Больница, четверг, 13:04
Воздух вокруг напоминал сжатую вату. Чтобы дышать, надо было вгрызаться в него зубами. Отвоевывать кислород. Темнота, оборачивая в липкую пленку, предлагала свои услуги — спокойствие и забытье. Здесь можно было не думать, не видеть перед собой каждый день один и тот же кусок стены с царапинами на обоях. Пэйдж просыпалась. Сон уходил, а она яростно тянула его назад. Последние нити контроля сгнили прямо у нее между пальцев. Глаза пришлось открыть. На окнах висели вертикальные жалюзи. Кто-то заботливо прикрыл их, чтобы солнце не нервировало светом. Пэйдж зажмурилась вновь, проглотив испуг. «Я где?! — она лежала, переворачивая вверх дном каждое воспоминание. — Куда он меня перевез?!» Комнатка в голубых тонах с непривычки казалась яркой. На столике в стеклянном стакане стояли красно-оранжевые герберы, но их деликатный аромат улавливался слабо. Она взглянула на постель. К краю был придвинут стул. Женщина, отложив книгу, спала рядом, склонившись на одеяло. Пересиливая себя, Пэйдж осторожно коснулась рыжей пряди, до которой могла дотянуться, и погладила, на ощупь пересчитывая волоски. — Мам… Стало больно глотать. Всхлипы искусали губы, не давая заговорить громче. Мама тяжело приподняла голову, щурясь ото сна, и прежде, чем захлебнуться рыданиями, Пэйдж увидела ее лицо — родное и незнакомое одновременно. Мать прижалась к ней, называя по имени, и закачала туда-обратно как маленькую. От звука ее голоса плакать хотелось еще сильнее. Пэйдж схватилась за нее, боясь, что она исчезнет. — Ты дома. Моя ты хорошая! Ты дома, — мама оторвала ее от себя и несколько раз поцеловала, стирая с мокрых щек слезы. Они обнялись снова, не находя сил отпустить друг друга. Пэйдж почувствовала, что мама тоже плакала, плакала и улыбалась. — Прости, мам. Когда Карен пропала, больше всего на свете Пэйдж злилась на маму — за то, что была слабой, за то, что зациклилась на себе. Будто бы что-то изменилось, найди она силы быть стойкой! — Ты ни в чем не виновата. Кажется, она не поняла к чему были извинения. Пэйдж провела месяцы, представляя, каково ей знать, что ее старшая дочь сбежала подальше от проблем как последняя тварь на земле. Бросила в беде семью. — Я тебя не бросала! Я бы никогда тебя не бросила! Что бы я не говорила, я бы никогда, ни-ког-да не сбежала! Я тебя очень люблю. И тебя, и папу. — Знаю, — сказала мама, мягко перебирая выцветшие пряди, оставшиеся от прежних рыжих волн, — я знаю. Ни в чем мы тебя не винили. Мы думали, что с тобой тоже случилось несчастье. Молились, чтобы ты вернулась живой. Тоже. Грудная клетка заныла, будто ее подцепили когтями. — Я так по тебе соскучилась! Ты единственный огонечек, который у меня остался. Иногда я разговаривала с тобой, а ты отвечала, — мама быстро зажала покрасневшие ноздри. — Ты мне так часто снилась! Говорила, что тебе больно и плохо, — она всхлипнула, выдвигая верхний ящик тумбочки, нашла там салфетки, протянула Пэйдж парочку и сама стала промакивать глаза. — Какая ты худенькая! Как себя чувствуешь? Что этот изверг делал с тобой?! Непонятно — вот, как она себя чувствовала. Словно не лежала на кровати, а парила над ней. Мысли прыгали в черепной коробке как попрыгунчики, и чем упорнее Пэйдж пыталась поймать их, тем сильнее они вырывались. Мама погладила ее по спине мягкой ладонью, пропуская тепло сквозь ночную рубашку. — Тебе нужно отдыхать, набираться сил. Приляг. Мы потом обо всем поговорим. — Как я сюда попала? — Мартин и следователь нашли тебя, отвезли в больницу. В другую, в Сауте. Там ты уже один раз приходила в себя, но никого не узнала… и ты так плохо выглядела! Мы очень за тебя боялись. Потом тебя перевезли сюда, поближе к дому, к нам. Пэйдж попробовала найти в памяти что-то похожее, но последние дни напоминали смазанные фотоснимки. — Я этого не помню. — Ничего удивительного. Он смешал наркотики с лекарствами и дал тебе. Ты вообще могла не проснуться. И еще плакался! — голос ее сталью резанул по ушам. — Мерзавец! Хорошо, что он мне не попался, я бы его убила! Пэйдж усмехнулась машинально, но на самом деле была бы не прочь посмотреть, как мама расправилась бы с Томом. От его имени кололо в боку. Он был единственным человеком, с которым она контактировала целую вечность, и теперь мечтала забыть раз и навсегда. — Надо позвонить папе. Он ходит отсюда на работу, а с работы сюда. И Мартину. Я его еле выгнала, чтобы он поспал дома. Мартин был здесь! И он спас ее. Новая информация все еще была далекой и туманной. Пэйдж слушала, но не осознавала толком. Как же он теперь выглядит? С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло столько времени! Будто годы. Они еще никогда так надолго не расставались. Мама отстранилась и аккуратным движением попыталась уложить ее на подушку, но Пэйдж не поддалась. Тысячи незаданных вопросов скользили по языку. — Подожди, — оборвала она. — Расскажи о Карен. Я знаю. Он сказал мне, что ее нашли. — Да? Мама замерла, смотря на дочь одновременно удивленно и тупо. Руки, лежавшие на коленях, разгладили складки брюк. Пэйдж осталась в комнате одна. Женщина перед ней, потухнув, как оплавившаяся свеча, скорее напоминала предмет интерьера, чем живого человека, и уж точно слабо походила на ее мать. На лбу пролегли рытвины морщин. Лишь теперь Пэйдж заметила в волосах запутавшееся серебро седины. — Да, — сказала мама, отмерев, но взгляд ее не оттаял. — Хорошо. Это хорошо, что ты знаешь. Как тебе станет лучше, поговорим, сходим с тобой потом… к ней… Посмотришь, как мы все сделали. Рядом с бабушкой ее положили. Пэйдж и сама сидела деревянная, кивая бестолковым болванчиком. Грудь искололо изнутри как игольную подушку. Мама не могла сказать ничего больше — поднеся салфетки к лицу, она уткнулась в них, беззвучно вздрагивая, и притихла, не издавая ни вздоха. Ладони потянулись к ней, обхватили, сжали, стараясь подарить утешение. — Сейчас. Сейчас я… я не хотела ничем тебя тревожить и уж тем более рыдать! На удивление какая-то песчинка сознания до сих пор надеялась на лучшее, но другая, более внушительная часть, уже давно чувствовала, что Карен нет. Она знала еще до того, как они с Алеком сцепились в лесу. Карен не было уже тогда, но даже в квартире у Тома Пэйдж больше думала о сестре, чем о себе самой. Надежда зализывала душу так долго! Была сиделкой и палачом. Теперь, когда Пэйдж убедилась на сто процентов, она, к своему изумлению, наравне с болью испытала облегчение. Словно из кровоточащей раны наконец-то выдернули осколок. Карен пора было отпустить. Но любящее сердце не делило людей на живых и мертвых. Оно никогда не приняло бы правды. Мама все-таки сбежала в коридор. Довольно скоро пришла медсестра, чтобы проверить, как чувствовала себя пациентка. Еще совсем недавно Пэйдж считала, что если вырвется на свободу, последнее, чего ей захочется — лежать на кровати, но сейчас ничего другого делать не получалось. В этот день они больше о Карен не говорили. Даже когда пришел папа и обнимал ее долго-долго, чтобы она не увидела, как он, сорокалетний мужик, плакал как мальчик у нее на плече. Пэйдж закатывала глаза к потолку, непомерным усилием сдерживая собственные слезы, и гладила отца по спине приговаривая: «ну, пап! Ну, все! Хватит!» Что нужно делать, было понятно сразу. Подыграть. Забыть обо всем ненадолго, не душить жалостью. Каждый из них сам переживет свое горе, но если она может помочь хоть чуть-чуть — она будет улыбаться, чего бы ей это не стоило. Пусть капля счастья будет им отдушиной, ей нетрудно. Оставаться в одиночестве было страшно, но Пэйдж все же уговорила родителей уйти домой отдохнуть. До последнего пытаясь не смыкать глаз, она вертелась в страхе, что проснется не здесь, а снова вернется в маленькую темную квартирку на третьем этаже. Вновь будет дни напролет смотреть в окно, ощущать себя тупой, заторможенной и навсегда отрезанной от мира. Даже сквозь сон ощущалась обернутая вокруг лодыжки железная цепь, которая не давала забыть о себе, не давала удобно устроиться на постели, держала ее на привязи как собаку. Пэйдж очнулась, нервно глотая воздух, и откинула одеяло. Никакой цепи не было. Пальцы несколько раз ощупали ногу, чтобы убедиться на сто процентов. Пэйдж аккуратно встала, чувствуя, как пол почти незаметно раскачивался, когда она делала шаг, и подкатила штатив с капельницей к окну. Новый день подкрался близко. Скорее бы он наступил! Долгожданный, впервые за такое количество времени! Пэйдж уже и забыла, каково это — хотеть жить. Но сейчас для нее любая мелочь была как в первый раз — и солнышко, встававшее за горизонтом, и ночь, разукрашенная в сизый. Рассвет был совершенно рыжий. Как жидкая охра. Как цветы, стоявшие на столике. Как волосы Карен. Она была везде. В каждом лепестке, в ветерке, ласкавшем руки, в маминой улыбке и даже в самой Пэйдж. Она была везде… и нигде одновременно. Пэйдж вернулась в постель. Не спала, но и не бодрствовала. Теперь ей казалось, что она дома, лежит у себя в комнате, и Карен свернулась рядом калачиком, обнимая ее за плечи поверх одеяла. Было уже совсем светло, когда Пэйдж проснулась во второй раз. Она приоткрыла один глаз, чтобы узнать, кто сидел поблизости, и увидела Мартина. Подперев щеку кулаком, он быстро тыкал в экран смартфона, а она долго смотрела на него исподтишка, напрягая губы, чтобы не выдать пробуждение улыбкой, и готова была продолжать до вечера. — Ты разве не знаешь? — спросила она требовательным тоном, снова плотно сомкнув веки. — Ты должен меня поцеловать, чтобы я проснулась. Всему вас, мужчин, надо учить. Почувствовав, что он склонился над ней, она перестала притворяться спящей. Думала, как увидит, сразу схватит его и не отпустит… Мартин разглядывал ее, словно статуэтку, которая заговорила человеческим голосом. Темные волосы отросли и спадали ему на лоб длинными прядями. Пэйдж откинула их прочь, чтобы лучше видеть его глаза. Он даже не улыбнулся, но во взгляде читалась тоска вперемешку с благоговением. — Ты какой-то странный, — сказала Пэйдж наконец прерывая их молчаливые переглядывания, где оба пытались узнать прежние черты в новых обличиях друг друга. — Какой? — хрипло уточнил Мартин. — Взрослый. Выглядишь прям как мужик. — Ты тоже странная. Блондинка… сколько смотрю, никак не привыкну. Не очень люблю блондинок. Пэйдж обиженно прищурилась. — Надо же! А я не люблю зануд и вон, сколько тебя терплю! Ну, блондинкой я перестану быть очень скоро, а ты так и останешься занудой! Он обнял ее, совсем не разбирая, что она болтала, и не отцепился бы, даже если б она начала его проклинать. Пэйдж повисла на нем, сжимая пальцами сильные руки, предплечья, прижалась к шее и размякла, от удовольствия забыв, где была. — Спасибо, — прошептала она серьезно. — Я бы там умерла, если бы не ты. Мартин не сказал ей: «ведь я же тебе говорил!», хотя имел основания. Он вообще ничего не сказал, только поцеловал, повинуясь ее воле. Чем ощутимее она дрожала, вспоминая, где и как жила, тем крепче становились его объятия. «Зачем я только послушалась тогда? Зачем убежала от тебя в лесу? Лучше бы мне остаться!» — Прости, — прошептала Пэйдж, оторвавшись. — Я была ужасная, да? — Да, — сказал Мартин, нисколько не колебавшись. Пэйдж опешила, но быстро пришла в себя. — Ах, ты! — пихнула она его в бок. — Это был риторический вопрос, можно было не отвечать. — Шаловливая улыбка быстро сошла с ее лица. — Прости. Столько думала, какой ты меня запомнил. Сумасшедшей, рыдающей у бревна… бросившей тебя одного. В глазах Мартина, смотрящих испытующе-пристально, читалось, что он давно уже простил ей все на свете. Слушал ли он вообще или только наслаждался ее присутствием? — Я соврала, — сказала Пэйдж, упиваясь его прикосновениями. — Я люблю зануд. Взгляд соскочил. Она увидела, что дверь палаты была приоткрыта и выпускала на свет любопытный маленький нос. — Извиняюсь, — сказал он поспешно и, пропав, крикнул куда-то в коридор: — Еще нельзя! Пэйдж перебила в нетерпении: — Можно! Ник еще раз глянул внутрь — удостовериться, что не ослышался. Он влетел вихрем и прыгнул на кушетку. Пэйдж только успела расставить руки, а он уже повис на ней. Отовсюду слышалось теперь ее имя, словно здесь был не один Ник, а десять сразу. — Полегче! — приструнил Мартин, но Пэйдж замахала ему наперекор. — Легче, Ник! Она только пришла в себя. Ник обнимал ее, как обнимают только дети, и задыхался от распирающей его радости. — Пэйдж! Пэйдж! Чего у нас тут было без тебя! Мы все так о тебе волновались! Очень скучали! Очень! Ты ваще не представляешь сколько всего пропустила! С ним пришла Ви, но она напротив вела себя сдержанно и даже… холодно? Или просто не собиралась бороться с Ником за ее внимание. Как только они обменялись приветствиями, она встала у окна, опершись поясницей о подоконник. Мартин предложил ей присесть, но получил отказ. Тогда он поднялся как-то нервно, неуверенно засунув ладони в карманы джинсов, и тоже подошел к окну. Пока Ник пересказывал десять тысяч сплетен со всеми подробностями, Пэйдж слушала, но в мыслях унеслась уже далеко отсюда. Быстро перебрасывая внимание с Мартина на Ника, она как можно активнее принимала участие в разговоре, чтобы никто из них не жалел ее и не спрашивал, как она себя чувствовала. Ник тоже вырос. Он больше не был тем лохматым мальчиком в рубашке навыпуск, которого она помнила. Они все слишком изменились. Ее жизнь стояла на паузе почти полгода, пока друзья в полную силу двигались вперед. Теперь ей придется вклиниваться в поток, нырнув наобум, не зная, в какую сторону неслось течение. — Там это… — отдышался Ник. — Бриджит ждет в коридоре. Она спрашивала, можно ли ей войти. — Конечно, можно. — Она хотела поговорить с тобой одна, — он многозначительно посмотрел на Мартина и Ви. — Мы потом зайдем еще. Ты только не будь к ней слишком строга или вроде того. Пэйдж и не собиралась. Она придержала Ника за рукав, когда Мартин с Ви пропали в дверном проеме. Ник сидел, ерзая как на горячих углях, и никак не мог прогнать с лица улыбку. Пэйдж тоже ей заразилась. — Вопрос. Скажи по секрету. Ви как будто мне не рада, даже не обняла. Она сильно сдружилась с Мартином? Думать об этом сейчас было неловко и не вовремя. Но лучше уж знать сразу наверняка. Ник отчего-то засмеялся. — Не парься. У Ви свой ухажер есть. Что-то в его смехе было ей непонятно. — И кто же? — У-у! Тебе еще столько узнать надо! Тебе скоро скажут кое-что. Про герр Феробаха. Ты этому не верь. Если успею, сам расскажу. И Ви… она рада, просто у нее свои проблемы. Мы все рады. Нам нужно было что-то хорошее. Ник ушел, оставив ее в одиночестве. От долгого напряженного ожидания онемели ноги. Прошло не меньше пяти минут, а Бриджит до сих пор не появилась. Пэйдж нетерпеливо перекладывала руки на одеяле из одного положения в другое. Скрипнула дверь. Бесшумная тень прокралась внутрь. Бриджит замерла на входе, обхватив себя за предплечья, красная до кончиков ногтей. — Привет, птичка, — сказала Пэйдж, приподнимаясь, чтобы сесть поудобнее. Она напряглась, твердя, что сейчас должна разыгрывать радость в сотню раз увереннее. — Иди сюда, не стой там. Бри, не поднимая головы, подошла, неуверенно переступая по плитке розовыми туфельками, и присела у дальней спинки на самый край кровати. — Почему ты не вошла со всеми? — Я не была уверена, что могла, — ее била заметная дрожь. — Ты на меня не злишься? Пэйдж наклонилась, чтобы подтянуть малышку поближе к себе. — На что мне злиться? Я не помню, чтобы ты сделала что-то плохое. Бриджит не поддалась на попытки сократить расстояние, и тогда Пэйдж придвинулась к ней сама. — Да, но… плохое сделал Том. — И ты в этом не виновата, — ладонь несколько раз ласково и примирительно погладила ее волосы. Пэйдж схватилась за кончик тонкой косички, чтобы пощекотать им ушко Бриджит. — Ты здесь ни при чем. Слышишь меня? — Он тебя обижал? Она говорила на удивление взросло. Темные глаза требовали честного ответа, а Пэйдж не могла сказать правду. Не видела ни единой причины, зачем эта правда была нужна. Что бы она дала? Окончательно превратила бы Тома в монстра, но не заставила бы Бриджит разлюбить брата. — Нет, — соврала Пэйдж. — Он хотел, как лучше. Хотел помочь и верил, что помогает. Он ошибся. Она бы никогда, никогда и ни за что на свете, не сказала бы эти слова кому-то другому. Бри слушала смиренно. Пэйдж видела, что она хотела поверить ей, но не верила. — Ты не должна брать на себя его камень. Ты хорошая девочка. И ты не отвечаешь за поступки своих родственников. Не надо так думать. Ты самостоятельный человек, отдельная личность. Его решения не отражаются на тебе. Пэйдж попыталась погладить ее ноготки, но Бри отдернула пальцы. — Отражаются. Том не подумал о нас, о своей семье, о маме с папой, когда похитил тебя. Но все, что он натворил, отразилось на нас. Все наши решения отражаются на самых близких. «Она права, — подумала Пэйдж, понимая, что не может найти подходящих слов для этого ребенка, который, кажется, стал и умнее нее, и прозорливее. — Как разбить стекло. Осколки летят в тех, кто стоит ближе всех». — А я тебя обманула, — сказала она, чтобы перевести тему. — Мы с тобой давным-давно говорили. В гараже. И я тебе пообещала кое-что. Не помнишь? Я обещала, что сделаю все, лишь бы найти Карен. И все будет хорошо, как раньше. Я свое обещание не сдержала. — Ты же не могла. Теперь я знаю, что никто и никогда не может сделать так, чтобы было «как раньше». Сердце заходилось в стонах, как Бри напоминала сейчас о Карен! — А ты… ты знаешь про Агату? Пэйдж кивнула. Том сказал ей и это, но смерть Агаты была для нее далекой как взрыв бомбы, который видишь по телевизору. Тогда Тома долго не было дома. Сколько точно — Пэйдж не знала. Большую часть времени она провалялась как овощ и очнулась единожды, когда поняла, что лежит на матрасе в луже собственной мочи. Это было чуть хуже, чем ходить в ведро, оставленное подле кровати. Думать об Агате она не могла, даже если бы захотела. Хорошо, что Бри не умела читать мысли. — Я понимаю, как тебе больно, — сказала Пэйдж, поправляя задравшийся рукавчик ее платья в горошек. — Мне до сих пор… не верится, что Карен нет. Как-то противоестественно, что я есть, а ее нет. Я помню, как она родилась, но не помню, как это — жить без нее. И я никогда ее не забуду. Буду стараться хранить память о ней, и она будет жить во мне. Агата тоже. Не важно, что их больше нет рядом. Важно, что они были. Пусть и совсем недолго. Но нам с тобой теперь придется позаботиться друг о друге, раз уж мы остались вдвоем. Поэтому не избегай меня. Если тебе нужна будет моя помощь, совет, что угодно — всегда приходи, вот только поправлюсь. Бриджит замялась. — Да, я… уже хотела попросить… То, что Агата умерла — случайность. Она ни в чем не виновата. Виноват другой человек, его неосторожность. И я должна его ненавидеть. Я могла бы. Но решила его простить. Не хочу держать зло в сердце, потому что оно никак не повредит ему, но сделает больно мне. А я хочу отпустить. Ты можешь… попытаться сделать для Тома то же? Не прощать его. То, что он сделал, простить трудно. Просто отпустить. Пэйдж обхватила ее личико и прижалась к нему своей щекой. — Ты можешь мне не верить, но я хочу этого больше всего на свете! От Бри пахло домом, кондиционером для одежды, сладкой ватой. Пэйдж прикрыла глаза. — Я по тебе скучала! — прошептала девочка, отзываясь на объятия. — Я тоже, малышка. Я тоже. Когда ты живешь одной лишь злобой, она высушивает тебя досуха. Пэйдж знала наверняка. Ей хотелось покоя и тишины. Любви. Оставить месть и ненависть кому-то другому. Может быть, тот, другой, справится с этим лучше нее…Больница, 13:22
На скамейке в коридоре они сидели втроем, и Мартину было неожиданно тесно. Он подбирал слова, бросая на Ви проверочные взгляды, но она, слишком занятая Ником, посторонних волнений не замечала. — Мне все еще нельзя к герр Фурбаху? — Лучше не надо. Сам знаешь. Ему сейчас лишние подозрения ни к чему, — Ник закивал невпопад, но задора в его глазах поубавилось. — А ты позвони ему. Он будет рад. Мартин встал и вышел на улицу. Подышать воздухом, прогуляться, привести мысли в порядок. Да и диалог показался ему достаточно личным для третьей пары ушей. Пока он выписывал на асфальте замысловатые траектории движения, вспомнил, что не ел ничего с самого утра. Где-то на нулевом этаже больницы был буфет. Интересно, нормально там кормят или нет? Мартин обернулся, чтобы вернуться в здание, и сквозь стеклянные двери увидел, что Ника рядом с Ви больше не было. Она в гордом одиночестве разглядывала таблицу с правилами профилактики сезонных инфекций, висевшую на противоположной стене. Лучшую возможность поговорить было трудно представить. Презирая в себе неуверенность, Мартин прошел внутрь и купил в автомате со снэками пакетик мальтизерс. «Выглядит, как будто пытаюсь ее задобрить!» Зато конфеты в руке прибавили смелости. Он подсел к Ви, протянув ей угощение. Она встрепенулась и, поблагодарив, тут же надорвала упаковку. — Где Ник? — поинтересовался Мартин, цепляя с протянутой ему ладони шоколадное драже. — Где-то здесь. Убежал по делам. Серьезность, с которой Ви ответила, звучала даже забавно. — Какие у него тут дела? — усмехнулся он, но в ответ получил лишь неопределенное пожатие плечами. — Мы должны… сказать ему или нет? Про Кева? Он уточнил, хотя Ви поняла и без уточнений. Перестав хрустеть шариками, она отклонилась и уперлась макушкой в стену. — Нет. Оба они достаточно хорошо знали Ника, чтобы прийти к одному выводу: для него секрет Кевина будет сильным ударом. — Как-то нечестно. Ты сказала мне про Агату. — Не сравнивай. — Он все равно узнает. Рано или поздно, но узнает. Молчание Тома — это вопрос времени. Наверное, сидит в камере и ждет, что папаша Драммондов придет ему помогать. Как поймет, что ему насрать, сразу его прорвет. И Ник узнает, потому что узнают все. — Вдруг он наврал? Испугался, что ты его изобьешь до полусмерти. Зря ты не врезал ему пару раз, если честно. Мозги бы встали на место. — Стараюсь не повторять ошибок. В недоверчивом хмыканье маскировалась насмешка, идущая по границе с упреком. Не Ви ли говорила ему тогда, что он не должен был поддаваться на провокации Фойербаха и избивать Алека? Теперь она считала иначе? Том не выдал Кевина, просто потому что отказывался говорить, но история, которую он поведал в своей квартире, была пересказана в участке трижды. От Дирка Мартин знал чуть больше, чем Ви. Тот все еще имел друзей в полиции. Кевина вызвали, допрашивали в присутствии родителя, как и Мартина с Ви. Коротко и бесполезно. Он стойко твердил одно и то же: он впервые слышит об этом, всю ночь он был в доме и видел Тома спящим на диване в гостиной, потом сам лег спать, а что было дальше не знает. Оно и понятно. Даже если бы Том вывалил все, чем бы он доказал его причастность? Если только… — В любом случае, — продолжил Мартин, возвращаясь к теме, — полиция будет здесь сегодня или завтра. Посмотрим, что скажет Пэйдж. — Даже если она его видела. Дальше что? Никто не заставлял Тома соглашаться. Он мог отказать, но не отказался. Пусть несет ответственность. — Согласен. И не знаю, как накажут в итоге Кева, если все подтвердится, и накажут ли вообще, но если есть кто-то, кто мог бы рассказать, что случилось с Карен, видимо, это он. Ник мог бы поговорить с ним. Пока отец совсем не спрятал его за семью замками, — Ви впилась ему в локоть и наклонилась, прислушиваясь. — Кев наверняка боится отца. И Мэтта. — Тш-ш! — она поднялась, в два стремительных шага преодолела расстояние до автоматов. За ними было пусто. — У меня уже паранойя. А у кого-то очень длинные уши! — вернувшись на место, Ви затараторила так тихо, что почти нужен был слуховой аппарат. — Это не его проблемы, Мартин. Не проблемы Ника. Не его дело выяснять, как и что случилось. Даже если вам всем так хочется узнать правду. Рисковать здоровьем Ника ради этой правды… оно того не стоит. — Ты перегибаешь. Кевин ничего бы ему не сделал. — Да уж! Уверен? Вы же так хорошо его знаете! Я видела, как он столкнул Ника с доски на полном ходу. Знаю, что они подрались, и ваш Кевин его ударил. А еще по близости может быть Мэтт, для которого Ник — как красная тряпка для бычка. Мартин хотел уточнить почему, но лицо Ви уже подернулось тонкой коркой злобы. — Вся их семейка мне уже вот где! — она быстро провела пальцем по шее. Мартин решил не разжигать, дал ей перевести дух и какое-то время наблюдал за проходящими мимо врачами в отглаженных белоснежных халатах. — Не сильно тебя ругали? За нашу операцию. — Ну-у… — затянула Ви, прикидывая. — Цель была благая, и я вернулась здоровой, так что дед орал на целую минуту меньше обычного. Прогресс. Мартин засмеялся, но в смехе дребезжала плохо скрытая тревога. — Я не успел сказать тебе спасибо, — он до боли сцепил руки в замок. — Ты меня выручила. В очередной раз. — Ты тоже меня выручал. Дружба — командная работа, так что не благодари. — Да, — согласился он, опираясь на колени и сжимая переносицу. — Ты права. И я… Я хотел на самом деле… признаться тебе кое в чем. Как-то меня вроде мучает совесть. Что я от тебя что-то скрываю, а я так не могу. Напряжение бурлило у него в венах, искрилось в воздухе. Ви замерла, напрягаясь до последней мышцы в теле. — Мне не нравится начало. — В общем… Это я сказал, — она непонимающе прищурилась. — Эрику. Тогда. Про вас с Фойербахом. Это я сказал. Все! Он признался. Так долго представлял, как она среагирует, а сейчас не мог даже посмотреть ей в глаза. — Зачем?.. Зачем? Он часто спрашивал себя, пытаясь докопаться до истины. Хотел помочь, образумить ее, защитить. Ему-то со стороны виднее. Только было что-то еще. Правда, спрятанная слишком глубоко. На самом дне души кто-то… не он, кто-то другой внутри него, корчился от боли, когда видел, что кому-то было хорошо, пока сам он страдал. Чужое счастье — тоже испытание. Мартин его не прошел. Он сумел признаться себе в этом, но Ви признаться не смог. — Я не хотел, чтобы он сделал тебе больно. Прости. Он чувствовал на себе ее взгляд. Острый как скальпель, болезненный и долгий. Будто она вскрывала его черепную коробку в поисках правды. — Не надо было говорить, — подытожила Ви. Из интонаций сочился могильный холод. — Лучше бы ты и дальше молчал. — Решил, что правильнее будет сказать. Поняла ли она его мысли или расценила поступок как предательство, но между ними моментально вымахала стена. — «Правильнее»… Кому от этого стало легче? Они все еще сидели рядом, но теперь были очень далеко друг от друга. Мартин больше не знал, что и как говорить. Чувствовал, она не хочет слушать. Минуты, проведенные в молчании, тянулись как резинка, готовая лопнуть в любую секунду. — Я что-то устала, — сказала Ви, поднимаясь, и схватила маленький рюкзачок, лежавший у нее за спиной. — Пойду. Поговорим потом. — Ви… Но она уже быстро шла к выходу. Автоматические двери распахнулись и проглотили ее. Мартин сидел как оплеванный, несмотря на то, что Ви ничего толком не сказала. Когда они теперь поговорят? Почему-то ему казалось, он больше ее не увидит. Мимолетное облегчение сменилось тошнотворной тоской. Он привык, что правда — это маркер хорошего. Но правда строила, и она же разрушала. Граница между правильным и неправильным истончилась. Мартина шарахало из стороны в сторону. Он больше не понимал, где именно пролегала та грань, которая делала человека дурным, и был ли он таким сам?Дом семьи Драммонд, 13:57
Ник не собирался подслушивать. Он шел из туалета и уже у автоматов заметил развязанный шнурок. То, что он услышал, пока крепче затягивал кроссовки, для его ушей не предназначалось. Различив шаги, он понесся по коридору и успел завернуть за угол до того, как был пойман. Из укрытия не выходил целых десять минут. Для перестраховки. А когда все-таки вышел, застал Мартина, сидящим в абсолютной прострации, потерянного и задумчивого. Ник наврал, что позвонила мама, поэтому ему срочно надо бежать, и попросил извиниться за него перед Бриджит — за побег без предупреждения. На ближайшей к больнице остановке он сел на автобус и поехал, отрешенно смотря в окно. Полупустой рюкзак на коленях весил не меньше тонны. Еще больше весило сердце Ника. Оно было настолько тяжелым, что тащить его в груди было почти невозможно. Впервые за долгие месяцы Ник позвонил Кевину, но никто не взял трубку. Тогда он вспомнил — на случай форс-мажора Рей оставляла ему свой номер. Два долгих гудка. На другом конце раздался приятный голос: — Зайчик, я на работе. Что у тебя случилось? — Здрасте! Ничего. Спросить хотел, дома ли Кев? Можно мне зайти? — М-м, — в задумчивости протянула Рей, отбивая пальцами чечетку по клавишам клавиатуры. — Приходи вечером. Часов в шесть. Я как раз буду дома. — Хорошо, — поддакнул Ник быстрее, чем успел сообразить. — Но, значит, он дома, да? — Должен быть. Часов в шесть, договорились? Ник скрестил пальцы, когда соглашался. Автобус не доезжал прямо до Драммондов. От рыболовного магазина, где тормозил общественный транспорт, нужно было идти еще пятнадцать минут. Ник шел, совсем ни о чем не думая. В голове был вакуум, всосавший все мысли. Между частными домиками по обеим сторонам дороги теснились деревья, и чем дальше Ник продвигался, тем большую территорию отвоевывала природа. Лес наступал, увеличивая расстояние между зданиями. Небо, ярко-голубое, размывалось в белый вдалеке, и стайка птиц, громко перекрикиваясь друг с другом, неслась наперегонки. Ник поднял подбородок, провожая их взглядом. «Красотища!» — восхитился он, задыхаясь от глубины цвета. Вот уже и дом. Флюгер в виде флажка на шпиле крыши оставался недвижимым. Подойдя к высокому забору, Ник нажал на звонок у калитки и принялся ждать. Довольно скоро дверь ему открыл отец Кевина, но внутрь не пустил. Сказал, сына нет дома. «А Рей меня бы все равно пустила!» — зло пыхтел Ник, шлепая обратно по тропинке. В конце концов, он решил не уходить — подождать Рей или попробовать перелезть через ограждение. Он прокрался к зарослям подле черного входа, вскарабкался по одной из кирпичных колонн, разделяющих металлические пластины, однако в сад перепрыгивать не спешил. Наблюдал. Первое, что он увидел… их гаража больше не было. Древняя постройка, стоящая отдельно, оставшаяся от прежних хозяев, портящая вид… а для Ника когда-то второй дом, самое лучшее место на свете… его больше не было. Пыль, старые балки и гвозди — все, что от него осталось. Как же так? Кев обещал не допустить этого! Разве их воспоминания ничего не стоили? Их дружба, которая жила в стенах здания? Вот, во что она превратилась! В крошево, в труху! Ник нырнул обратно в ветви. На перекладине у палисадника Мэтт подтягивался на одной руке. Шансов пройти мимо него незамеченным было столько же, сколько нервных клеток, сохранившихся у Ника после их разговора лоб в лоб, — то есть, ноль. Он сидел в кустах и долго таращился в щель, а Мэтт все не уходил. Зато ворота спустя какое-то время заскрежетали, пискнув сигнализацией. Черная ауди, за рулем которой восседал старший Драммонд, выехала наружу и покатилась вдоль улицы. Ник напрягся как перед прыжком. Когда машина скрылась за поворотом, он ломанулся сквозь заросли и втиснулся в проем в последнюю секунду перед тем, как сдвижная дверь встала на прежнее место. Отсюда Мэтта не было видно. Ник пробежал по бетонной дорожке, ведущей к дому, и заскочил в прихожую. От быстрого бега сбилось дыхание. Не переводя дух, он взлетел по лестнице, но задержался на последней ступеньке. С высоты второго этажа сквозь арку гостиной виднелась оленья голова, прикрученная к стене. Мутные глаза, уставившиеся в спину, будто спрашивали, зачем он здесь, зачем пришел, зачем потревожил? Мурашки на пояснице были размером с горошины. Дважды кулаком, один раз костяшкой пальца, а в конце ногтями вниз до ручки. Дверь Кевина осталась неприступной. Ник повторил. Молился, чтобы ему открыли поскорее. Но откроют ли вообще? И что он скажет, если Мэтт застанет его здесь? Вдруг Кев и правда куда-то ушел? Можно ли запереть замок с этой стороны?.. Скрип. На него уставились испуганные серые глаза. Из комнаты высунулась рука и втащила Ника внутрь. — Как ты сюда попал?! — зашептал Кев как в горячке, а Ник не мог четче разобрать его лицо. — Я к тебе. Слова ободрали горло. Кевин метнулся к окну и, раскинув занавески в стороны, высунулся в сад. — Он не видел тебя? — Вроде нет, — Ник рассматривал друга, не сдвинувшись ни на дюйм. Кев теперь был даже выше, чем прежде. Или Нику так показалось. Слишком давно они не виделись. Домашняя футболка висела на нем мешком, а руки, видневшиеся из-под рукавов, выглядели тонкими как прутья. — Я пришел поговорить. Совсем ты чего-то исхудал. Аж не узнаю тебя, как изменился. — Ты тоже изменился. — Да не! — он почесал за ухом. — Помылся просто, — Кев обернулся, улыбаясь беззлобно. Как раньше. Ник пошел ему навстречу. — Пока еще не посрались опять, скажу… Скучаю по тебе ваще-то. Ник обнял друга, не думая, оттолкнут его или нет. Ему было все равно, как среагирует Кевин. Что уже терять? Нечего. Но Кевин не отстранился. Он похлопал ему по лопаткам и сказал: — Я тоже. — Заметно! — зубы прикусили язык достаточно вовремя, чтобы не выплюнуть еще что-то. Выходящей из берегов обиды хватило бы на целый океан. — А ты был мне нужен. Мне и Галке. — Ты справился и без меня. — Справился! — бросил Ник с каплей гордости. — И все равно… нам было бы легче, если бы ты был с нами. И тебе тоже. Я ж не слепой, вижу, как ты извелся, высох весь. Так что давай поговорим по-честному, — воспаленные глаза Кевина смотрели безучастно. Он присел на кровать, а Нику было странно и страшно возвышаться над ним вот так… Он впервые почувствовал себя сильнее друга. — Я был в больнице у Пэйдж. Она ничего, бодрячком, вывезет. Но я там что-то услышал, сам не понял. Так что объясни мне, каким боком ты к этому притерся! Ник сел, чтобы Кеву легче было говорить, но тот отвернулся к стеклу, на зов ветвей, царапающих раму. — Я знал, где она, и это я попросил ее увезти, — голос был бесцветным и тонким как калька. — Но к Тому я ни разу не ездил и понятия не имел, что ей там настолько плохо. Я не хотел, чтобы Мэтт нашел ее в лесу. Но и Тома я попросил зря. Кто же знал, что он не вылечился! Взрывоопасная смесь гнева и разочарования воспламенилась в груди. Ник попытался отстраниться, слушать, не принимая близко к сердцу. Он должен был добраться до истины. Должен был понять. — Мне жаль, что я отнял у Пэйдж столько времени. Жаль, что она мучилась, а я этого не знал. Но она жива. Как было бы, если б Мэтт нашел ее тогда — не знаю… И если б они с Алеком продолжили грызться — тоже. Если б мы отпустили ее, они бы снова вцепились друг в друга. Все пришло бы к Мэтту, так или иначе. Ему не нужен повод, чтобы встрять или сделать больно. Полгода взамен на целую жизнь — не такая большая цена. Она должна была жить, вот и все. Это был мой долг — сохранить ей жизнь. Долг перед Карен. Ник притих, судорожно сводя колени от напряжения. Картинка в мозгу почти собралась в единое целое, не хватало лишь пары деталей. «Так не делается, ты не вправе, ты все решил за нее, за меня, за всех нас! Ты…» — Ты знаешь, кто это был? — спросил он, не в силах подобрать более точные выражения. — Ты не можешь сказать? Поэтому ты меня прогонял? Думал, я догадаюсь? — Я не хотел, чтобы ты имел к этому хоть какое-то отношение. Тебя не должно было зацепить! «Но меня зацепило! Я был в этом с самого начала!» Кевин стремительно встал, словно забыв, что они разговаривали. Ник подскочил следом и, пытаясь удержать его, чтобы он не ушел от ответа, зашипел: — Это он? Кивни! Дай хоть какой-то знак, если не можешь сказать! — Кев отмахнулся от него, молча ткнув пальцем на свое ухо: «слушай!» Звук накатывал как прибой — сначала мягкий и далекий, шуршал смятой тишиной, потом мутировал, становился громче, смелее, опаснее. Кто-то был на лестнице. Кевин кинулся к двери и вцепился в ручку до скрипа металла, на этот раз приказывая Нику смотреть. Ручка застряла в одном положении. «Папа», — проговорил он одними губами. Видимо, после того, что случилось, отец запретил ему запираться, а Ник, дурак, выстукивал, чтобы ему открыли! Мэтт пронесся мимо. Шел быстро и бодро. Кевин с Ником ни разу не пошевелились, будто провожали ураган, который засосал бы их в воронку, посмей они побежать прочь. Не укладывалось в голове, как они стояли тут вдвоем и так боялись его одного, что были на грани инфаркта. — Давай позвоним Рей? — зашипел Ник, как только услышал хлопок соседней двери. — Он ничего нам не сделает, если она придет. Он усмехнулся, но ему было не смешно. — Она сама его боится! Узнай она, что папа оставил нас с Холли с ним — она бы его убила! — Кев опустил голову. Сонная артерия ритмично пульсировала у него на шее. — Тебе нужно уйти. Сейчас, пока он не видел. Я проверю где он, а потом провожу тебя, окей? Ник собирался сказать «нет». Они же не договорили! Он еще ничего не узнал толком! Но Кевин уже высунулся в проем, морщась от визга петель. Ладони вспотели. Какое-то предчувствие тронуло за плечо. Ник попробовал пристроиться рядом, чтобы тоже видеть лестницу. Безрезультатно. Ничего не разбирая, он почувствовал, как друг вздрогнул всем телом, словно молния ударила ему в макушку и вышла через пятки. Кевин быстро нырнул обратно. У Ника вспыхнули уши. Он, ничего не спрашивая, навалился на ручку за секунду до того, как с другой стороны сотрясающий удар пришелся куда-то чуть выше груди. — Чт-то ему н-надо? — заикаясь выговорил Ник. Взгляд метался по стенам в поисках убежище, прекрасно понимая, что прятаться было негде. Бордовый от натуги Кев держал натиск изо всех сил. Его глаза знали ответ. Всего одно слово. Ты. Дверь отлетела, больно ударив Кевину по рукам. Он сжал их, подогнув пальцы, но стон сдержать не смог. Тупое оцепенение держало Ника в заложниках. Какого черта?! Зачем этот псих ломится к ним?! Еще и обвел их как школяров! Сделал вид, что ушел, а сам был тут, тут! — У нас гости? — спросил Мэтт, прислонившись к откосу. — Он уже уходит, — серьезно и спокойно ответил Кевин, будто они не боролись здесь секунду назад. Но Ник уже знал, что уйти ему не дадут. Он машинально отступил в комнату. Вид Мэтта завязал язык в узел. Потное, кривое от улыбки лицо с темными пятнами под нижними веками было похоже на трупную маску. «Когда же ты сдохнешь?!» — подумал Ник, приготовившись бежать, и эта мысль осколками стыда впилась ему в позвоночник. — Он может остаться. Мы гостеприимная семья, разве нет? — Нет. Свет из окна нарисовал солнечных зайчиков на обоях. Хотелось быть одним из них. Раствориться. Пропасть потом вместе с лучами. Нужно что-то сделать. Ему нужно выйти отсюда. Нужно… Кев пихнул Мэтта в печень, оттолкнул от прохода. — Беги, Ник! Бежать. Бежать. Бежать. Куда?! Он кинулся в коридор, хватанув так много кислорода в легкие, что запершило в горле. Мэтт стоял как каменная колонна, подпиравшая потолок, и пытался вновь заслонить выход. Ник пригнулся почти к самому полу. Где-то на уровне коленей Мэтта он протиснулся в свободное пространство между ним и дверью. Кев держал брата за грудки. Их драку Ник наблюдал краем глаза. Не хотел видеть, но видел. От нее никуда нельзя было деться. Мэтт взбрыкнул, скинул с себя мальчишеские руки. Их голоса доносились как из трубы. Говорили где-то далеко. Ник ловил только обрывки. Кевин не собирался его отпускать — он прыгнул ему на спину и зажал глотку, обхватив шею. Ник увидел перед собой подножку в последний момент и перепрыгнул преграду как заправский участник бега с препятствиями. До ступеней было совсем немного… Грохот взорвался в воздухе. Что-то рухнуло. Тяжелое. Ник даже не успел понять, что случилось. Тычок в спину сравнился бы с ударом кувалды. Он потерял контроль. Верх и низ поменялись местами. Он летел, пересчитывая ребрами острые деревянные выступы, едва успев прикрыть голову. Мир стал мутным и тихим. Кружился как упавшая чашка и разбился вдребезги.