Соткан из отвергаемых истин

pov Дарклинг

— времена книги Крах и Восход.

после событий на Эльбьене

      Северные ветра складывают песни вокруг. Низкие, мятежные, свистящие… Лёд трещит подобно грому. Над белизной покрова — в воздухе зависает мгла. Серые остроконечные скалы высятся непреодолимой западнёй. Снизу — откуда-то дальше по склону, слышится говор солдат. Одежды насквозь промокли. Дарклинг сидит на земле подле тела матери. Строгий голос в голове повторяет неотрывно: «Заслужила… Недостаточно… Больше-больше-больше… Недостаточно… Знай…»       Где-то кричат ничегои. Эти дети… Его дети и порождения. Тьма зависает вокруг него бóльшей силой, нежели есть буря. Начинается метель. Хруст снега доносится из-за спины. Горам, храмам и всему вечному Сикурзою сейчас дóлжно пойти трещинами, а небу расколоться от всей этой неизмеримой силы, что ныне наполняет тело и пропитывает воздух. Таково его присутствие. Такова их общая суть. Улыбнувшись собственным рукам, что покрываются белыми пятнами на морозе, Дарклинг начинает смеяться. Высоко. Протяжно. Непохоже на себя. Голос пронизан незнакомыми, но понятными нотами. Оттенками, присущими человеку. — Разумеется, — снег, что окрашен в алый красный, застилает тень, пересекающая тело родительницы. Возвращаясь к щедрым на муки минутам после падения, заклинатель ощущает под пальцами слабые трепыхания её гордого, непокорного и скупого на жалость сердца. Холод материнской кожи пронизал всё тело иглами. Вновь слышится звук удара её дряхлого тела о землю. Мужчина не утруждает себя наклонами головы, когда гаркает. — Она желает умереть! — Нет толку в этой смерти, — голос тихий, но ясный. Каким могла бы шептать и любая другая тень в бреду. Но этот человек молвит так, словно в заурядности дня и вовсе не утруждает себя нуждой говорить. Человек ли? И везде-то ему нужно высокую суть сыскать. Стоит ли он за спиной? Или сидит на коленях подле?       Заклинатель ведёт запястьем, вороша осколок разделённой ими силы. Солнце на бледно-серой коже ладони собирается в лучистую тёплую сферу. Что это за мятежное чувство? Шторма бушуют внутри. Возможно, когда-то он знал всем тем названия. Ничегои кричат и вьются, бьют крыльями. Солнце скрыто за очернёнными тучами. Склоняя голову набок, Дарклинг рассматривает то светило, что сияет на ладони. Кончики пальцев подрагивают. От холода ли? Лишь страдание не замерзает в этих горах. Потому что скорбь не живёт там, где нет агонии. А у той нрав горяч и игрив. Мужчина тянется куда-то глубоко — во властные объятия к этой хитросплетённой удивительной связи. Нить подёргивается и дрожит, словно потревоженная струна неведомого людям инструмента. «Алина». Зовёт раз… Иной. Повторяет вновь. Его способная ученица. Упрямая девица, каких Равка сотни лет не видывала. — Она прекрасна. — Прекрасна, — повторяет Дарклинг, валяя слова на языке. Его недостаточно. Ничтожно мало для Алины, и оно скудно в той же великой мере. Тысячи легенд и сказаний проносятся в голове, сотни историй, записей, учений. Солнце в ладонях обволакивают лоскутки теней, кружась вокруг. Заклинатель думает об усилителях. О всех стараниях и искалеченных планах. — Нет ведь никакой великой силы? Это лишь уловка… Обман. — Истина не столь проста, зтраценэ дитье¹. — Нет, всё именно так, — Дарклинг посмеивается вновь. Свет и тени рассеиваются в сжатых ладонях. Он думает об олене, Русалье и Жар-птице. О неудавшейся в полную меру гениальной идее безумного мастера. Он вспоминает и о Тенистом каньоне. Собственном детище в погоне за могуществом и силой. О скверне. — Всё легко. Мы проиграем.       И падём вместе. Каждый в своей изощрённой участи. Алина не остановится пред нуждой найти чудо-птицу, наделённую последней составляющей не силы. Кары. Манящей надежды, что обернётся пропастью. Эта жажда по разделённой ими сути рассеяна. Сколь долго сам заклинатель восстанавливал силу и с трудом вставал с постели после создания Каньона? Месяцы. Едва ли усилители Морозова окажутся более милосердны. Но он всё равно желает увидеть её. Повстречать Жар-птицу. Убедиться в своей правоте. Пораниться об её когти и скосить взгляд от огненного блеска. — Закат в той же мере суть солнца, сколь и его дневное сияние. — Но оно взойдёт над нами вновь, — Дарклинг поднимается на ноги с идеей о следующем шаге. — Я позабочусь об этом. И благодарит матерь за оказанный дар. Лёгкое сердце.

pov Алина

— наше время

— Святые, чем мы так провинились? — шепчет девушка, слыша породнившиеся голоса даже сквозь скрежет камня под жёсткими подошвами. Раннее, в полной мере тёмное утро окутывает её потоками щекочущего ветра. Предстающий за озером лес поёт голосами дикой живности и насекомых. Вода неподалёку покачивается под тяжестью судна. — К чему мне на корабле два неподвластных солдата с ружьями наперевес? — вопрошает Зоя, и когда Старкова находит её силуэт среди темноты, всякий взмах волос шквальной является переливами — сверканием молний. По велению фонари, свет которых мог бы озарять озёрную часть дворцовых угодий, погасили. — У тебя есть его княжеская светлость, они во власти Дмитрия, — едва ли напускная улыбка Николая хоть слегка подёргивается, когда он видит приближающийся лик своей советницы. Думается, недовольство вьётся вокруг Алины клубками подобно некогда повиновавшимся теням, раз даже Назяленская с охотой уступает ей дорогу. — Если у тебя есть хотя бы остатки совести, ты так не поступишь со мной! — усталость за прошедшие бессонные ночи и полные забот дни наваливается на неё с новой силой, когда девушка вглядывается в серьёзное лицо Мала и ловит потерянный взгляд Миши, стоящего со старшим мужчиной плечом к плечу. Разумеется, юноша знает, что она будет злиться. — Боюсь, цари не славятся совестливым отношением, разум мой, — и пусть Ланцов во всём своём скрытом покровом ночи величии хорохорится, звуча ярко и размеренно, Старкова не верует ни в надёжность чужих замысловатых планов, ни в милость ожившей вокруг них тьмы. Не с её близкими под лезвием клинка. Николай кивает в сторону мужчин. — Или стоило велеть их судить за дезертирство? — и продолжает, когда его советница, гоня тень страха, вопросительно смотрит на своих близких. — Люди Тамары обнаружили их в одной из пригородных деревень. — Вы что наделали? — с долей опорочившего голос отчаяния она качает головой. Ведала ли Алина, что они попытаются её спасти от напасти, которую не понимают в полной мере? Знала, но в детской манере не желала верить, что чувства эти сильнее рассудка. Догадывалась ли, что их попытки окажутся глупы в подобной мере? Мал ступает на этот путь из-за неё. Снова. — Подумали, тебе понадобится пара крепких плеч в этой борьбе, — сдавленно произносит Миша, виновато отводя взгляд. — Забавное название для войны с нелюдем, для которого жизнь ничего не значит, — фыркает Зоя. — Мне ненужно ничего, что будет стоить вам двоим жизней. — К слову, об этом… Окажи мне честь, — Ланцов протягивает ей руку, со всем лоском монарших манер отводя в сторону. Девушка без труда ловит пытливый взгляд Мала, что говорит яснее слов. И когда они отходят в сторону на пару десятков шагов, она с лёгкостью обнаруживает, что все силуэты тонут в темноте утихающей ночи. — Годы не заставят меня сказать тебе «да», Николай, — безвольно посмеивается девушка, рассматривая очертания корабля, явившегося ей уже множество раз. Ткань его парусов выкрашена в иной цвет, да только под покровом тьмы тот не удаётся рассмотреть. — Истинная жалость, — хлопает в ладоши мужчина, — а я уже хотел потянуться за очередной семейной реликвией. — Ты посылаешь их на страдания, если не на смерть, — заключает Алина безрадостно, смотря в ту сторону, где должны стоять её близкие. И неиронично летающий корабль располагается прямо за ними. Дарклинг и Адриан должны были уже взойти. — Сколь бы то не задевало мою любовь к общему делу, я не думаю, что, взвешивая на весах мелочную месть и выгодное сотрудничество, наш тёмный друг выберет первое, — Старкова старается улыбнуться, поворачиваясь к своему царю, хотя довольствоваться нечем.       Николай не брезгует смотреться в зеркало и Женю видит нередко. Что разделяет это виденье и веру в чужую покорность или добродетель? Девушка обращает взгляд к тому, что должно являться подлеском на другой стороне озера и скрывать в своей глубине хижину Багры. Дарклинг не станет растрачивать своё превосходство на Мишу и Мала, которые ему в тряпки для ног годятся. Но он использует их. Чтобы добраться до неё. Чтобы истязать. «Выгодное сотрудничество». Так ли выгодное? Сколько своих жизней Дарклинг не брезговал чинами и прислуживанием во имя угодных целей? Они все угодят ногой в эту ловушку. Но что она может противопоставить? Велеть Николаю забыть о юрде? О последней надежде избавиться от демона, живущего внутри и порочащего чужую суть? Какую из двух зол принято выбирать? Алине волей всех своих бед не привыкать склонять чашу весов над бóльшей. — Их знание, с кем они ходят плечом к плечу, особенно ценно. Как и то, что они служили на южной границе, — поясняет в особой — почти ласковой манере, Николай, походя на щенка, что льнёт к коленям и виляет хвостом. — И при встрече с Хергудами они будут полезны. — Задумка ведь никому не придётся по душе? — Старкова просовывает руку под плотную ткань плаща, где под слоями верхних одежд — у пояса покоятся карты с намеченным путём отступления, который их царь желает, чтобы они использовали. — Полагаю, я заслужу пару Зоиных ругательств и долю благодарностей, — иногда девушка с трудом различает, это золото играет на одеждах Ланцова, или сам мужчина светится. И в следующее мгновение он поднимает брови, на что остаётся лишь вздохнуть в верной привычке. — Да будут небеса к вам благосклонны. — Подтвердись опасения, можешь передать семье Табан мои глубочайшие соболезнования и то, что чай был отвратительным.       Пред тем, как ступить на причал, Алина обнаруживает подле собравшихся Женю, чьи яркие пряди в вечерней манере лежат на плечах, укрытых неразличимой в ночи накидкой. Этим днём, когда подруга вновь насыщала её волосы естественным цветом, Старкова впервые за долгое время пожелала их не стричь. Может, усомнилась в том, что ныне выглядит не в недавней мере скверно. Но им обеим вéдомо, что мастерство Сафины не продержится на всём пути. И пусть Женя дала ей пару мудрёных средств, мысль о том, чтобы их использовать, навевает смутные воспоминания. — Оставь их всех на чужой земле, — смеётся портниха на прощание, обнимая подругу и стоя лицом к её близким. — И негодяя в первую очередь. — А Зою? — шутит в ответ Старкова, зная, что по её спине пробежит укоряющий взгляд бури. — Только подыщи ей место с достойными благами и зеркалом, — где-то совсем рядом слышится тяжёлый вздох.       Девушка оставляет Сафину с пожеланием передать приветствие Давиду, Наде и Адрику. На палубе не разожжён ни один фонарь, и лишь бегающие от кармы к носу члены экипажа свидетельствуют о подготовке к отбытию. Повсюду скрипят мачты и трещат канаты, и совсем скоро судно наполнится гулом ветра. Алина ступала на это произведение чужой незнающей границ фантазии и мастерства уже бесчисленное количество раз, но даже для Равки уникальные творения Николая остаются воистину сказочными — предметами слагаемых на устах легенд. Едва сойдя с причала, а затем взойдя по мостику, Старкова совсем по-детски пихает Мал под бок, находя это чем-то родным. Разве не так она всегда делала? Привлекала его внимание, когда они дулись друг на друга, в желании воплотить очередную его затею, отбросив недомолвки. Но видится, то работало до тех пор, пока они были малы. — Что ты делаешь? — спрашивает Оретцев, без сомнения обескураженный её спонтанными порывами. Он никогда не ступит на путь примирения первым. Это всегда Алина, кто приходит к нему, в желании постараться о том, чтобы цветы их взаимоотношений не веля от очередной ссоры. На мгновение она раздосадовано отводит взгляд, мысленно чертыхаясь. И чего ожидает после всех сказанных слов? — Зачем ты впутал его в это? — девушка мельком смотрит на Мишу, что отошёл на другую сторону корабля. — Мне достаточно одного ребёнка в этом безумии. Чем ты думал, когда вёл сюда нашего воспитанника? — спрашивает пытливо пониженным голосом. — Он не дитя, София. Он солдат. И уже был впутан это с тех пор, как Дарклинг убил его мать. — И на чьих руках будет его смерть? — качает головой Старкова, придерживая Мала за рукав. Его лицо напряжённое, будто мужчина имеет нужду защищаться. И разве может он ей ответить? Оретцев не нуждается в этой крови на своих руках. Никто из них. Пусть несчастье может случиться и на войне, произойди оно здесь, Алина не сумеет унести эту вину. Она нежданно улыбается от верного отчаяния, в неощутимом жесте поглаживая большим пальцем ткань одежд Мала. — И после всего ты считаешь нужным спасать меня? — Помнится, я обещал умереть в попытках дать тебе большее, — хмыкает он, уводя взгляд к ногам, словно это было чем-то постыдным. Но слова отнюдь верны. И воспоминания о том живут вместе с виднеющимся подлеском, в котором они стояли многие годы назад. Юные. Ведомые. Не наученные жизнью. — Но я не нуждаюсь ни в спасении, ни в вашей смерти.       И отпуская его руку, девушка надеется, что Мал за ней не последует. Пусть их давняя многолетняя размолвка потешит Дарклинга. Та не остановит его, пресёкши лёгкую возможность использовать близких против неё. Поганое чувство давно признанной истины отравляет сознание. Ведь смертоносная совращающая тень, стелившаяся у ног, была права в том, что никто из них её — бедóвую девчонку, не понимает. Она не желает, чтобы её прикрывали своими телами. И их страдания ей не вынести. Но и защитить Старкова их не способна, хоть и не покидают мысли слова Багры о том, сколь ей любо прибедняться.

•

— Учитывая наше направление, эти горы станут самым удобным участком Сикурзоя, чтобы пересечь границу и выйти на нейтральные территории, — Толя уголком корешка своего карманного сборника указывает на карту горного массива, что высится негласной границей на юге Равки. Алина стоит подле за капитанским столом, попеременно с Малом напротив хмурясь от намеченного маршрута. — Это место окружено легендами и сказаниями о трагедиях. Народ Шу не ходит теми путями. И мы сможем разведать местность, которой будем возвращаться. — И какова вероятность, что мы повстречаем предмет этих сказок? — вскидывает голову Зоя, что сидит по левую руку от советницы своего царя. — Мы не найдём волю одолеть несколько диких зверей? — непонимающе интересуется Дмитрий, нависая над столом по другую сторону.       Секунду Старкова качает головой, жалея о его незнании. Да и что бы они ему сказали? Что Жар-птица — чудесная сущность из древних сказаний, в гневе безграничного долголетия нависает смертоносной угрозой над южными землями? И совершенно иное чувство восхищения охватывает внутренности огнём. Во время своего обучения Дмитрий мог бесконтрольно воспламенить всё поле, раскидывающееся у дворцов, или обжечь беднягу-гриша, что окажется рядом. Делал ли он это специально или заурядно не желал развивать свой дар, Зоя бы не подпустила его ко Второй армии. Ни одно из её оскорблений или угроз не оказывали влияние на инферна. И бóльшее, чего ждали от юноши, это умение держать свой дар в узде, чтобы не пострадали окружающие. От того Дмитрий — не воин. Он образованный и благородный знатный человек, коих Равка повидала мало. Талантливый разведчик и умелый руководитель для своих людей, с которыми имеет нужду работать. Потому его уверенность в своих словах видится чем-то подлинно новым. Может, годы вдали от родной земли, взрастили в нём нечто иное. — Нам необязательно подниматься или подходить слишком близко к вершине, верно? — предлагает Мал, указывая на одну из троп. — Мы обойдём по склону.       Пока они продолжают обговаривать отклонения от утверждённого пути, что будет дозволено совершить, девушка отходит назад к Тамаре, стоящей у стены и натачивающей свои топорики с двухсторонними лезвиями. Сталь бляшек множества ремней на её поясе, бёдрах и плечах играет в свете узких окошек. Трепетное чувство окутывает тело всякий раз, когда Старкова видит близнецов в их верных одеяниях. Броня не разбойника или отшельника, но нерадивого воина. Люди Штурмхонда не носили форму, привязывающую их ко двору или одной из армий. Они денно и нощно готовы были взяться за любое дело. И удивление оказалось немалым, когда Алина увидела в тех же одеждах смешанных цветов и дивного пошива Мала и Мишу. Разумеется, им не было дозволено ехать в форме Первой армии, чтобы сверкнуть перед шуханцами прямыми знамениями вторжения. С очередным покачиванием воздушного судна советница государя оглядывается в капитанской каюте, что словно безмолвно поёт о присутствии Николая. Стол заставлен множеством резных форм и фигур из добротно обработанного дерева, а место, на котором расположилась Зоя, увенчано кожаной подстилкой для письма и длинной шкурой с необычным окрасом шерсти под ногами. Окружающие полки заставлены шкатулками, множеством бутылок с переливающимися в них тёмными жидкостями и тех склянок, что лежат иначе, храня в себе парусные кораблики, покачивающиеся на волнах. Где-то переливается статуэтка золотого орла, и покачиваются кисточки голубого полотна с вышитым равкианским гербом. За рядом окошек наблюдается в большей мере синее безоблачное небо.       Они о том никогда не говорят, но Старкова безмолвно поджимает губы, задетая чужим безразличием. Дарклинг не удостаивает их своим присутствием. И то не дарует спокойствие. Всякий день ей хочется постучаться в дверь чужой каюты и заставить его поделиться хоть толикой всей этой многогранной сотканной столетиями мудрости, но ноги извечно ведут её прочь от порога врага невольного союзника. Пусть покажет им самые пригодные тропы, поведает хоть немного… Сделает хоть что-то пригодное… «Ты могла бы прийти ко мне, Алина», — она жмурит глаза, гоня образ за спинами близких из своих мыслей. Тот извечно нависает рядом неумолимым соблазном, ответом на мучающий вопрос, желанной истиной, протянутой рукой — надеждой выбраться из бездны. Но льнущий к коже голос является бездной бóльшей. Непроглядной. Безжалостной. Живой. — Почти как охота на ведьм, только мы их спасаем, — Миша шутливо пихает Мала локтём, словно и нет в том для них ничего особенного — фронт один или другой, смерть везде сечёт с холодом и одинаковой беспощадностью. Словно они прежние породнённые сослуживцы из одного отряда. Девушка замечает, как, садясь ровнее, настораживается Зоя, и, верится, они обе беспокойно смотрят на Дмитрия, зная, что за тем последует. — Будьте добры выбирать выражения, находясь на данном корабле и служа этой стране, — легко заметить, как ладони инферна белеют от напряжения, и молвит он немногим сквозь сжатые зубы. И должнó быть, святые в извечной поганой манере не слышат её молитвы, исполненные надеждой, что никто из мужчин не будет столь глуп, чтобы продолжить этот разговор. Даже орудия в руках Тамары замирают. — Полсвета так кличет вашу природу, мой князь, — без злого умысла вступается Мал. — Это лишь.., — но его речь разумно обрывается, когда Дмитрий отнимает руки от стола, пряча те за спиной, так что не удастся определить, если он решит взяться за камешки кремня, спрятанные в рукавах. Отчего-то тянет запахом палёной древесины. — Вы поймёте, — судит молодой князь в ледяном тоне, высясь над солдатами в своей северной фигуре. И его льдисто-голубые глаза полыхают огнём непозабытых трагедий. Алина придерживает Толю за рукав, когда тот норовит сделать шаг. Попытка унять пламя колыханиями воздуха лишь его раззадорит с бóльшей силой. Дмитрий делает один утвердительный шаг, стоя между Оретцевым и его воспитанником, обращаясь не то к одному, не то к другому. — Когда отряд дрюскелей явится на ваш порог. Когда вы будете слышать крики своих родных и хруст их костей. Когда каждый день своей жизни вы будете мучимы мыслью, сколь ужасная судьба постигла двух годовалых детей, которых вы однажды качали на своих руках. И всё, что вы будете слышать с того дня, это их drüsje, drüsje, drüsje².., — и отрицательно качая голой, Старкова благодарит всех святых, когда Мал осторожно смотрит на неё. Нет нужды в полыхающих парусах, хоть и в словах Миши не было злого умысла. Пусть они все пережили свои собственные несчастья, иногда необходимо отступиться. Особенно в знании, что они спорят не со своими приятелями в воинской части. — Прошу простить, мой князь, — произносят мужчины друг за другом.

•

— Если бы каждый из этих дрожащих детей во Второй армии был способен так вступиться за свою суть, гриши бы не чувствовали себя изгоями даже в Равке, — молвит Назяленская с полюбившегося ей места в каюте. Она редко с охотой терпит присутствие Дмитрий. Но, думается, нрав инферна ей понятен, пусть и не близок. — Мы были такими детьми, Зоя, — разъясняет Алина, лёжа с прикрытыми глазами на козетке под рядком окошек. — Ни больше, ни меньше. И остаёмся ими. «Разве не все мы — суть одного?» — думает Старкова словами тех, кого звали мудрецами и философами. Юные. Брошенные. Потерянные. Что сейчас есть Вторая армия? Нужда. Необходимость сражаться за Равку. Её единство и неприкосновенность. Но что есть гриши? Понимаю ли они теперь, за что борются? Всякая борьба умирает без идеи. Так писалось в книге Малахии? Ту пришлось оставить во дворце. Без глубинной нити, без самого сердца всё перестаёт иметь смысл. Румянцев описывал теорию стратегии паутиной, искусным кружевом или кроной дерева. Тем, где всё взаимосвязано между собой и с каждым потерянным звеном на его месте достраиваются новые. Тем, что постоянно ветвится и приобретает новое — более совершенное значение. Но у всего того есть начало — росток, узел или нить, способная распустить на составляющие самое мудрёное творение. И сотканы те чудеса из самых заурядных частиц. Иногда Алине кажется, что автор книги о военной теории был ужасным идеалистом. Ни одна из его идей не терпит исключений. Всякая ошибка не становится роковой, а неудача обращается в выгоду, будто сама суть привычных вещей играет союзницу вместе с очередной нуждой стратега. И то были слова мудреца. Но разве Старкова не знавала ранее схожие идеи? Безумца, считавшего, что он может разобрать мир на детали, разложенные на своём верстаке. Малахия Румянцев говорил о войне. Илья Морозов судил о Малой науке. И отличало их ничтожно мало. Девушка могла бы представить, как все те смутные идеи сливаются в одном человеке, образуя нечто иное. Она знала его имя. А он знал её, разделив между ними таинство о прекрасной мечте. Дарклинг желал, чтобы разделившие с ними природу люди был равкианцами, а не просто гришами. — Но мы держались вместе и победили! — и почему ныне от этого слова и мнимого превосходства кривятся губы? — Чем малочисленнее наши отряды, тем заметнее их влияние теряется при активных атаках. Скоро фьердцанцы на границах будут хвастать тем, что у них трофейных кафтанов больше, чем у нас гришей! — резче прочего говорит Зоя. Алина зарекалась никогда не гадать, что стоит за гневом шквальной. Но разве она могла не разделять их общие трагедии? Назяленская желала возродить их миссии по восстановлению Второй армии и поиску грише. Она хотела присутствовать у северных границ или на Золотом болоте и готовить свои отряды. Но разве ей могло бы то дозволено? Дарклинг был их первостепенной заботой, и нет иного человека, кому то можно доверить. — Никто в Равке не станет верить в северное милосердие! Ещё две зимы назад их армия почти подошла к Уленску, а сейчас они отвели войска к границам. Будь он проклят всеми святыми, Дарклинг бы уже ударил по их значимым положениям в западных лесах, пока они стягивают силы. — Разве наши разведчики не говорят о том, что нападение невероятно в ближайшие месяцы? — Старкова садится на своей козетке, разминая тонкие запястья. Мебель скрипит. И пусть они подбираются всё ближе к югу, девушка сомневается, что пред сосредоточенным ликом шквальной не лежит очередной переписанный план отражения нападения. — Но сейчас лето, — Зоя откидывает звенящий предмет в сторону. Она сменила кафтан. Тот, что предстаёт взору, впечатляет оттенком воинственности и протеста. Массивные пуговицы на рукавах и воротнике и тонкие линии у запáха выглядят угрожающе. Взгляд шквальной тяжёлый. — Лучшее время для ведения войны. И если они не утруждают себя нуждой выжечь наши земли… — Значит, они затевают что-то более существенное, — договаривает Алина.       Фьерда. Шухан. Дрюскели. Хергуды. Юрда-парем — угроза чужого нездорового господства. Недостаток оружия на мировом рынке. Демон. Беспокойные настроения среди равкианского народа. Девушка хмыкает от странного знания, что культ беззвёздного святого давно лишь отдалённо является одной из царапающих за живое проблем. Паломники сол-спасительницы голосили о своей мессии, звенели в колокольчики и читали хором проповеди нараспев. Но верующие в иное спасение словно скользят по этой проклятой земле молчаливыми тенями. Их видят редко. И они никогда не устраивают представления. Чем больше проходит времени с возвращения Дарклинга, тем меньше их становится на улицах. Думается, так лучше. Поддержка разжалованного тёмного генерала в народе им ни к чему. Пусть и верующие спасли его. Даже мёртвым их господин сумел ими воспользоваться. Всё упомянутое путает мысли единственным напоминанием, почему им столь необходим этот шаткий союз. Пусть и Дарклинг, вероятно, предаст их быстрее, чем шуханцы с повязанными руками. Иногда Старкова спрашивает себя, был ли мир вокруг столь ужасен и безнадёжен, когда она была юна? Или Тенистый каньон и чужая жажда власти развивались по воздуху столь величественными кровавыми флагами, что Алина не желала видеть окружающего? Порой ей кажется, всё это — намного больше и мудрёнее, чем ей дано понять. — С гражданской войной мы утратили гришей среди знати, — качает головой Зоя. С той же потерей, с которой Женя оплакивала Румянцевых, шквальная скорбела по герцогам Мезле. — Дмитрия недостаточно, чтобы ослабить давление на нас среди чиновников и поддержать Николая. — Он что-то придумает, — сетует советница их царя, вздыхая. — У нас есть Золотое болото и… — Если только керчийские торгаши не прознают о Лазлайоне раньше, — перебивает не со зла Назяленская. — Мир и так зарится на слухи о наших кораблях. Мы не можем потерять и это. Николаю придётся применить всё очарование, чтобы получить своё золото и людское смирение. — Не сомневаюсь, без оков супружеского долга, это вновь вернётся в черёд его дневной рутины, — покидая каюту, посмеивается Алина. Женя бы и близнецы её ныне поддержали, одна Зоя будет воротить нос в недовольстве, будто не они все стоят ближе и видят больше.

•

      Перелёт выдаётся на редкость тяжёлым. Несмотря на противоречивость данного утверждения, казалось, словно на корабле нечем дышать. Иногда, видится, пусть экипажу и отряду шквальных неведомо, кого они везут, они словно чувствуют присутствие несчастья за своими спинами. Это плотная тревога топит — несёт ко дну с той же силой, что и переживания за жизни близких и волнение о близящейся участи. Несмотря на свой маленький для карт размер, долина Двух столбов славится своими степями и сполна сухой почвой, потому найти подходящую местность для высадки выдаётся трудной задачей. Пригодным оказалось лишь озеро в десяти верстах от череды равкианских деревень вдоль границы. Пред тем кропотливо проверив седельные сумки, Старкова забирается на лошадь. Сводя животное с корабля, она отходит дальше от берега к подлеску, чтобы не толпится у мостика. Мал и Миша прижимающимся строем следуют за ней, в тревожной привычке постоянно оглядываясь по сторонам, словно в любое мгновение на них могут напасть. Возможно, правда и есть такова. Алина расстёгивает свой плащ у шеи, закрепляя тот на ремешках плеч и оставляя ниспадать негласной мантией, укрывающей её спину. Она несколько мгновений перебирает пальцами ткань скрывавшегося под верхними одеждами синего мундира, пошитого из ткани гришей и похожего на многие из тех, что носит Николай. Зоя настаивала на том, чтобы она надела кафтан. Но Старкова знала, что не сможет. Вновь почувствует себя обманщицей, пусть она бы и была счастлива вновь нырнуть в форму, бессердечно у неё отобранную. Заслышав топот копыт и уловив сбоку мановения рук солдат, девушка чуть тянет за поводья, разворачиваясь к мужчинам. — Почему, мавка³ его утопи, он не меняется, — до скрипа кожи сжимая повод, с глубокой злостью и тревогой в голосе выговаривает Мал сквозь зубы. — Такова их природа, — безотрадно пожимает плечами Алина. Непосильный удел. Её удел, будь всё иначе. Пока светлый жеребец Адриана вольно гарцует в отдалении, лошадь Дарклинга ступает неспешно в важной манере. И пыхтит столь звучно, что, кажется, начнёт недовольно бить копытом в следующее мгновение. В своём тёмном величии заклинатель точно разрезает тёплый свет окружающего, пока с чёрными переливами его плаща поигрывает ветер. Старкова выводит свою лошадь вперёд, когда мужчины тянутся за винтовками. Собственный голос звучит чужим — почти шипящим. — Уходи. — Столько возни, Алина, — выражение лица Дарклинга режет своим удовлетворением. — Чтобы умереть в другой войне. — Не зови её так! — выплёвывает Мал.       Слышится, даже его конь норовит отойти дальше, когда монстр поднимает на них свой беспощадный взгляд. Но смотрит не то с искрой подчёркнутого превосходства, не то с неясным упоением. Адриан выглядывает из-за его спины, никак не обозначая своё присутствие. Лишь смотрит куда-то за плечо девушки, должнó быть, изучая негласных врагов. Может, виной тому неприязнь Оретцева, но иногда Старкова забывает, что присвоенная проклятая фамилия принадлежит не ей, а отдалённо относится к её другу. Пусть и нет того, в чём они были бы схожи. Никто не мог бы поведать Дарклингу о подлинной сути третьего усилителя. Сколь ему было трудно сложить картину воедино после событий в каньоне? — Если умереть за Равку — значит умереть, сражаясь против вас, я лучше умру… — Миша! — одёргивает юношу Алина, оборачиваясь назад. Что толку от её усилий, если они сами ищут смерти? — Да что ты вообще знаешь о смерти? — неожиданно спрашивает у солдата Адриан в знакомой манере. Багра глупости своей неумелой ученицы подчёркивает с тем же рвением. — Ваш? — интересуется Дарклинг с противным укалывающим вниманием. — Мой, — ведёт головой Старкова, сжимая поводья сильнее, — и биться буду как за родного. «Ну же… Скажи», — она немногим возвышает подбородок, готовая к удару. Давно верующая, что ему хватит своего бездушия и всей жестокости, чтобы вознести этот карательный клинок над её спиной. Пусть унизит, надругается над сокровенным таинством. Но довольство Дарклинга к её удивлению заволакивает лишь колким холодом взгляда, словно он может слышать её мысленные мольбы. Если царева советница не растеряла способности его уколоть, может, не столь губительно её бессилие? Адриан, обиженно нахмурив взгляд, неожиданно разворачивает жеребца, пуская рысью навстречу князю Румянцеву. — Боюсь, у нас разные представления о том, как ты способна сражаться за свою кровь, Алина, — звучит не то ударом хлыста, не то свистом секиры. Подтверждением, что нет в её жалких попытках хоть частицы толку. Старкова упрямо сжимает зубы, наблюдая за чужой удаляющейся спиной в знании, что Дарклингу всегда всё было известно.

•

      Лошадей пускают галопом лишь в раскинувшейся на многие вёрсты вперёд степи. Вечер обозначает своё наступление закатным солнцем, окрашивающим небо в розовые и оранжевые цвета. Среди полевого простора раздаётся ритмичный топот копыт. В скором шаге весь строй разбрёлся по сторонам, чтобы никто не столкнулся друг с другом. Несмотря на прохладу уходящего дня, плащ пришлось снять от того, сколь неудобным он оказался в сопротивлении властвующему ветру. Теперь в стихающем свете солнца витиеватые вышивки поигрывают отблесками золочёных нитей. Никто не говорит, словно оковы висящего в воздухе нагнетающего чувства сомкнулись на запястьях каждого из них. Алина не считает часы езды, но непривыкшую спину тянет болью, а ушибленные ягодицы изнывают от столь немилого её телу занятия. Пусть она давно увереннее сидит в седле, отношения с ездой верхом остаются в прежней мере скверными. Норовя держать осанку правильно, девушка ведёт головой по сторонам. По левую сторону строй замыкает Дарклинг, скачущий образом подлинного лесного демона, подпитываемого самóй силой земли под копытами лошадей. Их со Старковой разделяет лишь Адриан, нередко забавляющийся со своим жеребцом, словно они два близких существа, что понимают друг друга безмолвно. По правую сторону к ней чаще прочего жмётся Миша, жалующий её общество больше, чем сопровождение князя Румянцева. После Мал, близнецы, Егор и Зоя, чьё лишь властвующее величие чёрных волос и синих одежд виднеется издалека. Кожа скрипит в хватке ладоней всякий раз, когда Алина задумывается над словами Дарклинга и вновь горестно качает головой в ворохе мыслей. Сколь наивной дурой она была, веря, что он не ведает? И почему воротит нос от сладостной возможности поведать все те истины её друзьям? Глубокой ненависти набирается до сих пор сполна, вторая величием не то размерам Неморя, не то всей Равки. И столь же велико её сердце, однажды осмелившееся думать, что для него не было всё потеряно.       Может, над её разумом властвует скука, но, немногим расслабляясь в седле, девушка выводит свою лошадь вперёд и оглядывается, проверяя, пропустит ли её Адриан. Жеребец мальчика противится, когда всадник уводит его в сторону, и они меняются местами под отголоски идущего чередой по строю недовольства. Миша, видится, почти толкает боком своего князя, отчего слышится забавляющий строй злых слов. Легко заметить, как губы Дарклинга приподнимаются в улыбке, пусть и внимания он не выказывает. Лишь, наигранно порицая, качает головой, когда Старкова ведёт лошадь столь близко, что ему приходится взять много левее, почти прижавшись к линии низких деревьев. Вороная кобыла недовольно фырчит и сильнее ударяет копытами о землю, когда всадник наклоняется, на скаку поглаживая её шею. И выглядит то так, будто заклинатель что-то заговорщицки шепчет на ухо манерному животному. Он оказывается под боком столь скоро, что Алина не сразу успевает заметить, и, страшась, что её лошадь взбрыкнёт, резко уводит ту в сторону, едва не толкая Адриана, что сопровождается звучными ругательствами Миши. По ушам ударяет неестественным хлопком, когда, довольно посмеиваясь, девушка ловит неясный взгляд Дарклинга. Лошади поочерёдно ржут от очередного звука. — Госпожа Назяленская страшно недовольна вашим поведением! — разъясняет Дмитрий так, чтобы среди гула ветра советница государя его услышала. Придётся ночью в извинениях отдать их лошадям кусочки сахара и покаяться за свой неподобающий нрав. Едва ли Дарклинг придёт раскланиваться.       Старкова не разбирает дальнейшие слова князя, когда он зазывает Адриана отойти от них подальше. Алина с трудом замечает, что юноша по правую руку не собирается пропускать мальчика. И лишь имя Миши, одёрнутое в суровом голосе князя Румянцева, указывает ей на следующее. Солдат Первой армии, должнó быть, подвёл свою лошадь сзади, когда Адриан вышел вперёд, чтобы его обойти. Маленький гриш неожиданно почти ложится в седле и мгновение кажется, что заклинатель потянет за поводья и толкнёт Мишу, но лошадь юноши, воспротивившись от близости, спотыкается на бегу раньше. Девушка вскрикивает, когда животное, чьё ржание в то мгновение звучит визгом, падает вместе со своим всадником на землю, устланную лишь высокой травой. — Жить буду, — храбрится Миша, когда, развернув лошадь и почти спрыгнув из седла на ходу, Старкова подбегает к нему, присаживаясь рядом. Ссадины почти неразличимы за чёрными и зелёными полосами, что оставили трава и грязь. Лишь некоторые части его формы разорвало. — Вывих — не более, — заключает Толя, подоспевший сразу за Малом и осматривающий плечо юноши, пока тот кривится от боли. — Вы все хуже малых детей! — ругается Зоя, подошедшая с Егором последней. Раньше, чем целитель успевает предложить помощь, Толя уже вправляет плечо Мише, так что Алина вздрагивает от хрустящего звука. — Повезло, что лошадь не пострадала, иначе я бы оставила тебя посреди степи, солдат. — И как только голову не разбил, — гадает Тамара, стоя за своим братом со сложенными на груди руками. — А ты что молчишь, мальчишка? — Алина ведёт взгляд за Назяленской, по-прежнему придерживая Мишу за другое плечо, и подмечает, что Дарклинг и Адриан даже не слезли с лошадей. Один нечто в ленивой манере рассматривает, смотря вдаль, а другой поглаживает своего жеребца между ушей, что-то шепча. — Я ничего не делал, — говорит мальчик кратко, стоя впереди. — Почему мы спрашиваем ребёнка, госпожа Назяленская? — в спокойном тоне интересуется Дмитрий, стоя в строгой осанке и походя не то на судью, не то на палача. — Адриан был подозван мной. И если виденье сего мира мне не изменяет, я правильно зрю, солдат, что ты тому препятствовал и пытался, что называют, «подрезать»? — Разве не очевидно, что… — А я желаю услышать не ваш ответ, рядовой Думкин, — Алина легко замечает, сколь сильно Мал сжимает челюсти, не заслышав интереса к своим словами. Девушка слегка сжимает руку юноши в предупреждении. Зоя за него не вступилась бы, даже имей на то желание. И даже солги Старкова в желании оправдать своего воспитанника, от того не будет толку, потому что подчиняются они своему князю. — Каюсь, ваша светлость, — на выдохе проговаривает Миша, всё ещё сидя на вытоптанной траве. — Больше не повторится. — Уж постарайтесь, — Дмитрий одним отточенным движением вновь садится в седло. — Иначе я оставлю вас в одной из приграничных деревень без воззрения на возможную помощь. Благими намерениями… — Можно смерти сыскать, — договаривает Дарклинг в нечитаемом взгляде кварцевых глаз. Вступился бы он за сына, будь тот действительно виноват? Алина не желает гадать, как и разбирать все те настроения. — И этого тоже. Не стоит проверять, что святые преподнесут вам за очередные дурные затеи, — заключает Зоя, что звучно разворачивается в нужде вернуться к своему коню. — Прекрати это, Миша, — велит советница их государя юноше на ухо, когда следом даже Оретцев напоминает ему, что они здесь собрались не во имя их общих междоусобиц. — Будь осторожнее.       Пред тем, как подняться на ноги, и дожидаясь утешительного заключения Толи, Старкова по-матерински в надежде на то, что напутствие будет услышано непоседливым мальчишкой, целует Мишу в лоб. Приходится отряхнуть одежды от пыли и травы прежде, чем двинуться к своей лошади. Стоит Алине возвысить взгляд, она подмечает, что Адриан не ушёл за князем Румянцевы и своим отцом, он стоял здесь всё прошедшее время. Девушка вопросительно склоняет голову, не понимая чувств на его безрадостном детском лице. Но мальчик лишь безмолвно разворачивает своего жеребца, пуская следом за старшими.       В следующие часы едут, к удивлению, свободнее, невзирая на то, что роскошные просторы серых полей сменяются дорогами. Торговые разъезженные пути в это время пустуют. Впереди предстают земли, оставленные качающими торгашами. Солнце постепенно оставляет их, уступая место властвующей в ночи луне. Посматривая на спину Дарклинга и скача в паре с Дмитрием, Старкова смакует всякую минуту покоя. Из-за размытой земли, полнящейся ямами и колеями, приходится пустить лошадей рысью. — Ты совсем не имеешь никакого страха пред ним, — в наигранном подозрении выговаривает Алина своему князю, не уставая рассекать взглядом профиль аристократичного лица.       Его кожа совсем не загорела во время пребывания на южной земле и среди жителей приграничных территорий фьерданское обличье будет излишне легко заметить. Внушительная фигура кажется во всём этом дворянском лоске чужой, хоть и инферн её не сторонится. Девушка горько вздыхает, подмечая простоту его кафтана. Сейчас предмет нужды всех солдат Второй армии не назовёшь роскошью. Они всегда находят даже самые скудные материалы, но былого величия предметам одежды и естества гришей уже не придашь. — Пред сожжённым узурпатором? — Видится, ты спокойнее прочих относишься к тому, что по земле расхаживает не слывущий доброй славой мертвец, — пожимает плечами Старкова. — Дарклинг — не самое страшное, что я видел в жизни, — в своей размеренной аристократичной манере молвит Дмитрий. Тело пробирает холодом, отчего остаётся лишь качнуть головой. Верно. Алина повидала достаточно монстров и ужасов. И кровь во всех одинаково яркая, тёплая, густая… Они все в ней по колено стоят, а кто-то и вовсе искупался с головой. — Все чего-то страшатся, — в противоречии продолжает князь, обходя на своём коне очередную выбоину в дорожной глади. — Даже сам Дарклинг. Я многое о нём слышал и долгое время верил, что родись я раньше, вы сами знаете, на чьей стороне я бы сражался, — девушка едва ли вызывающе ведёт носом выше. Сколь громкие слова. И в той же мере откровенные. В доверии, что не осудит. — Я предпочитаю разумно относиться к могущественным людям. Если бы Дарклинг желал, чтобы я был мёртв, моё тело бы уже давно сожгли на погребальном костре. А вы, госпожа Морозова? — обращается он к ней со всем лоском придворного гóвора. — Почему не страшитесь? Время гражданской войны вас не затронуло? — Не имею нужды раздавать ему подобные почести, — и противоположно лёгкости её ответных мыслей все внутренности тяжелеют. Потому что Алина ужасается от мысли о всяком шаге заклинателя, что может оказаться непредвиденным. И сколь много слов понадобилось бы, чтобы объяснить Дмитрию, что для неё нет никакого таинства во внутреннем равкианском противостоянии минувших лет? Та, кто её начала и окончила. Та, что, высвободив непомерную силу, вонзила полный ненависти кинжал в сердце вечности, гордо идущей впереди. Дышащей. Живущей ныне, будто не милы все попытки спасения этому миру. Но князь Румянцев всего упомянутого не ведает. Для него заклинательница солнца — святая спасительница, горела вместе с Дарклингом, словно смерть их на своей стороне свести желала. Софию Морозову в простом народе знают как ту, что нежданным благословением протянула руку своему царю в нужное время. — Я была совсем юной, когда смута заволокла наши земли, — рассказывает девушка, смотря вперёд. — Простая сиротка. Крестьянка. Может, чуть образованнее городских беспризорников. Казалось, нет большего ужаса, чем то время. Но ныне я занимаю должность при руке нашего царя, а Равка увядает быстрее, чем мы можем помыслить. Может, Дарклинг взаправду не худший из моих кошмаров. — Благодарю за откровение, — она не сомневается, что Дмитрий учтиво слушал всякое её слово, идя рядом. Но взгляд прикован к спине, что словно становится прямее. Будто даже на столь приличном расстоянии он может её слышать. Стоит тогда выбирать слова суровее. Перейдя на другую сторону дороги, Старкова подхватывает нужное мгновение, пристраиваясь в неспешном шаге рядом со своим князем. — По приезде ты мог бы доверить мне прочесть писание об истории рода Румянцевых и посмотреть портретный сборник? — Желаете узнать больше об Адриане Румянцевой? — нежданно улыбается Дмитрий. — А ты бы мог посчитать это совпадением? — это имя не встречается в Равке. Алина может предположить, что схожими кличут своих детей на Блуждающем острове или на архипелаге Костяной тропы. — Я не считаю это таковым, — бóльшей неожиданностью произносит мужчина. И непохоже на себя застенчиво улыбается, думая о чём-то своём. — Жаль, батюшке с матушкой не посчастливилось узнать. Я отдал родовые книги на хранение в царский архив, — девушка хмурит брови. Мальчишкой Дмитрий всюду носил за собой эти собрания и берёг многое под своими подушками, проверяя полноту содержимого несколько раз в день. Может, ныне лишь перерос свои страхи, и нечему тут удивляться. — Полагаю, вам выдадут их в любой угодный час. И у вас есть моё личное дозволение. — Благодарю за доверие, — Старкова признательно склоняет голову. Если они благополучно покинут Шухан и вернуться в столицу, она в первую же свободную минуту возьмётся за эти книги. И иной вопрос посещает мысли. — В твоё отсутствие многое изменилось, не правда ли, ваша светлость? — Алина разъясняет почти сразу, не дивясь непониманию в чужих ледяных очах. — Свыкся со своим титулом. Расхаживаешь и раздаёшь веления. И не кривишься, когда к тебе обращаются, — она не удивляется следующему, пусть и странно видеть, сколь Румянцев тяжело сглатывает в отрешённом выражении лица. Мягкость её слов соответствует тому, сколь сильно, ей виделось, в прошлом Дмитрий ненавидел свой титул. Он считал, что тот принадлежит его отцу и старшему брату. Но и отказываться не пожелал. А ныне нечто изменилось. — Человеку свойственно привыкать к власти. — Она очаровывает, — соглашается Старкова, пусть и не до конца верит в чужое оправдание. Ведает об упомянутом не понаслышке. Чувствует весь тот яд безграничной силы, растекающейся по венам. Помнит, с каким трепетом властвовала над своенравным солнцем, что ей одной принадлежит. И слегка встряхивает головой в нужде избавиться от этого вожделеющего чувства.

•

      Несмотря на происшествие, они видят огни деревень и высящиеся фигуры домов, как и задумано, в ранней ночи, идя строем по темноте. Николай рассчитывает, что это лучшая возможность для них пройти равкианскую часть границы незамеченными и заночевать уже, взойдя на десяток вёрст в горы. Сердце трепетно замирает, когда, двигаясь под ритмичный топот и до боли щуря глаза, Алина видит впереди отличительное знамение близящихся мест. Когда они приближаются к двум бесформенным очертаниям, Дарклинг неожиданно уходит из строя в бок, уводя за собой сына с дороги. Должнó быть, утомление властвует над ними, потому что даже Зоя не утруждает себя бестолковыми разговорами, идя с близнецами и Егором дальше, пока советница государя с князем останавливаются, а солдаты, обернувшись, возвращаются к ним. Девушка, осматриваясь вокруг, подводит лошадь к краю дороги, когда Адриан с отцом останавливаются напротив двух столбов. — Что её разрушило? — едва слышно спрашивает мальчик. Старкова вспоминает высящуюся белокаменную арку за спиной Святого Ильи в цепях. Застал ли её величие Дарклинг? — Время.       О большем не говорят. Близ деревень слышатся праздничные пения, треск кострищ и перебор голосов, так что Алина улыбается, когда они проходят мимо, укрытые милостью теней и спрятанные за капюшонами своих плащей. Уличные гуляния, народные песни и хороводы, частицы которых им удаётся рассмотреть, видятся утешительной гаванью. Потому что Равка сломлена, изранена, но не мертва, и дух этого народа — то, что не поддаётся точному оружию фьерданцев и ножам шуханских учёных. Горы предстают их взору многим ранее, но близящиеся неприступные вершины вселяют тревогу, когда они начинают подъём. Путь не будет быстрым. Говорят, Сикурзой славится своим нравом, не допускающим чужих и слабых к своим склонам. Что ж, девушка надеется, равкианская земля наделит их хоть малым благословением на предстоящие испытания.       Грядущие дни рисуются монотонными. Почти невзрачными, несмотря на окружающие красоты. Местность на юге иная. Деревья причудливые — высокие и редкие, а кора их окрашена в грязный красный — почти ржавый цвет. Кустарники и мхи противоположно тому густые и плотные, нарисованы природой самыми яркими цветами, и укрывают каменистую землю негласным покровом точно подшёрсток древнего сказочного животного из детских сказок.       Заснеженные, несмотря на лето, вершины удаётся рассмотреть лишь утром после первой ночи. Нейтральная территория. Вернее её нарекают опасной. Горы нависают в своём величии смертоносными сверкающими на солнце пиками. Неприступные для солдатских застав и смотровых башен. В нынешнее время среди вытянутых лужаек и речушек здесь безопасно. Долго ли это продлится? Не будь войны, здесь бы пасся скот и строились домишки. Поднимаясь выше, странники всё сильнее будут смещаться на восток к священным горам, окружённым слухами и россказнями о мистических существах и историями о древних шуханских подвигах. Равкианцы туда не ступают, и южный народ не пересекает границу в тех местах. Лишь кости смельчаков, вид которых предстаёт в сознании, покоятся у Цера-Хуо, остерегаемого грозным и величественным созданием. И пусть воспоминания об огнепадах и горящих озёрах отзываются трепетом, Алина не желает вновь испытывать милость Жар-птицы.       Ночи предстают и того паче… Обличённые. Живые. Норовящие напасть, словно сама суть мира чувствует, что их властелин расхаживает рядом. Девушка сторонится всякой дрожащей тени, ползущей по земле и угрожающей принять чудовищный облик. Вечерами они с Зоей ходят к прогретым летним солнцем озёрам. А днём всё выше поднимаются в горы. Адриан вне дороги проводит время со своими угольками и карманным альбомом или сидит с Егором среди лошадей, принося им еду и питьё, расчёсывая и заплетая гривы. От того пару раз Старкова невольно тянется ладонью к гриве своей кобылы, что цветом напоминает топлёное молоко. Кончики пальцев проваливаются сквозь множество причудливых косичек. Верхом мальчик непривычно улыбчиво держится подле Дмитрия, разучивая с ним шуханский язык. Старкова дивится тому, сколь легко они находят общий язык и оба сторонятся близнецов, пусть и к презрению Тамары оба говорят на редкость славно. Толю сопровождает их на пути своим поющим чтением поэзии, и Алина не срамится посмеиваться всякий раз, когда Зоя велит им всем заткнуться. Видится, это единственное, что безотказно разнимает Мала и Мишу, которые превращают в беспорядок очередное происшествие в дороге.

•

      Девушка лениво и сонно моргает, рассматривая небо, окрасившееся в грязные синеватые оттенки. Рассвет вступает в силу, стирая россыпь звёзд над головой. В отсутствии дождей и удушающей духоте лежат под открытым небом. Старкова не спит и оставляет тщетные попытки заснуть ранним утром. Ей неспокойно. И тревога эта чужая… Тягучая. Сгущающая кровь. Дарклинг выглядит неозабоченным — почти скучающим, будто всё это для него летняя прогулка за город. Они с сыном исчезают на часы до того, как лагерь просыпается, и уходят поздними вечерами после приготовления ночлега, пока солдаты за костром плетут догадки, чем они занимаются. Зоя говорит, что разжалованный генерал даже на самую суровую бойню ходил с холодным нравом, но разве не это первый знак того, что им стоит быть осторожнее? Никогда не угадаешь, чем обернётся безмятежный лик ночи. То ли по голове погладит, то ли всех своих тварей с поводков спустит…       Осторожно расстёгивая ремешки дорожного покрывала, Алина поднимается на ноги, расправляя свалявшиеся одежды. Волосы, выбившиеся из причёски, падают на лицо. Она носит тугие косы, заплетённые впервые ещё Женей. Окружённая запахом костра, девушка осматривает лагерь. Усмешка сечёт тишину, когда она качает головой. Даже спящая в столь тяжёлом путешествии Зоя выглядит прекрасно со своей гладкостью кожи и яркими красками лика. Близнецы спят без покрывал. Тамара с руками на своих топорах. А Толя обнимает, думается, один из своих южных клинков. Храп и сопение слышатся привычными. Дозорных не ставят. Есть ли смысл, если в эти места даже самые смелые дикие животные не захаживают?       На полянах под склоном земля острая от камней — суровая. Разворачиваясь, Старкова вздрагивает от хруста под ногами, мгновенно замирая. Дарклинг всё ещё спит. Она проснулась раньше него. Несбыточное зрелище, пусть и видит лишь спину. Ступая, как учил Мал, с пятки, Алина шагает ближе. Почти грациозная лань. Кто-нибудь поднимется ото сна и спугнёт. Она всю дорогу дивиться месту, которое выбирают отец с сыном. Они спят отдельно — подле лошадей, и лишь оказываясь рядом, бесшумно ступая по траве, девушка понимает причину, когда одно из животных поднимает ото сна голову, подёргивая ушами. Животные почувствуют опасность раньше. И им, видится, древность доверяет больше. Выдыхает зачарованно, когда лошадь не решается выдать её — бесстыдницы, присутствие. Похолодев всем телом, стоя совсем рядом, Старкова не решается сделать более шага. Сколь же человеком выглядит он во сне. Лицо Дарклинга в неясной привычке гладко выбрито, и даже палящее дневное солнце не смогло испортить его фарфоровый оттенок кожи. Лишь губы Дарклинга сложены плотно, напоминая о том, какую глупость она делает. То ли от утренней прохлады, то ли от неведомых чувств по ногам проходит дрожь. Адриана с трудом удаётся заметить. Он спит, прижавшись спиной к груди отца, и поверх плаща укрыт тяжёлой рукой родителя. Нос мальчика безмятежно подёргивается во сне, а его рот чуть приоткрыт. Алина нервно перебирает пальцами запылившиеся штаны и тянется одной рукой за спину. Сколь легко было бы убить Дарклинга сейчас? Пролить на эту землю его отравленную кровь и окропить теми же каплями его наследника. Ладонь ложится на холодную мудрёную рукоять орудия, припрятанного у поясницы. Она прикусывает дрожащую губу, не ведясь на обманчивую картину пред собой. Разве может монстр улыбаться во сне? Даже в частице отдыха довольствоваться её жалкими рывками? И улыбка та множится воспоминанием о его первом переливе смеха, услышанного ещё тогда у озера много лет назад и облачающего обман. Пусть смеётся, пороча все её попытки. Старкова крепче берётся за сталь, храбрясь и мысленно крича, что способна. Пусть и однажды уже не смогла, ругая себя за то всякий день. Сколь многого бы не случилось, преуспей она во второй раз, пока Еретик был бессилен и закован в цепи? Спала бы Равка спокойна? Спала бы сама Алина спокойно? До отвращения к себе приходится напомнить, что не было там покоя. Ни в иссякающей тьме каньона с телом Дарклинга на руках, ни в Керамзине за руку с Малом под перезвон детских голосов, ни в бессилии. Холод кинжала отрезвляет своим покалыванием. Точно дозволением. Чего она желает? Рука тянется к открытому лику чудовища, к его словно нарисованным изящным кистям рук, которые есть нужда схватить в расплате за то, как хватали её. К нему открытому и уязвимому тянет нещадно. Не то в желании отмщения, не то в розыске чужих тайн, не то в собственной неясной нужде. Осточертело. Противно. Старковой бы плеваться от самой себя.       В тревожном шаге смотря под ноги, она обходит лошадей, направляясь под свод деревьев, пропускающих её к скалистому обрыву. Сегодня — под конец второй недели странствий, они должны перейти на южную сторону хребта. Слушая переливы ветра, Алина недовольно поджимает губы. Пусть и природные красоты раскидываются впереди, родные земли отсюда уже невидно. Горы обнимают их с обеих сторон. Слегка обернувшись, она поднимает взгляд к тянущейся к облакам заснеженной вершине Цера-Хуо. Их святые не удостоили её — неумёху, своей милостью. Удостоит ли спасённая ею Равка подобной честью? Девушка не замечает, что птицы не поют, когда уходит к ближайшему ручейку умыться.

•

      Отзавтракав среди друзей и собрав седельные сумки, она отправляется прогуляться к западу по склону от места их ночлега. Мал велит ей не расхаживать одной, но кто мог бы быть здесь угрозой? Худшая спит среди них. Треск деревьев и каменный хруст становится слышимее с каждым шагом. И Старкова не до конца осознаёт, как далеко ушла, не потрудившись обозначить способность вернуться. Подлинная глупость. Со временем к грохоту примешиваются тихие нити голосов. Видится бестолковым затаиться за стволом дерева, но что ей остаётся? Здесь открывается лучший обзор на ту часть кряжа, что уходит ещё дальше на восток, опоясывая Равку. Множество скалистых и усыпанных зеленью и водопадами вершин строятся друг за другом. Чем Дарклинг и Адриан здесь занимаются? Алина осторожно выглядывает из-за дерева, удивлённо склоняя голову. Мальчик топчется на одном месте без своего кафтана — в одной лишь закрытой рубашке, что не заправлена в брюки, а его обычно собранные в хвост волосы вьются вокруг лица, словно он только сейчас отошёл от сна. Возможно, так и есть. Дарклинг, стоя к ней спиной, выглядит донельзя собранным и, видится, его осанка меняется, когда девушка присматривается. На паре деревьев вокруг оставлены глубокие засечки, словно по стволам ударили топором. — Пробуй, — велит мужчина. Адриан складывает руки перед собой, отчего она затаивает дыхание, осязая кончиками пальцев это чувство. Но никакого раската грома за тем не следует, дерево скрипит, когда маленький гриш вскидывает ладонь рассекающим движением. Надо же… Щепки разлетаются в стороны, а на стволе остаётся лишь видный рубец, отчего мальчик в детской манере злостно вскрикивает, топая ногой. — Вернись, — лишь слегка наклоняясь и держа ребёнка за рукав, Дарклинг подтаскивает его обратно, когда Адриан делает пару шагов в сторону. — Почему этого недостаточно? — Что толку от твоей пустой злости? — вопрошает Дарклинг. Мальчик на него взгляд не поднимает, надув щёки до красноты. — Обманчивая эмоция, лишающая контроля. — Но ты и твоя матушка… — И что ты нашёл общего между болью, страхом, горем и нелепой злобой? — отец одёргивает его, когда юный заклинатель почти смотрит в сторону Алины, топча сапогом траву. Он лишь отмалчивается, пожимая плечами. Дарклинг берёт его за ближнюю — левую руку. — Техника нарушается, когда выносишь тело вперёд. Ты должен опираться не на собственный вес, — словно прижимая ребёнка за плечо к земле, он ведёт его рукой из-за спины вперёд. Под их пальцами собирается дорожка теней. Мужчина полностью склоняется — настолько его сын мал. — А на силу. Думается, ткань одежд трещит в руке Дарклинга. Он одним лёгким движением поднимает сына в неприятной на вид манере — за шкирку, когда Адриан в раздумьях почти садится на землю. — Попробуем ещё раз? — в жалобном тоне просит мальчишка, словно это могло бы иметь над его отцом хоть малую власть. Уязвив собственную гордость, Старкова осознаёт, что никогда толково не разучивала разрез. И сделала тот произвольно под весом ошейника из рогов оленя Морозова. — Мы попробовали. Не получилось, — говорит Дарклинг словами, не терпящими исключений. — И ты займёшься вновь, когда мы вернёмся в Равку.       Довольно кивая, мальчик оббегает вокруг отца, беря уже его левую ладонь, словно это служит негласным мостиком между их силой. Алина присматривается. Мужчина поигрывает кончиками пальцев свободной руки, когда вокруг раздаётся раскат беспрерывного грома, от которого хочется прикрыть уши. Дарклинг неожиданно разворачивается к обрыву, вскидывая одним лёгким движением ладонь вперёд. Хруста и располовиненных деревьев за тем не следует. Проходят многие секунды прежде, чем девушка вновь слышит нарастающий характерный грохот и поднимает взгляд на хребет впереди. Снег сходит с вершин гор грязным месивом вместе с каменной грудой. Дарклинг срезал вершины трёх видных гор одни взмахом руки. Стоит чаще себе напоминать о том, кем был сотворён Тенистый каньон. Через разрушительные звуки обвалов Старкова не сразу различает отголоски чужих криков в отдалении. Но следуя за теми безошибочно, заклинатели оборачивается, когда звучит ещё один не то вой, не то стон — совсем нечеловеческий. Мужчина порицательно качает головой, ловя её — негодной девчонки, взгляд. И смотрит в небо, подтверждением худшего. Не стараясь разбирать дорогу, Алина бросается обратно.       Местность теряет обличье, пока она бежит к лагерю, обнаруживая, что он опустел, а лошади столпились у деревьев подлеска, куда, видимо, отошли друзья. Девушка выбегает на поляну, где все в сбитом дыхании расселись, прижавшись к столбам деревьев. Горло дерёт болью — столь часто она дышит, когда Мал кричит ей пригнуться. Оступаясь, она лишь поднимает голову к небу, заслышав очередной властвующий над ушами крик, что больше походит на громогласное пение. Тень мелькает над головой, но вслед за тем не удаётся воспротивиться силе толкающей её в бок и тянущей к земле за плечо. Адриан, столь же нагло откинутый, падает совсем рядом — почти под неё. Мальчик что… лишь недовольно ворчит? — Да как ты посмел.., — тянется вопросить Старкова, когда Дарклинг, подтягивая сына ближе, ложится почти следом, оглядываясь назад себя. Но выходит лишь прикрыть голову руками, когда нечто пролетает над ними, заслоняя само солнце. — Видят святые, я её пристрелю! — храбрится Мал где-то рядом. — Только попробуй, Думкин, — возражает Зоя, — и я пристрелю тебя, если выдашь наше положение заплутавшим шуханцам! — Что это.., — слышится вопрос князя Румянцева, но тот обрывается низким криком, которому вторит и нечеловеческий. Алина мгновенно поднимается на ноги, стоит зазвучать щелчкам орудий. Адриан обнимает своего отца сзади, держась за полы кафтана, и с блестящими глазами рассматривает представшее существо. — Дмитрий, — начинает девушка осторожно, — не шевелись, — но она отчётливо видит, что независимо от её слов, мужчина не может, прижатый к земле лапами хранительницы этой горы. Одна из птичьих ног лежит на его груди и не позволяет вдохнуть. — Будем разбрасываться князьями, генерал? — вопрошает Мал у Зои, стоя на противоположной стороне поляны и держа винтовку в боевой готовности. — Не стреляй! — велит Тамара, они с Толей стоят по двум сторонам трагедии со вскинутыми руками. И если используют свою силу, то, думается, существо никак на то не реагирует, не поддаваясь мастерству корпориалов.       Птица, видится, вновь взмахивает крыльями. Поток ветра разносится столь сильный, что, ойкнув, Алина вновь валится на землю. Слышатся ругательства и стук метала о дерево, когда она замечает, что винтовки солдат выбило из их рук словно невесомые детские игрушки. Жар-птица поёт, отчего голову кружит неясным наваждением. Девушка помнит, как о том писалось. Песнь чудо-существа может усыпить целую армию. И когда бойцы слышат её, они прекращают огонь, отбрасывают оружие и мирно сдаются во вражеские руки. Если то — не последнее, что солдаты слышат в своей жизни. Но на чьей стороне сражается предмет сказок и чужих чаяний? Выглядывая из-за дерева, Зоя норовит, думается, ударить по созданию неменьшим потоком ветра, но замечает, что советница её государя с ребёнком под боком стоит прямо за угрозой. Шквальная столкнёт ту прямо на них. Близнецы держатся за ближайшими деревьями. Жар-птица вновь взмахивает крыльями, со стороны Дмитрия что-то хрустит, когда Старкова замечает, что он с трудом поднимает предплечье, через хрип норовя высечь искру. — Не надо.., — слова звучат шёпотом. Алина осознаёт, что вновь стоит на коленях после властного хлопка. Как им всем дóлжно. Жар-птица — это Равка. И того она требует. Чтобы они пали пред ней ниц. Идея велеть всем перестать бороться видится дурной. — Пташко⁴.       Вздрагивая, девушка оборачивает на Дарклинга, стоящего непоколебимо. Он в запомнившейся манере держит сына за плечо, пока тот бесстрашно и зачарованно рассматривает предмет чуда и ужаса. Она не сразу замечает незнакомое выражение на лице мужчины. Что это было? Благоговение? Восхищение? Старкова не различает этот невиданный ранее блеск в глазах. Голос мужчины в дивном слове звучит иначе. Мелодичнее. Алина осторожно встаёт.       Отпуская инферна и разворачиваясь одним вспархивающим движением, Жар-птица смотрит на них и, буйно похлопывая крыльями, распевает свою опьяняющую песнь громче, отчего хочется зажмуриться. Она столь же великá, сколь и в их первую встречу. Величественна как верхушка неприступнейшей из гор. И ярка как солнце в самый ясный день. Её белые перья сияют холодным светом, от которого слезятся глаза, а взмах крыла и длинный роскошный хвост горят золотым пламенем. Её массивный клюв щёлкает пару раз, и очередной вопль эхом расходится по долине, когда Жар-птица одаривает их взглядом блестящих глаз. Длинные острые когти сверкают среди тёмной зелени, пока Дмитрий осторожно отползает назад. — Памьятуешь мнъе⁴, — вновь произносит Дарклинг. Язык слышится похожим на равкианский и совершенно чужим одновременно. Старкова беспокойно осматривается, замечая, как Мал спешно крадётся по кромке поляны. — Думкин, святых ради, стой на месте! — приказывает ему Зоя. — София, отойди оттуда! — велит мужчина, вслед зачем Жар-птица распахивает своё внушительное крыло, сбивая его с ног, отчего Оретцев налетает на стволы дальних деревьев. — Сколь харáктерное существо, — играючи приговаривает Дмитрий откуда-то из леса. Крепкая рука хватает за плечо и тугую ткань мундира, когда девушка бросается к Малу. — Отчего же бежать, госпожа Морозова? — Дарклинг нависает неожиданно совсем рядом в смутно настроении. — Разве она угрожает разорвать вас? — сквозит ледяными оттенками вместе с удушающим пением. — Поотрывать головы всем вашим безвольным друзьям? — спрашивает он ясным мелодичным голосом, будто говорит о блюде, поданном на завтрак. И тогда Алина понимает. — Остановитесь, — проговаривает она, смотря сквозь всё неестественное сияние Жар-птицы и ища среди деревьев своих близких. И провозглашает громче, будто может им приказывать. — Все остановитесь! — Чего удумала? — интересуется Назяленская, и, слышится, голос её не полнится бесконечным терпением. Это не ново. Не стой чудаковатая в настроениях подруга негласным препятствием, и не будь то существо иной природы, шквальная не была бы столь милостива. — Просто доверьтесь, — велит Старкова, находя взглядом Мишу, садящегося от её слов с винтовкой в обнимку. И не сразу осознаёт, что Адриан остаётся стоять с ней рядом, протягивая руку, спрятанную в ткани длинного рукава. И улыбается мальчик столь очаровательно, словно желает показать ей одну из многих прекрасных на свете глупостей.       Дарклинг почти вальяжно ступает в сторону от них, когда чудо-птица провожает его взглядом золотых глаз, точно выжидая и проверяя, осмелится ли он повернуться к ней спиной. И когда она вновь взмахивает крыльями, мужчина недвижимо остаётся стоять на месте, не дозволяя себе закрывать глаза. Что в этом было? Равка требует от своих детей особую непонятную для них силу. И как Николай всегда отзывался о ней? Он уважал её за то, что страна не велась на его очарование и бесконечный черёд идей. Она не страшилась остепенить его лисий нрав и уколоть. И Ланцов уважает её за это. Дарклинг любил Равку, пусть и чувства эти были столь же черны, сколь вся его суть. Алина знает, что любил. С той же россыпью переливающихся звёзд в глазах, с которой он сейчас умиротворённо рассматривает сказочное существо. И она не принимала его чувства. Остепеняя очередные безумства и страсть к владению бóльшему. Равке нет дела, стоишь ли ты на коленях. Она требует не бестолкового поклонения. Равка спрашивает со своих детей уважение. Понимание. И другого подхода не терпит. — Ужъ сеткáлисме се⁴, — Жар-птица неожиданно замолкает, поднимая голову к небу. Взгляд её обретает иные оттенки, становится мудрее, будто существо действительно понимает обращённые к нему слова. — Что это за язык? — спрашивает в дрожащем голосе Миша. — Полагаю, язык наших предков, — недовольно ворчит Тамара, пусть и читается в её настроении нечто восхищённое. — Староравкианский, — смело предполагает Толя вместе с ними.       Чудо-птица угрожающе щёлкает клювом и вспахивает лапами землю, когда Дарклинг делает шаг, в улыбке растягивая губы. И столь же легко кланяется в полной мере. Скольким царям он клялся в верности с той же окровавленной рукой на сердце? Сколько смиренных слов нарушил? Кто-то присвистывает. За прошедшие месяцы Еретик не выразил никому и малейшего почтения, Адриан не звал Николая царём. И то, с какой лёгкостью заклинатель склоняет голову… Алина хмыкает. Дарклинг сидел пред ней — бессильной девицей, на коленях. Правда, Жар-птица не станет тягаться с ней в весе оказанного внимания. Нет силы прикрыть в удивлении рот, когда, пропев вновь и сложив горящие крылья, чудесное существо почтительно кланяется, отчего перья на её шее переливаются серебром и голубоватым небесным оттенком. Мал неожиданно и в той же мере бесшумно подходит сзади, беря её запястье и чуть норовя подтянуть к себе. Почему все считают, что имеют право её таскать как слепого котёнка? Мужчина шепчет «идём». Адриан на него даже не смотрит, заворожённый ожившим предметом сказок. И пусть Старкова не решается сделать и шага, стоя твёрдо, ни одну из рук не отпускает. Хочется спросить у Мала, столь же ли прекрасна чудо-птица для него, или он видит её иначе? Не отводя взгляд, мальчик тянет её за рукав, вынуждая присесть. — Она разумна, — рассказывает он почти неслышно, словно боясь спугнуть. — И ей известно, кто перед ней. Что Дарклинг столь же древен. Они похожи.       Алина присматривается. Заклинатель подходит ближе и ступает вокруг с тем, как Жар-птица крутит головой, осматривая его и нависая во всём своём величии. И мужчина не страшится задрать голову, чтобы взглянуть ей в глаза. На что это похоже? На встречу давних знакомых… Может, друзей. Спросить… Ей велели спросить, почему он перестал искать третий усилитель. Была ли причина в этом? Дарклинг всегда знал, где обитает живое чудо. И не обманывался тем, что может сыскать здесь великую силу. — Знáла сь мъего праотце⁴, — он до боли знакомыми движениями снимает перчатку с ладони, открыто протягивая руку. И когда к ней прижимается кончик клюва, что способен ту руку с лёгкостью по локоть откусить, девушка нащупывает частицы правды в словах ребёнка. Еретика кличут страшнейшим из чудовищ, ходивших по земле. Но разве не они двое — осколки вечности, мал и велик — похожи в своей сути? Жестоки и разумны. Груда костей у подножья чужой скалы отзывается напоминанием. Что гнев и кара Жар-птицы столь же смертоносна и беспощадна. Знает ли она, какой силой ей однажды нарекли быть наделённой, сложись всё иначе? Смогла бы Алина её убить в собственной погоне за великим даром, способным остановить всепоглощающую тьму? Ладонь Мала на запястье сжимается крепче, когда разворачиваясь к ним, Дарклинг произносит почти безмятежно — точно шепчет на ухо другу очередную присказку. — Подивей се⁴, — обращая к ним с Адрианом взгляд горящих глаз и по-человечески склоняя важную голову набок, чудо-птица вновь вскидывает свои золотые крылья (одно из тех пролетает прямо над заклинателем), распевая новую песнь, что звучит радостнее в своих неестественных звуках. Существо качает головой — точно в одобрении. Старкова не разбирает, что Дарклинг шепчет обществу Жар-птицы, рассматривая её в следующее мгновение. — Мы можем оставить тебя с ней, если вы так хорошо ладите! — приговаривает Зоя. — Расточительство, — сетует Еретик безразлично, отходя в сторону, словно в безмолвной договорённости.       Алина не упускает тот тяжёлый взгляд, которым её одаривает хранительница этих мест. И видится совершенно отчётливо, что она её — не отступившуюся, но павшую девчонку, помнит. Хотела бы девушка понимать язык древности. Не тот, что можно услышать. А то таинство, что скрыто в этих нечеловеческих очах. Услышала бы она от самой сути Равки благодарность, умей та говорить? Они обе спасали эти неблагодарные земли. И обе проживали воистину смутную жизнь, утеряв свои предназначения. И когда Жар-птица взмывает в небо, святая видит за её веером хвоста лишь принадлежащее ей одной солнце.

•

      Природа Шухана инакова. Старковой довелось её повидать лишь из окна скоро мчащей кареты, когда они с Николаем и делегацией равкианских послов путешествовали в южные земли с предложениями о различных договорённостях. Пытливому взору предстают тонкие высящиеся к небу скалы, укрытые ярко-зелёными пушистыми покровами. Летай Жар-птица над этими местами, камни выглядели бы для неё иглами, что оберегают земли. Столь похожими на те, что использует их народ. И пусть они спускаются по горным склонам — влажность воздуха оседает великой тяжестью в лёгких в той мере, что Мал и Миша нередко переводят дыхание в коротких остановках. Со временем скалы уступают череде разбросанных в покатой долине мчащих рек и водоёмов неестественно голубого цвета, что разбросаны меж горными вершинами. У одного из подобных озёр они остановились для того, чтобы дать отдых лошадям.       Рассматривая своё отражение, рябящее на водной глади, и перебирая в одной из ладоней коробóчки с красящими веществами, Алина безвольно тянется пальцами к волосам, худыми прядями распавшимся по плечам. Дмитрий должен разведывать местность, но окажись он вдруг сзади, что бы советница его государя сказала? Сочинила бы очередную нелепицу. Багра, видится, считает, что её неумёха-ученица в них особенно хороша. Хоть какая-то отрада… Волосы начали терять свой яркий привлекательный цвет ещё неделю назад, а ныне и вовсе выделяются белыми кусками и грязно-рыжими пятнами. Рассматривая незатейливые приспособления Жени, Старкова вздыхает. Почему-то, когда над её внешним видом заведует портниха, это кажется легче. И пока она — дурная девчонка, бежала в прошлом, это давалось проще. Страшилась в то время не за свою жизнь, как же… Может, поэтому Алина до сих пор так и не прикоснулась к краске. Или потому что возвращающаяся белизна волос делает её лик строже. Она ведёт внешней стороной ладони по лицу, веря, что румянец и полнота щёк сойдёт как неосторожно сделанный художником мазок. В прошлом дорога в множестве повозок и деревенских телег давалась тяжелее. Девушка вздрагивает, когда меж лопаток ложится тяжёлая ладонь, и осекается в словах, обернувшись. Она так и не научилась слышать его осторожные шаги следопыта. — Прости, — оправдывается спешно, качая головой. Мал присаживается рядом, протягивая ей руку. — Давай помогу. — Я не желаю этого, — хмыкая, Старкова поднимает шкатулки перед собой, рассматривая их бока, словно в надежде, что с другой стороны они будут выглядеть иначе. Мужчина кротко смеётся, словно даже вода пред ликом не является их союзником. — Годы определённо не учат меня понимать, чего ты хочешь, так ведь ты сказала однажды? — Оретцев криво улыбается словно в плохо позабытой обиде. — В одно время мы желали одного. — Мы ныне понимаем с тобой покой по-разному, Мал. Я бы назвала его словом «мир». А мира без борьбы не бывает. — Знаешь, ты могла бы сказать мне, — Алина ловит сожалеющий взгляд родных голубых глаз. Беззлобный. Возможно, даже раскаивающийся. — Я бы помог тебе как своей подруге, девушке, в худой день — жене, что не могла меня видеть. Я бы стоял с тобой рука об руку. Но даже по возвращении из дворца ты молчала. А потом выбрала уйти. — Я не нуждалась ни в чьей помощи, — девушка бессильно и горько вскидывает руки. Если бы хоть кто-то ведал, во что они всякий раз тычут её мордой как нагадившего котёнка… В чём упрекают. Может, она и правда не заслуживает слов благодарности, но разве её жалкие попытки не заслуживают признания? Были бы дети в безопасности, останься она? — Я хотела, чтобы вы спали спокойно. — Иногда я смотрю на тебя, — мужчина убирает её распущенные волосы за ухо в какой-то совершенно ребяческой манере. — И думаю о том, кого вижу перед собой. И знаешь, что самое страшное? — он не стал дожидаться её ответа. — Кем бы ты ни была и какое бы имя не носила, я бы боролся за тебя. Я больше не усилитель. Даже не столь одарённый следопыт, — Старкова знает, что эти слова даются ему особенно тяжело. — Но я бы с голыми руками пошёл против наших врагов, против Дарклинга и всех его тварей…       Печально улыбаясь и рассматривая их отражения в воде, Старкова смущённо кусает губы, тронутая этими словами. Может, сторонясь от одного обличья к другому, она и правда растеряла собственную суть, но Мал остаётся собой. Алина, решившаяся с ним под руку на самые худшие участи в Тенистом каньоне, поверила бы ему. Но София, отрёкшаяся от жизни, о которой они мечтали, видит в этих прекрасных словах иное. «Я тебя не слышу». Потому что она не желает, чтобы кто-либо из них вставал под когти и клыки. Чтобы хоть один ещё из-за неё — обманщицы святой, умер или страдал. И те слова для окружающих неслышимы, непонятны. Далеки. — Я найду тебя где угодно. И пойду за тобой, куда бы эта тропа меня не привела. — Боюсь, там, куда я собираюсь, непроглядная тьма бушует.       Мысленно пробирая кончиками пальцев несуществующие тени, Старкова улыбается. Им из этой бездны с Дарклингом не выбраться. Стоит разрубить землю надвое, чтобы пасть много глубже, где им двоим есть место. Она откладывает в сторону шкатулки с красками и, разделив волосы надвое, накручивает те венком вокруг головы, собирая в петлю у шеи. И достаёт из кармана дорожных брюк платок из ткани цвета свежевзбитого сливочного масла. Столь похожего оттенком на безмятежный свет солнца. — Я помогу, — Мал вновь протягивает руку. И покрывает голову девушки тканью.

•

      Сутки сменяются другими, когда они проходят скалистую местность, входя под власть причудливых деревьев с их плоскими кронами, похожими на искусные зонтики, и ярких цветов, играющих самыми разными оттенками красного. Они ступили на территорию Шухана. Кем Алина только не побывала… Святой, спасительницей, советницей, предательницей, погибелью на головы близких… Участницей вторжения в ту страны, чья королевская семья скорбит о смерти своей дочери. — Нам необходимо отойти левее, — заключает Дмитрий, вернувшись ранним утром с разведывательного обхода. — В нескольких верстах на запад от нас находятся широкие тропы. Земля просохла, но следы свежие. Их много. Идут в обе стороны. — Это правда. Предположительно два-три десятка всадников, вероятно, столько же с ними шли пешим ходом, — подтверждает Тамара. Они с Толей вернулись особенно встревоженные, пусть и уверенные — готовые к бою. — Что шуханцы здесь забыли? — интересуется Зоя, хмуря брови. — Это не народ Шу, — князь Румянцев сморит в сторону, с минуту о чём-то раздумывая. — Для них приграничные земли запретны. Ступить к скалам простому человеку равносильно жестокой расправе. Сейчас мы стоим на священной земле — владениях их монахов. Они нарекают эти деревья, — он расслабленной ладонью указывает вокруг себя на широкие стволы неестественного буро-красного цвета. — sìo kára. — Намоленные, — переводит Тамара. — Заговорённые, — девушка оборачивается на Дарклинга, вальяжно сидящего на камне и норовящего утащить в ловушку своего внимания. И когда никто, кроме Старковой, не смотрит, он наигранно крутит головой в насмешливом укоре, обращённом к бестолковым детям. Грешник. Понятие порока. Он знает больше, видит шире и чего не говорит? Может, они неправильно не спрашивают. — Даже будь это отряд их разведки, они не пойдут этими дорогами, — заканчивает мысль Дмитрий. — И будут более осторожны в оставленных знаках. — Фьерданцы? — предлагает Миша. — Всегда спешат к возможности уничтожить нас как можно скорее? — соглашается Мал. — Они не пойдут сюда во времена Великой скорби, — отсекает Зоя. — Им известно, что королева Маки этого не потерпит. И керчийцы тоже не будут столь глупы. — Есть люди, которых не заботят скорбь и чужое горе, — Назяленская невольно смотрит Алине за спину, не страшась чужого взгляда. Они обе знакомы с этой не имеющей границ бесчеловечностью. Думается, и меньшего бесчувствия будет достаточно, чтобы наведаться в южное государство. — Пойдём левее, — заключает Зоя безотказно. — Кто бы то ни был, у нас нет задачи растрачивать на то драгоценные ресурсы.       Девушка особенно долго задерживается у всякого расписанного деревянного моста с низкими перилами и нескрипящими дощечками, что увенчаны идущими друг за другом арками, похожими на один из шуханских символов письменности. Чем ближе они походят к предположительным лабораториям, тем большее количество троп выложено каменными рядками. В другое время они идут мимо опустевшего поселения, что даже в безлюдности завораживает своей красотой. Стены домов венчают покатые дугообразные крыши со вздёрнутыми к небу уголками.       Однажды, после дипломатической миссии в Шухане сидя в приёмном зале с Эри, Старкова желала поведать ей чувство близкое всякому человеку в Равке. Потому что Алина была наслышана об уникальной южной архитектуре. Об иной вере и совершенно непохожей на другие культуре. Природе столь своенравной и прекрасной, что та не видится настоящей. Шуханцы ею гордились, вознося всякое дерево и каждый храм на своей земле. Почему тогда равкианские соседи считают, что имеют право покушаться на то, что им не принадлежит? На жизни, на которые ни северный, ни южный народ не имеют никакого права. Правила, устои, традиции, территории, языки… И сколь бы сами жители этой страны не сетовали на собственную участь, они укрывают Равку своими телами — жизнями. Потому что она кровоточит и непохожа на саму себя от ран. Но не желает мириться с чужими непозволительными покушениями. Равно как и её народ борется до последнего солдата, способного противостоять чужой воле.       В пяти верстах от тройки храмов, они оставляют лошадей на пригодной поляне, окружённого строем деревьев, что укрывают их своими шапками. Невольно оглядываясь вокруг, Старкова замечает, что к остальным запахам примешивается маслянистый аромат хвои и острый травяной оттенок, словно некто перетёр в руках лекарство. Несвойственные этой местности понятия. Проговаривая схемы подхода и нападения, Зоя нервно поглядывает на Адриана, но тот, сидя на поваленном стволе, лишь покачивает ногами, словно раздумывая, чем ему необходимо заняться в их отсутствие. И пусть глупостью будет верить, что Назяленская озабочена его сохранностью, ясно, что она не желает видеть ребёнка там, где будут летать ножи и свистеть пули. Перед отправлением Алина оставляет свой плащ в седле лошади и похлопывает по бедру, удостоверяясь, что кинжал и меч находятся при ней. Она не должна сражаться. Они с Егором будут держаться позади, чтобы помочь в необходимый момент. Стрельба могла бы дать ей преимущество, но таковое оружие излишне тяжело для её рук и управляться с ним девушка так и не научилась. Пахнет порохом. Звучит звон патронов и позвякивание бляшек ремней. Сталь скользит в ножны. Старкова замечает, что близнецы надели нарукавники, чтобы их татуировки не стали приметным знаком для врагов. — Ты хотя бы сделай вид, что тебя это заботит! — чеканит Зоя, бросая взгляд на Дарклинга, что стоит прислонившись к дереву с необременённо сложенными на груди руками. — Я здесь не для того, чтобы играть вам спектакли. — Почему они не поставят свои смотровые башни перед храмами у путей, чтобы предвидеть подобные напасти? — спрашивает Алина Дмитрия, ступая за его широкой спиной и перебирая руками ткань своего мундира. — Они не осмеливаются на мысль, что кто-то будет заинтересован в нападении на не представляющие материальной ценности места для отшельников и их молитв. Шуханцы свято верят, что мы на это не решимся, зная, какая истина стоит за их проповедями. — Вы это чувствуете? — морща нос, вопрошает Зоя. Пахнет гарью. Они все поднимают взор к небу, скрытому за плотной листвой. Пожара нет без дыма вокруг. Но когда тянет нотами костра, значит, огонь лишь разгорается. Как бы им всем в том не вспыхнуть… — Что мы там увидим? — в неподдельном интересе спрашивает Миша, пока шагает рядом с винтовкой в боевом положении. — В лабораториях.       Алина тяжело сглатывает. Ей вéдомо, что вопрос об этом подстёгивает Зою больше прочего. Они все им задавались. Ужасы не столь весомы, когда о них слагают сказки. Но есть ли смысл судить о том, чего не видел своими глазами? Ответ близнецов короток и почти синхронен. «Плоды больных задумок». Когда Мал, Дарклинг и Миша уходят разведать обстановку, девушка не позволяет себе присесть. Голосов в отдалении неслышно. Лишь треск веток вокруг, шум ветра, что походит в характере на народ этой земли. Настроение скомканное. Сердце бьётся неритмично — непохоже на себя, словно в предвкушении. Время течёт и в следующий час тишину нарушает ритмичный звук бега, отчего Назяленская непонятливо переглядывается с князем Румянцевым и советницей своего царя. — Ты что голову растерял, чтобы шуметь подобным образом?! — спрашивает Зоя с Миши, когда тот, часто дыша, выбегает из-за деревьев с убранным за спину оружием. — Идёмте, — юноша указывает за спину. — Вы захотите на это взглянуть, — он нехотя осекается в словах, поднимая взгляд на Егора, жмущегося за спины остальным. — Дарклинг считает, что есть смысл отправить его обратно в лагерь, в целителе не будет нужды.

•

— Сколь досадное действо, — молвит Дарклинг, когда спешно шагая через лес, они выходят на облагороженный простор.       Гарью пахнет сильнее. Воздух плотный и тяжёлый, смешанный с острыми нотами спирта и неведомых ей лекарств. Пахнет порохом и сталью, что режут пространство надвое, вырывая прекрасный храм народа Шу из мирского покоя. Деревья не шелестят. Пахнет кровью, что разлита повсюду. Прикрывая рот ладонью, Старкова кривится от приступа тошноты и жмурит глаза, что слезятся от резкого аромата. За самим храмом виднеется обрыв с шумящим потоком воды и каменный мост, но она поднимает взгляд к непохожему на остальные строению. Шуханский храм похож на местные домики, составленные друг на друга. Только вздёрнутые уголки крыш, что сужаются с каждым рядком выше, видятся острее. А окна предстают узкими — почти незаметными, словно южный народ может тревожить солнечный свет. Колонны здания выкрашены в красный и зелёный цвета — увенчаны фигурами соколов. А дерево храма предстаёт тёмным… Нетронутым. Пропитанным чем-то иным, нежели краской. — Какое несчастье здесь сталось? — спрашивает Дмитрий в тяжёлом приглушённом тоне, пока Алина рассматривает прихрамовые территории.       Повсюду идут дорожки, выложенные камнями, а земля плотная — утоптанная, несмотря на влагу. И вся залита кровью. Взгляд перебегает от одной шуханской женщины к другой, что лежат неподалёку друг от друга с перерезанными шеями. Их здесь разбросано вокруг сполна. На упомянутых несчастливицах виднеются блестящие халаты цвета дерева. Мужчины же, спины которых неестественно изогнулись, одеты в боевые одеяния. — Смотрите, — рукоятью своего пистоля Толя указывает правее, за чем девушка отмечает блеск металла среди аккуратно выстриженной травы. Крыло Хергуда с поломанными острыми перьями лежит неподалёку от его хозяина, лицо которого искривлено в нечеловеческом выражении. И отвечая на вопрос князя Румянцева, Зоя на редкость тиха. — Нас опередили.

pov Адриан

      Он ступал за ними всё это время. И лишь подойдя к окраине леса, сторонится правее, надеясь не ошибиться в указанном пути. Так велели. И в чём нужда бездельничать, если отец считает, что здесь в это время нет опасности? Мальчик ступает от дерева к дереву, стараясь не упускать мелькающие сбоку дорожки, и уже почти не слышит голосов старших. Станут ли они проверять все три храма, стоящие у бурного течения, или ограничатся одной картиной разрухи и кары? Ему нарекли идти к последнему и не засматриваться на местную чуднýю природу, что так и манит своими яркими красками и живостью. Иногда из земли вырастают светлые камни, по которым ребёнок ведёт пальцами в бессмысленной игре. И тихо смеётся, когда несколько впервые увиденных птиц разлетаются над его головой. Но лишь заслышав хруст ветвей и скрежет подошв Адриан понимает, что не он побеспокоил их умиротворённые часы жизни. Чувствует присутствие гришей раньше, чем мог бы кто-либо другой. Он не успевает обернуться или хотя бы вскинуть руки, когда кто-то налетает на него сзади, хватая с непомерной для дитя силой. Мальчик глотает воздух, не успевая вскрикнуть. Зажатый в чужой руке он падет с незнакомцем на землю прижатый к его груди. Рот накрывает тяжёлая ладонь. Порываясь воззвать к силе, заклинатель отмечает, что его крохотное сердце бьётся неестественно спокойно, а тело слабеет. Корпориал. — Тише, парень, — низко шепчет мужчина. Манера почти добрая — успокаивающая. Говорит на равкианском. Адриан узнаёт его голос, переставая сопротивляться, будто его попытки чего-то стоили. Он зовёт этого мужчину другом отца, пусть и несомненно Дарклинг подобных слов не подберёт. Не сочтёт верным. — Свои.       Часто дыша, мальчик валится на колени рядом, когда его отпускают. Подумать только, что его способны держать одной рукой! Сердцебит треплет его по волосам в каком-то несвойственном тому и неуклюжем жесте, когда ребёнок поднимает на него взгляд. Крючки тёмных волос падают на угрюмое бронзовое лицо мужчины. — Прости, что напугал, — он лёгким движением поднимает Адриана за руку, ставя на ноги и в какой-то отцовской заботе отряхивает чёрный кафтан заклинателя, кладя руку на плечо и оголяя красные, расшитые тем же чёрным рукава своего кафтана. Маленький гриш лишь обиженно дует щёки, сколь бы он не был рад видеть сердцебита. Тот не любит извиняться. И расклинивания тоже не терпит. Адриан за эту выходку тех потребует сполна. Корпориал чуть сжимает его плечо. — Рад тебя видеть, маленький господин. — И я счастлив.       Мальчик оглядывается назад, находя взглядом сулийскую юную девушку, важно прислонившуюся к стволу дерева и выделяющуюся синим цветом кафтана шквальных. Её смуглая кожа сверкает от пота на южном солнце. Ещё один бородатый мужчина в угольной форме опричников улыбается неподалёку и машет ему рукой. Кефты этих гришей иные, пусть и скрыты за тёмными грязными тканями плащей. Одежды утяжелены разнородными вышивками и рисунками по линии нижнего края. А золотые и чёрные нити сплетаются в диски на их рукавах. Воротники сверкают металлом застёжек. Они словно вышли из сказки. — А ты не слишком стар для подобных выходок, медведь? — тихо подначивает опричник корпориала. Сердцебит, стоящий рядом с ребёнком, лишь бросает на него угрожающий взгляд. — Что вы здесь делаете? — интересуется маленький гриш. — На виселицу желают, — поясняет в спокойном тоне шквальная, не меняясь в своём положении. — Мы отпустили остальных и должны были остаться, чтобы встретиться с вами. Держи, — мужчина, стоявший в отдалении, подходит ближе и протягивает из-за спины конверт, который Адриан сразу прячет под кафтан. — Мы оставили в дальнем здании многие записи и отчёты. Ты знаешь, где оно находится? — мальчик кивает. — Там нет ничего ужасающего, но обстановка не из приятных. Будь осторожен, дитя. — С кем Дарклинг прибыл? — чуть тише спрашивает сердцебит, что придерживает его за плечо. — Кроме Зои и Румянцева. — С ними целитель, солдаты Первой армии, близнецы Батар… — Служители святой Алины? — интересуется сулийка. — Они. И госпожа София Морозова здесь, — разъясняет мальчик. Старшие гриши в сомнении переглядываются. — Её описывают как девушку, которая даже перо держит с трудом, — в неверии отрицает опричник, что передал ему письмо. — И разве ей не дóлжно сейчас под руку со своим царём принимать соболезнования? — Она сильнее, чем кажется. — И с каких пор Ланцов отсылает от себя личную стражу и доверенное лицо? — Адриан не слушает те раздумья, лишь тянет за рукав сердцебита, что стоит рядом. — Как скоро вы вернётесь в Равку? — он знает, что у них нет летающих кораблей, чтобы перемещаться в удобное время, пусть и имеются иные скрытые от пытливых глаз короткие тропы. — Три недели. Ты уже будешь дремать на подушках Малого дворца. — И вы будете, — вредничает в доброй манере мальчик. — Он обещал. «И я обещаю», — хочется утвердить следом, пусть и у него пока нет столько необходимых сил и знаний. Это их всех дом. Для заклинателя, для корпориала, для его маленькой сказочной с её светлыми кудрями дочери, для солдат Второй армии вокруг, для всех изувеченных гришей. Для всякого — смелого и трусливого, из них. — Я передам всем тёплые слова от твоего имени, — в верной манере хмуро, сердцебит в последний раз вновь взъерошивает его волосы, указывая идти дальше к храму, когда в отдалении слышится приглушённый топот. И когда один из старших театрально интересуется, кто соизволил почтить их своим присутствием, один из мужчин отвечает кратко, но не презренно. «Цепной зверь нашего господина».

•

      Выбежав на ближайшую тропу, Адриан подступает к одному из местных строений, чей шпиль крыши высится над лесом. Он старается не смотреть по сторонам. Ему нет нужды это видеть и занимать голову кровавыми картинами, сколь бы много их вокруг не было. Врата одного из храмов, расщеплённые на дощечки, валяются повсюду, словно те выбило с нечеловеческой силой. Пусть стены этих негласных домов и тонки, но нависают вокруг они с немалой тяжестью. Ступая по освещённым дневным светом коридорам, юный гриш не рассматривает убранство, сколько бы желания в том не было. Множественные комнаты походят друг на друга. Думается, это здание предназначалось для служителей. В печали поджимая губы, Адриан понимает, что он рад. Что у них больше нет тёплой крыши над головой. Что они все погибли без достигнутой цели. Что даже их извращённые воины не защитили своих мастеров. Он чувствует всю эту чужую боль в этих стенах. Страдания, которые принадлежат таким же, как он. Может, над ним властвуют иные чувства, но вместе с тем грудь затапливает незнакомой истерической грустью. Чувствами живыми и плещущимися.       Все бумаги, исполненные множеством знаков шуханской письменности, приходится нести в руках. Придерживаясь за деревянную опору в центре чужого крова, Адриан поднимает взор к лестницам, чувствуя слабые отголоски чужой силы. Он взбегает по череде узких лесенок прежде, чем находит в одном из залов вытянутые ряды причудливых шкафов с резными раздвижными дверцами. Он почти падает назад себя, когда сдвигая очередную дощечку, шуханская девочка шипит на него, бросаясь в него разнородными предметами. — A-tai! Ta lí yoé sesh!⁵– и лишь тогда она прекращает, продолжая сидеть в одном из шкафов и звучно дрожать. — Ta ni n’yoe long?⁵ — её бесцветные глаза блестят в тени от слёз, а тонкий голос похрипывает. И когда, отрицательно качая головой, мальчик протягивает ей ладонь, она выбирается из шкафчика сама, обнимая себя руками и походя на потерянного зверька.       Адриан лишь сейчас замечает, насколько она мала. Может, и вовсе младше него. Её чёрные волосы спутались в колтуны, а белые одежды испачканы грязью и красно-коричневыми каплями. Шуханцы считают, что белый цвет обладает особой магией, обличающей все пороки и грехи. Неудивительно, что они одевают в него гришей. Девочка не отвечает на его вопрос, но босая ступает хвостиком, пока заклинатель быстро спускается по лесенкам, проводя её к выходу и замечая, сколь опасливо она оглядывается по сторонам. Шуханка, неуклюже налетая на его спину, от слабости падает назад себя, садясь на голую землю, когда князь Румянцев выходит из леса. — Где ты её нашёл? — интересуется он, оглядываясь по сторонам и подходя спешным шагом, когда Адриан помогает девочке подняться. Она по-детски злобно смотрит на них обоих, не понимая язык. Выслушивая монолог ребёнка и посматривая на бумаги в его руках, Дмитрий неожиданно поджимает губы и потирает запястья. — Это нехорошо. Она видела, что здесь произошло. — Мы ведь не оставим её здесь? — князь Румянцев лишь присаживается на одно колено, осторожно осматривая девочку, которая деревенеет в его руках. — Нет, но постарайся уговорить их, чтобы она ехала или с тобой, или с Егором. Будем надеяться, что она не сболтнёт ничего лишнего. И, возможно, наших друзей даже не накажут за подобную оплошность. Мне столь сильно не повезёт. — Но ты ничего не сделал.., — Дмитрий снова дёргано оборачивается назад себя и несильно похлопывает Адриана по плечу. — Мне лестно это слышать, мой маленький господин, но я не бестолковый, чтобы не понимать. Так или иначе меня посчитают предателем. Кто-то должен быть виноват. Это легко.

pov Алина

      Держа ладонь на рукояти кинжала и плотно сжимая зубы, девушка в отвращении ступает через очередную бледную руку, свешенную по ступенькам. Этих женщин с жестокостью и ужасом, что застряли в глазах, здесь сполна. Они одеты в иные тёмно-зелёные традиционные халаты, чьи линии прошиты красным. Цвет здоровья, жизни… И цвет крови. Кто-то оказал людям царя в полном значении трогательную услугу, освободив от марания рук. Какое страшное великодушие. Не стараясь считать количество тел, Старкова с трудом отмечает, что нет никого, кроме служителей и солдат. Что бы здесь не произошло, чужое нападение оказалось нежданным и продуманным. Алина уговаривает себя не рассуждать о следующем, но вопрос не уходит из мыслей. Достанься всё то кровопролитие им, осталась бы она в стороне? Девушка ступает в очередной просторный зал, узкое окно которого чем-то выжжено. Она давится от неестественного запаха не в первый раз и заставляет себя смотреть. Шуханцы донельзя аккуратны и чистоплотны. Но их низкие столы независимо от того усыпаны багровыми пятнами впитавшейся крови. И кровь эта не принадлежит солдатам, врагам или преступникам. Старкова садится перед вытянутым столом на колени, как сделала в каждом из предыдущих залов. Кончики дрожащих пальцев касаются ледяного камня. Иногда ей кажется, что в этих стенах она слышит все эти крики, чувствует их боль. Алина думает, самой лечь на этот стол будет недостаточно, чтобы унять неуслышанные мольбы. Она осматривается вокруг, смаргивая слёзы. Повсюду стоят керамические баночки и шкатулки, источающие острый запах, что смешивается с кружащим оттенком гниения. На салфетках столов разложены инструменты. Лицо невольно кривится от вида всех лезвий, крючков, молотков и того, чему она даже не может придумать названия. Она подхватывает ткань за края и в истеричном порыве отшвыривает ту в сторону, так что металл со звоном разлетается по залу. Стены здесь светлые — украшены розовыми лепестками. И от того более тошно.       Покидая здания, Старкова слышит, как ниже — под полами гремит и звенит то, что сходит на цепи. Должно быть, кто-то из близнецов решил спуститься к подвальным помещениям. Народ Шу считает, что те, кто живут ближе к солнцу, благословлены богами. Неудивительно, что они держали гришей в подвалах и сырой земле. Какие бы ответы на природу сил гришей шуханцы не пытались найти, Алина надеется, они пред смертью вспомнили каждый крик несчастного ребёнка и всякий плач, что будет их преследовать даже после смерти. Они искали божественной благодати? Они её найдут. Потому что равкианская святая проклинает их всеми познанными словами.       Ступая по утоптанным узким дорожкам, девушка осматривается, наблюдая за лесом. Это вполне может оказаться западнёй и для них. Судя по состояниям тел, близнецы считают, что нападение произошло предыдущей ночью, но как тогда они не пересеклись с… Как их назвать? Враги? Сторонники? Единомышленники? Вокруг нет никаких признаков пребывания дрюскелей, значит, Фьерду в том уличить не получится. Алине нет нужды сведать в ранах, чтобы, ходя среди тел, понимать, что убило многих из них. Неестественно вывернутые шеи, ожоги вперемешку с дырами от пуль и рассечениями от лезвий. Нераненные, но бездыханные. Здесь были гриши.       У второго храма девушка решается подойти к двум Хергудам с переломанными крыльями, куски которых сверкают повсюду. Она прикрывает ладонью рот, подмечая разорванные останки меж двумя опороченными существами. Удивительно, что к телу не слетелись птицы. Лишь насекомые вьются повсюду. Взгляд норовит зацепиться за оголённые кости и посеревшие куски плоти, от вида которых всё тело сжимается. Дыхание замирает, когда Старкова присматривается к грязным очернённым кровью одеждам. Кинжал беззвучно выскальзывает из ножен, когда одними губами она просит у святых прощения. Говорят, усопшим нет дела. Но хорошо выучен урок — не стоит недооценивать мёртвых. Нет того, что не режет это лезвие. И понять бы, отчего содрогается всё тело, от треска ткани, которой наречено быть нерушимой, или от останков чужой руки, близкой к собственным пальцам? Девушка прячет увесистый лоскут в кармане брюк, заслышав своё имя вдалеке. Зовут все наперебой друг другу. — Быстрее, София, — велит Зоя, дожидаясь её у первого представшего здесь здания и ведя за руку обратной дорогой в лес. Её шаг скорый, а хватка крепкая. — Что происходит? — Не в моём настроении бросаться в бега, но мы уходим. Как можно скорее, — произносит до судорожного беспокойства отчётливо. Алина оборачивается назад себя, наблюдая за тем, как один из храмов вновь скрывается за деревьями. Мал идёт сзади, прикрывая их спины. — Но гриши… — Здесь нет гришей, если ты не заметила! — твердит Назяленская. — Румянцев нашёл девочку. Это всё, что нам осталось, — может, Старкова уже бредит от запаха крови вокруг, что пропитала их всех, но легче прочего почувствовать, сколь сильно шквальная обеспокоена. И в следующих словах строгий взгляд её синих глаз становится темнее. — Нас не просто опередили. Нас подставили! Шуханцы уже знают о том, что одну из их любимых игрушек сломали. И, вероятно, ещё часы назад спустили сюда всех своих механических тварей. А они не станут разбирать, кто напал первым.

•

      Оглядываться назад и разбирать звуки за топотом копыт становится привычным. Угроза ожила в их страхах, кричащих вокруг певчим пением. Сложный ход меж деревьями не позволяет им загнать лошадей, идя без остановок. Но сколько сомнений есть в том, что шуханцы на своей родной земле окажутся быстрее? Иногда Алине видится, что даже тени деревьев играют с ними в издёвки, рисуя металлические крылья, нависающие над головами. И иная мысль сковывает чувством безысходности. План Николая не сработает. Они выйдут в скалы раньше назначенного часа, а царям и вовсе несвойственна пунктуальность.       Девушка всматривается в спину Дарклинга. Они с Адрианом идут бок о бок, нередко ведя лошадей непозволительно близко друг к другу. Как скоро он предвидел уловку, стоило только тлеющей разрухе предстать их очам? Сколь быстро всё рассчитал и указал уходить? Задержись они, оставил бы он их, забрав пред тем сына, или потрудился бы предупредить? И когда сам заклинатель оглядывается в, думается, незначительном жесте, угроза становится знаменательнее, чем когда-либо.       Девочка, как решили, едет ныне с Егором, пусть тот и не знает языка. В одежде Адриана она теперь выглядит одним тёмным пятном у груди целителя. И молчит столь же ярко. Иногда посреди дороги Старкова слышит низкие нашёптывания с их стороны, и лишь однажды, подойдя ближе, догадывается, что юноша-корпориал молится. Каких святых он просит о помощи? И есть ли в том толк, если никто из тех не услышит. Пусть и двое, идущие по земле, есть исключением. Алина не сомневается, что Дарклинг слышит. Вечером, когда солнце степенно лишает их своей благодати, между близнецами и Малом завязывается спор. — Мы должны идти в ночь! Если поспешим, то ранним утром окажемся на месте, и там скалы станут нам подспорьем, — гаркает Тамара на солдат. — Мы должны найти укрытие, — плюётся мужчина почти презрительно. Зоя в третий раз велит им прекратить. И уже во второй Старкова вздрогнула от её грозности. — У нас двое маленьких детей, как скоро они начнут валиться с лошадей? И напади на нас в дороге, уставшие и голодные, мы можем сразу отдаваться врагам на растерзание. — Хватит, — жалобно качает головой Алина, заслышав шуханские слова Тамары, из которых она разбирает лишь одно выражение. «Слабое тело». Ещё слишком рано судить о ночлеге, солнце сядет не столь скоро. Но Миша поддерживает своего наставника, и ругань приобретает более яркий окрас. Лошадь девушки звучно ржёт в недовольстве, когда Дарклинг неожиданно разворачивает свою кобылу, разбивая строй и перегораживая путь всем идущим сзади. — Достаточно, — он в размеренных движениях поправляет перчатки, не считая необходимым удостаивать кого-либо взглядом. Пусть и от выражения его глаз ныне кровь стынет. — До тех пор, пока на то есть моя воля, ночь будет вам союзницей. — Какая щедрость! — огрызается Зоя. В успокаивающем жесте Старкова гладит шею своей лошади, выдерживая обращённый к ней взгляд Дарклинга, словно ей одной он в следующее мгновение молвит. — Я могу быть великодушен. И бездумно пользоваться им этим великодушием не стоит — читается неозвученной угрозой.

•

      Ночное время может стать для них и погибелью, и укрытием. Когда свет оставляет их во власти лесного безмолвия, они решают идти пешком в надежде дать отдых животным и взбодриться. Лишь Егор с девочкой и Адриан остаются сидеть в седле. Утешает то, что они хотя бы накормлены в дороге. Слушая урчание собственного живота, Алина гадает, смогут ли они заслышать опасность? Свист разрезающих воздух металлических крыльев. Лес ныне разряжён редкими высящимися над головами булыжниками и провалами в земле, разделённой горными течениями. Какой выбор есть у лисы, угодившей в берлогу медведя? Бежать. Только бежать. Но что предназначено хищнику иной природы?       В последние часы девушка искренне верует в слова однажды изречённые Николаем. «Ненависть не должна быть сильнее разума. Иначе твои враги уже победили». Ничего дурного окружающими долгое время не вспоминается. Легко заметить, что и близнецы, и солдаты, и даже Зоя присматривают за поведением Дарклинга. Может, в надежде высмотреть, когда он прикроет голову. Но чудовищам нет нужды голосить о тревоге. — Вы это слышите? — спрашивает шёпотом Миша, замирая в конце строя и ведя руку к винтовке. Когда все останавливаются, кажется, даже лошади перестают фырчать, а ветер под властью Зои замирает. — Ничего, — звучит придирчиво со стороны шквальной.       Алина старается присмотреться к лесу, провожающему их пустотой и молчаливостью своих стволов. Но среди всего величия виднеется лишь непроглядная тьма. Тело начинает мелко дрожать. Она отчётливо ощущает, как кровь пульсирует в теле, а капельки пота скатываются по лбу. Щёлк-щёлк… Щёлк-щёлк-щёлк… Горло захватывает спазмом, а ладони покалывает от того, сколь сильно девушка сжимает поводья. Металлический холодный звук приближается. Щёлк-щёлк… Шуханцы славятся своей неприметностью и мастерством оставаться незаметными, скрывая даже эмоции от чужих взглядов. Столь же знамениты их молчаливые клинки. Но курки возводятся всегда схоже. Знамением скорой смерти под залпами орудий. Один за другим все садятся в сёдла. — Открывать огонь только в крайней необходимости, — шепчет в наставлениях Зоя. — Если хоть кто-то из вас осмелится на глупость здесь умереть или попасть в плен, советую найти укрытие получше, потому что мой гнев настигнет вас даже после смерти. Дети и госпожа советница вперёд, — Зоя услужливо пропускает Старкову в выражении, которое не терпит строптивости. И когда та отвечает генералу недовольством, шквальная велит того строже. — Услышишь, что кто-то упал, не смей останавливаться. Мёртвыми мы никому не сослужим доброго дела, — она переводит взгляд на Дарклинга в знамении негласного союза. — Как только мы побежим, они узнают о нас. — Тогда молитесь, чтобы ноги ваших лошадей оказались крепки.       Когда звучат первые выстрелы, Алина безмолвно ругается, будто искренне лелеет надежду, что все деревья могут иссякнуть из-под копыт лошадей. Животное гнать быстрее и вовсе не получается. В ночи среди строя стволов и каменистых образований не получается рассмотреть идут ли остальные рядом. С Егором проще, стук его зубов неподалёку слышен отчётливо, но Адриан непредсказуем. Лошади ржут и дёргают в сторону попеременно от шума выстрелов и пуль, что рассекают соседние деревья. Напади сейчас Хергуды сверху, они никуда не смогут уйти, а накрыть их воздушным куполом на скаку не получится. Крепко держа поводья, девушка пристёгивает свой плащ к плечам мундира, чтобы легче было взяться за меч, если придётся. Когда чужое животное взвизгивает, следом за чем раздаётся тяжёлый удар о землю, а вместе с тем и мужская ругань, Старкова велит себе не оборачиваться. Кто-то разворачивает лошадей. Не столь страшен гнев Зои, сколько вскрикивающая девочка у груди Егора. Если Алина остановится, они пострадают. Выбирать между солдатами и детьми не приходится. «Выбирать не придётся, если взглянуть шире», — звучит в голове чужим голосом. Не своим и не Дарклинга. Не людским вовсе.       Если бы она могла только разбирать, что все её наваждения значат. Девушка успокаивает себя тем, что за спиной по-прежнему слышится стройный топот. И пусть она старается вилять из стороны в сторону, шуханцам без сомнения известно, что они загоняют своих незваных гостей как лакомое зверьё. Женя была права, что бежать в горы не получится. Лошади устают быстро и становятся более неуправляемыми. Когда преследователи, к всеобщему удивлению, отстают, Старкова неожиданно обнаруживает Адриана подле себя. — Госпожа? — обращается он осторожно. Госпожа… Госпожа Алина. — Ты в порядке? — Почему вы спрашиваете? — девушка на этот вопрос недоумённо отводит взгляд, рискуя налететь на дерево. — А тебе совсем нестрашно? — Адриан долгие смутные мгновения молчит. — Лучше отойти в сторону, когда выйдем к каменному поясу, — неожиданно предлагает мальчик затеей сомнительной, не отвечая на вопрос. — Это отец тебя попросил? — хмуро вопрошает Алина. — Боюсь, доверие ему в прошлом обошлось мне слишком дорого, чтобы сейчас я… — А мне? Доверие мне столь же тяжело? — Адриан, — девушка с сожалением качает головой, уводя лошадь в сторону, чтобы не поранить копыта животного о камни.       Больше он с ней не разговаривает. Шуханцы нагоняют их, когда уклон земли постепенно меняется в меру тем, как близко они подходят к горам. Не видя вдалеке ни заснеженные вершины, ни даже звёзды над головой, лишь вспышки от выстрелов сверкают в лесу, освещая им дорогу. Ко всему-то человек привыкает… Лишь потревоженная в ночи живность вокруг разбегается в надежде избежать огня чужих распрей. Местность вокруг размывается в бессвязное нечто, когда они ускоряют бег, подгоняемые пулями, что норовят угодить им в спины. Остановиться и открыть огонь не получится, тогда они окажутся прижатыми к скалам. Полированный камень блестит в лунном свете меж деревьями. Лес смешивается с каменной грядой, когда, уходя вправо, Адриан кричит ей единственное слово «сейчас». Словно пастушья собака, Старкова смещает Егора с девочкой в сторону, вместе с чем раздаётся новая череда выстрелов. Истошно взвизгивая, её лошадь спотыкается, падая со всадницей на бок. Её дёргающееся часто дышащее тело пережимает Алине ногу. Толя оказывается рядом, за плечи вытаскивая свою святую из-под стонущего животного. Она даже в темноте может различить, что грудь лошади покрыта тёмной блестящей в отголосках света жидкостью. Толя ведёт её к негласному укрытию в наклоне, заставляя прикрыть голову и донельзя спокойно приговаривая, что девушка в рубашке родилась. Прижимаясь спиной к холодному камню, она чувствует, как всё тело вибрирует, а голову кружит от минувшего удара. И только сосредотачивая взгляд, понимает, что стреляли с подъёма. — Их солдаты разбросаны среди скал! — кричит ей Тамара с другой стороны каменного коридора, в котором они теперь заточены с двух сторон. Шуханцам нужно лишь подойти ближе. Близнецы ныне стоят с двух сторон негласного прохода, готовые напасть. Сталь их орудий сверкает в ночи. — Как они обошли нас?! — Не нас, — подсказывает мальчишечий голос, отчего Старкова обнаруживает Егора с Адрианом и девочкой Шу неподалёку. Их кони прижимаются к земле, ржа и дёргая ушами.       Нетрудно догадаться, в какой мере Назяленская оказалась права. Их загнали в западню. Один отряд пошёл за теми, кто разорил лаборатории, и тот поджидал их на многие вёрсты впереди, заключив в ловушку. Их разделили, должнó быть, лишь разящиеся пути отхода. Удручённо вздыхая, Алина осматривается. Залпы с обеих сторон стихают, когда она замечает Мала и Мишу, бегущих вдоль скал. Удостоверившись в её состоянии, они проносятся к близнецам, принимаясь перезаряжать винтовки. Нет лишь Зои, князя Румянцева и Дарклинга. В воздухе пахнет бурей. Пахнет пожаром. Пахнет породнившейся смертью. В лесу за их спинами слышатся мужские крики когда с гор вновь стреляют, так что остаётся лишь прикрыть голову, когда несколько пуль угождают в камни вокруг. Старкова чувствует завывающие порывы ветра, которому дóлжно сейчас всю южную землю вспахать и каждое деревцо перерубить. По воздуху тянет запахом горелой плоти. Алина подползает к ним по земле на коленях, когда Адриану становится плохо и его тошнит себе под ноги. — Что с ним?! — прикрикивает Тамара. — Он здоров, — неожиданно отчётливо произносит Егор, пока девушка придерживает ребёнка за плечи, убирая волосы с его лица. И слова целителя определённо не сходятся с тем, что мальчика колотит крупной дрожью и Старкова успевает лишь утереть его рот мокрой от воды ладонью прежде, чем Адриана тошнит вновь. От желчи вокруг слезятся глаза. — Запах, — догадывается она. Сколько детей в Керамзине тошнило от страха, боли или кошмаров по ночам? Стоит лишь поднять нос, чтобы в отвращении прикрыть рот руками. — Принеси вату и спирт. Любая травяная настойка тоже подойдёт.       Алина спешно скручивает из принесённого целителем валики, смачивая те в жидкости и затыкая ими ноздри Адриана. Велит дышать через нос. Приходится забрать его от Егора, усадив рядом с собой, когда Зоя с Дмитрием показываются из темноты с противоположной стороны каменной гряды. Девушка не решается спросить, где Дарклинг. — Спешу нас поздравить, они понятия не имеют, кто вторгся на их священную землю! — объявляет шквальная, останавливаясь рядом с близнецами. — Даже не желаю спрашивать, как вы об этом узнали! — шутливо подначивает её Мал с другой стороны негласного каньона. Они с Мишей норовят открыть им путь дальше наверх, но вынырнуть из-за скального навеса видится равносильным смерти. — Нам удалось заполучить некоторое время на раздумья и глоток воздуха, — князь Румянцев осторожно садится рядом с советницей своего государя, убирая волосы назад. Его лицо непривычно яркое — при свете дня, должно быть, и вовсе алое. Жар огня не щадит. — Но их осталось несколько десятков. И неизвестно, сколько ждёт нас впереди. «Осталось», — повторяет Старкова про себя. Спрашивать, сколько было изначально, желания нет. — Мы потеряли трёх лошадей, кому-то придётся идти на своих ногах, — неутешительно заключает Дмитрий, чему вторит топот копыт. — А вы не желаете прогуляться, князь? — вопрошая с лёгкостью самого предложения, Дарклинг является из темноты, на бегу спрыгивая со своей вороной кобылы. Тени стелятся под его ногами, словно расступаясь пред своим господином. Адриан неожиданно выбирается из-под руки Алины, осторожно пробираясь в сторону своего жеребца. — Коли найдётся повод… — Вы ещё чай здесь распейте! — голос Зои звучит громом среди ночи. — Почему они прекратили стрельбу? — спрашивает Миша. Его невидно нигде. И никто не отвечает в общей негласной догадке. Девушка молится, чтобы едва слышные хлопки металлических крыльев ей лишь чудились. Зачем шуханцам пытаться пройти к ним, если у них есть те, кто вытащат врагов из их укрытия с меньшим сопротивлением? — Ждёшь, что попрошу о помощи? — стоя к Дарклингу спиной, Зоя поднимает руки над головой, думается, создавая воздушную стену пред ними, чтобы помешать Хергудам. — Попросишь, если ты тот генерал Второй армии, которым хочешь быть, — мужчина почти буднично гладит свою беспокойную кобылу между ушами.       Говорит ли он о столетиях бесконечных унижений и преклонений пред бестолковыми правителями и несведущими глупцами? Старкова отчётливо помнит всех этих чиновников с сальными лицами и бестолковыми речами. Но Дарклинг мог предложить много бóльшее. И чего хотел взамен? Сломать чужую гордость. Как он там говорил в их встречу после своего возвращения? «Жизнь всех поставит на колени. И тогда вы придёте». Алина открывает рот, но произнести не решится. Не сможет. Лишь проговаривает одними губами, надеясь, что ветер нашепчет ему слова. — Александр, — заклинатель не ведёт и плечом, стоя к ней боком. И почему её унижений ему недостаточно? И тогда она произносит чуть громче. — Пожалуйста. — Теперь вы молите о помощи, — Дарклинг ведёт головой, словно норовя распробовать их стенания. Треклятая мелочность.       Плечо тянет от боли, когда мужчина разводит руки. Не видя чужого лица, Девушка норовит слиться с камнем, когда осознаёт, что это не насмешка и не очередной жест самой древности. Что-то меняется. Ночь оживает вокруг. Тени кружатся и вьются вокруг своего властителя, стекаясь к нему и подёргиваясь по всей каменной гряде. Долина наполняется тысячей звуков. Стрекотом и жужжанием насекомых. Скрипом деревьев. Клокочущим криком, когда клубы теней вокруг Дарклинга становятся ярче, острее, а чудовищные существа делают шаг. Более чёткие, чем во все их затуманившееся в памяти встречи. Боль сечёт тело множащимися потоками, когда ничего раскрывают пасти, клацая зубами. Старкова чувствует, как Дмитрий прижимается к ней плечом. Монстры кричат и извиваются на местах, пока хозяин держит их строем подле себя. Десять. Десять ничегой. И Дарклинг даже не меняется в лице, словно скверна не истощает его. Когда в воздухе слышится очередной скрежет металла, заклинатель вскидывает всего одну руку. Ничегои взмывают в небо друг за другом, прокручиваясь в воздухе и с хлопком проносясь через завесу Зои. — Чтоб я стала равкианской царицей.., — ругается шквальная, пока они слушают, как попытка нападения, обращается криками и стенаниями, а металл, летящий с крыльев Хергуд, со звоном ударяется о камни в лесу. — Смотрите в сторону гор! — кричит Мал, вместе с чем со стороны склонов вновь открывают огонь. И поднимая над местностью взгляд, Алина понимает, что стреляют не по ним. Пули летят с воздуха по лесу, над которым с трудом, но удаётся различить очертания корабля. Цари не славятся пунктуальностью. Но корсар вышколен иной природой. — По лошадям! — приказывает Зоя. — Возьмите мою, — князь Румянцев помогает девушке подняться, отводя к животному и присматривая, чтобы она точно забралась в седло.       Старкова пускается вперёд, следя за тем, что дети с целителем идут за ней. Ныне им безопаснее сзади, если что-то из происходящего можно назвать таковыми понятиями. Они снова входят в лес, прорежённый скалами и тонкими ручьями с каменистыми берегами. Мал и Миша идут рядом, близнецы отражают удар сзади — всё в знании, что огонь с воздуха лишь дал им возможность пройти. Мал кричит им нырнуть в сторону, когда тьму вновь разрезают залпы орудий. Виляя меж деревьями, Алина ударяется об один из стволов, когда подле неё никого не оказывается. Линия стрельбы их разделила. Попробует позвать — наставит на себя прицелы ружей. За спиной видятся всполохи огня. Впору начаться буре. Она выбирается из седла и ведёт лошадь под уздцы, держа меч в другой руке. Чем обернётся тень у следующего камня? Винтовкой, ножом, сталью крыльев или пастью чудовищ? И стоит ли надеяться, что тень проявит к ней милосердие?

pov Адриан

      Беспрерывные звуки выстрелов то стихают, то разгораются вновь. Тело сковывает лёгкая одышка, пока он дышит через рот, пересекая строй деревьев из стороны в сторону. Корабль должен ждать их за этим лесом, но отец с госпожой Назяленской и князем Румянцевым должны были лишь совсем недавно пересечь каменную гряду, пустив оставшихся врагов чуть ближе. Ветер свистит вокруг. Отчего-то жарко. Адриан уже давно не видел Егора с девочкой, но слышал, что шквальная встретила одного из солдат на пути к кораблю. Если она того уже достигла, думается, не стоит надеяться на её помощь. Мальчик слышал их крики. Врагов, что ждали их в этом лесу, и тех, чьи тела он старался не рассматривать под копытами. Но его интересует иное стенание, источник которого он бездумно ищет по лесу. Будто это всё лишь игра. Заурядная уловка укрывает его от шуханских солдат, нападающих с неба. Кафтан бережёт от пуль. Сила укрывает от нежелательного внимания. Адриан находит его раньше, чем Миша успевает схватиться за винтовку. — Сможешь забраться? — спрыгивая на землю, спрашивает мальчик, наблюдая за тем, как солдат пытается перевязать рану на плече. Выходит скверно. Лоб Миши блестит от пота. — Полагаю, выбора у меня нет, — голос юноши сипит, когда он пытается встать на ноги. Успокаивая своего жеребца и веля держатся крепко при подъёме, Адриан следит за тем, чтобы солдат уселся в седло, пока животное лежит. Сам мальчик забирается следом.       Из-за веса Миши за спиной дышать становится труднее. Он вздрагивает всем телом всякий раз — приходится ли им вильнуть в сторону или стоит рядом пронестись живой тени. И у мальчика нет никакого желания его успокаивать. Пусть бояться. Со временем лес сменяют скалы и озёра. На одном из последних покачивается корабль, разожжённые факелы которого освещают местность. Юный гриш замечает журчащий обрыв позади судна, которое полнится хаосом. На каменистый берег бросили крюки, а вместе с тем и перекидной мост. Тёмная ткань парусов трепещет под ветром. Устало жмуря глаза от перебора голосов, Адриан взбегает на лошади по мостику. — Слезай, — велит он Мише коротко, замечая среди экипажа рыжеволосого мужчину с заметной горбинкой на носу и парой шрамов, рассекающих лицо. Цветастая форма пирата этому образу вторит с бóльшим впечатлением. Юношу стаскивают из седла, когда он нежданно хватает ребёнка за кафтан. — Ты слезаешь со мной. — Убери от меня руки! — когда его жеребец пятится назад по мостику, заклинатель щёлкает пальцами в воздухе, отчего округу мгновенно разрезает нечеловеческим криком. Ничегоя дыбится и машет крыльями, садясь рядом, когда мальчик сбегает на берег. — Не стрелять! — велит знакомый голос. — Опустите оружие, тварь защищает своего маленького господина. Ненужно мне злить чудовищ посреди ночи! Адриан, — ребёнок поднимает взгляд на Николая, опирающегося обеими руками на бортик корабля. Он говорит мягко — почти дипломатично. Совсем непохоже на корсара. — Не глупи. — Кто остался в лесу?! — раздаётся нервный голос Оретцева. — Морозова, Румянцев и Дарклинг… — Я иду, — мужчина норовит пройти к оружию, но кто-то перекрывает ему путь. Юный заклинатель находит среди экипажа приметную голову госпожи Сафины, что почти скрыта за близнецами. Но её внимание очевидно. Не внимание. Страх. — Нет, не идёшь. Она выйдет и без вашей помощи. Хватит мне трёх истекающих кровью на корабле! — твердит Зоя. Должнó быть, близнецам тоже досталось.       Адриан прислушивается к ужасу, сковывающему горло. Ничегоя рядом кричит, а сопутствующее ей жужжание насекомых становится громче, когда мальчик позволяет этому страху захватить себя. Он обращает взор к лесу. Уже редкие выстрелы здесь слышны не столь хорошо, лишь вспышки виднеются в небе. Спина болит, а ноги ломит. Живот тянет от голода. Кто-то сочтёт это безрассудством и глупостью, когда, не оглядываясь на крики и зазывания, ребёнок пускает жеребца рысью. Почему он спас Мишу? Почему не оставил истекать кровью? Потому что госпожа Алина его любит. Почему он сейчас вновь возвращается к проклятому лесу и скалам? Потому что там всё, что Адриан любит. Пусть и шум моря здесь неслышен.

pov Алина

      Когда небо над головой рассекают металлические взмахи крыльев, а её лошадь со звучным ржанием дёргает в сторону. Отпустив поводья, девушка точным взмахом разрезает воздух за собой в развороте. Меч лишь отлетает в сторону с силой удара, столкнувшись со сталью, которой укреплено тело Хергуда. Вскрикнув, Старкова валится наземь от веса металлической сети, что царапает ей кожу. Сплетения со скрежетом распадаются под лезвием кинжала, крепко зажатого в руке. Крик вместе с попыткой вдохнуть тонет в горле, когда её — выскользнувшую из-под сети, Хергуд хватает за ноги с непресущей человеку силой и взмывает в воздух. Алина норовит хотя бы подтянуться, но что-то нещадно режет её бедро. Металлические когти впиваются сильнее, и тогда от слёз темнеет в глазах, а крик срывается на хрип. Что-то врезается в Хергуда, за чем следует скрежет металла, когда шуханский солдат выпускает её из своей хватки. Тело бессвязным мешком ударяется сначала о ветви, а после и о землю, провалившись сквозь кроны деревьев. От удара из лёгких выбивает воздух. На мгновение кажется, что она не может ничем пошевелить.       Голос обращается неслышным сипением, когда девушка пытается окликнуть хоть кого-то. Она запрокидывает голову, пытаясь рассмотреть хоть малое. Некто зовёт по имени совсем детским голосом. Среди тьмы леса разгорается огонёк. Непохожий на пламя. Скорее, на маленькое солнце, указывающее путь. Трепыхание ничегой совсем рядом отрезвляет, заставляя шевельнуться в жалкой попытке. Они все здесь. Монстры, чудовища, друзья, семья, враги. Поэтично будет пасть с ними рука об руку. И Дарклинг здесь. Старковой кажется, она чувствует всю эту окружающую тьму, всю скверну, живость ночи. Сквозь брешь в ветвях виднеются звёзды. Слышится топот копыт. После и ног. — Как там говорят..? — словно в бреду посмеиваясь, она хрипло спрашивает его, пока чудовище всех чудовищ поднимает её за плечи, сажая спиной к стволу дерева. — Враг моего врага — мой друг? — Не с теми ты дружбу водишь, Алина, — Дарклинг сдёргивает с её головы платок, просовывая тот под бедро, чтобы наложить жгут. Ткань хрустит под его руками, когда девушка вцепляется в его спину, взвыв от боли. — Ненавижу, — шипит она. Разодрать бы его проклятый кафтан в клочья, а вместе с тем и всю спину, честь чего не досталась волькрам. — Прибереги ненависть, — Дарклинг подхватывает какую-то тряпку из седельной сумки, чтобы хотя бы малым образом перевязать рану, когда второй всадник подходит ближе. Адриан является из тени с князем Румянцевым, что выглядывает из-за спины ребёнка. Должнó быть, мальчик подобрал инферна в лесу, отдав ему поводья. — Пятеро шуханцев прошли через нас, вероятно, сейчас направляются к кораблю, — утверждает Дмитрий. — Штурмхонд будет стрелять по ним, как по тарелочкам, — отмахивается Старкова. Собственная кожа холодеет. Горло сдавливает от запаха крови, смешавшегося с неестественным ароматом лесной хвои и трав. — Если они не догадаются использовать болты арбалетов и поджечь паруса, мы будем весьма удачливы, — Алина слушает речь своего князя, но зубами впивается в ткань плаща на плече, когда Дарклинг поднимает её на руки, усаживая в седло. Рана на бедре болит нещадно. — Почему они не отступили? — девушка ойкает и мычит от каждого удара. Звучно ругаясь и проклиная всех до единого равкианских святых, прижимается спиной к груди Дарклинга. Едва ли это унимает боль. Остаётся утешаться мыслью о том, что она доставляет ему неудобства. — У них отсюда один путь — в пасть к монстрам, — голос мужчины над ухом звучит яснее. — И тебе всё мало… Ты никогда не насытишься, — Старкова тянется нащупать его руку, что держит поводья, чтобы бестолково ущипнуть, но заклинатель и ту перехватывает. Его пальцы сжимаются крепко вокруг предплечья. Тем более он не оставит свидетелей, если в них нет нужды. — Щенок имеет смелость считать, что ты для меня ценна. Как много ты поведала ему, Алина? — девушка лишь сейчас замечает, сколь сильно тело Дарклинга напряжено. Это отрезвляет. Но слушая его безнравные речи, она понимает, что не может отстраниться. Боль притупляется. Сила плещется вокруг мужчины, и переливы той ощущаются отчётливо. Всё тело пронизывает потоками, словно сплетающими слабые внутренности воедино. — Сколькими таинствами пожертвовала? — Всё-то тебе хочется знать, — пресекает она его бесконечные амбиции, струящиеся даже через простые в сути слова.       Крутясь в воздухе, ничегои пролетают рядом с ними, подхватывая оставшихся шуханских солдат, стоит Дарклингу с ней выйти из леса. Дмитрий оказывается прямо под врагами и вскидывает руки над головой, высекая искры. Тела в лапах ничегой вспыхивают алым пламенем. Алина давится воздухом, порезавшись о лишённую здравых мыслей улыбку князя Румянцева. И совершенно с тем не вяжется, как он прикрывает ребёнку уши и глаза теми же ладонями, которыми поджёг пятерых людей живьём. Крики множатся. Дарклинг неожиданно останавливает лошадь, и девушка замечает, что даже едва различимый взгляд Николая не полнится великодушием. Его советница в руках нерадивого союзника (неназванного ныне врага). Они все в его плену, если верить стону ничегой. — Напоминание, корсар, — отпустив поводья, Еретик сводит руки к себе. Ничегои ревут во всей долине смертоносным хором и собираются над головой своего господина. — Чтобы ты не думал, что меня можно привязать к ноге.       Девушка замечает, что каждая ничегоя держит то, что осталось от их преследователей или даже Хергуд. Не хочется верить, что кто-то из них может быть ещё жив, обречённый на чудовищную участь. Судно обращается беспорядком. Николай приказывает не сметь использовать молнии, так как те могут пожечь паруса. — И что мне с ними делать? — вопрошает Дарклинг почти скучающе, на что Ланцов отвечает коротко и в почти миролюбивой улыбке. Ноты засчитанного хода в негласной игре сквозят в его словах. На лик царя возвращается лисье выражение. — Отпускай, — часть останков отправляется в пропасть. Остальных ничегои рвут прямо над головами. Кровавый дождь. — А это страховка, — зеркалом к минувшим словам Дарклинга произносит Штурмхонд, с задором направляя пистоль на своего нерадивого друга. — Я в чрезвычайно плохом настроении для хвастовства игрушками. — Да вы обезумели! — нервно выговаривает Дмитрий, когда Зоя следует примеру своего царя. — Слезайте с лошади, ваша светлость, — приказывает ему Назяленская. — Они не выстрелят, духу не хватит, — ворчит мальчик, когда князь беспокойно кладёт ему руку на плечо. — За такой мир ты боролась, маленькая спасительница? — Ты их провоцируешь! — огрызается Алина. Беспокойный пытливый взгляд Мала её всю пронизывает. От левой руки толку будет мало, но она всё равно тянется к поясу. — Я бы не был столь уверен в своих словах, парень, — Оретцев выхватывает у кого-то из близнецов свою винтовку. Девушка мгновенно отрывается от чужой спины и едва не вцепляется в гриву беспокойной кобылы. — Опусти это чёртово ружьё, Думкин! — приказывается она ему. Старкова думала о том, чтобы велеть им не наставлять дула орудий на ребёнка, но не могла помыслить, что кто-то из них посмеет. Благими намерениями можно жуткой смерти сыскать. — Я тебе этого не прощу. — Сколько громких слов для одного слабого тела, Алина, — хлопанье крыльев в небе и клацанье зубов множится вместе со словами Дарклинга. — Зато моя совесть перед святыми будет чиста, — на корабле раздаётся попеременное неодобрительное «у-у-у», когда Дмитрий разворачивает жеребца, закрывая Адриана спиной и ослушиваясь приказа. Николай неожиданно довольствуется. — Осмотритесь вокруг. Там ваши враги! И на кого вы наставляете ружья? На ребёнка, которого верой, силой и правдой обязаны защищать! — Боюсь, ситуация не столь прозаична, достопочтенный князь, — отмахивается от тех слов Зоя. Девушка в последней надежде одними губами просит Николая остановить это. Земля окрасится в красный. Крепче берясь за клинок, она резко разворачивается. Дарклинг перехватывает её руку, когда лезвие ложится на его бледную шею. Кварц глаз ныне выкрашен той же серостью стали, вложенной в ладонь. — Отнюдь символично будет порезать меня этим ножом, падшая святая. — Заканчивай, — велит она ему, чувствуя, что тело одолевает жар. Кобыла под ними беспокойно фырчит и топчется. — Разве ты их не предупреждала? — с упоением твердит мужчина, заставляя обратить взор. — Но никто тебя не послушал. И сколько из твоих друзей ещё умрёт, чтобы тебя защитить?       Возвращая ему своё внимание, Старкова замечает, что по лезвию скатываются капельки крови, столь сильно он позволяет ей прижать оружие к своей шее. Когда звучит выстрел со словами «это предупреждение», лошади отшатываются в стороны, а Дарклинг обхватывает её запястье ладонью. Алина охает, когда всё тело вспыхивает, но не позволяет себе выронить клинок. Взгляд заклинателя рисуется всполохами гнева. Она чувствует, как настроение его тела меняется. Выстрел спущен с рук не будет. Девушка в отчаянии находит на корабле вскрикнувшую Женю, стоит двум ничегоям броситься в сторону судна. Пули их не остановят. В теле всё трепещет и изнывает, когда пальцы заклинателя крепче смыкаются на запястье. Боль притупляется всё сильнее. Ошибочность предположения уступает захватывающему чувству уверенности. И она не молит святых. Старкова лишь просит прощения, надеясь, что слова те будут однажды услышаны. У Жени, у Миши… У близнецов, верующих в свою покровительницу. У Николая, ловящего взгляд своей советницы в лестной догадке. У Мала, которого жизнь вновь отбрасывает на противоположный от неё берег. Потому что нет иного предателя, кроме неё. И предательство то куда страшнее ослушания приказа. Потому что святая лжёт самой себе. Заглядывая куда-то глубоко внутрь, позволяя себе утонуть в темноте, Старкова последний раз просит прощения. У самой себя. И тогда отпуская кинжал, Алина вцепляется в шею Дарклинга обеими руками. Свет вспыхивает вокруг них сплошными потоками, отбрасывая кричащих ничегой выше и заключая их в сияющую солнцем сферу. Нить натягивается крепко — почти душит. Ночь обращается днём. — Порочная святая.., — не смея отвести взгляд, глубоко стелет мужчина, когда её пальцы на его шее сжимаются крепче. — И сколь же умелая лгунья. — Пусть хоть все твари ночи тебе подчиняются, — шипит ему в лицо девушка. Свет вокруг становится ярче. Злее. — Я найду для них достойную компанию при свете дня. — Я засчитаю эту попытку, Алина, — заклинатель отпускает поводья, с лёгкостью щёлкая пальцами. По нитям, стянувшимся вокруг, пробегает тревожная рябь. — Но теперь потребуется больше, нежели бесконечное упрямство, чтобы топать ножкой.       Ничегои подлинным роем просачиваются сквозь купол света, но стоит солнцу вокруг них покрыться чернью множества линий, твари словно в немой указке рассеиваются — иссякают в воздухе, погружая их в мёртвую тишину. Яркие маслянистые лучи оставляют их следом, когда девушка отпускает Дарклинга, замечая, что его шея и собственные ладони окроплены его кровью. Всё тепло внутри иссякает, уступая место лишь боли и породнившейся пустоте. Тело лихорадочно потряхивает, когда заклинатель спускает её с лошади, передавая в руки близнецам. Егор склоняется над её ногой, и лишь тогда князь Румянцев с Адрианом взбегают по мостику. Дарклинг забирает сына на руки. — Заковать его, — приказывает Зоя, так что Старкова не сразу понимает, о ком идёт речь. Взгляд находит Дмитрия, когда Толя подсекает его ноги, ставя князя на колени и заводя его руки за спину. — И заберите кафтан. — Что..? — норовит вопросить она, когда хрустально голубые глаза инферна находят её. И смотрит он на неё не с упрёком, а с надеждой. И почему считает, что она способна помочь ему? Осматриваясь вокруг, девушка дожидается, пока Штурмхонд окажется рядом. — Почему Давид и Женя здесь? — она всего мгновения назад обнаружила у кармы корабля фабрикатора, успокаивающего свою жену. Николай легко поигрывает плечами, будто мог бы предложить им загородное путешествие. И произносит с задором в глазах, словно ему бросили вызов, в котором он не собирается отказывать. — Кювей пропал. Предпочту в следующий раз оказаться рядом, когда кого-то из наших союзников попытаются стащить с подобной наглостью.

•

      Вот она… Равкианская святая. Спасительница. Мученица, искупавшаяся в пороке. Взирает на своё отражение и не стыдится. Лампа плохо освещает каюту, но того хватает, чтобы рассмотреть себя в зеркале. Солнце выжгло краску с её волос, оставив лишь неестественный белый с его позабытой холодностью. В глазах отражается огонёк свечи. Пояс ныне пуст. Чудесный плащ отброшен в сторону, кинжал и меч утеряны. Она так и не умыла ладони, отчего кровь Дарклинга ныне лежит багровыми пятнами на коже. Алина не видела Мала и Мишу с тех пор, как они одарили её отрешёнными взглядами из-за бортика корабля. Никто и вовсе не приходил к ней после. Лгунья. Обманщица. Предательница. Девушка взывает к собственной силе, но лишь кончики пальцем поигрывают слабым свечением. Впору разбить в глубокой досаде представшее зеркало.       Захлопывая дверь, она ступает почти в конец коридора, не раскланиваясь пред чужой каютой, стуча в полную силу. И когда никто не отворяет, чтобы прогнать с порогу, Старкова сама ступает внутрь, проносясь не то взмахом клинка, не то неисполненной угрозой. И замирает в проходе, обнаруживая, что письменный стол пустует, и лишь лампа потрескивает совсем рядом. Должнó быть, укрывшись с головой и забившись в угол, Адриан спит на узкой кровати у стены. Тени вьются над ним во сне. Невидимая нить, секущая всё живое внутри, идёт рябью. И Алина отвечает на зов, поднимаясь на палубу в тысячи непроизнесённых проклятий и находя Дарклинга на носу корабля. Постава раздражающе важная. — Верни мне, — ногти крепко сжатых ладоней впиваются в кожу. Девушка подавляет желание прикоснуться к нему, пока ветер треплет волосы Еретика, а он сам стоит под покровом ночи и звёзд нерушимо — почти умиротворённо, будто не она чувствует все эти трепыхания монстров, усаженных на поводки. — Верни мне её. — О чём теперь просит твоё доброе сердце, Алина? — Моя сила принадлежит мне, — она хватает его за ткань рукава, едва ли Дарклинг выглядит побеспокоенным. Он неожиданно улыбается — томно, почти интимно. По-кошачьи. — Тогда отчего же ты смеешь полагать, что некто способен её у тебя изъять? Или твоя вера в навязанные истины столь сильна, моя славная обманщица? — Но… — Суть лишь в том, что вы играете с наукой, законов которой не знаете, — в последних словах его губы не шевелятся. Словах, непомерно похожих на те, что она слышит долгие годы, которые Дарклинг ходит по земле. Не наваждением. Их связью.

конец первой части