Пока я свой лучший друг на это время, Как пламя, одних сожгу, других согрею Такая ночь, но ты с кем-то, кто сильнее, чем я.
Олег смягчает серёжино падение на пол, когда подхватывает его, но Разумовский, кажется, уже ничего не замечает. И Волков, видя, как тот задыхается и обливается слезами, думает, что у Серёжи паническая атака. К ним подбегают две медработницы, спрашивая, что случилось; и Олег уже хочет описать ситуацию в двух словах, чтобы попросить у них успокоительное, как вдруг слышится отчаянный вопль. И Волков готов поклясться, что это Игорь, которого увезли ещё не очень далеко, зовёт Серёжу. А потом ещё кого-то… Дениса? Но Олегу сейчас не до размышлений о некоем Денисе. Разумовский, разобрав своё имя в этом крике, сжимается и плачет в голос, закрывая руками лицо. Волков вместе с медсестрой поднимают его на ноги, когда к ним подходит женщина, в которой Олег узнаёт психотерапевтку Серёжи, и тихо и уверенно говорит: — Давайте в мой кабинет. Волков отводит всхлипывающего Разумовского в кабинет и, убедившись, что он сел в кресло, выходит, закрывая за собой дверь.***
Серёжа проводит в кабинете ровно час. Выходит оттуда он чуть успокоившимся, но Олег замечает, как у него трясутся руки, когда он оплачивает приём, а на ресницах блестят слёзы. Даже администраторка, принимая оплату, задерживает взгляд на руках Разумовского, но ничего говорит. До машины они идут молча. Серёжа, устроившись на переднем сидении, невидящим взглядом утыкается куда-то вперёд, а Волков заводит машину, тихо спрашивая: — В башню? Разумовский дёргает плечом и кивает, не отводя взгляд от точки горизонта. Спустя десять минут езды Олег краем глаза замечает, что Серёжа дрожащими руками тихонько утирает слёзы, словно не желая, чтобы Волков это заметил. Поэтому он, боясь спровоцировать ещё один взрыв эмоций, не трогает его. Олег знает, что Разумовский сможет попросить помощи, если ему это будет нужно. На улице темно, как глубокой ночью, и Волков невольно любуется огнями Петербурга, когда он с Серёжей поднимается на этаж на лифте. Стоит ли сейчас оставить Разумовского одного? Вряд ли. Мало ли, что натворит. Опасно. Олег помогает Серёже дойти до кухни, чувствуя, как того всё ещё трясёт. Кажется, слышно, как стучат зубы. Волков не может избавиться от ощущения, что Разумовский сейчас словно тряпичная кукла; слабый, безвольный, хрупкий. Не чувствует ничего, кроме боли. Олег прекрасно помнит, когда Серёжа был в таком состоянии последний раз; когда Волков только-только вернулся из армии и вытащил Разумовского из петли. Но парень, в отличие от Игоря, был ещё в сознании, хотя и ни на что толком не реагировал, только рыдал. Серёжа сейчас сидит на стуле, сгорбившись, похожий на тень самого себя; взгляд абсолютно безжизненный. Он уставился в окно, находящееся напротив него, и изредка смаргивает слёзы. Олегу больно видеть своего друга таким. Он заминается, не зная, как себя вести. Волков давно не видел Серёжу настолько разбитым, и понимает, что тот, вероятно, прогоняет в голове вид Игоря в петле и свои ощущения, когда сам несколько лет назад был в ней же. Поэтому нужно быть сильным. Нужно быть опорой. А свою боль можно будет прожить позже. Сейчас приоритет — Серёжа. В горле Волкова стоит мерзкий ком. Ему нужно расслабиться, но не потерять чистый разум. Поэтому Олег отточенным движением достаёт бокал и бутылку дорогого вина, наливая себе немного. Он чувствует взгляд Разумовского на себе и поворачивается, чтобы неуверенно спросить: — Будешь? — Нет, — тихим, сорванным голосом отвечает Серёжа. — Я выпил успокоительное в больнице. А умирать пока что не хочется, — произнеся это, он горько усмехается, опускает глаза и рассматривает свои ладони, сложенные на коленях. Волков понимающе кивает и жестом предлагает перебраться в гостиную. Он помогает Разумовскому встать и дойти до дивана и, убедившись, что тому удобно, садится сам и отпивает немного вина. Олег не знает, сколько они сидят в тишине; он не может выкинуть из головы вид Игоря, когда он достал его из петли, красную полосу на шее, закрытые глаза и сбитое дыхание. Также память словно нарочно подбрасывает картинки того дня, когда Волков впервые вошёл в башню, только-только вернувшись из армии, и увидел Серого, стоящего на табурете с верёвкой на шее. Эти двое точно стоят друг друга. Олег допивает вино и ставит бокал на столик, когда слышит еле слышный, сдавленный всхлип; он, недолго думая, приобнимает Разумовского за плечи, чувствуя, как чужие тонкие и бледные пальцы сжимают ткань его чёрной рубашки. «Нужно выдержать это», — бьётся единственная мысль в голове Волкова. — Солнце, ты самый сильный, — тихо говорит Олег, надеясь, что в голосе не слышно дрожи. — Ты справишься со всем, всё абсолютно точно будет хорошо. Волков продолжает бормотать слова поддержки, пока всхлипы не прекращаются, а Серёжа не отстраняется от него, длинными пальцами утирая слёзы. Нос покраснел, глаза опухли, губы заметно дрожат, но он всё ещё самый красивый. Олег не может избавиться от чувства вины. Он не уберёг Игоря. Не может помочь Серёже. Что же он за друг такой?… А Волков всеми силами хочет защитить Разумовского. Так было всегда. Олег по-настоящему его любил и любит до сих пор. Ему хочется обнять Серёжу и не отпускать, отгоняя все проблемы от него, окружая заботой и нежностью. Волков не думает, когда медленно наклоняется и мягко касается губ Серёжи, идя на поводу своих эмоций. Какая-то его часть словно надеется, что так всё ещё можно делать. Разумовский не отстраняется, но и не отвечает, просто замерев; Волков отодвигается от него, жалея, что не сдержался. Зря он так поступил. Чувство вины ударяет в голову, мешаясь со странным, диким испугом. Но ему сейчас нельзя показывать эмоции. Нельзя. Серёжа молча кладёт голову Олегу на плечо, снова ища поддержки; тот на автомате слегка обнимает него, чувствуя себя ещё более виноватым. — Прости, — тихо произносит Волков. Ему стоит быть немного сдержаннее. Он же хочет помочь, а не разрушить всё. Тишина кажется тяжёлой, практически осязаемой; будто под её весом становится ещё сложнее дышать. — Мы с Игорем, вроде как, встречаемся, — еле слышно шепчет Разумовский. — Мы… с ним поговорили… незадолго до… до… — он замолкает, судорожно втягивая носом воздух. И тут Олег понимает. Понимает абсолютно всё. Волков на секунду прикрывает глаза, собираясь с мыслями. Ему нужно побыть одному и подумать обо всём. — Ты самый сильный, Серёж, — тихо отвечает он. — Хочешь спать? Разумовский мычит что-то невнятно-утвердительное, и Олег поднимается, помогая встать и Серёже, и провожает его до спальни, чувствуя, как тот цепляется за его руку, словно боясь не дойти самостоятельно. В комнате Волков укутывает Разумовского, словно маленького, в одеяло, желая спокойной ночи, на что парень просит пока что не уходить от него. И Олег сидит, ласково поглаживая спутанные волосы Серёжи, пока тот не засыпает.***
Волков, убедившись, что парень заснул, направляется на свой этаж. Как же он устал. Сил нет никаких. Совершенно. Олег падает на кровать, надеясь, что придёт сон. Но пока что в голове только мысли и никакого намёка на забвение. Зря он поцеловал Серёжу. Почему Волков решил, что имеет на это право? Почему он позволил себе думать, что всё будет в порядке, и не начал беспокоится о состоянии Игоря сразу? Тогда, ещё давно, до первой попытки суицида? Почему Олег такой безответственный? Почему?…***
Перед глазами проносятся хаотичные образы: вот Серёже десять, и он с окровавленными руками, лицом и волосами в детдоме. Волков не оказался рядом, и того избили до сотрясения мозга; он на всю жизнь запомнил, как Разумовского в тот день увезли в травмпункт, а оттуда — в больницу, а Олега с ним, конечно же, не пустили. Вот Серёже шестнадцать, он натягивает рукава дешёвой и потрёпанной толстовки ещё ниже, до самых пальцев, говоря, что он споткнулся и разодрал руки, не желая показывать повреждения. А потом Олег узнаёт, что его специально толкнули с лестницы, а потом сильно ударили в живот, так, что потом синяки долго не сходили. А Волкова снова не было рядом, чтобы защитить. Вот Волков в армии, и он не успевает дёрнуть сослуживца на себя, отчего тому попадает пуля в грудь. Олег пытался дотащить его до врачей, но тот умирает раньше. Вот схожие картины: Серёжа в петле и Игорь в петле. А Олег не смог быть рядом, чтобы предотвратить это. И во всех этих ситуациях общее одно: Волков виноват. Он не смог помочь и защитить.***
Олег с хриплым вздохом подскакивает на кровати, чувствуя жжение в глазах и редкие слёзы. Требуется секунда, чтобы осознать, что это был всего лишь дурной сон. Он утыкается лицом в ладони, коря себя за слабость. Ему нужно помогать другим, а не разваливаться самому. А с другой стороны… и до чего дошёл Серёжа, руководствуясь этим же? До панической атаки в больнице? До многочасовой истерики? Ему нужно выразить эмоции. Волков, встав с кровати, быстро утирает слёзы и включает свет, чтобы найти сумку. Остатки сна развеиваются, когда он складывает туда чистую футболку, мягкие брюки и кроссовки. Уже через пять минут Олег оказывается в такси, везущем его к спортзалу, в котором он обычно занимается.***
Чёрт, как он вообще додумался до того, чтобы поцеловать Серого? Каким, чёрт подери, образом? Волков снова ударяет боксёрскую грушу, чувствуя неприятную боль в костяшках. Почему он снова облажался? Руку почти что сводит от боли. Злости на себя становится чуть меньше. Олег утирает со лба пот, параллельно оглядывая зал. Он практически пустой, только пара сонных человек лениво бегают по дорожке, а один парень тусуется рядом с гантелями. Правда, он больше заинтересованно смотрит на Волкова, чем качается. Олег хмурится, словно пытаясь понять, опасен ли этот человек; а тот, поймав на себе его взгляд, подходит ближе. — Что-то не так? — хмуро произносит Олег, разглядывая незнакомца. Он крайне необычно выглядит; взгляд притягивают стоящие дыбом светлые волосы и огромная, яркая татуировка дракона во всю шею и, наверное, грудь. — Классно дерёшься. Только неправильно, — низким, бархатистым голосом тянет парень. Волков с секунду колеблется, думая, послать его или продолжить разговор, а затем произносит: — Ну и сможешь показать, как правильно? — Олег и сам знает, что он делает не так. Просто сейчас у него не было цели сделать всё, как по методичке. Ему нужно было сорвать злость. Но Волкову интересно, что этот парень сделает. Незнакомец жестом просит Олега отойти на пару шагов, а затем несколько раз ударяет грушу, и Волков сразу же понимает, что имеет дело с профессионалом. Он невольно залипает, смотря на его руки, сильные плечи и мышцы, проступающие сквозь тонкую ткань футболки. Олег приходит в себя, когда парень перестаёт лупить грушу и выжидающе смотрит на него; а Волкова хватает только на то, чтобы сказать «У тебя очень круто получается». Незнакомец в ответ лишь улыбается и спрашивает: — Я тебя раньше здесь не видел. Обычно ходишь в другое время или в первый раз тут? — В другое время. Как тебя зовут-то, мастер лупить грушу? — Вадим. Тебя?.. — Олег, — отвечает он и протягивает руку для рукопожатия. — Выпьем кофе? Волков не знает, как, но спустя час он вовсю болтает с Вадимом и ощущает себя вполне довольным.***
Первое, что чувствует Серёжа, проснувшись, — это жуткая головная боль. Он с трудом разлепляет глаза, щурясь от света, идущего от окна. По стеклу размеренно барабанит дождь, а небо — тёмно-серое. Как же болит голова. Разумовский садится на кровати, запуская руку в донельзя запутанные волосы. Что вообще происходило вчера, и почему он чувствует себя настолько плохо? Вчера утром приходил Прокопенко. Игорь плакал, а Серёжа с Олегом рассказывали, что произошло. Потом он старался поддержать Грома, и тот его поцеловал. Хоть что-то хорошее. Дальше у Разумовского была терапия, возвращение в башню, снова Игорь, его кровь и порезы, истерика, и… он обнаруживает, что Грома нет в башне. Дальше всё, как в тумане. Поездка в квартиру Игоря, выбитое окно, Олег, петля, больница, снова истерика. Олег… поцелуй. Серёжа больно оттягивает волосы, быстро смаргивая слёзы. Надо же было дойти до измены в первый день отношений… Класс. Замечательный вчера был день. И как эту кашу разгребать — непонятно, хочется просто укрыться тёплым одеялом с головой и никогда не вылезать. Но Разумовский взрослый человек, который должен помочь и себе, и Игорю, и Олегу. Нельзя прятаться. От проблем не сбежишь. Он откидывается на подушки, давая себе время собраться с мыслями. Какую проблему стоит начать решать первой?… Игорь в больнице. У него нет никаких вещей с собой. Нужно бы ему хоть что-то привезти. С Олегом нужно поговорить. Но желания это делать пока что никакого. Значит, сначала больница. Он вылезает из постели, невольно ведя плечами от холода. Взгляд падает на часы — сейчас половина первого. Серёжа достаёт из шкафа худи и джинсы, хватая те, которые лежат с краю, и направляется в душ. В душе он позволяет себе расплакаться, а потом минут пять умывается холодной водой, пытаясь привести себя в чувство. В больнице Разумовскому нужно выглядеть нормально. Если они встретятся с Игорем… нужно быть осторожным. Чтобы не доломать его окончательно. Серёжа быстро что-то перекусывает, но не из-за чувства голода, а потому что ему нужно выпить свои таблетки. А принимать лекарства на голодный желудок… себе дороже. Разумовский на секунду замирает, пустым взглядом глядя в окно. Вид, конечно, красивый, но Серёже сейчас не до этого. Одежды Игоря у Разумовского нет. Но, судя по всему, размер у них один. Он находит тканевую сумку, проверяя, чтобы на ней не было ничего острого, и складывает туда чистое полотенце, пару огромных, безразмерных футболок и мягкие штаны. Также Серёжа подхватывает свой телефон и паспорт, и последний раз окидывает взглядом комнату. На глаза попадается небольшой, потрёпанный плюшевый мишка, лежащий на спинке кровати. Разумовский помнит, что эта игрушка с ним со времён детдома, поэтому он так и не смог её выбросить. Серёжа кладёт мишку в сумку и выходит к лифту.***
Разумовский перед тем, как вызвать такси, заходит в магазин за зубной щёткой и пастой. Не придумав, что ещё из необходимого и допустимого можно взять, он залезает в машину. В больнице администраторка его узнаёт, вежливо улыбаясь. И тут Серёжа понимает, что у него совершенно нет сил. Но он уже приехал, начатое нужно закончить. Он кратко спрашивает, есть ли возможность передать пациенту некоторые вещи. На встречу Разумовский даже не надеется — не факт, что Игорь вообще в сознании. Администраторка что-то пробивает по базе, а затем кивает, говоря, что вещи передать можно, а затем спрашивает паспорт Серёжи. Посмотрев документы и вернув их, она произносит: — Вам нужно зайти к главному врачу, Сергей. Разговор насчёт пациента. Разумовский чувствует, как по спине бежит холодок; подсознание подкидывает тысячу вариантов, почему его хочет видеть главврач. Игорю хуже? Есть риск для жизни? Кома? Или он вообще погиб?… Серёжа нервно дёргает плечом, идя вслед за администраторкой. Но нужно взять себя в руки. Перед тем, как зайти в кабинет, он делает глубокий вдох и выдох. Необходимо отключить эмоции и оставить только холодный разум. В кабинете его ждёт приветливая женщина средних лет, жестом приглашающая его сесть в кресло перед её столом и произносящая: — Здравствуйте. Меня зовут Наталия Романовна Гончарова, главный врач данной больницы. Как мне к вам общаться? — начинает она, доставая документы из стола. — Добрый день. Просто Сергей, — произносит парень, надеясь, что дрожи в голосе не слышно. — Хорошо. Вы пришли по поводу Игоря Константиновича Грома, — не то спрашивает, не то утверждает Наталия, на что Разумовский просто кивает. — Я — его лечащий врач. Сегодня утром он написал бумагу, в которой разрешил доверять вам информацию о его лечении, а также попросил сообщать вам о его состоянии. С души Серёжи словно камень падает: Игорь не умер, не впал в кому и даже в состоянии подписывать документы. Уже неплохо. Он облегчённо вздыхает и некоторое время молчит, не зная, что можно ответить. Но спустя минуту он тихо и неуверенно произносит: — Спасибо за информацию, Наталия Романовна. И… — Разумовский запинается, а затем ещё тише продолжает, — и что с ним сейчас? — Вчера Игорю Константиновичу вкололи успокоительное, — начинает она, смотря в бумаги. — Он в течение нескольких минут кричал и звал некоих «Серёжу» и «Дениса». Некоторые порезы пришлось зашивать, но угрозы для жизни нет. Разумовский кивает и отмечает в голове тот факт, что Игорь порезался вчера ещё раз. Порезы на руках, которые он сам обрабатывал, были не очень глубокими, и швы бы не понадобились. Значит, Гром порезался снова. Серёжа ощущает боль от того факта, что не смог быть рядом и даже усугубил его состояние. Но свои чувства нужно заглушить до того момента, как он выйдет из больницы. Выждав несколько минут, Наталия Романовна продолжает: — Сегодня мы начали обследования Игоря Константиновича. Нам нужно сделать ЭЭГ и проверить некоторые другие показатели, прежде чем назначить препараты. Разумовский снова кивает, а врачиня продолжает рассказывать о состоянии Грома и лечении. Когда она заканчивает и уточняет, есть ли у Серёжи какие-то вопросы, он неуверенно спрашивает: — Когда будет возможность навестить его? — Время для посещений у нас в больнице с трёх до пяти часов ежедневно, — быстро и чётко произносит она. — С Игорем Константиновичем вы можете встретиться сегодня и в другие дни. Мы будет звонить вам и предупреждать, если к пациенту будет нежелательно приходить в какой-либо день. — Хорошо, спасибо огромное, Наталия Романовна. Разумовского провожают до места, где необходимо сдать все потенциально опасные вещи. Пока Серёжа снимает наручные часы с металлическим ремешком, медбрат проверяет содержимое вещей, которые Разумовский собрался передавать. Не найдя там ничего подозрительного, он проводит Серёжу в комнату для встреч, также говоря, что вещи будут переданы сразу в палату пациента. Разумовский садится на диванчик, оглядывая знакомые стены. Он прекрасно помнит это место. Когда Серёжа здесь лечился, Олег приходил его навещать, и встречи проходили в этой самой комнате со светлыми обоями. Слышатся шаги и звук открывающиеся двери, и Игорь заходит в комнату. Разумовский встаёт и пару секунд смотрит на Грома, и тот замирает, стоя в дверях. Взгляд притягивает чёрно-синяя линия синяка на шее, оставшаяся от верёвки, но Серёжа старается не смотреть туда, чтобы не смущать и не нарушать то хрупкое доверие, которое выстроено у них сейчас. У Разумовского нет права на ошибку. Об этом нужно помнить. — Привет, Игорь, — тихо, чтобы не напугать, произносит он, жестом приглашая на диванчик. Серёжа замечает, как дрожат у Грома губы, когда он садится рядом с Разумовским. — Привет, — спустя несколько долгих секунд шепчет Игорь. Несмотря на то, что он говорит шёпотом, Серёжа слышит, что голос сорван. — Прости меня, пожалуйста. Разумовского тянет спросить «За что?», но вовремя прикусывает язык. Конечно, Серёжа понимает, за что. Гром весь сжался; лицо бледное, отчего щёки кажутся ещё более впалыми, а под глазами виднеются чёрные круги, выделяющиеся на белой коже. — Игорь, — произносит Разумовский, стараясь вложить в это слово всю заботу и нежность, которую он может передать ими. — Ты не виноват, ладно? Я не сержусь и не обижаюсь на тебя, солнце. Гром как-то судорожно кивает, явно сдерживая слёзы и прикусывая губу. Серёжа колеблется секунду, но мягко касается руки Игоря, не сжимая, чтобы тот мог убрать ладонь, если захочет. Но Гром в ответ цепляется крепко-крепко, словно боясь отпустить Разумовского. А у Серёжи в сердце в этот момент что-то тает окончательно. — Всё равно прости, — тихо-тихо всхлипывает Игорь. У парня бегут мурашки от его голоса: хриплый и убитый, и в каждом слове слышится отчаяние. — Я же доставил тебе столько проблем… — Ты не виноват, — повторяет Разумовский. — Но… ты меня тоже извини. Я… я не должен был вчера срываться на тебя. И… — он сглатывает, но продолжает. — Если бы я не хотел, я бы не помогал. Но я искренне этого хочу. Мне не всё равно на тебя. И я готов и хочу тебе помочь, малыш, — мягко и медленно, видя, как тяжело Грому концентрироваться и реагировать, произносит Серёжа. В воздухе чувствуется неловкость, и Разумовский пытается расслабиться хоть немного, чтобы Игорь чувствовал, что он в безопасности. — Но… — хрипит Гром, уставившись пустым взглядом в пол. — Ты теперь… — он судорожно вздыхает, а Серёжа начинает поглаживать тыльную сторону ладони Игоря в немом знаке поддержки. — Мы… мы больше не встречаемся? Ты… ну… после того, что произошло… захочешь ли ты оставаться со мной? Разумовский улыбается краешком губ, произнося: — Да, я захочу. И я люблю тебя. И я готов, я хочу продолжать с тобой отношения, — он продолжает поглаживать руку Игоря, не зная наверняка, как себя вести. Гром неловко утирает слёзы, а потом усмехается, шепча: — Спасибо за плюшевого мишку… он тобой пахнет, вроде как. Серёжа не выдерживает и тихо смеётся, затем слыша, что Игорь подхватывает его смех и чуть крепче сжимает его пальцы. Когда они успокаиваются, Разумовский чувствует робкое прикосновение к своему плечу, и видит, что Гром колеблется, словно раздумывая, можно ли его обнять. — Можно тебя обнять, солнышко? — ласково произносит Серёжа и, увидев медленный кивок, осторожно притягивает его к себе. Игорь цепляется за его толстовку, как утопающий за соломинку; Разумовскому остаётся только мягко гладить его по спине, шепча какие-то слова поддержки. Он чувствует холодный нос Грома, уткнувшийся ему в шею, и аккуратно прижимает его чуть ближе к себе, боясь задеть или надавить на какой-то из порезов. Игорь всхлипывает, а Серёжа целует его в висок и произносит: — Лучик, мы справимся со всем. Вместе. Я так тебя люблю… Гром мычит что-то в ответ, но Разумовский точно слышит слово «Тоже». В груди теплеет. Это — первый раз, когда Игорь отвечает ему. Кажется, в их отношениях стало чуть больше доверия. — Я так горжусь тобой, моё самое сильное солнышко, — бормочет Серёжа ему в волосы, чувствуя, как Гром в ответ обнимает его ещё крепче.***
Перед тем, как уйти, Разумовский спрашивает, можно ли ему съездить в квартиру Игоря и немного прибраться там, а также переночевать. Гром удивляется, но кивает, говоря, что он может там хоть жить. И сейчас Серёжа выходит из строительного магазина, купив тент, скотч и рулетку, чтобы прикрыть дыру в окне в квартире Игоря. Зайдя в знакомую арку, он нащупывает в кармане ключи. Совсем скоро Разумовский оказывается в холодной квартире Грома. По полу разбросаны осколки, а подоконник влажный из-за недавнего дождя. И Серёжа, быстро оценив масштаб катастрофы, начинает уборку. Он несколько раз тщательно моет пол, чтобы там точно не осталось стекла; затем Разумовский делает замеры окна и прикрепляет тент, чтобы квартиру не залило в случае чего. Дальше он подбирает и выбрасывает остатки верёвки, небрежно отброшенной вчера, и осматривает квартиру дальше. Серёжа останавливает взгляд на входе в ванную. Дверь стоит рядом, сорванная с петель. Он заходит туда, оглядывая засохшие пятна крови на полу и лезвие, валяющееся в самом углу. Поборов в себе дикий страх и игнорируя трясущиеся руки, Разумовский отмывает кровь, изредка смаргивая слёзы. После этого он будет отмывать пальцы долгие пять минут, пока кожа на них не покраснеет и не потрескается. Но… теперь квартира выглядит нормально. Словно и не было попытки суицида. Словно всё почти в порядке. Серёжа подбирает пакеты с ненужным мусором и выходит, запирая дверь на замок.***
Первое, что делает Разумовский, снова оказавшись в башне, — это заказывает окно в квартиру Игоря. Договорившись на завтра, он сбрасывает трубку и устало кладёт голову на сложенные руки. Слишком много мыслей в голове. А самый простой, доступный, хоть и нездоровый, способ отвлечься — это работа. Следующие несколько часов проходят незаметно. Серёжа полностью концентрируется на своём ноутбуке, не поднимая взгляд, не обращая внимание на окружающие его вещи, пока в комнату не заходит Олег. У Разумовского нет ни сил, ни желания что-либо обсуждать. Но… нужно. Он закрывает крышку ноутбука и поднимает покрасневшие глаза на Волкова. Серёжа не выдерживает тяжёлый взгляд Олега и снова неосознанно дёргает плечом, проглатывая ком в горле. — Нужно поговорить, да? — хрипло произносит Разумовский, уставившись на свои руки, лежащие на столе и сцепленные в замок. — Да, стоит, наверное, — тихо отвечает Волков. Серёжа слышит, что тот неуверен и голос… виноватый. Но Олег продолжает: — Я хотел извиниться за вчерашний… м… поцелуй. Прости. Я виноват. Разумовский вымученно кивает, прикрывая глаза. — Только… что это было?… — шепчет Серёжа. — Что… чёрт, — выдыхает он, потирая холодными пальцами лоб, а Волков не перебивает, давая время собраться с мыслями. — Ты не… ты влюблен в меня? — наконец невнятно выпаливает он на одном дыхании. Олег молчит некоторое время, чтобы затем произнести: — Нет. Не влюблён. Разумовский облегчённо выдыхает, смотря наконец Волкову в глаза: — Хорошо. Тогда… тогда это было ошибкой? — Да. Серёжа чувствует, как у него дрожат руки. Некрасивая ситуация. Отвратительная. Мерзкая. — Но… зачем, Олег? — с надрывом произносит Разумовский. Он жмурится, ненавидя себя за слабость. Серёжу всего трясёт, и он дрожащими руками открывает ящик стола, ища там нужное лекарство. Положив горькую до мурашек таблетку под язык, он поднимает взгляд на Волкова. — Мне нечего тебе ответить, Серёж, — слабым голосом отвечает Олег. И уходит, прикрывая за собой дверь. Разумовский будет работать до пяти утра, пока не перестанет видеть экран компьютера из-за застилающих глаза слёз.***
Следующие полтора месяца проходят в каком-то сумасшедшем режиме. Серёжа работает до звёздочек перед глазами, ложась спать только накануне встреч с Игорем, чтобы не пугать его своим убитым состоянием. Конечно, Разумовскому иногда приходят сообщения от Олега, где тот просит его хотя бы немного соблюдать режим и напоминает покушать. Серёже хочется плакать, когда он видит эти СМС-ки, ведь никак не может понять, чем он заслужил такого прекрасного Волкова. Но… у него нет никаких сил, чтобы заботиться о себе. Лучше отдать этот ресурс Игорю. Разумовский видит, что ему становится лучше. Первые дни было тяжело — Гром привыкал к лечению, и на встречах он просто прижимался к Серёже, и они сидели в обнимку, пока Разумовский гладил его по спине и напевал какие-то детские песенки, заставляя Игоря слабо хихикать и обвивать его руками сильнее. Сейчас он стал заметно бодрее, быстрее и активнее. Срывы, конечно, бывают, но в больнице Грому помогают с ними справляться. Серёжа прекрасно помнит момент, когда уже выехал на их стандартную встречу, но ему позвонили из больницы и сказали не приходить: у Игоря начался сильный флешбэк, с которым пока справиться не получается. Разумовский развернул машину, размышляя о том, что снова будет работать до потемнения в глазах. Чтобы не думать ни о чем: ни об Олеге, с которым он последние полтора месяца практически не пересекался, ни о собственном плачевном состоянии, ни о том, что сейчас переживает Игорь. И Серёжа правда работает, оторвавшись от экрана компьютера только когда часы показывают шесть утра. В кабинете темно, а из окна открывается красивый вид на подсвеченный Петербург. Но Разумовский не в состоянии оценить всю прелесть вида; перед глазами словно отпечатались разноцветные буквы с экрана, сознание плывёт. В голове то и дело всплывает осознание, что он в своей огромной башне совершенно один, и один дорогой ему человек сейчас спит в психиатрической больнице под транквилизаторами, а второй… а чёрт знает, что с Олегом. Серёжа не встречал его очень давно, боясь оттолкнуть или задеть его. А сам Волков, кажется, видеть его не хотел. Разумовский прикрывает глаза, устало потирая их руками, надеясь избавиться он разноцветных пятен и противного ощущения паники. Он совершенно один. Но нужно собраться. Нужно дойти до кровати и лечь спать, нельзя расклеиваться. Нельзя. Нельзя… По коже бегут мурашки из-за мерзкого ощущения чужого присутствия в комнате. Но Серёжа в ней совершенно один. Он поднимает взгляд и осматривает комнату, чувствуя, что уже плохо контролирует своё тело. Разумовский словно не в себе, а наблюдает со стороны, не имея возможности влиять на что-либо. Иронично. Последние полтора месяца он чувствует себя абсолютно беспомощным и бессильным. Помочь Серёжа никому не может. Даже себе… очень сложно. К разноцветным пятнам добавляются чёрные, и Разумовский уже не может сдерживать в себе панику; дыхание сбивается, сердце бьётся где-то в горле, а руки начинают заметно трястись. Серёжа твердит себе, что он в безопасности, никто ему не навредит, но веры в собственные слова нет. Чёрные пятна преобразуются в перья, и Разумовский тихо всхлипывает и чувствует в себе желание убежать отсюда, но тело не слушается. Он всё же встаёт, еле контролируя своё тело, стараясь игнорировать силуэты птиц вокруг. В голову даже не приходит мысль выпить лекарство — мысли вообще не приходят. Дыхание сбивается окончательно, и Серёже остаётся только хрипеть, птицы словно облепляют его, а ноги подкашиваются. Разумовский оседает на пол, закрывая голову дрожащими руками. Комната, птицы и жёлтые пятна мешаются перед глазами, вызывая панику и новую порцию слёз. Он жмурится, пытаясь избавиться от двух желтых пятен перед глазами. Паника душит, вздохнуть невозможно, птицы облепляют его, отчего Серёжа чувствует перья на своей коже. Он кричит и плачет, пока голос не срывается.***
Разумовский приходит в себя, лёжа на диване в своём кабинете. Голова раскалывается от боли, тело противно ломит, а воспоминания о вчерашнем дне расплываются. С тихим стоном он садится, осматривая комнату. Вчера Серёжа работал, а потом… пятна, птицы, дереализация. В голове появляются обрывки сна. Снова иссиня-чёрные птицы, острые когти, жёлтые глаза и хриплый голос, постоянно твердящий, что Разумовский слаб, никчёмен и ни на что не способен. Серёжа думал, что это осталось в детстве, но… в детстве был Олег, который отгонял птиц. А сейчас Разумовский один. Нужно справляться самому. Несмотря на то, что он слабый и никчёмный. Только вот как помогать всем в состоянии, когда помочь себе так тяжело? Серёже нужно успокоиться. Нужно успокоиться. Но пульс снова подскакивает, а из мыслей не выходит тот самый голос, и Разумовскому кажется, что жёлтые глаза снова смотрят на него со всех сторон. Серёжа горбится, запуская руки в потускневшие волосы; какое же он ничтожество. Своих демонов успокоить не может. И как помогать другим?.. Слабый, беспомощный, бесхребетный, словно… Словно он не человек, а половая тряпка. Из глаз снова текут слёзы, и Разумовский уже не хочет думать, в который раз за последние полтора месяца он плачет. Серёжа тихонько всхлипывает, думая только о том, что он не справляется. И очень хочет наказать себя за это. Дать себе то, чего заслужил. Боли. До ванной Разумовский добирается быстро. Руки трясутся, когда он достаёт коробочку с лезвиями, а лицо мокрое от слёз. Серёжа крутит в руках эту коробочку, обдумывая своё решение. Хочется. Очень хочется увидеть кровь. Мокрую, алую, горячую. Он так давно этого не делал, кажется, несколько лет. Разумовский рассматривает свои руки: мелкие, тонкие, белёсые шрамы расположены в абсолютно разных местах, чтобы не вызывать подозрений. Одни порезы появлялись от циркуля, прямо в университетском туалете, другие были выведены лезвием после сложных встреч. Но они разбросаны по всей поверхности рук, так, чтобы никто и не подумал, что они сделаны специально. Серёжа проводит лезвием по воздуху, не касаясь кожи, не зная, стоит ли?… Он рвано вздыхает; нет, не стоит. Селфхарм никогда не помогал решить проблему, он только добавлял новых. Да и… Разумовский прекрасно помнит, как дрожали руки Олега, когда он, ещё во времена учёбы, отбирал лезвия у Серёжи и обрабатывал мелкие порезы. Он помнит, что Волков никогда не осуждал его за это, но… Разумовский всегда замечал боль в его глазах. Серёжа осознаёт, насколько тяжело видеть боль близкого человека. Он знает, как остро ощущается собственная беспомощность, когда смотришь на шрамы и порезы людей, которых любишь. Разумовский не хочет, чтобы Игорь и Олег снова это испытали. Тогда… нет. Он справится и без порезов. Тем более, какой в них смысл?… Лезвие летит обратно в коробочку, а Серёжа решает заварить себе чаю и выпить очередные таблетки. Лучше так, чем причинять боль и себе, и близким, так?… Разумовский потом спит весь день, понимая, что нужно хотя бы попытаться помочь самому себе.***
Серёжа торопливо натягивает на себя пальто и шарф и, проверив, взял ли он все необходимые вещи, спускается вниз. Разумовский решает ехать на своей машине, ведь его состояние пришло в норму и практически нет риска, что он уснёт за рулём. Первые два месяца, что Игорь лежал в больнице, прошли тяжело, но за последние три недели Серёжа смог наладить своё лечение. И вовремя, ведь ресурс ему нужен, как никогда. Разумовский быстро кидает взгляд на часы — у него двадцать минут, чтобы добраться до больницы. Должен успеть. Серёжа немного нервничает, осознавая, что за три месяца, что Игорь пробыл в больнице, они оба изменились. И в глубине души сидит страх, что они не сойдутся. Что ничего не получится. Но Разумовский хочет узнавать Грома и учиться быть и жить с ним. У него было достаточно времени, чтобы обдумать своё решение. Серёжа заезжает на парковку и выходит из машины, снова смотря на часы; он вовремя. Буквально через пару минут выходит Игорь с небольшой сумкой вещей и неуверенно оглядывается; Разумовский широким и быстрым шагом направляется к нему, а Гром, увидев парня, начинает улыбаться. Невозможно не заметить то, что Игорь стал выглядеть гораздо более живым. Он немного набрал вес и теперь не похож на ходячий скелет, которого может сбить с ног дуновение ветра. Взгляд у Грома теперь гораздо более осознанный, и он иногда, сидя в больнице в часы встречи с Серёжей, рассказывал о своих планах и желаниях. У Разумовского в такие моменты всегда теплело в груди, а губы растягивались в мягкой улыбке; у Игоря заметен огромный прогресс. Он словно начал хотеть жить. Гром спускается по ступенькам, когда Серёжа к нему подходит. Он тянется обнять Разумовского и неуверенно, сначала одними губами спросив «Можно?», утыкается носом ему в шею. Серёжа прижимает Игоря к себе и чувствует себя самым счастливым человеком. — Я скучал по тебе, — бормочет Гром Разумовскому в плечо, крепче сжимая руки на его талии. — И я по тебе, солнышко, — тихо, с улыбкой в голове отвечает ему Серёжа, Вместе они совсем справятся.