pov Алина
Как она желает быть представлена? Алина не позволяет себе признать, что в каждое из прожитых времён не сыщет достойный ответ на этот вопрос. Желать быть, зваться на устах людей или мнить себя кем бы то ни было не есть одно, чтобы этим являться. Хотя, не позволяют усомниться, на устах людей величина этого различия размывается. Быт Первой армии и нравы царского двора быстро учат стойкости, которая не позволяет оборачиваться на очередное дурное слово. Обзовут ли блудной девкой или безграмотной убогой самозванкой, девушка, вероятно, и не взглянет в сторону гнилого языка. Но в прославлении самой себя извечно находится горькая неподвластная сложность. Не от того ли, что мироздание вновь и вновь заставляет усомниться в истинности розданных им же титулов? Или закономерно проверяет на достоинство. Неумелая «младший картограф Старкова», вышедшая из легенд долгожданная заклинательница солнца, надежда и спасительница всей Равки, генерал Второй армии – первая после великой династии Дарклингов, Санкта-Алина из Тенистого каньона, первая советница равкианского царя София Морозова... Но многие из оседающих горечью на языке наречений не являются «всем», рука об руку со славными именами идут и другие. Забытые и отринутые, но всё ещё части одного целого. Хворая сиротка – одна из многих детей вековой войны, плоскодонка, ведомая девчонка, мученица, дрянная жена, бесчестная подруга, потерянная и терявшая матерь, «лишь женщина»... Люди норовят её по кускам растащить, желая нечто одно – более угодное. Нестерпима вина за то, что девушка и сама грешит волей искоренить части целого. Но каждое из неизречённых слов есть она. Лишь Алина. «Алина». Отчего-то собственное имя в голове звучит мягким, ласкающим уши голосом монстра. Повязанного с ней чудовища. Девушка ступает в Зал правительства и военного собрания так, будто спешит. Прочь ли? Вперёд от смерти и догоняющих её изувеченных дрянных истин, которые, обращаясь пастями жутких тварей, норовят ей все кости обглодать да истерзанное до того тело изувечить. Старкова верила, более ладно было бы впервые ступить на публичное сборище поруч с Дарклингом, но жизнь извечно находит на её планы иной уклад. Ныне, когда она уже посмела обращаться к людям и напрямую коснуться нелёгких уставов жизни Малого города, войди она в эти стены бок о бок с их Тёмным господином, это сочтут за страх – попытку укрыться его обществом. Нет желания представлять то, что когда-то вершить казни будет легко. Николай говорит, он относился к ним, словно ко многим другим указам с самой юности, но Алина может поклясться, что чувствует, как яд обжигает ей пальцы. Злость колет внутренности с ответной силой. Давид мог серьёзно пострадать или погибнуть. Заклинательница уговаривает себя, это – единственное, что важно. Но позволь она вершить зверства Дарклингу, это не изведёт картину крови на собственных руках. Пока она была юна, мир был в схожей мере мал, но теперь ото дня к другому он являет ей последствия собственных решений и их неизбежное влияние на людей. Гнилой плод того, что даже косвенно направляя мысли Николая, власть есть правление над чужими судьбами – множеством из них. Девушка не желает быть глуха к ним – стенаниям и мольбам, но исполненные болью голоса терзают тело рьяно. Двери в заветный зал широко и приветливо распахнуты, словно люди могут ожидать её прихода, но истинная причина в том, что время для встречи исключительно раннее. Она привыкла приходить одной из первых в ранний период своего восхождения на посту царской советницы. Никто не обратит на неё излишнее внимание, если палаты до того будут пустовать. Но каменное пристанище её подобной роскошью не удостаивает. Зал пестрит всеми росчерками синего, красного и пурпурного, а его стены добротно встряхивают голоса мужчин, что не кричат, но определённо стремятся перебороть друг друга. Слагая картину о военном собрании, Алина мыслит о шести гришах, но не о многочисленном круге людей, что разбрелись под сводами пещер. Дивно виденье того, что в какой бы мере ни были скользки косые взгляды, голоса к ней не обращаются, и головы на гостью тоже не косят. Рядки столов в большей степени пустуют, многие стоят или ходят вокруг каменного стола, кто-то ропщет над своими трудами. Девушка не норовит рассмотреть среди собравшихся знакомые лица, но и голову не опускает, разбирая слова чужих речей, в которых равкианский язык сменяется керчийским. Она верит, от этого взаправду может закружиться голова. Заклинательница подмечает серьёзное лицо сидящей Надежды Воскресенской в другой стороне палат, над ней высится фигура Валерии, что молчаливо вычитывает один из свитков. Велика воля надеяться, что в чудо-городе различают понятия личного и общего дела, поэтому ступить к обществу знакомых дам представляется разумным. Каждая из них голову поднять не спешит, увлечённая своим делом, но формальности выказывают. Надя и вовсе любезно справляется о том, чтобы Алина села рядом. По выставленным на письменном столе печатям и знакам на бумагах нетрудно утвердить, что место удерживается Румянцевыми. Старкова спешит поинтересоваться, почему сердцебитка пренебрегает обществом собственного брата и рассиживается в пределах чужой семьи. – Генерал Воскресенский имеет власть отослать меня из-за стола, как только я за него сяду, – ресницы девушки трепещут в частом моргании, когда она обращается к заклинательнице в редком миловидном выражении. Её улыбка мягка, но чудится в этой манере нечто и от коварства, хитрого личного умысла. – Но когда я сижу здесь, он не станет спрашивать о воле княжны другой фамилии. – Побоится. Осведомлён, что может зубы обломать, – замечает Валерия, слова складываются в необременённом тоне, будто она смакует высказанное убеждение. Зелёные глаза заходятся блеском изумрудов. Взгляд обращается к Владиму, что в дальнем углу зала о чём-то голосисто молвит с женщиной, как верится, земенского происхождения. Она прочница, на её поясе растянут широкий ремень, верится, для стрелкового оружия, а по груди бежит перевязь, опустошённая от патронов. Тёмная кожа незнакомой госпожи переливается здоровым блеском, словно поцелованная тёплым летним солнцем. Приметная редкость в Малом городе. Тела гришей более приспособлены для подземной жизни, но на них неизбежно остаются отпечатки холода, сырости и темноты, что обращаются неприглядным серым оттенком кожи или усталым взглядом. Грузная угольная форма опричников сливается с камнем стен, но Алина легко среди них обнаруживает несколько мужчин в почтенном возрасте и одну женщину с морщинками в уголках глаз, чьи тёмно-русые с проседью волосы заплетены в длинную строгую косу. Не удаётся припомнить, что элитное войско Дарклинга допускало в свои ряды девушек, но видится, необратимо времена меняются. Заклинательница замечает в зале и иных, как может предположить, солдат. Их форма немногим сходит на одежды Первой армии, но материал выглядит грубее и искрит тёмно-серым цветом, что легко обозвать мышиным. Валерия смотрит на свою собеседницу с неподдельным изумлением, когда Старкова обращает их внимание к отказникам. И спрашивает целительница верно, не верит ли Алина в то, что их господину служат одни гриши да пара отрядов опричников? Верит и хочет верить. Обычным людям нет нужды прятаться по пещерам Малого города, а это значит, что равкианская земля сторонниками Дарклинга не бедна в полной мере. Хочется плеваться, заслышав о том, что Еретик не стремится допускать упущения Гражданской войны. Указать хотя бы на культ Беззвёздного святого, Валерия не спешит утвердить, что её господин «святое» движение возглавляет. Но Дарклинг его контролирует – использует для того, чтобы скрывать своих людей среди народа, беспрепятственно перемещать их по Равке и распространять тени своих идей в самые удалённые уголки земли, заполучать новых людей. Достаточно всего одного человека, чтобы по деревне или даже городу поползла тень слухов и неугодных идей. Такой порядок уже не искоренить наказаниями за восхваление убийцы и узурпатора. Николаю придётся жестко наказывать и казнить тех, кто позволяет чёрной отраве расползаться по народу. Это обернётся реками крови от поселения к поселению. Алине предлагают взглянуть на это, как на паутину, рисунок которой постоянно достраивается, а связи множатся. И плетение это крепко. Потому что теперь Дарклинг одновременно возводит своё влияние в двух главенствующих направлениях. Через культ и через самих гришей. У каждого из последних за пределами Малого города сыщется семья или друзья. Равкианскому двору выгодно распалять и кормить человеческий страх пред заклинателем теней и зарождённую во время Гражданской войны ненависть. Но, как оказывается, любое из этих чувств можно купить, так устроена переменчивая людская природа. Девушка знакома с этой речью о паутине... Или о ветвистом дереве. Ныне ей надлежит перечитать Теорию ведения войны вновь. Если Ланцов надеется удержать власть через простой народ, ему следует оценить прочность этой опоры вновь. Земля людьми богата, но что до сих пор не лежит правильно в голове, это многочисленное общество гришей, которыми полнится подземное пристанище. Шесть генералов, десять полков по пятьдесят человек на душу каждого из них... Вторая армия исчисляется лишь двумя. Но Старкова рассудит об угрозах позже. Даже до Гражданской войны Равка не располагала тысячами гришей, что же теперь иначе? Дарклинг уже обронил ненароком слова о том, что им помогают организовывать спасательные коридоры из Фьерды, но сколько жизней через них можно заполучить? Десяток в лучший месяц. Прежде, чем сесть за собственный стол, Валерия предлагает Алине дождаться начала военного собрания, и тогда она всё поймёт. С трудом удаётся не отметить, что будь пред заклинательницей отказник или гриш, если человек одет в боевое облачение, он всегда щедро вооружён. Будь то разные виды мечей или ножей, сталь шуханцев, блестящие дула ружей или винтовок — сболтнуть о том, что жители Малого города не могут себя защитить, удастся одному только глупцу. Вопрос о том, где закупается ручная смерть, скоро слетает с губ. Девушка едва не притопывает от слов Нади о том, что несколько партий доставлено из Фьерды милостью их союзников, но большая часть стрелкового оружия всё же привезена из Нового Зема. И причитает Старкова мысленно, если бы только Николай прислушался к ней в тот день, если бы поверил... Они бы уже многие месяцы знали, что Дарклинг располагает не одним отрядов безумцев и отступников, а собирает и укрепляет полноценную армию. Для его настроений слишком мелочно заурядно покупать оружие, поэтому он устроил дефицит на рынке. Чтобы лишить Николая шанса защититься и продемонстрировать свои возможности пред всем миром, когда правда обозначит себя. – Ваше сиятельство, – обращение звучит стройно, даже почтительно. Алина замечает, что сама нервно постукивает пальцами по столу, хотя голову поднимает в одном решительном движении. Но, как видится, ни княжна Румянцева, ни юная госпожа Воскресенская в её решительности не нуждаются. Заклинательница чаще делит удел с солдатами, чем со знатными дамами, и ей пристало забывать, что эти люди меняют маски подобно перчаткам. На лице Валерии и вовсе не различить и тени их минувшего незавершенного столкновения. – Отчего же военное собрание требует вашего присутствия? – Я отвечаю за отделение целителей, – откладывая свиток во главу стола к остальным документам, девушка чуть вскидывает брови в приветливой располагающей манере, речь полнится твёрдыми горделивыми нотками. – Три сотни достойно обученных врачевателей. Если кто-то из этих, – взгляд коротко пробегает по собранию пред ними, – недалёких воевод желает взять целителей для своих миссий, их придётся просить у меня. – И просить в самой вежливой манере, – затейливо приговаривает Надя с тихой интонацией, чем вызывает одобрение госпожи подле неё. Валерия затейливо улыбается, когда заклинательница просит её рассказать больше о людях, с которыми ей придётся говорить. Вопрос госпожу, как видится, устраивает. Сколько бы генералов ни было, Старкова желает послушать про каждого. И как бы велика ни была её неприязнь, она понимает, почему столь высокопоставленное положение получил Иван. Если Дарклинг способен доверять, то сердцебит располагает бóльшей долей подобной роскоши. Он крепок в своей вере, и вдохновляет этой верой других. Кроме того, не Алине не знать, что у генерала Северцова тверда рука на расправы, а это в предводительстве ценится не в последнюю очередь. Владим же, как молвит целительница, пусть и не столь был опытен в военном деле в начале Гражданской войны, но он амбициозен и славно чувствует своё положение. Во время распрей за равкианский престол и после падения Дарклинга Воскресенские искали союзников в Новом Земе, именно Владим вёл их за собой – он воздвиг себя до звания предводителя ещё до того, как в этом звании возникла нужда. У его семьи есть наследники, это позволяет сердцебиту разойтись в своих стремлениях. Верится, не стоит недооценивать слова Валерии о том, что мужчина способен пойти по головам и обладает редкой беспристрастностью к чужим мольбам. Из-за того, что семья Воскресенских не смогла сохранить свои производства и значительную часть имущества, кроме нажитого богатства, связей на западе и кораблей они не могут предложить многого, но более традиционный образ жизни извечно собирает вокруг них людей изо всякого общества. Уже в первые месяцы после возвращения Дарклинга, эта фамилия привела во власть своего господина не один десяток людей. Спрашивать о том, как за каменным столом оказались господа Дубеи, особенно не приходится, и всё же Алина желает слушать. Они являются золотыми вратами на север, и их востребованность в этом зале понятна. Их люди лучше всех прочих знают местность и порядки во Фьерде, а Агне – младший сын своего дома, обладает исключительно суровым мастерством и нравом воина. Сомневаться в данном суждении непозволительно, когда собственный взор обращается к росчеркам грубых шрамов на лице и шее мужчины. Многого об их членах семьи неизвестно. Оба мужчины фамилии находятся в глубоком зрелом возрасте, они перевезли в Малый город своих жён и детей, но того же Кая в чудесной обители почти не видят. Всё возможное время он проводит на родной земле, ведя дом и семейное дело вместе с отцом. Под предводительством Агне находится сполна тех, кто покинул плен фьерданской земли, и это неоценимо возвышает его положение, если людей придётся послать на север. Как утверждает Валерия, настроения к златовласым господам предельно разнятся. Кто-то не терпит их за то, что так или иначе они живут фьерданскими устоями и традициями. Другие уважают их за выбор, сделанный против родной земли. Вслед за речью рука целительницы склоняется в сторону иного человека – земенки-прочницы, которая сварилась с Владимом. Первое напоминание о том, что первостепенно Дарклинг лелеет не одно лишь понятие о силе, но и все её проявления. Генерал Жана Абернати. Она была солдатом ещё до Гражданской войны – возглавляла миссии в Новом Земе, и до сих пор поддерживает для Малого города крепкие связи с некоторыми оружейным производствами. Сбежав за Истиноморе, именно с ней и её людьми Воскресенские нашли выгодный устойчивый союз. Женщина, как говорят, славный стрелок и именно большинство её полков выведены из Малого города для службы. Её солдаты путешествуют по всему миру в поисках гришей, защищают пути к пристанищу и всё ценное, что нельзя спрятать под землёй. Взгляд Валерии обращается к проливному, голосом которого Алина уже была удостоена. Генерал Лука Ришар. Целительница мгновение жалеет, что рядом с господином не находится его брата, что покинул Сикурзой месяцем ранее. «Молоды и глубоко нелюбимы за их нрав». Братья оказали большое влияние на сотрудничество с Керчью и возведение Малого города, как продолжают делать и до сих пор с того времени, как Авраам окончил обучение в главном университете Кеттердама и получил допуск к дипломатическим миссиям. Его старший брат продолжительное время возглавлял флот, выделенный их отцом, и стал последним из шести генералов. Именно в одном из его полков, стоит верить, служит проливная, встретившаяся Алине днём ранее. Люди Луки почти полностью переведены на запад Равки или служат в Керчи. Как убеждена Валерия, обманываться внешностью братьев не стоит. Лик старшего может показаться жестоким, но он всегда протянет руку к сотрудничеству. Младший же, несмотря на своё миловидное представление, не обернётся на мольбы о помощи, если не будет заинтересован в человеке. Лука вместе с главой семьи стараются держать Авраама как можно дальше от волнений, но он извечно рвётся в бой, а выдержку имеет только в делах праведной дипломатии. Впрочем, вина самого купца Ришар здесь велика. Он отправил своего младшего сына в Равку совсем юным, и теперь не может сосчитать последствия. Алина не ведает, как примириться с мыслью о том, что какой-то господин способен отослать обоих своих сыновей в юном возрасте сражаться в чужой войне вместо того, чтобы вести дела в Керчи. Но как говорит Лука, дела Совета приливов не должны беспокоить тех, кто не вхож в Совет приливов. Отчего-то мужчину с трудом удаётся представить высокопоставленным военным лидером, но Валерия подсказывает, на него следует взглянуть подле воды, а уже после строить суждения. Молвят и об иных знатных господах. Фамилия Мезле предстаёт заклинательнице хорошо знакомой, Зоя и Надя говорила о них нередко. Но как оказывается, Алина и сама знакома с одной из шквальных этой фамилии. С Региной, с которой их свели равкианские пути. Сулийцы – одни из немногих, кто почти не сражается, но не потому что это противоречит их устоям. После потери своей дочери на службе много лет назад они, как и Румянцевы, находят главную ценность в обучении и сохранении своей культуры. Их мастерство шквальных особенно ценится в бою. Долгое время полагали, что именно Регину изберут для ведения войск, но она совершенно равнодушна к чинному положению, поэтому служит в полку наряду с многими шквальными, которых обучила её семья. Как в числе солдат оказалась сама девушка приходится только гадать. Дела рода в стенах Малого города ведёт её старший брат. В военном же деле велико удивление и тому, что, к примеру, Агне не служат одни только инферны. Все полки Дарклинга смешанные. Как объясняют, та же Ярослава и вовсе не идёт за своим мужем, а находится в подчинении генерала Воскресенского, не желая воевать под предводительством собственного супруга. Авраам в схожем понятии ходит под именем генерала Северцова, а не своего брата. С ним же служит и Регина. – Кто есть девушка-шквальная, стоящая к нам лицом? – голос стихает, когда заклинательница обращается к княжне Румянцевой, из-за теней чужих спин рассматривая за дальним краем каменного монумента незнакомку, что продолжает встречаться на её пути с сегодняшней ночи. Из-за невысокого роста, фигура мужчины грозно высится за её спиной, но тот ближе не ступает и обращается, как надлежит предполагать, с почтением. Сидящая рядом Надя негромко откашливается. – Вы очень льстите её естеству, – Валерия откладывает донесение на стол, мгновение рассматривая шквальную и обращая взгляд к сол-госпоже. Она вдруг заинтересованно, совсем слегка вскидывает брови. – Какой бы возраст вы ей дали? – Если не лукавить, не более третьего десятка. – Ей пятьдесят восемь, – Алина смотрит на целительницу распахнутыми недоверчивыми глазами, выговаривая твёрдое «не верю». Но как видно, собственное неверие окружающих заботит мало. – Её зовут генерал Кира Моро – последняя из представленных вам шести, родом с Блуждающего острова. Будучи маленькой девочкой, она была одной из последних учениц в семье Мезле до той поры, пока их не выслали из Равки. Назовите любую большую битву в последние три десятилетия генеральства Дарклинга – она там была. И Кира не проиграла ни одну из них. – Но на её лице нет и шрама, – Старкова неуверенно поджимает губы, не ведая, как правильнее рассудить, и стоит ли вовсе. – И это одновременно её проклятие и одно из главных достояний. Думаю, вы понимаете, почему при дворе её почти не видели, – Валерия утвердительно кивает, не стараясь скрыть недобрую подсказку. Верно, с подобной редкой красоты внешностью дворцы властных господ могут оказаться воистину гиблым местом. И если она столь хороша в бою, немудрено, что в столицу её Тёмный генерал отсылать не стремился. Вероятно, и многие из битв они провели вместе или проводят до сих пор, когда мир щедрится на подобный уклад. – Она спустит на меня ураган за эти слова, но предполагаю, лучше вы услышите от меня. Об их связи с Дарклингом ходили разные слухи во времена службы во Второй армии, – Алина вздыхает, не стремясь взглянуть на целительницу. Словно её может заботить, кого записывали в любовницы Еретика. – Кира их никогда не подтверждала и не отрицала. Но так или иначе они знакомы уже около полстолетия, кто мог бы знать о природе их связи? Даже Иван не может похвастать подобным. И она жестока. – Насколько? – Настолько, что будет рвать человека в воздухе и скорее улыбнётся, чем обернётся на его крики, – кривя губы от суровой картины пред глазами, заклинательница сомневается, что речь о подобном подвиге взята из головы. Со временем обстановка в правительственном зале меняется, всё больше людей расходится к своим столам, и вещи обретают порядок. Дарклинг приходит к собранию в верном сопровождении Ивана и нескольких опричников. Не удастся приметить чинное место, которое было бы отведено для него, и Старкова не ошибается, когда представляет, что весь необходимый час господин Малого города будет стоять у каменного возвышения в центре палат. В присутствии правителя требуется встать, и Алина следует за порывом окружающих, но раскланиваться она не станет. Тень непонимания проскальзывает во взгляде Дарклинга, когда он видит её за чужим столом, но с горделиво поднятой головой. И чего мог ожидать? Что она составит ему компанию, стоя под рукой? Старкова не желает быть съеденной чужими взглядами, что и так её присутствие не одобряют. А шкатулка, по-прежнему стоящая среди множества предметов главного зала, и так мозолит глаза. Врата с обеих сторон закрывают негласным оглашением начала собрания, и в воздухе оседает ощутимая тяжесть. Привычным кажется то, что первыми слушают отчёты, и за полгода, стоит полагать, их наберётся немало. В своей сути видится интересным то, какими делами живёт Малый город. Первым говорит генерал Дубей, заявляя о том, что их корабли вывезли одиннадцать гришей с территории Фьерды через порты, семерых люди Агне перехватили в районе городов Хальмхенд и Фельстед, а также разбили двумя месяцами ранее небольшой отряд дрюскелей в Цибее. Лука молвит о том, что один из его полков вывез из Керчи девять человек и троих с Блуждающего острова. Вторя его речи и говоря вполголоса, Валерия рассказывает Алине о том, что в последние лета подневольных гришей в островном государстве почти не осталось. Чуть менее тысячи освободили за первые три-четыре года. Дарклинг был мёртв для мира, и пока целый свет не считал необходимым его бояться, он приходил в богатые дома керчийских господ и забирал то, что им никогда не принадлежало ни по какому из выдуманных людьми прав. Гришей. И к кому керчийцы пошли бы жаловаться? Они не могут огласить миру подобную напасть, а Еретик не может убить их купцов и чиновников. Равносильная жертва. Грудь скребёт болезненное чувство, когда Валерия предупреждает, что Алина вполне может приметить на шеях или руках некоторых гришей ожоги, шрамы или отметины в виде знаков. Заклинательница, разумеется, знакома с понятием «клеймить рабов», но она никогда не смела помыслить, что ей доведётся увидеть это понятие воочию. Как только молвит Иван, Старкова чувствует, как её сердце проваливается. За эти шесть месяцев за полками сердцебита числится две разрушенных лаборатории в Шухане. Двадцать семь изъятых из южного государства гришей, из которых тринадцать – дети. И одиннадцать уничтоженных Хергудов. Дарклинг всегда знал, что этим летом они шли в ловушку, и как удаётся представить теперь, подобный расклад его устраивал – он сумел встретиться со своими союзниками, разорил и ослабил врага, получил новых людей и вернул заклинательницу солнца самой себе. – Вы упустили одну, – выговаривает Алина, когда Иван садится за свой стол. Она молвит излишне тихо, чтобы голос звучал уверенно. Мысли указывают ей встать, а не пытаться пищать из-за стола подобно мыши. Девушка не утруждает себя тем, чтобы взглянуть на Дарклинга, поднимаясь со стула. Сердцебит располагается на другой стороне зала, и как бы ему то ни претило, он встаёт, чтобы не выглядеть глупцом. – Вы упустили одну, генерал Северцов, – повторяет Старкова звонче, смотря ему в глаза. – Девочку лет шести. И оставили там тело своего человека. Точнее то, что от тела осталось. Но и этого было достаточно для понимания, что кафтан не принадлежал Второй равкианской армии. – Шуханцы никогда не отличат, кому принадлежат кафтаны, – молвит Иван с тем выражением, что могло бы ставить под сомнение осведомлённость девушки в реальном положении вещей. – А равкианцы? – Это твоя ошибка, – слова холодной тенью ложатся на зал, отчего сердцебит вынужденно чуть пригибает голову. Голос Дарклинга спокойный, таящий опасность. Он неспешно ступает вокруг каменного стола и, пожалуй, от взгляда на него у кого-то могли бы подкоситься ноги. – Шпионы Николая уже расспрашивают люд на улицах равкианских городов. Он знает о нас, но не осведомлён о числе и месте, – голова дёргается, когда мелодичный женский голос выговаривает «пока». Алина обнаруживает, что взгляд Киры прикован к ней. – Это единственные преимущества, которые оставила нам твоя невнимательность, – Иван возвращается за своё место, и Старкова обнаруживает, что его вид вышколенного дитяти совершенно не прельщает. Может, потому что она знает, насколько сурово перебирает внутренности скрытый гнев Чёрного Еретика. – Но сегодня есть нечто более важное, о чём следует говорить, – многие головы во внимании поднимаются вслед за речью своего господина. Сложно назвать множество вещей, что могли бы быть важнее таинства Малого города. – Генерал Абернати? – Пятью днями ранее, – женщина выходит вперёд на противоположной стороне зала, убирая за спину лист пергамента, что держала в руках. – Фьерданские войска обстреляли несколько крепостей на юго-западе от Черности, также с их стороны был отдан приказ о наступлении к границе в направлении Аркеска, поэтому отныне, – Алина чувствует, как замершая тишина тянет её плечи к земле. Ей необходимо немедленно отослать письмо Николаю. – Равка находится в состоянии активной войны. Господа-генералы и командиры, – Жана кивает, скользя взглядом по гришам, что делят с ней звание, по предводителям опричников и солдат Дарклинга. Эти люди относятся к объявлениям войны с подозрительным равнодушием. – Верное время уведомить своих полководцев и должным образом подготовить отряды. – Генерал Дубей, поведайте госпоже Старковой то же, что сказали и мне, – присаживаясь на край каменного стола, велит Дарклинг инферну, когда заканчивают говорить о распределении вооружения. Большинство взглядов обращается к заклинательнице, но она взирает только на северного господина, что говорит с ней, сложив руки пред собой. – При фьерданском дворе Вадика Демидова поддерживаю люди, некоторые из которых носят на теле или знамёнах ваш знак, сол-госпожа. – Святая стража? – Алина с недоверием присматривается, не ожидая ответа, задумываясь. Агне грузно жмёт плечами, указывая, что это ей положено знать ответ. – Но Апрат мёртв. – Слава Михаилу и Дмитрию Румянцевым, – вполголоса молвит Владим, с другой стороны зала. – Но как видно, его идеи живы, – высказывается седовласый мужчина в почтенном возрасте, что стоит рядом с Дарклингом. На нём блестит форма опричников. – Распустив сообщество вашего священника, Николай Ланцов оградил себя и своих людей от угрозы внутри двора, но мы можем видеть, последователи Апрата нашли свой путь к солнцу, – Алина кривит губы от плохо скрытой указки на собственное естество. – Хотя без своего лидера святая стража раздроблена. – И у нас нет средств влияния на них из Равки, пока Демидов прячется в стенах Джерхольма, – с наигранным приторным недовольством вздыхает Владим. Взгляд точно невидимой нитью притягивает к Дарклингу. Его глаза чуть ведут в сторону, точно в немом разговоре или желании указать ей на нечто. В голове возникает картина алтарей и паломнических шествий. – У вас нет, генерал Воскресений, – обращается Алина к сердцебиту с улыбкой. – У меня есть. Культ солнечной святой – спасительницы Равки и разрушительницы Тенистого каньона, – она ловит себя на секундном желании перечислять титулы и наречения, пока люди не устанут. Не у одного Еретика найдутся поклонники. – Раздроблены или нет, но они всегда были связаны. И святая стража может использовать кого-то из фанатиков как своих шпионов в Равке. Я могла бы говорить с ними, когда вернусь ко двору. – Что ж, интерес вашего царя в этом не последний. Как только врата в правительственный зал отворяются вновь, кто-то расходится, но стены заполняются, как кажется, ещё бóльшим количеством людей. Теми, кто желает вернуться к работе вне военного дела, или другими, кто спешит помочь своим господам. Валерия рассматривает Алину с открытым недоумением, когда заклинательница неуверенно поднимается из-за своего места, присматриваясь к человеку за главным столом. Долговязый мужчина рассматривает нечто, возложенное на камень. Его чёрные волосы отпущены до середины шеи, а в аккуратной бороде легко заметить проседь. Худощавые черты делают лицо чуть вытянутым, но на лбу легко приметить морщины. Благородный голубой камзол выделяется среди окружающих одежд, и подобная наглость девушку злит. Она знает его. Этот человек сопровождал каждое её путешествие в земли Керчи как советницы Николая. Впрочем, монарха ему тоже надлежит сопровождать. Ян Разумов – один из равкианских послов в стране воров и торговли. Старкова знает его как доброго, не упускающего забавы человека. В своих сорока годах он вдовец, но обладает светлым именем при дворе. И, как оказывается, у всего можно сыскать второе дно. Алина норовит сделать шаг, но едва не оступается, когда подле Яна возникает кроткая натура Нади, что подаёт послу руку. Опора вовсе уходит из-под ног, стоит губам мужчины коснуться её ладони. Положено отвернуться, но от Старковой не ускользает, что сердцебитка смотрит на посла совершенно печально. – Она..? – Не выговаривайте мне то, что желаете, – Валерия не поднимает голову, её рука с пером продолжает ровно скользить по пергаменту, будто она может без излишних речей разделять непонимание и негодование, что разгораются в груди. Надежде самой есть немногим меньше лет, нежели то, сколько их разделяет с мужчиной, с которым она обручена. – Спрашивайте с братьев Нади. Я ничего не могу сделать до тех пор, пока её жених относится к ней с достоинством. – Господин Разумов? – обращается к мужчине Алина, ступая к каменному столу. Положение одной юной девушки не единственное, о чём она обречена думать. По серьёзному взгляду посла легко рассудить, что сперва он её не узнаёт, но в следующее мгновение его лицо просветляется, заходясь благоволящим выражением. – Ваше превосходительство, – тянет низкий, но звонкий голос. Ян отступает на полшага назад, чтобы поклониться. – В радость вновь вас лицезреть... Признаюсь, вам славно удавалось скрывать своё истинное обличье, – Старкова не уделяет внимания тому, с каким почтением внимают её образу, и с трудом удерживает лицо, наблюдая за тем, что ладонь Нади всё ещё лежит в чужой руке. Девушка смотрит куда угодно, но не на заклинательницу или своего жениха, а после отступает от пьедестала с тихим «прошу меня простить». – Разумеется, Наденька. – По какому праву вы здесь находитесь? – видится, строгий тон собственного голоса широко подсекает чужое расположение, но ныне Алина не обязана послу высокими жестами уважения. Она смотрит на изменщика. А к предателям Николая у неё одно отношение. – Полагаю, о министре вы ещё не слышали, – разделять неприятный липкий смех не приходится. Повод для веселья не найти и вовсе. Слова о высокопоставленном чиновнике походят на клинок, загнанный куда-то меж рёбер, так что каждый очередной вдох выходит болезненным. Николай, должно быть, в этот час недооценивает выражение о том, что они окружены врагами. – Так я спрошу ещё раз, по какому праву вы здесь находитесь, господин Разумов? – девушка едва достаёт ему до плеча, но должно быть, общение с Дарклингом взращивает её силу голоса и возвышенную поставу. Следует полагать, в собственном взгляде сквозит надменность. Посол не гнёт голову, но легко заметить его желание отступить. – Вы должны сейчас быть в Большом дворце, поддерживать своего настоящего, – выделенное слово выходит ядовитым, – царя и вести переговоры с керчийской делегацией, чтобы укрепить наши дипломатические отношения. Или я ошибаюсь, господин посол? – Переговоры с керчийцами и без моего официального присутствия завершатся довольно быстро, – последнее слово перекатывается на чужом языке так, будто в нём есть нечто забавное, словно самому господину взаправду уже может быть известен исход дипломатического визита. Ян вдруг кивает куда-то в сторону, поигрывая плечами. Предметом его указки становится один из братьев Ришар. Подлецы. – А здесь я нахожусь по праву договора между мной и почившим князем Воскресенским. – Договора о союзе вас и девушки, которая годится вам в дочери? – При всём уважении, госпожа советница, я не думаю, что наша семейная доля есть предмет ваших забот, – мужчина качает головой, будто смеет поучать малое дитя. Манера мягкая, но Алина разделять её не станет. – Судьба всех гришей – моя забота, – отбивает бесстыдно. – Как и благополучие моего правителя. В Равке обучают немало дипломатов. Как думаете, сильно ли обеднеет двор, если, разжаловав одного из них, я позабочусь о безопасности своего государя? – Вижу девушку, которая пошла против Тёмного генерала, – Старкова желает сыскать в речи усмешку, но слова звучат уважительно. Голова посла склоняется в почтительном жесте, будто Ян разделяет серьёзность её слов. Девушка не молвит пустыми угрозами. Она будет говорить о надобности этих людей с Дарклингом, и если с министром всё не столь легко, то посол будет сразу выдан на милость Николая. – И с каким же успехом завершатся переговоры? – вопрошает Алина, не ослабляя хватку и выверено не отпуская человека от себя. – Для кого, госпожа Морозова? – Для Николая Ланцова и благополучия всей Равки. – Я бы отделил эти два понятия друг от друга, – Ян поигрывает пальцами в воздухе. Жест взвешивающий, отсылающий к неугодному раздумью над его словами. – Торговые договора должны быть заключены, но денег керчийские банки господину Ланцову более не выдадут. Ни сейчас, ни до тех пор, пока не будет закрыта хотя бы бóльшая часть долгов. Смею сомневаться, что наша казна будет располагать золотом на миллионы крюге в ближайшем будущем.•
Алина думает, она зря проводит час, ходя по лабиринту древних писаний, стараясь разыскать в них нечто полезное. Но ей не остаётся ничего иного, если она не может найти Илью в пределах зала, который она называет костяным. Разумеется, девушка не ходит по останкам живого, но белый кварц и тёплый серовато-жёлтый цвет камня никогда не перестаёт напоминать ей о великом прозвище. Костяной кузнец. Вещи не перестают представать дивными в этом месте. Илья всё ещё использует человеческую бумагу, чтобы писать, пусть и... Не всегда. Дом в Започне и камень Малого города – наиболее яркие примеры того, что не в каждый из дней мастеру хватит листа пергамента или хотя бы стола. Родоначальника фамилии Морозовых легче представить одержимым, но Илья в один из дней указывает на то, что она не пожелает этого видеть. Иногда он говорит с потерянной девочкой у своих чертогов о нетрудных понятиях, но зачастую вкладывает в человеческие слова тот смысл, который Алина разобрать не может. Дышать легче в его обществе не становится, так что девушка может лишь гадать, как рука об руку со своим предком чувствуют себя Дарклинг, Багра и Адриан, способные ощущать силу намного глубже, чем это доступно кому-либо другому. Заклинательница никогда не перестаёт гадать, куда уходит Илья. Мастерит ли он очередной чудо-меч, работает над созданием нового усилителя или гуляет в горах, ей неизвестно. И зачастую она не может разобрать, почему старается подбирать слова. Вероятно, древний человек всё равно не найдёт в них ничего интересного или оскорбительного. Блуждая среди старинной библиотеки, собранной, как оказалось, дедом и внуком, Алина не знает, какой труд ищет, но что бы ни легло в руки, чаще прочего она даже не знает язык, на котором написано слово. В том, что окружает Илью, никогда нет порядка. Важность подобного понятия мастера не достигает. Он говорит, что заклинательница видит вещи иначе, нежели это делают остальные, чьё общество он может наблюдать. Но девушка чрезвычайно в этом сомневается. Дарклинг или Багра ни раз указывали на то, что она смотрит на окружающее подобно ребёнку – прямо и односторонне. Но пути, которыми видит вечность, не понять и вовсе. Многие предметы вокруг хранят в себе знакомый знак. И ныне Старковой известно его значение. Рога оленя, что пересечены телом морского змея. Ни одного отпечатка существа Жар-птицы. Ответа на вопрос об отсутствии не нашлось, но Дарклинг считает, что после Русалье Илья был уже настолько ослеплён своими идеями, что его изобретения перестали находить в мире отпечаток, который был бы понятен простому человеку. Однажды мужчина возникает подле Алины во время прогулки ранним сумеречным утром, и ступая вдоль гор, она почти падает на ледяную землю от испуга. Уличные одежды он не носит, и холод древнее тело явно не достигает. – Ба.., – девушка мгновенно прикусывает язык. Почему-то чудится, что Багра огрела бы её палкой за одно собственное имя, произнесённые в обществе этого человека. – Мне говорили, вы не признаёте различий. – Вы ищите во всём порядок. Желаете дать каждой вещи название. В моё время, – девушка тихо усмехается, находя нечто человеческое в этих словах. Каждый старик говорит одинаково. Солнце на рассвете тёплыми красками ложится на лик Ильи, делая цвет его кожи более живым. Но нестерпимо хочется спросить, о каком времени они говорят. Сколько ему лет? И сколько лет Багре? – И в каждое из времён, нет слова полноценнее, чем «мастер». Но это не значит, что я не ограничен. Мне неподвластно заклинать. И людские тела я не слышу, как на то способны ваши корпориалы. – И всё же, – Алина хмыкает. Мир вокруг одного непокорного творца извечно замолкает, но это не тот ужас, что мог бы пошатнуть её представление о жизни. – Пожалуй, я ожидала кипящих котлов с живым огнём, звона металла и трупы животных на столах. – Я предстаю таким, каким вам легче меня видеть и понимать. И вы и без того уже чувствуете себя дурно, – девушка вынуждена присмотреться. Это улыбка красит чужие губы? – Вы говорите на староравкианском? Я часто встречаю письменность, понимаю некоторые слова, но не целые речи. – Он называется «чловьечи язык». Язык народа. И он намного старше, чем ваша маленькая страна, которой нравится называть всё новыми именами, – Алине с трудом удаётся представить то, что для Ильи Равка не является домом. Лишь землёй, на которой стоял его дом. – Я молвил на нём с первым изречённым словом, и мои дети говорили на нём. Каждый мой труд был и будет написан лишь на языке истока. – Каждый? – девушка теряет в шаге, но спешно настигает мастера вновь. Она может сказать иное о работе, которую изучала с Давидом, зовя пергамент «трудами Костяного кузнеца». Они были оставлены Дарклингом в Малом дворце пред его неудачным переворотом в Тенистом каньоне и открыли путь к Люмии. – Но мы читали записи из ваших дневников... Они были написаны на равкианском. – Вы читали не мои дневники, – Илья вертит головой, точно указывая малому дитя на ошибку. То, что обозначает его лицо, тяжело наречь понятной эмоцией, но Старкова желает верить, что разбирает в словах лукавое выражение. Потеху. – Я могла бы выучить язык? – Ваш сын вас научит, – Алина присматривается, не разбирая, почему находит нечто занимательное в том, что к ней обращено утверждение. Илья не предполагает, что Адриан мог бы, он убеждён, что ребёнку это под силу. Возможно, понимание древней письменности проложит путь к более обширным знаниям о силе, чем заклинательница имеет сейчас. – «Ремьесло», – припоминает она одно из понятий, которое встречала в чужих трудах. – В вашем языке для умения и мастерства одно слово. – Одно будет ближе. – Так скверна есть лишь мастерство? – предполагает смелее девушка. Скверну легко представить ядом или иным веществом, но чем больше она ищет записей или зарисовок о тёмном искусстве, тем расплывчатее картина действительности. Почему-то спросить напрямую, не найдётся ли у Ильи подробное учение о скверне, до сих пор Старкова не решается. И сомневается, что на подобную маленькую наглость найдётся желанный ответ. – Мастерство или понимание творения. Мы все созданы одной большой силой, которую людям приходится по душе называть магией, – внутренности пробирает дрожью от того, как мужчина смотрит на окружающее. Сквозь него. Внутрь. Они идут вдоль гор в сторону церквей. Час ещё ранний, дороги пустуют. – И она сотворила нас ограниченным, чтобы мы не могли нарушать её законы и уничтожить всё живое вокруг. Но если гриш смеет ступить за отведённые ему границы, первородное творение стремится его наказать, заставить платить. Скверна есть... Обрывая себя в словах, Илья останавливается, осматриваясь вокруг. Алина могла бы подумать, что ему вдруг непонятна земля под ногами, но должно быть, он лишь не привык замечать эти мелочи живого. Белоснежные кудри рассыпаются вокруг головы мужчины, когда он поднимает с земли у тропы сухую ветвь, покрывшуюся инеем. Девушка присматривается к предмету, что стремительно меняет цвет в чужой ладони. Изморозь тает, дерево обретает живой оттенок... Излом блестит, точно способный дать сок. Минутой ранее мёртвая ветвь обретает зелёный оттенок. Старкова слегка отстраняется. Это неестественно. И неправильно. То, что бездыханно нельзя обратить обратно к жизни или росту. Но таково тёмное мастерство. Алина глотает догадку, собственное понимание. Легко узреть мгновение, в которое сила мастера оставляет вещицу. Дерево не только умирает вновь, но и рассыпается на ладони в труху. – В наших языках для скверны и магии одно слово, потому что скверна и есть высшая сила, глубокое её понимание и владение, – тяжело даётся виденье, что Илья не уходит вперёд. Он стоит и слушает. Хоть и не утвердить наверняка, слышит ли. Солнце в небе набирает полную силу, рисуя бесцветные глаза вечности оттенками голубого. – Сила творения в сердце мира, с которой создан каждый из нас. Для вас это способность вдохнуть жизнь в мёртвое. Для Дарклинга соткать материю из ничего... Результат непредсказуем, потому что человеку не должно быть подвластно подобное могущество, и мир стремится вас наказать, – кости ломает от картины того, какую боль причиняет создание ничегой. Девушка помнит, как она их с Еретиком с головой окунула в полюбившееся ему могущество, почти похоронив их обоих в стенах часовни. – Живые усилители – это осколки одной великой силы. Когда вы создаёте один, вы возвращаете существо к жизни, наделяя его частью первозданного творения, – Алина кусает губы в знании того, что Багра тоже есть живой усилитель. Кровь и плоть одного гениального, но одержимого мастера, наделённого роковым величием, никем более непознанным. – Однажды я... Я допускала мысль, что вы могли бы пытаться создать гриша похожего на себя. Того, кто разделил бы с вами вечность и могущество. – Вы чрезвычайно умная девушка. Глупец тот, кто недооценивает ваш разум, – хвалебные слова не греют. Мастерам и творцам наречено нести пользу в мир, но Старкова напоминает себе, что человек пред первостепенно Морозов, а фамилия эта подобно проклятию влечёт за собой редкую жестокость. – И у вас есть догадка. – Вам удалось, не так ли? – Алина болезненно глотает. – Вам удалось создать силу. Новое невиданное миром могущество. И результат превзошёл ожидания, – собственная улыбка выходит горькой. – Я тогда не поняла эти слова, но вы изрекли их сами. «Мастерам не пристало жалеть о своих лучших творениях». Но для вас это никогда не были усилители, Люмия, стекло или сталь гришей... И вы не сожалеете. Ни о Багре. Ни о Дарклинге. – До скончания веков они останутся уникальными и гениальными. Каждый по-своему. Всё тело вздрагивает, стоит вдалеке зазвонить колоколам. Скоро люд начнёт собираться на утреннюю службу, а двое святых так и останутся стоять в тени леса, разделяя способность рассечь этот мир надвое. Когда-то очень давно Илья получил желаемое, но скверна извечно просит двойную цену. И за одну маленькую девочку, роняющую слёзы на крыльце собственного дома, тёмное искусство забрало у одарённого мастера тоже забрало сполна.•
– Мой царь уже не один год ведёт в Равке довольно.., – подбирая верное слово, Алина стоит за каменным столом, подле которого собрались важные лица самопровозглашённого правительства. И не побоится утвердить то, что именно она это небольшое собрание созвала, спросив у Дарклинга лишь о том, каких людей будет требовать предмет её интереса. И сколь не претит колкое внимание всех шести генералов и их незнающего жалости господина, девушка не желает уступать в своём намерении. – Затратные на материалы и топливо труды. – Нам известно о Золотом болоте, госпожа Старкова, – Иван бросает эти слова к её речи так, будто они говорят о заурядном летнем доме или некой безделице. Он стоит по правую руку от своего правителя, отчего Алина вынужденно глотает усмешку о положении сердцебита. Не унять интерес, он выбирает слова, потому что знает, что за иные отвесят подзатыльник, или от того, что тонкая линия шрама на предплечье мозолит ему глаза. – Вы можете называть вещи своими именами. – И вы можете с уверенностью сказать, что на нём изготавливают? – девушка неумолимо с наигранным выжидающим выражением осматривает каждого гриша. Неужели никто не ответит? Что ж, они в действительности недооценивают Николая. И не Дарклингу не знать о том, какой ошибкой это может стать. Но выражение самозваного господина на противоположной стороне каменного стола разобрать удаётся с трудом. Хотя заклинательница знает, что он слушает. – Мы говорим об оружии, которое могло бы изменить ход войны и укрепить наше положение в будущем. Но производство затратно и на время. Предположительно его удастся завершить к следующему лету, – по крайней мере, Старкова уверена, что именно на эту перспективу рассчитывает Ланцов, а он не терпит просчёты. Ему неизвестно, что она просит за его труды, но Алина решила отходить от «дающего». Если люди Дарклинга будут согласны на подобное сотрудничество, она не видит расклада, в котором от него отказался бы Николай. Его выгода в этом так или иначе велика, и в положении советницы столь же велико желание не ошибиться в понимании важности союза, который она пытается выстроить. – Фьерда уже атакует границы, и если им удастся войти глубже – внутрь Равки, работа растянется, и нас уничтожат раньше, чем мы сможем прибегнуть к преимуществу. Мы серьёзно теряем во времени из-за долгой транспортировки грузов. Доступ к Бегункам значительно бы упростил нам задачу... – Bulstolen, – Жана поднимает руку. Слово это важно, потому что именно большинство её людей работает над прокладыванием шахт и изготовлением рельс и вагонеток, но Старковой претит одна мысль, что её не стали дослушивать. Не ускользает из виду и то, как вызывающе вскидывает брови Дарклинг, легко замечая негодование одного мятежного сердца. Он стоит и выжидает, какой следующий шаг непокорная святая сделает теперь. И даже если бы он был волен оказать ей поддержку, Алина её не желает. – Я не испытаю трудности в том, чтобы выслушать ещё пять «нет» от каждого за этим столом, но, возможно, сначала вы дослушаете меня, генерал Абернати? – кажется, женщина выглядит воистину обескураженной подобным рвением, что норовит перелиться за край. Её взор обращается к другим генералам, но внимание многих всё ещё обращено к заклинательнице. Руки ложатся за спину. Опору искать не приходится, сила лежит в том, что голос звучит уверенно в надежде убедить, заставить поверить в свои добрые намерения. – Я понимаю, какую важность для Малого города представляют эти туннели. Через них вы кормитесь или укрепляете стены, строите здесь жизнь. В них прячете людей, которые в этом нуждаются. Но и Николай Ланцов бережёт Лазлайон от своих врагов уже десяток лет. Сохранить таинство этих дорог для него будет столь же важно, сколько и для вас. И я понимаю, что таковой шаг к сотрудничеству требует нечто взамен. – Ik ensmet aasnpak, – вызывается изречь Лука, в интересе склоняя голову ближе, точно прислушиваясь. Кому-то сейчас должно подумать о предсказуемой природе торгашей, но воздух в зале излишне тяжёл для подобных высказываний. – Как только Фьерда отправит свой флот на юг, вы потеряете доступ к берегу в районе Аркеска, – взгляд падает на карту материка в центре стола, но для Алины нет необходимости присматриваться к рисунку местности, чтобы знать наверняка, о каких территориях они говорят. Насколько ей удалось узнать, сейчас в Малом городе флот не используют столь активно, как то было ранее, но от этого её предложение не теряет в силе. – Там развернётся первая линия фронта, и к Равке вы не подойдёте. Я могла бы... Предложить свободный доступ во все наши порты взамен на Бегунки. – Скажи, Алина, – Дарклинг убирает руку со стола, обделяя вниманием очередной лист пергамента. И один только горделивый тягучий тон его голоса метает в неё ножи. Славно. Будто недоверие шести высокопоставленных гришей было для неё маленьким препятствием! – Почему мы должны способствовать в развитии оружия, которое может обернуться не только против Фьерды или Шухана, но и против нас самих? – девушка не смеет отвести от чудовища взгляд, он обглодает все её кости, если она хоть на мгновение ослабит хватку. Но нет нужды крутить головой, чтобы заметить, как пара генералов согласно кивают, поддерживая спрос. – Кто даст гарантии, что в один из дней наши корабли в порту не будут ожидать вооружённые отряды Первой армии, а в другой мы не обнаружим наши дороги заваленными? Один нуждается в этом сотрудничестве больше, чем другие. Верно. Старкова и сама это понимает. И сколь бы ни была велика, до тех пор, пока они все не сражаются на одной стороне, нужда Николая имеет малое значение для жителей Малого города. – Но, если будет необходимо, – грубый хриплый голос Агне проносится по залу. – Смею предположить, Николай Ланцов пожертвует и этой выгодой, чтобы удержать своё положение. – Я ваш гарант, – утверждение излишне хрупкое для смелых речей. Алина слегка вскидывает голову. Дарклинг ждёт этого – что она поставит себя между ними. Он будет ждать и того, что девушка споткнётся о свою веру в Николая. Что ж, такой роскошью его не удостоят, излишне велик аппетит. Но не один Еретик стоит пред ней. От того нужда бóльшая заглянуть в глаза каждому, убедить. – Он не станет... Не сможет действовать за моей спиной. И я не позволю атаковать столь важные пути или подвергнуть угрозе Малый город, – речь спотыкается о мелодичный переливчатый смех Киры, на который остальные сворачивают головы. – Вам смешно, генерал Моро? – О, простите, – шквальная часто наигранно моргает, точно надеясь стряхнуть несуществующие слёзы. – Мне взаправду неведомо, во что вы верите – в силу праведной дружбы или непорочную любовь, но царь есть царь, – руки женщины утвердительно опускаются на камень стола. По устам генералом тянется краткое «да». – Его власть абсолютна. Они веками действуют за спинами своих людей, лишь глупец будет надеяться на обратное. Если бы это было иначе, хотя бы семья Мезле не была бы выслана из Равки. – И многие ли цари за эти века желали себе такого врага, как заклинательница солнца? Триумвират тоже никогда не одобрит то, что способно ударить по благополучию Малого города. И если понадобится, я буду стоять здесь с вами и защищать это место. – При всём уважении, госпожа Старкова, – манерно вздыхая, Владим с поддельно усталым выражением на лице потирает переносицу. Его рука склоняется в сторону заклинательницы. – Напомните свой титул при дворе ещё раз? – вопрос риторический, так что Алина лишь с подозрением ведёт головой, не удостаивая чужую речь ответом. – Правильно ли мы понимаем... Вы убеждены, что как царской советнице вам удастся убедить государя страны в военном положении открыть свои порта для врагов? Я мог бы предположить, что вы чрезвычайно переоценивает свою власть. – Генерал Воскресенский, а что вы сам в нынешнее время знаете о власти? – встречно вопрошает его девушка. Если Владим смеет сомневаться в её влиянии, она не поленится рассказать ему о понятиях силы. – Мне известна фамильная роспись каждой живой души при дворе. Прямо на данном столе и в этом зале я подпишу и опечатаю угодный мне указ, и когда пергамент достигнет стен Большого дворца в царской канцелярии не будут спрашивать о его подлинности – бумаги передадут на рассмотрение, и если так будет угодно, законный, – Старкова нарочито выделяет слово, надеясь, что Дарклингу оно заберётся под кожу. – Царь всей Равки их одобрит. Указ будет исполнен, а меня саму не задержат на въезде в стены Ос-Альты, – в кратком размышлении Алина раскидывает плечами с той же лёгкостью, с которой мужчина смеет подвергать её положение сомнению. И давит на то, к чему тянуть руки опасно для себя самой. – Захочу, даже велю помиловать всю вашу семью. Вот это власть. А какой располагаете вы без своего господина? – видится, губы сердцебита белеют от того, насколько сильно мужчина их сжимает, но девушка более не удостаивает его вниманием, обращаясь к собранию вновь. И молвит, обещает, праведно веря, что клятва никогда не будет нуждаться в исполнении. – Николаю известно, что Равка неотделима от гришей. Я сама обращу Лазлайон в пылающие руины, если оружия обернутся против Малого города. У нас не столь безграничны ресурсы, чтобы растрачивать их на междоусобицы. Война с Фьердой потребует всех наших сил. Все генералы переглядываются между собой. Лука обнаруживается совершенно очарованным её маленькой речью. Или же его прельщает унижение Владима, но Старкова ценит то, как проливной беззвучно хлопает в ладони с видным одобрением. Первый господин даёт им время на обсуждение. И когда Алина цепляется за какие-то слова в чужих речах, что накладываются друг на друга, Дарклинг качает головой и поднимает руку в предостережении. Это их время. И независимо от решения девушка обязана его дать, потому что так или иначе они слушали её. Но когда обтянутая чёрным рукавом рука возносится над столом вновь, всё смолкает. Что ж, все громкие речи оказываются убедительны для троих. Для Киры, Луки и, не приходилось ожидать, Ивана. А может, он лишь желает, чтобы Старкова ошиблась. – Ты будешь вести переписку со своим правителем, – голос Дарклинга утвердительно сечёт раскалённый воздух, осаждает мгновение триумфа. – Скажешь ему, что мы вольны предложить дороги и технологию, которые под надзором наших людей он получит возможность использовать. Сама выставишь условия. И если он согласится, мы назначим переговоры, на которых тебе придётся защищать интересы своего врага. Ловушке наречено захлопнуться, но Алина в неё не ступала. – Интересы гришей есть и мои интересы тоже. А гриши не враги Равке. – Хорошо, – льётся редким одобрением с уст Еретика. И сколь бы это благоволение не манило, девушка разумно страшится о него обжечься, пусть и улыбается довольно, не то хвастая маленькой победой, не то дразня. – Это большой риск, – словам Агне впору пустить трещины по монументу пред ними. Он не смотрит на солнечную святую, рассматривает лишь нечто на карте пред ним. – Добро пожаловать на войну, генерал Дубей, – Иван слегка похлопывает инферна по плечу. – И без риска не бывает удачных торгов! – заключает Лука прежде, чем покинуть правительственный зал. До того Дарклинг делает это первым. За ним следуют остальные, пока один угрюмый сердцебит не остаётся в одиночестве подле разложенных пред ним бумаг, на которых обнаруживается план незнакомого исторического сражения. – Не обреки их пожалеть о твоём появлении, – Иван не поднимает голову, чтобы удостоить Старкову хотя бы взглядом. Впервые за многие из их столкновений его голос не звучит с ожидаемым презрением. Мужчина спокоен, как мог бы быть любой другой. Алина желает знать, что повлияло на его решение, но легко понимание, ответа она не услышит. Правая рука своего господина не наделён подобным великодушием. – Помнится, ты сказал, что можешь уважать выбор Фёдора, – спрашивает девушка осторожно не от радеющих настроений к сердцебиту подле неё, а из почтения к погибшему гришу. – Почему тогда не уважаешь мой? – Выбор лидера и солдата не одно и то же. Он выбирал, за кем идти. Ты же – куда вести. И выбрала неправильно. Повела против силы, которую не понимала, – грудь бессвязно содрогается, голос Ивана ведёт нечто схожее на боль. Едва ли хоть толика подобного чувства отражается на строгом лике мужчины. – Повела на смерть, и ради какой цели? Послужила очередному правителю-мальчишке на троне. Малый дворец – дело всей жизни Дарклингов, но Малый город – это то, чем это дело могло бы стать, если бы не скупость и двуличие наших царей. Я не стану лгать себе или кому-либо другому, мне нравится то, как ты говоришь сейчас. Любому гришу понравится. Я верю, что ты понимаешь нас. Но одновременно, — лишь в этих словах он считает необходимым поднять голову, чтобы взглянуть упрямой девчонке в лицо. – Я верю, что союзники познаются в войне. – Значит, увидимся на войне.•
Алина полагает, отказывать будет крайне невежливо. Она могла бы не заботиться обо всей учтивости и манерах, но ей верится, это отношение не пойдёт на пользу. Если ночь не обернётся ссорой или беспорядком, возможно, девушка получит достойный отдых и сумеет сблизиться с негласными союзницами, которые сопровождают многое в жизни Малого города. Пусть она нередко посещает бани для того, чтобы обмыть тело, эта рутина видится излишне сокровенной, чтобы проводить за ней ночи с кем-либо. Но Валерия предлагает ей составить им компанию, и заклинательница соглашается раньше, чем находится час обдумать подобную перспективу. Если не взирать на молчаливую неприязнь Ярославы и надменные взгляды Киры, досуг выдастся славным. Мороз широко щиплет кожу, а первый снег хрустит под ногами, пока они пересекают ущелье, чтобы подняться к ваннам на другой стороне гор. Ночь чистая и звёздная, где-то подвывает ветер. Старкова замедляет шаг, когда княжна Румянцева догоняет её позади. Они дозволяют друг другу обращаться по имени, но не утвердить наверняка, многое ли это значит. – Я гадала, передумаешь ли ты. – Потому что не пристало царской советнице вести поздние беседы с отступницами? – в доброй манере вопрошающе хмыкает Алина. Луна освещает им дорожку, но выражение чужого лика удаётся разобрать с трудом. Их спутницы впереди тоже о чём-то переговариваются. – Потому что ты бережёшь свою маленькую тайну, – сердце укалывает страх, что в чужих словах таится угроза. Заклинательница думала об этом, думает и сейчас, перебирая в голове десяток способов того, как надлежит обернуться в полотенце. Но в речи Валерии искрятся нотки желанной заботы, и этой заботе хочется верить. – Если смела, можешь не прикрываться. Никто не посмотрит, а если посмотрят, то ничего не скажут. Ярослава и так знает. Наденька излишне хорошо воспитана, – Алина тихонько усмехается на обронённое замечание. – У сулийцев не принято говорить о личном уделе женщины. А Кира, скорее, воздухом подавится, чем станет болтать о естестве другой госпожи. Ей хватает своего. – С подобным великодушным подходом я могла бы поверить, что мы все уже водим дружбу, – замечание сопровождает улыбка. – Там, где нет дружбы, должно быть хотя бы уважение, – словам целительницы вторит чья-то мягкая усмешка. – Вы слишком переоцениваете представления об уважении Ярославы, Ваше сиятельство, – идя впереди, Кира сдерживает шаг, чтобы ступать к ним ближе. Предстаёт отчётливо, её совершенно не заботит, что она подслушивала чужую речь. – А вы всегда говорите то, что думаете, генерал Моро? – Алина верит, ей не стоит опережать в словах княжну, но, пожалуй, это будет единственным разом, когда в оправдание она позволит себе думать, что она выше Валерии в титуле. – Иначе вы от притворных дворянских речей заскучаете. Местные просторы пустуют в столь позднее время. Древесный запах приятным покалыванием забирается в ноздри, пока ступни едва не путаются в брошенных на пол тряпчонках. Девушке нравится чувствовать настоящее тепло, а не то что создано мудрёными одеждами и Люмией Малого города. Где-то позвякивают бутыли, так что из дальнего угла доносятся причитания Ярославы о том, что гуляки никогда не потрудятся за собой убрать. Впрочем, в этом Старкова с сердцебиткой будет согласна. Пальцы неизменно путаются в завязках ночной рубахи, сколько бы раз она не проходила через этот шаг. Ткань, которой подвязана грудь, падает на руки. Одна из спутниц, как думается, именно Кира присвистывает, и Алина едва не роняет одежды из рук. – Почему никто не уточнил, что у этой девушки на шее висит половина равкианской власти? – цепочку с печатью и перстнем приходится бросить за спину, чтобы золото никому не свербело пред глазами. И надеется девушка верно, что в её теле это станет последней причиной интереса. – Меняет ли это столь много? – неуверенно уточняет Надя, чьи щёки залиты красивым румянцем. – Возможно, я подумаю о том, чтобы выбирать слова, – Кира равнодушно пожимает плечами, проходя внутрь предбанника. Есть нечто безмерно знакомое в том, как она или Ярослава складывают вещи на солдатский манер. Старкова не присматривается, но не требуется пристальность для того, чтобы подметить нечто малое, в чём они все схожи. В шрамах – в их тяжелом полном множестве. Будь то лезвия или пули, иным может похвастать одна лишь Надя. Но в их мире с трудом удастся рассудить, как долго эта «чистота» продлится. – Генерал Назяленская знает о вас? – шквальные сидят на другой стороне банной комнаты, у самой печи. Велика ли или мала их неприязнь к понятиям, это не удержит Алину от того, чтобы называть всё своими именами, хотя верная подруга и союзница вряд ли когда-нибудь узнает об этом небольшом почтительном жесте. – О, разумеется, Зое известно о моём существовании, – Кира перекидывает косу за спину. Взгляд обращён вперёд, точно она может зреть иные картины пред глазами. – Не сомневаюсь, она надеется, что я погибла где-то в песках Тенистого каньона во время последней битвы. – Более славная смерть, чем утонуть в Истиноморе, – хмыкает Ярослава под стать чужим словам. И утверждение отчего-то звучит укором. Вздохнув, Старкова не позволяет говорящей продолжить свою речь, обращаясь к сердцебитке, от которой её отделяет одна потерянная Надежда. – Я ходила по тому кораблю в цепях. – И в этих же цепях ваш царевич-бастард оставил отряд гришей умирать посреди моря без разбору, – хмуро отбивает Яра. – Мы в расчёте. – Как видно, не все умерли, – замечание жестоко в ответной мерее. Чудится, или кто-то вздыхает? – Только о нас в истории напишут, как о злодеях, а о вас, моя святая, – словам вторит наигранный размашистый поклон, – до сих пор складывают стихи, как о великой праведнице. – Я себя таковой не считаю, это уймёт твои злые чувства? – Ярослава неожиданно склоняет голову набок, словно способна задуматься. – Возможно. Алина не знает, какой смысл вложен в тихие слова Регины, что отпущены на сулийском, но Кира подле неё смеётся, оставляя гадать о предмете их краткой речи. – Я даже не находилась близко к Тенистому каньону во время падения Дарклинга, – продолжает женщина свой рассказ. – Я служила на севере, а после Гражданской войны сбежала в Шухан и нашла пристанище в доме Мезле, там я всегда была желанной гостьей, – юная госпожа упомянутой фамилии впору словам одобрительно кивает. – До того мы с вашей подругой лишь слышали друг о друге. Об избранниках и фаворитках Тёмного генерала всегда говорят, прельщает вас это или нет. Но на одном поле битвы мы никогда не встречались. Дарклинг считал, что нездоровое соперничество станет Зое скверной услугой, – с лёгкостью удаётся представить, как Назяленская в этот час могла бы закатить глаза. – Гриши были наслышаны о ней. Не столько об умениях, сколько о нраве. На войне о характерах не спрашивают, я отдам вам это, – Кира покачивает головой в раздумье, завитки волос прилипают к её лбу. – Но я не собиралась служить девчонке, которая и половины моих лет на службе не провела. Я солдат, а на поле боя ценятся опыт и навыки. Вам тоже, – заключает шквальная прежде, чем Старкова успевает спросить. – Я уважаю вашу силу и уважала её ещё тогда, когда вы возглавили Вторую армию. Но это не значит, что я признаю вас умелым достойным военным лидером и генералом. Уж не серчайте, сол-госпожа. – Но госпожой вы меня признаёте? – Алина хмурится, не разбирая полную истину слов. Но она благодарна Кире за честность, это облегчает понимание вещей и то, как следует относиться к человеку пред собой. – Я признаю вас и своей королевой, если понадобится, – собственные брови возносятся в удивлении. – И не по причине того, что какой-то мужчина велит мне это сделать. А потому что я умею разделять понятия «правительница» и «предводитель армии», – легко заслышать, как хмыкает на подобное заявление Ярослава, за что Кира одаривает её насмешливым выражением. – Ещё притопни ножкой, Яра. Иначе не все разобрали, что у вас с мужем беспричинное недовольство по крови разлито. Федю с её светлой улыбкой явно подобрали с улиц. – Не стоит, – строжит обеих девушек Валерия. Её грудь вздымается в глубоком вздохе, словно эти отскакивающие от стен скудно скрытые оскорбления целительницу утомляют. – Лучше послушаем историю госпожи Мезле, – предлагает Надя с доброжелательной улыбкой, её пальцы нервно перебирают кожу собственных бёдер, пока княжна Румянцева встаёт за гребнем, чтобы приняться расчёсывать её волосы. – Дворяне с их манерами, – закатывает глаза Кира. – Солдаты, – отвечает ей схожим выражением Регина, но в следующее мгновение сулийка уже обращается к Алине. – Последняя из моего рода, кто госпоже Назяленской может быть известен, это Зива Мезле. – Я слышала это имя во время Гражданской войны, когда подземный ход вывел нас к вашей фамильной гробнице, – с лёгкостью удаётся вспомнить шестиугольную комнату, что встретила их на выходе из пещер, когда они путешествовали от Белого собора. – Вы вторглись в родовое погребение?! – выговаривают шквальные почти единогласно, отчего речь приобретает яркие тона, заставляя дёрнуться даже Ярославу. Старковой неизвестно, есть ли в сулийском языке ругательства, но себе под нос Регина выговаривает, верится, нечто очень схожее. – Не из бесчестных намерений, прошу простить, – Алина виновато улыбается. – Кем ты приходишься Зиве? – Внучатой племянницей. Мы продолжили своё существование через её младшую сестру. Зиву так и не нашли после её исчезновения на юге, но мы не смеем забывать, как отнеслись к случившемуся с ней, – отчего-то вслед за словами тело пробирает дрожью. Речь забирается под кожу чем-то старым, взращённым годами. Иногда не хочется верить в то, сколь велико и долго противостояние этих людей. – Пусть и сейчас наши родители и мы сами видим больше выгоды от положения семьи в Шухане, нежели то, что получили бы мы, оставшись в Равке. – Заплести твои волосы? – звучит голос Валерии совсем рядом, пока Старкова заурядно сидит с закрытыми глазами, горячий воздух обжигает её грудь. Вероятнее прочего, целительница говорит с Надей. – Да, я желаю встретиться с Яном. – А он свои ради тебя заплетёт? – Алина часто моргает, наблюдая за тем, как каэлка в другой стороне бани складывает руки на груди, ожидая ответа. До сих пор не удаётся понять, как шквальной удаётся выражать столько уверенности и напора одной лишь поставой тела. Надя не отвечает, сутуля плечи. – Кира! – одёргивает её Ярослава. – Что? – возражает женщина, демонстративно разводя руками. Старкова замечает в их поведении нечто, что сама не может понимать. Эти люди знают друг друга годы, некоторые – десятилетия. – Мы уже говорили об этом. Вы, – шквальная указывает на госпожу Северцову, после Румянцеву, – женаты. Вы, – чужая рука обращается к Алине, и она выжидающе хмурит брови, ожидая чужого заключения. Не удаётся и упустить факт того, что к той же Регине чужое суждение не обращалось. – В сложном положении. Кто ещё скажет правду бедной девушке? – С трудом кто-то может назвать меня «бедной» с моим преданным, – выговаривает Надя, слова звучат мечтательно, будто не обращены ни к кому, но от смешка удержаться не удаётся. Валерия тоже улыбается. Кира встаёт со своего места с коротким «как будет угодно» и с той же манерой указывает напоследок не забыть прикрыться, когда юная госпожа побежит к источникам. Не разобрать жест ли это поддержки или нужда, но и княжна Румянцева следует этой же указке. Даже в ночь и темень не каждая девушка решится выйти в неглиже на улицы, чтобы окунуться в горячую воду. Ступая в следующий час на деревянную дорожку, что с обеих сторон заключена в снег, Алина засматривается на яркий холодный свет лунного диска и рассыпанных вокруг звёзд. Сияние приятно льнёт к стремительно дрогнущему телу. Источники накрыты треугольными навесами из еловых и сосновых ветвей, отчего местность густо пахнет хвоей. Тонкая ткань сорочки липнет к коже. Заклинательнице известно, что она перетягивает на себя каждый взгляд, пока заходит последней в воду. Свечение, что расходится от неё, бежит по клубящемуся пару и дрожащей водной глади. – Освещать ночные гулянья одна из моих особых способностей. – «...И святые сошли с небес...», – провозглашает Кира строками из равкианского фольклора.•
Холод сурово кусает ноги в это утро. Алина почти вскрикивает, резко покидая сон в жутком чувстве, что по всему её телу стрекочут и бегут полчища насекомых. Под кончиками пальцев оседает иллюзия противного склизкого чувства, в ушах пощёлкивает неестественное кряхтение и жужжание, мерещится гнусная вонь. Девушка утыкается головой в ладони, норовя спрятаться от плывущих пред глазами теней. Пульсирующая боль и тяжесть собирается в висках. Зимние ранние часы всегда тяжелы своим безжалостным колючим воздухом и непроглядной теменью, но это вышедшее из самых страшных кошмаров чувство иное. Кажется, внутри что-то проваливается. Время извечно даёт ей забыть подлинные ужасы, помогает выжечь память о чудовищных картинах. От того заклинательница каждый раз надеется, что ей никогда не придётся чувствовать их присутствие вновь. Теневые образы и оседающее в лёгких кровавое марево её под каждым каменным сводом сопровождает. Опричники не ведают, где стоит нога их господина, и надлежит признать, не ведает и сама Алина. Но, давно заучено, куда бы они ни пошли, есть нити, которые не разрубить топором и не посечь самым острым лезвием. И эта связь всегда приведёт их друг к другу, будь то в страхе, агонии или нужде. Выдыхая на морозе облачка пара и потирая холодные ладони под тканью плаща, девушка ступает по улице, прячась среди строя сосен и наблюдая, как тёмно-синее небо сечёт лучами рассвета. Мысли возвращаются к тому, что Николай ответил на её первое письмо почти сразу, подтвердив новости с границ. Из раздумий мгновенно вырывает вой зверья. Но в ушах звенят иные крики. Не звериные вовсе. Снег вокруг ещё тонок, но скрипуч. Пересекая горную реку, Старкова направляется в противоположную от церквей и конюшен сторону, куда в обыкновение простому человеку незачем ступать. Живое солнце разливается по телу, скитаясь из стороны в сторону в незримом противостоянии, потому что чужая сила бросает ему невидимый вызов и вынуждает защищаться, но Алина приказывает себе идти, убеждает, что нет необходимости вглядываться в каждую тень. Но она пригибает голову, на дрожащих ногах приседая к земле, когда тени вокруг оживают, а одна растёт, оборачиваясь образом крылатого монстра. Ничегоя пролетает прямо над ней, проносясь меж деревьев на её пути и не оставляя за собой порыв ветра. Её крик и удары крыльев нестерпимо терзают внутренности, обрекая сжаться. Горная долина выводит заклинательницу к просторной истоптанной поляне, вид которой сдавливает ей горло. После столкновения в Шухане у Дарклинга не было подходящего часа взывать к своим теневым тварям, но как видно, пренебрегать столь излюбленными творениями он не смеет. Тёмный господин стоит вдалеке, так что Алина не способна полноценно зреть его лик. Касаясь дрожащей нити, она может чувствовать, как нечто внутри надламывается, мука сечёт мышцы, когда целый пласт, густое облако теней пред заклинателем собирается воедино, рождая из себя неказистого монстра, что бьёт крыльями в дурном образе не человека и не животного вовсе. Они здесь повсюду. Ничегои слетаются к простору, садясь на снег и смирно держа вытянутые чудовищные головы с бездонными пастями. Тела размываются завитками дрожащих теней. Неподалёку недовольно ржут лошади. Девушка не желает видеть рука об руку с чудовищами Адриана, но проваливаясь сапожками в снег, он вышагивает ей навстречу, зазывая ближе по имени. И всё же, первостепенно она недовольно цокает от вида его красных замёрзших ушей в отсутствии шапки. А в ответ на веление надеть хотя бы капюшон мальчик дозволяет себе упрямство и вредное «не хочу», но как только речь матери обретает строгий тон, ребёнок прячет своё нахмуренное лицо за плотной тканью, падающей ему на лоб. Застуженная голова не сделает ему величие. Адриан приговаривает, что как только солнце взойдёт выше, он обязательно должен показать своей родительнице новую разученную иллюзию. Но пока маленький гриш упражняется с колечками теней, явно дозволяя себе мгновения на лень, пока его отец не смотрит. Алина ступает вглубь поляны, направляясь к Дарклингу, несколько ничегой разлетаются в стороны, другие же остаются стоять, негласно образуя коридор. В её близости их головы с кошмарным криком дёргаются в стороны, а крылья бьют в воздухе, словно в невидимом противостоянии. Солнечная сила пламенеет изнутри, и заклинательница позволяет ей разрастись под ладонью обращаясь крепкими горячими лучами. Сердце заходится тяжёлыми ударами, а коленки подрагивают, когда останавливаясь девушка протягивает руку к твари, делая шаг ближе. Ничегоя изворачивается, отлетая прочь, тени рассыпаются там, где неестественного тела монстра коснулось тепло. На губах оседает усмешка. Тьма свивается дугами вокруг предплечий Дарклинга и в следующий час рассеивается, стоит ступить ближе. Он опускает руки, и кошмарные завывания в долине стихают. Алина фыркает точно обжигаясь, а после отмечая нечеловеческую бесцветность чужой кожи и синие мазки под острым изнеможённым взглядом. Грудь мужчины вздымается с надрывом, что останется для остальных незамеченным. Свидетельства боли, которой стоят эти солдаты. Свидетельства цены и кары, через которые Чёрный Еретик перешагнёт и пойдёт дальше. Старкова страшится обнаружить рисунок чёрных вен на шее заклинателя, но та добротно скрыта за тканью кафтана и серым меховым воротником плаща. В свою близость Дарклинг сопровождает её с неким одобрением. Но вопрошать о том, что же его столь прельщает, она не станет. Девушка останавливается, касаясь чужого плеча своим, но оборачиваться к дрянным созданиям не спешит. Ледяной ветер уносит её слова. – Играйся сколько угодно, хоть утопи себя в них, – цедит она речь. – И сколько скверны и твоих тварей понадобится, чтобы переломать связь между нами всеми? – Ты не позволяешь допускать мысль, что она столь дорога тебе, Алина. – Лишь не желаю, чтобы я сама или невинный ребёнок, – вознесённая рука собирает ткань чужого плаща в кулак, в чём заклинательница желает чуть потянуть мужчину на себя. Возможно, тогда он прислушается, но когда её одаривали подобной милостью? Страшное чувство не позволяет указать на Адриана, будто в страхе накликать на него беду. – Бились в агонии, когда ты разменяешь наши муки на пару десятков солдат. – Старуха кормит твой разум страхами, а не уроками, – выговаривает Дарклинг безразлично к её опасениям, но его губы на мгновение кривятся, словно он взаправду может оскорбиться вылитым на него недоверием. – Мне известны границы, и кары за их преодоление тоже ясны. – Не говори мне о границах, – упрямо сквозь сжатые зубы твердит девушка. Слова звучат сдавленно, близко к чужой щеке, точно она может не желать, чтобы ими завладел блуждающий ветер. – Не ты. У меня нет никаких оснований верить, что ты не сочтёшь нашу боль достойной ценой за собственную выгоду. – Разве общение с Ильёй не должно подталкивать тебя к созданию своей солнечной армии? – вопрошает Дарклинг, стоит им встать рука об руку друг с другом. Его взгляд обращен к сотворённому войску. Лик обретает выжидающее выражение. Уголки губ поднимаются в хищной черте, что сочится неким противным довольством. – Цена непредсказуема, – Алина взирает вперёд, куда-то поверх всех чудовищ и угловатых верхушек леса. Вдалеке, в стороне бань поднимаются тонкие столбы дыма. За страшными визгами ничегой почти не различить звучание жизни Малого города. – Для тебя это слабость, для твоего предка безразличие ко всему живому, и что для меня? Как бы моя армия не стоила половине Равки жизней. – Мудрый подход. – Это похвала? – Это заключение, – мужчина утвердительно кивает. Говорит, мол, воспринимай, как пожелаешь. Проклинать его или утешаться скудными словами, выбирать одной упрямой заклинательнице. – Кроме того, – она полагает, вступление звучит в редкой мере неуверенно, но пока они одни, Старкова не сторонится того, что страх или слабость скользнёт в её речи. Вне раздора или поля битвы, в чертах Малого города она чувствует себя умиротворённо. – Скверна — это сложное глубокое мастерство. Неизвестно, смогу ли я вовсе прикоснуться к подобной силе. – Сможешь, – слово срывается с уст стальным убеждением, на которое хочется махнуть рукой. Убеждением и напоминанием о её неудавшемся замысле в часовне. – Что изменилось в них? – не желая более складывать речи о собственной близости к запретному делу, девушка принимается рассматривать монстров, чьё клацанье несуществующих зубов чудится у её ушей. – Я помню их более беспорядочными... Бесформенными. – Я учусь, Алина, – она едва не запрокидывает голову, чтобы взглянуть на него. Удивление от простоты признания ощущается столь же чуднó, как и незабытые слова о том, что и Дарклинг совершает ошибки. Пусть и нечасто. – Я отдаю больше на их создание, но сотворяю более совершенными. И теперь, – он взмахивает рукой, словно отсылая от себя надоедливого слугу. Одна из ничегой взмывает в воздух, растворяясь в рассветном сиянии и через минуту возникая в небе вновь. – Я не растрачиваю силу на то, чтобы создавать их вновь и вновь. Они, как и потоки любой силы, всегда следуют за мной. Заклинательница не сразу может рассудить, насколько ценен и редок этот ранний час. Когда она сама может дозволить себе прогуляться. Когда даже Чёрный Еретик вынужден разделить утро за учением. Когда они могут свободно говорить без противостояний и вынужденных сражений. Может, Старкова вернее щедро толкнёт одного господина в бок, чем позволит их плечам соприкоснуться, но она находит в этом долю столь необходимого исцеления. В иные времена Алина пожелает проводить время лишь так – с колким морозом, как её единственной причиной для тревог и наморщенного носа, и не в одиночестве наблюдая за тем, как Адриан у кромки деревьев машет им рукой. Его колени испачканы в снегу. Дарклинг делает шаг в сторону, тяжелый плащ волочится за его ногами. Тени у ладони собираются в подобие тонкого переливающегося копья. Мгновение кажется, что тьма распадётся в воздухе, но она остриём проносится через поляну, оседая где-то у рук ребёнка, так что он приговаривает «держу-держу». Вероятно, подобный вещественный поток силы пока наиболее близкое к разрезу, что ему удалось разучить. Когда Адриан посылает тени обратно, его отец ступает ещё дальше, безмолвно приглашая Алину к их занятию. Перекидывать солнечные копья оказывается довольно забавным занятием, особенно когда мальчик отправляет одно из них не своей матери, а Дарклингу. Не отойди он на шаг, Старкова могла бы надеяться, что солнце пожжёт ему пальцы. Тройка ничегоев разлетается в стороны, когда лучи пролетают над ними. Одно из чудовищ садится прямо подле сидящего на снегу Адриана, и у Алины замирает дыхание. Забава рассеивается. Мужчина присматривается к ней, стоит сделать шаг вперёд, отчего монстры разлетаются в стороны и скалят на неё свои пасти. Плечо осаждает болью. Сердце бьётся надрывно, почти болезненно. И мука эта обращается видом чужих шрамов и криками разодранных. Если Дарклинг слушает, стоит надеяться, за ним следует каждое стенание. – Убери эту тварь от моего сына, – велит девушка ему. И слова звучат не велением вовсе, а звучным приказом. Щёлкают пальцы, ничегои вокруг мальчика исчезают в небе. Стоит обернуться на владыку всех ужасов, тот смотрит на неё тяжело, будто надеется вглубь забраться и всё там расковырять. – Я не желаю видеть твоих чудовищ рядом с Адрианом. – Тобой они заинтересованы больше. – Если ты ослабеешь? – в пытливой речи Старкова делает шаг навстречу, точно может выиграть в этом скудном противостоянии. Неведомо в сути, что страшит больше, бесстрашие дитя пред беспощадными монстрами или мысль о том, что однажды нечто подсечёт волю Еретика. – Или тебя ранят? Твой контроль не всевластен. – Они отражения моей воли, Алина, – голос Дарклинга необременённый, подлинно недостигнутый всеми её тревогами. И за эту уверенность в собственной силе и довольство подчинённым себе могуществом его стоит придушить, пока не стало поздно для всего живого. – Пустоты без души, нрава, нужды в пищи или сне. Безупречные солдаты. Они не знают предательства или непослушания. Ей должно развернуться и бросить по паре тварей разрез, чтобы проверить, насколько крепко чужое владение рукотворной армией, но это путь Чёрного Еретика, а не её собственный. И как мать, она не желает, чтобы Адриан это видел. Девушка сама зреет достаточно. Может быть, урок верен в том, что её дитяти нет нужды бояться и никогда не будет, потому что мальчик сам порождён худшими из монстров. Но тревожит сердце мысль о том, что отец его излишне развращает. Преподаёт ли он ребёнку урок о том, что у всего есть цена? Указывает ли, что любое могущество требует контроля и труда? Потому что при ином подходе и ручные псы с голоду могут откусить хозяину пальцы. Дарклинг сводит руки пред собой, и одна за другой ничегои бросаются вверх, оставляя за собой одни лоскутки теней, что рассеиваются с восходящим солнцем. Засмотревшись на сына, Алина не замечает, как её верная тень ступает ближе. Ладонь из-под перчатки тёплая, от прикосновения под кожей собирается тепло, но заклинательница всё равно вздрагивает, стоит пальцам мужчины нежданно лечь ей на шею, скользя под воротник и обжигая рисунок ключиц под нижней рубахой. Уличный холод проникает под одежды, укалывая вместе с призрачной тяжестью ошейника. Девушка шагает вперёд, и чужая рука её оставляет, но ей чудится, лёгкие касания всё ещё следуют за ней, вторя надрывному хрусту снега под тяжестью сапог. – Тебе необходим зимний кафтан. – Предлагаешь вернуться в столицу с обновками? – Старкова незамысловато цокает и возводит взгляд к светлеющему небу, с мечтательным выражением чего следует всерьёз раздумывать над заслышанным убеждением. Она может доподлинно представить выражения лиц Зои или Николая, если она явится в Ос-Альту в повстанческих одеждах. Может, ей взаправду стоит обратиться к швеям, но перспектива того, чтобы носить местную военную форму, сердце не греет нисколько. – А ты надеешься вернуться к друзьям так, будто ничего не было, Алина? – золотые нити на воротнике Дарклинга поблёскивают в крепнущих лучах солнца. Уложенные назад волосы переливаются подобно драгоценному металлу. Верится, в час его пробуждения шёл снег. – А что-то было? – девушка слегка вскидывает голову, рассматривая высокую фигуру и лик мужчины в поддельном изумлении. Она тоже умеет вести эти игры. И делает это лучше прочих последние девять лет. Мир вокруг уже не предстанет пред ней прежним, но они могут ему подыграть, если такова цена за сохранность их общих тайн. – Увидим, – расплывчато выговаривает заклинатель, но цепкий взгляд с неё не сводит. Он держит одну из рук пред собой в чинной манере, что могла бы быть обращена к знатной даме, требующей подать ей руку, или подневольному мальчишке, подносящему своему господину оружие. – Тебе нравится здесь? – А это имеет значение? – Для меня имеет, – слова звучат в непривычном тоне возвышенно, словно неиспробованные и когда-то забытые. Чувствуя, что Дарклинг остановился, Старкова проходит лишь немного вперёд, чтобы обернуться. Кварц его глаз не обжигает своим холодом, но видится в нём нечто древнее, что-то от глубоких, спрятанных во тьме мыслей. – Я чувствую себя здесь спокойно, – Алина коротко пожимает плечами, но взгляд отвести не может. Слова слишком тяжелы для беглых речей. – Мне греет сердце, что люди вокруг меня живут. И я способна ценить то, что здесь мой ребёнок может не бояться жестокости наших врагов. Раньше это казалось недосягаемой роскошью. – Хорошо, – словно излишне тяжело для благосклонности, отчего неясное выражение оседает внутри всполохами недоумения. – Хорошо? – Это значит, что что-то меняется. В иное время люди не могли помыслить о том, чтобы кто-то произнёс твои слова, – сколько бы ни силилась, девушка взглянуть через плотную пелену его слов не может. Не ведает, хочет ли на самом деле. Она не знает, какого это, смотреть через века и нескончаемые годы, но почему-то представление о прошлом оборачивается для неё мраком кромешным. И этот мрак одно славное чудовище всех чудовищ вырастил. – Многие столетия назад ни один ребёнок или взрослый тебе бы не поверил. – И этого недостаточно, – признаёт заклинательница. Голос неестественно тих. – Мы не скот, чтобы навечно быть загнанными к горам, – речь вцепляется в тело чем-то злее клыков и когтей. Неизречённым обещанием, что однажды миром для них будет Равка, однажды и вся земля. – И всё же благодарю, – брови Дарклинга чуть хмурятся в том, что легко спутать с удивлением. Или подозрением. Но Старкова не спешит выказать большего. – Что эти люди могут вести их жизни. И тебе придётся очень постараться, чтобы я не пожалела об этих словах. Алина полагает, прав будет тот, кто укажет ей, что не пред лицом Чёрного Еретика произносить подобные речи. Ни об уважении, ни о благодарности... Но ей отчего-то вспоминаются слова Багры, звучавшие откровенно с её уст всего раз. «Мой сын начал так хорошо». Девушка не сомневается, что то было сказано не о его благородных идеях или об отношении к уделу гришей. От того верится, что её слова имеют силу. Молвил ли некто до неё этими же понятиями, заклинательница не знает. У неё сполна примеров пред собственным взором. О том, какие судьбы ожидают хотя бы детей в этом не знающем пощады мире. И она счастлива, что, отряхивая меховые варежки, Адриан может подозвать её, чтобы они заклинали вместе. Мальчик растапливает дорожку снега, так что та заходится стеклянным блеском. Свет расходится от него тёплым сиянием, посылая по воде отражения, точно по десятку зеркал. Алина хлопает в ладоши, смеясь. Знание того, что их сила приносит не одно лишь разрушение, но тепло и забаву, всегда будет греть ей душу. Лошади ржут у кромки леса, но вдруг становится тихо. Детей в Керамзине было принято поучать – если чаща замолкает, значит, за ними следуют духи. Смотреть им в глаза нельзя, только убегать прочь. Адриан осматривается вокруг себя и тянет голову кверху, словно надеясь высмотреть нечто в горах. Но предметом его внимания становится не внезапное вторжение. Нарастающий звук. Девушка тоже слышит его. Неравномерный металлический звон, который заставляет птиц вдалеке взмывать небольшими стайками из-за припорошённых снегом макушек леса. Адриан подбегает к ней, беря за руку, так что девушка стремительно оборачивается на Дарклинга, прислушавшегося к округе. Его лик омрачается. Они стоят слишком далеко от Малого города. Но здесь и в Ос-Альте одна древняя система тревожного оповещения, что в минувшие времена предупреждала о приближении врага. – Колокола звучат... – Когда есть угроза для их жизней, – мужчина в пару скорых тяжёлых шагов оказывается рядом. В голосе играют стальные нотки, когда он кивает на ребёнка. – Забирай Адриана и возьми его коня. Скачите к главным воротам, я нагоню вас там. Старкова не растрачивает час на упрямство и скоро обнаруживает, что сжимает ладонь мальчика сильнее, когда они достигают серебристого жеребца. Она спешно взбирается в седло и подаёт сыну руку, помогая забраться. Дарклинг лишь раз зовёт свою кобылу по имени и вскакивает в седло, тенью посылая лошадь в лес. Воздух тяжелеет. Адриан почти не сводит с родителя глаз, и даже среди строя деревьев сворачивает голову, надеясь рассмотреть его вдалеке. Алина невольно ведёт взглядом по высящимся к облакам макушкам гор, что заходятся желтовато-красными красками на рассвете. Она часто моргает, надеясь избавиться от ужасающей картины того, как небо окрашивается чёрным. Выбор напастей велик – от рассекающих небо Хергудов до фьерданцев со звоном пуль и взмахами хлыстов. Ведущая к пещерам дорога у реки полнится гришами, так что девушка вынуждена отвести коня в сторону, чтобы людям не приходилось сходить в снег. Раненых невидно, никто не кричит, и это успокаивает. Люди продолжают прибывать, некоторые идут без верхних тёплых одежд, должно быть, вынужденно покинув Малый город. Заклинательница жмурит глаза от того, что звон колоколов становится только громче. Она останавливается лишь раз, чтобы отдать свой плащ старой женщине, которая стояла с тремя маленькими детьми, укрыв их плечи одним лишь платком. Хватая лошадь под уздцы и подавая руку, Дарклинг встречает их пред пещерами, где толпятся люди. Его сопровождает пара опричников. – Укройся и отправь коня вверх по долине, пойдёте к церквям, – стоит Алине спешится, мужчина передаёт повод Адриану, сажая ребёнка глубже в седло и накидывая упавший капюшон на голову. – Жди там, пока тебя не отзовут. – Но, отец..! – мальчик, видится, надеется возразить, но родитель посылает его жеребца прочь от гор с безразличным к словам указанием «скачи». – Проследить, – приказывает он опричникам, что мгновенно исчезают между собравшихся людей. Старкова не сразу замечает, что его рука сжимается на её плече в нужде не упустить в толпе. Взгляд едкий, верится, способный располовинить во внимании к тому, как девушка стряхивает хватку. Грудь глубоко вздымается, когда она находит его ладонь, переплетая пальцы. В мгновение, в которое их взгляды пересекаются, заклинатель кивает ей, чуть усиливая хватку ладони. Он подзывает к себе шквальную, и в следующую минуту его голос проносится по округе. – Разойдитесь по лесу и не стойте на открытых пространствах! Следите за тем, чтобы никто не упал под ноги. – Что случилось? – вопрошает Алина вполголоса, пока люди расступаются, чтобы пропустить их с Дарклингом под темень каменных сводов. Жители Малого города продолжают идти на встречу, покидая горы. Приходится сомневаться, что подобный порядок будет исполнен из-за проказы какого-нибудь ребёнка. – Никто не знает. Это не вторжение, на смотровых башнях в горах не вывешены предупреждающие флаги, – девушка непроизвольно морщит нос в дурном чувстве. Они идут вслепую. Внутренняя угроза в чудо-пристанище всего одна. То, что его стены могут обрушиться им на головы. Старкова едва не окает, когда Авраам выбегает им навстречу. Она совершенно не разделяет не покидающую его юношеское лицо полуулыбку. – Говори. – Генерал Моро отдала приказ звонить в колокола. За утренней трапезой услышали грохот. Подумали, что обвал, но упал один из мостов через главный каньон, – Алина тяжело сглатывает. Надежды на то, что даже в ранний час в пропасти в то мгновение никто не стоял, фактически нет. Будет чудом, если осколки никого не убили. Но как может рухнуть то, что стоит не один век? – Обрушение устроил шквальный, рядом с ним ещё держится алкем – оба приняли юрду-парем. Сдержать их пока не удалось, одного из гришей едва не разорвало в десяти шагах от парнишки-шквального. Генерал Абернати отправила к ним отряд прочников, чтобы укреплять стены, если возникнет риск обвалов. Князь Румянцев послал своих сердцебитов. В Каньоне сейчас находятся госпожи Кира и Регина. Генералы Северцов и Воскресенский наблюдают за порядком в башнях с обеих сторон, людей оттуда пока не выводили. – Где Давид Костюк? – спрашивает девушка, стараясь побороть осевшую в горле тошноту. Утро не предвещало беды, применения наркотика и картину изуродованного тела. Дарклинг периодически подтягивает её за собой, сворачивая в коридорах. Его напряжение читается в линии плотно сжатых губ и скором тяжёлом шаге. – За ним послали. Должны вывести через крайние коридоры. – Отправьте его за нами к главному каньону, но не подпускайте слишком близко. Ему известно, как должно поступить, – взмокшие волосы падают на лицо, Старкова замечает за собой нервность движений. Что ж, проверить действие противоядия придётся немногим раньше задуманного. – Но.., – в голосе Авраама читается недоумение. Впрочем, Алина недоумевает в той же мере, почему он смеет вопрошать о правильности её указа. – Ты услышал свою госпожу, – перебивая чужую речь, Дарклинг опережает свою спутницу в словах, так что юноша виновато опускает голову. – Вели завершить вывод людей из каньона и прекратите звон. – Как некто мог принять юрду-парем? – выговаривает сдавленно девушка, провожая откланявшегося Авраама взглядом. Пальцы второй руки бегают по лацканам кафтана, проверяя все ли пуговицы застёгнуты, но вероятно, ткань гришей её не защитит. Кто-то уже может быть мёртв. – Такое уже случалось, – слова обжигают своим холодом. – Людям свойственно не бояться оружия, если они не понимают его. И они не понимают его до тех пор, пока не используют. Неодолимая тяжесть собирается в груди, когда из постепенно пустеющего коридора они выходят к перилам ущелья. Колокола здесь уже покоятся на стенах, на лестницах не сыщешь и души. Упавший мост обнаруживается быстро, и Старкова выдыхает, не находя среди осколков бессознательных тел. Вода разлита из берегов течения, что бежит через каньон. Удивительно, что уцелели зеркала и лампы люмии, которыми усеяны нависающие вверху своды. Дарклинг тянет в сторону, отчего Алина налетает взглядом на картину, что ужасает и завораживает в равной мере. Гриши, опричники и мужчины в рабочих одеждах, держа друг друга за руки собрались в широкий строй вокруг фабрикатора и... Девушка безмолвно ругается. Авраам не упоминал, что шквальный, что ныне рассиживается на камне, ещё совсем мальчишка. Ребёнок. С трудом удастся утвердить, что ему есть хотя бы шестнадцать. – Не позволяйте ему касаться себя или стен! – кричит кто-то внизу. Живое кольцо не позволяет гришам сместиться в сторону или уйти, куда вздумается. Регина и Кира подняли по обеими сторонам ущелья воздушные потоки, чтобы хоть как-то защитить стены пропасти, если по ним ударят. – Вы не понимаете! – звучит надрывный мужской голос в нездоровом воодушевлении. Речь забирается под кожу, пока они бегут ближе разворачивающейся трагедии. – Мы могли бы обращать землю в золото! Мы могли бы строить целые империи из одного лишь куска камня... – Я попрошу один раз, – отпуская руку, Дарклинг резко останавливается, оказываясь за спиной. Мягкая, почти любезная улыбка не красит его лик. Она делает его устрашающим в неестественной эмоции. – Закрой глаза. Старкова зажмуривается, стоит подлецу поднять её на руки. Впору и сжаться, потому что крики ничегой её подозрениям вторят. Разумеется, растрачивать час на нескончаемые ступени лестниц никто не станет. Взмахи крыльев пускают вибрации по всему телу, и заклинательница обнаруживает, что накрепко вцепляется в чужой кафтан, когда твердь под ногами их оставляет. Стоит надеяться, что Еретик контролирует своих тварей достаточно хорошо, чтобы они бросили своего хозяина на холодный камень с пристрастием. Алина уверенно встаёт на ноги в тот же час, что пара ничегой пролетает над её головой, следуя за рукой Дарклинга. Они стоят неподалёку от Регины. Кольцевой строй стремительно разбивается, как только люди слышат чудовищ своего господина и пригибают головы. Многие замолкают, ущелье заполняют одни крики ужаса и умоляющие стоны, когда ничегои хватают в свои лапы двух гришей, поднимая в воздух и зависая над собравшимися. На плечах, по ткани простецкой рубашки мальчишки-шквального расходятся кровавые разводы, он выглядит глубоко болезненно. На нём даже нет кафтана. Пространство рассекает удар ветра, разрушая возведённой Региной поток, отчего в ушах звенит. Пальцы Еретика дёргаются, вместе с чем ничегои ревут в воздухе. От запаха крови воротит, сердце нестерпимо истязает заплаканный лик шквального. – Он лишь ребёнок, – ровно выговаривает девушка, вставая с Дарклингом наравне. Кончики пальцев предупреждающе поигрывают в воздухе, заходясь тёплым свечением. – Мне нет нужды убивать их, Алина, – речь сочится непрошенным поучением, от которого противно. С болезненным безразличием к стенаниям мужчина изучающе всматривается в пленённых монстрами гришей. – Юрда-парем уже делает это за меня. – Пожалуйста! – с мольбой ревёт мальчишка. – Я его не принимал! Не принимал! – сердце замирает с очередным взмахом крыльев, что хлопают в воздухе. Грудь содрогается от безвыходности. – Я сделаю всё, что скажите, пожалуйста! Я вас умоляю.., – Дарклинг кивает нескольким сердцебитам, что держатся неподалёку от него. Те возносят руки, и стенания постепенно стихают, обращаясь едва слышными стонами, которые перебивает крик ничегой. Каждая минута вбивает в тело девушки гвозди уверенности, что Еретик доподлинно их контролирует. Что его тварям человеческие тела? Подбросить да разорвать. Пусть и внутренности сжимаются от того, что шквальному их когти несомненно вспороли кожу плеч. – Алина! – голос Давида заставляет её обернуться, осматривая каждый виток лестниц, всякую арку, но она обнаруживает фабрикатора на площадке много выше дна каньона. Девушка подбегает к стенам ущелья с одним из шквальных, прося об одном. – Бросай! Обе склянки вполне могут разбиться о камень, но их ловит воздушный поток, что опускает разработанное вещество прямо в ладони Старковой. Она отдаёт в руки Дарклинга всего одну, когда его чудовища опускают гришей на камень в почти бессознательном состоянии, что поддерживают сердцебиты. Желает самозванный господин того или нет, она пойдёт тоже, хотя люди вокруг не желают пускать. Ей известно, что шквальный может вполне разорвать их на части, но если Еретик считает позволительным приблизиться, то и она не изберёт меньшего. Сидящие рядом ничегои сторонятся, когда Алина склоняется к мальчишке, поднося противоядие к губам. Его моргания медлительны, и он неспособен даже поднять руку. Слеза обжигает кожу щеки, когда девушка шепчет короткое «пожалуйста, выживи». Дарклинг поднимает её от ребёнка и отводит за руку, не желая более разменивать риск и здравие. Но он не уводит её прочь и сам остаётся стоять. Корпориалы собираются ближе – всегда осведомлённые в том, истязает ли наркотик чужое тело или нет. И они отрицательно качают головами – через минуту, пять, десять... Пока надежда не испепеляет сама себя. Девушка надеется выискать лик Давида вновь, но на прежнем месте его не обнаруживается. Ничегои взмывают в воздух, и вслед за ними Дарклинг обращается к людям. – Возвести для них шатры на дальних склонах до тех пор, пока действие юрды-парема не спадёт, – взгляд обращается к целителю, спешащему ближе. – Испробуйте новые методы лечения. – Как это с ними случилось? – вопрошает Старкова, когда Кира подходит ближе вместе с людьми, что стягиваются к главному каньону, пока мужчины поднимают гришей на руки, чтобы перенести. Дарклинг шагает с ними. – Парем фьерданцев зачастую смешан с другими наркотиками. Они используют их или малые яды, чтобы подавлять волю гришей, – Алина не противостоит порыву скривится. Это никогда не будет прощено, и однажды им придётся отвечать за все преступления. – Фабрикатор, полагаю, был одним из тем, кто тоже работал над противоядием. Он мог вдохнуть парем случайно, и никто бы не имел силы этому помешать. А после одни святые знают, как эта отрава истязает наши мысли? Вероятно, чтобы не умирать в одиночестве, бедняга накормил друга. Или, может, этот мальчишка его названный сын? Несправедливо. И девушка не боится повторить вновь то, насколько это несправедливо. Что её народу приходится гибнуть вот так. В муках, в нездоровом уме и нужде не издать свой последний вдох в одиночестве.•
Пред Алиной предстают невысокие деревянные ворота со знакомыми ручками полумесяцами. Эти двери располагаются не столь далеко от главного зала, и всё же, они находятся в дальней стороне горы. Вместо опричников вокруг обнаруживается пара фабрикаторов в строгих одеяниях. Удивление велико, когда внутри не обнаруживается тёмных опочивален или роскошных залов, одна лишь просторная коробчонка из светлого дерева, пол которой покачивается под ногой. Девушка не спрашивает прежде, чем за ней закрываются двери, но догадывается и сама, что это подъёмный механизм, подобные которому она уже встречала. Разработали ли его по подобию тех, что изобрели люди Николая в монастыре Санкт-Демьяна, Старкова не знает. Время, которое она слышит треск тросов и чувствует дрожь полов, кажется ей вечностью. А может, Алина лишь по-прежнему недооценивает величину гор. Сменяющие камень врата уже никто не отворяет, ручки легко поддаются, заставляя жмуриться от яркого дневного света. Каменные своды вдруг кажутся излишне высокими, а предстающий зал вернее напоминает обсерваторию, чем чужие покои. Заклинательницу встречает то, что издалека сойдёт за заурядный стол на ножках из тёмного дерева, рисунок в котором образует нечто схожее на перья. Но на поверхности не обнаруживается и малой вещицы, одна лишь объёмная резная карта всей Равки. И судя по простирающимся на север – к Эльбьену, территориям и древнему языку, создано это творение не одним веком ранее. Кладя ладони на край стола, девушка позволяет себе осмотреться. Арки над головой инкрустированы знакомыми небольшими лампами с люмией, которой должно светить в ночи. Большая кровать с высоким и массивным балдахином из тёмно-синей ткани располагается в дальней стороне зала. Полы вокруг застелены серыми дорожками шкур. Ничего приметного. Несколько заурядных шкафов, зеркало в полный рост.... В покоях самозваного правителя холоднее, и причина этого неудобства тянется по всей стене, что высится пред письменным столом по правую руку. От простора за пределами горы Старкову отделяют удерживающие стекло гришей арки. Она может зреть отсюда заснеженные вершины гор, тёмную нить деревьев на дальних склонах, и уверена, увидит всю долину, если подойдёт ближе. Дарклинг стоит напротив неё, упираясь руками в край стола и рассматривая уделы Равки. Деревянные просторы полнятся отметками, не всем из которых Алина понимает применение. Пальцы касаются точки на юге. «Керамзин». Очертание небольшого озерца рисуется совсем рядом. По карте разбросаны фигуры – волк, орёл, змей, большой кот... Глаз не оторвать от причудливой статуэтки Жар-птицы. – Ты ведь думал об этом, не так ли? – по рукам бежит дрожь. Еретик смотрит на неё исподлобья, выслушивая. Выжидая. Собственный голос звучит спокойно, пусть и не унять всполохи ужаса, окрасившего минувшее утро. Когда солнце научилось вести беседы с ночью? – Будь у тебя больше юрды-парема, чего тебе стоит накормить им группу солдат, и они выиграют любую битву, захватят всякий город... И жертвы тебя не заботят до тех пор, пока ты получаешь желаемое. – Это удел правителей – продумывать каждый из исходов и рассматривать всякую из перспектив, – выговаривает мужчина, будто все её обвинения до него не достают, не вцепляются когтями в грудь, норовя всю броню изорвать. – Но, Алина, – губы Дарклинга кривятся в чём-то схожем на отвращение, словно одно допущение её слов для него противно, грязно. – Что ценнее – одна выигранная битва и десяток ходящих мертвецов или десяток достойно обученных солдат, которые выиграют не одну битву, смогут жить и работать, а после породят новых людей? Разумеется, руководствуется он не моралью, а верным расчётом. – А не будь наркотик столь смертелен, что бы ты избрал тогда? – Тогда мы говорим не о юрде-парем, – заклинатель выпрямляется подле стола, закладывая руки за спину. Его тень нависает над резной картой, точно невидимая рука, властвующая над землёй. Слова звучат излишне просто для речи о том, что лежит проклятием на существе всего их народа. – Наркотик придумали, чтобы скрыть нашу природу. Фьерданцы используют его, чтобы извратить и подчинить нас, – голова Дарклинг по-кошачьи склоняется набок, взор становится острее, голос надменнее. – Ты думаешь, за это будущее я похоронил века и тысячи людей? – Нет, – речь сечёт дрогнувшее дыхание. Алина знает, что это не так, пусть и не позволяет себе виновато опустить голову. Желает верить. Надеяться, что представление о желанном будущем у них одно. Светлое, а не стоящее на дымящихся руинах. – Нет, – вновь произносит осторожнее, пока их взгляды догоняют друг друга в дивном противостоянии. Старкова скоро обнаруживает, что ненамеренно повторяет позу Еретика, обращая его своей живой тенью. – Я лишь ищу пределы... – Твои враги никогда не удостоят тебя пределами. И ударят лишь сильнее, как только ты ограничишь себя праведностью и... – Почему я не нашла в библиотеке Теорию ведения войны? – нисколько не грызёт мысль о том, что она перебивает чужую речь. Но и Дарклинга подобная маленькая наглость не злит. Скорее, забавляет. Его интерес к старому собранию стратегических тактик и мудростей никогда не бывает заклинательнице понятен. Отчего-то прельщает идея его разгадать. – Потому что их всего две, – уголки губ дёргаются, затягивая лик мужчины хитрым выражением, но совершенно безобидным, насколько может быть то, что связано с Чёрным Еретиком. – Одна у тебя, вторая хранится при моей личной секции в главной библиотеке Кеттердама. Раньше книги не писали десятками изданий. – Твоей личной? – Да, Алина. Моей личной, – яркий всполох горделивости, которой окрашивается голос Дарклинга, повисает в воздухе обещанием. – Мы остановимся там, если когда-то вместе ступим на берег Керчи. – Что будет с теми, кто принял наркотик? – голос чуть надрывается. Девушка не понимает произвольную нужду его повысить, но когда Дарклинг отходит к окнам, обращая взгляд на долину под ногами, Старковой кажется, что он стоит непомерно далеко. Не дотянуться, и речь тоже не достанет. – Победят его действие, будут жить, – чужой лик наполовину отражается в стекле. Но его выражение столь же холодно, как и снега окружающих вершин. – У мальчишки больше шансов, корпориалы будут поддерживать его жизнь, сколько возможно. – Я могла бы их посетить? – Алина должна утвердить своё намерение, а не спрашивать. Но она не уверена в нём. Может, потому что лик юного шквального всё ещё преследует её в коридорах. – Мальчик сирота. – Твоё сердце достаточно сильно, маленькая святая, чтобы слушать чужие мольбы и оставить их без ответа? «Чтобы смотреть на них и понимать, что ты ничего не можешь сделать», – девушка не знает, шепчут ли на ухо ей эту мысль, или это её собственная, что поперёк горла стоит и не даёт вдохнуть. Не позволяет утвердить, что она могла бы это вытерпеть. Заклинательница не хочет знать, что будет если юрда-парем угодит на язык кому-то из них двоих – нетленных абсолютов силы. Надлежит полагать, для окружающего мира всё закончится неудержимо быстро. Она порывается утвердить, что это удивительно. Удивительно, что сегодня никто не погиб, пусть и судьбы пострадавших и отравленных гришей неутешительны. Но сказочного в этом столько же, сколько сыщется в историческом архивном писании. Алина ходит в обществе Малого города достаточно, чтобы знать, что с руки Дарклинга его жители тратят месяцы, обучая солдат должным образом, чтобы под воздействием юрды-парема не разорвали их на части одним взмахом руки. Целители годами совершенствуют своё мастерство, чтобы дать гришам шанс пережить эту отраву. Стратеги изучают и составляют тактики того, как правильно сражаться и как спастись. Это не чудо, упавшее им всем с неба. Это результат большой работы. Как и всё то, чем живёт Малый город, дворец или Вторая армия.•
Зима стремительно и вольно вступает в силу, укрепляя своё суровое властвование. Агне нередко говорит о том, что стужа и холодные месяцы в равкианских горах наиболее похожи на фьерданскую мерзлоту с её хлёсткими как плети ветрами и непроглядными ночными метелями. Видимо, их ветра достигают и Равки, обозначая себя гибелью двух гришей. Люди скорбят, и земля плачет вместе с ними. Доходит до того, что опричники силой выводят Давида из мастерских, когда он отказывается их покидать на третьи сутки своих трудов. Не произойди несчастье, кто-то бы в каждой из перспектив умер, возьмись они испытывать противоядие по собственной воле. Но остаются те, кто продолжат жить и работать над спасением от юрды-парема и тирании на родной земле. И как бы велико ни было горе, тонуть в нём непозволительно. В один из дней будущих дней проливные обращают льдом небольшую равнину за конюшнями, куда вечерами сбегается множество детей. Адриан зазывает туда свою родительницу в пасмурное утро, когда простор пустует. В Керамзине она часто составляла компанию детям, которые шли покататься на озере, но теперь она помогает завязать собственному сыну коньки и остаётся стоять у кромки льда, наблюдая за тем, как мальчик неказисто делает шаги, нежели скользит. И признаётся с гордо задранным носом, что учится кататься сам. Алина почти поскальзывается, когда слышит о том, что Дарклинг не умеет стоять на коньках. – Отдала бы пару золотых монет, чтобы увидеть, как его ноги разъезжаются, – смеётся девушка, пока её руки тянут ребёнка на себя, а он сам толкается вперёд уже более плавно. Почему-то знание о том, что сам Еретик может не уметь нечто столь заурядное, её неподдельно забавляет. – И всё равно он бы не упал! – утверждает Адриан в по-детски величавой манере. Он сталкивается с ней, когда Старкова не делает следующий шаг, звучно ойкая. И хмурит недоумённо брови, обнаруживая что подошвы сапог замёрзли. Вернее, покрылись крепкой ледяной коркой до самых мысков. – Я держу-держу! – повторяет мальчик, когда Алина шатается, пытаясь выбраться из нелепой ловушки, но детский голос перебивает смех мужчин. – Прошу меня простить, сол-госпожа, – Авраам хлопает в ладоши, его колени едва не подгибаются от смеха. Они с братом стоят за пределами льда, оставляя без ответа вопрос о том, как их шаги остались не услышанными. Акцент в мягком голосе делает его речь безобидной в своём звучании. – Это одна из любимых простецких забав в нашей семье, – объясняет Лука спокойнее с верной любезностью в улыбке. Его руки сложены на груди, прячась под полы плаща, словно он не может их согреть. Что ж, может, теперь она понимает, почему за правительственным столом их называют двумя бедами. Но улыбаясь сыну, Алина разделяет потеху. Раньше, чем она взывает к солнцу, лёд расступается вокруг её ног, стремительно тая. Девушка оставляет Адриана кататься, пока сама сходит на снег, не понимая, отчего может быть удостоена подобным визитом. Хуже прочего то, в обществе кого её застали. Братья молоды, и насколько ей может быть известно, даже Дарклинг не в полной мере жалует их высокомерный нрав. Но, вероятно, Старкова никогда не поймёт иное. Как они, от рождения располагая достаточной жизнью, выбирают чужую войну, а не порядок Керчи. Это или героизм, или подлинная глупость, сколь бы их навыки не были ценны в бою. – В Малом городе говорят, что это пустая болтовня, – Лука манерно разводит руками, точно высмеивая то, как относятся к словам, что он держит в своей голове. Братья идут с обеих сторон от Алины, пока они ступают вокруг ледяной равнины. Девушка редко удерживается от того, чтобы взглянуть на Адриана, когда он катится рядом или падает. – Или, скорее, слух, пущенный непуганым мальчишкой. Нас с братом зовут дураками... – Тебя зовут дураком, – стремительно уточняет Авраам. – За то, что мы допускаем правдивость этих слов. Не рассудите ли? – Лука покачивает головой, словно взвешивая обе стороны так и неизречённого вопроса. – Вы знаете равкианское сердце лучше нас. – Если вы позволите мне услышать предмет спора. – Мы считаем... – Предполагаем, – Авраам перенимает речь своего старшего брата, волосы ниспадают на его лицо. Выражение юноши обрекает сердце зайтись разными подозрениями. Взгляд юного проливного извечно наделён некой хитростью, будто он знает больше, чем говорит. – Что фьерданская армия может пытаться захватить столицу. – И кто же распускает столь дурные слухи? – девушка неодобрительно цокает, с чем стоило бы пожурить несносное дитя, но от бестолковости слов хочется только хохотать. – В полках генерала Северцова приговаривают немало, но о чём знает один, знает и весь Малый город, – с заурядным убеждением вздыхает Лука. – Я рассужу, что это нелепость, – вспоминая обращённое к ней ранее прошение, Алина пожимает плечами. Картина волков вокруг городских стен её ужасает, но здравое виденье событий раскалывает страх. – Стены Ос-Альты стоят неприкосновенными не одну сотню лет. Она защищена Петразоем, военными крепостями на главных дорогах и армией. Превосходи нас север в силе, им всё равно понадобятся месяцы, чтобы подойти столь близко. Даже Шухан наделён лучшим положением для атак в центральной части Равки, нежели тем располагает Фьерда. Мне неведомо, какую игру вы ведёте, – девушка выдерживает взгляд Авраама, что ни одно слово из с её уст не упускает, но в следующее мгновение безразлично поигрывает плечами, словно нисколько не задетый чужим недоверием. – Но вы не можете полагать, что я способна поверить в подобную глупость. – Но ведь однажды город уже был покорён, не правда ли, госпожа Старкова? – Лука смотрит на неё пытливо, но Алина отвечает ему с не меньшим подозрением. Для тех, кто ходит по Равке всего последние девять лет, братья осведомлены об излишне многом. И несомненно они располагают бóльшими знаниями, чем желают показать другим. – Не так давно. И если очерки тех событий верны, вы там были. – И Николай Ланцов тоже там был, – подчёркивает Авраам. То, как господа Ришар следуют друг за другом в словах, обрекает чуть ли не от минуты к минуте вертеть головой. – Стоит ли тогда говорить о «невозможности»? – Верно, мы там были., – девушка останавливается, заставляя спутников последовать её примеру, расставляя негласные преткновения в их догадках. – И именно поэтому я сомневаюсь, что фьерданцы располагают армией чудовищ, которым ни одно человеческое оружие нестрашно. Как иначе они могли бы преуспеть в штурме? – она выжидает. Надеется, что хоть один из проливных удостоит вразумительным ответом, что стало причиной подобных беспорядочных слухов. – Если мы имеем подозрения об их планах, Фьерда уже лишена элемента неожиданности. Пусть их планы таковы, но с нашей осведомлённостью замысел будет неисполним. Ос-Альта не есть одна лишь столица. Это самое густонаселённое поселение из-за беженцев, приезжих и гришей, жизни которых надёжно укрыты за двойными стенами. Отдать город, значит, нанести удар, от которого Равка не оправится вовек. И верится в то, что подобные речи идут от Ивана с трудом, ему ли недооценивать устройство жизни в Ос-Альте? Закономернее было бы заслышать подобные слова от кого-то из семьи Дубей. Но сколь бы ни были крепки убеждения Алины, в одном керчийских господ никогда не понять, устраивает ли их ответ, или они ожидают иного.•
Время празднований в зимний час извечно захватывает людей с великой силой. Заклинательница способна понять, насколько Малый город нуждается в этом времени, что детьми приятно называть полным чудес. Единственный час, в который дозволено надеяться, что сказка опустится на землю и унесёт с собой все трагедии. Здесь нет той роскоши, которая могла бы обозначить особенность грядущих дней. Нет масляных яств и выдержанных напитков, которые можно отыскать при дворе. И девушка с гнетущим на душе чувством обнаруживает, что пропустит главные торжества в Большом дворце и всей Ос-Альте. Ступив в эту чудо-обитель, она не могла и помыслить, что задержится на столь долго. Пока ей не удаётся точно утвердить, когда придётся уехать. Николай и Зоя в это время путешествуют к границам. Сражаются и защищают страну, как думает Алина. И она желает там быть, а не рассиживаться в безопасности, пока их людей гибнет всё больше. Ланцов знает, что она не страшится битв и продолжает взращивать свои умения. Девушка разменивает раннее утро и сон на то, чтобы упражняться в силе вместе с Адрианом и Дарклингом. Знатные господа со всех стран никогда не отказывают ей в том, чтобы обучить боевому искусству или владению мечами и кинжалами. Но, как видится, Николаю пристало считать, что бросить её в первую угодную битву было бы глупостью и расточительством. После празднований Старкова отправит своему государю первое письмо с предложением о сотрудничестве, которое поддерживает Малый город. И если всё пойдёт ладно, она сможет вернуться в Ос-Альту для проведения переговоров. В преддверии торжеств Валерия вызывается помочь и позаботиться о том, чтобы Алина не осталась без платья в дни, в которые позволительно петь, танцевать и распивать крепкие напитки. Когда заклинательница спешит предложить ей золото за работу швей, ткани и материалы, юная княжна молвит, что пусть подобная вещь будет их с князем подарком и жестом доброй воли за все времена, которые они провели порознь. В одном Старкова находит утешение, никакой руки Чёрного Еретика на представлении её одежд лежать не будет. Во время своего восхождения при царском дворе у неё не было подходящего часа, чтобы раздумывать о моде, и собственное отражение в зеркале в ту пору ей приходилось по душе чрезвычайно редко. От того ныне девушка обнаруживает, что знает малое о тканях и драгоценностях. Ей не по вкусу шлейфы, излишне открытая грудь и высокие воротники... И Алина изрекает отдельно – никакого чёрного цвета. Рука чуть вздрагивает, когда взгляд Валерии ложится на белый шёлк, что в тёплом тоне напоминает переливающийся жемчуг. Белый есть цвет слуг, но целительница заключает, что они не при равкианском дворе, чтобы мерить положение тряпками. Заклинательница думает, собственная голова играет с ней злую шутку, когда пальцы скользят по плотному синему бархату. Тёмно-синему. И в скудном освещении будет выглядеть ещё темнее. Но Валерия обещает, что верх платья сделает цвет ярче. Девушка верит, что вид серого камня почти невозможно скрасить, но общество Малого города не впервые указывает ей на то, что не стоит недооценивать местный люд. Фабрикаторы покрывают стены яркими рисунками, на мостики повязывают ленты, повсюду свисают рукотворные шуханские игрушки из бумаги, просторы украшают еловыми ветвями, проливные создают на улицах фигуры изо льда и снега. С сожалением приходится заключить, что одного человека Старкова в славный час не увидит. Давида. Ей хочется утвердить, что она понимает его чувства. Преуспей он, два гриша могли бы жить. Пусть Костюк более не запирается в мастерских, но почему-то факт того, что на пляски он не явится, предстаёт ожидаемым. В один из следующих дней Алина нависает на собственной постелью, на которую возложили новые одежды. Пальцы нервно бегут по ткани. Стоит ли роскошь нескольких танцев и одной ночи? Но видится, Валерия желает, чтобы у сол-госпожи осталось нечто от сказочной обители, когда она её покинет. Подле платья расположили и новый кафтан, изготовленный, стоит полагать, тоже с указки целительницы. Он неприметен – синий с золотой вышивкой и длинный, что прикрывает тело до щиколоток, на рукавах и воротнике пестрят дорожки меха, что не должен позволять замёрзнуть. Но вещь изготовлена на манер местных порядков, со знаменем и отметками Дарклинга, многие гриши носят его знак на своих одеждах. Благо, в этот вечер никого не ждут в броне, а значит, Старкова рассудит о новом кафтане завтра. Диана приходит для того, чтобы помочь одеться и расчесать волосы. Вероятно, Алина могла бы обратиться к портным, но она не желает злоупотреблять благом больше необходимого. Легко заметить в руках служанки несколько шкатулок. Она вплетает в волосы заклинательницы золотые нити, которые рассыпаются крохотными голубыми и жёлтыми камнями, что искрятся в свете люмии. Когда белые росчерки распущенных прядей ложатся на плечи и за спину, нетрудно признать, что волосы заметно отросли с тех пор, как Старкова остригла их в последний раз. И впервые за долгое время не желает остричь вновь. Диана оставляет её уши открытыми, так что лишь пара взвившихся прядок падает на лицо. Пред взором открывается очередная деревянная коробчонка, представляя небольшие золотые солнца с драгоценными камнями в сердцевине, отчего доводится понять причину выбора причёски. Хочется утвердить, что она не носит серьги и не смогла бы их надеть, но девочка указывает на дужки мягкого металла, которые должны сжаться на её ухе и не позволить украшению упасть. Алина не видит трудности в том, чтобы их надеть, но шепча себе под нос тихое проклятье, зарекается о том, что ни одной благодарности её погибель не услышит, пусть хоть подавится своими подарками. Диана помогает надеть и застегнуть одеяние, затягивает корсет, что бы ни удалось сделать в одиночестве, и в конце оставляет госпожу наедине со своим отражением. Это платье... Красиво, сколь бы не приходилось проклинать его тяжесть. Главная юбка сделана из избранного ей синего бархата, что ниспадает под ноги плотными изгибами ткани. Подкладки делают её пышной, кружащей вокруг ног подобно отдельному целому. Материал искрится россыпью жемчуга и прозрачных камней. Верхняя часть платья изготовлена из белого шёлка, что струящейся тканью обтекает тело и руки девушки, переходя в узкие рукава. Оно делает её фигуру изящной и непривычно высокой. Переход деталей скрыт за синим, расшитым образами солнца и звёзд корсетом, который уже заставляет рёбра изнывать. Вещь чуть приподнимает её грудь в то время, как верхняя часть спины остаётся открытой, а волосы недостаточно длинны, чтобы её спрятать. Уже можно представить сладостное хождение по множеству лестниц в подобной роскоши. Алина не вздрагивает, когда двери в покои открываются, а на пороге никого не возникает. Ей известно, кто к ней желает пробраться. Адриан всегда прячется в свете, чтобы не попадаться любопытным взглядам людей. – Ты столь красива! Мальчик почти подпрыгивает на месте, хлопая в ладони, когда врата за ним закрываются. Девушка улыбается столь широко, что приходится уступить порыву рассмеяться. Он желает её обнять, но не может подойти ближе, множество слоёв юбок не позволяют подобраться. Старкова могла бы расплакаться от того, как искрятся его глаза. Она обещала расчесать его волосы пред торжеством и заплести, как ему нравится. Алина находит нечто забавное в его атласной рубашке с рукавами-колокольчиками. Они долгий час говорят о том, что сегодня дозволено не возвращаться к постелям в раннее время, а Адриан обязательно пойдёт с юными друзьями и их семьями смотреть на звездопады и зарекается не смыкать глаз всю ночь. Что ж, девушка может с кем-то поспорить о часе, в который дитя начнёт зевать и свалится сопровождающим на руки. Рассматривая ущелье с каменного моста, что перекинут через пропасть, она не удивляется тому, что для празднеств в Малом городе используют главный каньон, способный достойно вместить всех его обитателей. Даже с высоты заклинательница может видеть, что во множестве его уголков расставлены длинные столы с яствами и напитками. Когда она подступает к лестницам, придерживая юбки платья, спешащий за ней мужчина подаёт руку в белой перчатке и обращается к ней на керчийском. Стоило бы на фьерданском, но нет желания ковырять слова в языках друг друга. – Я зрею вас впервые за время своего пребывания здесь, господин Дубей, – рассматривая лик инферна, Старкова едва поспевает смотреть себе под ноги. Его именуют Каем и в своём статном образе он взаправду не сойдёт за воина, только за знатного господина из славной семьи. Даже его черты не назовёшь грубыми или тяжёлыми, несмотря на светлую бороду, чем Кай выступает некой противоположностью своему брату. – Я веду дела на севере. Наш батюшка немолод, и обстановка во Фьерде в данное время довольно тяжела, – слова мужчины ровны и не выражают ничего, кроме скуки, которая могла бы сопровождать их шествие по лестницам. – Есть множество вещей, которые требуют моего присутствия. – И как вашей семье все эти века удаётся скрывать своё естество под волчьими носами? – непозволительно не засмотреться на фьерданские одежды белого цвета, что украшены традиционными рисунками и тугими шнурками, обтягивающими в плетении пояс и предплечья господина. Север тоже славит свои национальные торжества в этом время, но Алина не знает многого о культуре. – Мы и есть волки, госпожа Старкова, – улыбается Кай. – Наше правительство не столь праведно в нравах, как оно желает то выставить. Мы имеем пути к сердцу Джерхольма, нередкие гости при дворе, в том числе одна из незаконных дочерей династии Гримьер была замужем за мужчиной из семьи Дубей, – девушка удивлённо поднимает брови, заслушиваясь чужой речью. Значит, потомки принцессы. – Можете ли вы предполагать, что они не догадываются о нашей природе? – язык проваливается в несложном «нет». – Допуская такую страшную мысль, вы можете предположить, что наш род в опасности, но это не так. Знаете, почему нынешний правитель ничего не предпринял? Почему не предпринял ни один король до него? – мужчина дивно поигрывает бровями, так что не разберёшь, как с таким ледяным спокойствием дозволено молвить о страшных вещах. Старкова порывается изречь хоть малое, но слова застревают на губах. – Выгода. Заурядная человеческая жадность и корысть. Наша родовая промышленность добывает угля больше, чем все шахты Шухана вместе. Мы поддерживаем многие производства в стране, в том числе и оружейные. Во Фьерде нет более выгодных месторождений дешёвого топлива. – Это... Бесчестно. – Верю, что таинства Ледового двора вас щедро удивят. Вам ведь известно, кем он построен? – Гришом, – Алина с тяжелящей грудь печалью кивает, эту историю ей уже поведали. – И ныне является самой надёжной крепостью в мире, которой мой народ гордится без меры. Скажите, вы всерьёз верите, что фьерданское бесчестие берёт конец в одном лишь замке, или уже полагаете, что оно тянется много глубже? – Кай, нет сомнений, ожидает от неё ответа, но на подобное допущение девушка могла бы только хмыкнуть, отмахиваясь. Она никогда не приуменьшала преступления, которые терпит её земля и её народ. – Безвольные гриши в рядах северного войска под воздействием юрды-парема, возведение Ледового двора, наше существование во Фьерде – это всё кровавые флаги, вымоченные во лжи и бесчинстве, на которые мир уже многие века отказывается смотреть с открытыми глазами. Вы ведь встречались с нашим драгоценным наследным принцем Расмусом? В вашем понимании он блещет здоровьем? Как думаете, почему он вовсе дожил до столь зрелого возраста? – Они использовали целителей, – предположить нетрудно. Тяжело принять. – Преступления нашего правительства намного глубже, чем люди могут себе представить. И мир не готов их увидеть, и точно не признать. – Благодарю, – Алина заставляет себя улыбнуться. Глаза фьерданца теплы, пусть и лик кажется ей излишне циничным в своём выражении. – Мне указывали спросить вас о том, что творится в вашем правительстве. – Тогда вас отправляли не за этими словами, – смеётся мужчина в своём низком голосе. – Я говорил лишь о гнилой природе нравов, никак не о планах нашего правительства. – О, – слетает с языка бескультурным звуком, но девушка спешит спросить. Холодный ветер бежит по плечам. – Могла бы я услышать и второе? – Как вы думаете, что будет после того, как Фьерда подчинит себе Равку? Захватит землю, навяжет нравы, поработит всё живое на этих слабых просторах... – Я предпочитаю не растрачивать час на раздумья о том, чему не бывать. – Я бы ни был столь поспешен с убеждениями, – Старкова желает это убеждение оспорить, но что-то в том, как Кай неодобрительно качает головой, меняет её настрой. Гадать она не станет и позволит сказать ему, если есть что. – Любой недалёкий дрянной завоеватель начал бы застраивать территории и переделывать их под себя. Но мы молвим о фьерданском правительстве. Раньше, – уточняет мужчина звонче как нечто подлинно важное. – Во времена нашего с братом деда об этом не говорили громко или не говорили вовсе. Сейчас за закрытыми вратами Ледового двора подобные речи звучат ото дня ко дню. Они не остановятся, – слова обрекают Алину запнуться, придержать шаг, замереть на одной из ступеней, и Кай следует её примеру, вставая на пару ступеней ниже и взирая снизу вверх. – Равка не утолит их голод. Они продемонстрируют свою силу на одной стране, которая не пожелала подчиниться... И пойдут дальше. Сначала весь материк. После – за Истиноморе. В каждые земли, где не пожелают принять их нравы. – Они не смогут, – девушка вертит головой. Люди минуют их единение, сопровождая голоса топотом. Улыбка Кая обретает печальное выражение, словно он может понимать её непринятие. – Против них восстанут. – Равка держит уже столетие своё восстание. И у всего мира будет пример, что случится с теми, кто смеет противостоять Фьерде. Но не тревожьтесь, госпожа Старкова, – остаётся произнесённым в баюкающем тоне. – И не позволяйте чужим преступлениям испортить столь чудесный праздник. Мы все ещё живы. Они живы. Но многие до них мертвы, и столько же ещё падёт. Алина обнаруживает, что тревога смягчается, когда она спускается ко дну ущелья, где гуляют люди. Девушка винит себя за слабость, когда пальцы подхватывают ножку кубка, в который она наливает вино. Мысли о чужих зверствах её съедят к завершению этого дня. Повсюду вокруг играет музыка, в Малый город завезено сполна инструментов со всех стран мира, и способными играть людьми обитель тоже не обделена. Мимо пробегает вереница детей, голосящих колядки. Хочется утвердить, что празднеству не хватает Жени, но этой ей – потерянной девочке, не достаёт общества подруги. Легко приметить особенность, что находит путь к внутреннему трепету. Старкова почти не видит кафтанов. Многие одеты в традиционные наряды, другие идут в роскошных платьях или сюртуках. Никто не отличит, кто из этих людей гриш, а кто отказник. Кто корпориал, заклинатель или фабрикатор... Это дом их всех в равной мере, и зимнее торжество тоже принадлежит людям, что не отделимы друг друга. Где-то поют песни. Народ хлопает друг другу и смеётся, поздравляя и раздавая угощенья или дары. Картина вокруг столь живая, что Алина с трудом может разыскать среди неё знакомые лица. Где-то, разумеется, господа собираются у столов за бокалами более крепких напиток и молвят о политике и положении сил. Дарклинга невидно. Возможно, он стоит и наблюдает из тени одного из множества окошек, что взирают на них со стен ущелья. Девушка не знает и не старается изыскать. Но люди спрашивают у неё, оставляя всякий раз задаваться вопросом, отчего ей располагать подобным знанием. Беглое ударное звучание земенской музыки обращает к себе шаг заклинательницы. Она часто заслушивалась подобной на улицах, пока они с Малом жили и работали в Кофтоне. Старкова даже сносно помнит танец, но не думает, что тот будет уместен, пока мужчина не уступает ей, пропуская вперёд к небольшому простору, на котором танцует народ, что подбадривает друг друга. Алина молит святых, чтобы ноги не запутались в платье, пока она кружится на одном месте. Ладони ударяются друг о друга в такт музыке. Удаётся лишь рассмеяться, когда корсет не позволяет ей наклониться в танце. Кто-то смеётся вместе с ней. Этот танец не ведут в парах, но люди улыбаются друг другу, двигаясь в круге, припрыгивая с ноги на ногу. Со звучанием инструментов звенят колокольчики. Волосы разлетаются в стороны, когда девушка перестаёт кружиться, опуская руки, чтобы придержать платье и вдохнуть. Взгляд налетает на Дарклинга в толпе, когда музыка стихает. Алина может видеть, как он хлопает в ладони вместе со всеми, его взгляд не бегает по окружающим, он обращён лишь к ней одной. Но отходя от открытого пространства, когда заклинательница ищет мужчину среди толпы вновь, на прежнем месте его не обнаруживается. С поздним часом людей становится лишь немного меньше, некоторые уходят на улицу, чтобы наблюдать за поздним представлением, что подготовлено инфернами и шквальными. Девушка не впервые за вечер впивается зубами в сладкую выпечку, хотя пить себе много не позволяет. Многие говорят с ней в славный день, подходят и те, кто лишь желает заручиться словом самой святой. Большинство проводит торжество со своими семьями, поэтому как часто она бы ни вела речи с местными высокопоставленными особами, никто из них подле неё не задерживается. В другое время Старкова не сыскала бы ничего полезного в тяжёлых ногах и неудобных одеждах, но в эту ночь непозволительно запираться наедине с дурными мыслями. С действом вокруг она чувствует, что мир вокруг неё живёт. Музыка сменяется более плавной и мелодичной, более привычной королевским дворам и порядкам. Расхаживая в утончённом деловом костюме, в одно из мгновений Авраам является пред Алиной, учтиво склоняя голову пред тем, как подать руку. Она не жалеет о своём согласии, пока неспешно ведя, проливной молвит с ней о том, что произошло между ним, Николаем и Зоей в Ос-Альте. И почему не рассказал раньше? И почему ничего не поведал сам Николай? Девушка впервые не знает, как правильно осудить нужду своего царя. Авраам невысок и приближается излишне сильно в очередном шаге, но Старкова глотает свою неуверенность, вспоминая слова Валерии. Или это сказала Кира? «Пока вы не обладаете мужским высокомерием, вы ему неинтересны». Но стоит отдать должное любезным словам керчийца, ни одно доброе высказывание о её платье и естестве до того не заставляло краснеть. Они говорят в отдалении от инструментов, когда проливной неожиданно делает шаг назад, учтиво кланяясь. Нет необходимости утруждать себя тем, чтобы обернуться. К губам возносится креплёный напиток, вместе с чем над её ухом звучит неестественно ласковая манера. – Принимаешь обходительные речи, Алина? – Сегодня славное празднование. Полагаю, допустимо одаривать друг друга лестью. И ты, – она не желает до того поднимать голову, но Дарклинг встаёт подле неё подобно живой тени. Цвет его губ более ярок, словно по ним разлито вино. Едва ли девушка удостаивает его парадный мундир хотя бы взглядом. – Ты ничего не скажешь? – Желаешь, чтобы я раздавал похвалы работе швей и вкусу одной из своих подданных? – Не утруждайся, – цокает Старкова, перебирая на языке тягучий горьковатый вкус напитка. Она не нуждается, но что-то укалывает глубоко, и приходится крепко сжать ножку кубка, стараясь не выдать свою досаду. – Я уже допускал мысль, что распитое вино заставляет тебе желать моих обходительных слов, – не разобрать доподлинно смеётся ли Дарклинг над её плечом или только хмыкает. Их плечи касаются друг друга, пуская по телу дрожь. В Малом городе не бывает жарко, но воздух вокруг мужчины способен расплавить всё живое и праведное. – Ты бы приняла их, Алина? Позволила бы своему сердцу трепетать? – Придётся щедро постараться, – девушка дозволяет себе развернуться, вознеся взор к его лику. Кубок в указании чуть ударяется о чужую грудь, и на мгновение она надеется, что рубиновая жидкость расплещется по его одеждам. Не стоит дёргать дикую кошку за усы и бить когтистой лапой, но Старкова находит удовольствие в том, чтобы её дразнить. – Вокруг сполна красноречивых мужчин. Некоторые из них уже украли излюбленные тобой слова об исключительности. – Но они тебе не по вкусу, – Дарклинг рассудительно раз качает головой. Он мог бы спрашивать, но слова обращаются заключением. Алина хочется скривить губы от того, что ему известны чувства, которые не должны быть. – Я думаю, что не получила бы ни одно из них, не будь я заклинательницей солнца. И ты сам бы на меня не взглянул. Должно быть, девушка выглядит воистину обескураженной, когда у неё из рук забирают кубок, отставляя на ближайший стол. Только когда рука Дарклинга обращается к ней вставленным на всеобщее обозрение предложением, заклинательница слышит певучее звучание скрипок. Следует сказать, что это было одной из самых сладких её мечт, – отдавить ему ноги. Но по тому, как умеренная усмешка скрашивает чужие губы, дозволено предполагать, мужчина хорошо осведомлён об этом маленьком намерении. Ведь предлог для окружающих, что ахают от раза к разу, стоит их господину оказать кому-то внимание. А для Алины в этот предлог вложено желание. О том, что согласится – протянет руку в ответ. Есть нечто привлекательное в том, как сила всполохами овладевает телом, окутывает их, когда пальцы скользят в чужую ладонь, что оказывается обтянута кожей перчаток. Великодушие. Нетрудно увидеть, как рядом с ними встают и другие господа, стоит им выйти ближе к центру. К простору собирается всё больше людей, и девушка не желает присматриваться к их любопытству, которое никогда не узнает правды, что милость их предводителя у неё по венам раскалённым железом разлита. Дарклинга не увести за своими шагами, не стоит и пытаться. Заклинательница не позволяет себя выказать впечатление, когда он отходит на шаг, закладывая одну руку за спину и глубоко кланяясь ей. Бегущий по людям шёпот мог бы перебить музыку. Алина надеется, дрожь не подведёт её ноги, когда сильная рука ложится на поясницу, поверх корсета. Но сердце уступает первее, срываясь на бег от того, сколь близко мужчина её к себе ведёт. Она может чувствовать тяжесть его дыхания или слышать, как ноги ударяются о ткани платья. Может, проклятый Еретик о них споткнётся. Может, святая первее налетит ему на грудь. – Это «бы» не имеет веса, – напоминая о минувшей речи, Дарклинг молвит со взглядом, обращённым к её лику. Составляющее их головы расстояние предстаёт ничтожным. Они разделяют и воздух, и шаг. – Ты та, кто ты есть, Алина. Таков порядок вещей и такова история. – Скверное представление о любезности для того, кто живёт не одну сотню лет, – наигранно журя, девушка почти уступает желанию рассмеяться. Широкое напоминание о том, что от ночи никогда не приходится ждать заурядных понятий. Он, видится, ожидает, что в этот час Старкова вновь будет пытаться на него напасть, побороть. Но она хочет провести хоть один день – торжество, должным образом. И возможно, Алина желает, чтобы с ней обращались, как с девушкой, а не только властительницей солнца, которую желают не то сломать, не то покорить. Сыщется нечто забавное в том, что это желание приметить удаётся не сразу. – И ты заставляешь госпожу ждать. Растерял все манеры после смерти? – Красота найдётся во многом, если жить достаточно долго. Чуть меньшее можно наречь особенным. Хотя бы сейчас, – взгляд Дарклинга скользит по танцующим вокруг гришам. – Среди них найдутся уникальные. Люди придумали сполна выражений о прекрасном, но я не знаю подходящего слова ни в одном из человеческих языков, что могло бы описать твою исключительность. Ни в одном из человеческих языков. Ни одно из известных ему слов. Непозволительно перестать искать в словах то, что изречено с намерением подчинить её волю. Но осмысление обрекает грудь содрогнуться на вдохе. – Как заклинательницы или девушки? – Как человека. – Как же мне тебя понимать, если ты видишь обременительным искать слова? – музыка нарастает в силе, и Алина на мгновение теряется в жесте того, как мужчина отпускает её руку и вынуждает оставить хватку на его плече, но он всё ещё придерживает спутницу за талию, не позволяя отступить, когда она осекается в шаге. Дарклинг кружит их обоих. Картина мира вокруг размывается, оставляя целым лишь его образ. Мелодия успокаивается, меняются руки и направление шага. Самозваный господин вновь удерживает ладонь девушки, позволяя идти самой и вынуждая поспевать за музыкой. Платье покачивается в каждом движении. – Это не «обременительно». Я лишь считаю их все недостаточными. Я мог бы говорить, что ты редкостно упряма, – Старкова распахивает глаза. Если ей однажды удастся заточить Чёрного Еретика для пыток, она попросит Николая обучить их врага обходительности. Её человеческому значению. – Испытываешь чувства к кратковременным человеческим понятиям. Волосы делают тебя похожей на прекрасный образ лунного духа, которого славят и почитают в Шухане, – на губах расцветает улыбка. Уже лучше. – Я нахожу нечто интересное в отрицаемой тобой безжалостности и умении славно притворяться людьми, которыми ты не являешься. В том, как ты старательно желаешь запереть жестокость внутри себя, хотя мир вокруг её требует. Мне видятся увлекательными твои представления о милосердии. Эти слова не тяжелы, – они расходятся с очередным переливом скрипки, в котором девушка покачивается из стороны в сторону, но сталкиваются вновь, когда Дарклинг привлекает её за руку. – Они лишь малы. – И всё же ни одного слова о платье. Бескультурье, – в несерьёзной мере ругается Алина. Сегодня она может давить, сколько вздумается. О бедах подумают завтра, но что если главная из них идёт пред ней? – У Валерии славный вкус. – Неужто? – уголки губ мужчины поднимаются в улыбке. Коварном и хищном выражении, съедающем изнутри. Его рука поднимается выше корсета, пальцы надавливают на нагую кожу спины, заставляя гулко глотнуть воздух. Пальцы сжимаются на чужих одеждах, с чем Старкова выговаривает горькое «мерзавец». Серёжек ему было мало. Дарклинг притягивает девушку ближе, говоря у самого уха. – Возможно, я оступился с выбором, – его дыхание ложится на кожу, обрекая прикусить губу. Голоса в толпе не разобрать. – Это платье обрекает меня желать объявить тебя своей госпожой здесь и сейчас. И я позабочусь о том, чтобы это услышал каждый камень в Малом городе. – Люди подумают, что ты потерял голову. Или она потеряла. И в своей мере будут правы. Пусть думают. Мужчина шепчет заложить одну из рук за его голову, вслед зачем Алина оказывается прижатой к его груди в медлительном кружении. Хочется опустить взгляд от того, как на них смотрят люди, но вставая пред ней, Дарклинг приподнимает её подбородок, в неестественно нежном движении заставляя смотреть на себя. – И оно достойно подчёркивает твою фигуру, – слова окрашиваются чем-то темнее мягких жестов и глубоких речей. Высказыванию о безумстве не внимают. – Ни одна из королев Ланцовых не стерпела бы твоё общество на своём балу. – Я уже думала, ты ниже моего лица взглянуть не смеешь, – девушка глубоко вдыхает. Воздух раскалённый, тяжёлый. – Помнится, ты ждёшь от меня высоких манер. – С лестной речью на устах моё желание тебя убить не столь велико, но и пылкие взгляды мне по душе, – смоляные брови поднимаются от брошенного откровения, но Алина лишь улыбается. Она тоже умеет смотреть жадно, с вызовом. Что ей внимание люда, когда пред ней стоит худший из них всех? И его непозволительно бояться. Не в тот час, когда они друг друга изъесть пытаются. – Я признаю, – Дарклинг молвит низко, отчего голосу должно сорваться на шепот, который никем не будет услышан. За кварцем его глаз извиваются тени. Взгляд порочный и развязный. – Это желание. И не предпочитаю лгать самому себе. Но одна этим грешит без меры. Музыка, точно следуя за словами своего господина, ставит точку. Обрывается. Если они ведут эту игру, то ход предоставлен Алине.•
Минуя Зал правительства и военного собрания, они ступают по безлюдному каменному коридору, что окружает естество своей прохладой и сырым запахом. Ледяному воздуху пещер должно обречь её плечи дрожать, но Алина чувствует, как под её кожей растекается огненное марево, что пускает тёплые волны по всему телу вместе с гулкими ударами сердца. Она шагает твёрдо, но чувствует отчётливо, как ноги подрагивают, уступая не то слепому предвкушению, не то здравому намерению подхватить юбки платья и бежать к стенам собственных покоев. Отсюда всё ещё слышны звуки ночных гуляний, которые сопровождает шуршание платья и стук каблуков. Дышать в корсете становится тяжелее. Ступени строятся пред ними дугой, убегающей наверх, где их пути разойдутся в стороны личных покоев. Дарклинг подаёт ей руку на лестнице, дожидаясь, пока девушка подхватит платье. Кожа его перчаток покалывает пальцы. В этот час не найдётся уголка или тени, в которых она могла бы укрыться от его взгляда, что истязает её кожу и заставляет краснеть. Ей стоит взбежать по этим ступеням, но ноги неминуемо запутаются в юбках. Тихий перелив смеха застывает на устах. На одной из ступеней мужчина тянет её на себя, обращая спиной к пропасти и нависая над естеством. Алина убегает от него назад и гадает, насколько он позволит ей преклониться за перила. Но вместо того его губы опускаются на запястье – где-то между ладонью и шёлковым рукавом платья. Щёки горят от того, что он смотрит. Наблюдает за каждым её вздохом. Испивает эту чувства. Видит, как грудь девушки поднимается с надрывом. Собственные пальцы кажутся чрезвычайно хрупкими в его руке. – Алина. – Александр, – его рука сжимается сильнее. В глазах отражается блеск. Девушка знает эти внутренние всполохи борьбы. Она их помнит. – Позволь, – голос извечно окутывает своей мягкостью, когда он просит. И заставляет желать, чтобы просил больше. Дарклинг переносит это сражение на неё. Подло, оставляя ей решение о том, кто выиграет, а кто падёт. Но Алина больше не желает падать одна, и она унесёт его с собой. – Позволь пригласить тебя в свои покои.