок. Пусть! Кевин съежился как котенок, готовый защищать свою территорию: — Замолчи! Заткнись! — А я говорил тебе, что он знает! — раздался позади Мэтта хриплый смешок. Вил явно обратился к Рей, но она не могла ничего ответить. — Давай, Кев! Расскажи, о чем еще мы не в курсе! Но мальчик только поник. Плечи у него опустились, мышцы расслабились. За челкой больше нельзя было разглядеть его лицо. Мэтт презрительно фыркнул: — Что такое? Трусливое ты чмо! Язык откасал? Ну, дафай! Расскажи! Расскажи, им понравится! Нет, не хочешь? Только за юбку этой шмары цепляться мошешь? Ощущая ползущую по гортани злобу, Рей рявкнула не своим голосом: — Закрой рот! Первый и последний раз предупреждаю тебя, Мэттью... Он таращился сквозь нее, сделав вид, будто перед ним пустое место. Рейко вовремя осеклась. Увидела, как просияли его глаза. Остаток речи пришлось сглотнуть. Фрэнк стоял в проеме, держа в левой руке коробку с тортом, подвязанную атласной розовой лентой. — Какого хрена тут творится?! В дурацкой растянутой шапке с помпоном на макушке он производил впечатление уставшего лыжника. Придя с холода, он не успел согреться, и все еще был общипан морозцем. Заледеневшая борода таяла в домашнем тепле, покрываясь каплями влаги. Они все замерли как шахматные фигуры в человеческих обличиях. Рей даже представлять не хотела, что за картина открылась мужу в первую секунду. Наверняка крики были слышны даже снизу. В комнате царил хаос. Мэтт и Вил, моментально опухшие от ударов, превратились в уродливых орков. Она сама, будучи на грани истерики или сердечного приступа, позабыла все слова и буквы, и крепко стискивала сына, готового в любой момент начать новый раунд на перевернутом ринге. — Что с вами?! На полчаса в магазин отошел! Что с рожами?! Совсем озверели?! Фойербах! Мэтт сразу всунулся в разговор. Треснувшая губа раздулась и мешала ему отчетливо говорить. Он быстро сорвал гневную маску и надел другую: брови сползли, сделав его печальным. — Пап, смотри на замок! Тфой пес фшифый прибежал и снес дверь! Я сидел, а он залетел и начал тут фсе громить! У него софсем уже башню клинит! — Фрэнк, не слу... — Ти-и-ихо! — загрохотал старший Драммонд. Рей послушно закрыла рот. — Заглохните оба! Вил? — Ваш ненаглядный сынок напал на моего друга. И лучше бы ему сказать зачем. — Что?! Ты уже нажрался, я никак не пойму?! Мэтт? Правое нижнее веко у Мэтта подрагивало. — Я никого не трокал. Тфоему фрицу в башку моча толбит! Рей даже на расстоянии слышала, как от ярости у Вила крошились зубы. — Чем докажешь? — спросила она, подметив, как черты лица Мэтта заострились вновь. — Ночью тебя не было дома, ты ушел в десять, а вернулся в пять утра. — Почему я должен доказывать?! Пусть фот этот фаш фашист доказывает там что-то! Я был у друзей! — Дай номер друзей, я им позвоню. Не было бы повода, никто бы к тебе не пристал. А от тебя уже можно ожидать чего угодно. Ты ведешь себя как свинья, ты всех достал! У тебя нет границ, нет никакого барьера! Ты не знаешь своего места, ты... Рей ничего не успела понять. Прежде, чем она с облегчением подумала, что наконец-то выговорилась, Кевин вскрикнул: — Пап! К скуле словно прислонили утюг. Она уронила голову. Казалось, лаковые туфли с острыми мысками стояли на полу отдельно от нее. В запястье впились горячие детские пальцы. Рей погладила тонкие ноготки. Слова Фрэнка донеслись до нее откуда-то издалека: — А твое место где?! Напомнить?! Я дал тебе все! А тебя просил об одном — полюбить детей!.. Мэтт скалился, пересчитывая языком зубы. Убедившись, что отец не видел, он сжал в кулак правую руку и несколько раз ударил по ней левой, будто заталкивал внутрь здоровенный болт. Дальше — как в кошмаре. Звук битого стекла рассыпался на осколки. Рей вспомнила про Вила в последнюю очередь. «Господи! — подумала она, глядя на его окровавленную ладонь, в которой был зажат кусок стакана. — Он тебя убьет!» Вил отшвырнул Мэтта со своего пути и бросился на отца семейства. Удар в лицо был такой силы, что Фрэнк повалился назад, запнувшись о складку ковра. Фойербах не рассчитал. Судя по сдавленному стону, руке было больно ничуть не меньше. Мэтт бросился на защиту, но быстро передумал. — Сидеть! — гаркнул ему Вил, как дрессированной собачке, и приставил к шее Фрэнка кривой осколок. — А то раз! И все! Кровищи будет! Вытирать устанете, — он ближе наклонился к Фрэнку и прорычал, глядя на него в упор: — Как? Понравилось? Что вылупился? Давай! Попробуй поговорить со мной в таком же тоне! Драммонд отплевывался кровью. Нос у него искривился, сдвинулся под кожей. — Ты — сукин сын! — Не ожидал? Думал, ты и твой выблядок будете моих друзей по очереди перебирать, а я постою в сторонке и посмотрю?! Nein! Так не будет! Мэтт, пыхтя от бессилия, тоже ввернул словцо: — А я говорил, что он ее трахает! Личинка твоя хоть от бати? Или тоже от него? От смеха у Рей заскрипело в груди. Она не знала, как сдержалась, но выстояла мужественно. Кевин зашевелился впервые после того, как ее наградили пощечиной. — Этого никогда не было. Вил — мой друг. — Я... тебя... сопляка неблагодарного... из говна подковырнул! — просипел Фрэнк, задыхаясь от бешенства. — Я тебя... как родного тут принимал! Ты, чмырь никому ненужный, забылся! Кому ты обязан?! Где б ты был, если б не я?! Если б она за тебя не попросила, ты б сидел и дальше в своей помойке, граф облеванный! Без квартиры, без машины и с голой задницей! А ты мне тут стекло в глотку пихаешь?! Вил надавил сильнее. — Договор был — два года. Я их отработал, они закончились восемь месяцев назад. Так что не надо мне перед мордой хуем махать — все было честно. Так вот. Я сейчас уйду и не дай бог мне узнать, что ты свой сегодняшний подвиг повторить решишься. Помни! — он постучал по виску костяшкой пальца. — Эти два года я хорошо работал! И ты, жирный старый ублюдок, будь благодарен, что ее не воротит, когда ты к ней прикасаешься. Verstehst? — Ты-ы! Мне-е! Еще угрожать будешь?! Пош-шел вон! Вон отсюда! Вон из моего дома! Фойербах встал и сделал шаг к двери. — Na endlich! А то уже не могу ваши рожи видеть. — Убирайся нахуй! — полетело ему в спину. — Какую тварь на шее пригрел! Ты у меня попляшешь еще! Еще будешь прощения вымаливать, просить, чтобы все назад вернулось! Со шкафа слетел купленный торт. Ботинок Вила придавил его к земле, с треском ломая пластмассовую коробку. Кремовые цветы завяли, а пряничный человечек, торчащий из бисквита, сложился пополам. — На, пожри! — он пнул крошево в сторону Фрэнка. — Можете с сынком на пару у меня на клыка взять! Рей выпорхнула в коридор, не обращая внимания на крики. Она не чувствовала ни рук, ни ног, зато в облаке бешенного рева, повисшего в комнате, прекрасно расслышала, как Кев сказал отцу: — Из-за тебя она тоже уйдет! Как мама. Спальня Мэтта снова заходила ходуном. Фрэнк орал и стены дрожали как хрупкие лепестки. — Она тебе никто! Я — твоя семья! Понял?! А она просто чужая тетка! Внизу воздух был свежее. Рей снова оглядела стол, будто с того момента, когда видела его в последний раз, прошла целая вечность. Вил шел быстро и на каблуках за ним угнаться не получалось. — Стой! — вблизи она, наконец, рассмотрела его избитое лицо. Один глаз надулся сливой и сомкнулся под тяжестью верхнего века. — Господи! Немец осклабился. — Фигня! Я к этому привычный! А ты?.. Как? — Не надо было, — вместо ответа мужские пальцы нашли ее ладонь. Рей не удержалась — быстро обняла его, хоть и знала, что ему нужно идти. — Вил... — Он так уже делал? — Нет, — шепот щекотал ухо. — Лучше уезжай! Тебя здесь все равно ничего не держит. Хотя бы на время, пока он не остынет. — Пойдешь со мной? Он спросил так легко, словно она по-прежнему была свободной пташкой, которая могла распоряжаться собой как захочет. — Ты же знаешь, я не могу оставить детей. Уезжай! — Рей прижалась к нему сильнее. — Уезжай, слышишь?