***
Скажи Чонвону неделю назад, что он пойдёт на (фактически) свиданку с Паком, он бы не поверил. Более того, он бы назвал всех сумасшедшими (и себя в первую очередь), заперся бы в квартире и перестал как-либо реагировать на любые раздражители извне. Но вот он — Ян Чонвон, сейчас идёт под ручку со своим соседом Пак Чонсоном и улыбается так, будто выиграл не менее милионна вон (хотя учитывая то, что у него лицо чуть не треснуло, пока они шли до парка, там весь миллиард должен был быть). Он не может оторваться от Пака ни на секунду, подсознательно испытывая какой-то необъяснимый страх, что потеряет хёна, что тот просто испарится, исчезнет, развоплотиться на атомы, пока младший просто будет разминать ладошку, чтоб та не замёрзла. А старший будто чует этот страх (видно миндальная связь всё ещё работает без перебоев): он просто суёт их сцепленные в мёртвой хватке руки в карман своего объёмного пуховика. Ян в тысячный раз оборачивается на Пака, на лице которого стабильно держится его фирменная полу-улыбка–полу-ухмылка. И вообще, если покопаться в мозгах у Чонсона, можно понять чем страдает этот челодой моловек. А всё, на самом деле, очень-очень просто: диагноз у него совпадает с диагнозом его спутника. Он также украдкой поглядывает на тонсэна, пока его светящееся раскрасневшееся личико отворачивается от него на минуту. Пак точно также категорически не хочет отпускать махонькую ладошку младшего из своей. Чонсону жизненно необходимо знать, что Вону комфортно в его присутствии. Ему жизненно необходимо видеть Чонвона счастливым (да и вообще видеть Яна в принципе).***
Наивно и глупо было надеятся на то, что не найдется энтузиастов (кроме Пака и Яна), которым пиздец как захочется пойти на аттракционы первого января. Так что толпы на некоторые из них невероятные, но парочке искренне на это плевать. Первыми на очереди «чашки». Бедного Пака чуть не укачивает — так яростно Чонвон крутил это блядское колесо (как оно еще с резьбы не сорвалось, к чёртовой матери). Потом они плавно перекочевывают на «лодку». Там Ян понимает, что идея садится на первый ряд — говно, и пацаны в полной мере испытывают на себе прелесть (точнее её отсутствие) холодного ветра в ебальник. Они проходят карусель (10/10, очень миленько посидели на лошадках), катаются на вагонетках в страшной шахте (2/10, из страшного там была только цена, а так, современных детишек этой фигней не напугаешь), и конечно же попадают на американские горки (9/10, вот уж где точно можно поседеть и отправиться на тот свет экспрессом, единственный минус — больно небезопасно скрипящая держалка, грозившая сорваться в любой момент, а так всё зашибись, конечно). Получив лошадиную дозу адреналина, мальчики решают завершить свой обход аттракционов на колесе обозрения. Желающих попасть на него в такое время и полюбоваться городским пейзажем оказывается немало, но парни стойко выдерживают очередь и запрыгивают в небольшую кабинку, рассаживаясь друг напротив друга. Ночь мягко опускается, разжигая огни большого города. Кабинка поднимается всё выше и выше, давая лучший обзор на светящиеся высотки, ленты дорог со спешащими по ним крошечными машинками, разноцветные рекламные щиты, и подносит пассажиров ближе к звёздам. Видя всё это великолепие огней и света, какие-то невероятно сильные и очень яркие эмоции охватывают Чонвона, сдавливая ему горло, позволяя пробормотать только: — Как красиво… Точно так же, перекрывая кислород, накатывает на Чонсона волна бесконечной любви к человеку, сидящему прямо напротив него. Он видит, будто светящиеся изнутри, глаза, где те самые зведы уже перерастают в целые галактики, он видит плавно изогнутую линию носика, ямочку, в которой спряталась самая загадочная тайна очарования младшего, видит чуть дрожащую улыбку на губах, которые так часто мелькают в его сноведениях в последее время. — Очень красиво… Ян отмирает и поворачивает голову в сторону Пака. И понимает, что все это время тот смотрел не в окно кабинки, а на него. Только на него. Они пропускают миг, когда кабина достигает пика, пока глядят друг на друга и не могут оторваться. Миг, растянувшися, как казалось, на целую вечность. Уже дома, стоя в дверях своей квартиры, Чонвона останавливает Джей, и мягкими горячими губами легко касается его лба. А Ян не знает, почему же его так трясёт, и от чего его сердце так заходится в необъяснимой ему самому тревоге.***
— Так значит, никто до Чонсона не достучался, да? — убирает телефон от уха Шим. Компания из четырёх мальчишек уже минут тридцать ожидает свой заказ (да он большой, но в конце концов можно же как-то побыстрее готовить, они же не в ресторане французской кухни, а в обычном Маке). — Поехал куда-то наверное. — предполагает Сону, в конец истерзавший чек от заказа. — А ты почему не знаешь, Чонвон? Вы же с Джей‐хёном сосе-еди.– издевательски тянет Ким, наклоняясь всем туловом к Яну. — Вот именно, что соседи, а не сожители! — отмахиватеся Чонвон (хотя если учитывать в каком режиме они проводили начало вчерашнего дня, то до такого статуса им недалеко). — Я же не секу каждый его чих. Вдруг реально поехал за чем-нибудь куда-нибудь? Ладно, если быть откровенными, Чонвон переживает сейчас нешуточно. После их расставания вчера вечером, Пак с ним не списывался. Утром Ян написал ему, чтоб старший готовил всю еду, которая у него имеется в закромах, но ответа по типу «слушаюсь и повинуюсь» так и не последовало. Ян, приличая ради, позвонил хёну, а после очередного игнора, решил, что проще к Паку зайти, тем более, что встать тот уже должен был. Ян долго долбился в закрытую дверь и зажимал кнопку звонка, потом взял запасные ключи от жилища Чонсона, предусмотрительно оставленные им у младшего на всякий пожарный. Каково же было удивление Чонвона, когда выяснилось, что хёна дома нет. Вон принялся названивать старшему, начиная (уже не) потихоньку беспокоится. Но на другом конце связи трубку никто не брал. Более того, аппарат абонента оказался выключенным вообще. И это уже реально начало пугать. Как выяснилось потом, ни один из собиравшихся сегодня идти в боулинг не мог дозвониться и дописаться до Пака. Так что их компания, лишившись, духовного лидера, пошла веселиться без Джея (хотя, какое нахер веселье, когда тут человек пропал!). И вот сейчас Ян ёрзает на своём стуле и испытывает точно ту же самую тревогу, как вчера. Чонвону просто страшно. Идеи и предположения, где и в каком состоянии может быть сейчас хён, одна хуже другой возникают в его мозгу и категорически не хотят оттуда выходить. А постоянное приговаривание про себя «все обойдётся, всё с ним нормально, ничего не случилось», заставляет его переживать ещё сильнее. «Вот уж не думал, что когда-нибудь почувствую себя, своей мамой…» — думает Ян, вспоминая разозленную до слёз мать, ругавшую малыша Вонни, в самоволку уходившего гулять до поздней ночи в соседний посёлок. В таком напряжении он получает свою часть заказа, и вроде пытается поесть, но ему как-то тяжело это даётся. Его вдруг сковывает какое-то очень нехорошее предчувствие, словно вот-вот что-то произойдёт… — Я кажется знаю, с кем сейчас Чонсон.— с непонятным ехидством произносит Сонхун. — С кем?! — трое незнающих вскидываются мгновенно. Особенно нервным из всех них выглядит Вон. — Да вот, с девушкой своей новоиспечённой. — Что? «С девушкой?» Ушат холодной воды, словно тяжёлая льдина, падает Вону на голову с неимоверной силой. — Чего?! Он же ни о чём таком никогда не говорил в принципе! — Ну, значит не хотел! «Он сейчас…с девушкой?» — Мы с Чжи Ван разговаривали недавно. Помнишь Ким Сонхи из параллельного класса? — А такая тихоня, с распущенными волосами? — Ну-ну. Короче, вот этой Сонхи больно сильно понравился Чонсон, и она вроде аж с октября набиваться ему в друзья стала. Но он как-то это, ну, динамил её что ли. — Вот френдзонщик… «У него девушка…» — Ага. Так вот, она ему перед каникулами призналась. Ну вот. Мы сейчас Чжи переписывались, она сказала, что Чонсон согласился с ней встречаться. — Еба-ать. — Не говори. — Хун снова утыкается в экран, — Во, смотри. Обнимаются. Ян в прострации. Он вроде все понимает, и одновременно не понимает нихуя. Чонвон слышит, как Джеюн и Сонхун обсуждают эту неизвестную ему Ким Сонхи, как они говорят, что обязательно попросят Пака свести их с подругами его новенькой девушки. Они говорят-говорят-говорят. Чонвон их не слушает. Он чувствует, как что-то внутри него сейчас словно стекло покрывается мельчайшими выбоинками, перерастающими в огромные трещины, хрустит и дрожит, и наконец, разбивается вдребезги. Чонвон лишается слуха на секунду другую. Все это время на него смотрит Сону. Он понимает, что заставляет друга замереть. Сону мысленно отвешивает этим двум придуркам, добротных подзатыльников, и лихорадочно соображает, что же ему сказать товарищу: — Чонвон-а? — тянет его за рукав куртки Ким. — А? Ян так резко поворачивает голову в его сторону, что тот чуть не схватывает инфаркт. Вон ни с того ни с сего начинает рыскать по карманам в поиске телефона и роняет его на пол (маленькая трещинка в углу экрана стала бы причиной паники у Чонвона, но точно не сейчас). Смотрит в пустой экран блокировки. — М-мне мама, кажется, звонила, я отойду на м-минуту.— невнятно бормочет Чонвон, неаккуратно встаёт со стула, так что тот едва не падает, и срывается с места в сторону выхода. — Чего это с ним? Эй, Чонвон! А еда? — пытается позвать его Шим. — Ему мама позвонила.— останавливает его Ким, прекрасно знавший, что никто ему не звонил. Прекрасно знавший, что сейчас испытывает его друг, но абсолютно не понимавший, как может ему помочь.***
Мелкий мокрый снег хлещет лицо. Кажется, будто он оставляет на нём царапины, а из них сочится кровь. На волосах и ресницах образуется тонкая ледяная корочка. Немеют губы. Тяжело дышать. Яну всё равно. Ян не ощущает ничего кроме тупой боли в области грудной клетки. Вот, где точно есть царапина, возможно даже рана. Чонвон готов удариться лбом об стену, просто чтоб не чувствовать ничего. Тяжелая голова не может соображать. Все, что всплывает в ней на несколько секунд, всё то, что до недавнего момента Чонвон считал самыми светлыми воспоминаниями в его жизни, будто чернеет. Первая встреча под миганием старой лампочки, школьная столовая, танцевальный автомат, автобус — неправильно. Завтрак, кино, каток — глупо. Новогодняя ночь, и кабинка колеса обозрения — ложь. Пак смотрел ему в глаза, смотрел так, что никаких сомнений быть не могло. Он смотрел и буквально говорил: я люблю тебя. Вон останавливается. Нет. Это не правда. Он ничего не говорил. В том то все и дело, что он молчал. Он молчал и ухмылялся. Прикосновение, обьятия, взгляд — это всё было просто так. Дружба, да? А Ян — глупенький дурачок, думал, что нравился ему. Ничего не было. Они просто соседи. Были соседями. И больше ими не будут. Дрожащими пальцами Чонвон набирает номер телефона, размазывая талые снежинки по стеклу. — Ало, мам? — голос Яна сильно дрожит, и он молится, чтоб его избавили от всяких дальнейших распросов, — Мам, ты же сказала, чтобы я послезавтра приехал? Можно я, — слёзы брызгают из глаз сами собой, а Вон не в силах их удержать, — Мам, можно сегодня приеду? Словно в тумане Ян доходит до квартиры, наспех закидывает в огромную сумку вещи, и, выйдя из помещения, закрывает дверь. Он долго стоит, прислонившись лбом к ней, роняя неугомонные слёзы на грязный рыжий коврик. Вон берет сумку в руки и уходит прочь, не имея ни капельки душевных сил, ни желания обернуться в сторону места, где впервые увидел свою первую любовь. Где увидел Пак Чонсона.