I'm afraid

21:20, сквер       Золотыми мазками блики лампочек тянулись от козырька навеса до растущих ниже, в овраге, деревьев, и Джун уже минут пять пытался смоделировать процесс крепления этой световой гирлянды. Чтобы хоть чем-то голову занять, и о навязчивых вещах не думать. — Вот смотри, от нас тут несколько метров вниз, и угол наклона достаточно большой, поэтому на машине это сделать было бы невозможно, — он задумчиво наклоняет голову вбок, смотря вниз стволов, утопающих в зелёном одеяле, — да и деревья тут растут достаточно близко друг к другу. — Джун, я умоляю тебя, — устало тянет Ёсан, стаскивая старшего в n-ой попытке с перил, — если ты грохнешься вниз… — Почему если что, то сразу грохнусь? — Ты, наверное, хотел сказать, что если ты, то сразу грохнешься…       Ким хмуро вперяется взглядом в светловолосого, всё ещё крепко держась за деревянные поручни, не позволяя младшему стянуть себя назад в лоно беседки. — Я хочу понять, как их прицепили! — Да ну висят же, значит как-то это сделали! — Этот ответ меня не устраивает, — Джун негодующе пристукивает рукой, и в этот момент Кан тянет его на себя, возвращая обратно на мягкие подушки скамьи. — А меня более чем, — он выдыхает, пригвождая пятую точку друга к сиденью, — ты вообще можешь сидеть спокойно?       Хонджун разобижено поджимает руки, и смотрит на стоящих возле яркой вывески Уёна и Сонхва. Так глупо. Перед ним — неизвестность во всей форме и деталях, а он думает бог знает о чём. Ему бы моделировать разговор с отцом о своей неожиданной смене профориентации, а не чёрными стволами деревьев в своей неуверенности копаться. Но, от чего-то кажется, что одно без другого невозможно. На коже светящимся шариком ощущается чужое внимание… Они всё время и рядом и нет. Нужно просто встать. Просто подойти к нему. Это не может быть настолько неправильным.       Навязчивые вещи и не думали уходить, смотрели и смеялись. — Какой ты скучный. — Я просто не такой пьяный, как ты. — Говорю же — скучный, — он прихватывает губами трубочку в банке, и делает пару глотков. И ещё парочку. — Говорит тот, кто пьёт как ребёнок.       Ким самодовольно тянет улыбку, сжимая зелёный пластик между губами. — Но я пью.       Ёсан на это ухмыляется, и отпивает сок из своего стакана. — Если честно, с меня хватило ещё дня рождения Сонхва, поэтому, — он вскидывает бровями, обозначая, несомненно, яркие воспоминания, — весьма сомнительная радость. Ты именно тогда начудил.       Джун уголки губ закусывает, и на ноги свои смотрит, подцепляя пальцами свободной руки ниточки рваных джинсов.       Он помнит.       Эти неудобные джинсы он надел с определённой навязчивой целью, в которой он полностью себе не признаётся. «Потому что красиво сидят» — так он зацензуренную часть сформулировал. А вот пьёт он так много, чтобы в другой части себе не проболтаться. Но Сонхва в поле зрения совсем этому не способствует. — Я его плохо помню, — честно врёт, и опять на Пака быстрый взгляд бросает. Ёсан усмехается. — Зато Чонхо его хорошо запомнил. Он, кстати, именно после него начал допытываться, что между тобой и Сонхва может быть, — он прикрывает лицо рукой, и на Джуна глазами стреляет, — я, если честно, понял всё намного раньше, и тогда надеялся, что вы, наконец, сможете поговорить. — Ты всегда понимаешь слишком много, —прячет взгляд в изгибах гирлянды, — и тогда один апрель повлиял на другой апрель, я пил, чтобы их отличить, — в глазах переливчато мерцают огни, — думал, поможет. — Ну сейчас я не очень понимаю о чём ты, но пиво и соджу не всегда помогают.       Джун отмахивается от своей болтливости, и, скользя взглядом вдоль освещённого розовым силуэта, смотрит на Ёсана. — Возможно, — ухмылка, — но это смотря сколько пить, и насколько быть готовым к последствиям. — К ним невозможно быть готовым.       Светловолосый отводит голову в сторону, и на его лице отражается дрожащий свет люминесцентных ламп. Ким прослеживает траекторию взгляда младшего, и тихонько хмыкает, когда в конце этой линии находит подтверждение своим догадкам. — Не факт. — И как он может так легко со всеми общаться?       Ёсан хмурит брови, а Джун отклоняется головой на мягкую подушку скамьи, смотря на друга внимательно. Пытаясь научиться сканированию. — Это черта характера, — до слуха доносится звонкий смех Чонхо, — и темперамент, — Хонджун прокручивает в голове сегодняшнее вторжение младшего в их с Сонхва пространство, и пришибленно машет головой. Навязчивые вещи на фразе «вас прерываю» прорывают дамбу терпения, — Чхве абсолютно точно не знает, что такое смущение. Живя с ним, ты это не понял?       Взгляд младшего начинает мелко бегать по тёмным полосочкам деревянного стола. Откидываясь на спинку скамьи, он задумчиво водит пальцами по этим вмятинкам, и выдаёт следующее: — За это время я понял, что он ужасно чистоплотный. Стирает вещи буквально каждые три дня и по необходимости. Поэтому от него всегда так приятно пахнет. А вот как с ним общаться, когда он, — парень роняет руки на колени, и, выдыхая, склоняет голову набок, — когда он постоянно с кем-то другим общается?       Ким понимает, что вот тут нужно делать разворот в другую сторону, потому что Ёсан — совершенно непонятно по какой причине, и старший просканировать пытался, а не сыворотку правды тестировал — зашёл на запретную территорию. Там, где ответить что-то правильное Джун не сможет. Потому как сам этот вопрос ковыряет. Но трезвый тут только один человек, и, к сожалению, это совсем не Хонджун. И ответить он может только так, как весь вечер язвительно отвечает самому себе, в попытке свой броский наряд высмеять. — А ты не завидуй. — Я ему и не завидую. — А я не о нём. Другим не завидуй, — под непонимание Джун втягивает через зелёный пластик ещё обжигающей жидкости, и отвечает дословно то же самое, что последние часы (да и несколько месяцев) отвечает себе. — И не ревнуй.       Напротив удивление красочное.       Джуну нравится.       И на появляющееся отрицание в глазах младшего хочется ответить что-то от «не мне тебе говорить», до «парень, я знаю, как это работает», и добить всё «вот, тоже мучаюсь».       Но также внутри кричат «чья бы корова мычала», и «ты хоть раз этого совета прислушался, типа это ТАК ПРОСТО, ДА?».       Из Джуна сейчас ни дать ни взять хреновый психолог, потому как сам с такой же проблемой долбится, и ему б кто помог. Потому что джинсы ужасно узкие в бёдрах, и какого, собственно, чёрта, он тут добивается. В общем, о примерах озарения, принятия, желания и правды точно не Киму тут рассуждать. — Выдыхай — это шутка.       Ёсан молчит и тёмными глазами буравит. — Ёсан-и, я совсем ничего не имел в виду… — Ох Джун, — губы поджимаются в обиде, и парень пытается подняться с места. — Блин, Ёсан, да я дурак, — Ким цепляет руку друга, и, точно по-дебильному улыбаясь, добавляет, — но я ведь пьяный дурак. Не говорю, что это аргумент к прощению, но, — смотрит глазами щенячьими, — прости. Просто сам с тем же тут сижу, — часть правды таки говорит, и быстрый взгляд на разговаривающего с Уёном Сонхва бросает.       Возвращая внимание на Ёсана, Джун подмечает, что темнота глаз младшего немного смягчается. Но там появляется что-то другое. И он, с достоверностью знания Кана, охарактеризовал бы это, как непонятный блеск опасности. — Ц-ц, я в долгу не останусь, придётся извиняться, Минхон. — Эй, ты же знаешь, что я не люблю это… — Знаю, — утвердительно кивает, и сладостно улыбается. У Джуна сердце падает. — Что ты задумал? — Совсем ничего плохого. Спор. — Спор? Спор, как извинение?       Блеск в глазах светловолосого усиливается, и Джун понимает, что кто-то живым отсюда не выберется. — И кто жертва?       Улыбка становится совсем хитрой, и, прежде чем Ким успевает сказать слово «нет», Ёсан называет имя. — Сонхва.       Втягивая щёки, синеволосый хмурит брови, и отрицательно машет головой. Кан на это легкомысленно пожимает плечами. — Тогда я обижусь. — Тебе не кажется, что это манипуляция? — А разве спор — это не манипуляция? Плюс, у тебя ещё есть собственная выгода, — он ведёт головой, хмыкая, — непозволительный бонус. — Это ты бонусом называешь то, что, если я выполню что-то связанное с Сонхва, ты на меня не обидишься? — уточняющее тянет Ким.       Ёсан кидает взгляд на упомянутого, и в его голове точно вкручиваются самые яркие диодные лампочки. Он улыбается шире. — Ммм, и это тоже. — Сомнительный бонус. — Поверь, тут офигеть какие значительные бонусы. — И, конечно же, я не узнаю условий, пока не соглашусь?       Ёсан машет головой. — Не-а, они — это часть бонусов. Ну что?       Джун недовольно покачивается на месте, но, понимая, что деваться ему некуда, утвердительно кивает. — Поцелуй Сонхва прямо сейчас. При всех.       Ким сначала долго моргает, в той самой дурацкой надежде, что ему показалось, или, что Ёсан точно оговорился. Но когда он понимает, что чётко проговорённое предложение не может быть погрешностью его восприятия… Паникует. Ёсан бьёт буквально в самое сердце джуновских метаний этого вечера. –Одеваться для Сонхва, и, в итоге, ни разу за весь вечер к Сонхва не подойти. А смотря на него, чувствовать то пульсирующее тепло с аудитории — и держаться от него на расстоянии чёрта от ладана, не меньше.–       А тут он должен сделать ЧТО?       Пиздец приплыли бонусы. — Ты… — слова не находятся, — ты… — вообще, — сам знаешь, кто ты! — Знаю, — он подталкивает Джуна к выходу из-за стола, — дерзай, тут все свои. — Я не пойду, — решительно машет головой и в край стола забивается. — Хонджун, — тянет Ёсан, чёрт возьми, ласково, — ты же помнишь, что согласившись на спор уже не отказываются, а если отказываются… — Да я выполню всё что угодно! — Так я то же самое задам. И не забывай, что это не просто спор.       Невозмутимость Кана заставляет подвыпившего Джуна думать, что тот всё специально. Что этот кроль белый всё знал, видел, и специально провокацию тут устроил. Решил джуновскую проблему одним махом. Да каким! Кто до такого додумается вообще? И пока Ким эти махинации мысленно раскрывал, Ёсан умудрился его из-за стола таки выпихнуть. — Давай, тебя уже ждут.       И Хонджун не пошёл бы ни в жизнь. Если бы взглядом с Сонхва не встретился. За вечер он много раз его внимание на себе ловил. И клял себя на чём свет стоит за джинсы и за чёрную, не закрывающую ключицы, футболку. Каждый взгляд был по-своему разный, и от каждого Джун по-своему смывался куда подальше. Но вот этот был другим. Выжидающим.        На вредных ногах он добирался до старшего точно целую вечность, и навязчивые вещи наступательно атаковали мозг. «Такой весь красивый в направлении Сонхва прётся. Придурок блин».       Проходя мимо Чонхо, Джун буквально ощутил все возможные прелести последствий спора, и теория бонусов от Ёсана точно была неприкрытой фикцией. Хотя вот Минги точно будет одобрительно хлопать в ладоши. Он за эту партию топил с самого момента её появления.       Джуна передёргивает от этого цирка, и он думает, что нужно было выпить больше. Но опять встретившись взглядом с непосредственным виновником торжества и объектом спора, Хонджун передумал.       Передумал с цирком.       Сонхва смотрел внимательно, контурно очерчивая фигуру парня. Казалось, что он тоже волнуется. Будто все мысленные прерии Кима вмещались в пространство и его личных равнин. И он смотрел с надеждой. Видит небо, Джун буквально чувствовал, что этой надежды хватит на двоих. Постепенно в голове начали загораться давно замёрзшие вольфрамовые нити.       Не цирк поцеловать человека, когда желание настолько яркое, что свет на всё небо. Нормально уделять внимание, показывать значимость в равной степени как и наедине, так и в обществе. Не цирк любить и при всех. И именно любить, без грамма погрешности.       Никто бы не усомнился в нормальности поступка, будь это парень и девушка, никто бы даже и подумать не мог, что это как-то неправильно.       Но, а что тут?       Он и Сонхва — это неправильно?       Почему это кажется постыдным, почему это нужно прятать? Джун всегда прятался, и это заканчивалось болью.       Почему он должен стыдиться своих чувств, прятать их до правильного момента, подходящего случая? Всё время следовать «правилам», подчиняться всему, что сильнее? Разве этого он хочет для Сонхва? Зачем, собственно, он такой ему нужен, даже с собственными желаниями и мечтами совладать неспособный.       Хонджун останавливается.       Может, хотя бы где-то можно попробовать иначе? Не стесняясь. Не думая о том, как воспримут другие. Всё, что ему нужно, и всё, чего он хочет — в его руках.       Он берёт Сонхва за руку, и подталкивает его к стоящей сзади скамье. На них обращают внимание остальные. — Джун, что ты делаешь? — Голос, который Ким впишет на самое первое место в списке любимых явлений, пробирает до оторопи, и парень понимает, что должен получить чёткое согласие на своё желание.       Да. Он хочет поцеловать Сонхва. Бонусы-бонусы. — Хочу тебя поцеловать.       Пак смотрит. Смотрит. И в это время Джун учится понимать без слов — в глазах Сонхва он тоже видит это желание. Не такое, как в ноябре. Нет. Теперь оно зрелое, и тут так же важно, что оно не хочет прятаться. Но ему интересно. — Почему так резко? Весь вечер ты меня избегал, — говорит без осуждения, но Джун и так весь вечер понимал, что с обещанием проёбывается по полной. — Не привык к вниманию, — навязчивые мысли заканчиваются правдой. И Сонхва даже как-то слишком понимающе улыбается.       Их уже слышат и слушают все, потому что молчат, и Киму сложно с этим акцентированным интересом. Он ещё с апреля разучился с ним справляться. Даже волосы перекрасил, чтобы не узнавали те, кто о медийном внимании к Джуну знал.       Но ведь он больше не там, и больше там не окажется. Апрель вернулся к нему с тёплыми извинениями в виде Сонхва. Навсегда. И он его не отпустит.       Когда Джун толкает Сонхва на мягкую подушку, тот не ощущает смущения. Он внимательно смотрит на залезающего на него Кима, и изо всех сил старается не думать о том, насколько хорошо на нём смотрятся эти грёбанные чёрные джинсы с высокой посадкой. Они ему ещё на своём дне рождения понравились. Вернее Джун в них. А было бы ещё лучше, если бы без них… Да, не думать не получается, Хонджун — это его персональный барбитурат для осторожности. — Почему мне кажется, что в вашем споре проиграю я?       Джун замирает на долю секунды, и поражённо смотрит на парня. — Вы не очень-то тихие, малыш.       Сонхва с этого пояснения усмехается, а Ким немного теряет нить реальности. Ему очень нравится вот то, последнее слово. — Будешь называть меня так дальше? — Он ёрзает бёдрами на ногах Сонхва, и обхватывает его лицо двумя руками. — Я буду хорошим утешительным призом. Честно. — Джун, ты пьян.       Пак аккуратно убирает руки с лица, стараясь не быть в этом вопросе грубым. Он бы и так ни за что не давил. Но Ким смотрит требовательно, с просьбой. Так что руки сами опускаются вниз. На талию в чёрных джинсах. — Я слышу дождь, Сонхва, — говорит тихо, действительно вкрадчиво, соединяясь с лёгким постукиванием капель по листьям деревьев. Пальцами притягивает лицо Сонхва ближе, и целует под звуковые восклицание друзей на заднем фоне. Медленно.       До Пака доносятся обрывки слов Сана, но даже того, что он слышит, достаточно, чтобы улыбаться. Улыбаться в продолжающийся поцелуй. Джун убеждается в своих стратегических прогнозах по поводу Минги, но за «мой сын» он ему ещё ответит. А вот Чонхо язвит, как и всегда. И Джун уверен, что мелкого нужно таки учить манерам. — Вау, смотрю, левел у вас повышается! — Хотя, если откровенно, с ними это будет уже не Чонхо. И у Ёсана очень странные вкусы.       Хонджун отрывается от губ, и утыкается носом в нежную кожу, стараясь унять сорванное дыхание. И слышит в этом новую песню. Он больше не боится. Сонхва бежит мыслями от слов «дурак» и «ужасный», но сталкиваясь с кофейными глазами напротив, может выдать только одно. — Ты яркий, — Джун улыбается. Притягательно. Возбуждающе. — Ты снова яркий.