Квартира Вила, четверг, 21:03
Такси притормозило, затушив фары. Вил открыл сначала один глаз, потом второй. Уже приехали? В окно со стороны Дирка виднелся дом из крупного серого кирпича. — Пойдешь? — кивнул он другу, но тот отмахнулся как-то слишком стремительно и ответил скорее своим коленям, чем Фойербаху. — Nein. Я к себе. — А тачку когда сделают? — Скоро заберу. — Тогда я и сам могу. — Вот не на-адо, — в голосе различалось предупреждение. — Без фокусов! Сиди ровно на заднице до суда. И отстань от парня, сколько говорить! Ничего плохого он не сделал. Машину я заберу сам. Вил не стал препираться, ему хотелось скорее попасть домой. Оказывается, просто прийти в пустую квартиру после тяжелого дня — это довольно приятно. Особенно, когда таких дней насчитывалось двадцать. Этот пробел, огромную брешь в его жизни, Вил уже ничем и никогда не смог бы заполнить. Двадцать с лишним дней сидеть как на иголках, напрягаться от любого шума, смотреть сквозь прутья решетки и бесконечно долго оправдываться за то, чего не совершал. Двадцать с лишним дней думать. Много и долго думать. Бояться, что убьют или покалечат в камере до суда. Впервые в жизни мечтать остаться в одиночестве и ненавидеть себя за то, что сидишь здесь запертый как зверек и никак не можешь помочь Виви. Двадцать дней. Слишком много и одновременно мало. Все-таки двадцать дней — это не двадцать лет. Это не вся жизнь. Вил спал и видел, как бы помыться в своей ванной и лечь в свою постель. В чистую и мягкую, без пружин, вонзавшихся в почки. И наконец-то перестать гонять мысли как бильярдные шары. На четвертый этаж он поднялся пешком. Сидеть в камере, где не сделать лишних десяти шагов, осточертело. Уже на последнем пролете, он пихнул руку в карман, чтобы нащупать ключи, но вдруг уловил движение на лестнице, ведущей выше. Со ступеней вскочила темная фигура, в три осторожных прыжка преодолела разделявшее их расстояние, и бросилась Вилу на шею. Он схватил ее, до дрожи обвил руками, чувствуя, как она тянулась к нему, как пыталась склонить его голову ниже. Он увидел перед собой ее зеленые глаза и больше не различал уже ничего, кроме них. Еще ни слова не сказав ему, она стала рвано целовать его в губы и в этом слышалось: «мне так тебя не хватало! Я так по тебе скучала!» Он все обнимал ее, ощущая, как поцелуи жаром отдавали в грудь. Даже забыл, что хотел сказать... А тогда, в камере, считал, точно запомнит. — Я уж почти смирился, — выдал он первое, что пришло на ум. Виви зашевелилась, пытаясь выбраться из объятий, и шепнула что-то в складки его рубашки. — Что больше тебя не увижу. Вил пропустил ее волосы между пальцев. Пряди пахли кокосовым шампунем и от аромата хотелось прикрыть веки. — Что ты здесь делаешь? — обхватив руками румяное лицо, он целовал, куда придется, жадно жавшись к ней всем телом. — Зачем ты пришла? Девочки, которые так вкусно пахнут, и особенно ты, поздними вечерами должны сидеть по домам. — Я на такси. Мне надо было тебя увидеть, — Ви едва заметно улыбалась, уворачиваясь, и заслоняла его колючий подбородок ладонью. — Дирк сказал, тебя отпустят сегодня. Эрик ушел на подработку, а дед так храпел, даже перебил телевизор! — Пошли! Фойербах достал ключи, дважды крутанул одним из них в скважине нижнего замка. Дверь не открылась. Верхний иногда заедал, поэтому им не пользовались, но Вил проверил и его на всякий случай. Ничего не изменилось. — Ты звонила? — Да... И в домофон, и сюда. В окне был свет, но я уж подумала, показалось. «Oh, nein! Bitte, nicht jetzt! Тебе-то что здесь надо?!» Вил не знал, что стучало громче, — кулак, барабанящий по двери, или его сердце. С другой стороны щелкнула щеколда. Фойербах отпрянул. Ключи были только у него, у Дирка и... Мел стащила с себя наушники. Ее маленький пухлый рот сжался до размеров игольного ушка. Бросив на Вила скользящий взгляд, она сразу впилась глазами в Ви. — Привет, Вил. Удивительно! Ее голос никуда не ушел из памяти. — Привет, — только и мог ответить Фойербах, хотя внутри себя орал громче скопища морских слонов. Будь его воля, он бы разбежался и на полной скорости протаранил головой бетонную стену. Виви в ошалелом оцепенении посмотрела на него, видимо, пытаясь понять, что он думал. Вил не думал. Он онемел, хотя должен был сказать что-то и не знал что. Ви сообразила первой. — Я лучше пойду, — она метнулась к лестнице, но Фойербах поймал ее за локоть. — Нет, подожди! Подожди! Зайди. Мел оперлась на откос и молча наблюдала, как он рассыпался в упрашиваниях. — Не буду я заходить! Когда Фойербах почти втащил ее в прихожую, Ви сдалась. Крадучись проскочив мимо Мел, которая уже успела обсмотреть ее от макушки до пяток, она сжалась, будто боясь, что ей вцепятся в волосы, и исчезла в гостиной. — Кто это? — спросила Мелани, как только притворилась дверь. Она думала, что еще имела право интересоваться? — Тебе какая разница? — Сколько лет этой девочке, Вил? — Достаточно, — он жестом пригласил ее на кухню. — Идем! Там было душно и пахло тушеным мясом. От работающей духовки шел ощутимый жар. Повесив наушники на шею, Мел прошла к окну, всем видом транслируя негодование, и уперла руки в подоконник. Вил изучал ее со спины, все еще не веря до конца, что она и впрямь стояла перед ним собственной персоной. Теперь ее присутствие казалось наваждением. — Выглядишь хорошо, — похвалил он. Пышное облако каштановых кудрей встрепенулось, когда она повернула голову. Облегающее бордовое платье с поясом на талии было очень ей к лицу. Вил решил, что она надела его специально. Неужто хотела показать, как расцвела без него? — Спасибо. А вот ты что-то не очень. Она и тогда, несколько лет назад, напоминала ему недозревший бутон. С Мел они познакомились на общей университетской тусовке. Она была младше него на три года. На той вечеринке Вил увидел ее впервые и заметил еще в начале вечера. Мел то и дело черпала из общей чаши приготовленную им сангрию, очень много всем улыбалась, но мало с кем разговаривала. Он подошел со спины и обнял ее, а потом соврал, что обознался — принял за знакомую. Тогда ему померещилось, что он сжал в кулаке бабочку с огромными голубыми глазами, которые с интересом смотрели на него весь оставшийся вечер. Оказалось, Мел пришла с подружкой, но та куда-то запропастилась и оставила ее в незнакомой компании. Фойербах не растерялся — сразу предложил смущенной первокурснице помощь. Теперь-то она знала его, а значит, знала всех. В нем было уже три бутылки пива и как раз подошло время расчехлять базовый набор лучших шуток. Вдвоем они просидели в углу гостиной почти до утра. Кто бы мог подумать, что спустя пару лет они будут стоять на общей кухне как враги. — Если честно, я ждал, что ты придешь, но точно не сейчас. Что ты тут делаешь? — Может, для начала скажешь спасибо? — Вил бросил на нее непонимающий взгляд. — Папа оплатил залог. Пальцы машинально вцепились в столешницу. Увертки Дирка, его отказ подниматься в квартиру, нежелание смотреть в глаза — все встало на места. — Рей мне обзвонилась! Чуть не плакала, как упрашивала! Умоляла тебе помочь. Рассказала все! Что ты не виноват! Что подрался с ее мужем! — Подрался? — усмехнулся Вил. — Нет, я ему просто в еблет как дал! Мел всплеснула руками. — Да! Можешь собой гордиться! Очень в твоем стиле! И к чему это привело? — Деньги вернутся твоему отцу, об этом не переживай. Поблагодари его за меня. И тебе тоже спасибо. Он надеялся поскорее закончить, но Мелани уходить не собиралась. Неподдельное возмущение пульсировало в ее быстрых шажках к холодильнику и обратно. Вил предчувствовал драматическую сцену. — И все? — выпалила она, пытаясь поставить холодность ему в вину. — Больше ничего? Ты ничего не скажешь? — А что я должен сказать? Она упала на табуретку, подобрав подол юбки, и сжала складки в кулак. В глотке у Фойербаха бурлила слюна. Он подкурил, остервенело крутанув колесико зажигалки. — Ты просила оставить тебя в покое, и я оставил! По-моему, все предельно ясно. — Ах, я... Я... Не кури при мне! — Вил цыкнул, но сигарету затушил. — Я надеялась, мой уход хоть чуть-чуть! Хоть чуть-чуть! Капельку! Заставит тебя задуматься о чем-то! Теперь вижу — зря. Он устало завел руки за голову. Потолок слепил белизной. — Так ты разве забыла, какой я ублюдок? Мать твоя от счастья крышу в прыжке не пробила, когда узнала, что меня в тюрьму упекли? Зачем ты ей наврала, что я тебя ударил? Тот вечер был кошмарный... Точнее, ночь. Он пришел от Фрэнка в три часа. Мел сидела в гостиной бледная и трясущаяся. Сразу вывалила ему все — что узнала об измене, что не позволит так с собой обращаться. Вил пытался ее успокоить, но она залепила ему пощечину, от которой онемела вся челюсть. Замах руки, боль, пришедшая ему на смену... Он пихнул Мел от себя. Думал, легко, а она не удержала равновесия и упала, скребнув спиной острый угол стеклянного стола. Вил даже не понял, как это случилось. Долго успокаивал ее, извинялся, но она рыдала, ничего не слыша, и в конце концов прогнала его. Он ушел. Два дня жил у Дирка. Надеялся, они поговорят снова чуть позже, но, когда вернулся, Мел в квартире больше не было. Ни ее, ни вещей. Ничего. Она вздернула голову. — Мне было больно! — Ты дала мне пощечину! — И ты ее заслужил! — Резонно. Но я перед тобой извинился. Это вышло случайно. Мел задохнулась, прижав ладони к груди. В глазах дрожали слезы. — Мне было больно из-за твоей измены! — Ты нашла мне замену, как только мы разошлись! — вспылил Вил. Он стоял над ней, раздутый от ярости, не понимая, зачем говорить о том, что уже в прошлом? Там, за стенкой, Ви слышала каждый упрек. От этого его тошнило. — Да, я нашла! А что? Я хотела, чтобы тебе тоже было больно, ясно тебе? Как до тебя не доходит?! — Если я такой ублюдок, такая свинья, испортил тебе жизнь, зачем ты тогда сейчас деньги дала? — Потому что... — голос у нее истончился. Она уронила руки и сквозь ткань платья ногтями сдавила колени. — Я любила тебя. «Я любила тебя, — шепнула она, но признание звучало иначе. — Люблю. Я все еще тебя люблю», — вот, что она сказала на самом деле. — Почти с самого первого дня! — трепеща от злости добавила она, горячо выговаривая слова: — А ты предатель! Ты меня предал! Променял меня на школьницу! А теперь нашел новую! И для тебя это в порядке вещей! — Мел заговорила громче. Специально. Фойербах еще четче представил, как Виви сидит в гостиной, слушая ее излияния. — Водишь ее сюда! В нашу квартиру! Спишь с ней в нашей спальне! Хотя она и близко не сделала для тебя того, что делала я! Но это еще полбеды! Твой арест! Работа с какими-то криминальными личностями! Обвинения в убийстве! Я будто тебя не знала! Вил выслушал тираду с большим терпением. Думал, что для пущего эффекта она еще и заплачет, но Мел сдержалась, и он был благодарен ей за это. — Не неси херню! Ты всегда была в курсе, что до белого и пушистого мне далеко. А где я деньги на квартиру взял, ты особо не интересовалась. Кого я сюда вожу — так это не твое дело уже давно. Что теперь? Засов на дверь, а на трусы замок? — Да уж! — саркастично согласилась Мелани с обидой на языке. — Куда там! Мама была права. Ты бы и в сосну влюбился, если б никакого выбора не осталось. Вил засмеялся, чтобы не заорать. — Зато ты у нас монахиня! С тем твоим дружком в шашки два месяца играла? Кстати... «Как он?» — хотел спросить Фойербах, но вовремя удержался. — Где он? — Давай, молодец, предъявляй мне претензии после того, как изменил сам! Нет уж! Так не пойдет! Я перед тобой ни в чем не виновата! И не смей меня обвинять! Я была тебе верна все два с лишним года! И за это время для меня никого, кроме тебя, не существовало! А Бен... мы с ним еще в школе встречались, — Мел приподняла плечи, будто хотела свернуться в клубок, и после паузы заговорила гораздо тише, мягче, через силу подбирая слова: — Он от мамы услышал, что мы с тобой разошлись. Хотел меня подбодрить. И как-то все... Я подумала, вдруг я ошиблась? Вдруг в этот раз получится лучше? Фойербах внутреннее скорчился. — А потом он попал в аварию. Отец отправил его на лечение в Цюрих. — Сильно пострадал? — Очень. Он больше никого не узнает и не говорит... Просто лежит и смотрит в одну точку, а я... я не уверена, что готова стать сиделкой, — она прогнала воспоминания взмахом головы. — Но это не имеет отношения к делу! Она даже не представляла, насколько была не права. К делу это имело самое прямое отношение. Вил поясницей оперся на шкафчик, снова схватил с пепельницы потушенную сигарету и стал катать ее между пальцев. Ему было тошно от себя, от Мел, от всего на свете. Он отер лицо ладонью, до боли надавливая на закрытые веки. — Прости меня, — сказал он, сглотнув огромный, размером с валун, ком, вставший в горле. — За все. Мел ухмыльнулась, отворачиваясь в сторону прихожей, и смахнула выступившие слезинки. — Ладно. Чего уж теперь? Все уже, все сделано, назад не воротишь, — она поднялась. — Я приготовила жаркое. В духовке. И купила продукты, чтобы ты не голодал. — Спасибо... не стоило. Пока она надевала плащ в прихожей, Вил бросился в спальню. Быстро выдвинув второй ящик комода, он дотянулся до дальней стенки, раскидывая носки, и нащупал там бархатную коробочку. Вернувшись, он протянул ее Мел. — Вот. Хотел подарить тебе... еще до всего... Теплые пальцы коснулись его кожи всего на миг. Странная затихшая слабость всколыхнулась из глубин сердца и тут же исчезла без следа. — Прелесть! — ахнула Мелани, разглядывая кольцо, усыпанное множеством мелких бриллиантов. — Но не возьму. Оставь себе. — Ну, мне оно маловато, — хохотнул он. — Возьми. На память. Это от души. Крышка коробки громко захлопнулась. — Как-нибудь в другой раз. — Другого раза может не быть. Как сяду в тюрьму на пожизненное!.. — Ты? — изумилась Мелани, положив презент на тумбочку. — Никогда! Удачи в суде, Вил! Мел ушла. А Фойербах, вопреки ожиданиям, не испытал облегчения. Он стоял посреди прихожей, опустив голову. Стены сжимались, запрещая дышать. Чувствуя, как по шее змеился чужой взгляд, Вил обернулся к гостиной. Дверь была приоткрыта, и Ви внимательно наблюдала за ним из щели. Бесстрастное лицо, из глаз которого рекой лилась горечь, в желтом свете выглядело мертвецки бледным. — Слышала все? Вилу показалось, он разглядел у нее на подбородке синяк, уходящий в зеленый, но не мог сказать точно, так ли это было на самом деле, или тень наложило освещение. — Не специально. — Что думаешь? — Удивлена! У тебя есть душа? Где же ты ее прятал? — А если серьезно? Ви помедлила, сосредоточенно перебирая мысли. — Кажется, она тебя все еще любит. — Да, — согласился он, стаскивая с плеч куртку. — Кажется, да, — и спросил точно невзначай, будто для него это совсем ничего не значило: — а ты? Ви тоже подошла к шкафу. Не спеша давать ответ, она медленно вылезла из рукавов, шурша флисовой подкладкой. Вил напряженно сжал и разжал ладонь. — Это простой вопрос. — Правда? Нужен был тайм-аут. Бросаться из одного выяснения отношений в другое — перспектива не радужная. Он быстро скинул ботинки. — Я пойду в душ, а то воняю как осел. И поговорим. Только не убегай. Пожалуйста. Еще никогда в жизни он не радовался так обычной мочалке. В своей ванной тело расслабилось. Вил натер себя до жжения, чисто выбрился, причесался и с невероятным упоением дважды брызнул шею парфюмом. Но из зеркала на него по-прежнему смотрел уставший мужик, который очень сильно бодрился, но все равно выглядел на тридцать с хвостом. Благодаря Эрику Вил уже знал многое, и теперь с нарывающей тревогой думал о предстоящем разговоре с Ви. После того, как он сам чуть не запутался во лжи, которую плел вокруг друга, Вил и не надеялся, что тот придет его поддержать. Рей не могла ходить к нему — боялась, как бы Фрэнк не узнал, а вот у Эрика никаких барьеров, кроме обиды, не было. Через нее он переступил. Сначала стоял позади Дирка хмурый, серьезный и почти ничего не говорил. Ужасно напоминал Ви. Хотелось ткнуть в него пальцем, чтобы он расслабился. Эрик рассказал ему все. Как дед обивал пороги полицейского участка, как подал заявление, как его едва ли не буквально послали в долгое интересное путешествие во всем знакомое место. Как потом в почтовый ящик пришел ответ, где говорилось, что в возбуждении уголовного дела отказано в связи с отсутствием состава преступления. Мэтта даже не задержали. Зато на здание полиции внезапно обрушился капитальный ремонт, которого не видели лет эдак пятнадцать. Отец Мэтта почти сразу начал названивать с угрозами, а Эрик все их записывал на диктофон. Драммонд просил деда успокоиться, пока Мэтт сам не написал на Ви заявление за причинение тяжких телесных повреждений, и пока никто не узнал, что ни в одной базе данных нет никаких сведений о Вивианне Бирн семнадцати лет от роду. А у Дилана Бирна, единственного ребенка в семье его родителей, был всего один сын — Эрик — и никакой дочери. Взамен на молчание Фрэнк обещал им спокойствие. Якобы он повлияет на Мэтта и подобных происшествий больше не повторится. Дед весь вечер потом пил на кухне коньяк и решил все равно обращаться в суд. Фойербах слушал, спрашивая себя, как они до этого докатились, и посоветовал довериться старику. Что еще он мог сказать? К тому же, был один козырь, о котором Драммонд не подозревал — Ви каким-то образом умудрилась тогда в лесу записать разговор с Мэттом на телефон. Запись была тихой, но кое-что все-таки различалось. Могло прокатить. На кухне Вил наспех проглотил сэндвич, заботливо наколотый на шпажку на тарелке в холодильнике, и запил его колой прямо из бутылки. Потушив свет, он бесшумно заглянул в гостиную. Телевизор бубнил, озаряя комнату ярким сиянием. Виви сидела на ковре в пол оборота. В руках у нее то и дело что-то серебристое вспыхивало стальным бликом. Вил вошел, больше не скрывая своего присутствия. Щелк! Ви повернулась к нему, а то, что она держала в кулаке, скользнуло в рукав толстовки. — Что там у тебя? Показывай, я уже видел. Когда он подошел, она запрокинула голову и с вызовом пришпорила его к стене своим взглядом. Ей не нужен был нож, чтобы кромсать его. Тонкие губы с уже поджившей ссадиной разомкнулись: — Трофей. Нож снова оказался у нее в ладони. Узкий, блестящий, с узором из ветвей на рукоятке. — Значит, пока меня не было, ты ходила на охоту за головами? — спросил Вил, присаживаясь. — Слышал, ты просто Майк Тайсон на минималках. Ви лихо крутанула клинок между пальцев. Фойербах восхищенно присвистнул. — Хуя! Дай-ка! — он попытался повторить, но ловкости не хватило. — Где научилась? — У меня теперь куча свободного времени. Есть, когда заняться увлечениями. Есть, когда подумать. — Да ты и так думала слишком много! Теперь о чем? — О жизни, — она подалась вперед, обжигая его близостью своего тела. Рука легла ему на запястье и, пройдясь вниз, схватилась за нож. Вил отдал его без препятствий, но прикосновение разорвать не позволил. — О смерти. Чью смерть она имела в виду, уточнять не хотелось. — Я вот тоже в последнее время сто-олько думал! — он поморщился как от боли. — В тюрьме только два состояния: страшно и скучно. Чтобы хоть как-то развлекаться, приходится думать. — Вот это да! — притворно изумилась Виви. — Совсем на тебя не похоже. И о чем думал ты? Пульс под нежной кожицей искривился и задрожал, когда прикосновение стало ярче, рассыпалось на колючие искры. — О тебе, — Вил дотронулся до ее щеки. Пальцы, горячие, цепкие, поползли по шее, откидывая волосы, забившиеся за ворот толстовки. Ви ткнулась носом в тыльную сторону его ладони, и невесомое дыхание согрело теплотой. — Я девочку не убивал. Ты же знаешь это? — Знаю. Иначе бы я тут не сидела. Свет, отброшенный экраном телевизора, то позволял видеть каждую складочку век, то ускользал отливающей волной. Тогда Вил разбирал лишь крошечные светлячки, пляшущие в ее зрачках. Жар взгляда забирался ему под футболку, уходил влево... сладко тянул сердце. — Я думала, что умру. Фойербах и хотел бы сказать ей, что она — первая идиотка в мире, что ее поступок — главная заявка на премию Дарвина, но не мог. Он не придумал вопрос, который не причинил бы ей боли, и решил совсем ничего не спрашивать. Пусть и хотел знать все. Все до последней капли. — Даже испугалась. — Это нормально. Будь я на твоем месте, навалил бы в штаны раза в три больше. А ты молодец. Держалась матеро. — Ты не понял. Мне тогда было все равно, что со мной будет. Я боялась, что не смогу, если что, утащить его с собой. Ви вплела пальцы ему в волосы. Перебирала и оттягивала так, что расслаблялся затылок. Мысли посыпались как сухие листья. Фойербах подался вперед, но она оттолкнула его от себя, заставив лечь на спину. Он поддался. Голова утонула в мягком ворсе ковра. — Но самое страшное... — Ви нависла над ним, щекоча лицо темными прядями. — Отчасти... Я его понимаю. — Кого? — фыркнул Фойербах, закинув руки за шею. — Это чмо неописуемое? В чем? — Приятно быть сильным. — Согласен. Но границы тоже надо иметь. Ты это и сама прекрасно знаешь. — Да уж. Знаю, — сказала она холодно и, надавив ему на ключицы, села сверху. Вил, не скрывая интереса, наблюдал за ней из-под опущенных ресниц. — Я когда тебе рассказывала о том, что было там... дома... Ты, наверное, решил, что я раскаиваюсь. Вил так не думал, но перебивать не стал. Ви слишком мало делилась с ним своими переживаниями, чтобы он затыкал ей рот. «Ты бы очень хотела раскаяться. Но мечтать быть «хорошей», правильной и действительно быть такой — вещи очень далекие». Темнота снова сгустилась, оставив его наедине с двумя блестящими глазами. Они сверкали. Гипнотизировали. Огромные, черные... Фойербах больше не знал, кому они принадлежали. — Иногда я пытаюсь. Представляю, как отматываю время и возвращаюсь. В ту минуту, в гараж, когда вижу нож под столиком... Всегда именно в эту минуту, хотя по-хорошему стоило бы отматывать дальше. И вот я думаю, выпади мне такой шанс, я бы все изменила. Но это неправда. Ничего бы я не поменяла. Снова бы его ударила. Это было плохо. Омерзительно. И лучше всего остального одновременно. Как разрядка. Это запоминается. Даже хочется повторить. Как секс. Фойербах засмеялся до щекотки в животе. — Тебе-то откуда знать? — Догадываюсь, — презрительно зашипела она, а он все подсмеивался. — И когда я садилась в машину к Мэтту, мне еще было страшно, но когда мы остались вдвоем — больше нет. Я шла туда и говорила себе, что иду ради Эрика, ради Ника, ради спокойствия. Чтобы все закончилось. Но я не уверена, что это было так... Вдруг я просто хотела, чтобы все повторилось как тогда? Я хотела быть сильнее него. Мне так хотелось наказать его... И сейчас хочется еще больше. Скажи, — Ви наклонилась ближе, — я тоже, как он? Вил погладил ее, ласково очертив брови большим пальцем. — Нет. — Тогда почему я знаю, о чем он думает? Я сумасшедшая? — У тебя стресс. Ты слишком много всего пережила за последнее время. Тебе надо ходить к психиатру. Эрик же тебя записал? Вот и ходи. Не потому, что ты сумасшедшая, а чтобы тебе самой полегчало. А если совсем с катушек слетишь, я тоже отпущу вожжи и все... Будем жить в лесу, пугать людей, потом я поймаю Мэтта и посажу его голой задницей на кол. Тьма улыбнулась губами Ви и легла ему на грудь почти мурча от удовольствия. — Будем придерживаться этого плана. Он обнял ее, прижав к себе. Виви зашептала как в бреду, нарочно пытаясь проглотить побольше звуков: — Ты же не злишься на меня? — Злюсь? — под ребрами встрепенулось что-то живое, огромное, склизкое. Оно ворочалось там, дожидаясь своей очереди. Только вспори кожу, и оно выберется, обламывая кости. — Да я в бешенстве! Но ты в этом не виновата. А огрызок его я еще отдеру вместе с яйцами. Заставлю сожрать и переломаю руки во всех местах. Воображаемый Дирк замахал кулаком у него перед носом, как попугай повторяя одно и то же. «Без фокусов!» — Тебе не противно? — Почему мне должно быть противно? — Потому что мне противно от самой себя! Что я какой-то кусок мяса, которым все помыкают, которому все говорят, что делать, который даже не может выбрать, с кем ему спать и кого любить! — Ну, ты можешь любить меня... или того парня, что пялит на меня из зеркала, — Вил улыбнулся, надеясь заразить ее улыбкой. — Выбор большой. Свет, играющий на хрустальных лепестках люстры, распадался на вспышки и Вилу казалось, что это Виви сияла, склонившись над ним. Он убрал ее волосы с лица и придержал их сзади. — Сейчас как приступ долбанет, — сказал он на грани слышимости. — Такая ты красивая! Аж сердце щемит. Как будто щенка на руке держу. Ви ухмыльнулась, обдумывая комплимент. Немного зло и в то же время сладко. Хотела возразить ему, Вил почувствовал. Жадно следя за ее дыханием, он пресек попытку перечить и поймал вздох прежде, чем влажные губы дразня и издеваясь на секунду прикоснулись к нему. Продрогшие пальцы заползли ему под футболку, терзая кожу ногтями. Вил уже знал, что будет. Он понял раньше, гораздо раньше. Не было ни единого раза, кроме сегодняшнего вечера, когда бы она поцеловала его сама. Вил обхватил ее бедра и, крутанувшись по ковру, оказался сверху. — Ты зачем пришла? — спросил он даже строже, чем собирался. — Увидеться. Ее и без того безэмоциональное лицо, сейчас было таким же фонтанирующим чувствами, как и стена позади, как кирпич, который шарахнули об землю. Да и тот, наверное, эмоций припас побольше! В воздухе пылало молчаливое напряжение. Затянувшаяся пауза, во время которой Ви не моргая смотрела в потолок, рассылая по шее Фойербаха мурашки касанием пальцев, превратила его нервы в высоковольтные провода. — Что? — в вопросе звучала издевка, рассыпающаяся осколками разочарования. — Уже не хочешь? Вил не поверил своим ушам. — Хочу. Всегда хотел. Дальше что? — Я же сказала — хочу выбрать сама. Хочу, чтобы это было с кем-то, кто мне не противен. — Очень рад, что в системе твоих мер я достиг лестной отметки «не противен», но... Она потянулась к нему. Лохматая, теперь уже взволнованная, на секунду снова ставшая той девочкой, которую он впервые заметил в прихожей у Эрика. Курносая, веснушчатая и забавная, смотрящая на него долгим умным взглядом. Голос ее теперь звучал негодующе. — Тебя еще и уговаривать надо? — Ты не хочешь. Ты сюда пришла не из-за меня, а из-за своего отчаяния. И ты собралась натворить какую-то дурость вроде той, что уже натворила. Ну? Скажи? Не прав? Ви привстала, чтобы смотреть прямо ему в глаза, и злоба горела в ее зрачках вспыхнувшей петардой. Она ожидала другого, Вил понял. Ярость, с которой она дышала, с которой боролось за кислород в дюйме от его усмехающихся губ, была даже забавной. — Какая разница? — спросила она в нетерпении. — Неизвестно, что будет завтра! Вдруг я выйду отсюда и больше тебя не увижу? Вдруг это последний раз, когда мы можем побыть вдвоем? — Приехали! — но довод был разумный. И он так ему нравился... — Ты потом пожалеешь. Возненавидишь меня и... — Замолчи! «И снова будешь от меня бегать. Ты же такая храбрая, когда нужно действовать, и такая трусиха, когда нужно отвечать за свои поступки». Маленькая рука легла ему на шею, грубо фиксируя от лишних движений, но Фойербах вывернулся, ластясь. Он превратился в пластилинового человечка, которого нагрели в ладонях. И когда Ви поцеловала его, он ответил, тут же выпив ее сладкий нетерпеливый всхлип. Кровь хлынула в голову, горячая как расплавленный свинец, и долбила по вискам. — Ну ладно, — сдался он. Сопротивления хватило от силы на две минуты. — Только давай-ка ты пообещаешь мне, что не будешь творить херню. Если с тобой что-то случится... — Тогда хорошо, что ты не успел слишком ко мне привыкнуть. — Плохая шутка. Вил приник к ней, ощущая, как она одеревенела не то от внезапного страха, не то от непонимания, что будет дальше. Горячий язык описал дугу у нее на шее и, оставляя влажную дорожку, скользнул ниже, к ключицам. Вил скинул футболку, позволил Виви дотронуться до себя взамен на возможность трогать ее. Сперва поверх одежды. Ладонь прошлась по груди, сползла вниз — к полосе оголенной кожи между толстовкой и каймой джинсов. От пальцев волнами расходилось тепло. — Иди ко мне, — сказал он, уже ослепший от желания, и не различая, где была Ви, а где был он сам. Все вокруг стало ей. Наполнилось ее запахом. И Вил принял это с благодарностью. «Наконец-то! — подумал он за секунду до того, как окончательно утратил способность соображать. — Наконец-то!»Хоккейная площадка, суббота, 14:49
Лезвия коньков с хрустом дробили лед. Команда собрала шайбы и, быстро маневрируя по площадке, заторопилась к выходу. Мэтт был последний. Он сделал почетный круг, краем глаза отмечая, как пластиковые красно-синие сидения на трибунах сливаются в бурые полосы, и заскочил в раздевалку. Когда он вошел, парни притихли, собирая сумки в абсолютном молчании. Гремели отстегнутые нарукавники, стучали клюшки, то и дело хлопала входная дверь. В дальнем углу кто-то свистел, и от свиста Мэтта мутило. Он судорожно рванул молнию, стараясь быстрее сложить вещи, и не знал точно, почему ему так хотелось уйти — потому что у него адски болела голова или потому, что он не забил ни одного гола за всю тренировку. Он даже не сходил в душ. Выскочил разгоряченный, тяжело дышащий и заторопился к машине. Двигался как робот. Снял сигнализацию, швырнул сумку в багажник, сел на водительское кресло. Руки нашарили в бардачке пузырек с таблетками. Мэтт заглотил три. Залпом, без воды. Помассировал виски, размял шею... И нашел себя уже едущим вдоль дороги, нервно сигналя на поворот. Он не помнил, как тронулся с места, не помнил, как проехал половину пути. Бетонные дома, удлиняясь ползли вверх и врезались прямо в облака. Когда Мэтт посмотрел на небо, свет, льющийся оттуда, его ослепил. Сзади сигналили. Он вдавил педаль, смахивая слезы. На следующем светофоре рядом с ним остановилась синяя хонда. Пальцы скрючились на руле. На пассажирском сидении сидела она и улыбаясь щебетала с водителем. Какая-то слишком счастливая для самой себя, а он хотел увидеть ее разбитой. Развороченной, как вскрытую консервную банку. Мэтт с шумом опустил стекло. Ви не поворачивалась, но он все не переставал пялиться. Легкий взмах головы. Темные волны волос заскользили по плечам. Девушка одарила его мимолетным непонимающим взглядом. Это была не Ви. Старше, красивее, с накрашенными бледно-розовыми губами. У Мэтта кишки свернулись в клубок. Он цыкнул, подмигивая, но незнакомка только удивленно приподняла брови. Так легко было поехать за машиной, узнать, кто она, где живет... Воспоминания трупными червями копошились в черепной коробке. Вкус ее крови, солью щекочущий язык, руки, которые пытались удержать его на расстоянии... Слабость, долгий болевой стон, смерть... Мягкие куски мозгов у него на ботинках. Сердце возбужденно качало кровь. Он точно не помнил, как доехал до дома. Оставив машину на дорожке, Мэтт ввалился в гостиную и рухнул на диван, не чувствуя собственного тела. Горел свет. Он был здесь не один. Рей сидела за барной стойкой и сосредоточенно листала журнал, то и дело что-то отпивая из кружки. Судя по запаху, чай. С ромашкой. От травяной вони выворачивало до рвотных позывов. Он откинул голову на спинку, вытянул ноги на кофейный столик. Потолок шатался туда-обратно, будто кто-то раскачивал стены из стороны в сторону. Трясущиеся пальцы протерли глаза. — Это все-таки малахит! — раздался над ним женский голос. — Ты знаешь, сколько он стоит?! Убери копыта! Мэтт вжался в диван. Рядом стояла Сабрина. Такой она была на фотографиях, которые он помнил. Еще без шрамов. — Ты что тут делаешь?! — рявкнул он на нее. — В каком смысле? Он рванулся, схватил ее руку, заломил локоть за спину. Сабрина вскрикнула и бессильно повалилась на диван. Привычным движением Мэтт надавил ей на поясницу, чтобы она прогнулась так, как он требовал. Длинные светлые волосы, мягкие как шелковые ленты, облепили ей всю спину. Мэтт чувствовал, как дрожали ее мышцы, и слышал, как она кричала. И почему-то звала отца. Он понюхал ее. Сначала шею, сзади, над воротничком, потом спустился к подмышечной впадине. Запах был почти не ощутим. И не знаком. Едва уловимый свежий всплеск морской воды. На втором этаже громыхнул хлопок и тут же сменился быстрыми шагами. Между лопаток ползла противная капля пота. Мэтт разжал хватку. Будто прозрел. На диване лежала Рей и прижимала к груди ослабевшую ладонь. — Ах ты мелкий засранец! — выплюнула она, надрываясь от мучительного стона. На лестнице появился отец. Боль в черепе загудела с новой силой. — Что случилось? Рей подскочила с дивана, бросилась вверх по лестнице, не видя перед собой ступенек. Споткнулась. Фрэнк успел ее подхватить. — Я ухожу! — истерично крикнула она, вырывая у него свою руку. — А ты скажи своему ублюдочному сынку, чтобы шел к чертовой матери! Если он меня еще раз тронет... — Что?! — переспросил Фрэнк, вмиг надувшийся как пузырь. — Рей! Мэтт, предчувствуя гнев отца, отступил к выходу. Помнив, где была дверь, он не мог найти ее в стене. Пространство вокруг мелькало помехами, расплывалось как рябь, идущая по глади. — Говорила я тебе или нет?! Чтоб ты у него пистолет забрал! Говорила?! — кричала Рей уже во весь голос. — Если бы ты забрал его, девочка была бы жива! Это ты виноват! Это все твое воспитание! Твоя распущенность! И еще... Я раньше думала, ты его просто распустил! Но у него и с башкой что-то не то! Его лечить надо! Не Кевина, в которого ты вцепился! А его! Он больной! Псих какой-то! В следующий раз он пырнет не одноклассницу! А нас! Детей! Меня!.. И ты хочешь, чтобы мы жили с ним под одной крышей! Мэтт рванул в дверной проем и пропал в саду, не желая знать, что еще она ему скажет. Прятаться тут было негде, да он и не собирался. Просто сел под куст акации, не имея никаких лживых надежд на то, что голые ветви с едва набухшими почками скроют его от чужого взора. Приторный аромат пыльцы забивался в нос. Минуты тянулись беспредельно долго. Было слышно, как старший Драммонд вышел наружу, с каким бешенством шнырял по саду, пока не нашел сына в его убежище. Лапы куста раздвинулись. Мэтт ничего не успел понять. Только увидел отца, ремень, зажатый у него в кулаке. Свист. Хлястик стегнул по щеке, разрывая капилляры под кожей. Мэтт стерпел удар, еще удар... заслонился руками. Отец все продолжал лупить его, и одежда не берегла от боли. Сейчас Мэтт с ним был даже согласен, поэтому и стерпел. В конце концов, он посягнул на то, что принадлежало отцу. Тяжело дыша, Фрэнк в последний раз занес руку. — Я тебе что сказал?! — заорал он. — Тебе мало до сих пор?! Ты в жопе! В полной, мать его, сраной жопе! У меня уже сил никаких нет за тобой подбирать! Ты знаешь, сколько бабок я отвалил за тебя?! Мэтт поджал губы, словно не расслышал последнее предложение. — Ничего с ней не случилось. — Я думал, ты умный парень, а у тебя мозгов с голубиный клюв! — отец потряс ремнем прямо у него перед носом. — Не прекратишь свои выкрутасы, мотай на ус, отправишься в армию! Там тебя дисциплине быстро научат. — Не ты разве меня учил? — спросил он, ощущая, как щиплет рассеченную щеку. — Вот и научился, па. — Я тебя учил, силу с умом использовать, а у тебя между ушей пустой горшок! Ты что, хочешь, как твой дружочек? В тюрьму? Ты бы уже там был, если б не я! Но если продолжишь в том же духе, пеняй на себя! Меня и так уже старикашка этот затрахал до смерти! У тебя отец дебил, по-твоему? Не в курсе, что ты до сих пор у их дома ошиваешься? Не смей лезть к его девке! Че она тебе? Зачем нужна? И таблетки все свои прям сейчас соберешь и мне на стол! — Мэтт хотел возразить, но отец не дал ему ни секунды. — Если у тебя что-то болит — собираешься и ко врачу! Понял?! Рей останется здесь. Тронешь ее еще раз, имей в виду!.. — Не трону. — Вот и побеседовали. Надеюсь, разговор этот не повторится. Я в тебе так разочарован! Поверил же тебе! Тебе поверил, а Фойербах правду сказал... и бог с ним, тоже хуй оборзевший! Но сам факт! Я тебе поверил, а ты меня как козла надул. Как ты всех нас, всю семью, подставляешь после всего, что уже случилось! Мэтт смотрел, как отец уходил, а потом рухнул на спину, переламывая ветви с молодыми побегами. Остановиться? Когда они уже зашли так далеко? Разве отец забыл, что в охоте самое главное? Не добыча. Процесс. Она уже была у него в зубах. Выскочила в последнюю секунду. Как он мог теперь все бросить? Они оба знали, как это закончится. Часть нее осталась у него в мозгу и сидела там. Он буквально слышал, как она постоянно звала его. Дело было уже даже не в мести. Не в Фойербахе. Это просто стало прикольно. А отцовские угрозы скорее всего так и останутся угрозами. Что бы там ни случилось. Синее небо казалось таким глубоким, что хотелось нырнуть в него с головой. Мэтт прикрыл один глаз — замершее над ним облако сдвинулось влево. Он снова вспомнил об Агате. Как она умерла буквально у его ног, как его обдало ржавой кровью... По плечам проползла приятная возбуждающая дрожь.Автомастерская, воскресенье, 15:13
— Возьмите леденечик, — милая щебетунья за столиком администраторов заговорила Дирку все зубы. Он попытался отказаться, но она уже настойчиво пододвинула к нему стеклянную чашу, полную ярких конфет. — Возьмите! До ангара долго идти. Он поблагодарил, вымученно улыбаясь, и все-таки выцепил карамельку со дна округлой вазы. Девушка поставила печать с оглушительным щелчком. Прикидывая, удастся ли запихнуть бумагу в куртку, Дирк ощупал внутренний карман и вдруг понял, что там чего-то не доставало. Проездного! Он оглянулся, думая, что выронил его где-то здесь, но коврик на входе был пуст. — Что-то потеряли? — спросила администраторша, протягивая ему документы. — Да. Кажется, проездной. — А вы посмотрите, как выйдите, мог и упасть по дороге. Или что-нибудь другое найдете! Ее оптимизм умилял. Дирк решил подыграть. — Надеюсь, деньги. Она засмеялась, быстро клацая по клавиатуре длинными бордовыми ногтями. — Мы бы их уже и сами нашли! Но вам сегодня повезет, точно говорю! — Представляю... — Найдете что-нибудь, что уже не ищете. Баланс, равновесие, знаете? Всего доброго! Дирк вышел, складывая листок с чеком в три раза. Идти до ангара было не так уж и долго. Да и заблудиться здесь получилось бы вряд ли. Асфальтированная дорожка петляла мимо одноэтажных зданий с цветастыми вывесками у входов. Позади раздался топот. Дирк обернулся мельком — какой-то парень бежал на него, задыхаясь от набранной скорости. Когда он проскочил мимо, Дирк признал в нем брата Агаты. Он был без куртки, одет совсем не по погоде. Видимо, опаздывал и несся от машины. Рюкзак, открытый почти на половину, опасно свешивался с плеча, выставляя напоказ внутренности. — Эй! — крикнул Дирк, пытаясь вспомнить его имя. — Томас! Но предупреждать было уже поздновато. Том влетел в двери ангара, зацепился за ручку болтающейся лямкой и чуть не порвал рюкзак. Вещи посыпались градом, и термос брякнул железом так, что звон отдался в ушах. Том затормозил, чертыхаясь в полголоса, а Дирк поспешил помочь — собрал мелочь, поднял несколько белых пластмассовых баллончиков и все-таки нагнал укатившийся термос. — Как живой! — удивился Том, принимая вещи из рук Дирка. — Спасибо! Мой запас. Чуть не убежал, — он забрал лекарства и принялся утрамбовывать его в рюкзак. — Спешат только дураки, да? — Ничего, бывает. Все иногда дураки. Том явно его узнал, хотя виделись они всего однажды в полицейском участке. Дирк хотел выразить соболезнования по поводу Агаты, но отчего-то не мог заставить себя заговорить о ней, будто должен был ударить человеку по нарывающей мозоли. Том, предугадывая его настрой и наверняка не желая слышать лишних причитаний, поднялся быстрее, чем удалось придумать подходящие слова, и закинул сумку на плечи. — У вас с машиной проблемы? — поинтересовался он. Райанхардт отмахнулся. — Нет, уже вылечили. Как раз пришел забрать. — Ладно тогда. Побегу я. Надеюсь, сервис наш вам понравится. Он пропал в проеме, и Дирк прошел следом. Ангар визжал циркулярной пилой, ревел поперхнувшимся мотором. В воздухе парила металлическая пыль, перемешанная с запахом акриловой краски, — в дальнем углу маляр закрашивал поцарапанный бок форда, и лучше было не дышать вовсе. «Отец изверг или ненормальный», — подумал Дирк, смотря Тому в спину. Пройдясь меж автомобилей, он нашел Мартина полулежащим в кресле, приваленном к стене. Снятое из какой-то машины и вымазанное маслом оно опасно кренилось вправо. Мартин то ли дремал, то ли никого не хотел видеть, но заметив гостя поднялся, спустив ноги на пол. — Привет, — Дирк пожал ему руку. — Ну что тут? Будет еще жить или сказать хозяину, что ей пора на металлолом? Темно-зеленая тойота обиженно скрипнула дверью, когда Мартин распахнул ее настежь и поводил туда-обратно, чтобы продемонстрировать, как легко она теперь открывалась, и как плотно вставала на место. — Еще поездит. Замок работает, щели больше нет, не будет ветер задувать, — тон Мартина быстро сменился с рабочего на требовательно-недовольный: — Слышал, его отпустили. Дирк старался не придавать ни фразе, ни тому, как она была произнесена, никакого значения. — Да, — сказал он просто. — До суда. — Ясно. Ответ был на грани грубости и терпения обоих. Мартин пихнул руки в карманы синего комбинезона. — И вы верите в его невиновность? Дирку очень хотелось сказать, что он пришел сюда за машиной, а не для того, чтобы обсуждать Вила, но сдержался. — Я верю, что человеку, который его туда упрятал, нужно, чтобы дело закрыли. Чтобы кто-то был такой, на кого можно повесить убийство и спрятаться за ним. Вот, во что я верю, — Мартин возмущенно поводил губами из стороны в сторону. — Очень похвально, что ты так переживаешь о судьбе Ви. Только в свете последних событий, Вил, кажется, не совсем тот, от кого ее стоило бы оберегать. Ты можешь сколько угодно его ненавидеть, пихать ему палки в колеса, но это ее выбор. И раз уж вы друзья, тебе придется его принять. Из уважения к ней. — Если это ошибка, ее тоже принять? — Да. Дай ей самой разобраться. Дай ей ошибиться, если она так хочет. Это ее жизнь, в конце концов. Мартин упрямо фырчал, не хуже, чем его подопытные железные кони. Дирк мечтал поскорее закончить. Ему еще надо было отогнать машину к Вилу, а вождение для него всегда было в тягость. Тем более этой развалины. Дверь раздевалки, притаившейся в самом дальнем углу, распахнулась настежь и оттуда выбежал Томас. — Том! — из другого конца здания, перекрикивая стук молотка, орал не на шутку взбешенный мастер. Он даже вылез из смотровой ямы, чтобы его было слышно лучше. — Шевели задницей! В груди что-то противно заскрипело, когда Том бежал к мастеру, чуть ли не семеня. Дирк подумал, что человеку, который меньше двух недель назад потерял сестру, можно было бы сделать поблажку. Хотя бы не кричать на него в присутствии других. — Как он здесь работает? — не переставал удивляться Дирк. — Здесь же столько пыли! Лаки, краски!.. Я пять минут постоял, уже дышать не могу. — Это с непривычки. Работает как и все мы, — Мартин кивнул к столику. — Для таких случаев есть маски. — Да это-то понятно! Но все равно, с астмой! На месте его отца, я бы побоялся так рисковать его здоровьем. Теперь уже Мартин негодования не разделял. — Он здоровый как конь! Задолбанный просто. Учится параллельно. Дядя Джим хочет с ним бизнес разделить, когда учеба у него закончится, — он обвел глазами ангар. — Так что тут, считай, все его. И нет у него никакой астмы! С чего вы вообще это взяли? — Да так... — смутился Райанхардт. — Видел ингаляторы у него в рюкзаке. Хорошо скрывает, наверное. Мартин завис, явно перебирая в мозгу воспоминания. — Никакой астмы ни у него, ни у кого из семьи. У нас родители дружат сто лет, я бы знал. Астму скрыть еще надо постараться, вот у... Он вдруг будто бы подавился слюной и замолчал. Дышал как насос, с сипением всасывающий воздух. — У Пэйдж была астма. Дирк вспомнил, как ее мать, рыдая, бросалась ему на грудь, умоляя поскорее найти девочку, лишь бы она не умерла в лесу без лекарства. Мартин весь посерел, хоть и старался сдержаться. Вены у него на руках набухли до самых рукавов футболки. Не нужно было читать мысли, чтобы понять, что его оглушило. — Это ничего не значит, — попытался успокоить его Дирк. — Он мог купить его другу, подружке. Кому угодно. А сам подумал: «Мои запасы... Зачем он это сказал? Я ничего не спрашивал». — Он был там... — зарычал Мартин, не слыша, что говорил ему Дирк. — Он же был там! Всю ночь! И это его дом, это его участок! Ви сказала, Мэтт не видел ее! Если Мэтт не трогал ее... — У него было алиби. Он был в доме всю ночь. Его видели. Есть свидетель. — Кто?! Все были пьяные! Он мог уйти и вернуться! — Баллончик, который я держал в руках три секунды, ни о чем не говорит. Даже если... это не значит ничего! — И что?! — не унимался Мартин, еле слышно шепча, отвернувшись к тойоте. — Так и сидеть?! А если... а вдруг?! Дирк, уже догадываясь, что Мартин мог взбрыкнуть и в своей горячке понестись напролом, понял, что ему придется быть с ним начеку. Пока еще что-нибудь не случилось. — Можем последить, — предложил он, не видя другого выхода. И еще раз мельком посмотрел Тому в спину. Тот был слишком далеко, чтобы слышать, как они шептались. Том забрал отросшие волосы в хвостик на затылке и кинул на них мимолетный взгляд из-за плеча. Его взгляд — опасающийся, проверочный — не понравился Дирку больше всего остального. — Крысы всегда приводят к своей норе.