I’m so far adrift In an ocean you don’t even know exists This is more than a rainy day, this is a hurricane.
После первых двух бокалов, как ни странно, настроение приподнимается. План «Нужно напиться до потери пульса, чтобы помереть» кажется Игорю больше ненужным. Серёжа, встав на диван в попытке привлечь внимание, произносит: — Так, я предлагаю сыграть во что-нибудь. Какие предложения? — убедившись, что все услышали, он спускается на пол, беря в руки бокал с газировкой. — Только, умоляю, не в «правду или действие», я слишком старый дед для этого, — добавляет Разумовский, нарочито небрежно откидывая волосы назад. Все в комнате смеются. Лицо сводит от улыбки, и Гром негромко предлагает: — Может, «было/не было»? Юля смеётся и кивает, говоря: — А ведь неплохо. И подходит для таких стариков, как ты, Разумовский, — кивает она в сторону Серёжи. Тот быстро поворачивается к ней, показывает язык и, снова взглянув на Игоря, произносит: — Мне кажется, что неплохо. Олег, Дима, вы согласны? Те практически одновременно говорят «Да». — Отлично. И дальше время летит очень быстро. Гром, кажется, не успевает отдышаться между волнами смеха. Шутки льются рекой, Пчёлкина стебётся над Разумовским, тот сыпет ей колкости в ответ. Игорь сам не помнит, как оказался на диване прижатым к Серёже, но его плечо кажется очень тёплым, а сам Разумовский — родным. Фантазия друзей оказывается бесконечной: предложения с каждым разом становятся всё смелее, а шутки — абсурднее. Гром расслабляется, и у него получается не обращать внимание на голос в голове, твердящий, что он сам — ничтожество, которое целыми днями хочет умереть. Вскоре их маленькая идиллия нарушается. Юля резко вскакивает, услышав крутую песню, и, схватив за руку ближайшего человека, идёт танцевать. Этим человеком оказывается Дима, и спустя несколько секунд они плавно двигаются в такт песне. Игорь делает ещё один глоток из бокала, ощущая, что голова начинает немного болеть. Серёжа и Олег тихо переговариваются о чём-то своём. Вдруг Разумовский откидывает голову назад, на спинку дивана, и Гром немного залипает, разглядывая его белоснежную кожу на шее. У Игоря нет сил, чтобы поддерживать разговор; поэтому он молча слушает, как Серёжа пересказывает Волкову какой-то забавный случай с работы. Вскоре начинает играть какая-то другая песня, со странным, тяжеловатым звучанием. Разумовский тут же подскакивает и, протянув руку Олегу, присоединяется к танцующим в обнимку Юле и Диме. А Гром остаётся один. Недолго думая, он снова направляется к столу с напитками. Вино тут неплохое. Голос в голове будто просыпается. Игорь настолько отвратителен, что никто не может долго выносить его. Они все уходят. Хотя, о чём речь: Гром сам себя не выносит, что говорить об остальных? Бокал, затем ещё один, а потом ещё, а там и из горла можно начать пить — Игорю глубоко плевать, что о нём подумают друзья. А если он достигнет своей главной цели, если умрёт, то плевать будет тем более. Трупу похер, что там думают другие. И Грому жаль, что он — не труп. Лучше бы он умер. Лучше бы не родился. Лучше бы этого не было. Игорь бы не отравлял жизнь своих близких. Юли, Димы, Олега, Серёжи. Они все заслуживают лучшего. Гром снова делает глоток из бутылки, забравшись на крышу. С верхушки башни «Вместе» вид на ночной Питер открывается потрясающий. Правда, здесь настолько высоко, что цвета кажутся приглушёнными, а звуки просто не доходят. Обычно Петербург яркий, живой, но сейчас Игорь видит его настоящую оболочку, его бездыханное, иссохшее тело. А ещё тут достаточно высоко, чтобы упасть и умереть. Как же жаль, что алкоголь не заглушает мысли и эмоции. Многие пьют, чтобы стать весёлыми, чтобы было легче. А ему всегда становится хуже. Всегда. И Игорь делает ещё один глоток. Голова правда трещит, перед глазами плывёт, руки трясутся ещё сильнее. Пальцы очень слабо держат бутылку, и кажется, что вот-вот она выпадет. Гром не может не думать о том, что, если бутылка разобьётся, он, не колеблясь не секунды, вскроет себе вены осколком. Когда друзья вспомнят про Игоря и обнаружат тело, он как раз уже погибнет. Он подходит к самому краю крыши, смотря на красивый пейзаж. Гром не в состоянии оценить, насколько прекрасен открывшийся вид. Он может только думать о собственной никчёмности. Жалкий. Слабый. Никому ненужный. Бесхарактерный. Разбитый. В памяти всплывают все случаи, когда он убеждался, что ничего из себя не представляет. Вот, например, на работе Прокопенко грозится его уволить, ведь Игорь сильно облажался. Преступников поймал, но какой ценой? Зачем он вообще туда полез? Или ещё: вот Серёжа нервно дёргает плечом, стараясь не выдать своё раздражение; Гром тогда подставил его, забыл про важную договорённость, но ведь провалы в памяти Игоря не должны касаться Разумовского. Будет лучше, если он умрёт. Однозначно. Мысли Игоря прерывает тихий, деликатный голос, произносящий: — Игорь, как ты? Он оборачивается и видит Серёжу, стоящего в паре шагов от него. Странно, что Гром не слышал, как тот подошёл. Игорь отворачивается, продолжая смотреть на ночное небо. Потом он достаёт из кармана пачку сигарет, берёт одну и зажигалку, пытаясь поджечь её. И у Грома ничего не выходит. Руки трясутся так, что он не попадает огоньком по сигарете, а затем и вовсе роняет зажигалку. Разумовский, с печальным лицом наблюдавший за этой картиной, тут же подскакивает, поднимает зажигалку и поджигает сигарету, затем вручая и то, и другое Игорю. Тот слабым голосом благодарит его, сильно затягиваясь и затем выдыхая дым, отвечает: — А как я… выгляжу? — произнеся это, он начинает пьяно смеяться. И смех этот совсем не радостный, а такой, что хочется зажаться в угол и плакать, только услышав его. Серёжа изо всех сил старается держать лицо, выглядеть спокойным. Не будь Гром так пьян, он бы заметил, что у Разумовского ничего не получается, и голос выдаёт его тревожность. — Честно тебе сказать? Ты выглядишь не очень. — У меня всё отлично. Просто замечательно. Лучше не бывает, — Игорь снова хрипло и горько смеётся, опровергая собственные слова. Серёжа морщится, но ничего не отвечает. Конечно, он не верит. А с чего такой умный человек должен поверить такому жалкому лгуну, как Игорь Гром? Разумовский подходит чуть ближе, чуть касаясь своим плечом чужого. Гром чувствует это, но не реагирует, продолжая курить и думать, что с каждой затяжкой он убивает свои легкие. Игорь не может сказать, сколько они так простояли, не разговаривая. Но вскоре Серёжа подаёт голос, тихо и неуверенно говоря: — Игорь, если тебе потребуется помощь… нет, не перебивай, дослушай меня, я тебя прошу, умоляю! Я рядом, ты слышишь? Мне не всё равно на тебя. И, знаешь, Олегу, Юле и Диме тоже не всё равно. И я здесь. Я хочу помочь. Ты всегда можешь выговориться, попросить помощи. Это не стыдно, — Разумовский, не видя никаких изменений на лице Грома, отворачивается, смотря на город, прерывисто вздыхает и продолжает. — Я понимаю, что тебе тяжело. Но ты можешь об этом рассказать. Я не смогу тебе помочь, если я не знаю, что с тобой такое. Я же вижу, что что-то не так. И… Игорь, я тебя очень сильно люблю. Ты важен для меня. Да и для остальных тоже! Ты можешь попросить о помощи. Я сделаю всё, что могу, — он замолкает, снова переводя взгляд на Игоря. Гром молчит, переваривая информацию. С одной стороны… он хочет верить в то, что говорит Серёжа, будто бы он важен и есть люди, которые хотят помочь. С другой — нужно всех от себя оттолкнуть. Нужно послать Разумовского и остальных куда подальше, чтобы, когда Игорь покончит с собой, им было не так больно. И верить никому нельзя. Ни за что. Люди всегда врут. Им нельзя доверять. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Но у Грома и так скребут кошки на душе. Он не может оттолкнуть от себя свой последний смысл, свою последнюю надежду. Игорь понимает, что Серёжа за этот год стал для него родным. Он цепляется за него, он раньше видел смысл в том, чтобы жить ради этих движений, волос, ради спокойного и родного голоса, ради этого человека. А сейчас ничего не имеет смысла. Гром просто отравляет жизнь всех. И жизнь этого солнца тоже. Игорь, еле сдерживая слёзы и стараясь придать голосу хоть какое-то спокойствие, отвечает: — Спасибо… тебе. Но я правда в… порядке, — голова начинает кружиться, и он еле держится на ногах. Чёртово вино. — Честно. Всё хорошо… я устал… просто, — Гром впервые за вечер задумывается, сколько же он выпил. И Разумовский снова не верит. «И правильно делает», — думает Гром. Потом Серёжа горько усмехается, покачивая головой, и произносит, уже уходя: — Как скажешь. Он медленно подходит к ступенькам, последний раз издалека глянув на Игоря, и спускается вниз, к остальным. Гром всё же роняет бутылку с вином, отчего та раскалывается на крупные осколки. Он опускается на колени, подцепляя пальцами крупный осколок с острым краем, и подносит его к своему запястью. Игорь уже надавливает, но боль, резко пронзившая руку, заставляет его остановиться. Хотя дело даже не в ней. Просто место неудачное, порез вызовет много вопросов. Поэтому Гром быстрым движением роняет кусок стекла на пол, тушит сигарету о тонкую, нежную кожу предплечья, дополняя картину, состоящую из многих маленьких круглых ожогов и волдырей. Резкая, неприятная боль пронзает руку, отчего он плотно, до неприятного хруста сжимает челюсти. Игорь встаёт и быстро, насколько это возможно в таком состоянии, направляется к выходу. Он даже не предупреждает остальных о том, что уходит. Он просто сваливает.***
Гром так сильно ненавидит себя. Он так зол. Игорь с силой захлопывает дверь в квартиру, отчего на голову и плечи снова сыпется штукатурка. Он в ярости. И злится он на себя. Как можно быть таким тупым? Как можно послать единственного человека, который, кажется, может понять его чувства? Как можно так грубо обойтись с тем, кого любишь всей душой? Но ведь на деле Гром хотел позаботиться о Серёже. Игорь знает, что совсем скоро его не станет. И не хочет подпускать никого к себе, чтобы им не было так больно. Но Гром уже сделал человеку больно. И не какому-то левому человеку, а близкому и любимому. Сделал больно своему другу. Игорь со всей силы ударяет кулаком по бедру. Он чувствует, как боль медленно расползается по ноге. Эти ощущения уже совсем родные. Гром заранее знает, что спустя секунду после удара возникнет чувство, будто комок стеблей и веток медленно распрямляется и расползается по всему бедру. Это неприятно. Но он заслуживает. А затем ударяет ещё раз. Чтоб уж наверняка. Для закрепления результата. Игорь распрямляется, сбрасывает куртку и ботинки в коридоре и, проходя мимо дивана и захватывая с него что-то из домашней одежды, идёт в ванную, где и осматривает новые красные пятна на ногах. Всё не так уж и плохо. Правда, предыдущие чёрные синяки расползлись по всей поверхности бёдер, а он новые добавил. Но ничего, Гром уверен, что переживёт. Не впервой. Он быстро переодевается — хотя время почти не ощущается, и Игорю тяжело осознать, сколько на самом деле прошло, — и медленным шагом, чтобы не очень чувствовать боль от ударов, направляется к дивану. Выключив свет, он понимает, что сил сходить в душ у него нет. Как всегда, собственно. Заботиться о себе слишком энергозатратно. Удобно усевшись, Гром с силой бьёт себя по животу. Воздух вышибает, и, согнувшись в три погибели, Игорь хрипло и долго кашляет. Он долго находится в таком положении, не находя в себе сил, чтобы пошевелиться и лечь спать. Поэтому Гром заново прогоняет в голове мысли о том, какое он ничтожество, как облажался, и что Игорь Гром не может заслуживать жизни. Поэтому надо поскорее умереть. Чтобы не отравлять существование себе и другим. Проходит несколько долгих минут, прежде чем он восстанавливает дыхание и ложится спать. Ночь обещает быть тяжёлой. Как и всегда.