В клетке из рёбер закованный бес, и я выпускаю его, Пусть он веселится, всё выпьет и съест, весь мир и меня заодно, Пусть тратит чужие, пусть тратит свои, нам не нужен завтрашний день, Ведь там все паршиво, там нет ни души, там лишь человек без друзей. Синие звёзды уставились вниз, а там догорает мой дом, Все сплетни и слухи, что в стены вплелись, и призрак танцует с огнём, И глядя на пламя и пепельный шлейф, стоял с бутылкой в руке Брошенный и непрощённый никем самый злой человек на земле.
Серёжа старается не думать о том, что Прокопенко достаточно грубо сказал Игорю об увольнении. Они же взрослые люди, и без Разумовского как-нибудь разберутся. Но ему кажется, что Игорю потом, когда Фёдор Иванович уйдёт, будет очень и очень плохо. Серёжа подходит к Олегу, стоящему у стены и листающему новости. Услышав его приближение, Волков убирает телефон, переводя свой внимательный взгляд на Разумовского. Они молча смотрят друг другу в глаза, пока Олег не нарушает тишину своим хрипловатым голосом: — Как там? Всё хорошо? — кивает он в сторону дверей в комнату. Серёжа неопределенно пожимает плечами, не зная, что ответить. Он опускает взгляд, рассматривая свои белые кроссовки и чёрные ботинки Волкова. — Олег, как ты себя чувствуешь? Извини, мы толком не видимся последние дни, — невнятно бормочет Разумовский. — Я-то в порядке, а вот ты? — Олег берёт Серёжу за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. Серёжа шумно вздыхает, бегая взглядом по лицу Волкова, прежде чем сказать: — Так заметно? — убитым голосом отвечает он. Волков кивает. — Будем считать, что я тоже в порядке? — Разумовский сам не верит своим словам. Врать Олегу не получается. Да и незачем. — Что будем делать дальше? — спрашивает Волков, решив перевести тему. — Сам понимаешь, Игорю нужно к врачу. Причём срочно. Серёжа нервно перебирает волосы, заплетая и расплетая кончики в косичку. Он молчит некоторое время, смотря куда-то в пустоту. — Я не знаю, что делать. А к психотерапевту я его записал. На послезавтра, — Разумовский вздыхает, поднимая взгляд на Олега. — Но до послезавтра нужно ещё дожить. Он в плохом состоянии. А я… не могу быть рядом всегда. Да и я не хочу его опекать. Хочу быть рядом, поддерживать, помогать, но не опекать. И, — он закрывает глаза, жмурится и ещё тише продолжает, — я… я правда не знаю, что делать. Я же могу не выдержать и… провалиться к своим демонам. — Серёж… — хрипло произносит Олег. — Вот как ты… тогда меня выдержал? Вот ты смотрел тогда на меня, ты это видел, и тебе не хотелось поддаться своим… ну… проблемам с головой? — Серёжа невзначай берёт Олега за руку. Ему нужна поддержка. — Серёж, мне было легче, чем тебе. Я находился не в триггерной для себя обстановке, — Волков касается локтя Разумовского и слегка его сжимает. — На какую дату ты записан на терапию? — Терапия?.. — с отсутствующим лицом шепчет Серёжа. — А, всё, я понял. Извини. Сегодня вечером, — Разумовский отпускает руку Олега. Олег кивает и притягивает его к себе, крепко обнимая. Серёжа ослабевшими руками цепляется за пиджак Волкова и прикрывает глаза, позволяя себе побыть разбитым хотя бы несколько минут. — Ты признался ему? — мягко спрашивает Олег, когда Серёжа отстраняется. Разумовский не отвечает, тихо прося сигарету. Волков удивлённо вскидывает бровь, но достаёт пачку и зажигалку. — Спасибо, — произносит Серёжа, поджигая тонкую сигарету и оставляя вопрос без ответа. — Я думал, ты бросил, — хмурится Волков, наблюдая, как Разумовский затягивается. — А я и бросил, — отвечает он, выдыхая дым. — Но это успокаивает. Тем более, — кивает Серёжа на дверь спальни, — спокойствие пригодится нам обоим. И ты ведь тоже бросил. — Серый, — качает головой Олег. — Пожалуйста, будь осторожнее. Я всегда рядом. И лучше попросить помощи, чем закончить, как в прошлый раз. — Это точно, — тихо говорит он и грустно улыбается. — Ты справишься. Я в это верю, — Олег быстро касается щеки Сережи, заправляет прядь волос и по-братски смотрит на рыжего. Разумовский лишь кивает, глубоко затягиваясь и начиная кашлять; и в этот момент из комнаты выходит хмурый и уставший Прокопенко, произносящий: — Нужно поговорить. Олег и Серёжа синхронно кивают. Разумовский быстрым жестом тушит сигарету о мусорное ведро, и они заходят в комнату. Первое, на что обращает внимание Серёжа, зайдя в комнату — это Игорь. Он сидит, прижав колени к груди и слегка покачиваясь из стороны в сторону, зарёванный и дрожащий. Если бы они были одни, Разумовский обнял бы его. Прокопенко провожает Серёжу тяжёлым взглядом, когда он подходит к шкафу, где стоит чистая посуда и пара закрытых бутылок, и наливает в белую чашку воды. У Игоря стучат зубы, и они оба понимают, как это заметно. Разумовский передаёт ему чашку с водой, задерживая свои пальцы на руке Грома на несколько секунд в немом знаке поддержки. Зубы громко бьются по стеклу, пока Игорь делает первый глоток. Серёжа отходит, становясь рядом с кроватью, облокачиваясь плечом о стену. Олег находится недалеко от него, а Прокопенко выжидающе смотрит. — О чём вы хотели поговорить? — спрашивает Разумовский. — Я пытался понять, что произошло. Что Игорь у вас делает в таком состоянии? Гром несколько секунд смотрит на слегка хмурого Серёжу; тот, кажется, всем видом старается выглядеть спокойным. Он поднимает взгляд на Игоря, будто бы спрашивая, можно ли говорить. И Гром еле заметно кивает, не обращая внимание на то, что в горле стоит ком, а глаза щиплет. И Олег с Серёжей начинают говорить. Волков в общих чертах рассказывает про то, как зашёл в квартиру Игоря и обнаружил того с бутылкой и таблетками, пьяного и желающего умереть, про то, как довёз его до башни. Разумовский тихо добавляет, что вызвал врача. И с тех пор Гром находится в башне. Игорь только растерянно кивает, не зная, что ещё добавить; он тихо утирает слёзы, снова ловя на себе взгляд Серёжи и чувствуя, что Прокопенко собирается что-то сказать, смотря то на Олега, то на Грома. — Спасибо… — растеряно говорит он. — Игорь-Игорь, что же ты натворил. Теперь ты точно в отставке. Как будто Гром это сам не понимает. Зачем давить на больное ещё раз? Всхлип Игоря теряется в звуке телефонного звонка. Фёдор Иванович тихо извиняется и берёт трубку, с таким же отстранённым лицом слушая, что ему говорят. Гром опускает взгляд, когда Прокопенко торопливо произносит, что ему нужно уходить. Кажется, проходит секунда, и Фёдор Иванович скрывается в лифте вместе с Олегом, вызвавшимся проводить его. Стоит Игорю услышать звук закрывающихся дверей, так он перестаёт сдерживать себя. Он утыкается носом в свои замёрзшие ладони, позволяет себе сделать так, как хочется: по-детски заплакать в голос, выражая всё, что творится внутри. Серёжа, кажется, сразу же забирается на кровать, и Гром чувствует мягкое, осторожное прикосновение к плечу. Он неосознанно дёргается, готовясь отскочить, но вскоре осознаёт, что это всего лишь Разумовский. Родной и нежный. Он же не причинит Игорю вреда, да? Гром немного подаётся спиной назад, пока не упирается ей в грудь Серёжи. Слёзы застилают глаза, и он хватается за руку Разумовского, как утопающий за соломинку. Пальцы Серёжи сухие и тёплые. Игорь поворачивается, чтобы прижаться ещё сильнее. Он утыкается носом в сгиб шеи Серёжи, а тот обвивает его в ответ руками, окутывая в уютный кокон. Грудь словно скована железными обручами, отчего рёбра ноют, а дыхание — сбивается. Грому жутко стыдно за свои всхлипы, за то, что он заливает слезами футболку такого прекрасного Разумовского, за то, что снова не сдержал свои эмоции. Серёжа поглаживает его спину, тихонько нашёптывая: — Ты очень сильный, солныш. Всё будет хорошо… — Игорь слегка дёргается и громко всхлипывает, заставляя Разумовского замолчать. Серёжа, кажется, задумывается на несколько секунд, а затем целует Грома в макушку и прижимает его сильнее к себе. Игорь в ответ крепче сжимает его футболку. — Я рядом, лучик, — продолжает Серёжа. — Мы справимся со всем вместе. И… — он запинается, прежде чем тихо добавить, — я тебя очень люблю. Разумовский укачивает Грома, пока у него слёзы не заканчиваются. Игорь долго сидит, уткнувшись носом в плечо Разумовского. Терпкий, едва заметный запах его духов, смешанный с запахом сигарет, пропитывает каждую клеточку тела Грома. Игорь чуть отстраняется и внимательно смотрит на Сережу. Он красивый. Во всех смыслах. Рыжие волосы, в лучах заката отливающие медью, беспорядочно разметались по плечам. Обычно Разумовский убирает их резинкой, которая сейчас болтается на тонком запястье, но сегодня, видимо, какой-то особенный день. Пара непослушных локонов падают на лицо. Голубые глаза смотрят на него так, что хочется прижаться всем телом к нему и не отпускать. Он помнит этот взгляд. Нежный, немного с чертятами, но безумно родной. Игорь переводит взгляд на губы. Искусанные от нервов, чуть блестящие, тонкие и идеально очерченные. Интересно, какие они на вкус? Игорь шумно выдыхает и наклоняется чуть вперед, касаясь губ Сережи своими. Они мягкие, тёплые, а ещё вкусно пахнут мятой. Замерев на секунду и не получив ответа, Гром отшатывается от Серёжи. В голову лезет всего один вопрос: «Что. Ты. Сейчас. Наделал. Идиот?» — Чёрт, прости, пожалуйста, — бормочет Игорь, отползая на другой конец кровати. — Я-я… виноват, прости, пожалуйста, извини… — он тараторит так быстро, что не понимает собственных слов. В голову приходит осознание. Гром его поцеловал. Не спросив разрешения. Какой же он урод. Ничтожество. Как он только мог подумать, что Разумовский этого хочет? — Тебе не нужно извиняться, —произносит Серёжа, стирая большим пальцем бальзам вокруг губ, опуская глаза на свои колени. — И давно у тебя возникает такое желание? — говорит он чуть тише. — Ну… — заикается Игорь. — Последние несколько месяцев… наверное. Разумовский делает шумный вдох и мягко говорит: — Я могу тебя поцеловать? Игорь, не ожидая подобного вопроса, сидит на краю кровати и пытается вникнуть в смысл его слов. Неужели он правда может быть кому-то интересен? А Сережа не давит, даёт время подумать, при этом ласково, с улыбкой, смотря на Грома. — Н-наверное… — он мотает головой, приводя мысли в порядок. — Да. Сережа берёт Игоря за руку и, притянув к себе, аккуратно кладёт пальцы на подбородок. Привычным жестом убрав непослушные волосы за ухо, он медленно наклоняется и целует Грома. Смело, с небольшим напором, но всё так же чутко и нежно. Его мягкие губы скользят по губам Игоря, оставляя на них следы бальзама с запахом мяты. Гром отвечает скованно, боясь лишний раз притронуться к Серёже и сделать что-то не так, в то время тот перемещает тёплые пальцы с подбородка на скулу. В душе Игоря взрываются фейерверки, и звучат фанфары. Он желал этого несколько месяцев. Когда спал, представлял их тепло и вкус, а сейчас он действительно чувствует это наяву, а не во сне. Хочется даже ущипнуть себя, чтобы прийти в чувство, но тут губы обдает легким ветерком. Серёжа отстраняется. — Спасибо, — тихо шепчет Игорь, на что получает еще один поцелуй. В лоб. Гром обнимает Разумовского, кладя руки ему на талию, а тот крепко прижимает его к себе. Игорь позволяет себе расслабиться. Он не ждёт, что Серёжа ударит его. Разумовский осторожно укладывает расслабленного Игоря на кровать, укрывая одеялом, обнимая и переплетая их пальцы. Грому хочется плакать от счастья. Наконец он хочет довериться. Почувствовать себя слабым и не быть униженным за это. Всё ещё немного страшно, но если не пытаться доверять ему, то… кому тогда? Серёжа замечает, что у Игоря глаза на мокром месте; он чуть хмурится и тихонько, чтобы не напугать, спрашивает: — Тебе некомфортно? Мне уйти? Гром быстро, насколько это возможно в его состоянии, мотает головой и шепчет: — Останься со мной, пожалуйста. Серёжа мягко улыбается и устраивается рядом с Игорем, одной рукой поглаживая его пальцы, а другой рисуя невидимые узоры на его груди. Грому уютно. Проходит несколько минут, прежде чем Игорь задаёт волнующий его вопрос: — Серёж… — М? — невнятно мычит Разумовский. — А ты… ну, мы… — он вздыхает, не зная, как сформулировать вопрос; Серёжа чуть крепче сжимает его пальцы в немом знаке поддержки. — Мне так неловко, прости… ты будешь… ну, моим парнем? — Буду, — коротко отвечает Разумовский, улыбаясь краешком губ. Игорь вздыхает, прикрывая глаза. — Можно еще пару вопросов? Прости. — Конечно можно. Не за что извиняться, солныш. И ты можешь говорить о том, что тебя тревожит, — мягко продолжает Серёжа. — Это нормально. И правильно об этом говорить. Я рядом, я выслушаю. Гром не может избавиться от мысли, что Разумовский слишком идеальный. Таких людей не бывает, да? Или ему очень повезло? — Ты… ну, ты же понимаешь, что мне… плохо. И будет плохо ещё долго, — кадык Игоря нервно дёргается, и он закусывает губу. — Ты не виноват, просто… просто состояние вот такое. Ну, ты понимаешь, наверное. Ты готов быть с… с таким поломанным мной? — Да, Игорь, — вздыхает Серёжа. — Я понимаю, и я готов. Я хочу быть рядом и хочу стараться помочь. Губы Грома складываются в беззвучное «спасибо», прежде чем он задаёт следующий вопрос: — А что… что с Олегом? Разумовский хмурится, не понимая вопроса: — А что с ним? Игорь смущается и говорит тише: — Ну, ты… ты не вместе с ним? И тут Серёжа понимает. Он очень-очень тепло улыбается, и Гром, смотря на него, сам расплывается в улыбке. Разумовский произносит с доброй усмешкой: — Нет, мы не вместе со времён университета. Мы близкие друзья, может, даже как братья уже. Но не пара. Давно уже не пара, — он задумчиво склоняет голову и целует Грома в макушку. Игорь касается кончиками пальцев скулы Серёжи, ведя пальцем вниз, очерчивая уголок челюсти и вглядываясь в синие-синие глаза. Он тихо благодарит за честные ответы, а потом, не выдержав, целует парня в кончик носа. Игорю кажется, что всё, возможно, правда будет хорошо. Следующие полтора часа Разумовский будет шептать ему на ухо колыбельную, а после, когда Гром заснёт, поцелует ещё раз, совсем невесомо, напишет записку, говорящую о том, что вернется через пару часов, к девяти, и выйдет из комнаты, боясь разбудить. Спустя полчаса Серёжа уже едет на психотерапию. А Игорь беспокойно ворочается на кровати, видя очередной кошмар, некогда бывший его реальностью.***
Гром находится в тёмной, холодной комнате уже сколько? Два дня? Три? Пить хочется жутко. Ему кинули одну бутылку воды, наполовину пустую, и он так и сидит с ней. Ноги и руки давно онемели от холода. Игорь еле может шевелиться, ведь он не чувствует конечности, которые только изредка простреливает болью. Дышать очень сложно. Горло противно саднит, ледяной воздух пробрал всё тело, кажется, до самих лёгких. Гром сидит на полу, молясь всем известным ему богам, чтобы Дениса не нашли и не привели сюда. Его парень ещё так молод, ему всего двадцать четыре. Денис заслуживает счастливой и долгой жизни. Даже если и Игорь не увидит этого. Пусть они убьют Грома. Пусть они делают с ним, что захотят. Лишь бы они не трогали Дениса. Игорь вспоминает все хорошие моменты вместе с ним. Вот они вместе хотят по «Икее», выбирая удобный диван в квартиру Грома. Денис смеётся, привлекая внимание недовольных покупателей вокруг, подтрунивая над «сложным лицом» Игоря, и направляется дальше. Гром не может не улыбаться и следует за ним. А вот Игорь готовит завтрак, а заспанный Денис шаркает на кухню, чтобы обнять его со спины и зацеловывать каждый сантиметр шеи, желая «Доброго утра». Гром тогда поворачивается, чтобы обнять и глубоко поцеловать его в ответ, зарываясь пальцами в отросшие вьющиеся волосы. Утренние нежности затягиваются, а яичница сгорает. Таких моментов было множество за всё время их отношений. И Грому жутко страшно потерять парня. Потерять всё. Но он не имеет права рассказывать про это дело. Игорь обещал, а он привык сдерживать обещания. Гром слышит звук открывающегося замка и напрягается, готовясь к очередной порции боли. Иван заходит в комнату, и первое, что он делает, — это больно заламывает руки Игоря, лишая его возможности двигаться. У Грома нет желания бороться. Пусть делают с ним, что хотят. Сил нет. Какой-то мужчина заносит в комнату два стула и верёвки. Иван грубо сажает Игоря и начинает перетягивать верёвками руки и ноги, а Гром жмурится; кажется, это всё происходит не с ним. Игорь просто наблюдает со стороны. Он уже не ощущает своё тело. Когда Гром прочно привязан к стулу, Иван машет рукой мужчине, стоящему у двери. Тот кивает и спустя несколько минут затаскивает Дениса. У Игоря вся жизнь проносится перед глазами. Только не он. Только не Денис. Парень перекинут через плечо. Его сваливают на стул, привязывают к нему, а Игорь ловит мутный, неосознанный взгляд парня, умоляюще смотрит на Ивана и дрожащим голосом произносит: — Только не его. Пожалуйста. Я умоляю, убейте меня, избейте, делайте, что хотите, только не трогайте его. — Давай ты расскажешь всё, что знаешь, и мы его не тронем, — приторно-сладким голосом шепчет Иван. Мужчина, который привёл Дениса, с силой бьёт его в живот, отчего тот стонет и бормочет: — Игорь, не говори… — парень хватает ртом воздух. — И… я люблю тебя, — кое-как произносит парень, а после обмякает. — Ох, какие мы все сопливые, пидоры несчастные, — смеётся Иван, доставая нож Грома и крутя его в руках. — Я всё расскажу, — говорит Игорь ослабевшим голосом. Он практически физически чувствует взгляды Ивана, Дениса и незнакомого мужчины на себе. — Ну давай, — с усмешкой выдаёт Иван, заметно напрягаясь. — Ничтожество. Гром подавляет в себе желание плюнуть прямо в лицо этому ублюдку. От страха дышать тяжело; одно дело, когда в опасности твоя жизнь, и совсем другое, когда близким плохо. Денис — практически единственный близкий человек, оставшийся у Игоря. Он просто не может потерять и его. — Вы хотите узнать об убийстве Александра Михайловича Иванова, — говорит Гром, проглатывая ком в горле. Незнакомец бьёт Дениса. Гром практически слышит хруст его костей, но какая-то часть его упорно отрицает происходящее. Это происходит не с ним. Это просто картинка в голове. Это же не с ним, да? — Говори… — шипит Иван, хватая Грома за волосы и поднимая его взгляд от колен на Дениса. Тот сидит полуживой: руки висят по швам, плечи осунулись, кожа бледная-бледная, а взгляд прикован к собственным ботинкам. — Денис, солнышко… — зовёт Игорь, жмурясь от резкой боли — Иван выдрал у него прядь волос. — Он не ответит, мои люди хорошо поработали, — шепчет на ухо Иван. По коже бегут мурашки от одного только тона. Острый, холодный, словно лёд, а режет хлеще ножа. — Прошу, отпусти его. Он же ничего не знает, он вообще не при чём! — Игорь дёрнулся вперед, за что поплатился ещё прядкой волос. — Dove vai, Igor? — беглый итальянский пугал еще сильнее. От его мягкого, почти музыкального акцента бросало в дрожь сильнее, чем от холодных угроз. — Давай ты нам все racconto, только говори правду. Правду, Игорь. И тогда, я отпущу и тебя, и твоего суженного, — его дыхание опаляло загривок, заставляя ежиться под гнетущим взглядом в спину. Игорь никогда не любил держать спину открытой, а сейчас он вынужден сгибаться в три погибели под тяжелым взглядом карих глаз. — По вашему делу три подозреваемых. Все трое работают в ФСБ, коллеги и бывшие телохранители Иванова, — Игорь тяжело дышит. Сырой, морозный воздух оставляет неприятное жжение в носу. — Первый — Смоленко Алексей Вадимович. Он последний, кто видел Иванова. Второй — Грузин Виктор Михайлович, на него был зарегистрирован «Макаров», из которого и был застрелен Иванов, — Игорь заходится в приступе кашля. Он хрипит и думает, что такими темпами он выплюнет легкие. Звонкий кашель, гулким эхом стоит в подвале еще какое-то время. — И Миронов Александр Искандерович, его отпечатки были найдены у трупа и на «Макарове» Смоленко, — Игорь замолкает. — Che bugia sfacciata,— шепчет Иван, слегка царапая кожу головы. — Какое ты ничтожество. Ничтожество. Ничтожество. Ничтожество! — глумится Иван. Его голос был похож на голос танцующего клоуна из романа Кинга. Они с Денисом совсем недавно посмотрели его экранизацию, и теперь он действительно встретил Оно. Мучитель обходит стул и подходит к Денису, который по-прежнему сливается с бетоном на полу, но уже смотрит более осмысленно. Мужчина, что стоял рядом, достает из кармана нож, который блестит в свете лампы и подходит к Игорю. Когда холодный металл касается его горла, Игорь вжимается в спинку стула. — Не дергайся. Я нож сегодня утром чистил, не хотелось бы его снова отмывать, — прокуренным басом отзывается парень. По голосу слышно, что молодой, но курит много. Иван долго кружит вокруг Дениса, словно выжидая чего-то. За это время Игорь трижды повторил «Отче наш» и «Символ веры». Он никогда их не учил, но сознание подкидывало ему молитвы, будто картинки. — Troppo tardi per pregare, poliziotto, — усмехается Иван и берет лицо Дениса за подбородок. Парень давит на челюсть, и Денис открывает рот. Он смотрит грустным взглядом на Игоря, а потом вскидывает одну бровь вверх. Раздается громкий шлепок, и на щеке Дениса алеет отпечаток ладони. Грубые руки Ивана лезут мальчишке под футболку. — Нет, пожалуйста, не надо. Прошу вас не надо, — скулит юноша и всеми силами пытается оттолкнуть от себя Ивана. Игорь дергается, но напарывается на лезвие. Острие входит в кожу на пару миллиметров. Маленькие капли стекают вниз по шее. — Нет. Нет. Прошу, не надо, — молит шатен. Слезы стекают по его лицу, капая на штаны. Игорь не понимает, что происходит. Внутри красным неоном мерцает надпись: «Спасти. Помочь. Уберечь». Но на деле у него связаны руки. Крики парня Игорь слышит как из-под толщи воды. Кажется, если он вынырнет, то барабанные перепонки лопнут от звука, а сердце, не выдержав острой боли, остановится. Это его Денис, его. Это он клялся, что будет защищать его, он. Это он не смог уберечь его, он. Это он виноват. Он. Боль сжимает грудную клетку, норовя сломать все кости под тысячей ньютонов. Слезы жгут глаза, а из глотки доносятся тихие рычания. Он сжимает кулаки и трет руки друг об друга, от чего веревка соскальзывает с запястья. Игорь пытается вытащить и вторую, но парень, что стоит за ним, замечает это. Ногу пронзает резкая боль. К мольбам о помощи и приторно-сладким издевкам добавляется вопль боли. Тело постепенно немеет. Грязные, мерзкие шлепки тел друг об друга наполняют мозг Игоря. Кажется, что именно это станет его последней мыслью. Где-то в глубине души, он осознает, что это конец. После такого Денис его не примет, даже если останется жив. После такого, Игорь сам соберет свои вещи и съедет. Через время все стихает. Довольный Иван застегивает пряжку ремня. На бетон падает окровавленный нож. Игорь ждет, что Денис будет плакать, кричать, молить о помощи, но он молчит. Боясь собственных догадок, Игорь переводит взгляд на Дениса. Он смотрит на Грома широко распахнутыми стеклянными глазами. По щеке еще катится слеза, а из пореза на шее течет алая кровь. Она течет поганым водопадом, пачкая голубую футболку Дениса. Кровавые разводы озер и островки из пятен слез. На некогда любимых и таких мягких губах застыла последняя улыбка. Гром издает полный боли и злобы вопль. Он кричит и хочет разорвать свои легкие, проткнуть их ножом, сделать хоть что-то. Что-то, чтобы оказаться рядом с Денисом. Он искренне просил Бога поменять их местами. Чтобы Игорь лежал и нежно улыбался последний раз, а не он. Но, он же знал, что Бога нет. Бога нет. Иван же громко смеется, глядя на заплаканное лицо Грома. Он улыбаясь, подходит к трупу, пачкает руку в крови и подходит к Игорю. — А знаешь, мне даже понравился твой парень. Такой нежный, мягкий. И давно вы вместе? Год-два? — Иван ухмыляется и проводит окровавленным пальцем по губам Игоря. — Ты же трахал его? Мне кажется, да. Иначе где он научился так стонать? — брюнет слизывает кровь с пальцев. — Хорошее тело. Будь он мне интересен, я бы оставил его себе, — тихий смешок. — Но, видно не судьба, а знаешь по чьей вине? — он мажет кровью щеку Игоря и показывает на труп. — Правильно, по твоей, — ведет до шеи и сильно сжимает ее. Игорь мысленно просит его закончить все это. Убить его сейчас. — Ты в этом виноват. Его кровь на твоих руках! Ты мог остановить это! — комната наполняется безумным смехом. — Но ты ничего не сделал для этого! — безумный смех. — Господи, как же ты ничтожен! Ничтожен! Настолько жалкий, что даже бог, которого ты молил о том, чтобы он спас твою любовь, не услышал тебя! — всё тот же смех, что Игорь будет вспоминать вечность. Раньше он думал, что воплощение чистого зла — это Оно, но сейчас он понимает, что никакой клоун не уступит место человеческой жестокости, безумию и жажде крови. Никакой. За спиной слышится шипение Ивана, говорящего, что это всё — вина Игоря. Что он ничтожество. И с этого дня эта мысль не будет выходить у Грома из головы. Она застрянет там навсегда.***
Игорь подскакивает на кровати. В комнате темно, и он сквозь панорамные окна видит последние отблески заката. Тело покрыто липким потом, дыхание сбито, из глаз ручьём льются слёзы. И рядом никого нет. Серёжи нет. Гром трясущимися руками вытирает с лица слёзы и пот, а затем нервно дёргается, услышав шорох. В голове проносится мысль: «Иван снова хочет его избить». Игорь испуганно озирается, прежде чем понять, что он в башне. И тут никого нет. Нет ни опасности, ни поддержки. Он закрывает руками лицо, пытаясь отгородиться от собственных мыслей. Гром виноват в смерти Дениса. И из-за своей глупости он подставил близкого человека. Он виноват. Он не достоин жизни. Он должен умереть. Земля не должна носить такое ничтожество, как он. Кровь Дениса на руках Грома. Так пусть же на руках Игоря будет ещё и собственная кровь. Нужно найти что-нибудь острое. Срочно нужно найти что-нибудь острое. У Грома в голове бьётся одна единственная мысль, одно единственное желание: навредить себе. Почувствовать боль. Увидеть собственную кровь, будто бы она способна смыть кровь Дениса. Конечно, жутко неприлично рыться в чужих вещах. Неприлично выуживать с полки ванной в чужом доме коробочку с лезвиями. Неприлично пачкать кровью чужую белоснежную раковину. Но желание настолько велико, что Игорю сейчас плевать. Это всё — проблемы его в будущем. Лезвие новое, острое, и оно с лёгкостью разрезает тонкую и нежную кожу на предплечье. Что ж, первые в жизни Грома порезы на руках будут ровными. Больно. Игорь жмурится и давит сильнее. Нужно, чтобы было ещё больнее. Гром плохо понимает, в какой момент потерял контроль, но он приходит в себя только когда слышит приближающиеся шаги и голос Серёжи, зовущий его. Чёрт. Что же он натворил? Ничтожество. Правильно Иван тогда говорил. Ничтожество. Может, Игорь это всё заслужил? Гром сдерживает хриплый вздох, рвущийся из груди. Ему нужно думать, что делать с Серёжей. Разумовский как раз сейчас стучится в дверь ванной, спрашивая, в порядке ли Игорь. Соврать? Гром не хочет врать. И правду говорить тоже не хочет. Он хочет просто провалиться сквозь землю, чтобы ничего не решать. А стук в дверь повторяется. И кровь продолжает капать на раковину. — Я здесь, — слабо и хрипло отзывается Игорь. И дверь приоткрывается. Из ослабевших пальцев Грома выпадает лезвие, с громким лязгом ударяющиеся о раковину. Разумовский не двигается с места, глядя на руку Игоря. — Серёж, прости… Парень оживает. Он подходит к шкафчику, выуживает оттуда перекись и бинты. — Можно я обработаю… их? — тихо, с небольшим надрывом в голосе произносит Разумовский. Игорю остаётся только кивнуть. Серёжа осторожно, трепетно вытирает кровь с руки Грома. Игорю тяжело видеть Разумовского таким, уставшим, убитым, и понимать, что он — вина этому. Гром снова виноват. Конечно, парень от него устал. Как может быть иначе? — Прости, — шепчет Игорь, когда Серёжа останавливает кровь. — Прости, — шепчет Игорь, когда Серёжа обрабатывает порезы. — Прости, — шепчет Игорь, когда Серёжа заматывает руку бинтами. Разумовский чуть дёргается, когда слышит это в третий раз. Он, не поднимая взгляд, произносит: — Всё в порядке, — Гром подпрыгивает, а дыхание сбивается, когда слышит в голосе железные нотки. — Просто успокойся, — Серёжа жмурится, понимая, что резкость и раздражение не удаётся скрыть, опуская голову ещё ниже и закрывая лицо руками. Игоря словно окатывает ледяной водой. Он снова всё испортил. Разозлил самого спокойного человека на Земле. И как можно быть таким ничтожеством? Урод. — Прости, пожалуйста, — бормочет Разумовский, заканчивая бинтовать. — Я… — он так и не завершает фразу. Серёжа молча помогает Грому забраться на кровать, но сам не залезает на неё. А Игорю страшно. — Игорь, извини. Я не должен был говорить так грубо, — тихо, но чётко говорит парень. — Но ты не виноват. Правда, ты ни при чём. У меня… образовались некоторые трудности, и… — он тяжело вздыхает. — И я боюсь, что я могу сорваться. Выплеснуть своё раздражение на тебя. А ты не виноват и не заслуживаешь этого. Просто… прости. Но мне нужно побыть одному. Разумовский разворачивается и бесшумно покидает комнату. А Гром понимает, что это — его единственная возможность уйти и не вернуться. Игорь быстро натягивает на себя уличную одежду и направляется к лифту. Серёжа закрывает за собой дверь в спальню и медленно опускается на пол, переставая сдерживать рыдания. Гром торопливо выходит из башни, когда Разумовский на четвереньках доползает до своей кровати, чтобы уткнуться в подушку и рыдать.***
Игорь думает, что, если повезёт, его собьёт машина. Но, зная везучесть Грома, ему придётся накладывать на себя руки самостоятельно. Ему уже плевать на всех. Плевать на окружающих его людей, плевать на машины, сигналящие ему, плевать на себя. Интересно, каким способом Игорю покончить с собой в этот раз? Таблетками рисковать второй раз не хочется. Вены вскрывать — слишком велик риск, что его спасут, ведь порезаться с нужной силой проблематично. Можно или спрыгнуть с многоэтажки, либо повеситься. Гром уже подходит к своей квартире, когда замечает открытый магазин хозяйственных и строительных товаров. Кажется, вопрос со способом самоубийства решился сам собой. Игорь чувствует невероятное облегчение, когда выходит из магазина с толстой верёвкой в дешёвом полиэтиленовом пакете. Он улыбается, когда отпирает квартиру. Смеётся, когда решает порезаться в последний раз и вырезает на бедре крупными буквами слово «Ничтожество», игнорируя боль. Слёзы застилают глаза, а он отбрасывает лезвие куда-то в сторону и натягивает джинсы прямо поверх свежих порезов. Ему нужна водка. Прямо сейчас. Найдя бутылку алкоголя, Гром делает большой глоток из горла. А затем ещё один, осматривая квартиру в попытке найти достаточно прочную балку, к которой можно привязать верёвку. И снова смеётся.***
Серёжа не может сказать, сколько времени он плачет. Но к моменту, когда слёзы заканчивается, в голове разрастается тупая боль, а глаза неприятно щиплет. Он некоторое время просто лежит, смотря на отблески огней ночного Петербурга за панорамными окнами. Думать совершенно не хочется. Хочется расслабиться, заснуть, не будучи поглощённым мыслями. Но Разумовский не может не думать, прогоняя в голове события сегодняшнего дня. Может быть, если сходить в душ и согреться, ему станет легче? Серёжа скидывает с себя одежду, настраивает воду, включая горячую, и становится под душ. Легче не становится, мысли всё также лезут в голову, но здесь хотя бы тепло. Он бесконечно рад, что они с Игорем теперь пара. Разумовский очень долго тянул, не зная, как выбрать подходящий момент для разговора. Может быть, стоило собраться и сказать о своих чувствах раньше, но он этого не сделал. Но нужно решать проблемы, которые имеются сейчас, а не жалеть о прошлом. Прошлое не изменить. А потом Разумовский пошёл на психотерапию. Обычный, привычный приём, который происходит стабильно раз в неделю уже несколько лет. Серёжа садится на дно ванной, зарываясь пальцами в потяжелевшие волосы и продолжая анализировать. Он не знает, зачем сам начал говорить с психологиней о своей попытке суицида, состоявшейся несколько лет назад. Стоило ожидать, что после беседы на эту тему станет плохо. Но Разумовский думал, что справится. Но нет. Не получилось. Серёжа осознаёт, что постоянно видит в Игоре себя. Узнаёт и понимает его мысли и действия. Он прекрасно помнит, как сам изредка расцарапывал руки циркулем или колпачком от ручки, желая почувствовать себя живым с помощью боли; помнит, как тушил сигареты о запястья, когда было совсем плохо. Когда хотелось исчезнуть. Он правда понимает Игоря. Но как помочь человеку, который не в состоянии принять помощь? А Разумовский ещё и слишком резко говорил с Громом. Это — огромная ошибка. Он помнит, как больно в душе отзывается каждое слово, сказанное близким человеком о следах от селфхарма. Нужно извиниться. Нужно поговорить с Игорем, пока не стало поздно. Серёжа немного восстановился, выразил эмоции, теперь он сможет разговаривать спокойно и терпеливо. А Грому наверняка нужна поддержка. Здесь и сейчас. Разумовский встаёт, чтобы выключить воду. Без неё сразу становится как-то зябко, поэтому он торопится вытереться и влезть в привычные джинсы и худи. Серёжа собирает волосы в хвост, надеясь, что они скоро высохнут, и выходит из ванной. Схватив с тумбочки телефон, он идёт к лифту, намереваясь проведать Игоря и извиниться. В груди зарождается какое-то странное чувство, похожее на тревогу, но Разумовский старается не обращать на него внимание. Он подумает об этом позже. На нужном этаже не горит свет, и Серёжа старается идти тихо, думая, что Гром уже спит. Парень заходит в спальню и ждёт, пока глаза привыкнут к темноте. На кровати никого нет — только смятые простыни и одеяла лежат комком. Разумовский включает свет, чтобы убедиться в том, что он в комнате один. Серёжа игнорирует тревогу, мешающую трезво мыслить. Он заглядывает в ванную: и там пусто, только лезвие и засохшая кровь виднеются на раковине. Вернувшись в спальню, он понимает, что одежды Игоря нет на прежнем месте. Значит, он всё-таки ушёл. И Разумовскому страшно подумать, что Гром может натворить. Нужно мыслить трезво. Серёжа тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Он мог пойти или в бар пить, или домой, или прыгать с многоэтажки. Чтобы пить, нужны деньги. Деньги у Игоря наверняка дома. Значит, остаётся или дом, или многоэтажка. Многоэтажек в Питере много, он не сможет найти нужную. Разумовский подрывается, забегая в лифт, оттуда набирая номер Олега и молясь всем богам, чтобы тот оказался в башне. — Да, Серёж, что-то случилось? — произносит Волков, взяв трубку после первого же гудка. — Я нагрубил Игорю пару часов назад, а сейчас его нет в башне, — дрожащим голосом говорит Серёжа, забегая в комнату, чтобы забрать ключи от машины. — Так, — максимально серьёзным тоном произносит Олег. — Ты сейчас где? — Спускаюсь на первый этаж. Ключи взял. Волков вздыхает: — Тогда через три минуты на первом этаже, — и сбрасывает трубку. Дальше всё происходит смазано; они как-то забираются в машину, Олег ведёт, кусая губы и барабаня пальцами по рулю; Серёжа проверяет записи с камер у входа в башню, убеждаясь, что Игорь ушёл. — Час назад он ушёл, — бормочет Разумовский. — Думаю, сначала нужно ехать к нему на квартиру. Если его там не будет — то я вообще без понятия, где искать. Волков молча кивает, внимательно смотря на дорогу. Серёжа еле сдерживается, чтобы не начать грызть ногти. Он же оставил эту привычку ещё в детстве, верно? До дома Грома ехать минут тридцать, если торопиться — двадцать. И, судя по тому, как гонит по пустой трассе Олег, они доберутся за пятнадцать. Разумовский старается не думать о том, что Игорь мог натворить за это время. И ведь в этом будет виноват Серёжа. Но парень подумает об этом потом, сейчас надо сконцентрироваться на реальности. Разумовский добавляет в избранные номер частной клиники, в которой сам лечился, на случай, если потребуется срочно вызвать психиатрическую скорую. Как же он надеется, что это не пригодится. Когда они подъезжают к дому Грома, ногти на левой руке Серёжи сгрызены. Попасть в подъезд оказывается просто, ведь они успевают проскочить за какой-то женщиной до того, как дверь закроется. Нужная квартира находится на первом этаже. И, конечно же, Игорь дверь не открывает. Спустя минут пятнадцать Разумовский устало упирается лбом в дверь, сдерживая истерику. Дверь открывается наружу — выломать не получится. Кажется, они опоздали. — Чёрт, Серый, — быстро произносит Олег, поворачивая Серёжу к себе. — Он живёт на первом этаже, — получив взгляд а-ля «И что?», Олег поясняет. — Окно. Кажется, они добегают до нужного за рекордные несколько секунд. Волкову требуется считанные мгновения, чтобы оценить, верное ли окно он выбрал. И затем он стягивает с шеи шарф, обматывает его вокруг кулака и выбивает стекло. Олег ловко забирается в квартиру и громко матерится, увидев, что в ней творится. Разумовский залезает следом, случайно порезавшись о осколок, валяющийся на подоконнике. Волков бросается к Грому, в неестественной позе лежащему у стены рядом с батареей. Олег уже осторожно вынимает ослабевшее, слегка подрагивающее тело Игоря из петли, когда до Серёжи доходит, что тот попытался повеситься. Повеситься. Прям как Разумовский несколько лет назад. Перед глазами проносятся обрывки воспоминаний: он помнит, как покупал верёвку, помнит, как Олег его доставал из петли. Помнит всё до малейшей детали. Движения Волкова точно такие же. Он разрезает верёвку, проверяет пульс и дыхание, испуганно глядя на Серёжу и говоря: «Дышит. В больницу. Срочно». Жестко, холодно, испуганно. Разумовский только кивает, отгоняя все призраки, мелькающие перед глазами. Нет времени. До клиники ехать минут пять, им повезло, что Игорь живёт в центре. В машине Серёжа за несколько минут езды проверяет, дышит ли Гром, восемь раз. Он звонит в клинику сразу же, прося вывезти на первый этаж каталку и в общих чертах описывая ситуацию срывающимся голосом. Ком подступает к горлу, когда Разумовский смотрит, как тело укладывают на каталку и увозят. Голова кружится, сознание плывёт, и он оседает на пол, не чувствуя, как его подхватывает Олег. Он плачет, сидя на полу. А дальше всё, как в тумане.