I've built these walls with sticks and stones
Brick by brick I’ve become the unknown
The fear in my heart is mine to endure
But I'm starting to doubt ever finding a cure
This is a call to arms
This is a war against the silence
Walking through the fire
And rising from the ashes
It hurts to lose control
Incinerate the darknеss in my soul
Like a moth drawn to a flame
I'm gonna watch it burn
— Серёж, а можно вопрос? — нерешительно произносит Гром, садясь рядом с парнем. Утро обычное, спокойное, и они оба пока не говорят вслух о вчерашней истерике. Он просто не готов, а Разумовский решает подождать. Состояние Игоря важнее. — Конечно, малыш. Задавай. — А ты не знаешь, что, ну… с Юлей и Димой? Они за пару недель до выписки просто перестали приходить… — неуверенно начинает Гром. Он запинается, потирая шею ладонью и пытаясь сформулировать мысль. — Что-то случилось с ними, ты не знаешь? Или… я просто им надоел?.. — Ты им не надоел. И ничего страшного не случилось, — негромко говорит Серёжа. Игорь чуть расслабляется — если он спокоен, значит, волноваться не о чем. Так ведь?.. — Дима уехал в командировку. И Юля с ним же. — А куда? — задумчиво спрашивает он. — В Певек. Это где-то на Чукотке. Дима понятно, почему поехал, но не представляю, зачем Юля там, — невозмутимо продолжает Разумовский. Игорь сначала удивлённо смотрит на парня, а потом его хватает только на тихое «Ого».***
До Нового года остаётся чуть меньше недели. Гром медленно приходит в себя после препаратов, которые вынужден пить в огромных количествах. Его голова и так норовит расколоться от любого громкого шума или яркого света, так кто-то же ещё и придумал перед Новым годом украшать витрины магазинов мерцающими гирляндами. Жуть. И он радуется у себя в мыслях, что Серёжа не занимается этим. Точнее, радовался, пока Разумовский не приходит в квартиру с огромной картонной коробкой, доверху наполненной мишурой и ёлочными игрушками. На вопрос Игоря «А где ёлка?», Серёжа улыбается и показывает на дверь: два уставших парня в красных колпаках тащат на своих плечах собранную искусственную ель. — О, Боже… — тянет Гром, когда парни ставят «дерево» вертикально: голубая верхушка достаёт почти до потолка. — Да, я знаю, — Разумовский складывает пальцы домиком, выжидая. — Она великолепна. — Серый, она огромна! — восклицает Игорь, озираясь по сторонам. В квартире всё так же, как и обычно, если не считать ёлки и коробки с игрушками. — Что такое? Тебе страшно? — Серёжа тут же меняется в лице, а голос становится более тихим, заботливым и, кажется… испуганным? — Нет, — задумчиво тянет он. — Я просто подумал… искал стремянку или табуретку, в общем. А то не дотянемся ведь. — Сейчас всё будет, — кивает парень и быстро выходит из квартиры, оставляя удивлённого Грома одного. Возвращается он через несколько минут со стремянкой в руках и побелкой на волосах. — Господи, Серый, ты что, подрался за стремянку? — по-доброму усмехается Игорь. Разумовский улыбается в ответ. — Не, просто потолок сыпется чуток, там, на этаже, ремонт, а я нагло своровал стремянку… хотя куплена она была на мои же деньги, — парень ставит её рядом с елкой и встаёт одной ногой на первую ступеньку. Гром отходит к коробке, заглядывая внутрь. В большой, яркой куче чего только не было: и гирлянда с продолговатыми лампочками, и мишура разных оттенков синего, бирюзового и, кажется, фиолетового, серебристые шары, ленточки и одно деревянное сердечко. — Игорь, подай гирлянду, пожалуйста, — Серёжа поворачивается торсом к нему и протягивает руки. Либо у него девять жизней, либо он хочет оттуда свалиться. — Серый, возьмись за стремянку и не поворачивайся ко мне, — просит он, распутывая комок проводов.***
Когда эта злополучная ель начинает сверкать синим светом, Гром облегченно выдыхает: Разумовский слезает со стремянки, повесив последнее деревянное украшение. Им оказалось вырезанное, кажется, вручную, сердце с выжженными инициалами. «В+Р». В серебристо-голубой гамме украшений, это сердце выделялось ярким пятном. Ну не подходило оно. Даже педантичному Серёже хотелось что-то с ним сделать, но нельзя. Традиция, дорогая сердцу. У Разумовского чувства мешаются в одну кашу. Олега он до сих пор любит братской любовью, и из-за этого щемит в груди, а глаза начинают слезиться. Нужно поговорить. Серёжа скучает по нему. — Я тебя больше никогда на стремянку не поставлю, — тихонько заявляет Игорь, будучи в объятиях Разумовского. — Я так волновался. Думал, что ты разобьёшься. Парень тихо хихикает в ответ: — Всё было бы хорошо, маленький, — шепчет он куда-то в его волосы.***
Гром ненавидит рождественскую музыку. Серёжа же считает это лучшей музыкой в мире, сразу после какого-нибудь тяжёлого рока, а потому и включает её вне зависимости от повода. Будь то конец июня, или Ивана Купала. За прошедшие два часа «Jingle Bells» четырежды играла из колонок. Игорь со скукой глядит на то, как весёлый Разумовский вешает на стены серебристые гирлянды, которые по ночам должны светить золотисто-жёлтым цветом, снежинки из белой бумаги и ваты и мишуру. Много серой мишуры. Серёжа улыбается, шутливо проклиная скотч за то, что он так плохо держит дождик, который парень пытался приклеить к стене с картиной. Игорь со скуки ест печенье, а потом нудит, как старый дед. — А вот в СССР… — Игорь, ты родился после распада СССР, — смеётся Разумовский, затем падая со стремянки вниз. Гром, забыв про пряничную снежинку, быстро идёт на звук: Серёжа лежит в куче порванного дождика и потирает ушибленный локоть. — Ты тут жив? — обеспокоено говорит он, подходя к Разумовскому и опускаясь на колени, протягивая руку парню. — Я случайно, правда… жив вроде, — бормочет Серёжа, думая о том, что подобная ситуация уже была. Давно ещё. С Олегом. Разумовскому больно вспоминать Волкова сейчас, когда они нормально не разговаривали уже три месяца. Он правда скучает по своему лучшему другу. Осталось только дождаться, когда он ответит на его сообщение. Но Серёже тяжело постоянно прятать свои мысли об Олеге куда-то вглубь сознания. А тут игрушка, висящая на ёлке, да ещё и эта стремянка, болезненно напоминающая о прошлом. Парень откидывает голову назад, упираясь в грудь Игоря, и чувствует, как глаза предательски щиплет. — Что, так больно? — тихо спрашивает он, размазывая слезинку по щеке Разумовского. — Нет, просто… — он запинается, прикрывая глаза и расслабляясь, чувствуя тёплые пальцы Грома на своём лице. — Просто… нервом ударился. — Чудо ты моё, — шепчет Игорь, а потом ласково целует Сережу в лоб. — Я тебя привяжу в следующий раз… Разумовский садится и поворачивается, чтобы смотреть мужчине в глаза. Он молчит пару секунд, словно соображая. — Привяжешь? — задумчиво повторяет парень. — Да, — уже не так уверенно говорит Гром. — Малыш, у меня есть идея, и я хочу услышать твое мнение о ней. Игорь кивает, вставая и протягивая Серёже руку. Они перебираются на диван, и Гром тянется обнять парня. Он гладит Разумовского по ушибленной руке и привычно кладёт голову на его плечо, когда Серёжа начинает говорить: — Есть идея насчёт… — парень чуть запинается. Игорь чувствует, что он немного не уверен, но старается казаться спокойным. — Насчёт теста на доверие. Но мне кажется, что его нужно будет провести не сейчас… позже. Он кивает, показывая, что слушает. — В общем… — Разумовский вздыхает. — Идея проста — обездвиживание. — А каким образом? — хмурится Гром, чуть напрягаясь. Этот тест будет сложным, ведь он будет полностью беспомощным. А это страшно. Да и не хочется, чтобы кто-то видел очередную истерику. — Вообще, есть много вариантов. Самые, ну… безопасные и простые — это или наручники или что-то в этом духе и шибари. Игорь снова кивает, внимательно вникая в его идею. — Я предлагаю шибари, — произносит Серёжа. — Шибари — это обездвиживание верёвками. Ну и можно связывать частично, можно всё тело. Вариантов множество. — Но ведь нужно уметь, да? Тебе не кажется, что, ну… если не уметь, можно что-нибудь повредить, да?.. — неуверенно отвечает Гром. — Я умею. Несколько лет учился и занимался этим. Игорь удивлённо округляет глаза, поднимая голову с плеча Разумовского. — А когда?.. Ладно, — кивает он скорее самому себе, чем Серёже. — Но есть хоть что-нибудь, чего ты не умеешь? — шутливо спрашивает Гром. — Даже связывать людей умеешь… Разумовский тихо смеётся, затем произнося: — Игорюш, поверь, я много чего умею. Гром чуть краснеет, пряча лицо в его плече. — И не умею тоже.***
Серёже с Игорем спокойно. Он уже почти привык засыпать не один, а в обнимку с Громом, чувствуя его тёплое дыхание на своей коже. Он привязался к этому спокойствию и уюту, теперь царившему в его квартире. Иногда Разумовскому нужно выходить в рабочий кабинет, — как ни крути, там думать проще и привычнее, — но обычно это происходит, когда Игорь спит. И большую часть времени они всё равно проводят вместе. Единственное, что не даёт Серёже покоя, — это нерешённая проблема с Олегом. Он помнит тот поцелуй, всё ещё чувствует себя виноватым и слишком запутавшимся, чтобы говорить об этом с Громом. А поговорить надо. Волков прочитал его сообщение, но так и не ответил. Разумовский время от времени заходит в чат, думая, написать ли снова. Но каждый раз боится и закрывает «Вместе». Так продолжается до тех пор, пока Серёже всё же не приходит уведомление от Олега. Сообщение гласит: «Давай встретимся у тебя в кабинете в три и поговорим?» На часах половина второго. Он понимает, что изведёт себя за это время, но соглашается. Лучше уж так. Разумовский, ища поддержки, сворачивается калачиком на диване рядом с Игорем и кладёт голову на его колени. Мужчина откладывает книжку, мягко улыбаясь, и тихонько спрашивает: — Серый, как ты себя чувствуешь? — он начинает осторожно перебирать пряди распущенных волос и мягко массирует кожу головы, заставляя парня довольно и расслабленно замурчать. Гром по-доброму усмехается, продолжая гладить его. — Я вроде в норме, — отвечает Серёжа немного грустным голосом, прикрывая глаза. — Или нет. Пока сложно сказать, я сам ещё не понял. Просто… — он затихает, а Игорь на мгновение замирает. — Скажи, что всё будет хорошо. Гром чуть наклоняется и быстро целует его в нос, а затем снова начинает массировать его голову, произнося: — Всё будет хорошо. Ты же самый-самый сильный, — шепчет Игорь. — Самый смелый. И прекрасный ещё… Всё хорошо будет, — немного неловко заканчивает он. Разумовский расслабленно выдыхает, чуть улыбаясь уголками губ: — Спасибо, — Гром зарывается пальцами в волосы и чуть оттягивает их, отчего Серёжа слегка запрокидывает голову и еле слышно стонет, затем бормоча. — Ох, кайф… Когда стрелка часов движется к трём, Разумовский выбирается из объятий заснувшего Игоря. Он не может сдержать улыбки, когда смотрит на него. Серёжа торопливо переодевается, натягивая на тебя джинсы, худи и кроссовки, в которых обычно ходит по башне, — красоваться нет ни сил, ни желания. Ровно в три часа он выходит из лифта на нужном этаже, сразу же замечая Олега, нервно шагающего по кабинету. — Привет, — немного дрожащим голосом произносит Разумовский. — Привет, — неуверенно отвечает Волков. Они стоят так, на расстоянии, просто смотря друг другу в глаза. Серёжа не выдерживает первым — делает шаг к Олегу и говорит: — Прости меня, я дурак… — голос у него немного выше обычного. — Прости меня, я повёл себя, как придурок… — одновременно с ним говорит Волков, так же приближаясь к Разумовскому. Серёжа тянется обнять его, крепко прижимаясь к нему. Он скучал. Правда скучал. — Олег, я, конечно, всё понимаю, но три месяца без тебя были сложными, — бормочет Разумовский ему в плечо. — Всё же ты мой лучший друг. Волков вздыхает, отстраняясь: — Я знаю, Серёж. Я знаю. Было тяжело. Парень кивает, затем проходя к автомату с газировками и доставая себе одну. Олег усмехается, на что Разумовский отвечает: — Ну а что, не зря же он здесь стоит. Хочешь? Он мотает головой, а Серёжа присаживается на диван рядом с ним, думая, как начать разговор. Ему страшно, неловко и немного стыдно. Хотя Разумовский прекрасно понимает, что его вины в произошедшем нет. Он смотрит перед собой невидящим взглядом в попытке сконцентрироваться. Но слова не идут, в голове только мешанина из чувств и эмоций. Серёжа устал. Правда устал. От всей этой ситуации. Без Олега тяжело. Жить с осознанием собственной измены и с воспоминаниями о том поцелуе тяжело. Нужно найти слова, иначе легче не станет. Он же взрослый человек, верно? Нужно решать свои проблемы. От них далеко не убежишь. — Серёж, — вырывает из мыслей голос Волкова. — А ты помнишь, как я окно разбил на втором курсе? Ты потом ещё возмущался и ругался долго, — продолжает Олег, а Разумовский усмехается, не отрывая взгляд от пола и чувствуя ком в горле. Он помнит. — Ещё холодно было. И ты таскал мне лекарства, а разговаривать не хотел. — Но я до сих пор не понимаю, зачем ты разбил то окно, — хрипло откликается Серёжа. Попытка Волкова вывести его на разговор сработала. Разумовский поднимает взгляд. У Олега глаза тёмные, точно в душу смотрят. Всегда такими были. — Олеж… прости меня. Я скучал. Я-я… — он судорожно вздыхает, крепко зажмуриваясь — плакать не хочется совершенно. Но эмоций слишком много. — Извиняться здесь нужно мне, — чётко и уверенно произносит Волков. — Это я… полез к тебе тогда. Только я виноват. А твоя реакция более чем объяснима. — Н-но… что теперь между нами, Олеж? — тихо спрашивает Разумовский, снова отводя взгляд. — Только, Волче, я правда з-запутался, я… я не знаю, что делать, — шёпотом заканчивает он. — Иди сюда, — с доброй улыбкой говорит Олег, распахивая руки в пригласительном жесте. Серёжа обнимает его, обнимает крепко, позволяя себе наконец расплакаться. — Мне кажется, мы с тобой всё ещё друзья. И семья, Серёж. Но не пара. Хоть и с детства вместе… Разумовский снова усмехается, кладя голову на его плечо и утирая слёзы. Всё ещё лучший друг. — Но прости, что я не шёл на контакт эти три месяца… — Я тоже не шёл. Так что оба хороши, — с улыбкой в голосе отвечает Волков, заставляя Серёжу тихо рассмеяться. — Олеж, а можно вопрос? Ну он… не очень в тему. Но мне важно знать твоё мнение, — шепчет он, заметно напрягаясь. Волков кивает, показывая, что слушает. — Я… я не знаю… что думать про этот поцелуй. Я не знаю, что мне сказать Игорю. Не сказать я не смогу. Я-я просто не выдержу, — всхлипывает Разумовский. — Я не могу замалчивать. Это совершенно нечестно. Но он только-только пробует доверять… Олег молчит некоторое время, обдумывая ситуацию. Серёжа изредка нарушает тишину всхлипами, а Волков только гладит его по руке в знаке поддержки. Парню правда нужно проплакаться, выразить все накипевшие эмоции. — Думаю, — начинает он. — Стоит попробовать рассказать. Когда ты сам будешь готов, — Олег неуверенно смотрит на него. — Может, нам стоит попробовать сделать это вместе?.. Мне кажется, он поймёт. — Страшно, — всхлипывает Разумовский. — Но ты даже не виноват, Серёж. Ты не ответил. — Но и не оттолкнул, — бормочет он в ответ. Волков как-то странно вздыхает, затем с еле слышной болью в голосе говорит: — Ты был не в состоянии отталкивать, поднимать руку, что-то говорить, — парень, кажется, хочет что-то сказать, но Олег жестом просит дослушать его. — Ты не видел себя в тот день. И с моей стороны было крайне… безответственно и подло так делать. Твоей вины нет. И я хотел бы, чтобы Игорь винил меня. Я виноват. Не ты. Серёжа притихает, обдумывая эти слова и еле заметно дрожа. Олег продолжает гладить его то по спине, то по руке, а потом зарывается носом в волосы. Они сидят так, пока тишину не нарушает звонок телефона. Волков достаёт его из кармана, а Разумовский отстраняется. — Кто там? — как-то обеспокоено, неуверенно спрашивает он. — Это Вадим, — отвечает Олег и берёт трубку. Серёжа не может не видеть, как тот начал светиться, когда начал разговор. — А кто такой Вадим? — интересуется Разумовский, когда Волков заканчивает разговор. — Но ты можешь не отвечать, если не хочешь, — торопливо добавляет он, словно спохватившись. — Ох, ну как тебе сказать… — бормочет Олег, чуть смущаясь. — Мой любовный интерес, назовём его так. — Ну или просто парень? — с улыбкой переспрашивает Серёжа. — Ну или просто парень, — выдыхает Волков.***
«Сегодня не день, а пиздец», — думает Игорь, устало потирая лицо ладонями. Он никогда не любил Новый год. Подумаешь, циферка сменилась, президент толкнул свою речь, погремели фейерверки и пьяные подростки под окном и всё. Как говорится, год прошел, число сменилось, ничего не изменилось. Радовала всего одна мысль — этот Новый год Гром проведёт не с бутылкой дешёвой водки, а с любимым Серёжей. А утром первого января он будет не под ёлкой, в одиночестве, с похмельем, а в объятиях Разумовского. Из банального — ему нельзя пить. Мешать алкоголь с таблетками — не лучшая идея, Игорь знает. Видел в больнице последствия. Они ему не понравились. Раздаётся щелчок двери, и та с тихим шорохом открывается. В квартиру заходит весёлый Олег с пакетом в руках: — Ну, что, пенсионеры, готовы послушать речь президента и лечь баиньки? — смеётся он, снимая с себя ботинки и скидывая куртку. — Ещё одно слово, Волков, и я заставлю тебя работать первого числа, — бурчит Серёжа, доставая пряники из духовки. Гром с утра захотел испечь новое печенье, замесил тесто и уснул, а Разумовский его лепил и пёк. — Ну, Серёнь, ты чего такой злой? — Олег ставит пакет на барную стойку и моет руки в раковине на кухне. — Новый год скоро. — Я не злой, Олег, я трезвый, в отличие от некоторых, — Разумовский шипит, касаясь имбирного человечка. — И первого января в восемь утра я буду трезв и полон сил работать. — Игорь, уйми его! — кричит подвыпивший Волков, доставая две бутылки из зеленого стекла. — Я вам выпить привёз. Серёжа открывает рот, пытаясь что-то сказать, но кроме возмущения не выходит ничего. — Oleg, sei dentro di te! — после секунды молчания восклицает Разумовский. — Oleg, non possiamo bere! — он берёт бутылку в руку. — Vuoi ucciderci?! — Серёжа резко замолкает, тяжело дыша. «Детское шампанское. Вкус клубника» — Да-да, я знаю, что вы оба на таблетках, — уже серьёзнее говорит Волков. — Поэтому вот. От лимонада же ничего не будет? — Ничего, — бормочет Игорь, подходя к Серёже. Разумовский молчит ещё несколько минут, пытаясь осознать произошедшее. Грому сложно определить, что парень чувствует, ведь эмоций на его лице нет никаких. — Серёг, ты в порядке? — Олег щёлкает пальцами перед бледным лицом. Разумовский накрывает ладонь Волкова своей. — Не надо. Я в порядке, — он плавно садится на барный стул и подпирает голову руками. Игорь приносит ему стакан воды и встаёт за спину. — Спасибо, — шепчет Серёжа, а после говорит. — But… Oleg, do you even understand what you've done? — парень делает глоток, встаёт со стула, уже тише разговаривая с Волковым. — Да ты… ты… ты, — пыхтит он. — Да я чуть не поседел от страха, motherfucker. — Тише, тише. Не кипятись, — Олег делает пару шагов назад, выставляя перед собой руки в примирительном жесте. — Я просто пошутил. Да, неудачно. Извини. Гром тихо подходит к Разумовскому и обнимает его со спины. Серёжа просто молчит, часто-часто дыша. — Ещё раз такое сделаешь, я тебя uccido, — беззлобно, но устало шипит Разумовский, положив свои руки на руки Грома.***
Следующие полтора часа Серёжа мастерски режет огурцы, которые после скидывает в прозрачную миску. А Игорь давит ножом помидоры, потому что «…когда у меня получалось что-то нормально?». Олег же старательно избегает взглядом пряничные елочки, что Разумовский так красиво выложил на тарелке. — Да возьми ты уже, — ворчит Серёжа, дорезая овощ. Волков быстро берёт пряник и уходит с кухни, не желая попасть под горячую руку. Когда с салатами покончено, Разумовский извиняется и выходит из квартиры. Олег с Игорем только переглядываются, не зная, куда он мог уйти. Возвращается он минут через десять, уже чуть успокоившийся, и Гром, обняв его, чувствует еле заметный запах сигарет и почти полностью перебивающий его аромат мятной жвачки. Игорь начал немного нервничать, когда парень возмущался по поводу алкоголя. Он не знает, что так рассердило Серёжу, но испугался такой перемены настроения. А потом просто с тревогой наблюдал за происходящим. Но сейчас Гром крепко обнимает его, вдыхая любимый запах парфюма. Это успокаивает. Разумовский ласково гладит Игоря по голове, а потом шепчет: — Прости меня, — Серёжа целует Грома в висок. — Мне не стоило так кричать. Разумовскому потребовалось выкурить две сигареты и несколько раз прогнать в голове произошедшее, чтобы понять, почему накричал на Олега. После того, как парень увидел стеклянные бутылки, адекватность и рассудительность ушли на второй план. Эмоций стало слишком много, и Серёжа поддался им. Но он хотел как лучше. Разумовский испугался не за себя. Чёрт с ним, он испугался за Игоря. Боялся, что у него будет истерика или что вид бутылок наведёт на дурные мысли. Но это его не оправдывает. Совершенно. Серёжа накричал на лучшего друга. Чувство вины душит, а непрошеные слезы грозятся скатиться по щекам. Парень сильнее прижимает Грома к себе, вдыхая запах его волос. На душе становится чуть спокойнее, но… — Надо извиниться, — бормочет Разумовский, целуя Игоря в макушку и ослабляя объятия. Гром кивает и, сказав что-то похожее на «Я буду на кухне», уходит. Олег сидит на диване в гостиной, держа половинку пряничной ёлки. Серёжа подходит к нему и садится на край дивана. — Олег, прости меня, — тихо, словно не желая, чтобы кто-то ещё услышал, произносит он. — Да брось, Серый, — Волков ободряюще улыбается. — Ты испугался за Игоря. Я понимаю, — он жмёт плечами, кусая ёлочку. Разумовский усмехается. На душе становится намного спокойнее. — У меня для тебя кое-что есть, — парень поднимает взгляд на Олега, — ты же с нами не останешься, так? — Так, — подтверждает Волков. — Тогда я думаю разумным будет подарить это за два часа до Нового года, — Серёжа встаёт с дивана и исчезает в своей комнате. Через пару минут он возвращается, держа в руках коробку, обернутую голубой бумагой со снежинками и синей ленточкой сверху. — Держи, — он протягивает коробку, и Олег берёт её, отметив в голове, что вес у неё небольшой. — Спасибо. — Пожалуйста. Только открой её после двенадцати. Желательно с Вадимом. Олег кивает.***
За час до полуночи Волков уезжает из башни «Вместе», оставив Игоря и Серёжу наедине. Разумовский включает какой-то заранее записанный новогодний фильм и смотрит его, попутно перетаскивая посуду в гостиную. В свою очередь Гром пытается разобраться, как открывается детское шампанское. Пару раз ему кажется, что пластиковая пробка убьёт его или оторвёт пальцы, или выбьет глаз. В общем, от идеи самостоятельно открыть лимонад мужчина оказывается. Зато открывать коробки сока у него получается отменно, что и прокомментировал Серёжа, будучи на кухне в сотый раз за сегодня. Время плавно течёт к двенадцати. На улицах собирается всё больше и больше людей, «Голубой огонек» уже вовсю идёт по телевизору, на что Разумовский закатывает глаза. А Игорь сидит, как на иголках. Он никогда не любил дарить и принимать подарки, тем более от близких ему людей. Он не знал, какую реакцию они ждут, а поэтому каждый праздник — игра в русскую рулетку. Когда до полуночи остаётся чуть меньше пятнадцати минут, Серёжа включает гирлянды по квартире: прихожая и дальняя стена гостиной светятся золотым, ёлка и комната Разумовского, судя по свету из-под двери — голубым. Только комната Грома да кухня остались без праздничного освещения. Пять минут. Серёжа закидывает три горькие таблетки на язык, запивая их водой. Из трёх ранее приготовленных салатов остался один, потому что один голодный Олег съел остальные. Игорь полусонно сидит на кухне, ожидая, пока вскипит вода. Спать хочется очень, но нужно продержаться ещё минут шесть от силы. Не может же он заснуть за пару минут до Нового года? Или всё-таки может? — Игорюш, — тихо шепчет Разумовский на ухо, — ты можешь идти спать, если очень хочешь. Он мотает головой: — Не-е-ет, чтобы ты все пряники съел? — Серёжа усмехается в ответ. — И вообще, я взрослый человек, продержусь ещё шесть минут. Разумовский треплет его по голове, а потом произносит: — Если ты ждёшь, пока вскипит вода, то у меня для тебя плохие новости, — он жмёт плечами, — вода уже вскипела. Гром кивает и пытается налить себе чай, но закрывающиеся глаза мешают ему это сделать. Серёжа выдыхает и наливает воду в чашку. Минута. Игорь и Разумовский сидят перед телевизором. Слегка проснувшийся Гром жуёт ёлочку, хрустя глазурью. А Серёжа смотрит на часы. Стрелка двигается, останавливаясь на двенадцати. Полночь. Из телевизора уже слышится бой курантов, а за окном раздаются еле слышные хлопки. Свет от фейерверков наполняет комнату лёгкими отголосками. Из-за высоты их почти не видно, но Разумовский уверен, что они очень красивы. — С Новым годом, — произносит Игорь, чуть улыбаясь. — С Новым годом, — шепчет Серый, притягивая его к себе для поцелуя. Он мягко сминает его губы, чувствуя сладкий вкус глазури и мяты. Гром обвивает руками его шею, прижимаясь ещё ближе, но после отстраняется. — У меня есть кое-что для тебя, — Игорь уходит к себе в спальню. По возвращению он протягивает Разумовскому маленькую коробочку. — Открой сейчас, — просит он. Почему-то страх, что Серому не понравится подарок, практически пропадает. Разумовский кивает и открывает коробку. На её дне лежит брелок темно-фиолетового цвета. Серёжа достает безделушку. На бледной ладони лежит совёнок. Его губы растягиваются в широкой улыбке. — Спасибо большое, Игорь, — Разумовский ещё раз целует Грома, — я так понимаю, моя очередь? — парень достаёт из-под подушки белую коробку. Игорь открывает её, уже зная, что внутри телефон: Серёжа проболтался. — Серёж, ну не надо было. Он дорогой, наверное, — отнекивается он. — Неважно, — бурчит Разумовский, а потом несёт свои ключи, вешая на них совёнка. — Тебе правда понравилось? — спрашивает Гром, когда брелок уже болтается на ключах. — Очень, — Серёжа мягко улыбается, — спасибо, солныш.***
— Малыш, ты где будешь спать? — тихо спрашивает Разумовский, когда Игорь почти что засыпает на его руках. — У тебя, — бормочет он, крепче обнимая Серёжу. Разумовский целует руку Грома, а тот полностью засыпает. Аккуратно положить Игоря на кровать становится делом получаса. Серёжа всё боится, что он проснется. Но, изрядно вымотавшись, он всё-таки кладёт Грома на тёмную постель, укрывая тёплым одеялом.***
Когда Разумовский вытирает волосы от воды, его телефон звонит. Парень берёт трубку и сразу слышит более-менее трезвый голос Олега. — С наступившим, — произносит Серёжа, вешая полотенце на крючок. — И тебе того же, — смеётся Волков. — Ты чего так поздно звонишь? — Да мы с Вадимом коробку открыли, — усмехается Волков. На заднем плане чей-то громкий смех. — И как? Понравилось? — Разумовский выходит из душа, двигаясь на кухню, к таблеткам. Он принимает снотворное. — Ну… — тянет Олег, — если честно, да. Спасибо за прекрасный джентльменский набор. Идея подарить Волкову на Новый год кучу презервативов разных цветов и вкусов и два карамельных члена пришла в голову Серёже после их разговора. Он очень переживал, что посылка из Москвы не дойдет до нужной даты, но всё прошло намного прозаичнее. — Я очень рад. Надеюсь, что в новом году ты не подцепишь венерических заболеваний, а так же будешь сосать те прекрасные леденцы, — Разумовский подтрунивает над Олегом, и ему это нравится. Минутное молчание в трубке, потом нарушившееся громким смехом, даёт понять, что шутка удалась. — Спасибо. А можно узнать, какие вкусы я буду пробовать? — Жвачка и кола, — сонно произносит Разумовский. Таблетки начинают действовать. — Эх, Серый. Полтретьего, а ты уже спишь. — Я таблетки принял, — бормочет Серёжа. — Спокойной ночи. Поставив телефон на зарядку, Разумовский выключает гирлянду в комнате и ложится рядом. Игорь тут же прижимается к нему, что-то бормоча во сне. Серёжа улыбается, целует Грома в нос и засыпает. Это — первая ночь, когда Игорь доверяется.***
Серёжа обычно возвращается с работы достаточно рано. Игорь весь день до этого читал и спал, но к трём, ожидая возвращения Разумовского, всё же встаёт с кровати, добираясь до кухни. Хочется что-нибудь ему приготовить, или сделать что-то приятное, или… Гром задумчиво оглядывается, затем набирая номер тёти Лены. Они болтают долго, разговаривая обо всём на свете, а к концу Игорь под диктовку записывает рецепт её фирменной шарлотки. Он чуть не засыпает, пока пирог стоит в духовке, но, на удивление, ничего не сгорает. Гром накрывает его полотенцем, чтоб остывало медленнее, и отрубается на диване с гостиной. Серёжа, вернувшись домой, ходит очень тихо, и Игорь просыпается не сразу. Он садится, сонно потирая глаза, а парень оборачивается на звук и говорит: — Привет, солнце, я тебя разбудил, прости. — Да не, — бормочет Гром, стараясь сфокусировать свой заспанный взгляд хоть на чём-то. — Ночью ещё высплюсь. Разумовский, как и обычно, идёт в душ, а Игорь заваривает один из его любимых сортов чая. — Я скучал, — говорит он, когда Серёжа, с влажными после душа волосами, заходит на кухню. — И я тут чай заварил… и попытался испечь пирог, ну, яблочный, — запинается, смотря куда-то себе под ноги, смущаясь. — Он даже не сгорел. И вроде съедобный. Хотя, честно, не знаю, понравится тебе или нет… — Малыш, — с улыбкой в голосе произносит Разумовский. Гром даже поднимает взгляд, чтобы посмотреть на эту улыбку. Солнечная, широкая, добрая. — Спасибо тебе. Огромное. Игорь прижимается к нему, быстро целуя куда-то в щёку, а затем всё же идёт умываться холодной водой в надежде прогнать сонливость. Когда он возвращается, Серёжа пьёт чай. Гром подходит сзади, а парень откидывается назад, упираясь головой в его грудь. Игорь снова осознаёт — Разумовский ему доверяет. Без задней мысли. Полностью. И наклоняется, чтобы поцеловать, кладя руки на его плечи.***
Серёжа устраивает голову на коленях Грома, прикрывая глаза. Он расслаблен, а Игорь гладит его по голове, иногда путаясь пальцами в волосах и массируя кожу. Он не может налюбоваться Разумовским. Красивый. Словно выточенный из белого мрамора лучшими скульпторами Европы. — Серёж, — тихонько, не желая нарушать приятную тишину, царящую в комнате, говорит он. — Ты такой прекрасный… Разумовский улыбается, затем открывая глаза и с весёлым прищуром смотря на Грома. — Спасибо, солныш.***
Серёжа спустя час, проведенных на коленях Игоря, подскакивает, словно ему сменили батарейки. Он что-то рассказывает и ходит из комнаты в комнату, а Гром внимательно слушает каждое его слово. Он совершенно не понимает всех тонкостей о работе соцсети, о которых рассказывает Разумовский, но пытается вникнуть. И ему правда интересно. Когда новости про работу заканчиваются, Серёжа садится обратно на диван, держа очередную чашку чая. Игорь укладывает голову на его плече, думая про то, что они с Разумовским уже четвертый месяц… вместе. А Гром всё ещё не доверяет. Хочется. Но не доверяет. Он закусывает губу, прокручивая в голове мысль о том, что хочет сейчас провести ещё тест на доверие. Будет сложно. Скорее всего, снова будет истерика. Но Игоря успокаивает мысль о том, что, может быть, он когда-нибудь доверится. Полостью. Отпустит ситуацию. Самая большая мечта — отпустить ситуацию. Но сейчас он не может. Но можно спросить, готов ли сейчас Серёжа провести ещё один тест. И из этого исходить. Гром вздыхает, морально подготавливаясь к этому разговору, и затем произносит: — Серёж, а можно… попросить тебя кое о чём? Разумовский мигом становится серьёзным, но сейчас эта серьёзность не пугает. Наоборот — расслабляет, даёт немного уверенности. — Конечно, малыш. Всегда можешь. Игорь молчит некоторое время, но Серёжа не торопит, терпеливо ждёт. — А можем… — он запинается, чувствуя смущение. — Ну, провести тест на доверие? — скороговоркой выпаливает Гром, боясь, что крохи уверенности сейчас испарятся окончательно. — Ты как-то говорил про… ну, связывание. Но я знаю, что испугаюсь, ну, сильно испугаюсь. Просто, — он сглатывает, наконец поднимая взгляд на Разумовского. Тот не смеётся, он абсолютно серьёзен и внимательно слушает его кривоватую речь. — Просто готов ли ты снова терпеть мою истерику? — Я готов, — тихо отвечает Серёжа. — А ты уверен? Игорь кивает, бормоча «Да». — Хорошо, — говорит Разумовский. Он снова кажется абсолютно невозмутимым, но Грому на секунду кажется, что движения у него чуть более напряжённые, чем обычно. — Давай сначала всё обговорим, солнце. Идёт? — Угу, — снова кивает он. — Так, — начинает Серёжа. — Где тебе будет комфортнее находиться? Ну, в твоей спальне, здесь, в моей? — Давай в моей спальне. Вот в той, — Игорь оборачивается и указывает на дверь, ведущую в комнату, где он ночевал первое время. Разумовский задумчиво кивает, а затем произносит: — Давай тогда переберёмся туда, хорошо? Гром снова сглатывает, затем соглашаясь и вставая, чтобы дойти до комнаты. Он включает прикроватную лампу и оглядывается — всё, как всегда. Он медленно дышит, считая в голове до пяти и обратно, ожидая парня. Повторяет про себя, что это всего лишь Серёжа, его родной Серёжа. Он не отравил его конфетами, не ударил в спину и ни разу не сделал больно. Нужно попробовать и это. Игорь хочет доверять, очень хочет. Нужно попробовать. Ещё раз. Разумовский приносит и ставит на тумбу стакан воды, успокоительное Грома, чёрную верёвку и небольшой нож. Он оставляет дверь открытой на распашку и включает ещё свет, затем садясь на краешек кровати, на расстоянии от Игоря. Не вторгаясь в личное пространство. Гром ещё раз обводит взглядом лежащее на тумбочке и на секунду задерживается взглядом на ноже. Серёжа осторожно нарушает тишину, произнося: — Нож нужен для того, чтобы быстро срезать верёвку, если станет некомфортно. Солнце, какие у тебя есть вопросы? — спрашивает он мягко. — Мне так будет проще рассказать обо всём. Игорь медлит несколько секунд, а затем говорит: — Ты раньше занимался этим? Ему правда интересно. А та шутка про «поверь, я много чего умею» уже не кажется шуткой. — Да, — лаконично отвечает он. — Я несколько лет интересовался этой темой и учился. Занимался с разными мастерами шибари. — Шибари? — хмурится Гром. — Ага, — кивает Разумовский. — Шибари — это искусство обездвиживания человека с помощью верёвок. Кстати, о верёвке, — он берёт её и крутит в руках, а затем разворачивает. — У этой длина три метра. Она из джута. Такие верёвки чаще всего используются в шибари, ведь они не оставляют ожогов. Вот, можешь потрогать, — Серёжа протягивает Игорю верёвку и убирает руки, чтобы не пугать лишний раз. Он рядом, но не трогает. Гром правда благодарен ему за это. Верёвка на ощупь приятная. Он крутит её в руках — не очень тонкая и не очень толстая. Разумовский сначала просто наблюдает, как Игорь пропускает верёвку между пальцев, изучая и привыкая, а затем продолжает рассказывать: — У такой верёвки длины хватит на то, чтобы обвязать руки. Но есть и другие, длиннее. Какие у тебя пожелания, малыш? Гром медлит, соображая, какие ещё могут быть варианты. Но руки… даже со связанными можно обороняться. Он надеется, что это не потребуется, но страх всё равно сидит где-то в груди, заставляя заранее искать варианты побега и обороны. — А где обвязываются руки? — тихо спрашивает Игорь, поднимая взгляд на Серёжу. Он не осуждает, не смеётся. Значит, можно продолжать спрашивать, да? Разумовский размышляет пару секунд, а затем протягивает свои руки вперёд с повёрнутыми друг к другу ладонями и мягко, но уверенно просит: — Сложи верёвку вдвое и положи её на мои руки. У Грома бегут мурашки от его голоса и от осознания, что Серёжа ему безоговорочно доверяет. Ведь Разумовский понимает, что он может затянуть верёвку. Или сделать ему больно. Но Серёжа не боится. Доверяет. — Чуть ниже, — говорит он, и Игорь выныривает из своих мыслей, сдвигая верёвку ниже, к основанию ладоней. — Вот здесь обычно руки связываются. Гром кивает, выпуская её из рук. Сердце бьётся в горле, и он слышит, как кровь стучит в висках. — Игорюш? — как сквозь толщу воды раздаётся голос Разумовского. — Ты в порядке? Мы можем прекратить, если тебе страшно или некомфортно. В любой момент можем. Игорь поднимает на него взгляд, а затем хрипло и тихо произносит: — Ты мне доверяешь, — не спрашивает. Утверждает. — Да, — кивает Серёжа, чуть хмурясь. — Доверяю. У Грома сейчас в голове бьётся только одна-единственная мысль: парень доверяет ему. Абсолютно. Он тянется к Разумовскому, подползает ближе и неуверенно обнимает, снова полной грудью вдыхая запах духов Серёжи. Запах Серёжи. Родной. Парень даже излишне осторожно и аккуратно обнимает его в ответ, а Игорь прижимается ближе, утыкаясь носом в его мягкую кожу на шее. Он абсолютно точно осознаёт, что любит Разумовского. Доверять страшно. Но у Серёжи получается. И у него тоже получится, да? Когда Гром отстраняется, он старается сконцентрироваться на чём угодно, только не на своём страхе. Он слушает спокойное дыхание Разумовского, когда протягивает руки вперёд. Страшно. Демоны в голове кричат, надрываясь, что Серёжа сейчас его свяжет и будет резать этим самым ножом, как Иван тогда. Игорь вздыхает. — Солныш, ты уверен? — Да, — тихо и твёрдо отвечает Гром. — Если станет неприятно, больно, тревожно… если станет некомфортно — сразу говори. Ты не должен терпеть. Я остановлюсь в любой момент, — чётко и спокойно произносит Разумовский. Игорь снова кивает. Он завороженно смотрит, как первые обороты верёвки обвивают бледные запястья. Демоны в голове водят хороводы и кричат, что Серёжа сделает больно. Предаст. Ударит. Убьёт. — Тебе не больно? Нигде не колет и не давит? — спрашивает Разумовский, на что Гром отвечает «Нет». — Разогни пальцы, пожалуйста. Игорь распрямляет пальцы, не отводя взгляд от верёвок на своих запястьях. — Я сейчас завяжу узел, солнце, — произносит Серёжа. У Грома снова бегут мурашки от его голоса. И заботливый, и властный. Заглушающий крики демонов в голове. Но мысли становятся громче. Он сделает больно. Предаст. Ударит. Убьёт. Паника подступает к горлу. Предаст. Ударит. Убьёт. Сердце бьётся слишком громко. Страшно. Нужно бежать. — Серёж, Серёжа, — дрожащим голосом зовёт Игорь. — Я… убери… Разумовский уверенно и быстро берёт нож и касается верёвки. Одно движение — и стягивание больше не чувствуется, парень распутывает руки Грома, забирает разрезанную и испорченную верёвку. Игорь чувствует слёзы, скапливающиеся в глазах. Это было очень страшно. Но вдруг Серёжа сделает больно сейчас? Но Разумовский быстро выносит из комнаты нож и верёвку. Хочет приблизиться, но замирает. Гром не сводит с него взгляда, чувствуя, как противно слёзы бегут по щекам. Он неосознанно шарахается, прижимаясь спиной к изголовью кровати. А вдруг он, отнеся нож, взял с собой что-то другое, что может причинить боль? — Серёж, — всхлипывает Игорь. Подпустить к себе страшно, но обнять хочется больше. Но вдруг у него с собой что-то опасное?.. — Солныш, у меня с собой ничего нет, — тихо говорит Разумовский. А Гром где-то на краю сознания пытается понять, сказал ли он свою последнюю фразу вслух, или Серёжа умеет читать мысли. — Но ты можешь проверить. Он поднимает руки вверх, как при задержании, показывая, что ничего не прячет. — Я могу?.. — переспрашивает Игорь дрожащим голосом. — Да. Ты можешь проверить, — кивает Разумовский, улыбаясь уголками губ. — Ты у меня самый сильный и смелый, ты знаешь? У Грома трясутся руки, когда он проводит ими по бокам Серёжи, затем по спине. Он обводит ладонями талию и пояс брюк, пытаясь нащупать там какой-нибудь предмет, который Разумовский мог спрятать, чтобы неожиданно навредить ему. Но он не обнаруживает ничего. Серёжа ничего не прячет. Он с ним абсолютно честен. У Игоря глаза застилают слёзы от осознания, что он не может довериться человеку, который абсолютно искренен и открыт с ним. Он перестаёт сдерживать рыдания, всхлипывая и прижимаясь к Разумовскому. Серёжа не сделал ему больно. Не предал. Не ударил. Не убил. Сейчас он гладит Грома по спине, нашёптывая слова поддержки. Игорь слышит только отдельные фразы, не улавливая самой сути, но вслушиваясь в такой родной голос. Разумовский подносит к его губам заранее приготовленный стакан воды и продолжает придерживать его, даже когда Гром сам его берёт. Когда опустевший стакан снова стоит на тумбе, он хватается за футболку Серёжи, за самого Серёжу, прижимаясь ещё ближе. Парень продолжает гладить и шептать на ухо что-то невероятно нежное и успокаивающее, пока Игорь не начинает дышать спокойнее. Он расслабляется у Разумовского на руках и тихо, сонно, боясь нарушить такое хрупкое спокойствие, установившееся в комнате и на душе, произносит: — Серёж, я люблю тебя. — И я тебя, малыш, — с улыбкой в голосе отвечает Разумовский.