Мед с молоком

      Умирать было страшно.       Даже боль отошла на второй план. Развернулась, махнула красным, льняным платочком, улыбнулась, ехидно, почти что лукаво, и пошла. Медленно, неспешно, на ходу прося ее подменить. Тревога прошествовала величаво, под локоть держа братца. Страх, ясный, бьющий по сознанию, тревожностью плывущий по оголенным нервам, окутывающий душу, прихвативший сердце напоследок.       Сирены гремели слишком уж громко, плыли ночные вывески, не светили фонари.       Глупо умирать было так — попав под машину поздно вечером, переходив на зеленый цвет светофора зебру пешехода. Казалось бы, правила соблюдены, в чем проблема? Только вот, бытует мнение, что правила созданы, чтобы их нарушать. Весело же. Небезопасно.       Было прекрасно гулять под желтоватым светом уличных ламп, делать ноги от странных парнишек, упиваясь адреналином, да ощущениями. Плевать с высокой колокольни на комендантский час и прятаться от гвардии патрульных.       Безобидные нарушения, коими грешат многие.       Обидно было прощаться с жизнью, валяясь на пыльном асфальте. Обидно было захлебываться собственной кровью, ощущать каждую венку, нерв. Сустав, кость, мышцу. Обидно было кончать так, от рук такого же неумелого нарушителя.       Мир терялся, не цвел красками, не пестрел яркими звездами на темном небе.       Жить, вопреки словам, все же хотелось.       Удел многих подростков из неблагополучных семей — смерть лучше. Болючие гематомы, алые полосы порезов, трещащая от постоянных криков голова.       Может на той стороне лучше?       Никто и знать не знает.       Есть ли та самая сторона? Что нас ждет потом?       Странная загадка, которую хотелось некогда разгадать.       Слезы градом катились по лицу, непонятно откуда взявшиеся.       Верните мне выбор. Дайте возможность.       Я хочу жить.       Картинка темнеет, не переставая плыть. Отсылает все далеко и надолго. Не оставляет ожидаемого выбора. Меня не спасут, не дадут шанс, ту самую возможность. Не успеют, иль не захотят.       Я никогда не узнаю.

***

      Просыпаться было, как минимум странно. Просыпаться где-то, не дома, уж точно не в больнице.       После такого удара не выживают.       Не спасаются.       Жить снова было странно.       Не звенел будильник, не бежали солнечные лучи.       Взгляд опускается на руки.       Осознание простреливает, резкой болью отдается в висках. Мелькают картинки, имена, чужой язык, воспринимаемый, как совершенно родной.       Руки не мои. Пальцы аккуратные, с короткими ноготками, выкрашенными бежевым лаком с мелкими блестками. Не длинные, худые, узловатые. Без четко виднеющихся, выпирающих под бледной кожей, синих вен. Не холодные — теплые. Красивые, не родные, не привычные.       Страшно не было.       Было именно странно.       Ощущать себя в своем теле, чувствовать, понимать.       Странно не видеть россыпь белых полос, пятен, да точек. Чистые руки, не тронутые ни ожогами, ни рваными линиями порезов. Ни тяжелых колец, ни длинных ногтей. Не видно капилляров, лиловых, тонких венок на ладонях.       Не болела голова.       Не болело ничего.       Сладкое ощущение в груди, голубой взор, мелькнувший в памяти. Чистый, словно море, ясный будто небо. Синяя лагуна, сладкая вата с черничным вкусом, фруктовое мороженое.       Любовь.       Такая искренняя, незапятнанная. Заветная, взаимная.       Тело пробило на смешинки, затряслись мелко плечи, закололо в боку. Пришлось прикрыть ладошкой тонкие, мягкие губы, дабы не разбудить никого.       Такая отличная, словно из другого мира.

***

      Девушка встала, борясь с истерикой, оглядела комнату.       Светлая, не шибко большая, уютная.       Зеркало искать не было надобности, память услужливо подкинула новое обличье, пример поведения.       Фантомно выдохнула, щекоча шею теплым дыханием, прошептала:       — Не проколись.       И была такова.

***

      Шторы медленно отодвинули в сторону, открывая вид на предрассветное небо. Было красиво.       Токио.       Две тысячи пятый год.       Четырнадцать лет.       Совсем еще малышка.       Девушка хмыкнула, провела рукой по зеркальной поверхности. Зеркало словно само её нашло.       Медь волос, мед во взгляде. Радужка тонула в сладком гречичном, молочным шоколадом растворялась у зрачков. Красивая до безумия.       Цветы вишни, нежные кувшинки. Солнечный лучик, в хладном апреле.       Совершенно другая, противоположная.       Медово-молочная, не коньячно-алая.       Новая жизнь значит?       Новая игра.       — Ну здравствуй, Тачибана Хината. Я не подведу.       Обстоятельства неизвестны. Время старо, как сам мир. Люди различны.       Испытание, в котором проигрыш равносилен самой худшей пытке.       Остается только выигрывать.