Consumed by the thoughts that won't leave me alone
I’m numb from the pain that lies deep in my bones
Haunted by ghosts of things left unsaid
But I'm doomed if I let this go to my head
Игорь окидывает неуверенным взглядом чёрную и дорогую машину, прежде чем сесть в неё. Он раз за разом повторяет себе, что это всего лишь Серёжа, родной и нежный Серёжа. Он не сделает ему больно, так? Из раздумий Грома вырывает тихий голос: — Куда поедем? — Разумовский несколько секунд внимательно смотрит на Игоря, стараясь поймать хоть малейшую перемену настроения. — К тебе домой? В башню, куда-то ещё? Гром колеблется несколько секунд, прежде чем сказать: — Можно ко мне домой? Серёжа улыбается одними уголками губ, произнося: — Конечно. Игорь протягивает руку и переплетает их пальцы, а Разумовский мягко поглаживает её в ответ. Спустя несколько минут тревожность и неуверенность не пропадают, но становятся еле заметными, и он спокойно выдыхает, бормоча, что они могут ехать. Серёжа понятливо кивает и заводит машину. Гром разглядывает улицы, по которым они проезжают; дороги расчищены, но на обочинах виднеются непривычно огромные сугробы. Он не видел таких с самого детства, когда гулял с тётей Леной перед Новым годом, с удовольствием рассматривая украшенные разноцветной мишурой витрины магазинов. Снег на месте, мишура — тоже, но Игорь чувствует лёгкую тоску по временам, когда он искренне верил в людей. А вот интересно, какое сегодня число? Он перестал считать дни ещё в больнице. Может быть, спросить?… Гром поворачивается к Серёже и замирает, рассматривая его. Нос ровный и аккуратный, кожа непривычно бледная, контрастирующая с яркими волосами, а глаза внимательно следят за дорогой. Игорь так скучал по нему. — Серёж?… Когда машина останавливается на светофоре, Разумовский поворачивается к нему, чуть улыбаясь и взглядом спрашивая, что случилось. Грому кажется, что он сейчас сгорит от стыда, и щёки покрываются лёгким румянцем; он опускает взгляд, рассматривая руки парня, и тихонько бормочет: — А какое сегодня число? Но Серёжа не смеётся над его глупым вопросом, лишь спокойно отвечая: — Двадцать четвертое декабря, солнце, — ни усмешки, ни издевательства в голосе нет. У Игоря с души падает камень, когда он, подняв взгляд, натыкается только на светлую и добрую улыбку. Всё хорошо. Разумовский не будет над ним смеяться. Гром выныривает из своих мыслей, когда видит знакомый переулок, ведущий к его дому. В горле встаёт ком, и он понимает, что долго здесь не протянет. Выходить страшно. А вдруг снова схватят и?… Игорь чувствует лёгкую дрожь по всему телу и тянется к Серёже. Он цепляется за его руку, отмечая, что рука парня тёплая и нежная, но пальцы Разумовский сжимает крепко, показывая своё присутствие. Грома начинает потряхивать чуть сильнее, когда он открывает дверцу машины и выходит на морозный воздух. Разумовский тут же оказывается рядом, и Игорь хватается за него, внимательно осматривая окрестности. Людей вокруг нет, за углом никто не таится, подозрительных машин нет. Серёжа не спрашивает, в чём дело, за что он ему жутко благодарен. Никаких сил не хватит объяснять, почему родной двор настолько его пугает. Игорь делает пару неуверенных шагов к подъезду, снова оглядываясь. Дышать становится сложнее, а страх бьётся где-то в подсознании, когда Серёжа открывает дверь подъезда. — Мы можем уехать отсюда, солныш, — тихо и неуверенно произносит он, когда Гром снова нервно оглядывается. — Я… просто заберу вещи и поедем. Разумовский кивает, отпирая дверь в квартиру Игоря. Тот, зайдя в неё, даже не оглядывается, быстро хватает сумку, дёрганым движением открывает шкаф, доставая оттуда несколько случайных вещей, потом берёт что-то из ванной и практически пулей вылетает из квартиры. — Серёж, поехали отсюда, пожалуйста… — только и шепчет Гром, облокотившись о стену подъезда. Парень кивает, уверенным жестом запирая дверь, а затем забирает у Игоря сумку. Он тяжело дышит, стараясь идти как можно ближе к Серёже. Гром не может не оглядываться каждые два шага, а паника застряла в горле. В голове проносятся воспоминания; вот Игоря по снегу — погода была такой же, как сейчас, — тащат к машине и бьют, а вот они с Денисом заходят в этот самый подъезд, смеясь и споря, какой шоколад вкуснее… А ведь Гром не ест сладкое со смерти Дениса. Он вздрагивает, когда слышит, что Серёжа его тихо зовёт: — Игорь?… Так. Вот реальность: Разумовский, смотрящий на него, его ярко-голубые глаза, светло-серое небо над головой. Никакого Ивана и Дениса. Их здесь нет. — Поехали домой, пожалуйста… Серёжа открывает двери и после того, как садится Гром, забирается в машину сам. Его бьёт крупная дрожь, а на глаза наворачиваются слёзы, но он не вздрагивает, когда Разумовский переплетает их пальцы и крепко сжимает руку. Игорь благодарен за то, что тот ничего не говорит, а просто заводит машину. Мужчина почти не думает о том, что Серёжа ведёт машину одной рукой. Когда машина останавливается на светофоре, он чувствует на себе обеспокоенный взгляд и поворачивается к Разумовскому, чтобы пробормотать: — Скажи, что мы со всем справимся. Парень поглаживает внешнюю сторону ладони большим пальцем, а затем мягко, но уверенно произносит: — Мы со всем справимся, Игорь, — он прикрывает глаза на мгновенье, концентрируясь на таком родном голосе. — Всё будет в порядке. Ты самый сильный, солнце. Всю оставшуюся дорогу Гром практически не дрожит, а плакать больше не хочется. Вместе они справятся.***
Когда они заходят в лифт, Сережа осторожно, словно боясь спугнуть, спрашивает: — Куда ты хочешь? В гостевую квартиру, где ты был до этого, или ко мне? Игорь медлит секунду, прежде чем спросить: — А можно к тебе?… — он неуверенно поднимает взгляд и видит яркую, солнечную улыбку Разумовского, от которой в груди немного теплеет. — Можно, солныш, можно. Гром чувствует себя странно, когда они оказываются в светлом коридоре, упирающимся в дверь. Он несколько раз оглядывается, а Серёжа карточкой открывает её, затем жестом приглашая его внутрь. В квартире пахнет Серёжей. И мужчина сначала чуть напрягается, пытаясь понять, что за запах, а затем расслабляется. Так ощущается спокойствие. — Здравствуйте, Сергей, — раздаётся из колонок голос Марго. Гром крупно вздрагивает, а Разумовский шепчет «Ты в безопасности», а затем что-то ей говорит. Серёжа помогает Игорю снять пальто, показывает, где шкаф для верхней одежды, а потом спрашивает: — Тебе тапочки нужны? И, — он поворачивается к Грому, закрыв шкаф, — можешь спокойно располагаться, как дома. — Нет, тапочки не нужны… спасибо тебе, — бормочет он в ответ. — Тут такой пол тёплый, — на это замечание Разумовский только по-доброму ухмыляется и кивает. Игорь разглядывает обстановку. Чуть впереди, по длинной стене, упирающейся потом в панорамное окно, расположены две двери, между которыми висит огромная картина, выделяющаяся тёмным пятном в светлом интерьере. Гром останавливается и неуверенно разглядывает её, чувствуя, что Серёжа стоит где-то недалеко, наблюдая за ним. На огромном полотне тёмными красками, — на глаз кажется, что это масло, мазки грубые, но Игорь не то чтобы разбирается, — изображена пропасть, на краю которой стоят еле заметные чёрные птицы. Стиль какой-то неузнаваемый, и он никак не может понять, чья эта работа; ни на одного из художников, которых знает Гром, не похоже. Он оборачивается и видит, что Серёжа с нечитаемым лицом смотрит на картину. Игорь глубоко вздыхает, прежде чем произнести: — А кто это рисовал? Ну, или… писал, картины же пишут, да? — он чувствует, что говорит слишком быстро, а в голосе слышится нервозность, и понимает, что парень это замечает. Гром делает пару шагов в сторону Разумовского, когда тот отвечает: — Я рисовал эту картину. Давно, правда, — он протягивает Игорю руку, и тот крепко хватается за неё. — Ты в порядке? Пойдём дальше? Гром неуверенно кивает, затем глубоко вздыхая. Кажется, Серёжей пахнет по всей квартире. И становится чуть спокойнее. — Хочешь, я проведу тебе мини-экскурсию, или хочешь уже сесть или лечь? Ты не устал? Пожалуйста, скажи, если почувствуешь себя некомфортно, — голос Серёжи звучит так умоляюще и… заботливо, что Игорю даже немного не по себе. Как он только заслужил его? — Всё нормально, правда. Можно ты покажешь, что тут и где? — бормочет Гром, снова оглядываясь и вздрагивая, услышав какой-то шум. Разумовский кивает, широким жестом обведя комнату, в которой они находятся: — Это гостиная. Там, — он указывает в сторону окна, где стоит большой стол, заваленный бумажками и ещё чем-то непонятным. — Я обычно рисую. Ну, диван, столик и остальное ты и так видишь… — Серёжа запинается, подходя к одной из дверей, находящейся напротив стола. — Это ванная, а вот там две спальни, одна моя, вторая свободна… Они обходят всю квартиру, а Игорь не отстаёт от Разумовского ни на шаг, боясь потеряться в этой просторной и пока не очень знакомой квартире. Хотя планировка несложная, и заблудиться здесь трудно. Но Грому проще быть рядом с ним. Всё такое современное, чистое, светлое и почти идеальное, очень подходящее под образ Серёжи. Единственное, что бросается в глаза, — это захламлённый стол в углу гостиной, на котором разбросаны разноцветные тюбики, бумажки, кисти и ещё что-то непонятное. — Чувствуй себя, как дома, солнце, — произносит Разумовский. — Походи, посмотри, что хочешь, а пока… — он начинает широко улыбаться и дурашливым тоном продолжает. — Чай, кофе, газировка? Игорь почти смеётся, услышав эту фразу. Ведь с неё началось их общение. — Чай. И спасибо… за всё. Серёжа кивает, словно поняв всё то, что Гром пытался вложить в эту фразу, и скрывается на кухне, а он остаётся в огромной гостиной со своими мыслями. Его впустили в максимально личное место. Игорь видит, что тут практически никто не бывает. А его впустили. И ещё сказали, что он как дома… Грому неловко. Получается, он заслужил доверие Разумовского. Веру. Игорь садится на краешек большого и мягкого дивана, думая о том, что хочется обнять Серёжу. И поцеловать. Три месяца назад, ещё когда он только-только прибыл в больницу, они обсуждали, что… они всё ещё пара. Вот Разумовский разрешил ему жить в одной квартире. Как это понимать? И что делать? Но обнять его хочется до боли. Да и поцелуй у них был только один. Первый. Разумовский заходит в гостиную с двумя белыми кружками в руках. Он ставит их на столик перед диваном и сам садится, но не рискует приблизиться к Грому, оставляя между ними небольшое, но ощутимое расстояние. Игорь благодарит его, тянется к чашке и осторожно дотрагивается — горячая; но чай вкусный, зелёный. Тишина в комнате настолько тяжёлая и неловкая, что у Грома мурашки бегут по спине. И так продолжается несколько минут, пока он не поворачивается к Серёже и не шепчет: — Серёж… — тот поднимает взгляд, выныривая из своих мыслей, и внимательно смотрит на Игоря. — А можно тебя обнять? Разумовский снова — в который раз за день? — улыбается ярко, и у Грома с души падает камень. Он не может не улыбаться в ответ, а Серёжа мягко отвечает: — Можно, лучик. Всегда можно, про это можешь даже не спрашивать. Игорь пододвигается ближе и уже касается своим бедром его, когда замирает и спрашивает: — А на коленки к тебе можно? — голос Грома настолько серьёзный, словно он решает вопросы государственной важности, а не на ручки просится. — Можно, — в тон ему отвечает Разумовский, но глаза всё равно смеются. Игорь осторожно забирается на его колени и обвивает руками талию, чувствуя, какой Серёжа тёплый. Разумовский приобнимает его в ответ, так аккуратно, давая понять, что он может выбраться из объятий в любой момент, а Гром прижимается крепче, утыкаясь носом ему в шею. Так же вкусно пахнет, как и раньше. Запах терпкий и свежий. Родной. Игорю очень хочется поцеловать его, но спросить страшно. Да и, если не считать единственного поцелуя три месяца назад, не целовался он уже сколько? Года четыре? Серёжа может и разочароваться. Да и состоят ли они ещё в отношениях? Нужно разговаривать. И спрашивать. Но страшно. Гром боится потерять и его, вот так, сразу, ещё на этапе, когда он только-только пытается начать доверять. Игорь в голове считает до пяти и обратно. Вдох. Выдох. Вдох. — Серёж, можем поговорить? — голос чуть срывается на последнем слове, но Гром чуть расслабляется. Начало положено. — Конечно, — ласково отвечает Разумовский, продолжая выводить тёплыми пальцами узоры на спине Игоря, вызывая приятные мурашки по коже. — Что такое, солнце? Ему требуется несколько долгих секунд — или минут, сложно сказать, — чтобы собраться с мыслями. Он чуть отстраняется, чтобы видеть лицо парня. — А вот… — Гром тяжело вздыхает. — Мы это обсуждали, ну, в начале лечения, но… мы ещё пара? — сердце бьётся чуть сильнее, чем обычно, и он готов поспорить, что Серёжа это чувствует. — Если ты согласен — то да, Игорь. Ты этого хочешь? — голос Разумовского мягкий и обволакивающий, он окутывает с головой, заставляя ещё чуть расслабиться. — Хочу, — шёпотом отвечает Гром. — Очень хочу, — на лице выступает легкий румянец. Игорю стыдно за свои чувства, за то, что он такой эмоциональный и открытый. Он снова утыкается в шею Серёжи, словно пряча свои эмоции. Мужчина еле ощутимо касается губами тёплой кожи под ухом, в тысячный раз думая, насколько невыносимо прекрасен запах Разумовского. И как же хочется его поцеловать. Игорь, чуть отстранившись от Серёжи, осторожно кладёт руку на его шею, касается большим пальцем уголка челюсти, внимательно смотрит в красивые голубые глаза, в которых читается любовь и… доверие? Он не уворачивается от прикосновений, лишь прикрывая глаза, а Гром изучает, привыкает, сначала неуверенно касаясь влажными губами лба, затем прохладного кончика носа, щёк, спускается чуть ниже, к шее. Игорь целует её робко, нежно, наивно ожидая, что Разумовский его остановит. Но он не останавливает, чуть закидывая голову назад, открывая шею ещё больше. Серёжа ему доверяет. Это осознание сильно ударяет по Грому, дарит чувство ответственности, но он продолжает осторожно исследовать каждый миллиметр нежной кожи. — Поцелуй меня, — тихим, чуть хрипловатым голосом просит Разумовский. Игорь медлит. Его пальцы замирают на тяжело вздымающейся груди парня. Гром закусывает губу, делает пару вдохов, а потом подаётся вперёд, утыкаясь своими искусанными губами в нежные губы Серёжи. В нос ударяет любимый терпкий аромат. Он дышит чаще, стараясь надышаться им до потери сознания, словно без этого его не станет, словно ему нужен вовсе и не кислород, а этот запах. Разумовский медленно сминает губы Грома, боясь углублять поцелуй, боясь сделать что-то не так, боясь спугнуть напором. Он не знает точно, но догадывается, что для Игоря поцелуи — больная тема. Он помнит, как Гром, находясь под препаратами, звал Дениса. Серёжа догадывается, кто это. Лопатки Игоря затекают, начиная неприятно ныть. Мужчина перемещает руки на плечи, проезжая бедрами чуть вперед. Разумовский сдавленно выдыхает ему в губы в ответ. Гром чуть выгибается, плотнее прижимаясь к груди своего парня. От одного осознания того, что рядом с ним кто-то есть, что этот кто-то — Серёжа Разумовский, уменьшает страх и опасение. Его рука замирает там, где была до поцелуя, — на голени Игоря. Тысячу раз поругав себя в голове, Сережа чуть сжимает голень пальцами. В ответ Гром чуть громче обычного выдыхает и запускает руку в волосы парня. — Сереж, — задыхаясь, произносит Игорь, оторвавшись от таких сладких губ. — Можешь ты… ну… чуть-чуть активнее… — он не успевает закончить предложение. Мягкие губы Серого накрывают его обветренные. Сережа перемещает руку с голени на бедро, прижимая его ближе к себе. Он никому его не отдаст, если Гром сам этого не захочет. Ни негодяям, что издевались над ним, ни работе, ни Олегу. Неровные, местами грубоватые губы царапают чувствительную кожу. Игорь постоянно отрывается, чтобы облизать их. Разумовский ждёт. Раз. Два. Пять. На десятый раз терпение кончается. Сережа сам облизывает его губы, пробурчав тихое «Забей, ты потрясающий». Гром не пытается пререкаться и скрыть того, что ему понравились действия Разумовского, не может. Да и зачем? Положив одну руку на талию, а другую под колени, он переворачивает Грома, оказываясь сверху. — Не против? — произносит Серёжа, вздыхая немного тяжелее обычного. Дыхание давно сбилось, мысли в голове мешаются в одну кашу, а сердце стучит в ушах, оглушая. — Только за… — шепчет Игорь и невесомо кладёт руки, усеянные россыпью шрамов и пластырей, на его шею, притягивает к себе, нежно целуя. Разумовский усмехается куда-то в его губы, продолжая сминать их, придавливая Грома к дивану своим весом. Нет, конечно, он опирается одной рукой о спинку дивана, но ничего путного из этого не выходит. — Я могу?… — Серёжа осторожно касается пальцами футболки Игоря. — Сереж… — Игорь смотрит на него испуганным взглядом. Он почти умоляет не делать этого. Что-то в груди Разумовского обрывается. Поторопился. Зря. — Хорошо, солныш, я тебя понял, — Серёжа мягко улыбается, а Гром тянется за ещё одним поцелуем, накрывая его губы своими, и Разумовский отвечает не менее пылко, чем до этого, а потом быстро чмокает в лоб. — Ты не устал? — он садится рядом с Игорем, торопливо поправляя волосы, в которые тот постоянно запускал пальцы, и смотрит на свои наручные часы. — Ты пьёшь днём таблетки? Если да, то пора. — Ой, а ведь точно, — бормочет Гром, усаживаясь и спуская ноги на тёплый пол. Он берёт со столика свою чашку и быстро находит кухню. Из своей сумки достаёт пакет с лекарствами и выписку от врача и, пробежав по ней глазами, берёт нужное лекарство. Основной антидепрессант нужно пить три раза в день, нейролептик и ещё один, другой, антидепрессант — перед сном, чтобы спать крепче, транквилизатор — с утра. И ещё несколько таблеток, чтобы весь этот комплект не свёл в могилу. Игорь глотает нужную таблетку, на секунду чувствуя такую знакомую горечь на языке, а затем складывает справки и коробочки с лекарствами обратно к себе в сумку. Он не уверен, может ли раскладывать свои вещи по чужой квартире, поэтому пусть всё будет при себе. Хотя бы для начала. Гром возвращается в гостиную, где Серёжа собирает волосы в высокий хвост. Он красивый. Очень красивый. И такой родной… Игорь садится рядом с ним и, чуть помедлив, осторожно кладёт голову на его плечо. Разумовский замирает на секунду, а потом тихо произносит: — Хочешь фильм посмотреть? Или чем займёмся? — Давай. Только… — Гром запинается. — Давай что-нибудь не очень грустное? И чтоб доброе… Они быстро решают посмотреть «Один дома». Декабрь всё-таки. Игорь чувствует, что сил осталось совсем мало, и ложится, устраивая голову на коленях Серёжи. Сконцентрироваться на фильме не получается. А вдруг Разумовский сейчас сделает ему больно? Положение уязвимое, увернуться будет тяжело. А если начнёт душить? Гром честно старается не слушать этот голос в голове. Это Серый, любимый и родной Серый. Ему можно доверять, так ведь, так?… Но страх встаёт комом в горле, и Игорь меняет положение. Так лежать страшно и сложно. Что же он за человек такой? Разумовский разрешил целовать его шею, изучать, он доверился, а Гром не может лежать рядом спокойно. Но Игорь успокаивается, когда обнимает парня за талию и снова кладёт голову на его плечо. Так спокойнее и теплее. К концу фильма Гром начинает в шутку вслух считать, сколько раз воришки получили смертельное ранение от мальчика, с которым они боролись, и выжили. А Серёжа усмехается каждый раз, когда он слышит слова вроде «О, пятый труп». После одиннадцатого смеётся в голос. Разумовский вечером заказывает доставку еды, и Игорю хочется расцеловать парня, когда он видит, что привезли шаверму. — Я подумал, что ты три месяца правильно питался в больнице, поэтому можно и гадости поесть, — не очень уверенно произносит Серёжа, а Грому хочется пищать от радости. Но он просто молча затыкает его долгим поцелуем, обнимая за шею. — Ладно, тебя всё устраивает, я понял, — шепчет Разумовский ему в губы, чуть отстранившись. — Ага, — отвечает довольный Игорь, быстро чмокая его ещё и в щёку. После еды Гром медленно ползёт в ванную, — сил совсем мало осталось, — и быстро принимает душ, переодеваясь в домашнее, чистит зубы, а затем заходит на кухню, чтобы снова выпить таблетки. Энергии нет совсем, значит, скоро надо ложиться спать. Пока Игорь неторопливо разбирается на кухне, заваривая себе горячий чай, чтобы запить лекарства, Серёжа успевает тоже сходить в душ и вернуться в гостиную. Гром пару раз оборачивается на шум, вздрагивая, но на кухню парень не заходит, бродя где-то между спальнями и гостиной. Игорь допивает свой чай и долго смотрит пустым взглядом на полупустые блистеры с разноцветными таблетками, задумавшись. Он выходит в гостиную, где встречает Серёжу в белой футболке с какой-то надписью на английском, которую Грому лень разбирать — всё равно язык практически не знает, — и в свободных серых штанах. Взгляд притягивают волосы — они заплетены в не особо аккуратную косу, и это кажется очень непривычным. Игорь видел Разумовского с распущенными или собранными в хвост, но никак не с косичкой. Он, глядя на такого домашнего парня, не может не улыбаться. — Где хочешь спать? — нарушает тишину Серёжа. — Давай я тебе покажу обе спальни, и решишь? Гром кивает, подходя чуть ближе к нему. Разумовский открывает дверь, ведущую в просторную, практически огромную, спальню, выполненную в тёмных тонах. Весь интерьер кажется жутко дорогим, хоть и минималистичным. Большая белая двуспальная кровать, пол из тёмного дерева, стены, выложенные чем-то похожим на чёрный мрамор, два зеркала, притягивающие взгляд, и панорамные окна. Комната кажется жилой. На тумбе лежат какие-то вещи, шкаф чуть приоткрыт. — Это моя спальня, — тихо говорит он, наблюдая, как Игорь осматривается. — Ещё есть вторая, гостевая. Пойдём, посмотрим? Вторая комната чуть-чуть поменьше, в ней нет шкафа, только две тумбы и кровать. Вид на город открывается просто потрясающий, и Гром замирает, глядя на ночные огни Петербурга. Оставаться ночевать в комнате Серёжи немного страшно. Хотя, по идее, суть одна, но… Игорь не может это объяснить. Просто чувствует. Спать в почти пустой, ранее нежилой комнате кажется более безопасным вариантом. А в комнате Разумовского всё пропитано им, каждый миллиметр впитал в себя его запах и жизнь. Гром не готов там быть. — Можно здесь? — произносит он, оборачиваясь к Серёже, облокотившемуся на дверной косяк. — Конечно, — кивает он. — Ты тут располагайся, а я скоро вернусь, хорошо? Увидев кивок Игоря, он выходит из комнаты. Игорь ставит сумку с вещами у тумбы и осторожно садится на краешек кровати, не отрывая взгляд от вида за окном. Красиво. Такой огромный, яркий, живой Петербург. Недолго думая, Гром достаёт из сумки мишку, того самого, которого ему принёс Серёжа в первый день в больнице. Он совсем потрёпанный, а сейчас ещё и пропитался запахом лекарств и чего-то такого. Игорь кладёт игрушку рядом с подушкой, у самого края кровати, а затем снова переводит взгляд на окно. Он погружается в свои мысли, сильно вздрагивая и резко оборачиваясь, услышав за спиной шаги. Разумовский замирает у входа, заметив реакцию Грома, и ласково, почти успокаивающе говорит: — Это я. Я не причиню тебе вреда, ты помнишь?… Игорь как-то судорожно кивает, начиная глубоко дышать. Это Серёжа. Всего лишь Серёжа. Больше никого здесь нет. Всё в порядке, да? Но сердце бьётся в горле. С Разумовским иногда страшно. Без него — ещё страшнее. Гром пригласительным жестом хлопает по месту рядом с собой, и Серёжа забирается на кровать, снова не приближаясь к нему. Игорь видит: он боится сделать что-то не так. Очень боится. Гром забирается под одеяло, тёплое, тяжёлое, а потом протягивает руки к парню и хрипло спрашивает: — Останешься? — Если хочешь — да, — коротко и ёмко отвечает Разумовский. Игорь выдыхает: — Тогда обними меня и никуда не уходи. Гром утыкается носом куда-то ему в грудь, вдыхает аромат духов, смешанный с запахом свежего геля для душа, и прикрывает глаза, чувствуя приятное тепло руки Серёжи, обнимающей его. Сегодня Игорь будет спать крепко и без кошмаров.***
Грому совершенно не хочется вылезать из кровати. Тут тепло, уютно и, кажется, безопасно. Только очень рано. Он лениво открывает глаза, оглядываясь. В комнате стоит приятный полумрак, и Игорь переворачивается на спину, краем глаза замечая, что место рядом пустует. Пошарив рукой по соседней подушке, он понимает, что Разумовский ушёл совсем недавно, ведь она ещё тёплая. Он лежит, рассматривая шторы, закрывающие панорамные окна. Они тоже тёмно-серые, плотные, достающие до пола. Вставать совершенно не хочется, и Гром опять прикрывает глаза, надеясь провалиться в приятную полудрёму. Но нет. Мозг упорно не хочет отключаться, упорно подкидывая образы и воспоминания о вчерашнем дне. Когда Игорь всё же вылезает из кровати, часы показывают десять. Из-за таблеток он долго спит; они легли где-то в девять, вот он и отдыхал свои положенные двенадцать часов. Он щурится от яркого света, когда заходит в гостиную. Гром сразу же замечает Серёжу, сидящего с ноутбуком на диване. Он оборачивается на звук шагов и мягко улыбается, произнося: — Доброе утро, лучик. — Привет, — сонно тянет Игорь. — Я это… сначала умоюсь, а то никогда не проснусь… Парень кивает в ответ, переводя задумчивый взгляд на экран ноутбука, а Гром закрывает дверь ванной комнаты. Он умывается ледяной водой долго, пока взгляд в отражении огромного зеркала не становится более осмысленным. Игорь впервые за последнее время рассматривает, как выглядит. Раньше, до больницы, у него были заметные мышцы, и из-за этого фигура казалась более крупной и… грозной, что ли. Сейчас он просто достаточно высокий и худой, руки кажутся непривычно тонкими, а тело — хрупким. Мужчина тяжело вздыхает и начинает чистить зубы, краем глаза замечая, что губы у него розовее обычного. Зацелованные после вчерашнего. Это осознание даже приятно. Когда он выходит из ванной, Разумовского уже нет на диване, — только ноутбук лежит на столике. С кухни слышится шум, и Игорь идёт туда, снова оглядывая обстановку и привыкая к квартире. Серёжа, кажется, заваривает чай, когда он заходит туда. Гром замирает, не зная, куда себя деть, и неуверенно спрашивает: — Чем я… ну, помочь могу? Разумовский оборачивается на его голос, держа в руках одну пустую чашку. — Да всё хорошо, солнце. Ты какой чай больше хочешь — зелёный с цитрусом или с жасмином?… Игорь выбирает цитрусовый и подходит немного ближе к Серёже, рассматривая его. Разумовский кажется вполне бодрым и активным, движения резвые и уверенные. Когда Гром подходит совсем близко, он замирает и улыбается легонько. Серёжа ставит ещё пустую чашку на стойку рядом, а Игорь неуверенно тянется к нему, желая обнять. Разумовский видит этот жест и прижимает его к себе, Гром устраивает голову на чужом плече и вдыхает знакомый запах. Сейчас он практически выветрился, но Игорь всё равно чувствует такие родные нотки. Серёжа тёплый и нежный, осторожно и привычно гладит по спине. Он даже слегка укачивает его в своих объятиях, вызывая в душе хрупкое чувство спокойствия. Игорь чуть отстраняется, заглядывая в его глаза. Взгляд такой добрый-добрый, а там словно бегают смешинки. Гром смотрит на губы: они чуть краснее обычного, словно немного стёртые, зацелованные. У Игоря на щеках выступает румянец от осознания, что это сделал он. — Серёж, ты это… прости меня, — неуверенно бормочет он, совсем тихо, на грани слышимости. Гром видит, как взгляд Разумовского моментально становится серьёзным, и сам он чуть хмурится. — За что, малыш? — Я… у тебя губы стёртые, я тебя вчера совсем замучил поцелуями, наверное… извини, — Игорю так стыдно, и он опускает взгляд, горбится, утыкаясь лбом в плечо парня. — Эй, так я и не против был. Всё в порядке, солнышко, — это обращение звучит настолько нежно и ласково, что Гром краснеет ещё сильнее, кажется, до ушей. — Ты классно целуешься, и мне понравилось. Тебе совершенно не за что извиняться. — Ну… мне тоже, ну, понравилось, — шепчет Игорь куда-то ему в плечо. — Очень… Он поднимает взгляд, и Серёжа касается его губ своими. Без нажима, невесомо, почти щекотно. Гром пытается чуть углубить поцелуй, а Разумовский всё понимает, отрываясь на секунду, шумно выдыхая и затем целуя гораздо более уверенно. Всё так же нежно, но с небольшим напором. У Игоря в груди что-то приятно тянет, а Серёжа снова неторопливо проводит языком по его губе, и он почти стонет в губы Разумовского. Ноги предательски подкашиваются, и он чувствует, как Серёжа сжимает его талию, не давая упасть. Он чуть подталкивает Игоря в сторону стойки и, увидев кивок Грома, подхватывает его, сажая на столешницу. Разумовский снова касается его губ, глубоко целуя, а Игорь обвивает ногами его талию, прижимая ближе к себе. Гром всё ещё чувствует слабость в ногах в перемешку с удовольствием от поцелуя, и он жутко благодарен парню, что он просто усадил его, не комментируя ситуацию. Кажется, Игорь бы умер от стыда, если бы Серёжа прокомментировал это здесь и сейчас. Гром чуть меняет положение, упираясь рукой в столешницу, и тут же слышит громкий звук разбивающегося стекла. Он дёргается и сжимается, а сердце пропускает удар. Нападение? Сейчас будет больно? Серёжа его подставил? Разумовский отпускает его из своих объятий, окидывая взглядом осколки от кружки. Игорь смотрит туда же, понимая, что это он её смахнул. Разбил чужую вещь. А он только второй день живёт с Серёжей. А уже всё разрушает. «Класс, молодец, Игорь, — проносится мысль в голове Грома. — Сейчас снова его разочаруешь. Он сделает больно». — Чёрт, прости… — не своим голосом произносит он, чувствуя жуткую смесь эмоций из стыда и страха. — Прости, пожалуйста, извини… я-я… прости… — Эй, солнце, — ласково и тихо говорит Разумовский. Без злости или агрессии, абсолютно спокойно. — Всё хорошо, тебе не за что извиняться. Да и, — он мягко улыбается, заправляя прядь волос за ухо, — я никогда не любил эту чашку. Игорь чувствует жжение в глазах, но старается сдержать слёзы. Как он только мог подумать, что Серёжа хочет сделать ему больно? Он же такой заботливый и аккуратный, а Гром такой глупый, глупый и никчёмный, снова всё портит, ещё и эмоции сдержать не получается. Только расстраивает парня. Игорь чувствует, как горячая слеза течёт по щеке, и резким движением утирает её, жмурясь и стыдясь себя ещё больше. — Игорь, моё ты солнышко, — тихо, почти шёпотом произносит Разумовский. — Ты правда не виноват. Я не злюсь на тебя. И… — на секунду Грому кажется, что голос парня срывается, но он быстро продолжает, — я не причиню тебе вреда. Ты в безопасности. Игорь тихо всхлипывает, смотря на осколки. На Серёжу поднять взгляд стыдно и страшно, хотя, судя по голосу, он правда не злится. Но вдруг… в голове проносятся тысячи этих «вдруг», и ни одного хорошего варианта. — Ты сейчас меня прогонишь?… — хрипло произносит Гром. — Нет, солнце. Не прогоню. Посмотри на меня, — просит он. Игорь быстро моргает и сомневается, прежде чем поднять взгляд на Разумовского. Он правда не выглядит злым. Только абсолютное спокойствие и доброта. — Вот, молодец, малыш. Всё хорошо. Ты будешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. Я не собираюсь прогонять тебя. — П-правда? Ты пустил меня к себе, а я всё рушу… — Это просто моя нелюбимая чашка, Игорь. Мы можем купить новую, да хоть сто новых, если захотим. Лучик, ты не виноват, — тихо и уверенно говорит Серёжа, протягивая ему руку. Он не дотрагивается, просто предлагает, а Гром берёт её, переплетая их пальцы. — А пустил я тебя к себе, потому что я доверяю. Всё в порядке, малыш. От последней фразы у Игоря мурашки бегут по коже. Доверяет. Разумовский ему доверяет. А Гром — нет. Хотя очень хочется. Серёжа утирает ему слёзы своими тёплыми пальцами, мягко целует в лоб и успокаивает, пока Игорь не перестаёт всхлипывать. Он цепляется за Разумовского, обнимает крепко, словно пытается спрятаться. От кого — сам не может сказать. Серёжа просит его сидеть на стойке, пока убирает осколки. Только потом Гром слезает с неё. Они неторопливо завтракают и пьют чай, а потом Разумовский вырывает Игоря из мыслей фразой: — Хочешь съездить в «Икею» за новой чашкой? Гром тут же соглашается.***
Доезжают до «Икеи» быстро, на машине. Магазин огромный, людей много, и Игорь время от времени цепляется за руку Серёжи, чувствуя, как пальцы сжимаются в немом знаке поддержки в ответ. Гром почти испуганно оглядывается, когда только заходит. Он привычно замечает камеры и охрану, стараясь убедить себя, что в безопасности. Тем более, Разумовский рядом. Он же не причинит Игорю вреда, да?… Но можно ли быть в этом уверенным? Он задумчиво оглядывает ряды разнообразных красивых комнат. Вот одна — светлая, вроде как просторная, но и деталей много. Двуспальная кровать, стол, шкаф, всё стандартно. Гром замирает у комнаты, даже не особо замечая, что Серёжа останавливается рядом, вопросительно смотря на него. Взгляд притягивает одно — небольшой, круглый и очень мягкий на вид коврик синего цвета. Прямо как там. У него. В той самой потрёпанной однушке. Игорь жмурится, опуская голову. Звуки мешаются в одну сплошную кашу, и он изо всех старается не давать эмоциям верх. Гром совершенно не хочет опять плакать или задыхаться от страха и воспоминаний. Игорь тяжело вздыхает, считая до пяти и обратно. Денис сейчас в лучшем мире. А коврик… да чёрт знает, что случилось с квартирой после его смерти. Родителям Дениса было всё равно, они могли и продать её спокойно. — Игорь? — наконец вырывает его из мыслей родной голос. Разумовский смотрит на него встревоженно, и на секунду Грому кажется, что его слабость видит не только Серёжа, но и все остальные люди внимательно следят за ним, готовятся унизить. Вон какой-то мужчина глядит на него, но сразу же опускает взгляд, проходя мимо и затем записывая артикул синего коврика. — Игорь? — повторяет парень, и Гром слышит, что его голос чуть дрогнул. — Я… да, Серёж? — он поднимает взгляд, стараясь проглотить ком в горле. Ему показалось. А мужчине понравилась комната, да ведь?… — Ты в по… — Разумовский осекается и глубоко вздыхает. — Давай пойдём и присядем где-нибудь? Гром в ответ отстранённо кивает, позволяя отвести себя к лавочке в углу, где мало людей. Он садится на неё, Серёжа рядом, а Игорь цепляется за его ладонь, сжимая её крепко-крепко. Ему ведь просто показалось, верно? А тот мужчина просто хотел купить коврик. Коврик, как был у Дениса. Ничего страшного, да? Просто совпадение, ничего криминального. Мало что ли в городе любителей синих ковриков… Да и Разумовский рядом. Мягко, привычно гладит его ладонь, словно без слов говоря, что всё будет хорошо, что он рядом. Дыхание восстанавливается, паника отступает. Игорь благодарен Серёже за такую молчаливую поддержку. Да и за то, что вытащил его из дома, показал, что всё не так уж и страшно рядом с ним. Они неторопливо поднимаются и идут дальше в поисках нужного отдела. Гром даже искренне смеётся, когда Разумовский берёт плюшевое брокколи с полки с игрушками и поворачивается к нему, дурашливым тоном произнося: «Давайте улыбнёмся, мистер?» Игорь оглядывается каждые два шага, так, на всякий случай. Никого всё ещё нет, но страх всё равно сидит где-то в груди. — Серёж, — тихо бормочет он, а парень кивает, внимательно смотря на него. — Скажи, что ты будешь рядом. — Я буду рядом с тобой, солнце. Столько, сколько ты позволишь быть рядом, — спокойным, размеренным голосом отвечает Разумовский. Гром расслабляется, и сжимает его ладонь чуть крепче, боясь подойти ближе и обнять. Это лучше оставить для дома, ведь вокруг люди, люди смотрят, видят, наблюдают… — Спасибо, — хрипло, почти неслышно отвечает он, поражаясь, как Серёжа умудряется услышать его шёпот в шумихе вокруг. Разумовский никогда не давит, не делает больно. Ему хочется доверять. Только вот страшно до чёртиков, до оцепенения, до слёз. Игорь приходит в себя, только когда они останавливаются у стенда с посудой. Здесь много тарелок, чашек, мисок самых разных форм и цветов. Серёжа задумчиво улыбается, крутя в руках одну кружку, белую, чуть вытянутую, с каким-то непонятным чёрным пятном на ней. У этого, — Гром даже понять не может, животное это или нет, — два небольших белых глаза, изогнутые руки? Лапы? А надпись красноречиво гласит: «ъуъ горячо». — А что это значит? — неуверенно произносит Игорь, подходя ближе к Разумовскому, почти касаясь своим плечом его. — А, ну… — говорит он, поднимая взгляд на Грома. — Есть такой мем, ну… шутка… чёрт, Юля бы лучше объяснила. Она любит так шутить. — Надо брать, — серьёзным тоном, но с еле заметной улыбкой отвечает Игорь. — Однозначно. На кассе он будет долго думать о том, что последние пару недель его нахождения в больнице Юля и Дима не приходили. Устали, наверное. Ведь как можно его терпеть?***
Они с Серёжей после «Икеи» заходят в маленький магазинчик, в котором продаются ароматические свечки и разная мелочь для дома. Грому нравится свеча с запахом цитруса, Разумовскому — лаванды. Покупают обе и направляются к парковке. В машине Игорь откровенно залипает на руки Разумовского. Вот заводит её, вот поворачивает руль, глядя на дорогу. Пальцы длинные, бледные, изящные. Красивые. Сам Серёжа всё ещё кажется каким-то… нереальным. Разве так бывает? Разве люди могут безвозмездно помогать, быть рядом, платить за лечение, пускать к себе домой и… любить? Разумовский говорил несколько раз, что любит. Любит… ещё тогда, три месяца назад. Но Гром не может быть уверен, что Серёжа не сделает ему больно. Ведь так страшно, так мучительно постоянно ждать удара в спину, оскорбления или… даже думать об этом жутко. Игорь ни в ком не уверен. Но Разумовскому хочется доверять. Хотя бы попробовать. Он так сильно мечтает о том, чтобы полностью отпустить ситуацию, позволить Серёже любить себя, заботиться. Но самое сильное желание — отпустить ситуацию. Хотя бы несколько минут не думать ни о ком, не вспоминать Дениса, насильников, не дёргаться от каждого шороха. Просто быть. Может быть, стоит поговорить об этом с Разумовским. Набраться смелости и заговорить. Он же не сделает больно, так? Хотя это неточно. А Гром мечтает о том, чтобы быть уверенным хоть в ком-то. Он задумчиво наблюдает за тем, как меняется пейзаж за окном. Петербург словно застыл, замер, ожидая его решения. Подпускать Серёжу к себе или нет? Игорь поворачивается, тянется к парню, кладёт ладонь ему на плечо, скрытое под пальто. Но, кажется, даже так чувствуется тепло Разумовского. — Ты в порядке? — негромко спрашивает он, поворачиваясь к Грому. — Да. Думаю, да… — неуверенно отвечает Игорь. Он хочет подпустить к себе Серёжу. Хочет узнать его. Хочет довериться. Гром не знает, будет ли путь назад. Изменит ли это решение хоть что-то. Но сейчас, в эту самую секунду, это кажется невероятно важным. Когда машина останавливается на ближайшем светофоре, Игорь неловко — неудобно двигаться, когда ты пристёгнут ремнём безопасности, — наклоняется, чтобы поцеловать Разумовского в щёку. Он улыбается, Гром чувствует это, а сам секунду наслаждается любимым запахом и теплом чужой мягкой кожи. Когда до башни остаётся совсем немного, Серёжа спрашивает: — Хочешь заехать ещё в магазин, или домой? — Домой, пожалуйста, — отвечает Игорь, сразу же замечая кивок. Гром понимает, что ему нужно ещё подумать. Осмыслить своё желание довериться. Всё должно быть взвешенным и продуманным, так ведь? Разумовский заходит с ним в башню, прежде чем сказать: — Солнце, ты точно нормально себя чувствуешь? — он кажется спокойным, голос обволакивающий, проникающий всюду. Игорь нервно ведёт плечом, чуть сжимается, отвечая: — Я… Серёж, кажется, мне нужно подумать. Я не знаю… прости, — шепчет он. Всё-таки страшно. — Хорошо, лучик, — кивает в ответ парень. — Тебе нужно побыть одному? Гром медленно кивает. Да, нужно. Хочется осмыслить и понять свои чувства прежде, чем озвучивать их. — Тогда давай я всё же съезжу в тот магазин. Смотри, — Разумовский достаёт карточку, Игорь помнит её. Серёжа отпирал дверь в свою квартиру с её помощью. — Ты понял тогда, как открывается дверь в квартиру? — Гром снова кивает, беря карточку в руки. Тонкая, пластиковая, стандартная. — Хорошо. Тогда можешь идти туда. И если что — звони. Телефон же у тебя работает? — Да, работает, — тихо выдыхает Игорь. Он приближается к Серёже, крепко обнимая за талию, шепча «спасибо». Разумовский гладит по спине, медленно, размеренно, успокаивающе. — Вернусь где-то через час, идёт? — спрашивает он, когда Гром отстраняется. — Угу, — кивает Игорь. — Спасибо… Он тянется к Серёже, но замирает в паре миллиметров от его лица. Хочется поцеловать. Гром всё же касается губ Разумовского и целует нежно, неторопливо, пытаясь показать всё, о чём страшно сказать. Хотя говорить всё равно придётся. Но не сейчас. Сейчас существуют только тепло рук Серёжи на его талии и мягкость его губ. — Я люблю тебя. Скоро вернусь, — говорит Разумовский, проводя Игоря до лифта. В ответ он быстро целует Серёжу куда-то в уголок губ, а потом выбирает нужный этаж. Гром почти не вздрагивает, когда Марго здоровается с ним в квартире. Он разувается и вешает куртку, снова оглядывая обстановку вокруг. Ничего не изменилось. Всё так же, как и с утра. Кажется, он всё же в безопасности. Игорь принимает горячий душ, сидя на дне под струями воды и лихорадочно думая. Чего он боится? Над этим же надо работать, да? А готов ли Серёжа быть рядом с ним, когда… когда он настолько слаб? Нужно попробовать. Сложно, больно, страшно, но нужно. Разумовский же Игорю доверяет. Домой к себе пускает, шею открывает, позволяет обнимать… Гром хочет так же. Переодевшись в домашнее, он идёт к спальне, чтобы улечься на кровать, обнимая плюшевого мишку и смотря на серое небо за окном. В декабре темнеет рано.***
Когда Серёжа аккуратно и тихо открывает дверь, Игорь лежит в спальне в приятной полудрёме. Но тихие шаги он всё равно слышит, — без снотворного за час до сна всё равно спать нормально не будет, — поэтому лениво потягивается, затем выходя в гостиную. Разумовский уже без куртки и обуви, что-то раскладывает на кухне под тихий звук кипящего чайника. Он оборачивается, окидывая взглядом Грома, и кривовато улыбается одним уголком губ. — Как ты тут, лучик? — спрашивает он, возвращаясь к раскладыванию конфет по шкафчикам. — Хочешь? — добавляет он, кивая на пакет со сладостями. — Я… нормально, кажется… и нет, спасибо, — бормочет Игорь, собираясь с мыслями. Нужно поговорить. Сейчас. — Серёж, а мы это… ну… можем поговорить? — Конечно, — уверенно кивает он, ставя две чашки чая на стол. — Что-нибудь хочешь? Только когда Гром мотает головой и садится, смотря куда-то сквозь столешницу, Разумовский опускается на стул рядом, обхватывая горячую кружку руками. — И… о чём ты хотел поговорить, солныш? — тихо и мягко произносит он, словно боясь спугнуть. Вот. Настал этот момент. Нужно собраться с мыслями и высказать всё. — Просто… — Игорь сразу же запинается, жмурясь. Плохое начало. — Я, ну… мне кажется, что я хочу тебе доверять. Я правда хочу, — с отчаянием в голосе добавляет он, поднимая взгляд на Серёжу. Тот не смеётся, не издевается. Просто внимательно слушает и смотрит. — Но… я не могу. Я… мне страшно, — шепчет Гром. — Просто… может, мы можем, ну, устроить какие-то тесты на доверие? Я… хочу тебе доверять… Он замолкает окончательно, чувствуя проступающий румянец на щеках, смотрит на стол. Лицо горит от стыда. Говорит, как ребёнок, который мысли формулировать ещё не умеет. И зачем он такой Разумовскому? — Хорошо, солнце. Я понял тебя, — парень протягивает Игорю руку, предлагая взять её. И он хватается, чуть сжимая чужие пальцы. — Можем попробовать сейчас, если ты готов. Игорь поднимает взгляд, рассматривает Серёжу. Но нет, тот не шутит. — Я готов, — или нет? Нужно подумать, нужно сказать, а шестерёнки в голове крутятся непозволительно медленно. — Тогда пойдём? — мягко спрашивает Разумовский. Гром останавливается в гостиной, у дивана. Серёжа взглядом спрашивает, что не так, а он в ответ вздыхает, произнося: — Мне всё же страшно… — шепчет тихо. Игорю стыдно. Разумовский ничего ему не сделал, а он в голове уже тысячу раз представил, что может случиться. Не доверяет. Хочется, но не получается. Демоны кричат. — Мы не будем делать что-то, если ты не готов, солныш. Давай тогда просто присядем? На диване Гром цепляется за Серёжу, не обнимает, но держится за его предплечье. Страшно. Но без него ещё страшнее. Игорь не хочет поднимать взгляд, смотреть в глаза очень сложно, ведь… ему кажется, что так он становится максимально открытым, бежать некуда, все чувства на виду. Гром, не задумываясь, проводит пальцами по оголённой коже предплечья Разумовского. Он чувствует чуть грубоватые, плоские полосы на чужой коже. Шрамы. Игорь утыкается носом в чужое плечо, вдыхает запах, успокаивающий, заполняющий всё сознание. Уже спокойнее. — Пойдём?… — неуверенно произносит Гром. Нужно попробовать. Серёжа заводит Игоря в спальню. Свет выключен, а за панорамными окнами вечерние сумерки кутают Питер яркими цветами. Зачем они? Для чего? Все равно наступит ночь, и огни погаснут. — Игорь, сядь на кровать, пожалуйста, — просит Серый, и Игорь садится. Лицом ко входу в комнату. — Игорь, маленький, сядь спиной к двери, — к концу предложения Разумовский почти шепчет. От одного вида испуганного Грома щемит в груди: он вцепился в одеяло пальцами, брови взлетели вверх, губы чуть приоткрыты. Нет. Кажется, надо заканчивать. — Маленький, пожалуйста, сядь спиной к двери, — он почти хрипит, вцепившись в ручку. — С-Серёж, я… я не могу… — по голосу слышно — ещё пара минут, и он разрыдается. Надо что-то делать. Разумовский отходит от двери, садится на корточки перед Громом и берёт его руку. — Солныш, ты всё-всё можешь. Ты же самый сильный у меня, ты знаешь? — Серёжа целует тыльную сторону ладони. — Я буду стоять за дверью. Если тебе станет очень страшно, ты всегда сможешь позвать меня, — он ещё раз целует руку. — Это надо сделать, маленький. — С-с-серёжа, я правда не смогу… — Давай попробуем вместе? — Сережа встаёт, обходит кровать и садится спиной к Игорю. А он в курсе, что Гром может его спокойно убить? Или Разумовский не думает об этом? Игорь судорожно вздыхает, но поворачивается спиной ко входу в комнату и садится рядом с ним. — Умничка, — Серёжа берёт Игоря за руку. Гром испуганно сжимает его пальцы. — Игорь, дыши. Всё хорошо. Всё будет хорошо. Пока я рядом, тебя никто не тронет, — Игорь опускает голову, крепко жмурясь. Слёзы жгут глаза. Неприятно, словно кто-то упорно смотрит тебе в спину. — Малыш, там никого нет, правда, — заметив порыв Игоря посмотреть назад, произносит Разумовский. Игорь нервно сглатывает вязкую слюну, когда рука Серёжи исчезает. Игорь резко выпрямляется, распахивает глаза, ища его взглядом. — Я здесь. Всё хорошо. Я рядом, — шепчет Сережа на ухо, а его руки обнимают Грома за талию. — Дыши, солныш, дыши. И Игорь дышит. Закрывает глаза, чуть расслабляется. В голове совсем тихим шёпотом проносятся неприятные мысли: а что, если Разумовский возьмёт пепельницу и ударит его по голове? А вдруг у Серого нож в кармане? Или он взял его из сумки Игоря? А может быть такое, что Разумовский взбесится и выстрелит в него? Он же держит у себя оружие, так ведь? Может себе позволить купить лицензию… Дверь с тихим стуком закрывается. Он один. Один в тёмной комнате. С открытой спиной. Игоря начинает трясти, по щекам катятся первые слёзы. Мужчина дышит так, как его учили, старается унять демонов, которые во всю глотку орут: «Убьёт! Он убьёт тебя! Сделает больно!». Гром закрывает лицо ладонями, размазывая слёзы по лицу. Ком в горле, крики в голове. Игорь не выдерживает напряжения, он разворачивается лицом к двери. Никого. Дверь прикрыта, но ручка опущена. Значит, кто-то держит её. «Убьёт! Сделает больно! Убьёт!» — кричат демоны, не переставая. Гром падает на кровать, подбирая ноги под себя и закрывая голову, сворачиваясь калачиком. Это же Серёжа, его родной Серёжа, он ни разу не делал ему больно. Но демоны продолжают вопить: «Убьёт! Он тебя убьёт! Убьёт! Будет больно!» — Серёж!… — голос срывается от крика и напряжения. Дверь открывается, Разумовский быстро, но тихо заходит и видит, что натворил. Парень аккуратно подходит к кровати, а Игорь мотает головой и отползает от него. — Тише, малыш. Это я, — Серёжа поднимает руки вверх. — Я. Всё хорошо. Грому тяжело дышать. Вот, он его видит, ножа, пепельницы, револьвера нет… только бледные ладони, поднятые в примирительном жесте. Разумовский чуть закусывает губу. Видно, что нервничает, боится, переживает за него. Серёжа, кажется, не хочет, чтобы Игорю было больно. Гром сидит в углу кровати, утирая слёзы. Он жестом приглашает — или разрешает? — забраться на кровать, и Разумовский сидит, встревоженно оглядывая его, на максимальном расстоянии от Игоря. Сам больше не пытается приблизиться. — Игорюш, дыши, пожалуйста. Давай вместе? — тихо, мягко произносит Серёжа. Гром резковато кивает, чуть дёрнувшись, а парень начинает неторопливо считать вслух. Дыхание восстанавливается, а слёзы высыхают, когда Разумовский доходит до двухсот тридцати одного. Игорь перебирается на свою половину кровати, ложась на подушку. Колени прижаты к груди, словно в попытке защититься. Но… защититься от чего? — Солныш, принести тебе воды? И… тебе не пора пить таблетки, малыш? — тихо-тихо, на грани слышимости, произносит Серёжа. — Пора… там… пакет с лекарствами… там написано… — бормочет Гром хриплым, словно не своим голосом. Разумовский понятливо кивает и выходит из комнаты, оставляя дверь открытой. Игорь привстаёт на руках, пытаясь сесть. Он облокачивается о изголовье кровати, обводит взглядом потолок, на котором слегка отражаются огни Петербурга. Тусклые, бледные с такой высоты. Гром слышит приближающиеся шаги и не вздрагивает, когда Серёжа заходит. Он осторожно, стараясь не дотронуться до кожи Игоря, передаёт ему чашку с прохладной водой и блюдце, на котором выложены таблетки. Только когда Гром делает первый глоток, он понимает, что в горле пересохло из-за пролитых слёз. Он послушно проглатывает таблетки, понимая, что ничего не чувствует сейчас. Все эмоции ушли вместе со страхом и истерикой. Ничего не осталось, только пустота. Разумовский принимает в руки чашку и блюдце, кажется, собираясь встать и отнести их обратно на кухню, но Игорь, заметив это, тихо произносит: — Пожалуйста, не уходи… Серёжа пару секунд смотрит на него, а потом слабо, вымученно улыбается. Он ставит посуду на тумбу рядом с собой, а затем ложится на кровать. На максимальном расстоянии от Игоря. Гром разглядывает лицо парня, непослушные волосы, кажущиеся совсем тусклыми в темноте. Он протягивает руку, останавливаясь в паре миллиметрах от предплечья Разумовского. Серёжа разрешает прикоснуться к себе, взять за руку, аккуратно обвести пальцами тонкое запястье. Они лежат так, пока Игорь не приближается к Разумовскому, мягко касаясь губами его ладони, а затем утыкаясь носом в его грудь. Гром всё же засыпает, а Серёже остаётся только слушать его дыхание и анализировать произошедшее за день, смотря на бледные отблески света на потолке.***
Игорь приоткрывает глаза, переворачиваясь на другой бок и плотнее укутываясь в одеяло. Оно приятное, тёплое, тяжёлое, под ним создаётся хрупкое чувство защиты. С другой стороны кровати мирно сопит Серёжа, свернувшись калачиком. Гром не может не улыбнуться, смотря на него. Расслабленный, открытый, доверчивый. Волосы, до этого собранные в хвост, растрепались, разметались по всей подушке, обрамляя бледное лицо. Дверь в комнату приоткрыта, и Игорь видит, что и в остальной квартире темно. Значит, можно спокойно спать дальше. Когда он снова открывает глаза, место рядом пустует, а дверь закрыта. Шевелиться сил пока нет, да и мысли в голове перетекают медленно, лениво. Гром ложится на живот, распрямляясь, и старается вспомнить, что такого было вчера, что он чувствует себя настолько вымотанным. Утро, Серёжа, поцелуи, разбитая кружка, снова Серёжа, «Икея», попытка сесть спиной к двери, слёзы и душащий ком в горле. Ночью, кажется, снилась какая-то ерунда, и у Игоря нет никакого желания это вспоминать. Сны никогда не бывают хорошими. Гром долго лежит так, уговаривая себя встать. Подниматься с кровати, кажется, всю жизнь было невыносимо тяжело. Разве кто-то не чувствует каждый день, что все конечности налиты свинцом, а на груди лежит плита?… За дверью регулярно слышен звон посуды. Тихий-тихий, Игорю приходится напрягать слух, чтобы расслышать это. Он садится и даёт себе некоторое время, а то голова из-за резкой смены положения кружится, а перед глазами всё плывёт. Он выходит из спальни и закрывает дверь, тут же облокачиваясь на неё. Кажется, за вчерашний день было слишком много эмоций, поэтому сейчас так мало сил. Гром добирается до ванной и тяжело вздыхает, доходя до неё и опираясь на бортик. Умывается долго — действия заторможены, реакция медленная, и он некоторое время просто смотрит, как течёт вода из крана, пытаясь понять, что он собирался делать. «Нужно ещё поспать», — думает он, натягивая на себя другую футболку. В столовой, — или на кухне, Игорь без понятия, как это называть, — сидит Серёжа, задумчиво глядящий перед собой. Но, услышав шаги Грома, он словно приходит в себя, начинает привычно улыбаться и поднимается со своего места. — Доброе утро, малыш, — тихо и немного неуверенно произносит он. Игорь замечает, что Разумовский немного напряжён, и догадывается, что это из-за вчерашнего. Боится сделать что-то не так. — Привет, — отвечает Гром, делая небольшой шаг вперёд и немного зажато, нерешительно раскрывая руки для объятий. Игорь сомневается, боится, но Серёжа вчера не сделал ничего плохого ему, так хочется снова довериться, так хочется расслабиться… Разумовский понимает этот жест и осторожно, словно Гром хрустальный, обнимает. Игорь прижимается к нему, чуть горбится, утыкаясь носом в шею, обвивает его талию руками. Серёжа чуть уверенней гладит его по спине, кладёт подбородок на плечо, чувствуя, как Гром расслабляется в объятиях. Они так стоят долго, пока Игорь не нарушает тишину хриплым, чуть сорванным голосом: — А можешь меня поцеловать? — он запинается, смущаясь своей просьбы. — Пожалуйста… Разумовский чуть отстраняется, по-доброму улыбаясь, и он кажется Грому таким счастливым в этот момент. Парень мягко касается его губ, чуть сминает их, а Игорь жмётся ещё ближе к Серёже, всем своим существом чувствуя всепоглощающую нежность. Оторвавшись от губ, Гром целует уголок челюсти Разумовского, слыша в ответ тихий вздох. — Как ты себя чувствуешь? — нарушает тишину Серёжа, когда Игорь снова утыкается носом ему в шею и стоит так, не двигаясь. — Я устал, — бормочет он. — Спать хочется… — Тогда давай ты сейчас покушаешь, а потом пойдёшь отдыхать, идёт? — мягко произносит Разумовский, скользя пальцами вдоль позвоночника Грома и задерживая руку на его талии. — Угу… Игорь сонно пьёт чай, который в квартире Серёжи становится необъяснимо вкуснее, и честно пытается впихнуть в себя хотя бы немного еды, хотя желание есть по утрам отсутствует напрочь. После завтрака спать хочется ещё больше. Гром вызывается помочь Разумовскому с посудой, на что получает ответ: — Малыш, это совсем необязательно… Но Игорь настаивает на своём и, разобравшись с уборкой кухни, спокойно идёт в спальню, заваливаясь на кровать и сворачиваясь калачиком. Когда Гром засыпает, в комнату заглядывает Серёжа, ложась рядом и тоже прикрывая глаза.***
Спящий Игорь — это невероятное зрелище. А Разумовскому, который так и не смог заснуть, остаётся только переводить взгляд с окна на Грома. Игорь лежит на кровати, поджав ноги к груди и подложив под голову руки, словно закрываясь. Плечи плавно поднимаются и опускаются в такт сопению. Губы слегка приоткрыты, отчего Гром временами облизывает их. Ресницы иногда подрагивают, заставляя Серёжу чуть нервничать. Отросшие волосы разметались по подушке и рукам, создавая причудливые узоры. Разумовский лежит рядом и думает, что такого может ему сниться? Почему-то ответы на этот вопрос приходят страшные. А Игорю действительно снится. Но сны эти не настолько пугающие, как надумал себе Серёжа. Наоборот. В его голове нет проблем, он счастлив. Только вот с кем? Даже Игорь не знает. Но Гром уверен, что хотя бы в одной из тысяч параллельных вселенных он счастлив. Огненно-рыжие волосы, голубые глаза, мягкие губы с запахом мяты. Изящные руки с тонкими пальцами на его талии. И тихий шепот на ухо. Тепло разливается по организму. Игорь улыбается. В свете весеннего солнца, просачивающегося сквозь огромное окно в квартире Грома, его волосы отливали золотом. Вечно путающиеся кудряшки, широкая улыбка. Нежный взгляд зеленых глаз. Он лежит у него на груди, переплетая их пальцы. В груди все спокойно, он уверен в завтрашнем дне. Игорь улыбается.***
Тихими шагами Разумовский покидает спальню Игоря. В голове пустота. Он не знает, что делать. Не знает, как помочь Грому, как самому не сорваться. Но он уверен, что справится. Серёжа подходит к заваленному столу и начинает перебирать бумаги: квитанция ЖКХ из дома Игоря, стихи Есенина, распечатанные на принтере и переписанные ниже от руки, валентинка, рецепт имбирных пряников. Разумовский подносит бумажку с рецептом совсем близко к лицу, вглядываясь. Корявый почерк Олега разобрать может только сам Волков и, наверное, Бог. Серёжа задумчиво чешет затылок, отодвигая идею убраться на столе в дальний угол.***
Гром лениво потягивается на кровати. Голова почти не болит. Он открывает глаза и ещё пару минут пытается понять, где находится. За окном привычное для Питера серое небо. Игорь притягивает плюшевого медвежонка ближе к себе, вдыхая запах. Приятно. Когда ноги касаются пола, Гром вздрагивает — он не знал, насколько сильно замерзли ступни. Он, шатаясь, выходит из комнаты и приваливается к дверному косяку. С кухни слышится тихое бормотание. — Non me ne frega un cazzo. — Чего? — спрашивает Игорь, подходя ближе и опираясь о стол. Разумовский поправляет волосы, вытирает щеку от имбиря, что неприятно жег кожу, и говорит: — Доброе утро, солнышко, — он улыбается, — я тут рецепт нашел, решил пряники приготовить. Давай со мной? — Сережа моет руки и вытирает их об полотенце. Только через пару минут до Игоря дойдёт, что полотенце это идеально выглажено и лежит строго в центре тумбы. — Ой, Серёж, когда я в последний раз готовил что-то годное… это было давно и неправда, — отнекивается Игорь и садится на стул, внимательно наблюдая за парнем. Разумовский делает щенячий взгляд и подходит к Игорю. — Обещаю, это будет весело и вкусно, — негромко произносит он и распускает хвост. Рыжие волосы спадают на плечи, подчеркивая бледность его лица. Гром складывает руки на груди: — Я не хочу, чтобы из-за меня что-то сгорело. И вообще я… — Игорь замолкает: Серёжа положил палец на его губы. — Тише, — голос тихий, властный, от него бегут мурашки по спине. — Игорь, ты ничего не испортишь, — он убирает палец от губ, но Гром молчит, не отрываясь смотря на Разумовского. — Я обещаю, что всё будет хорошо. И даже если что-то подгорит, это совсем не страшно… — Серёжа замолкает. — Поцелуй меня, — тихо просит Игорь, опуская глаза в пол. Разумовский встаёт вплотную к нему и осторожно берёт пальцами чужой подбородок, приближаясь. Гром обхватывает его шею руками, поднимаясь со стула и прижимаясь сильнее к Серёже. Он осторожно сминает губы Грома, но тот сам размыкает их, позволяя Разумовскому проникнуть языком в его рот. Парень очерчивает искусанную нижнюю губу, а после проходится по кромке зубов. Игорь шумно выдыхает. Руки Серёжи крепко держат Игоря, не давая отстраниться, да и сам Гром этого не желает. Он осторожно проводит своим языком по губе Серого. Игорь запускает пальцы в волосы Серёжи, чуть оттягивая их, отчего тот тихо стонет. Крышу сносит у обоих. Разумовский подхватывает Игоря и сажает его на барную стойку, предварительно отодвинув все хрупкие вещи. Игорь разводит ноги, позволяя Серёже встать между ними. Он не понимает, что с ним. Грому просто так нужно. Словно он давно этого хотел, но боялся попросить. Игорь обнимает Серёжу за шею и обвивает ногами его талию, углубляя поцелуй. Когда Разумовский понимает, что происходит, то нехотя отстраняется от Грома и виновато смотрит в глаза: — Прости, я не знаю, что на меня нашло. Игорь улыбается и отвечает: — А мне понравилось, — Гром снова касается губ парня своими.***
Сережа взбивает миксером яйца в тарелке, пока Игорь старательно просеивает муку. Рука Грома дергается, и белая пудра просыпается на тумбу. Он расстроенно смотрит на бардак, а Разумовский поднимает взгляд от тарелки, резко двигая рукой. Взбитое яйцо разлетается по кухне. — Из-звини, — смеётся Разумовский. Игорь широко улыбается в ответ и стирает яйцо с щеки Серого. — Спасибо, — парень берёт руку и целует костяшки пальцев. Гром еле заметно краснеет. — Кажется, нам нужны новые яйца… — произносит Игорь, оглядывая бардак на кухне.***
Из колонок доносится рождественская музыка, Серёжа, пританцовывая, ходит по столовой, убивая время. Доставать тесто из холодильника нужно минут через пятнадцать. Игорь ушёл в душ, телефон, как назло, молчит, и Разумовский не знает, чем себя занять. — Танцуешь? — тихо спрашивает Гром, просовывая пальцы в мокрые волосы. — Ага. Хочешь со мной? — он останавливается рядом с мужчиной и кладет руки на его талию. — Я никогда не танцевал… — признаётся Игорь. — Правда? — Угу. Ни-ког-да, — по слогам отвечает Гром. Серёжа протягивает руку, приглашая. Игорь соглашается, накрыв ладонь парня своей. — Смотри, — командует Разумовский. — Положи правую руку мне на плечо, — Гром аккуратно повинуется. — Да, вот так, теперь встань ближе, — парень притягивает его к себе, оставляя руку на его талии. — Умничка. Левой рукой возьми мою, — Игорь обхватывает пальцами ладонь, чуть сжимая. Серёжа улыбается. — Молодец. Теперь левой ногой делай шаг назад, — Гром слушается, Разумовский шагает, но уже с правой. — Супер. А теперь с правой и поскользи по полу. — А если я его поцарапаю? — сомневается Игорь. — Не поцарапаешь, — Серёжа делает шаг, шаркая по полу носками. На удивление, Гром повторяет это действие. Рука на талии продолжает вести, а спокойный голос комментирует каждый шаг. Игорь расслабляется. Пара осторожно, не торопясь, кружится по столовой, пока противный писк таймера не звучит с кухни. Серёжа ослабляет хватку, целует Грома в лоб и убегает на кухню. Игорь направляется за ним. Разумовский достаёт тесто из холодильника и кладёт его на стол. — Расстели плёнку, пожалуйста, — просит он, попутно дотягиваясь до самого верха шкафчиков, чтобы отыскать скалку. — Спасибо. Следующие минут пять Серёжа катает тесто, бурча себе под нос что-то на другом языке. А Гром откровенно пялится на его руки. Они такие… такие красивые, с синеватыми венами, тонкими сухожилиями. — Малыш, там в ящике формочки, достань, пожалуйста, — Разумовский торопливо заправляет прядь волос за ухо. — Спасибо, — он берёт формочку в руки, начиная выдавливать из теста звездочку. — Присоединяйся. Последующие двадцать минут они выдавливают фигурки из теста, а потом, поместив первую партию в духовку, так сильно отвлекаются друг на друга, целуясь каждую свободную секунду, что забывают и про таймер, и про печенье. — Ох, чёрт! — Серёжа несётся на кухню, откуда доносится требовательный писк таймера. — Porco cane, — шипит парень, доставая чуть подгоревшие пряники. — Ну вот, — восклицает Игорь. На душе так неприятно. Опять из-за его потребности все испортилось. Опять он во всём виноват. А ведь Серёжа только доверился ему… — Игорюш, маленький, ты не виноват. Это я, дурак, забыл про пряники, — Разумовский целует Грома в щеку, набирая сообщение на телефоне. Игорь смущенно улыбается, поправляя ворот футболки. — Но ты не дурак… — запоздало бормочет он. Следующие партии пряников получились идеальными.***
— А это нам зачем? — спрашивает Игорь, когда видит, что Серёжа достает прозрачные мешки. — А это нам для того, чтобы замаскировать подгоревшие пряники, — Разумовский улыбается, и Грому становится всё равно на чувство вины. Если Разумовский сказал, что всё хорошо, значит, так оно и есть… — А-а-а, — протягивает он, наблюдая за тем, как Серёжа рисует мордочку на звёздочке.***
— Сереж, мне кажется, или он немного недоволен? — покрывая десятую елочку зелёной глазурью, Игорь наблюдает забавнейшую картину: Разумовский, нарисовав прянику лицо с двух сторон, озвучивал каждое своё движение. — Почему это? — Разумовский перевернул пряник. Вместо грустной мордашки на нём красовалась весёлая улыбка. — Ты у него спросил разрешение на то, чтобы так играться с ним? — смеётся Гром. — Да-а-а, — Серёжа откусывает уголок звездочки, улыбаясь: пряник действительно оказывается вкусным. — Попробуй, они реально крутые. Игорь нерешительно откусывает кусочек. Пряный вкус имбирного теста смешался с сладким вкусом глазури. Он улыбается: — И правда вкусно.***
Наевшись печенья, они усаживаются на диван, уставшие после готовки. Игорь задумчиво выводит пальцем узоры на расслабленной груди Серёжи, пока тот не произносит своим тихим и спокойным голосом: — У меня есть идея, солныш. — Какая? — Гром на секунду замирает, но затем продолжает «рисовать» по футболке Разумовского. — Ты не против ещё одного теста на доверие? — мягко спрашивает он, перевода взгляд на Игоря, внимательно наблюдая за всеми его эмоциями. — Ну… — колеблется он, задумчиво смотря куда-то в сторону окон. Гром понимает, что хочет доверять Серёже, но в то же время боится, что снова сорвётся. Вероятно, снова будут слёзы, истерика, и Игорь готов к этому, но готов ли Разумовский? — Лучик, всё будет хорошо, — говорит парень. — Я рядом. Я не сделаю тебе больно, ты слышишь? — Гром кивает, на секунду прикрывая глаза. Голос Серёжи правда действует на него, как успокоительное. Негромкий, спокойный, родной. — Я согласен, Серёж. Но только вот Игорь упускает момент, когда падает на диван, громко смеясь. Ему давно не было так хорошо и весело, только от смеха уже болит живот. — Серый, чёрт подери! — смеётся Игорь от ловких пальцев под своей футболкой. Серёжа сдувает со лба волосы и продолжает щекотать Грома. — Серый… господи… — не помогает. Серёжа продолжает свою экзекуцию. — Хорошо… — Разумовский улыбается уголком губ и убирает руки из-под футболки. Он поправляет волосы и одежду, сидя рядом. А потом складывает руки на коленях, заглядывает в глаза и серьёзным тоном отвечает: — Я очень рад, что мы пришли к этому соглашению, — Сережа пытается прятать улыбку. Ещё рано. — Пожмём руки? — смеётся он, закрываясь ладонями. — Игорь, я тебя люблю.***
Гром ложится на свою кровать, упираясь взглядом в потолок. Комнату наполняют отголоски ярких огней, что святят внизу. Становится неприятно холодно. Он трет шею рукой, а потом переводит взгляд на дверь — Разумовский стоит в проходе, держа в руках поднос. — Откуда у тебя поднос? — спрашивает Игорь, чуть привставая на кровати. Парень усмехается: — Долгая история, — он проходит в комнату, ставит поднос на тумбу и садится на край кровати. — Игорь, всё очень легко и просто. Я завяжу тебе глаза, — Гром чуть хмурится. — Чшш, я обещаю, всё будет хорошо, — Серёжа успокаивающе гладит его по руке, совсем невесомо касаясь кожи. — И буду давать тебе конфеты. А твоя задача назвать их вкус, — Разумовский мягко улыбается, так, как получается только у него. — Можешь посмотреть, конфеты все запечатаны, — и Игорь действительно проверяет. Серёжа не врёт, обертка действительно нетронута. Гром чуть расслабляется — ему ничего не подмешают. — Ты согласен? Получив утвердительный кивок, Разумовский берет маску для сна. Игорь усмехается — розовая, с единорогом. На вопрос: «Почему именно розовая?», Серёжа говорит, что для принцесс всё самое лучшее. Когда маска касается его глаз, Гром хватается за запястье парня. Разумовский только понимающе гладит его руке. Шуршит обертка, и Игорь по привычке хочет посмотреть, но ткань пропускает только розовый свет. — Тише, солныш. Всё будет хорошо. Я открыл коробку, — Серёжа целует ладонь Грома. — Мы можем начать? — Да, — хрипло произносит Игорь. Тело сковывает страх, а демоны в голове уже взялись за ручки и принялись танцевать хороводы. Разумовский открывает коробку и берёт первую конфету. Как заявил производитель, вкус у неё клубничный. Запах шоколада появляется перед носом, а в губы утыкается что-то округлое. Серёжа тихим голосом просит: — Давай, Игорь. И он кусает. «Он тебя отравит. Ты умрёшь в муках. А всё это из-за конфетки…» Сладкий вкус шоколада разбавляет приторный клубничный. Гром почти морщится. Слишком сладко. Мужчина жуёт шоколадку. — Серёг, зачем такие сладкие? — хрипит он. «А вот Распутина отравили пирожным. А тебя конфетой…» — Распутин выжил, — шепчет мужчина, глотая сладкую субстанцию. — Серёж, это худшая клубничная конфета в моей жизни. Разумовский смущённо опускает глаза, а потом подносит стакан с водой к губам Игоря. — Спасибо, — произносит он, когда мерзкий вкус исчезает. — Вторая, — парень подносит шоколад. На этот раз Гром откусывает кусочек намного меньше прошлого. Но вместо приторности клубники он чувствует нежный сливочный вкус. «Распутин выжил, а ты нет. Он тебя отравит. Или уже отравил…» — Это сливочные. Вкус приятный, оставь их на потом, пожалуйста, — произносит Игорь, в голове отмечая странное послевкусие. — Да. Следующие? — Игорь кивает. — Чуть сложнее. Игорь кусает шоколадку, но разобрать ничего не может. Все его мысли занимает странное послевкусие. Какое-то оно не такое. «Смерть от отравления мышьяком наступает через час. Удачи», — снова проносится в голове. На зубах начинает что-то хрустеть. «Или раньше. Ты умрешь. Тебя опять предали». Гром тяжело сглатывает, ощущая орехи. Из-под маски начинают течь слёзы. «Денис любил конфеты с орехами…» По телу разливается боль. Игорь видит отрывки из его прошлой жизни. Более хорошей, более нереальной. Грудь сдавливает, мысли путаются. Гром видит своего бывшего парня. Губы начинают дрожать. — Серёж. Всё. Хватит, — хрипит Игорь, стаскивая с себя маску. Он садится на кровать и вытирает слёзы с глаз. — Не люблю с орехами. Воспоминания о Денисе режут по душе ножом. Гром всё ещё не смог смириться с его смертью. С собственной неоспоримой виной в его смерти. — Это я виноват, Серёж, — бормочет он, прижимая колени к груди и уже не пытаясь остановить слёзы. Пусть текут. — Он погиб из-за меня. Только из-за меня… — Игорюш, малыш… — Разумовский мягко, не желая напугать, шепчет. Игорь поднимает на него взгляд, взгляд убитого, совершенно раздавленного своим горем человека. — Я должен был быть умней… должен был предвидеть… предотвратить… — шепчет Гром, словно в бреду. — Серёж, его кровь только на моих руках… — он всхлипывает, нервно дёргаясь всем телом. — Серёж, пожалуйста, Серёж… — Что, милый? — голос Разумовского предательски дрожит, но Игорь не замечает. А Серёжа правда хочет помочь, только вот как?… — Серёж, пожалуйста, только не уходи, Серёжа… — как мантру повторяет он, нерешительно приближаясь к парню. Разумовский аккуратно обнимает Грома, продолжая внимательно вслушиваться в его невнятную речь. Но Игорь говорит обрывками, а вскоре и вовсе затихает, только дрожа, цепляясь за футболку Серёжи и изредка всхлипывая. Этим вечером Гром так и не выпустит Разумовского из объятий, словно боясь, что тот исчезнет. Ночью, когда Игорь крепко спит, Серёжа запирается в ванной, как можно тише рыдая и снова и снова обдумывая произошедшее.