На улице окончательно стемнело. На расстоянии метра уже с трудом можно различить, что происходит, от мрака и безумного карнавала снежинок.
Мизуки с Нанами идут впереди маленькой процессии, громко разговаривая и смеясь — представляя собой самые банальные стереотипы времяпровождения. Следом за ними, с небольшим отрывом, плелась Уэт-сан, раздражённо пиная сугробы. Нога утопала в рыхлом снегу и тот оседал на пушистые ботинки девушки. Та начинала остервенело пытаться скинуть его, но ничего не получалось, она лишь засыпалась снегом ещё больше.
За брюнеткой след в след шагал Томоэ и стоило Богине хоть на секунду остановиться или задержаться, как он тотчас налетал на нее, грозя уронить в глубокие сугробы, не успевая затормозить перед ее фигуркой.
— Саки-тян, ты хочешь спать? — Нанами поровнялась с подругой, весело заглядывая ей в лицо, но девушка проигнорировала, пройдя мимо, плотно кутаясь.
— Саки? — Нанами бежит следом, поскальзываясь в темноте.
— Я хочу сдохнуть, —
и Томоэ — грубо ответила брюнетка, не останавливаясь.
— Саки, не шути так, — резко дрогнувшим голосом, тихо сказала Момодзоно, передернувшись.
— А тут разве кто-то шутит? Или смеётся? — Сакиро, не сбавляя темпа, обогнула замеревшую шатенку и пошла вперёд.
— Нет, но… — растеряно начала было Нанами.
— Вот и все! — Богиня раздражённо засунула руки в карманы и скрылась за стеной света фонаря, снова ныряя в тень.
— Томоэ, что с Саки? — расстроено спросила Нанами, когда мимо прошел Хранитель.
— Умереть хочет, — пожал тот плечами, не отставая от брюнетки.
— Ну я серьезно! — Нанами не понимала, что произошло, ведь недавно все было так хорошо.
— И я, — лаконично ответил беловолосый, оставляя бывшую Хозяйку позади.
— Идиотизм, — тихо хмыкнул Змей, но Нанами благополучно не услышала.
— Что-то у этих двух творится, — глубокомысленно изрёк Мизуки, смотря тем вслед, а Нанами согласно, задумчиво кивнула. Даже обидно как то. Все приятное настроение летит в Тартарары, туда же, где с миром покоится много лет социальность Сакиро, покрывшаяся столетней пылью.
В Храме было тепло и уютно. Огневички сновали вокруг пришедших, помогая Сакиро снимать с ее плеч куртку, на что она раздраженно закатила глаза, шипя сквозь зубы просьбу отвалить от неё. То есть, не помогать, так как она и сама справится.
Томоэ, как, похоже, единственный, кто смыслил в принятии гостей, ушёл на кухню, а через пару минут все услышали характерный стук ножа по доске. Мизуку хихикнул под укоризненный взгляд Момодзоно, а Сакиро, не извиняясь и не прощаясь, исчезла в ванной.
— Это же нормально, да? — после паузы осведомился Мизуки, переглядываясь с шатенкой.
— Не думаю, — устало ответила та, потирая виски, пытаясь понять, что, блин, могло произойти за те 3 минуты, как они были на том дурацком колесе?!
Слава Микагэ, что и Нанами и Мизуки в этом Храме жили дольше, чем сама Богиня, так что фраза, «чувствуйте себя как дома», возможно впервые за историю человечества, была исполнена в нужном смысле. Момодзоно нашла в шкафу свою старую пижаму и с наслаждением смогла переодеться из душного свитера в лёгкую рубашку, даже откопала для Змея кимоно. Хотя далеко не факт, что это не Томоэ. В противном случае Мизуку ждёт жестокая расправа, с участием остро-колющих-режущих предметов.
Кстати о режущих. Любимого, только наточенного ножа Томоэ нигде не было. Это навевало далеко не весёлые и правильные мысли о Сакиро. У ёкая было пару подозрений на счёт пропажи, так что пока он активно резал овощи в салат, он уже был практически уверен в том, что лезвие пропало благодаря Богине. Это не есть хорошо. Плюс ещё и Нанами, что пару минут назад намекнула, что ванна до сих пор занята. Вот только суицида нам не хватало. С участием ножа можно с уверенностью предположить, что крови будет ведро и канистра, кружка и маленькая чайная ложечка.
Не выдержав напряжения, Томоэ решил сейчас же проверить, что происходит за закрытой дверью ванной комнаты, надеясь на то, что на самом деле все будет в порядке, а свой нож он найдёт завтра в левом верхнем ящике.
Беловолосый тотчас заглянул в левый верхний ящик и ничего не нашел, кроме кучи приправ, пакета муки и чая. Ножа не наблюдалось. Это не позитивно.
Вздохнув, словно на его плечах, как у Титана Атласа небосклон на шее, Томоэ вытер руки, заглянул в гостиную к Нанами и Мизуки, что сообщили ему, что собираются идти на улицу «проветриться» перед сном, говоря короче, парень тянул время. Ему не хотелось лезть в личное пространство Богини, но понимал, что без этого никак. Но произошедшее чуть ранее тормозило его шаги, как гири на щиколотках, так что парень добирался до ванной, как Колумб до Америки.
Томоэ подошёл к двери, ведущей в ванну и прислушался, приподняв уши, шума воды или какого-либо другого характерного для пребывания в ванной шума не слышалось. Было настолько тихо, что екай слышал свое сердцебиение, что почему-то ускорилось.
— Эм, Сакиро, ты здесь? — хрипло спросил Томоэ, тотчас мысленно ударив себя по лбу, чрезвычайно тупейший вопрос, конечно она тут. Дверь закрыта, поспешно снятая перед ней обувь брюнетки, ее отсутствие в других местах в конце концов, всё показывает, что Сакиро там! Но, если она там и никто не отвечает, значит ли это, что девушка уже суициднулась?
За дверью что-то тихо матернулось. С души камень. Точнее, не что-то, а кто-то. Точнее, не кто-то, а Сакиро. Тихо, смачно, чётко матернулась. Значит это действительно она.
— Э-эй, Сакиро, у тебя все нормально? — екай осторожно прижимается пушистым ухом к двери, улавливая малейшие звуки.
— Д-д-д-да, — голос был неестественно хриплым и дрожал, как стиральная машинка.
— А мне кажется нет, — больше Хранитель не раздумывал и одним ударом ровно и аккуратно высадил дверь из проёма.
Взору Томоэ предстала следующая картина: Сакиро стояла перед раковиной, когда-то белой, но сейчас керамика была покрыта красно-ржавыми разводами. Девушка сосредоточено делала что-то с левой рукой, старые бинты кучей валялись на полу, а новые аккуратной стопкой стояли около зеркала.
— Это… — вопрос недосказано повис в воздухе, Уэт-сан испугано посмотрела на вошедшего, пряча руки за спину и поворачиваясь к нему лицом.
Саки убрала руки на автомате, но этот жест Томоэ конечно заметил и уже через секунды две схватил девушку за локоть правой, ближайшей руки и резким движением потянул на себя. В маленькой ладони был крепко зажат кухонный любимый нож Томоэ. Покрытое кровавыми разводами лезвие поблескивало в свете лампы, отражаясь в зеркале, кровь густо стекала по году на рукоятку и пальцы, что наверняка слиплись от количества крови.
— Томоэ, я… — Сакиро растерянно забормотала что-то, перебирая пальцами по рукоятке ножа и сгустки сукровицы ниточками протянулись между ее костяшками пальцев.
Хранитель, передёрнувшись, не стал слушать и таким же движением выудил и вторую руку брюнетки.
Рукав на левой руке был закатан до локтя и поверх старых шрамов и вырезанных надписей чётко виднелись новые глубокие порезы. Они складывали собой слово: «忘れた». За.бы.ли. Это был первый раз, когда Лис смог прочитать и понять эти странные вскрытия кожи.
— Забыли… — тихо шепчет он, читая вслух и не отрывая взгляда от сильно кровоточащего слова.
Где-то внутри Храма хлопнула входная дверь. Нанами с Мизуки вышли на улицу, оставив двоих в этом Храме наедине.
Сакиро никогда не умела останавливаться. Вовремя остановиться. Всегда перегибала палку, переступала через рассудок и здравый смысл. И сейчас она опять не удержалась и потеряла ориентир, на который всегда полагалась — осторожность. Её вывела из себя вся это шизофрения с поцелуем, реакция самой себя, реакция Томоэ. Черт возьми, Уэт-сан не стабильна психически! Сохранить ум не удалось, репутацию, хоть мало мальскую — тоже. Вау. Супер. Что ещё нужно для полного счастья?
— Какого ху…рена?! — Томоэ непристало материться, но нервы то у него не резиновые, верно?
— Хурена? — или Сакиро начинает шутить, или она разрыдается, девушка понимает это как никто другой, — это новый вид растений?
Похоже все же разрыдается.
— Прекрати! — рычит парень, крепче сжимая ее запястье, надеясь, что ей реально будет больно, — какого, я спрашиваю, чёрта ты творишь?!
Сакиро не отвечает. Да и зачем. Всё и так понятно. А может, Томоэ не понимает? Что же делать? Объяснить? Не, сам догадается, не маленький уж.
— Сакиро,
зачем? — Томоэ смотрит прямо в глаза, словно гипнотизируя и у девушки не получается отвести взгляд.
— За дверью! — не, ну если «за чем?», то логично, что за дверью.
— Какой дверью?! — а, ну может и не логично…
— Томоэ, не кричи, — морщится девушка, вырывая из его хватки руку, оставляя на его ладони кровь, и подносит руку к крану.
Екаю нужно время. Время свыкнуться с новым, отнюдь не радостным, открытием. Все эти надписи, всю эту гору слов, Сакиро вырезала на своём теле сама. Она не была жертвой чудовищного насилия. Уэт-сан совершено осознано стала резать свою кожу, впиваясь лезвием подчас сантиметров на 6, какой ещё предновогодний подарок мы получим? Между тем, Саки молча смывает кровь с руки и так же безмолвно бинтует. Всё слажено, все движение заучены наизусть из-за количества их повторения.Сколько раз она это делала? Восемьдесят? Или сколько там у неё этих вскрытий кожных покровов.
— Ты…ты… — Томоэ начинает говорить и тотчас замолкает, ловя воздух ртом, как рыба. Господи, что ещё он узнает об этом «маленьком, обездоленном подростке»? Образ несчастной девушки в его глазах быстро раскалывается на тысячи осколков и это больно даётся пережить
. А чего ты ждал от суицидницы?
Брюнетка молча моет нож, вытирает лезвие, на скорую руку наматывает бинты и выходит из ванной, Хранитель следует за ней, неверяще вперив взгляд в ее узкую спину.
— Присядь, выпей саке, — если это ирония, то на одну Саки станет меньше. Уэт-сан протягивает Лису сакадзуки и тот безропотно выпивает, тотчас к нему возвращается дар орать, крушить и возмущаться. И первыми его словами были:
— Ты больная? Тебя водили к психиатру? — у Томоэ трясутся поджилки, коленки и руки. Ему до коликов страшно. Она же реально не адекватная.
— Томоэ, кто меня мог водить к психиатру? — устало вздохнула Богиня, с грустью смотря в пол, вот чего она боялась и не хотела больше всего — что это узнает Томоэ. Она готова была сделать все что угодно, лишь бы он забыл об этом, что бы оставался в неведении.
— Родители конечно! — теперь картинка в голове снова распалась на пазл. Родители не вырезали ничего на руках своей дочери. Она сама. Это ещё, блин, хуже! Зато можно считать ее родителей хорошими, верно?
— Томоэ, я родителей неделями не видела, куда бы они меня повели? — Уэт-сан качает головой и тихо, под нос, добавляет, — разве что на убой, — но Томоэ все равно слышит.
— Так ты сама… Сама все это сделала? — голос застревает в глотке и мешает говорить. Это плохо. Это обидно. Томоэ хочется бегать по кругу и орать.
— Как видишь, — горько усмехается Сакиро, водя кончиком пальца по краю чашки, — зато все свое — родное, — брюнетка с усмешкой, граничащей с безумной, окидывает взглядом стол, в задумчивости переводя глаза на Томоэ.
Девушка пересекается взглядом с затихшим Хранителем и с болью в занывшей груди ожидает увидеть там непонимание, отвращение, презрение. Но ничего этого там нет. Вероятно потому, что Сакиро не умеет читать то, что можно увидеть в глазах, или потому, что Лис и вправду не считает её изгоем.
Нет.
— А… Почему? — глухо повторяет Томоэ, ну не все же такие умные, есть и такие, коим дозволенно и судьбой предписано вечно тупить. Но тут любой затупит. Потеряет смысл, суть, нить. Как можно вообще такое понять?
— По полу, — Сакиро не умеет останавливаться. Постоянно теряет границы. И сейчас время не для шуток, но именно этим она и занимается. Вот что обидно.
— Сакиро, — тихо произносит Томоэ и смолкает. Имя слетело так не принуждённо. Прямо ждало этого момента, что бы легко слететь с губ и застыть в воздухе огромной чёрной тучей, многотонным массивом, давящим сверху, — Сакиро, ну объясни, для чего? — в фиолетовых глазах такое могучее не понимание, что уже подташнивает. Раздражает, когда тебя никто не понимает. Очень. Когда ты говоришь «мне нравится», а все слышат «не нравится». Когда просишь не звонить, а тебе названивают, словно от этого зависит их жизнь. Бесит.
— Для… — они сегодня оба решили начинать предложение и не заканчивать. Ведь стоит только задуматься и ты серьёзно не знаешь, для чего. Сакиро не знает. Это тоже бесит. Слово «ненавижу» здесь подходит максимально точно. Богиня не знает, кого или что она ненавидит, но ненавидит точно. Сильно и горячо. Возможно, ненавидит себя. Или же Томоэ. Нет, Томоэ хороший, его любить надо и по головке чаще гладить. Тогда ненавидит всё же себя. Это уж точно. И такую информацию легче принять, ведь ты всегда себя ненавидел, это не стало открытием. Это стало констатацией факта. Въедливого, но точного факта с такими непоколебимыми доказательствами, что их и перечислять нет смысла.
— Это же… не нормально, верно? — Лис поднимает на затихшую девушку глаза и внимательно смотрит на такое знакомое лицо, ставшее уже можно сказать родным.
— Верно, — тотчас соглашается девушка, активно кивая и садясь на коленки, зажимая ладони между ними, опуская голову вниз, так, что волосы скрывают её лицо практически полностью.
Томоэ сглатывает, в голове до омерзения чётко видится чужая худая рука, испещренная всевозможными кровавыми надписями. Теперь стало понятно, что она делала после попыток суицида — она писала на руках дату. Теперь это стало чем-то очевидным, лежащим на блюдечке с голубой каёмочкой. Действительно, вот почему на предплечье, после удушения, были новые порезы — они образовывали тогдашнюю дату. А что, удобно. Всегда можешь сосчитать сколько попыток было. Даже дату будешь знать, личный дневник такой, всегда при себе.
Это ужасно.
— Ты меня теперь презираешь, да? — голос мелко дрожит и становится понятно, что брюнетка еле сдерживает слёзы, Томоэ выныривает из своих мыслей и потеряно смотрит на сжавшуюся фигуру напротив.
— Что? — у Лиса по спине пробежал эшелон мерзких мурашек от одной мысли, что он когда-нибудь будет «презирать» Сакиро. Не в этой грёбаной жизни. Нет.
— Ну это так отвратительно и мерзко, — Уэт-сан качает в воздухе левой рукой.
Вот бы её отрезать, — я… Я сама до омерзения противна, — Богиня даже не пытается иронизировать, она упоённо в это верит. От этого на душе кошки скребут. Зря она так про себя.
— Нет, Сакиро, нет, — Томоэ перемещается к сжавшейся девушке и отодвигает стол, садясь перед ней на колени — даже так он значительно выше неё, — я не… Не презираю тебя, нет, — парень прикусывает щёку с внутренней стороны и морщится, даже когда отрицаешь, всё равно липкое, жидкое чувство предательства витает рядом. Но, наверное, это нормально, ожидать от всех подряд презрение к своей персоне, если сам так к себе относишься, да?
Богиня неуверенно вздрагивает всем телом, явно не веря ему. Да и как поверишь, что Хранитель станет нормально относится к такой, как она.
— П-почему, почему не презираешь? — тихо шепчет девушка, в голове ком, смешавшийся из разных мыслей — о поцелуе, о суициде, о порезах, о том, что Томоэ в курсе.
— Потому что я… — хлопает входная дверь. Коридор наполняется шумом и смехом. Вернулись Нанами с Мизуки.
— Только ничего не говори им, — тараторит Сакиро, поднимая на парня темные глаза — в них стоят слезы.
— И не собирался, — Томоэ прикрывает веки, — мы ещё вернёмся к этому разговору, слышишь?
— О, Саки-тян, ты уже тут! — радостно лепечет Нанами, бабочкой запохорнув на кухню.
— Нет, это не я, — лаконично ответила брюнетка в своей манере, словно ничего только что и не было. Никакого раскрытия, тяжёлого разговора — ни-че-го! Томоэ сложнее снова натянуть прежнюю маску. После неожиданного открытия всё кажется по другому, словно жизнь разделили на до и после. А потом парень вдруг понимает, что для Сакиро так постоянно. Что она всегда, за одну секунду, меняет маски одну за другой и никогда не показывает себя настоящую. Или показывает. Перед глазами тотчас вырисовывается размытые огни под ногами, чёрное небо, макушки деревьев вдали, оранжевый диванчик и теплые губы девушки на его. Мягкие трепетные прикосновения. Руки на ее гладкой коже. Дымчатые волосы между пальцами.
— Томо-оэ! — голос Момодзоно доносится словно через толщу воды.
В воспаленном мозгу точная картинка — Сакиро в манящей мужской рубашке и парень вековым усилием воли выгнал похотливый образ из башки, при этом явно осуждая себя.
«
Ну я же не насильник какой-нибудь, в конце то концов! Ей всего 15 лет! Пятнадцать! Этого слишком мало, даже для мыслей о ней в таком ключе!»
— Томоэ! Томоэ, просыпайся, Третья Мировая началась! — его трясут за плечи и он сталкивается с тёмными глазами напротив.
— А?
— Танк, говорю, иди бери, и ружьё! Война! — Лис успевает понять, что его дурачат только тогда, когда Сакиро расплывается в улыбке и отталкивается от него, убирая руки с плеч беловолосого.
— Да шучу я, шучу, — вот и никто не скажет, что это та самая Сакиро, что десять минут назад резала руки в ванной, и уж тем более не та Сакиро, которая угрюмо огрызалась на всё живое. Что ж, это переходный возраст. Это адекватно для ее организма.
«Видишь, Томоэ, она не в коем случае не готова для твоих извращённых домыслов! Девушка белый пушистый…
— Томоэ, хватит смотреть на меня так, словно раздеваешь, а то твои фантазии воплотятся раньше времени!
…одуванчик».
Хоть Уэт-сан и прошептала это ему на ухо, парень всё равно позволил себе тихо выругаться и с укором посмотрел на девушку.
— Это ты… — Лис не успевает закончить фразу как брюнетка уже отстраняется от него, не слыша дальнейших слов.
Гости Храма полностью пользуются своим положением в обществе — для них теперь нет границ, что сковывали их ранее в этом месте, ведь теперь ни Нанами, ни Мизуки никак не относились к дому Микагэ, так что могли позволить себе расслабиться. Не им же потом убираться здесь. Да и не Сакиро. Всё перейдёт в когтистые лапы Томоэ. Невероятно повезло с Хранителем.
Часов в 12 ночи Момодзоно со Змеем отправились спать, и уже через десять минут послышалось их довольное сопение. Сакиро с Томоэ остались в Храме одни. Это всегда раздражало, когда сидишь в тишине и боишься даже слова сказать. Страшно.
— М-мы хотели вернуться к разговору, — на всякий случай напоминает Лис, как будто Богиня сама этого прекрасно не помнит!
— Да, — спокойно отвечает девушка, задумчиво беря кончиками пальцев сакадзуки и заглядывая туда, на дне плескалась прозрачная жидкость, — так ты, всё же, меня не презираешь, серьёзно? — Уэт-сан не меняется в позе, в голосе, в выражении лица, только в глазах потухает что-то, что-то очень важное.
— Да нет же! — воскликнул Томоэ и только позже понял, какую глупость сморозил. Да. Нет. Же. Это настолько заезженно, что уже даже не смешно. Ни капли. А вот каплю саке было бы не плохо. А лучше весь кувшин, — в смысле, нет! За что я должен тебя презирать?! — ёкай с трудом сдерживает раздражение, но хвост пару раз задел стоящий сзади телевизор.
— А то ты сам не знаешь, — сузила глаза брюнетка, — за суицидальные наклонности, за дерьмовый характер, за
это, — она для верности потрясла левой рукой, даже не морщась от боли, хотя на белоснежных бинтах проступили мелкие красные крапинки.
— За такое… За такое можно презирать, — наконец кивает Хранитель, блин, вот как сохранять спокойствие? Легче было бы просто поорать, — но я так делать не буду! — Томоэ смотрит на «звездное небо» на руке девушки, в виде всё разрастающихся по бинту кровавых точек, и сердце снова сжимается.
— Почему? — тихо спрашивает Сакиро, заставляя себя поднять глаза на парня и даже посмотреть ему в аметистовые глаза в ответ, только сейчас Саки заметила, какие у Томоэ красивые и необычные глаза, хочется на всегда забыться в них, а раньше эта фраза сама по себе казалась нереальной: «Утонуть в глазах», при чём чужих.
— Потому что я… — Лис застывает, как статуя, рассеяно теребя край рукава кимоно, сглатывает и замолкает. Ему нужно было время, что бы разобраться в себе и это время подошло к концу. Теперь пора дать ответ — себе и выжидающей Богине напротив.
Прежде, чем мозг успевает обдумать фразу, что пойдёт следом, парень уже открывает рот и говорит скорее сердцем, эмоциями, чем здравым рассудком. Давайте признаем, что рядом с Сакиро здравый рассудок это глупая насмешка, не больше. Томоэ умеет анализировать, просматривать свои действия на наличие идиотизма в них и понимает, что последние два месяца пребывания в Храме Сакиро он вовсе забыл о том, что значит адекватность, порядочность и сдержанность. Надо отдать Богине должное — она единственная, кто действует на Лиса таким образом — путает в ушастой голове мысли, ускоряет привычный темп сердца, заставляет дыхание сбиваться и резко менять вдохи на кашель. Ёкай долго думал, не желая признавать правду, да и зачем? Ему и так хорошо.
Было хорошо, пока сбивающееся дыхание не стало давить на психику, порождая в голове
приятные пугающие картины, с очень
желанным непристойным контекстом. Стоило задать себе глупый, казалось бы вопрос:
«Я хочу её?», как ответ без замедления всплыл в мозгу.
«Да».
Уэт-сан молчит, ожидая того же ответа от парня, она готова услышать от Лиса всё что угодно. Девушка не уверена, что он произнесёт что-нибудь адекватное, такое, как «ты же моя Богиня». Сакиро больше ни в чём не уверена, после того чёртова колеса. Не удивительно, что его так называют. Брюнетка вздыхает, закусывая губу. Сейчас бы не разреветься, как сопливая девчонка. Хотя, она ни чем её не лучше, она и есть сопливая девчонка со взрослыми проблемами и заскоками. Таких надо сжигать на костре, как ведьм. Отправлять в ссылки в Сибирь, что бы никто больше их никто не видел.
— Потому что… — снова повторяет Томоэ, нет, не в его стиле не договаривать! Сказал "А", говори и весь алфавит, таков его устой. И сейчас он должен сказать не больше трёх слов, но язык не поворачивается во рту. Горло сжало спазмом и тисками, так, что сложно даже вздохнуть, не то что бы что-то произнести, тем более такие слова. А как она отреагирует? Может пошлет к чёрту. Или решит, что он шутит, или издевается. Нет, всё должно произойти со всем по-другому. Или, какая
в жопу всё же разница? Рано или поздно это пришлось бы сказать, разве нет? Тогда почему бы и не сейчас? Хуже то уже не будет…
— Потому что, — ну всё, Бог любит троицу, сейчас или никогда, — я тебя люблю! — три слова. Этого мало. Чертовски мало. Три слова, а несут такую нагрузку, словно на плечи уронили миллион тонн.
— Что? — пискнула Сакиро, с неверием и даже ужасом смотря на парня. Господи, что?
Что только что сказал тот, от кого в животе зоопарк в виде чешуекрылых? Тот, по кому сохнешь, как трава от солнца в ясный денёк? ЧТО?
— Я влюбился в тебя и люблю уже… — ёкай, с трудом не получая инсульт от силы ударов сердца, быстро посчитал по пальцам, — уже 2 месяца!
Уэт-сан чувствует, как глаза наполняются слезами, вот прямо самое время, она тихо улыбается и качает головой, не веря.
Не верит. В такое нельзя поверить. Поверить в то, что кому-то не безразлична, когда сама себя ненавидишь невозможно. Это проверено опытом, измерено мотком нервов, канистрой крови и не каплей слёз, ведь дети наркодилеров не должны плакать. По щеке одиноко скользнула слезинка. Иронично. Хочется умереть. Она даже
заставить себя не может поверить в его слова.
Томоэ предполагал разные варианты реакции, но не слёзы и не… Она качает головой? Эм, это нормально? Хотя, рядом с Сакиро ничего не может быть нормальным.
— Томоэ… Ты глубоко ошибаешься, — хрипло сказала наконец брюнетка, чувствуя, как по щеке скатилась еще одна слеза, — такую… Такую, как я, нельзя полюбить! — сердце стучит в районе горла, дышать больно. Томоэ — такой идеальный, прекрасный во всём, он достоин лучшего, а не такого низкосортного товара, как Сакиро.
— Можно, Сакиро, — мягко возражает Томоэ, наконец поняв в чём дело, — я могу! — дышать становится всё больнее.
Брюнетка не отвечает, невидяще смотря перед собой, по щекам катятся крупные слёзы, а голова на автомате качается из стороны в сторону, словно отрицая самое мироздание.
Хранитель аккуратно, боясь спугнуть, берёт её лицо в руки, садясь напротив, и осторожно проводит большими пальцами по её щекам, стирая слёзы, но девушка никак на это не реагирует, она словно отключилась от внешнего мира, глаза перестают моргать и без смысла уставились куда-то сквозь Томоэ.
Лис рассматривает полюбившееся ему личико и ему нестерпимо хочется до него докоснуться. Докосаться снова и снова. Каждый раз. Хоть кончиком пальца или… Или губами…?
— Сакиро, можно?.. — ёкай аккуратно берёт девушку за подбородок, надавливая большим пальцем на него, приоткрывая рот брюнетки и приближается к ее лицу. Та запоздало очнулась и сглотнула слезы, смотря на Томоэ. Шестерёнки в голове работали как никогда. Может, может он и вправду ее любит? Может она просто напридумывала себе, что никому не нужна? Но, если так, то ей надо срочно исправлять ситуацию.
— Да, —
АААА, что делать, аааа, я умру, зачем, зачем я это сказала, Боже!
Томоэ тотчас касается её губ своими, славливая слово, что Сакиро еле выдохнула, и уверенно вовлекает её в глубокий поцелуй, притягивая к себе за талию и игнорирует сердце, что бьётся об рёбра с безумной болезненной силой. Сакиро рвано вздохнула, не ловко отвечая, руки вцепились в кимоно парня, грубо сжимая мягкую ткань в пальцах, натягивая её на спине.
Стоит воздуху кончиться, как они разрывают поцелуй, успевая лишь быстро вдохнуть и снова соединяют губы воедино, Уэт-сан прикрывает темные глаза, со слипшимися от слёз ресницами и старается не отставать от парня.
— Томоэ, я тоже тебя люблю, — еле втискивает Сакиро эту фразу между настойчивыми поцелуями и поспешно забывается, чувствуя, как щёки и уши обожгло румянцем. Ух-х, как же всё-таки страшно, матушка родная! Сердце граничит у инсульта или инфаркта, ибо бьётся с бешеной скоростью, тёмная комната наполнена тяжёлым дыханием, что бессвязно утопает, стоит им опять слиться губами.
«Л ю б и т л ю б и т л ю б и т» — вертится в мозгах, вытесняя остальные мысли и чувства.
Пальцы Богини натягивают кимоно всё сильнее, словно пытаясь снять его со спины, пока руки Хранителя осторожно пробрались под её свитер, блуждая по всему телу, очерчивая тонкую талию, впалые бока и плоский живот, порождая тысячи мурашек.
Томоэ, стараясь удерживать себя в рассудке или хотя бы в адеквате, припадает к влажным губам, аккуратно дотрагиваясь до них языком, Уэт-сан дернулась, не уверенно взметнула на парня глаза, но после этого снова закрыла их, отдавая всё на самотёк, послушно приоткрывая рот шире, двигаясь горячим язычком навстречу.
Понимание приходит тогда, когда на шее Саки виднеется первый красный след. Очень красный. Лис отскакивает, как ужаленный, в мозгу загорелась красная лампочка, крича, вопя и визжа, что Богине, блин, всего
15 лет!
— Прости, прости, Сакиро, я не… — Томоэ быстро бормочет это, поправляя собственное кимоно и не решаясь поднять глаза на девушку, — я забыл… Тебе ещё рано! — эта фраза, такая, казалось бы заезженная, звучит резко в сложившейся обстановке.
— М-м, то есть, ты хочешь сказать, что целоваться, прости Микагэ, в засос мне не рано, — брюнетка с прежним сарказмом изучает томным взглядом покрасневшие щёки Хранителя, что низко опустил перед ней голову, сидя на коленях и упираясь в них кулаками, — а всё остальное рано?
— Да! — незамедлительно отвечает ёкай, стараясь скрыть минутную слабость, которую он позволил себе с подростком. Господи, с подростком! Звучит жутко.
— Ладно, — неожиданно покладисто отвечает Саки, разглаживая воротник своего свитера и кончиками пальцев касаясь покрасневшей и опухшей кожи на шее, возле ключиц — та зудела и покалывала, заставляя появиться на лице девушки сморщенную мину.
— И не извиняйся ты, Томоэ, — добавляет Сакиро, опуская голову и заглядывая в его лицо, что он так низко опустил, — это же было по обоюдному желанию, — ирония так и сквозит из неё, но теперь это кажется таким родным, полюбившимся, приятным. Дымчатые волосы скользят по полу и парень заправляет их Уэт-сан за ухо, нежно проводя по коже за ухом. Теперь это кажется необходимым. Чем-то очень важным и нужным.
Сакиро добросовестно покрыла на чем свет стоит свой возраст и любовь Томоэ к моральным принципам. Уэт-сан давно уже переросла сверстниц, что до сих пор оставались ещё совсем девчонками и она им завидовала. По мере возможности. Ибо, Саки уверена наверняка, ни у одной из ее одноклассниц нет высокого-бесподобного-парня-Хранителя-ёкая-Лиса. А значит ещё не понятно, кто кому будет завидовать, да?
