Квартира Эрика, четверг, 22:39
Дождь плавно переходил в снегопад. Стекло, усеянное длинными влажными подтеками, слегка запотело и не давало толком разглядеть улицу. Ви еще раз перебрала все, что должна была положить в рюкзак, и проверила вещи и документы. Паспорт, остатки карманных денег, зубная щетка... мысли расползались в разные стороны как улитки. Она просто возьмет и уедет. Сбежит. Разве это честно по отношению к Эрику? Оставить его здесь, зная, что Мэтт может снова появиться на пороге их дома? Ей с трудом верилось, что его удержит замок. В воображении она проиграла все варианты развития событий. Пойти в полицию? Мэтта не за что задерживать. На двери нет следов взлома, нет его отпечатков. Камеры, висевшие на ближайших зданиях, были разбиты. Есть только ее слово против денег его отца, а они могли перевесить что угодно. Сказать деду? Ну и что он сделает? Тоже пойдет в полицию? Это замкнутый круг. Надеяться, что он успокоится, если они уедут? Эта надежда тоже почти угасла. Но... Ви приоткрыла дверь и высунула ухо в прихожую. На кухне работал телевизор, хотя Эрик собирался уйти еще час назад.«Он еще не ушел».
«Вил?»
«А если он никуда не пойдет?»
Фойербах не отвечал, поэтому она вышла на разведку. Эрик сидел за столом в домашней футболке и ел хлопья, черпая молоко из полупустой чаши. Как только Ви появилась рядом, он поднял глаза и посмотрел на нее тяжелым уставшим взглядом, будто натягивал тетиву, прицеливаясь ей в голову из лука. Он был как мрачное пятно на поверхности белоснежной глади. Ви чувствовала себя последней тварью. Лгуньей. Мерзавкой. Тем не менее она вошла и встала у холодильника, спиной ощущая морозную скорбь, волной идущую от брата. — Ты разве никуда не собирался? — спросила она, не поворачиваясь и изо всех сил стараясь не придавать этому вопросу никакого значения. — Не пойду, — рука так сильно сжала банан, что кожура заскрипела. Ви с грохотом задвинула нижний ящик. — А что? Если бы она топнула, вложив всю злость, четвертый этаж обвалился бы на первый. Зубы с остервенением рвали плоть фрукта, но тот был безвкуснее тофу. Замерев в неловкой позе у кухонных шкафчиков, Ви сделала вид, что тоже заинтригована дурацким шоу, где люди ели насекомых за деньги, но на самом деле, не могла смотреть ни на что кроме кошачьих мисок, задвинутых в угол. Черный пушистый клубок глядел со всех не расклеенных листовок, лежавших на подоконнике. Объявления кричали большими красными буквами: «Я потерялся. Откликаюсь на кличку Бандит, но вообще-то меня зовут Макбет. Если увидите, пожалуйста, позвоните хозяину, он меня очень ждет». Было легче пырнуть себя ножом, чем сказать Эрику правду. Ви соврала, что забыла закрыть балкон на ночь. Хотелось выть, видя, как Эрик ходит по району, вешая на каждом столбе дурацкие бестолковые бумажки. Он доверил ей самое беззащитное, самое невинное существо... И где же оно теперь? Ви отступила в прихожую, виновато ссутулившись. — Я знаю, — сказал Эрик ей вдогонку. Она подумала, он как-то узнал про кота и содрогнулась, чувствуя, как взвизгнуло сердце. — Прости. — Почему ты ничего не сказала? — Я не знала, как сказать... я... — Я по-твоему идиот?! По стенам пустили разряд тока. Ви даже не могла раскрыть рот, чтобы возразить. Эрик встал, уперев ладони в столешницу. Вены у него под кожей взбугрились длинными змеями. — Ты никуда не поедешь! Можешь разбирать свой рюкзачок. Это был выстрел в спину. Ви, наконец, поняла, в чем дело, и слабость окатила ее с головы до пят. Мозг твердил: «защищайся!», но язык отнялся. Она вдруг отчетливо увидела, какой врушкой предстала в глазах брата. Дед вешал на нее ярлык «вертихвостка», и Ви за него подписалась. Эрик надвинулся на нее, обезоруживая тоном: — Если он к тебе приставал, ты должна была первым делом сказать мне! Эрик загнал ее в капкан, и Ви чувствовала себя затравленным зверьком, попавшимся по собственной глупости. Где она ошиблась? Она явно прокололась, иначе и быть не могло. Не было ни одной мысли, подходящей для оправдания. Глаза бегали по потолку в поисках подсказок, но никто не додумался написать там мольбы, способные умилостивить Эрика. — Он тебя запугал? Ви уже не понимала, как все произошло. Тонкий лед, на котором они с Фойербахом стояли друг напротив друга, давно трещал под ногами. Потом он рухнул вниз, а она еще цеплялась, думая, что сможет выкарабкаться. Правда! Она считала себя сильнее течения, сильнее Вила, но... ей так хотелось поддаться. В этой борьбе против нее было двое — он и она сама. Как же тут удержаться? Скинуть с себя вину было легко — поддакнуть, обвинить во всем Фойербаха, ему не привыкать, стерпит. Но разве она не позволяла ему слишком много? Разве она не виновата в той же мере? — Может, я хотела?! — швырнула Ви претензию прямо в брата. — Я хотела! Понятно?! Может, это я к нему приставала?! Что ты? О таком ты не думал? Внутри все полыхало. Эрик, стоявший совсем близко, с испугом всматривался ей в лицо. — Чему тут удивляться? — спросила Ви, усмехаясь. — Разве ты не слышал, какая я шлюха? — Да что с тобой?! Если б ты сказала, его бы здесь больше не было! Ви оперлась на дверной косяк, и коридор плыл у нее перед глазами. — А я хочу, чтобы он был здесь! Голос у нее вдруг надломился, стал совсем низким, грудным. Больше походил на мужской. — Туда не ходи, этого не делай, веди себя хорошо! А я не хочу! На переносице у Эрика собрались гневные складки. До Ви постепенно начинало доходить, что она говорит что-то не то и не так, как должна бы, но бочка с порохом уже взорвалась. — Где вы были раньше со своими запретами? Что-то я не помню, чтобы вы обо мне вспоминали! А ты мне даже не отец! И не дед! Так что не надо меня учить, хорошо? Эрик так побледнел, что веснушки проступили на носу ярче обычного. — Хорошо! — гавкнул он. — Будь по-твоему! Не хочешь по-человечески — ради бога! Крик подействовал на нее хуже, чем постоянный ор деда. Эрик быстро юркнул в маленькую спальню, а Ви все стояла в коридоре, глотая воздух и с опозданием осмысливая собственные слова. Ярость опаляла щеки. Какая она идиотка! Лучше бы она спряталась в шкаф и тихо сидела там, пока буря не пронеслась бы у нее над головой. На негнущихся ногах она шагнула в комнату ровно в тот момент, когда Эрик нашел под кроватью ее рюкзак. — Дед был прав, а я еще заступался за вас обоих! Горечь обиды оставляла на языке терпкий привкус яда. Эрик схватил с подушки смартфон и вырвал провод ноутбука. — Ты под домашним арестом. Будет восемнадцать лет, тогда делай что хочешь! А пока — нет. Ви наблюдала за происходящим, как за стеклом террариума. Дверь захлопнулась прямо у нее перед носом. — Ты что?.. — спросила она, дернув ручку, но с другой стороны ее держали гораздо сильнее. — Эрик! Было слышно, как он со скрипом подвинул к выходу обувной шкафчик. Ви оттолкнула дверь, но та приоткрылась всего на дюйм. — Выпусти меня! Брат к ее крикам остался глух.Улица, 22:42
Вил глотнул из бумажного стаканчика, но остывший кофе превратился в поганое водянистое пойло. Хуже него была только погода. Небо роняло слезы, замерзавшие прямо на лету, и дворники метались туда-сюда, едва успевая счищать с лобового стекла мокрый снег. Поспать перед дорогой не получилось. С позапрошлой ночи Вил, как заведенный двигатель, работал на пределе возможностей. Все думал, что делать. Опять вернулась бессонница и никакое снотворное не могло выставить ее за порог. Снегопад гипнотизировал. Фойербах то ли бодрствовал, то ли дремал с открытыми глазами. Размышления проплывали мимо как надувные пузыри, в которые Вил боялся совать голову. Когда пассажирская дверь открылась, он очухался и понял, что даже не расслышал, как подошла Ви. Хотел выйти, чтобы помочь ей с вещами, но обмер, машинально вцепившись в руль. — Ух! — на соседнее кресло плюхнулся старик. Он попытался закрыть дверцу, но та не поддалась с первого раза. Вил так сильно зажмурился, что увидел световые пятна на внутренней стороне век. — Стыдобища! Чего ты себе нормальную тачку купить не можешь? — дед огляделся в темноте, цокнув языком. Сидение под ним беспощадно проседало. — Господи помилуй! Я щас как бздану, у тебя к ебени матери полсалона обвалится. — Не надо, — выговорил Вил, пытаясь сохранять спокойствие, хотя его маленькая копия уже металась в мозгу, сжигая компромат и вытряхивая все ящики с оправданиями. — Да уж куда! У тебя тут ни вздохнуть, ни пернуть. Ну-ка давай, — повелительно махнул он, — откинь эту фигулину, а то меня сейчас через стекло выдавит. Фойербах подорвался, думая, что сможет найти рычаг на ощупь, но руки подвели в полумраке. Внимательный взор старика, следящий за каждым движением, пробирал до костей. — Во-о! — вздохнул дед, когда спинка начала опускаться. — Уже легче, — он расстегнул куртку и выпустил живот наружу. — Ну, чего не заводишь? Давай, поехали! Не зря ж ты свои яйца столько времени высиживал! Со старым хрычом-то, небось, не так задорно кататься, как с девкой? Вил вжался в обивку как перепуганный хорек. — Как вы узнали? Фойербах даже мысли не допускал, что Ви могла их выдать. Значит, постарался кто-то другой, а Эрик теперь наверняка тоже в курсе их романа. Глаза старика светились радостным победным блеском. Вил стал рыхлым как песок. Решимость утекала сквозь пальцы. — Все думаете, что самые умные, а у деда крыша едет. Дед уже жизнь прожил! Он побольше вашего видал! Микроб ты этакий! Ты какую надежду-то имел? Дурить меня вздумал?! — голос его становился все громче и уже почти сотрясал машину. Терять было уже нечего. Вил потянулся, нажал кнопку на магнитоле и выкрутил колесико на всю громкость. Музыка затолкала крики в самые дальние щели. Старик притих, но сидел, очумело выпятив нижнюю губу. Фойербах заранее знал, чем закончится разговор — его обвинят во всех грехах на планете и запретят приближаться к Ви. Он задушил трусость, всплывавшую наружу каждый раз, когда они со стариком оставались наедине, и убавил звук. — При всем уважении... Будем разговаривать или будете орать? Дед закашлял от ярости, больше не помещавшейся у него в груди, и отхаркнул мокроту в платок. У Фойербаха онемели ноги. Он нашел в кармане зажигалку и прокрутил ее между пальцами. — Я чтоб твою рожу на расстоянии пушечного выстрела больше не видел! — тяжело выдохнув, отчеканил старик. Вил искал за что зацепиться в свободном полете. Никак не получалось прощупать верное направление в диалоге. — Увидите. Дед нервно схватился за потолочную ручку. Вил ждал, что его сейчас нашинкуют вместо капусты. — Ты дебил, что ли?! Сначала разберись со своими проблемами, а не тяни в них девчонку, чтобы она вместе с тобой шаталась не пойми где! Я вас таких знаю! У меня уже был такой зятек! Ее папаша! — речь превратилась в шипение и петлей поползла по салону. — Такой же дебил, как ты! Чтоб он подох, собака! Сидит там у себя... живой! А моя дочь в гробу уже семь лет! Ви не рассказывала о матери никаких подробностей, и Фойербах впервые узнал о ее смерти лишь теперь. — Послушала бы меня, не вышла бы замуж за идиота, может, была бы жива! Мы из-за него десять с лишним лет не общались! Я с ней даже не попрощался... этот хлыщ до последнего нос задирал — помощи просить не хотел! Второй такой в моей семье мне не нужен. Ясно тебе?! Анька у меня от дочери одна осталась. Одна! — болезненный хрип загасили шумным дыханием. — Больше ничего нет! И я не позволю, чтобы какой-то... «Анька, значит», — подумал Вил, примеряясь. Он так долго хотел узнать ее настоящее имя, а теперь оно было ему дико. — Не «какой-то»! — Извините, пожалуйста! — захрипел дед, издеваясь. — Про ваши голубые крови мы и забыли! Хоть приплода не принесет от тебя? Мне еще только фашистов в роду не хватало! Твоих уродцев я растить точно не буду. Мне вон уже и так бог послал наказание. — Сам выращу, если надо будет. — О как! В восклицании угадывалась насмешка, плетью хлестнувшая по лицу. Фойербах оскалился. — А вы думали, я в кусты побегу? Дед отпер дверь и сказал, выставив одну ногу на асфальт: — Я про тебя вообще думать не хочу! Проваливай к чертям собачьим!Университет, пятница, 16:42
Снова потеплело. Вил смотрел, как два облезлых голубя купались в луже, растопырив перья. Они курлыкали, ныряя в воду, отряхивались и снова принимались чистить оперение. Фойербах плюнул в перекошенное отражение своего лица, поплывшего от разводов. Он так и не заснул. Всю ночь сидел за кухонным столом, пока не понял, что наступил рассвет. Потом добрел до дивана и упал на него в надежде забыться. Привычка ущипнула за локоть: пора на работу! Только никакой работы у него больше не было. Во сколько у Эрика заканчивались пары, Вил не помнил, поэтому просидел лишние полтора часа, дожидаясь его на скамейке подле университета. Выпил еще кофе. Больше ничего не мог впихнуть в желудок. Напиток прокатился по пищеводу горькой жгучей струей. Пространство перед зданием наводнило студентами. Мертвенно глухая кирпичная площадь засмеялась звонкими голосами, дрожа от топота множества ног. Вил напряженно вглядывался в фигуры, высматривая друга, но Эрика там не было. С ветки над головой сорвалась противная холодная капля и упала за шиворот. Одолели мурашки. Эрик выскочил из дверей почти последним. Он ловко сбежал по ступеням, накручивая шарф на шею, и пошел по тротуару, сражаясь с ветром. Фойербах выждал, чтобы подняться навстречу, но, когда тот приблизился, понял, что не может оторваться от скамейки, будто его прибили к ней гвоздями. Друг бросил на него беглый взгляд и прошел мимо. Вил смотрел ему вслед оглушенный и не понимал, что такое сейчас случилось. По телу маршировала рота солдат, а Фойербах лежал раздавленный как жук и пытался собрать себя воедино. Подняться все-таки пришлось, хотя все кости ныли как переломанные. — Эрик! — почти крикнул он ему в спину, а тот только ускорялся. — Слушай, — сказал он из-за плеча, — я пока не готов разговаривать. Но Вил твердо решил, что не отпустит его без объяснений. Он задолжал признание, просрочил все векселя на доверие. Если они не поговорят сейчас, дальше будет еще хуже. — Я хотел тебе рассказать. — Да? Когда? — с иронией поинтересовался Эрик и наконец-то остановился. Широкий синий шарф скрывал большую часть его лица, но глаза были выразительнее любых укоров. — По-моему, это в твои планы как раз не входило. Ты собирался как вор, как мудак, по-тихому все сделать! Увезти ее! Ты нормальный вообще?! У тебя в голове что там?! Есть мозги?! — Я бы никогда этого не сделал, если бы не было причины. У меня проблемы и... Ветер всколыхнулся снова и стегнул по щекам, будто и он тоже гневался, будто Вил провинился и перед ним. — Так, стоп, погоди-ка! — прервал Эрик, откидывая налипшие на лоб волосы. — Какие проблемы? Тебя кто-то преследует? Из-за твоей связи с бандитами какими-то облезлыми? И ты хотел потащить Ви с собой?! Ты чертов гений! Лицо у Фойербаха стало похоже на сморщенный сухофрукт. Проклятый старикашка! Выложил все до последней крупицы правды! — Не совсем. Я хотел ее защитить. — Понятно! Дед сказал, это из-за тебя... Тот отморозок чуть меня не убил! А теперь еще и Ви! Мы должны трястись из-за каждого шороха, потому что ты накосячил? Хуйня, Вил! Не знаю, о чем ты думал, но это полная хуета! То, что ты вытворяешь! И я уж молчу, что ты наврал мне прям в лицо тогда! А я поверил. Хоть и видел, какими глазами она на тебя все время смотрит. Быстро оттараторив речь, Эрик умолк, запыхавшись. Должно быть, всю ночь вертел в уме нужные фразы и теперь, вывалив все накопленное, сосредоточенно дышал через нос как упрямый бык. Его категоричность обезоруживала. Вил стоял рядом, впитывая витавшую в воздухе агрессию, но пропускал ее сквозь себя как сито. — Да, это я виноват, что тебе досталось. Если б знал, я б сожрал его сам! Но не подпустил бы к тебе! Но я не знал! И не врал я тебе тогда в машине. Ничего еще не было. Я не хотел, чтобы все вот так... открылось! Scheisse! Я собирался рассказать. Потом. Осенью, после ее дня рождения. Но мне надо было уехать, и... я не мог оставить ее здесь. Блядь, да я просто не знал, что делать! Эрик пожал плечами. — Я тоже не знаю, Вил. — Дед ваш со мной как с извращенцем каким разговаривает или как будто я сделал дело и сбегаю! Я с себя ответственность не складываю. Я виноват. Все получилось погано, а я не хотел так. Ну что мне теперь, сердце из груди вырвать? Он закурил и протянул другу пачку. Эрик понурился, прикусив фильтр, и кропотливо вникал в каждое слово. Сигаретная бумага не загорелась, но он даже не обратил внимания. Сухие губы то кривились в странной, непонимающей полуулыбке, то изгибались печальным полумесяцем. — Дело не в этом, — сказал он, вдохнув дым. — Я бы все понял. Если там... все взаимно у вас... Приди ты и скажи все, как есть, — я бы понял. Это жизнь, братан! Чего только в ней не бывает! А вот так! Врать! Свалить! Я тебе друг или кто? Ответ рыбной костью застрял в горле, скребнув гортань. Бесхитростная простота и честность Эрика сейчас были хуже ржавой бритвы, скользящей вдоль русла вен. — Я не знал, как ты отреагируешь. И она не хотела, чтобы кто-то был в курсе. Волновалась, что не поймут. — А мне сказала, что сама... — Эрик опустил взгляд, давясь признанием. — ...Сказала, сама к тебе лезла. Правда? К язве на сердце приложили подорожник. Виви материализовалась рядом из воздуха и привстала на мыски, чтобы поцеловать его. Иллюзорная теплота губ грела совсем недолго. Вил не мог позволить так за себя заступаться. — Нет. Если бы появилась возможность вернуться в прошлое, он ничего бы не стал менять. Единственное, о чем жалел, — что правда всплыла не вовремя. Слишком рано их обличили. — Спасибо, что хоть тут не наврал, — добил Эрик. — Не прессуй ее. Она и так переживает. Испугалась, вот и сказала ерунду. Думала, наверно, что ты мне рожу бить будешь. — И стоило бы! — Что ж не бьешь? Тот лишь устало приподнял брови и мотнул головой. Зря! В какой-то мере они были бы квиты, если б Эрик его ударил. Вилу бы полегчало. — Жалко тебя, дурака. Я пойду. Не приходи пока. Не мозоль деду глаза. Он оставил после себя шлейф горького дыма, а Вил еще долго бродил под деревом, высматривая птиц сквозь переплетенные ветви. Потом тоже ушел. Прохожие бледными тенями проносились мимо. Промокли ноги. Носки стали влажными, и ботинки отзывались хлюпаньем на каждый шаг. Уже возле дома неопознанная мразь на шевроле окатила его грязью из лужи. Не выдержав, Вил купил пиво, но оно в глотку не полезло — сразу попросилось обратно. Надо было брать виски. Зато у подъезда его ждал сюрприз — лучший подарок за сегодняшний день. Взъерошенное чудо сидело на заборчике, уставившись в телефон. Ветер кусал мальчишку за капюшон, но тому все было нипочем. — Шапка где? — спросил Фойербах, подойдя к нему со спины. Подскочив от неожиданности, Ник уронил с коленей рюкзак. — Так это... тепло, герр Фербах! — оправдался он по-ученически, будто они до сих пор были в школе. — А я проверить пришел, уехали или нет. Решил подождать на всякий случай. Ник светился ярче, чем солнце, подглядывающее из-за облаков. Не успел Вил подумать, как здорово, что даже такой — грязный, сонный, совершенно разбитый, он вызывал у парнишки восхищение, как оно быстро потухло и перестало согревать его своими лучами. Ник стыдливо спрятал глаза, чтобы не оскорбить Фойербаха жалостью, вышедшей из берегов сочувствия. Вил пошел к двери, не оглядываясь. — Пойдем какао пить, — сказал он утверждая, а не предлагая. — Или что ты там любишь? — По рукам! — Ник подхватился, взял сумку и скейтборд. — Вы не поедете сегодня никуда? — Нет. Теперь вряд ли. Заяц ждал объяснений, но у Вила от бесконечных оправданий уже отнимался язык, и колени ныли так, будто он всю ночь стоял на горохе. — Виви сегодня в школе не было. Я думал, она с вами. Вил открыл дверь ключом и издал непонятный звук, сам толком не разобравшись, что он значил. — Да ладно! — хихикнул в рукав Ник, быстро перепрыгивая четыре низких ступеньки у подъезда. — Тоже мне! Знаю я, что у вас лямур. Всегда знал ваще-то, что она вам нравится. Я же не дурак. Че у вас с ней серьезно? Или как? Невинное замечание рыболовным крючком пролезло ему под кожу и с мясом вывернуло нутро. — Ник! Но Заяц понесся по накатанной, в труху стирая остатки терпения Фойербаха. — Я вас не осуждаю, если хотите знать. — Все, заглохни! — Молчу-молчу! Понял. Не нервничайте. Как только Ник получил доступ в квартиру, с разбегу прыгнул на диван в гостиной и завалился на подушку, подложив руки под голову. — Зря вы уволились тогда, раз не уезжаете, — констатировал он, и Вил с ним согласился. Да, верно. Так он мог видеть Ви хотя бы в школе. — У вас «ведьмак» на приставке есть? — заприметив кивок, Заяц привстал и опять стал сиять как звезда, сидевшая на верхушке елки. — О-о-о! Разрешаете? А чипсов нету? Пришлось заказать. Пока немец ковырялся в приложении с доставкой, Ник переоделся в его старую одежду и уселся возле телевизора. Вил иногда отрывался от экрана телефона, чтобы посмотреть, как этот смешной дурачок старательно перебирал кнопки, от натуги облизывая губы. — Герр Ф-форбах... — заикнулся он, сидя в пол оборота. — Можно спросить? — Валяй! — Как вы думаете, с Кевином все будет хорошо? Вил хотел выть. Уткнуться в подушку и ни о чем больше не думать. Вопросы были не по адресу. Тут бы с собой разобраться! Ему-то что делать? У него-то как будет? — Зачем он это сделал, как думаете? Брови у Ника сложились домиком. Вил мыча спрятал лицо в ладонях. — Наверное, он очень скучает по вашей подруге. — А как же мы?! — в вопросе звенело удивление, перемешанное с гневом, будто бы адресованным Фойербаху. — Как же папа его? Рей... Она так сильно плакала в больнице, знаете... Зачем он так с нами? Что я ему сделал, раз он так от меня открещивается? Даже разговаривать не хочет, представляете? Он так обиделся, что я его с Мэттом сравнил? — Может, не хочет, чтобы ты видел его слабым. Ник с волнением дернул плечами. — Хрень такая! Нас даже в палату к нему не пустили. Рей сказала, ему пока еще нехорошо, нам лучше не заходить. Фигня все это! Она просто не хотела правду говорить. Ну, что он нас видеть не хочет. Чтоб мы с Галкой не расстраивались. — Вдруг ему стыдно за свой поступок? Или за то, что тебя тогда ударил? Или ему страшно? Вариантов много. Мальчик перепрыгнул с пола на диван и, поджав под себя ноги, снова вгляделся Фойербаху в душу. — Страшно? С чего бы? Чего ему бояться? — Тебе лучше знать. Ты же его друг. Ник насупился, впервые задумавшись над этим вариантом. От напряженных размышлений у него побагровели уши. — Да я уже и не знаю, друзья ли мы. Или так... Вдруг я ему и не нужен совсем? В этом дело? Вдруг он от нас отгородился, потому что мы ему тоже о Карен напоминаем? — Не знаю, Ник. Ты спроси у него потом, когда он в себя придет. — Да вряд ли что-то изменится, — повесил голову мальчик. — У вас бывало такое? Что вы своему другу стали не нужны? Он был точно кот, которого тянет лечь на больное место. Фойербах отклонился на спинку и протер глаза. — Нет. Но вот сейчас мой друг тоже меня видеть не хочет. Ник заинтересованно придвинулся ближе, приоткрыв рот в ожидании сплетен: — Почему? — прочел мысли: — А! Из-за Ви? Брат ее узнал? Вот чего вы такой нервный, — Вил ничего не подтверждал, но и не отрицал тоже. — Но вы же сказали, что у вас любовь, да? Чтобы он понял? Фойербах так резко засмеялся, что Ник даже вздрогнул. — Что смешного? — обиженно надулся мальчишка. — Как у вас, у детей, все просто! — А че сложного? Любовь, она и в Африке любовь! Было забавно слышать от него, тринадцатилетнего школяра, рассуждения о высоких чувствах. Вил пытался скрыть в голосе издевку, но улыбку с лица не спрятал. — Это когда ты таким знатоком стал? — Давно уже! — с гордостью заявил Заяц, выпятив тощую грудь. — Я только подкатывать не умею. А в любви вообще-то много что понимаю. Выйдя из комнаты, Фойербах оставил его за старшего на случай, если доставку принесут раньше положенного времени, а сам пошел в душ, чтобы смыть с себя вчерашний вечер и весь сегодняшний день. От горячей воды разморило, но в чистой футболке даже немного захотелось жить. Он протер ладонью запотевшее зеркало и увидел на полке рядом с пеной для бритья резинку для волос, покорно ждущую свою хозяйку. Вил долго буравил взглядом черную скрученную пружинку и, в конце концов, надел ее на запястье. Как раз позвонили в дверь. Фойербах вышел, стряхивая с волос капли воды, и крикнул Нику: — Я сам! В глазок не смотрел. Открутил замок по инерции. Это был не курьер. На пороге стояли двое полицейских. Один лет за сорок, другой моложе. Совсем юнец. — Вильгельм фон Фрубах? — читая по бумажке, спросил один из них и вдруг стал тыкать ему в лицо значком. — Фойербах, — поправил Вил резко. — Да. Чем обязан? На секунду он подумал, что Дирк поговорил с кем-то из бывших коллег и прислал подмогу, чтобы помочь разобраться с Мэттом. Мысль улетучилась быстро. Дирк бы предупредил. Более того, он бы сделал все сам, а не отправлял их сюда. Молодой офицер с толстыми губами пережевывал жвачку как корова, набившая рот травой. Взгляд вцепился Фойербаху прямо в глотку. Ненависть с привкусом собственного превосходства. — Я сержант Бэкер, это констебль Маршман, полицейское управление города... — он вдруг закашлял, и Вил скривился, почувствовав на себе брызги чужой слюны. — ...города Клиффрок. Вы задержаны по подозрению в убийстве в соответствии с первым разделом закона об Уголовном Правосудии от две тысячи шестнадцатого года. Ваше содержание под стражей необходимо для привлечения вас к суду или иного обращения с вами в соответствии с законом. Вы меня понимаете? Вил кивнул, ничего не понимая. Пол разъезжался у него под ногами как растревоженные тектонические плиты. — Вы не обязаны говорить, но все, что вы скажете, будет отмечено и может использоваться в качестве доказательств. Это вам понятно? Если у вас есть адвокат, вы можете проинформировать его, если нет — у вас есть право получить адвоката от государства. Он что, спал? — И кого я убил? Скрутило живот и спазм из желудка прошелся по всему телу. Сердце до боли жгло грудь. Вил чувствовал себя надувным человечком, которого мотало в разные стороны. — Карен Маккинли, — выплюнул в него младший полицейский. Фойербах не пошевелился и не издал ни звука. Он видел девочку в доме у Драммондов дважды и даже не мог с точностью вспомнить, как она выглядела. Пытаясь найти в чулане памяти верный образ, он наводил на него луч света, но тот пропадал, как тень. Откуда-то из-за спины раздался вздох, быстро переросший в крик, и Ник подбежал, чтобы закрыть его своим тельцем. — Вы кто-о?! — заорал он, приняв воинственную позу. — Документы! Полицейские переглянулись, скрывая раздражение. Юнец закатил глаза, но жетон все же показал. Ник, выпятив подбородок, принялся грозно изучать значки, изображая компетентность. Фойербах уже понял, что ему придется поехать в участок. Он положил руку Зайцу на спину и почувствовал, как у него дрожали лопатки. Сержант безразлично глянул сквозь Ника и снова обратился к взрослому, поправив фуражку: — Ваш ребенок? Интонация, с которой был задан вопрос, резко открыла Вилу глаза на правду, хотя ему хотелось зажмуриться и телепортироваться на другой конец планеты. Он вдруг до конца уяснил, в чем его обвиняли, и мгновенно убрал ладонь. — Нет. Мой ученик. Гнев залепил Нику глаза. По шее и по ключицам у него поползли огромные алые пятна. — Что вы молчите?! — спросил он, зыркнув на Фойербаха. — Это неправда! Н-е-п-р-р-авда! — прорычал он почти по буквам и снова кинулся на полицейских. — Уходите отсюда! Идите ищите настоящего убийцу! Это не он! Не он, ясно вам?! — Ник, — строго сказал Вил, прерывая истерику. — Успокойся. Заяц сгорбился под тяжестью его голоса. — Не пущу, — прошептал он едва различимо и ткнулся Вилу под ребро как гусенок. Его горячее надрывное дыхание чувствовалось сквозь ткань футболки. Детские пальцы до боли сжали предплечье. — Он ни в чем не виноват... герр Фербах? Кто это? Зачем они здесь? Я же знаю, что вы не убивали. Это подстава! — Ребенок поедет с нами, — сказал сержант. — Пройдемте!