***
За окном уже второй день барабанил дождь, удерживая братьев дома. В этом был какой-то плюс, ведь те постоянно, как тараканы, разбегались кто куда. От такой аналогии Осомацу тихо хмыкает себе в ворот футболки. Поудобнее устроившись за столом, он листает журнал. Перед ним броский заголовок очередной новости: «Кто же победит из бегунов в этом году?» и ниже представлен длинный список участников. Призадумавшись и сосредоточившись, Осомацу уже знает победителя. Кто-то из конца списка с зарубежным именем. Когда нет надзирателя над головой, способности проявляют себя во всей красе. Однако, когда хочется поважничать перед братьями, то они, как застенчивая школьница, затыкаются. От этого в раздражении скребут зубы. Благо, после посещения того учреждения Осомацу хоть что-то смог узнать о своей способности. «Хоть чем-то вы подсобили, » — злостно мелькает мысль. После их тестов, то, как с ним занимался Чоромацу, казалось детским лепетом. Что, наверное, так и было. В учреждении работают профессионалы, знатоки своего дела, через которых прошли все малые и великие герои. «Вот только с нами вы прогадали, тупые неудачники». Один из первых тестов был на предсказывания будущего. Знать, что думает человек было невозможно. Знать, что он скажет — запросто. Но только с определёнными условиями. Как выразились учёные: «Ты можешь знать только то, что точно произойдёт, а не то, что можешь предотвратить». Задание состоялось в том, что бы сказать первым заготовленную фразу собеседника. Но это никак не удавалось, слова и буквы никак не собирались складываться в уме, пусть Осомацу и нутром чувствовал что тестирующий его человек будет что-то говорить. Только записав фразу в блокнот и дав эту самую фразу произнести, проведённый тест можно было считать успешным. В его личном деле было гордо записано: «предугадывает будущее», рядом с его фотографией. Ниже были полученные результаты от многочисленных тестов. Прикрепленные листы вместе с его делом, как геройские патрули и редкая работа с полицией были надёжно закреплены вместе. То, что информации было скудное количество из-за трудностей в выполнении работы, а зачастую обычной лени, Осомацу так и не отдали его «дело». Благодаря этой собранной бумаги его могли принять в геройское агентство как стажёра на какое-то время, но его ребячество, отсутствие интереса и плохое поведение отрезали этот путь. И теперь он сидит у себя дома, как и раньше. Листает скучные журналы, как и раньше. Через какое-то время Осомацу с разочарованием думает: «Тупой неудачник это я». Зато можно было поржать с братьев — некоторым совсем не повезло. С силами Карамацу было невозможно работать, его только психологом в школу отправлять, но манерный стиль поведения и слишком большое количество странной блестящей одежды, которая больше открывала, чем скрывала — отпугивала всех. А самое смешное то, что тот действительно пытался. Одна из пострадавших после пожара в здании ударила его прямо в лицо на его попытки приблизиться, отчего тому пришлось отлежаться в кампусе пару добрых дней. Были предприняты попытки выдрессировать нового человека, другого Карамацу, но тот то и дело проявлял себя в самом блистательном и ослепляющем свете. Вот что считал Осомацу странным, так это то, что после случайных заданий, на которых было большое скопление людей, Карамацу тут же менялся в лице, и из воодушевленного парня превращался в сдувшийся шарик. Будто что-то смогло вытянуть из него всю энергию, и, возвращаясь обратно в кампус, он напоминал самого уставшего человека в мире, на чьи плечи свалились все горести мира. Жалкое зрелище, но едва ли он позволял себя в таком виде увидеть: сразу расплывался широкой улыбке, наверняка уверенный, что это выглядело естественно. Если обман сработал на всех остальных братьях, которые чаще всего были заняты и отсутствовали в кампусе, то Осомацу, который чаще всех сбегал с заданий, всё видел. Карамацу было плохо со своей силой. Карамацу старался, правда старался, но наверно и близко не так сильно как Чоромацу. Вот им занялись действительно колоссально. С такой перспективный силой другого и нельзя было ожидать, да и сам Чоромацу проходил тесты с большим энтузиазмом. И с большим трудом. Все письменные тесты были пройдены на наилучший балл, в отличие от остальных братьев, а вот практические… Чоромацу не пытался дома поднять вещи тяжелее стопки книг и, как оказалось, не мог. Он ходил на патрули с надеждой в глазах, возвращаясь только с понурой головой. Было больно на такое смотреть, ведь зачастую Осомацу оставался в кампусе, но как помочь брату он не знал. В его деле записали «телепатия (слабый уровень)». Осомацу тогда пошутил «зачаточный уровень», но его шутку не оценили. С Ичимацу, кажется, было веселее всех. Из-за того, что полная сила появлялась только ночью, его и брали на патрули только ночью. Изредка и днем, и на таких прогулках Осомацу старался увязаться следом, пусть и следящие за ним люди были против такого без плодового сотрудничества. Едва ли Осомацу мог отгадать нужного кота, который видел подозреваемого. Одно из дел запомнилось Осомацу лучшего всего. Следователи попросили расспросить бродячих котов, которые могли видеть грабителя. Но на все просьбы Ичимацу отвечал одинаково. — Они не хотят говорить о преступниках. — Но нам нужны подсказки, — снова и снова пытался добиться понимая у парня в фиолетовой кофте следователь. — Они хотят что бы их почесали за ушком, а не говорить. Вы что, совсем бесчувственные? — рычит Ичимацу. Как потом брат объяснял, коты редкостный идиоты. Они едва ли могли запомнить одежду человека, что уж там про лицо. Если этот человек не подкармливал их хотя бы пару раз подряд, он сотрется из памяти кошек, как ненужная деталь из жизни. Даже с такой силой Ичимацу не мог помочь. Всё было брошено на изучение его ночной формы. Но с появлением ушек и хвоста у Ичимацу сразу проявлялись и кошачьи повадки, что заметно затрудняло продвижение работы. Когда младший братик хотел уйти, он уходил, и его возвращение могло наступит очень не скоро. Если он хотел есть, он находил ближайшую птицу и начинал охоту. Птица улетала — он за ней следовал по земле. И главный вопрос у Осомацу — ел ли он на самом деле пойманную дичь? От Ичимацу-кота ночью толка было мало, от его обычного состояния днем — ещё меньше. Так и повелось, что он сейчас без ничего сидит дома, вместе с остальными братьями. А вот Джушимацу… От этого имени сразу зубы скребут от злости, а чувства недостающего кусочка пазла в душе так и ныло. Будто сердце разбили и один очень важный осколок украли. Он был тем единственным кто отсутствовал, даже так сумел выделиться. Его недавно распечатанные постеры родители гордо обвешали весь дом. Думать о нем не хотелось от слова совсем, но куда не ступи — сразу его радостное лицо. Гордость родителей, отличившийся… Герой. Тьфу, сразу противно стало. Но как бы Осомацу не пытался омрачнить чистый образ брата, всё же он скучал по нему. Как оказалось, таким ещё ребёнком психологически и таким сильным физически Джушимацу отлично подходил для программы героев. Чистый и невинный, его любимый цвет жёлтый — жизнерадостный, не испорченный. Никто из братьев не может отрицать, что образ героя больше всего подходил именно Джуши. Но от того, что их солнышко теперь светило другим, становилось дурно. И, как назло, с самого начала программы именно его не было чаще всего. Взялись колоссально — это точно. Если сравнивать всех братьев во время прохождение учебной программы, Осомацу уверен — хуже всех выглядел Тодомацу. Он наврал, что отошёл от прошлого раза появления своей силы. И, что самое сложное, младшенький совсем не знал как пользоваться силой. Он с детства был таким. Маленьким, хрупким и чертовски пугливым. Мог взвизгнуть от вида собственной тени, а ночью только под ручку мог выйти из комнаты братьев. Как бы сильно не кривил лицо в напускной уверенности, но по факту был тем ещё ребёнком. Когда на кухне появился первый таракан, он поднял одним визгом весь дом на уши. Даже подойти к насекомому не мог — забрался на стул и трясся там как осиновый лист. От вида паука Тодомацу чуть ли не в обморок падает. Пока братик Ичимацу открывал им по одной лапке, Тотти задыхался как при астме. Одним из тестов для младшенького было перебороть свою фобию. Сначала картинки, на которые он едва мог взглянуть хотя бы мельком, постоянно жмурясь. Потом показывать мелкую живность лично, в прозрачных коробочках. Как результат — забившийся в угол Тодомацу. Когда пауков начали доставать из своих домиков, всё что работники получили — белый, как лист бумаги, Тотти, с трясущейся губой и слезами на глазах. Это был провал. Но учёным удалось единожды вызвать обращение младшенького в паукообразного монстра. Всё что может сказать по этому поводу Осомацу: ничего хорошего из этого не вышло. Возвращаясь домой, Тодомацу был бледнее обычного, его ухоженная кожа была не здорового цвета, с тёмные кругами под глазами. Но он дома и в кругу пусть и не до конца полной семьи стал чувствовать себя лучше. Кошмары были не такими частыми. Стал видеться со своими друзьями из кафе. Чаще пропадать в телефоне и реже появляться дома… Осомацу не уверен, но надеется, что это к лучшему. Вот с чем остались братья. Осомацу не хочет называть их ситуацию «у разбитого корыта», ведь он догадывался, что так все и закончится. Пусть и с суперсилами, но все они оставались такими же бездельниками.***
Тодомацу успешно проигнорировал лёгкий толчок в первый раз. Мало ли, кому из братьев неймётся, не каждому же по струнке лежать. Во второй раз сон уже был утерян, а раздражение на внезапно завозившегося балбеса возросла. В третий раз Тотти уже не мог бороться. Разлепив веки, мутным ото сна взглядом младший оглядел постель. Все братья мирно спали, но самое крайнее место, около Карамацу — пустовало. Моргнув пару раз, пытаясь распутать клубок мыслей, Тотти оглядывается ещё раз, и убеждается, что незатейливый полуночник находится у подушки младшенького. Ичимацу казался очень взволнованным со своей ещё сильнее испорченной причёской и грязной пижамной одеждой, создавая ощущение, будто тот на улице с бомжами дрался. Но в сиреневых глазах читалась полное умиротворение и что-то ещё, чего Тотти не мог разобрать. В темноте можно было заметить силуэт кошачьих ушек и хвоста, плавно рассекающего воздух. Только приглядевшись повнимательнее Тодомацу замечает во рту брата сверчка. — Братик, что случилось? Ты чего не спишь в столь поздний час? — недовольно бурчит Тотти, кулачком потирая веки. Ичимацу не спешит отвечать, пока не выплёвывает сверчка у самой подушки. От вида насекомого у Тодомацу чуть сердце не выпрыгивает. Всякая тварь, у которой больше четырёх ножек — кажется самой страшной нечестью. — Принёс угощение, — лаконично говорит старший. В неверии глядя то на расположившегося в опасной близости к подушке сверчка, то на спокойного брата, Тодомацу без понятия что говорить. Но молчание младшенького Ичимацу воспринимает по своему. — Ты хочешь, чтобы я его прожевал? — неожиданно спрашивает он. — Я читал, что пауки любят еду помягче, — задумчиво клонит голову в бок Ичи. Уже готовый склониться к насекомому, чтобы взять того обратно в рот, Тодомацу резко очухивается. — Ой, братик, что ты, не нужно! Я… Эм… Мне очень приятно, — тараторит Тотти, желая поскорее покончить с этой ситуацией. Но слова кажется не возымели никакого действия на старшего, он как сидел, задумчиво поглядывая на брата, так и продолжал. Не зная что ещё от него ждут, Тотти опять отправил взгляд к мерзкому существу у себя под носом. Почти физически почувствовав на себе выжидающий взгляд Ичимацу, младшенький со вздохом смиряется с очень неприятной участью. Взяв кончиками пальца надкусанного сверчка, Тодомацу с подрагивающей улыбкой говорит: — В-выглядит замечательно. Спасибо, что, эм… Поохотился для меня? Мне очень приятно за твою заботу, правда, — говорит Тотти, стараясь придать голосу хотя бы частичку искренности. На его благословение Ичимацу расплывается в улыбке, а где-то в районе груди можно было услышать урчание. Глянув на насекомое ещё раз, Тодомацу понимает — это забота от брата. Пусть своеобразная, но забота, и от этого становится так по редкому тепло. И даже на секунду сверчок не кажется таким противным существом. — Тогда я рад, — говорит Ичимацу и разворачивается в пол оборота к тому, что лежит у него за спиной. К своему ужасу Тодомацу понимает что это мышь. С клоками помятой шерсти, даже с капельками крови от прокусанной шкурки. У Тотти были силы поблагодарить брата за противного насекомого, но сил для мыши у него явно не найдётся. Обливаясь холодным потом, на ходу придумывая речь, Тотти видит лишь то, как его брат хватает животное в рот и уходит к своему спальному месту. Проследив за ним взглядом, младшенький с удивлением наблюдает как его, такой на редкость заботливый, брат в пренебрежении выплёвывает мышь, словно это какой-то мусор, прямо на закрытые глаза Карамацу. Тот лишь непроизвольно дернулся, продолжая спать. Едва сдерживая вырывающий смех, Тотти откидывает сверчка, с удачей попадая в мусорное ведро, а пальцы с отвращением вытирает об рубашку спящего рядом Осомацу. В такой момент Тодомацу даже рад, что его хотя бы разбудили, а не бросили насекомое прямо на лицо.***
Ступая по пластинам деревянного пола как можно аккуратнее, Карамацу заходит в дом. Как назло, некоторые дощечки предательски скрипнули, и в тишине этот звук казался раскатом грома. Старший брат часто возвращался вот так, посреди ночи. Заставляло патрулирование и сердце, зовущее помочь бедным людям, что страдали. Осомацу говорил как-то, что ночь — не лучшее время для поиска приключений на зад. Что в это время вместе с горестью проявляется и жестокость людей. С этим сложно спорить. Где-то в переулке могут находиться как подвыпившие бойкие мужчины, так и заплутавшая девушка, которая дрожащими руками будет стирать разводы туши с щёк. Ночь — это время, у которой две стороны. Одному мужчине не понравилось, что некий парень с яркими блёстками на куртке и джинсовыми мини-шортами пытался обхватить дрожащие плечи плачущей возлюбленной. Как оказалось, он недавно поссорился с ней, и, бросив на какое то время одну, позволил ей отдаться чувствам. Горесть девушки о любимом человеке, который, возможно, никогда не изменится, была в каком-то смысле близка Карамацу. Он не мог оставить не услышанным крик души о помощи. Теперь Карамацу возвращается домой с большой гематомой на ноге, парой синяков на руке, выдернутым клоком волос и надорванной курткой. Может то, что дерево скрипит, вина не старого дома, а Карамацу, что хромает на одну ногу? Может быть. Проскользнув в ванную комнату, Карамацу с тихим шипением начал снимать одежду. Бегло пройдясь по синякам мазью, парень уходит в комнату братьев, продолжая красться и по максимуму не наступать на больную ногу. Найдя в шкафу пижамную одежду, бережно оставленную им же самим, он переодевается. Братья мирно дремали, но пустое место у самого края, рядом с Чоромацу, отзывается в сердце лёгкой грустью. Рядом с местом Карамацу, свернувшись в калачик, лежит Ичимацу. Его грудь прерывисто вздымается, а торчащие ушки время от времени дёргаются. Карамацу с улыбкой замечает на своей подушке серую мышку, что своей редкой кровью уже успела оставить пару капель на белой ткани. Ничего страшного, перевернёт, а утром постирает. Главное — забота брата. Аккуратно отложив мышь в сторону, и перевернув подушку, Карамацу тихо укладывается на своё спальное место. Прикрыв глаза, он сосредотачивается на сопении братьев, но хрипловатый голос отвлекает старшего. — И где ты был? — спросил Ичимацу, не скрывая раздражения в голосе, стараясь звучать тише. — На патруле, братик. Сегодня была насыщенная ночь, — с улыбкой на лице отвечает ему Карамацу. Приоткрыв глаза, он поворачивается к брату, что, приподнявшись на локтях, сверлит его сверкающими глазами. Нежно-лиловый цвет для Карамацу ещё никогда не был таким ярким и насыщенным. Красиво. — А почему тогда выглядишь так, будто вместо своего патруля ты купался в мусоре? — так же раздражённо продолжает Ичимацу, недовольно прижимая ушки. — Прости. Просто произошла незапланированная ситуация, но твой крутой братик всё разрулил, — и подмигивает. Но в голосе так и сквозит искренние извинение. Кажется, он так и не помыл волосы. Для банных процедур слишком поздно, а в сон клонит после насыщенной встречи неимоверно. — Кстати, спасибо за подарок, твоя забота не знает границ, — счастливо продолжает Карамацу, понимая, что Ичимацу не отвечает. Не хочет или не знает что — неважно, но его братику не должно быть неловко в тишине. Но Ичимацу как молчал так и продолжает молчать, только его сверкающий взгляд проходится по лицу брата. То на его подбитую бровь, то на вдёрнутую причёску, так похожую сейчас на причёску Ичимацу. Подумав, что разговор закончен, Карамацу прикрывает глаза, говоря «спокойной ночи» и не надеясь на ответные слова от младшего брата. Но ответом ему послужило мягкое прикосновение к голове. Он чувствовал, как к его волосам прикасалось что-то тёплое, а брови иногда опаляло тёплое дыхание. Открыв глаза, Карамацу с изумлением видит, как его такой вредный и по-настоящему злой брат вылизывает неухоженную причёску, вправляя вздёрнутые пряди обратно. Не зная, что ответить, и не понимая, что вообще должен, Карамацу продолжал хлопать глазами, надеясь что его иногда подрагивающее тело не спугнёт заботливого брата. Через минуту, Ичимацу отодвигается и с удовлетворением осмотривает проделанную работу. Сейчас волосы казались более менее ухоженными, сверкая от слюны. Какое-то время нависая над старшеньким, Ичимацу наконец завершает процедуру лёгкий мазком языка по переносице брата и сворачивается клубком на своём спальном месте. В тишине и грохоте стучащего сердца Карамацу может услышать тихое «Спокойной».***
Убедившись, что все братья спят, Карамацу тихо выходит из дома. На футоне отсутствовал ещё один брат, но Ичимацу пропадал в ночи так часто, что едва ли стоило на этом заострять внимание. Редкостью было то, когда он наоборот — оставался спать вместе со всеми. Но его отсутствие так или иначе заставляет старшего нервничать, хотя бы из-за того, что потом днём Ичимацу сонный настолько, словно не спал неделю. Тихо вздохнув своим мыслям, Карамацу продолжает свой путь вдоль каменной загородки. Сейчас нужно сосредоточится на патруле и людях, которым он сможет в эту холодную ночь помочь. Её тёмные воды не согреют страдающих в печали людей, но он, Карамацу, своими супер-силами и объятиями сможет развеять это горькое чувство! Но какое-то странное ощущение всё равно присутствовало, как вцепившаяся намертво беспокойная мысль. Она отвлекала, заставляла волноваться о ком-то. Лапы подрагивают, в голове плохое предчувствие. Стоп, лапы? Подняв взгляд на ограду, Карамацу видит в удивление дрогнувшего брата, что, не ожидавший раскрытия своей слежки, пугливо спрыгивает на другую сторону, только хвост мелькает. «Значит, все эти чувства были у Ичимацу?» Главная проблема этой силы, что не всегда ясно, чьи эмоции он испытывает сейчас. Свои или же какого-то человека. — Ичимацу, это ты? — кричит Карамацу, останавливаясь у того места, где секунду назад пропал брат. Какое-то время стояло затишье. Поняв, что Карамацу вряд ли забудет о присутствии брата и пойдёт дальше по своим делам, Ичимацу взбирается обратно на забор. — Да, — устало соглашается он. — Почему ты преследовал меня? — незамедлительно спрашивает старший. — Хочу проконтролировать, чтобы ты наверняка попал в открытый люк, Дерьмомацу, — раздражённое отвечает Ичимацу, отворачиваясь от брата. Нутром Карамацу почувствовал, что младшенький лжёт, и такой ответ был, по большей части, из-за смущения. Но старший не может продолжать видеть все чувства брата, словно они на поверхности, бери сейчас и рассматривай. У Ичимацу есть право говорить то, что он хочет, даже если его чувства кричат об обратном. Так что как Карамацу делал и раньше в компании своих братьев, он изо всех сил старался сосредоточиться только на своих чувствах, чтобы не стеснять других. Даже если они никогда и не узнают об этом. Продолжая свой путь по слабо освещённой улице, старший краем глаза замечает что брат продолжает следовать за ним. Улыбка невольно расплывается на лице, а слова слетают сами по себе, дабы завязать разговор с таким нелюдимым братом. — Я так рад, что у тебя теперь появилось больше друзей, с которыми ты сможешь разговаривать! — имея в виду котов и то, что с каких-то пор младший начал понимать их. Помолчав недолго, раздумывая над ответом, Ичи тихо говорит: — Ну, для меня никакой разницы нет, — уныло тянет он, но, заметив вопросительный взгляд из-под сдвинутых очков, поясняет. — С ними особо не поболтаешь. Коты тупые, по большей части. — Сам такой, — незамедлительно доносится где-то у ног Ичимацу. Глянув вниз, он видит чёрного кота, что всё это время следовал сзади. Тот, обидчиво отвернувшись, спрыгивает вниз и прячется в кустах. Ичимацу только и может, что недоумённо хлопать глазами и мысленно придумывать тираду для извинений. Но Карамацу, кажется, ничего не заметил, продолжает в своём духе. — Но это всё равно хорошо. Есть ли у котов сплетни, могут ли у них быть драма-моменты в жизни? — Карамацу совсем не замечает как младший закатил глаза с тихим «опять за своё». — И звезды будут сиять как любовь этих кошек. — Боже, ты можешь просто заткнуться? — не выдерживает этот поток сознания Ичи. — Конечно, дорогой братец, — отвечает Карамацу, и благополучно замолкая. Старший всё понимает. Ичимацу наверно сложно на протяжении долгого времени вести разговор, даже если такой скудный. Образовалась тишина, которую прервал только шум шагов и шелестения листвы слабыми порывами ветра прохладной ночи. Только в такие моменты Карамацу понимает что стоит сменить свой «геройский костюм» с коротких шорт на обычные джинсы. Какое-то время держав молчание, Карамацу не выдерживает, и продолжает, с той же широкой улыбкой: — И звёздный развевается им путь, ведь нет ничего что непосильно влюблённым! — заканчивает какую-то из своих мыслей старший. — У тебя что, язык подвешен? В детстве ты же столько не болтал, — раздражённо рычит Ичи. Посмеявшись над словами брата, Карамацу отвечает: — Прости, прости. Не всегда же удаётся с тобой как следует поболтать. На такое Ичимацу только глаза закатывает и бурчит: — Вот всегда ты так. Пытаешься втянуть меня в разговор, будто от этого зависит благополучие мира. — Для меня это может и так, — спокойно отвечает на такое Карамацу. Метнув внимательный взгляд вниз, на такого самозабвенного старшего, Ичимацу сначала мечется между своими мыслями, что бы затем остановится на очень лаконичной колкости. — К черту иди, — и с этими словами Ичимацу спрыгивает с каменной загородки на другую сторону. Не ожидавший такого, Карамацу встаёт столбом и сверлит взглядом то место где был секунду назад его брат. Но он не появляется, даже после пары попыток его позвать. Не на «брати-ик!», не на «кис-кис-кис». Устало и как-то разочарованно вздохнув, старший только сейчас понимает как мало он отошёл от дома, замедлив шаг при появлении младшего. Луна едва-едва взошла, а это значит что патруль продолжается. Ичимацу не маленький, путь домой найдёт. Находясь у входа в парк, Карамацу чувствует удушье в порыве сдержать хоть крохи слёз от истерики. Но слёз нет, как убедил себя старший, проведя рукой по щекам. Ощущение утраты как копье впивается в грудь, ломая рёбра и разбивая сердце. Хочется голыми пальцами загрести к себе внутрь и вытянуть эти жалкие осколки что бы вообще ничего не чувствовать. Такая перемена в настроении вызвана тем, что кто-то остро нуждается в помощи. В исцелении ран! Пройдя чуть дальше ржавого металлического забора, на скамье Карамацу видит мужчину с понурившейся головой. Его плечи вздрагивают в приступе истерики, и даже пусть его лицо склонено к земле, можно увидеть как на холодный асфальт падают капли слёз. В его руке покоился телефон, который едва не падает при каждом вздроге. Подсев рядом, Карамацу закидывает ногу на ногу, и подправив очки, бархатным голосом спрашивает, будто знаком с этим человеком уже много лет: — В чём дело, приятель? — и пусть Карамацу знает что вести себя в такой ситуации неуместно но долгая практика дала понять что лучше сразу предпринять попытки расположить к себе. — Ты ещё кто такой? — надломлено спрашивает мужчина, поднимая свой заплаканный взор на подсевшего рядом парня. — Спаситель, вот кто, — и закинув руку на чужие сгорбившие плечи, так, что бы это было максимально незаметно, мысленно сосредотачивается на чувствах этого незнакомца. Прикосновение сработало как и в другие разы. Запёкшая рана снова раскрылась с новой силой, для возможности разобраться в чувствах. В одно мгновение на голову Карамацу сбросилось куча эмоций что едва ли можно было опознать хоть одну. С силой сдержав челюсть замкнутой, что бы хоть хрип или стон не вырвался в той боли, что сейчас чувствует этот мужчина. — Моя мать… погибла, — выхрипывает он, будто нормально делиться таким с впервые встреченным человеком. Его откровенность признак что сила прикосновения работает. — Я только недавно приехал в Японию, и не мог оказаться рядом с ней. Чтоб его побрал, — не сдерживает он, и снова надламливается в горьком рыдании. — Хоть бы была естественная смерть, пусть так, но Боже, нет… — с стиснутыми зубами выплёвывает вместе со слюной и смешавшимися солёными слезами на асфальт, с силой сжимая в кулаках ткань своей куртки. Тёплая ладонь продолжала поглаживать вздрагивающую спину. — Ты сможешь с этим жить, я знаю. Как и то, насколько тебе больно, и мне больно точно так же. Не сдерживай себя, ты можешь сказать что угодно. Хоть прокричи свои чувства, но не сдерживай их, — говорит Карамацу. На такой ответ мужчина недоумённо смотрит в отражение очков, видя там только своё заплаканное лицо. Согласившись со словами парня, он сжимает телефон покрепче. — Мне больно, мне ужасно больно, — шепчет он. Слёзы уже становились редкими каплями. Почувствовав как эта душащая боль постепенно отступает, будто кто-то высосал её трубочкой, дыхание становится более ровным. Заплаканные глаза минуту другую смотрели в асфальт, прежде чем снова метнуться к сидящему рядом парню. — Спасибо. Я чувствую себя чуть-чуть лучше, — тихо шепчет мужчина. — Я рад слышать. — Думаю, к отцу стоит съездить, так что пойду, — охрипшим голосом говорит он. И будто этого разговора и не было, мужчина уходит не оборачиваясь, с мягким шагом и лёгкой сонливостью. Побочные эффекты от силы Карамацу. Легче принимать решения о недавно случившемся горем на спокойную голову. Дождавшись когда этот мужчина исчезнет с горизонта, Карамацу обессиленно роняет голову к коленям. Эта удушающая боль открыла ту рану, которой никогда не было у старшего. Всегда сложно различать свои чувства и чувства других людей, в который раз убеждается Кара. Потеря близкого, так сильна и так близка для Карамацу. Это то что так сильно он боится, и то, чего он ни в кое случае не хочет что бы происходило. Ночь глуха и без эмоциональна к горю людей. Прохлада этого тёмного полотна как шёлковое одеяло накрывает плечи Карамацу заставляя вздрагивать от холода. Ноющее сердце обливалось кровью от тех прожитых им эмоций. С носа скатывает первая солёная капля, которую парень поспешно стирает, приподняв очки. Челюсть всё ещё со всей силой сжималась, да бы не издать ни звука, от чего понятно, что к утру она будет болеть. Но предательский всхлип всё равно срывается с губ. На другую часть скамейки грузно приземлился Ичимацу, не скрывая своего раздражения. — И вот опять ты за своё! — кричит он. — Ичи… Ичимацу? — в удивлении лепечет Карамацу, крупно вздрогнув. — Вечно пытаешься помочь другим, но всегда забываешь о себе! — продолжает тираду Ичимацу. — К чёрту такая помощь, ясно тебе? Вечно пялишься в своё зеркальце и никогда не видишь в какой измотанный труп ты превращаешься после таких вот «терапий». На такую неожиданную многословность действительно разозлившегося Ичимацу, Карамацу теряется со словами. — Я… Прости, — только и может что прошептать в ответ на такое старший. — Ты только это слово и знаешь, да? Так, слушай. С этого момента ты забываешь о патрулях, ясно? — и пронзает старшего брата убийственным взглядом, сразу давая понять что отказ не принимается. Карамацу хлопает ртом, впервые так запутавшись со словами. Страх утраты близкого человека как ничто другое выбило его из колеи. Его плечи опять крупно вздрагивают, и старший в приятном удивлении чувствуют лёгкую тяжесть мягкого хвоста, что укрыл его Ичимацу. — Понял, идиот? — Д-да, — соглашается он. Дождавшись пока непутёвый брат смахнёт редкие слёзы и успокоится, Ичимацу уводит его обратно в дом. Туда где тепло, и где Карамацу будет спокойнее всего.