***
Осомацу возвращался домой с неисчезающей ухмылкой. Обещал оставшемуся одному брату, что вернётся ровно в полдень, а сам за пол часа уже мчался обратно. Конечно, планы были и точно запланированные, но кто виноват, что чуйка решила сейчас напомнить о себе. Были моменты, когда у Осомацу со своеобразным звуком звенело в голове. То был звон шалости и чужого стыда. Какое-то время сложно было определить о чём пытается предупредить чуйка, но однажды, зайдя не в то время не в ту комнату — всё прояснилось. Услышав этот звон, сидя за машиной пачинко, тут же собрался обратно в дом ради одной проказы. Никого не предупреждая о своём приходе, Осомацу пробирается на второй этаж, стараясь ступать по ступеням как можно тише. Встав у двери в комнату братьев, старший вдыхает побольше воздуха и с радостным криком заходит внутрь. — Всем Дрочемациям привет! Чоромацу, громко вскрикнув от испуга, роняет из одной руки салфетку, а из другой свой причиндал. Тот злостно обернулся, сверкая молниями из глаз, и недовольно смотрел, как его старший брат во весь голос смеётся. Он чуть ли не на пустом полу спотыкается, кое-как держа равновесие. — Какого чёрта, ты! — рычит Чоромацу, быстро натягивая джинсы обратно. — Который раз уже, достал. Как, твою мать, ты это делаешь? И прекрати ржать как конь, слушай меня! Осомацу кое-как собирается, стирает капли слёз с уголков глаз, и, с уже более слабыми смешками, довольно мурчит: — Это только ты виноват, что так часто этим занимаешься, Дрочемацу, — объясняет старший. Не выдержав такой наглости, Чоромацу вмиг направляет руку в сторону Осо и вслед за движением руки парень влетает в бумажную раму двери, буравя её. Через какое-то время он остепенился, смотря то на насквозь пробившего дверь старшего брата, у которого только ноги торчат, то на свою руку, что уже прекратила подсвечиваться ярко-зелёным цветом. — Ого… — выдыхает Чоро. — Осомацу, братик! Ты это видел? На взбудораженный выкрик можно услышать недовольное: — Я как бы соучастник «этого», — недовольно шипит он, выбираясь из проделанной дыры. — Нет, нет! Ты же знаешь, я никогда не мог поднять ничего тяжелее книги, а здесь тебя поднял! Недовольно осмотрев причинённый ущерб, Осомацу оборачивается к радостному брату. Редко можно увидеть, когда Чоромацу действительно счастлив, так что волей-неволей, переняв его настрой, бодро к нему подбегает. — Значит ли это, что я особенный? — хихикает Осомацу, подтягиваясь к нахмурившему лицу брата, что уже покрылось возмущённым румянцем. — Вот ещё! Сила сработала так потому, что ты меня сильно бесишь, — в ответ швыряется неприятными догадками младший. На такое Осомацу обидчиво цокает и театрально отворачивается. — Никакого уважения! Это я, между прочим, раззадорил твои способности. Если бы не я, ты бы вообще не знал, что так можешь. Слова были вброшены по большей части для того, чтобы задеть, но Осомацу никак не ожидал, что его младший брат действительно задумается. В этот же миг он стал будто отрешённым, между бровей показалась складка, руки сжались в кулаки. В любой другой день Осомацу сбросил бы это на любовь младшенького всегда мудрить с чем-то. Но что-то подозрительное металось в карих глазах Чоро и старшему это не нравилось. Такой образ — хмурого и чем-то вечно недовольного - появлялся у брата всё чаще и чаще. — Знаешь, а ты прав, братик Осомацу, — неожиданно говорит Чоромацу, поворачиваясь обратно к Осо, с уже решившейся для себя какой-то задачей. — Если ты действительно катализатор для меня, то не мог бы побыть им ещё раз? Такой просьбы Осомацу точно не ожидал, отчего даже непроизвольно встрепенулся. Он знал только один ответ на такую просьбу. — Д-да? Братик Чоромацу сразу расплылся в благодарной улыбке, даже щёчки подрумянились. На секунду Осомацу показалось, что он сделал всё правильно, согласившись. Но когда Чоромацу сел за стол, и подозвал брата сесть напротив с ещё одной просьбой, тогда старшему чётко стало ясно, что зря. — Тогда продолжай меня бесить. — Вот ещё! — резко отвечает Осомацу, недовольно притаптывая ногой. На такое Чоромацу устало опёрся щекой об ладонь. — Да ладно тебе, братик. Это получается у тебя лучше всех, — будто это ясно как день поясняет он. Грозно фыркнув и с громким топотом Осомацу присаживается напротив брата, так громко и недовольно, как только мог. — Ну ладно! Уговорил, — с страдальческим вздохом решается старший. — Тогда начну… Ты долбанный дрочила, который сам ничего в жизни не смог, а ещё нас поучаешь! Слова прошлись по самому слабому месту, это можно было увидеть по лицу Чоро, которое искривилось в лёгком недопонимании и в каком-то смирении. Но взамен на нерадостные мысли пришла злость и в отместку на грубые слова младший вздымает кисть руки кверху. Она опаляется в ярко-зелёном цвете, а глаза зажигаются в недобром огоньке. Книги с полок шкафа, как по приказу, тут же метнулись в лоб грубому брату, обдавая рядом синяков. Громко и возмущённо айкнув, Осомацу выхватывает одну из книг и с такой же злобой кидает её обратно в владельца той силы, что смогла вообще их поднять. Прежде чем корешок книги мог соприкоснуться с гладкой кожей лба Чоромацу — она останавливается в опасной близости и ловко падает в руки парня. — Ох… — выдыхает Чоро, заворожённо смотря на проделанную работу. Будто только сейчас поняв, что вытворил брат, который едва мог один том поднять в воздух, Осомацу припрыгивает со своего места. — Воу, чувак! Ты смог, — радостно говорит он. — Я… А-ага, — лишь с лёгкой дрожащей улыбкой отвечает ему Чоромацу.***
Утро выдалось спокойным. Всё текло своим чередом и к началу дня братья уже начинали расползаться кто куда. Карамацу точно видел, как Осомацу, схватив в охапку Чоро и быстро смылся из дома, и вроде сразу после того как мама позвала помочь с посудой. Тодомацу через пару минут бездумного пяленья в телефон решил тоже уйти, под предлогом: — Буду сидеть на улице, вдруг повезёт и случится какая-та катастрофа. Карамацу лишь с недоумением посмотрел на него, но решив для подстраховки, и убеждения самого себя, что его брат не сущий дьявол, прислушался к чувствам Тотти. В тот же момент в душе заныло острой нуждой в определённом человеке. Карамацу сразу стало понятно, младшенький скучает. «Повезёт, и случится катастрофа» — желание Тодомацу в встрече с Джушимацу. Ведь если произойдёт что-то плохое, герой в жёлтой одежде тут же примчится спасать людей. Лишь грустно вздохнув на уход Тотти, Карамацу начал задумываться о своём уходе. Недавно он вычитал в одном из модных журналов, что через пару кварталов от его дома открылся новый бар. Но когда он уже накидывал свою куртку, выход перегородил недовольный Ичимацу. — И куда ты намылился? — звучит глухой и грозный голос Ичимацу. — Не волнуйся, дорогой братец, я не на патруль! — сразу догадывается о возможной причине недовольства брата Карамацу. — Всё равно, даже не думай о улице. Ты сидишь дома, усёк? — продолжает младший, с медленным шагом подходя к Карамацу, оттесняя того назад, обратно в дом. — Но… почему? — недоумевает старший. — Ах, я понял! Мой любимый братец хочет составить мне компанию, — то как Ичимацу на его слова презрительно скривился не убавило пыл Карамацу. — Разумеется, ты можешь пойти со мной, даже не спрашивай! — Угомонись, Дерьмомацу, — отрезает дальнейшие рассуждения старшего Ичи. — Ты совсем не врубаешься, да? Вчера ревел как чёртов младенец, позапрошлой ночью вернулся с синяками, да и вообще почти каждый день возвращаешься домой убитым, — рычит он, раскидываясь аргументами. — Ты можешь просто недельку дома поторчать? — Ох… Ну, — теряется сначала Карамацу, не понимая откуда взялся такой порыв Ичимацу в покровительстве брата, которого в другие дни старательно поливал помоями. — Д-да? То есть, да! Однозначно, братец, я тебя понял, и не подведу. Закатив глаза, Ичимацу лишь уныло мычит на соглашения брата остаться дома. — А почему, — всё же не может сдержать вырывающийся вопрос Карамацу. — Ты решил уговорить меня остаться? — Сам что ли не понимаешь? — вырывается злым криком у младшего. Но поймав лишь вопросительный взгляд сдаётся. — Если ты так продолжишь, то сдохнешь. Мне ещё нужна груша для битья. На такие брошенные слова у Карамацу, конечно, что-то больно защемляется в груди, но один простой факт, как «младший заботится обо мне» сразу заставляет с лёгкостью на душе вздохнуть. Зайдя обратно в комнату, Карамацу сразу понимает, что не сможет заняться чтением журналов. Буквы будут путаться, смысл слов теряться. В голове есть столько тем, которые хотелось бы хорошенько обдумать. Взвесив всё, он достаёт из своей полки в шкафу кусок бруска, спрятанного за собственной одеждой. Острый ножик сразу находится в тумбочке. Даже если об этом узнаёт Ичимацу, ничего страшного не произойдёт. Такая монотонная работа, как вырезка фигурок из дерева даёт свободу полёта мыслей. — А? Что это у тебя? — слышится вопрос Ичимацу, удобно устроившегося на конце дивана. — Деревянная фигурка. Хочу подарить как-нибудь Джушимацу. Давно его не было, надо же дать понять, как мы скучаем! Минуту промолчав, Ичимацу тихо говорит: — У тебя слишком большое сердце. — А? — сначала не осознаёт услышанное Карамацу. — Спасибо! — искренне отвечает он. — Мне очень приятно слышать. — А мне очень не приятно говорить! — будто поняв, что ляпнул в слух сразу рычит Ичи. — У тебя большое сердце и пропорционально маленький мозг, так что баланс сохранён. И демонстративно разворачивается, дабы не видеть такую широкую и довольную улыбку старшего братца.***
Все братья уже разложились спать, но Карамацу не ощущал сна ни в одном глазу, смотря в холодное ночное небо. Рассыпанная звёздная пыль и серебристая луна были единственным верным спутником на патрулях незадавшегося героя. Столько горестей он повстречал в такие ночи, свои и чужие. Лёгкая дрёма нагоняет на сознание, но морозный воздух наотрез оставляет Карамацу бодрым, оттого становится трудно понять, его ли это клонит в сон, или это уже успевшие улечься спать братья? На этот вопрос парень сам затрудняется ответить, так что лишь прискорбно роняет голову в усталости, прикрывая глаза ладонями. Слабое любопытство разбудило чувства Карамацу. Подняв голову, он видит младшего брата, что усевшись на перила, с удивительной точностью сохраняя баланс, любопытно поглядывает на него. — Не пойдёшь спать? — с едва проскользнувшей угрозой говорит Ичимацу, скрывая за словами свой приказ не высовываться на улицу. — Не волнуйся, мой дорогой братец, скоро прохлада этой прекрасной ночи снесёт меня в мир грёз! — радостно восклицает Карамацу, непроизвольно вставая в стойку. Но то ли вспомнив о уже засыпающих братьях в комнате, то ли действительно призадумавшись, уже тише продолжает, — Вот только, усталости совсем не чувствую. Может, слишком привык к ночной жизни, хах! На усмешку брата Ичимацу лишь кривится и заходит в дом, оставляя Карамацу одного на балконе. Даже не дал пожелать спокойной ночи, убежал быстро и неуловимо как кот, только хвост мелькает в двери. Кажется, Карамацу начинает привыкать к новому виду брата. Тот обычно уходил намного раньше самого Карамацу, кажется, совсем не стесняясь отзываться на зов улиц, так что встречи с ним — короткие и по большей части редкие. Решив побыть на балконе ещё минутку, из тёплого дома снова возвращается Ичимацу, что-то засовывая в карман. — Пойдём? — прыгнув обратно на перила, спрашивает младший, уже готовясь скатиться по крыше вниз, к холодной земле улиц. — Что? — не понимает сначала Карамацу. — Отведу тебя кое куда, — лишь отвечает он, и схватив брата за запястье, тянет вниз. На губах сразу расплывается радостная улыбка. Братик Ичимацу проявляет инициативу и пытается помочь! Это ощущалось сюрреалистичным, но ярко пульсирующее чувство заботы младшего ясно давали понять, что такие поступки идут явно от чистого сердца. Перепрыгнув через перила, Карамацу уверенностью перехватывает руку брата, чтобы она ровнее лежала в его ладони, и вместе с ним спускается с крыши, приземлившись прямо на землю. — Это не далеко, — говорит Ичимацу по крепче перехватывая руку, ведя сначала по свободной улице, затем сворачивая в подворотню. Младший грациозно запрыгивает на свисающую лестницу, настойчиво потянув брата за собой, который едва успевает за резвыми движениям. Поднявшись по лестнице на крышу трёх-этажного здания, Карамацу едва не соскальзывает на неровных черепицах пошарпанной крыши, но крепкая ладонь держала его на месте. Спрыгнув с крыши на тонкий забор, на котором едва хватало места для одного уверенного шажка, Ичимацу как и бывало ровно встаёт посередине, и словно профессиональная балерина сохраняет идеальный баланс. Как только Карамацу предстояла очередь спуститься на такой тонкий забор, он в ступоре замирает у края крыши. — Смотри только на меня, — предлагает Ичимацу, разворачиваясь к застывшему парню. К такому Карамацу едва был готов, привыкший к твёрдой земле под подошвой, но собрав всё мужество в кулак, чтобы сохранить то малое уважение младшего к нему, старший ступает на тонкий забор. Он делает как велено, не отводит свой взгляд от сверкающих младшего. Они действительно манили, и будто под гипнозом он проходит такую неуверенную дорожку. С облегчением вздохнув на другом конце забора, он слышит задорный голос Ичи. — Дальше будет сложнее, — будто почувствовав облегчение старшего усмиряет его пыл младший. Карамацу сразу сглатывает, но в ту же минуту с усмешкой отвечает: — С тобой хоть на край света, братец. На такое Ичимацу привычно закатывает глаза, пряча свою полу-улыбку, отвернувшись от брата. А дальше действительно было сложнее. Карамацу давно бы остановился в начале пути, но держащая его намертво рука вела вперёд, в приключения, или в самое ужасное место для старшенького, этого он уже не знает, но мог чувствовать запал брата. Перепрыгивая с крыши на крышу, безопасный островок черепицы освещала только луна, от чего адреналин разливался под кожей. Ичимацу периодически интересовался состоянием старшего, то и дело оборачиваясь. И сейчас Карамацу может с точностью сказать, что переполняющие его чувства восторга и радости его, даже если разделены пополам с братом. — Сейчас спускаемся, — через какое то время говорит Ичимацу, вставая под наклоном крыши очередного строения. Они осторожно по маленьким шажкам спустились с пятиэтажного здания, вставая посреди пустой улочки, которую освещала только луна и едва перегоревший фонарь где-то у входа во двор. — Пришли. Карамацу с любопытством оглядывается, но всё, что он видит — это только здания, в окнах которых не горел свет, развешенное бельё на чьих-то балконах — единственный признак заселённости здесь, и мусорные баки. Пока Карамацу осматривался, Ичи давно уже отпустил руку брата, уходя к деревянной скамейке. Усевшись на неё, он подтягивает ноги под себя, и оплетает ноги хвостом. — Что ты там делаешь? Сюда иди, — доносится до Карамацу недовольный голос брата. Послушно усевшись рядом, старший продолжает хранить молчание, предчувствуя, что на этом всё не закончится. — А теперь смотри, — спокойно говорит Ичи. Прикрыв глаза он вдыхает побольше воздуха в лёгкие, выдаёт протяжный мяучий звук. От такой неожиданности Карамацу подпрыгивает на месте. Сразу из разных мест и уголков улице выползают коты. Много котов. Их любопытные головки выглядывают из разбитых окон первых этажей здания, некоторые выпрыгнули из мусорных вёдер. Они сразу собрались у двух сидящих парней, по большей части у Ичимацу. Любопытный зелёный взгляд вцепился в Карамацу, и пушистая головка котёнка боднула его руку, привлекая к себе внимание. — Мне кажется, место, подальше от людей и их тупых эмоций — это лучшее, что тебе сейчас надо, после всех тех срывов, — тихо говорит Ичимацу, пряча взгляд в пушистой шерсти одной из кошек. — Спасибо, — всё что может ответить Карамацу. — Правда, спасибо, — он улыбается краешком губ, и ответом получил такую же скромную улыбку Ичимацу. Возвращаясь домой, Карамацу был увлечёт лёгкой беседой с братом. Работа котом в кофейне, что тот и делает — это сидит на прилавке — звучит хорошо. Вот и Ичимацу так считает. Взошедшая луна показывала что впереди ещё добрая половина ночи, но Карамацу едва держался на ногах, в отличии от младшенького, готов был упасть спать чуть-ли не на асфальте. Полностью увлечённый разговором с Ичимацу, старший едва не пропускает мимо себя одного человека, подозрительного, как капли воды схожий с ним. Обернувшись, он зовёт парня: — Эй! Ичимацу тоже оборачивается на пытающегося спрятаться в капюшоне худи парня, с прищуром следит за ним. — Привет, ребят, — нервно отвечает Чоромацу, оборачиваясь в ответ. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Карамацу, ни разу не припоминая, чтобы его такой ответственный брат шлялся где-то на улице посреди ночи. — Да так. А вы? — пожимает плечами Чоро, спрашивая в ответ. — Да так… — неуверенно отвечает старший, поглядывая на встрепенувшегося Ичимацу, что явно не хотел делиться своими похождениями с кем-то другим. Чоромацу на такой ответ задумчиво тянет «я-я-ясно», будто для него такой скудный ответ давал много информации. Воцарилась тишина, которую прервал тихий голос Ичи: — Ну, мы пошли, — и тянет старшего брата за синюю толстовку, ведя за собой. В спину слышится ответное «бывайте» и отдаляющийся звук шагов Чоромацу. Карамацу привык знать о своих братьях если не всё, то хотя бы то, как они себя чувствуют, чтобы в любой момент можно было помочь. Но как разбираться с чувством вины, непонятно чем вызванный, Карамацу не знает.***
В последнее время жёлтый цвет стал вызывать странные чувства. Осомацу раньше мог поглядывать на солнце, и всё что он видел — это яркое светило, но теперь оно ассоциируется с любимым цветом младшего брата, которого дома не было довольно давно. А всё что ассоциируется с Джушимацу — вызывают чувства. Сначала это был лёгкий писк в голове, едва осознаваемое, потом оно становилось громче, как будто под кожей ютилась стая крыс и у каждой есть что на своём крысином сказать. Странное чувство, иногда пугающее. Но, на что Осомацу горазд — так это умение абстрагироваться. Но это кричащее без умолку чувство умело доставать во всех местах. Щёлкая каналами, Осомацу останавливается на одном из прямых эфиров в Японии. — «Только недавно появился и уже завоевал наши сердца, » — говорит репортёр, продолжая какую то свою мысль. На её заднем плане камера снимала двух обеспокоенных родителей, которые крутились вокруг своего ребёнка как курицы-наседки. Женщина, вероятно мать, прокричала «спасибо тебе, герой!», смотря туда, куда не показывала камера, но исправляя эту оплошность, оператор поворачивается к тому, кому были адресованы эти слова. Джушимацу стоял во всей своей красе. После появления его супер сил он заметно прибавил в груди, но руки как и оставались, так и были макаронинами. Он не изменял своей любви к яркому и такому солнечному цвету, нося жёлтую спортивную одежду, как геройский костюм. Он улыбался тем же открытым ртом, как и при братьях, но под глазами можно было заметить едва виднеющиеся мешки. Он кричит женщине «Всегда пожалуйста» и отходит к репортёру, будто следуя пошаговой инструкции, как вести себя при совершении геройских дел. — «Сэр, скажите ваше геройское имя!», — просит женщина, поднося микрофон к открытому рту в широкой улыбке Джушимацу. — «Битамен!» — кричит он, радостно размахивая слишком сильно растянутыми рукавами. На радостный выкрик девушка-репортёр мило улыбается, сразу видно, ей пока всё нравится. — «Вы спасли этого мальчика из-под колёс поезда, как вам это удалось?», — продолжает она. — «Я думал, это бейсбольный мяч!», — отвечает Джушимацу. Девушка уже собираясь спросить о чём-то другом, как неожиданно давится воздух, а Осомацу сдерживает из всей силы свой смех. Репортёр с нервной полу-улыбкой говорит: — «Это п-правда…?», — но не дав ей ответить, Битамен сворачивает в другую сторону от девушки, и уходит из поля зрения камеры. — «Ну всё, я пошёл», — говорит он, и по мере его отдаления от репортёра, можно было услышать его выкрик. — «Мускулы-мускулы!» На этом самое интересное заканчивается, и даже недоумённый взгляд девушки не так сильно привлекает внимание Осомацу. Щёлкнув канал, телевизор показывает красоты природы. И только, когда шум от прямого репортажа закончился, старший замечает, как всё это время в ушах непрекращающееся завывало в отчаянном крике, а мышцы сводило как при самом настоящем страхе.***
Начинало стремительно темнеть, так что Ичимацу поспешил домой, чтобы успеть к ужину и придти до того, как братья улягутся спать. Разговаривая с иногда на удивление болтливыми котами он смог кое что узнать, и хочет поспешить поделится со старшим братом в никогда не снимаемой кожаной куртке. Кажется, он с ней и в могилу планирует слечь, настолько привязан к этой одежде. «Тц, такой бестолковый». С этими отвратными очками и никогда не отнимающимся от лицо зеркальцем. Бесит. Вечно сверкающий блёстками штаны, которые будут видны каждому бродящему придурку в ночи. И эта его манера речи, вставлять в предложения английские слова, а некоторые вообще пропевать. Нет ни одного спокойного дня, когда с крыши дома нельзя было услышать этот его манерный грудной голос. Его извечные попытки кому-то помочь, даже если уже угрожают кулаком. После появления силы строит из себя такого добродетеля, аж тошнит. Но со вздохом Ичимацу понимает, что Карамацу всегда был таким. У кого-то не оказалось карандаша на тесте? Тут же вручит свой. У брата поднялась температура? Будет первым в очереди, кто решит помчаться в ближайшую аптеку. Сколько разных мыслей за последние месяцы успели промчаться в голове у младшего брата. Ни на одной из мыслей не хочется останавливаться, ведь тогда у него будут розни с самим собой, а ненавидит он себя уже достаточно. Хотя бы те глупые чувства… Закрыв за собой двери, Ичимацу кричит в коридоре «Я дома». После ужина со всеми, младший замечает, как Карамацу вечно в какой-то спешке. Даже с умывальными процедурами справился быстрее всех. Карамацу останавливается в дверях ванной комнаты и оборачивается. Поймай на себе вопросительный взгляд ичимацу, он ничего не сказав уходит. На такое поведение младший лишь пару раз с недоумением хлопает глазами. Но, как говорил однажды старший братик Осомацу «если есть проблемы у одного брата, они у всех». Но, это по большей части предлог для самого себя, чтобы уйти раньше остальных вслед за братом. Пробравшись в комнату, в которой уже находился расстеленный футон с раскинутыми подушками и заправленным одеялом, стоял Карамацу, снимая с себя верхнюю одежду, дабы переодеться в пижаму. Ичимацу ступал тихо, как кот в темноте, но Карамацу опять только своим методам заранее узнаёт о появлении брата. Может своей силой почувствовал чужое любопытство или Ичимацу просто был не осторожен — остаётся для него загадкой. — Привет, дорогой братик. Рад что ты пришёл, — говорит Карамацу, улыбаясь. — Эм, да, я… Уже готовый спросить, что за дела под вечер решил устроить Карамацу, как тут же запинается. На своей подушке он видит аккуратно разложенные пакетики. — Это что? — тут же спрашивает он. Поняв, что презент был замечен, Карамацу тут же забывает о своих делах, подскакивает к брату. — Это, мой дорогой, тебе подарок, от всего моего сердца! — радостно лепечет он. Нагнувшись к пакетикам, Ичимацу начинает их перебирать. Одна надпись гласила «кошачья мята», что и было изображено на упаковке. Непроизвольно младший почувствовал, как по спине прошлись мурашки от предвкушения, загривок распушился в подготовке вобрать побольше этого сладкого запаха, что пока закрыт от чувствительного нюха. Если бы подарок был найден ночью, когда кошачьи инстинкты держали вверх над сознанием, он бы тут же разорвал упаковку, но сейчас он её откладывает обратно на подушку, беря вторую пачку. На ней была надпись «мягкое мясо». — Это что, кошачий корм? — возмущённо спрашивает младший. — О, нет-нет, конечно! Я догадываюсь, что тебе не по вкусу будет обычный корм для котов, так что нашёл аналог для людей. Это просто волокна телёнка в соусе. — М-м… — пусть Ичимацу и ужинал недавно, но от сладких слов он непроизвольно облизнулся. — Это хорошо. Младший кладёт вторую пачку рядом с мятой. Пока он разглядывал упаковки, Карамацу незаметно плюхается рядышком, ища что-то в карманах джинс. От туда он вытягивает длинный стебель дразнилки для кошек и одну плюшевую мышь. — Это не то, чтобы для тебя, но думаю, ты найдёшь этому применение, — впервые неуверенно за вечер говорит Карамацу. — Я не хочу, чтобы это казалось оскорбительным для тебя, — объясняет он. И эти осторожные махинации становятся понятны. То, как он пытался выманить младшего брата к себе, чтобы не смущать вещами перед остальными. То, как подходил к вручению самих подарков. Это перемирие между ними точно много значило для Карамацу, и прекращать этого он не хотел. Ичимацу никогда не умел выражать привязанность, за него это делали его ночные презенты, и этим же методом воспользовался Карамацу. Скромные подарки старший брат никогда не умел делать, будто не знал ничего, кроме широких жестов, что сильно смущало. «За его попытку услужить, наверно, стоит его поблагодарить…» Ичимацу подтягивает ближе к лицу Карамацу и какое-то время просто втягивая поутихший запах духов он лбом пинает щёку старшенького. Тот ничего не говорит, но глаза округлялись в удивление. Вставая с постели и подхватывая вещи, Ичимацу быстренько прячет их под своей немногочисленной одеждой на полке в шкафу. — Я, кстати, хотел тебе кое что предложить… — А? — тут же выглядящий отстранённо Карамацу вздымается, вопросительно смотря. В такое позднее время все транспортные средства по большей части пустовали, возя в себе только редких одиночек или парочек с вечеринок. Присаживаясь на самое последнее место в трамвае, Ичимацу непроизвольно подтягивает к себе колени, прижимая их к груди. Рядом с ним тут же присаживается Карамацу. Он какое-то время нервно перебирал пальцами, то снимая очки с головы то одевая их обратно. — Слушай, мне всё ещё кажется это плохой идеей, — в который раз повторяет он, на что Ичимацу тут же закатывает глаза. — Всё будет хорошо, — уверяет он, приподнимая голову с колен. Его хвост в раздражении хлестнул воздух и улёгся рядом с бедром старшего брата. Когда они только подходили к остановке незаметно для Ичимацу, но так заметно для прохожих — у него отрасли уши с хвостом. Благо была толстовка с капюшоном и часть проблемы можно было успешно скрыть, а хвост, кажется, иногда живущий своей жизнью бесконтрольно вилял в воздухе. Но Карамацу это не смущало, только если иногда приковывало внимание. — Ты же знаешь, что мне и в маленькой незнакомой компании неуютно, а здесь так сразу и концерт… — сразу видно — у Карамацу большие сомнения насчёт сегодняшнюю ночь, что только сильнее раздражает младшего. Но учтивый старший замечает дёргающий в нервном тике кончик хвоста, так что тут же исправляется. — Но это не значит, что я не ценю твою заботу. Моё сердце поёт серенаду в честь тебя. Проводить с тобой время тоже самое, что и встреча с президентом, — на такое сравнение Ичимацу громко фыркает, от чего появившееся улыбка Карамацу стала ещё шире. — Но, ты же знаешь как бывает, когда я нахожусь в ну о-о-очень больших компаниях. Предчувствую, что я могу упасть в обморок, а братья даже не знают, что я хочу блестящий гроб. — Ты можешь просто успокоиться и доверится мне? — Ичимацу поворачивается лицом к брату, снимая с головы капюшон, ведь в трамвае только они двое, имея возможность сверкать своими ушками. — Я знаю, что я делаю. Всё будет хорошо. Снятый капюшон — признак откровенности, упавший хвост на бедро брата — попытка поддержи. Карамацу не на столько глуп, чтобы это не понять, так что на удивлении тут же успокаивается, смиренно кивая в знак покорности. На такую покладистость Ичимацу одобрительно хмыкает, поворачивается к окну, чтобы не пропустить остановку. Младший брат, замечая, как сильно отстаёт от него Карамацу раздражённо шикал, а когда тот пытался свернуть вообще в другую сторону — взял его руку в свою. Намекая, что такое беззаботное поведение ему не по нраву, показательно царапнул своими длинными когтями. Когда старший болезненно пискнул, Ичи сразу расслабил хватку, но руку не отпустил. Так и повёл через тихие улочки, которые освещают только единичные фонари. Редкие здания и большая свободная площадь впереди показались на горизонте. Громкие басы и игра на гитаре отличный показатель, что младший не ошибался, и действительно привёл их на концерт. Карамацу раскрывает глаза пошире, дабы повнимательнее разглядеть широкую сцену, что обливала музыкантов неоновым светом из прожекторов, выделяя каждого. Братья находились далеко, но даже так можно было разглядеть, что их одежда состояла из кожаных курток и джинсовых штанов. Бас-гитарист перебирал пальцами по струнам так быстро, что едва ли можно было поспевать взглядом за игрой. Барабанщик отбивал своими палочками со всей силой, а при каждом ударе по барабанам его блондинистая-грива вздымалась в воздух. У вокалиста тоже была гитара, но на ней сложно было сосредоточится, всё внимание привлекал человек, что своим красивым голосом исполнял песню. — Круто… — шепчет Карамацу, не замечая как Ичимацу едва ли обратил внимание на концерт, смотря только на него. Но когда Карамацу всё же обвёл всё пространство внимательным взглядом, от него не скрылось сколько людей собралось понаблюдать за любимой группой. Они хором верещали, некоторые подпевали, другие поддерживали музыкантов. От этого полчища Карамацу сразу стало душно и от уже давних воспоминаний, которые больше хотелось забыть, чем возвращаться к ним. Как чувства накладывались друг на друга. Как в голове едва ли можно было услышать хотя бы свой голос. Чувства братьев было легко отличить друг от друга, и даже заглушать, чтобы не беспокоили самого Карамацу, но с такой толпой его контроль силы вряд ли справится. Ичимацу, не отпускающий руки брата повёл его в другую сторону от концерта, по большей части, чтобы перейти на другую её сторону. — Куда это мы? — неуверенно спрашивает старший. — Увидишь, — всё что ему отвечает Ичи. Перед Карамацу стала виднеться парковочная стоянка забитая машинами, понятно, что принадлежащие фанатам из той толпы. — От сюда тоже не плохо слышно, — говорит Ичимацу, присаживаясь на капот чей-то серебристой машины. Как определил Карамацу — шевроле. Старший какое-то время неподвижно стоит, смотря на то, как его такой нелюдимый брат снова сжимается в клубок, подтягивая к груди ноги, а хвостом обматывая себя. Подсев рядом с ним, молясь всем богам, чтобы сигнализация не сработала, Карамацу подтягивается поближе, чуть ли не соприкасаясь плечами. Из парковочной стоянки действительно было слышно музыкантов, пусть они и выглядели со стороны как бегающие муравьи на сцене — играли они громко, так что весь квартал мог их слышать. На стоянке никого не было, только они. Карамацу уже планировал что-то сказать, расплыться в благодарностях, но мешкание младшего брата были слишком громкими для его чувств, сразу ясно — Ичи хочет что-то сказать первым. Карамацу терпеливо ждёт. Через минуту другую, Ичи всё же выдаёт, посильнее утыкаясь носом в ноги. — Я же знаю, как ты любишь эти дурацкие концерты. И типа, если ты не мог на них побывать из-за своих сил, то думаю, так тебе будет полегче. Не сидеть же тебе дома, — с каждым произнесённым словом голос Ичимацу был всё тише, но даже сквозь грохот музыкантом Карамацу всё понимал. Чувствовал. Он не знал только то, как на прикосновение отреагирует младший брат, всегда что рвался в бой если его зону комфорта потревожат. Но если ему разрешено брать руку старшего брата в свою, то и у Карамацу есть какая-то дозволенность в прикосновениях. Так ведь? Карамацу приподнимает свою руку, чтобы охватить ею брата за плечи и поближе прижать к себе. — Спасибо, — говорит он, мысленно подготавливаясь к взбучке. Но её не следует, только удивлённый взгляд младшего брата, устремлённый в его сторону и его тихое покорность. Он лишь поудобнее кладёт свою голову на плечо Карамацу, прикрывая глаза. Его блуждающий хвост укрывает их обоих.