***
Декабрь подходил к концу и вместе с этим атмосфера предстоящих праздников заполняла улочки города: огоньки на деревьях, еловый запах, охватывавший всё существо, и конечно предвкушение торжества и каких-то чудес, что ли. Вообще долго можно говорить о всей этой праздничной эстетике и описывать, насколько она сильно начала влиять на соседей, тоже. Чонвон был так впечатлён всеми этими предновогодними настроениями, что даже на учёбе не мог в последние дни сосредоточиться. Все его мысли были на улице, среди толпы людей, спешащих за подарками, в магазинчиках со сладостями, в парках с горками и в тёплой гостиной старшего у ёлки (и плевать вообще, что она искусственная и небольшая, зато пахнет совсем как настоящая, благо Пак ароматическую выбрал). И конечно же без участия хена мыслей в голове младшего не осталось. И это выбивало Яна из колеи так, что обратно он уже в неё не вбивался. В отличие от Чонвона, на старшего вся эта обстановка влияла успокоительно (что в принципе звучит больше как шутка, какое нахер спокойствие, когда тут вообще не до него). Но Пак после своевременных приготовлений чувствовал себя как никогда умиротворённым. И особенно спокойно и лёгко он ощущал себя рядом с тонсэном. Какое-то время. Его руки в присутствии младшего всегда начинали тянуться к нему в попытках обнять и погладить (потискать одним словом). Эта непреодолимая тяга к младшенькому началась как раз в тот день, когда они ходили всем гуртом в кино и на каток (копчик после него был отбит нафиг). Не то чтобы Пак не придавал ей значения в первое время, просто он считал это последствием их (очень) активного сближения как соседей и друзей. Но руки-то тянулись. Даже чаще и дальше, чем прежде. И это было почти безотчётно. А осознавал он это только после того, как Чонвон устраивал салки на улице и очень ловко уворачивался от всех хёновых притязаний. Это сбивало с толку. Их (не)плодотворный разговор на эту тему Чонсону ничего не дал кроме сомнений и какого-то очень туманного предположения, что Вон его…боится? Ну или в любом случае ему просто стало неприятно находиться в его обществе. Подобная догадка начала выедать Чонсону мозг и запустила в его голове такой когнитивный диссонанс, что спать по ночам ему становилось трудно. — Нет, может я всё-таки ошибаюсь. Если бы я действительно был ему неприятен, он вряд ли бы продолжал ко мне заглядывать, так? А он заглядывает, да ещё и чаще, чем раньше. Тогда не в этом дело. А в чем же, сука? Подобные монологи для Джея стали обыденным явлением. Он всё думал, думал, думал, а потом в дверь звонил Чонвон, и думалка у Пака выключалась на совсем (если она вообще имела место). Они садились на кухню пить чай с печенюшками, потом заваливались на диван смотреть кинцо (нормальное, а не ту третьесортную нудятину), а Чонсон не мог смотреть фильм больше пяти минут подряд. Он находил более интересный объект для созерцания, который сидел рядом и мирно уминал запас паковых чипсов. Оторваться от такого очаровательного зрелища для Чонсона было уже, увы, невозможно.***
— Мать моя женщина, мы точно по адресу? А то такие хоромы, мне кажется мы забрели не туда. Из-за угла появляется моська Пака: — А ты думал, я в сарае живу с соломенной крышей или в сельском туалете? — Привет! Ух тыж палки-ёлки, как всё дорого–богато. — Ещё один… — Слушай, ты, конечно, рассказывал, что у тебя семья не бедная, но не до такой же степе-...етишкин колпак, вот это плазма! — Так, а ну отошёл от неё, пока пиздюлей не схватил! Квартира Пака, так-то не страдающая недостатком пространства, начинает помаленьку наполняться людьми и становиться слегка тесноватой. Ян устраивает челночный бег от кухни до гостиной, перетаскивая все съестное в комнату. Он почти ни о чём не думает, просто следует указаниям старшего, и тут вспоминает о Сону. Который, кстати, только что пришёл и разувается в прихожей. Мир Чонвона резко становится нервнее. Ян молниеносно выбегает встречать друга, уже вставшего в позу и набравшего побольше кислороду в лёгкие, дабы начать а) возмущаться по поводу «какого, блин, хуя, ты не говорил мне (сто тыщ восклицательных знаков), что Пак Чонсон — твой сосед (ещё сто тыщ восклицательных знаков)» и б) насмехаться, ибо «так он что ли был тем самым чуваком, перед которым ты знатно обосрался?». Но перед тем, как он начинает распространяться, Чонвон затыкает ему рот и быстро ведёт в ванную. — Охуеть, конечно, не встать! Я ещё смотрю на адрес и думаю: что за фигня? Твой точно, только квартира не та. Я даже к тебе сначала стучался. — Ким переводит дух, и продолжает — Так, какого чёрта, ты мне не рассказывал ничего! — Ты и не спрашивал. — А, ну конечно. Значит тем «красивущим до жопы фраером» был Чонсон-хён, да? — Так, ну-ка убери эту глумливую лыбу куда подальше! — Какую? Глумливую? Мама говорит, что у меня самая солнечная и прекрасная улыбка! — Твоя мама тебе врёт. С подколками и издёвками эти двое выходят из ванной, и подключаются к приготовлению сюрприза для именинников, которых ждут через полчаса. Чонсон продолжает бегать по своему жилищу, поправляя украшения и включая гирлянды. — Помочь тебе? — спрашивает Вон, когда видит, недовольное лицо Пака, роющегося в шкафчике прихожей. — Да, было бы неплохо. Лампочка, кажется, в зале перегорела. Чонсон берёт небольшую стремянку, оставшуюся у него здесь со времён ремонта, и идёт в комнату вместе с Яном, несущим новую лампочку. — Придерживай, пожалуйста. — Угу. Чонвон смотрит на то, как Джей выворачивает перегоревшую лампочку, и через несколько секунд перестает отдавать себе отчёт о том, что он просто тупо пялится на хёна: на его как всегда прекрасный профиль с острой челюстью и идеальным носом, на то как из-за немного втянутых внутрь щёк вырезаются скулы, на чуть прищуренные глаза и нахмуреные тёмные брови. Зрелище необыкновенное. Ким, забредший в зал, чтобы спиздить что-нибудь со стола и в тишине похрумкать, натыкается на такую вот картину маслом: старший меняет лапочку, а его друг, придерживающий стрямянку, облокотившись на неё, подпирает щёку рукой и разглядывает хозяина квартиры. «Я такое где-то в дораме видел» — разворачивается Сону на пятках и уходит на кухню окучивать холодильник. Пак берёт из рук Чонвона новую лампочку, касаясь его пальцев своими холодными, и Ян вздрагивает так, будто его прошибает разряд. Заметив это, Чонсон поворачивается к тонсэну. — Ты в порядке? — такой мягкий тембр всегда выводит Яна из дееспособного состояния, но виду он пытается не подавать. — Д-да, все окей. У тебя…руки холодные. Немного. — А, есть такое. Пак опять поворачивается к светильнику. Только теперь на губах у него ухмылка. И Ян опять засматривается. Когда к празднику всё более или менее готово, Ким подруливает к Вону и вкрадчивым шёпотом спрашивает: — Он тебе понравился, да? Ну, ты поэтому так стартанул от него тогда? — Чего?***
Сюрприз вышел пусть и банальным (Сонхун и Ники зашли в квартиру с выключенным светом, прошли в гостиную, а там их до усрачки напугали и ослепили парни с криками «С прошедшим!!!»), зато очень душевным. Пока все измазывают друг друга кремом от торта и бегают по залу, Пак удаляется в свою спальню и быстро возвращается оттуда с одним большим пакетом. — Я конечно понимаю, что лапать друг друга очень увлекательное занятие, но у нас тут как бы есть ещё кое-что не менее интересное. — Чо? Подарки? Реально?!!? — почти синхронизируются поздравленцы, подскакивая на своих местах. — Так сначала Сонхун! На держи, — Хун принимает подарок из рук Чонсона и спешно вскрывает упаковку, — продолжай усердно рвать жопу на катке. Только более изящно. — Да ну, брешишь! Реально, коньки? Вы что, ребят, прям все взялись и скинулись? Вы, типа, знали, что я новые хотел, или решили долго не думать просто? Подарок явно Паку приходится по вкусу, учитывая то, с каким энтузиазмом и нетерпением он вытаскивает содержимое из коробки, рассматривает и даже надевает их. — Вы даже размер правильный подобрали, ироды! Под всеобщий хохот Сонхун очень бережно кладёт коньки обратно в коробку. — Так, время младшенького! Ники, — тот тут же вскакивает и подбегает к Джею, — На.— кратко обходится Пак, передавая небольшую коробку Нишимуре. — Что там, что там, что там? — полушёпотом обращается к Джею Рики. — Откроешь — увидишь.— загадочно улыбается старший, и Ники уже не в силах терпеть резко срывает ленточку (Ян, так усердно и аккуратно завязывавший эту долбанную ленточку, готов был подскочить к Рики и дать леща). — Ааа!!! Нинтендо! — Рики начинает прыгать на месте — Я думал, мне в этом году её никто не подарит! Хён, ты лучший! — кричит Нишимура и лезет к Джею обниматься. А тот, судя по тому, как он удовлетворённо улыбается, и не против совсем. Джей не против. Против кое-кто другой. Вот он сейчас сидит и сверлит эту парочку своими очами, полными самых разных чувств и эмоций. Повернувшийся в его сторону Сону даже перестаёт смеяться и улыбаться, и просто смотрит на это тихо негодующее существо. А потом до него доходит. Он медленно переводит взгляд с рядом сидящего на Джея, к которому Ники прилепился как жвачка. Потом обратно. И так несколько раз. Да, Ким Сону не первый ученик класса, и по математике с биологией у него не самые лучшие оценки. Но для того чтобы понять то, что он может сейчас наблюдать, ему не нужно иметь первое место в рейтинге класса. Потому что это слишком очевидно. Ян Чонвону нравится Пак Чонсон. А ещё он ревнует.***
— Так стоп.— Хисын престаёт есть торт и втыкается взглядом в стену. — Что «стоп»? — одновременно интересуются все шестеро. — Я забыл… — Что забыл? — Хороший вопро-ос,— хмурится Ли, мучая торт вилкой, — Что же я забыл? Все замолкают и начинают гипнотизировать Хисына, в надежде что тот вспомнит, что же их старшой запамятовал. Так они сидят в тишине минуту, после которой Ли поднимается и припускает в прихожую. — Вспомнил, поди. — констатирует Сонхун, приканчивая третий кусок торта. — Вот! — Ли появляется в гостиной, но уже не с пустыми руками. Когда ребята понимают, что в этих непустых руках находится, Шим открывает рот: — Ты как такое умудрился забыть, хён?! «Забытое» оказывается на столе в количестве восьми штук банок светлого нефильтрованного. — Ого-о-о.— довольно одинаково реагируют малыши, чувствуя, как в одном месте начинает припекать. — Ух ты ж нихера себе, это ты взял-то откуда, можно полюбопытствовать? — спрашивает Чонсон, беря в руки банку и рассматривая этикетку. — Лучше б шампанское достал, конечно. — Ну извините, шампанским я богат не был. Тем более, что это не моё. Сосед со мной любезно поделился. — Даже та-ак! — поднимает брови Хун, пристраивая к себе баночку. — В холодильник бы их, а то невкусно будет. — говорит Чонсон и забирает у недовольного Сонхуна банку. — Ну-ну, погоди ты, скоро же Новый Год. Предлагаешь соком поздравительные тосты запивать? — борется за свою баночку Хун и пытается вынуть ее из рук Пака. — Если хочешь пить мочу ослиную, то пожалуйста, — он оставляет наконец бедную банку перед именнинком — Ники‐сан! Помоги стаскать, будь другом. Рики подлетает к хёну за секунду и принимается за жестянки. Чонвон видит, как они с хёном дружно переговариваются по пути на кухню, слышит, как они переходят с корейского на японский и обратно, чувствует как Пак отдаляется от него совсем, садясь на диванчик напротив в угол, куда тут же пристравивается Ники. И вплоть до самых последних минут перед Новым Годом он ощущает какую-то неприятную горечь, прожигающую ему горло и заливающую всех крылатых в его измученном желудке. Ян не может больше смотреть в тот угол (где Нишимура как мог атаковал Джея), он просто заедает, точнее, пытается заедать свое расстройство пиццей и тортиком, но еда в рот вообще не лезет. Особенно остродействующим оказывается маленькое словосочетание, обронённое Рики, неясно в каком контексте. «Мой хён» — очевидно, про кого это сказано, так ведь?***
Процесс празднования в самом разгаре. Все смеются, кричат, поют песни (в этом деле особо отличается Ли, берущий своим шикарным голосом такие ноты, какие им не снились). Ники начинает рубиться в новенькую игрушку, а все близ сидящие, конечно, не могут не помочь ему в этом. Праздник, кажется, везде: на улице, во дворе (сумасшедшие соседи, притащившие петарды и фейерверки, и ставшие их методично пускать один за другим, соврать не дадут), в квартире Пака. Везде, но не в душе одного одинокого печального молодого человека, тихо попивающего яблочный сок в гостиной, полной его друзей и приятелей. Чонвон откровенно не знает, почему ему так погано, и что ему делать. Он не фиксирует то, как на столе появляются почти забытые банки с пивом. Не запоминает тот момент, когда все начинают пытаться говорить красивые тосты (у всех выходит коряво и слишком по-детски, всё, в итоге, сводится к деньгам, отпрыски капитализма, блин). И не помнит уж точно, каким образом в его руке оказывается прохладная банка с голубой этикеткой (Сону, заметив критическое состояние друга, решил, что немного алкоголя его товарищу не помешает). — Фу, Господи, дрянь какая! — шёпотом оценивает это дешманское пойло Чонвон. Вероятно, вид у него был такой, что понять какова оценка, оказывается довольно легко. — Чонвон-и, эй, — Ян передергивает плечами, чувствуя прикосновение ладони, — если неприятно, не пей. Давай, я тебе сок налью? — Чонсон смотрит как‐то слишком нежно, для человека, которому на существование Яна буквально пять минут назад дела не было. — Что? Нет! Вкусное пиво. Ну то есть, пиво как пиво, пойдет. — Ян цепляется за жестянку, как клещ, и прикладывается губами к отверстию. — Ууу, нехило малой присосался. — подмечает Ли, чуть отодвидвинушийся от Вона, на случай, если организм того решит, что питьё всё-таки действительно дурацкое. Минут через десять в голове Чонвона наступает какой-то тихий хаос: все мысли спутываются в один клубок, потом их будто расплющивает, и из всего этого вороха выныривает одна только фраза, бегущей строкой выделившаяся в сознании Вона: он тебе нравится? он тебе нравится? он тебе нравится? Паку эта картина «Тонсэн и Пиво» не нравится вообще. Особенно его не устраивает то, как плывёт после этого младший. Хотя Ян оказывается не единственным, на кого так ярко действует сей дивный напиток. Ники завершает работу и переходит в спящий режим, опорожнив всего полбанки. Сону начинает нести чепуху, путаться в словах и иногда глупо посмеиваться, смотря на Яна и Чонсона. Шим краснеет и светится, как голый зад при полной луне (от Кима по грамотности речи он далеко не уходит). Остальные старшие чокаются в последний раз и, поглядывая на младших (и Джеюна, который начинает клевать носом), решают завершать уже затянувшийся праздник. Они делают потише телевизор с новогодним выпуском музыкальной программы, сносят всю посуду на кухню в раковину, вместе ее перемывают, уносят обратно стол — одним словом приводят всё в божеский вид. Потом занимаются младшенькими и Джейком: будят Рики (успевшего протрезветь за пятнадцать минут сна; старшие молча позавидовали этой дьявольской суперсиле), дают сознанию Сону немного проветриться (вывели его на балкон, где он и минуты не простоял, выбежав оттуда со словами «ебать, холодно!»), Джеюну банально дают попить водички. — Так, ну а с Чонвоном что делать будем? — обращается к Чонсону Хисын — Он засыпает, кажется, или уже. — Не нужно ничего делать, мы же соседи, у меня переночует. Ян сидит на стуле и стеклянными глазами утыкается в стену. — Чонвон-и? — вместо стены перед ним появляется Чонсон. Он присаживается на корточки и смотрит на Яна, так же как тогда на катке, в автобусе, и когда Вон первый раз пришёл к нему в квартиру. — Что такое, Чонсон-и? — Пак издаёт смешок. По правде, так очаровательно и супермило его никто не звал, даже мама. — Ты ещё будешь пить? — Пить? Ты хочешь пить? У меня есть немного пива. — Вон пытается разглядеть что-то внутри банки, хмурит бровки, — Но его так мало...— разочаровнно тянет Ян. — Хочешь баиньки? — тепло спрашивает Пак, забирая у Чонвона банку. Он берёт его ладошки в свои и ждёт ответа от младшего, который рассматривает пальцы Пака. — Хочу. — насупливается Чонвон. Чонсон не может не улыбаться, глядя на своё пьяненькое чудо-юдо. Как только он поднимает Вона со стула, тот вяло обнимает старшего за шею, и чуть оттолкнувшись от пола, обвивает его, как маленькая коалка. — Неси меня. — дышит в чонсонову шею Ян, а у старшего начинают мураши бегать по спине туда-сюда. Старший несет тонсэна в спальню, бережно кладёт его на кровать, снимает с него тапочки с котиками, которые купил ему, когда тот стал часто наведываться к Паку, расправляет одеяло и накрывает его. Он гладит Вона по волосам, большим пальцем проводит по мягкой щеке Яна. Он чувствует, как сердечный ритм немного сбивается, и как ему уже в который раз начинает щемить сердце от вида этого умиротворенного лица тонсэна. Пак уже собирается уходить, но тут понимает, что его руку удерживают. — Ты не спишь? — Сплю. — Правда, что ли? — Ты всем сделал подарки. Всем кроме меня. Чонсон слышит, как подрагивает голосок младшего, и видит, что глаза у того начинают наполняться влагой. — Эй, малыш, ну не плачь. Я для тебя подарок ещё в начале месяца приготовил. Он встаёт, подходит к шкафу и достаёт что-то горчично-жёлтое. Это оказывается очень большое худи, махровое с длинными разноцветными завязками, и мультяшными нашивками. Очень похожее на то, что дал ему Чонсон, когда они первый раз завтракали вместе и то, что в прошлом месяце младший потерял после урока физкультуры (он делал вид, что ему всё равно, но на переменке дал волю слёзам). — Мне Сону сказал, что то ты потерял. Ты тогда так расстроился, поэтому я купил похожее. По-моему даже интереснее смотрится. Ян берёт в руки мягкий материал, смотрит на него. — Помоги мне. Чонсон помогает Вону снять полосатый свитер и надеть худи. Чонвон сразу окунается в запах Пака с головой, он надевает капюшон и завязывает шнурки, как делал это хён. Джей тихо смеётся и убирает волосы с лица Чонвона, задерживаясь ладонью на лбу Яна. — Останься со мной. Они смотрят друг на друга долго, очень пристально. В глазах одного плескается безграничная забота и согревающее душу тепло. В глазах другого — надежда и полное доверие. Они оба усталые, немного пьяные и, кажется, совсем чуть-чуть влюблённые.***
— Джей-хён? — тихий стук в дверь, — Джей-хён, мы пойдём, ладно? Никто внутри не подаёт признаков жизни, и Хисын с Сону решают все же заглянуть в комнату. — Оу-у ма-ай.— в унисон протягивают парни, когда видят спящих в обнимку Пака и Яна. Они переглядываются. Ким проводит по губам пальцами, как по молнии и ожидает, когда Ли кивнёт, в знак понимания и согласия хранить сей секретик. Они так же тихо закрывают дверь, забирают свои подарки и расходятся по домам.