Kiedy wrócisz do domu

– Тони! – кричит кто-то, и Тони трясется, желая никогда не знать, что голова может болеть настолько сильно. – Тони! Очнись, пожалуйста, прошу. Он не может связать воедино голос и слова. С чего бы Барнсу звать его по имени? Тони открывает глаза и почти сразу же зажмуривается. – Выключите солнце, – бормочет он, и мгновение спустя мир перестает быть таким режуще ярким. Когда он решается снова посмотреть, то оказывается, что перед ним стоит Стивен Стрэндж, а рядом сидит Зимний Солдат, держа его за руку. Тони щипает себя, надеясь, что проснется от этого странного сна. – Что... – начинает он и умолкает, потому что на самом деле хорошо помнит произошедшее Они сражались с думботами и он упал – ничего нового. Он по очереди анализирует ощущения в каждой части тела и удивленно обнаруживает, что все не так уж и плохо, только его правая нога… Тони не понимает, что именно видит. Когда они, черт возьми, успели его загипсовать? Он осматривается и только сейчас понимает, что в глаза ему светило теми непонятными цацками Стрэнджа, а сейчас вообще-то ночь. Когда они начали бой, был еще полдень. Как долго он лежал здесь без сознания? Почему они оставили его валяться здесь на земле? Зачем загипсовали ногу прямо на улице? – Я в порядке, – говорит он и пытается сесть. У него ничего не болит, и это так странно. После предыдущих таких случаев он даже двигаться не мог, а сейчас у него просто слабость и все. Стивен Стрэндж смотрит на него до тревожного внимательно, и Тони хочется по-ребячески показать ему язык. – Старк, – осторожно начинает док и показывает ему руку. – Сколько пальцев? – В меня влезает три, – зло говорит Тони, – но только со смазкой. Пока все обескуражено безмолвствуют, он садится. Кроме того, что уже темно и Барнс все еще держит его за руку (Тони вырывает ладонь, одаряя его убийственным взглядом, потому что что это еще за дебильное проявление жалости), в остальном все вокруг… обычное? В здании рядом нет разбитых окон. Фасад красив и свежопокрашен. Тони оглядывается и испытывает непреодолимое чувство собственного рассинхрона с реальностью. – Что за черт? – сердито спрашивает он, потому что опять! Он снова беспомощен, напуган и невеятно зол. – У меня нога в гипсе, но я до сих пор там, где и упал? Я, конечно, понимаю, что медики у нас не ах ты какие, но не настолько же, чтобы бросить меня на улице, делая шоу всем желающим. Но вокруг никого больше нет. Только Стрэндж, Барнс и Стив Роджерс. Тони утешает только то, что и Капитан Америка выглядит таким же растерянным, как он сам себя сейчас чувствует. – Что с моей ногой? – приступает он к самой насущной проблеме – то есть к той, которая мешает ему сейчас встать и уйти от них всех. – Перелом, – емко отвечает Стрэндж, и Тони бранится себе под нос. – Хорошо, хоть не рука. Ладно. Отлично. И кто меня теперь героически понесет? – Я могу, – вызывается Барнс, но заканчивает с таким звуком, как будто вдруг отчего-то переломился надвое. Тони мельком смотрит на него, потому что ему только жалости к нему и не хватало. Он и так терпит его рядом и на этом достаточно. В конце концов, у Тони до сих пор есть право хотеть вендетты. – Ну уж нет, спасибо, – отрезает он и постукивает пальцами по запястью, где обычно был его браслет для коммуникации: – Джарвис… – начинает он и затыкается. Он тупо смотрит на свою руку, не говоря больше ни слова. Где. Его. Браслет. Где броня?! Какого черта он в больничной одежде? Все пялятся на него так, как будто это он здесь тяжело больной на голову, а не мир вокруг, и у них всех такие обеспокоенные лица, что у него уже дурные предчувствия. – Это длинная история и она мне не понравится, да? – смирившись, спрашивает он и смотрит на Стива: – И я, конечно, не буду ее слушать, валяясь в грязи на улице, так что ты, Роджерс, шевелишь своими булками и уносишь меня отсюда. Барнс порывается к нему, но Тони стальнеет изнутри – пусть хоть камни с неба, но он не позволит этому психу и пальцем к себе прикоснуться, большое спасибо, двух мертвых Старков уже хватило, третьего не надо. Очевидно, Барнс читает это в его взгляде, потому что его выражение лица резко меняется – как будто кто-то стирает с его лица удивление, неуверенность и испуг, оставляя каменную маску. Тони ловит себя на чувстве облегчения. Он знает, как обращаться с неочеловеченным Барнсом. И понятия не имеет, что делать с Барнсом, которому страшно. – Тони, – начинает Роджерс, и Тони смотрит на него, качая головой. – Здесь грязно, Роджерс, – цедит он сквозь зубы. – Я отказываюсь разговаривать, пока ты не сделаешь хоть что-то полезное и не заберешь меня отсюда. Он скрещивает руки на груди, закрывает глаза и ждет. Он чувствует, как сводит горло от ужаса, потому что понимает, что что-то очень сильно не так, но все равно не произносит больше ни слова. Он боится, что если откроет сейчас рот, то просто закричит. – Я был в коме два месяца, – глухо повторяет он, сжимая концы одеяла, которое кто-то набросил ему на плечи. Он в своей Башне, он в безопасности, но по ощущениям – нет. Его трясет, ему холодно аж до костей – настолько силен его страх, который теперь наверняка останется с ним навсегда. Это сильно не в духе Тони, но приходится принять успокоительное. – Как такое могло случиться? Стрэндж и Роджерс переглядываются, и Тони делает вид, что не замечает, хоть и хочет выматерить их на все буквы. Они что-то скрывают, а Тони ненавидит незнание. – Сперва тебе нужно отдохнуть, Старк, – наконец говорит Стрэндж. – А разговоры оставим на потом. – Да, Тони, тебе нужно прилечь… – Я лежал бревном два месяца, Роджерс! – срывается Тони, потому что не может уже этого выносить. Он трясется и от этого только еще больше злится на себя, потому что зубы начинают стучать, как будто он перепуганная бедняжка-сирота, что вот-вот разрыдается. И хуже всего, что Тони действительно готов расплакаться от отчаяния, потому что он потерял два месяца! Два месяца, за которые черт знает, сколько всего поменялось. Тони не настолько идиот, чтобы думать, будто планета без него перестала вращаться. Ему еще не повылазило, он ясно видит – Пеппер здесь нет. «Интересно, сколько же прошло времени, прежде чем ее терпение лопнуло?» – помертвело думает он. Две недели? Может, она выдержала семь? Семь недель сидеть у его кровати, мыть и просить проснуться!.. Тони проводит рукой по лицу и ему от сердца отлегает, когда он чувствует под пальцами аккуратную щетину. Значит, Пеппер была с ним сегодня. Потому что он не знает, кто бы еще додумался его побрить. Жить становится чуть легче, когда есть надежда, что Пеппер все-таки не бросила его. – Слушай, Старк, давай думать рационально. Я полагаю, ты сейчас уже способен, верно? – обращается к нему Стрэндж на удивление спокойно, и Тони нехотя кивает. – Да, как ты уже, наверное, догадался, мы тебе не все рассказали. И я прошу тебя поверить мне, что мы так поступаем не для того, чтобы тебе навредить, и не для того, чтобы посмеяться над тобой, а потому что такое количество информации может тебе навредить. – Со мной все в порядке, – огрызается Тони, вовсе не будучи в этом полностью уверенным. Он еще не пробовал и до ванной добраться, а вдруг не получится без чужой помощи? Какое-то время он молчит, пытаясь подавить собственное раздражение и не начать шипеть и рычать на них всех. Он делает глубокий вдох через нос. – Хорошо, – наконец говорит он, – допустим, я тебя понимаю. Тогда когда ты скажешь мне правду? – Постепенно, хотя лучше бы тебе вспомнить самому, – отвечает Стрэндж, и Тони сверкает на него взглядом. Что он может вспомнить? Как лежал в коме и слюна стекала ему по щеке или что? – Тони, поверь, мы хотим для тебя самого лучшего, – заверяет Капитан Америка, и для Тони это чересчур. – Конечно, Роджерс, – цинично и без всякого веселья улыбается он. – Почему бы мне не поверить, что лично ты желаешь мне только лучшего, – говорит он, не успевая скрыть горечь в голосе. – А потом я снова причиню тебе неприятности, и ты оставишь меня умирать, как тогда в Сибири, да? Черт его побери, он определенно не должен был так говорить. Роджерс напрягается, а Барнс делает шаг к нему – может, пытается защитить своего любовничка или еще что, но Тони внезапно чувствует, что все, он больше не может с ними сейчас разговаривать. Его не было два месяца, а когда он вернулся, то сразу же начал портить все, что у него осталось. – Забудь об этом, – устало говорит он. Он не собирается извиняться за то, что ляпнул, потому что он имеет право наконец высказаться, и, кстати, они уже переступили через это, верно? У Роджерса были свои уважительные причины – вон одна из них стоит здесь и смотрит на него так, будто он его мать родную убил. Ха, какая удачная шутка, думается Тони на грани истерики. Он вдруг понимает, что Роджерс ни разу не извинился перед ним, а ведь сколько уже лет прошло – пять? У него болит голова, и ком в горле, и он поворачивается и ковыляет к себе, сбегая, прежде чем все начнут кричать на него или укоризненно смотреть, упрекая в глупости. Ему больно, но никому не следует об этом знать. Джарвис отказывается что-либо ему говорить, и Тони думает перепрограммировать его коды, но в последнюю минуту дает затее отбой. В конце концов, Стрэндж помимо того, что редкостный мудак, еще и врач-нейрохирург, и если он считает, что что-то может ему навредить, то почему Тони не проявить хоть каплю доверия к нему. По крайней мере, пока незнание не станет снова ему досаждать. Честно говоря, он сам не чувствовал себя готовым к каким-нибудь еще плохим открытиям. Он садится пить кофе и читать последние новости. Пока он спал не случилось ни мировой войны, ни страшных пожаров, ни каких-либо еще бедствий, так что все отлично. Боты радостно толкутся вокруг него, и Тони гладит их металлические руки, дружески подшучивая над Джарвисом. Он наслаждается этим чувством – что его хотят и принимают таким, какой он есть. Но в голове все равно ноет мысль, что ему чего-то не хватает. Краем глаза он замечает движение в глубине мастерской, и если бы он был совсем сумасшедшим, то поверил бы, что у него здесь завелись призраки. Но Тони куда больше предпочитает здравые предположения. – Джарвис, неблагодарное ты отродье, может, хоть на этот вопрос ты мне ответишь, – начинает он, изворачиваясь на стуле, чтобы заглянуть под полки, и морщась от боли в загипсованной ноге, – у нас что здесь, крысы мотаются? – Не владею информацией об этом, сэр, – отвечает Джарвис, и Тони с ворчанием пытается встать на колени. – Сэр, если позволите предположить… – А что, мыши? Тони ни черта не видит под шкафом – в том углу темно, хоть стреляйся. И вдруг что-то блестит. Тони давится воздухом, видя дьявольски желтые глаза. – Кошка, мать вашу, – поражается он так, как будто увидел, как минимум, йети. – Как она сюда попала? – Ее зовут Альпина, – осторожно сообщает Джарвис, и Тони пожимает плечами. Альпина? Имя глупое, но какая кошке разница. – Здравствуй, Альпина, – говорит он, почти ложась на пол. Они смотрят друг на друга почти на одном уровне, когда наконец Альпина решается вылезти из-под шкафа, недоверчиво буравя его взглядом. – Расскажешь, как оказалась здесь? К его изумлению, Альпина начинает мурлыкать. Она подходит к нему, пусть и все еще осторожно, тщательно обнюхивает и вдруг лижет ему нос. Тони смеется от удивления. – Что за фамильярность, миледи? – веселится он, гладя кошку. Той, кажется, все нравится, поэтому он продолжает водить пальцами по ее мягкой шерсти, наслаждаясь близостью с другим живым существом. Не то чтобы он не ценил своих ботов или Джарвиса, но иногда ему становилось слишком одиноко здесь. – Я так понимаю, мы знакомы, – размышляет он вслух. Альпина медленно моргает, будто соглашаясь, и игриво бодает его головой. – Хотел бы я вспомнить. Но как ты сюда попала? В конце концов, я же не мог привести тебя сюда, валяясь в коме. Альпина мяукает, и Тони оглядывается. – Ты, наверное, хочешь есть? – догадывается он. – Джарвис?.. – Она любит тунец в соусе. Мне прислать?.. – Нет-нет, я сам схожу, – быстро перебивает его Тони, не чувствуя себя готовым с кем-то встречаться. – Просто дай мне знать, если по пути в кухню будет кто-нибудь, кого я не захочу видеть. – Кто-нибудь, кого вы не захотите видеть. Конечно, сэр, – отзывается Джарвис, и хоть в его голосе и есть что-то необычное, но Тони не обращает внимания, потому что в последнее время странности в его жизни пошли косяком. Если бы он вспомнил, что давал Баки разрешение на перенастройку Джарвиса, то, вероятно, и не столкнулся бы с ним меньше чем через пятнадцать минут. Барнс сидит на стуле с угрюмым выражением лица и пьет пиво, а Тони стоит в дверях, недоуменно открывая и закрывая рот. – Джарвис, что я тебе говорил? – злится он, и Баки бросает на него взгляд, лишенный любых эмоций. – Тони, не кричи на Джарвиса, – вмешивается он. – Он не виноват, что ты со мной пересекся. – А кто еще-то? Конечно, кроме меня, раз уж я сюда приперся, – раздраженно смотрит на него Тони. Его бесит, что Барнс называет его по имени, и он вообще не понимает, с какой радости у Барнса появилась эта дурная привычка. Он расщедривается на улыбку только когда появившаяся позади него Альпина начинает шипеть на Барнса, сердито выгибая спину. Ну вот, у этого животного отменная интуиция. Знает, кого здесь надо остерегаться. – Эта кошка… – нерешительно начинает Барнс, и Тони с вызовом сужает глаза. Пусть только скажет, что не любит котов, его здесь никто не держит, может выметаться на все четыре стороны. – Это я ее сюда привез, – неожиданно заканчивает он, и Тони на автомате взрывается, хоть и не по той причине, которую предполагал. – Да твою ж мать! – психует он, потому что все это уже надоело. Этот Барнс, вызывающий чувство вины одним своим присутствием, хоть Тони и знает, что ничего ему не должен, да и вообще ему ничего больше так ни хотелось, как просто наорать на кого-нибудь. – Мало того, что ты здесь живешь, так еще и кошек заводишь?! – Мне съехать? – Да! – кричит Тони. – Нет! – тут же идет на попятную он, яростно глядя на Барнса. – Я не знаю, чего хочу, Барнс, можешь просто пойти ко всем чертям? – Я там уже был, – невесело отвечает Барнс. – Им не понравилось, просили больше не возвращаться. Тони садится на стул, внезапно чувствуя, что у него кончились силы. Его мышцы, не работавшие все время, пока он был в коме, дрожат от напряжения, и на мгновение он уверен, что упадет. Вот так он сидит на кухне с тем самым парнем, который однажды забрал жизни его родителей, его кот лежит у ног Тони, явно отдавая предпочтение последнему, и он сам в таком замешательстве, что, ей-богу, готов заплакать. Просто великолепно. Он не понимает мира, в который вернулся, и ему совсем это не нравится. – Почему ты зовешь меня по имени? – наконец спрашивает он. – Не то чтобы мы хорошие друзья. Барнс снова отвечает ему неуверенным и анализирующим взглядом. В конце концов, он опускает голову, глядя только на бутылку пива в руках. – Нет, мы не друзья, – тихо соглашается он. – Извини, если тебе неприятно. Я не буду больше, если ты не хочешь. – Да мне плевать, – ворчит Тони на остатках агрессии, хоть и теперь вместо гнева он испытывает только усталость. Какое-то время они проводят в тишине, и слышно только, как Альпина доедает своего тунца. Ему и спокойно и мирно, и не хочется никуда идти. Какая-то его часть думает, что если бы Барнс убил и его тоже прямо здесь на месте, то, по крайней мере, у него больше не было бы проблем. Другая его часть стыдится этих мыслей, потому что в случившемся тогда не было вины Барнса, но… О Господи, с чего он вообще возомнил, будто может отделить Барнса от Зимнего Солдата? Тот поднимается с места, и он ненарочно дергается, едва заметно отодвигаясь в сторону, лицо Барнса на мгновение становится почти больным, и он отступает на шаг. – Я знаю, что ты никогда меня не простишь, – говорит он без всяких предисловий. – Здесь нечему удивляться, имеешь полное право. И я знаю, что это ничего для тебя не значит, но… я прошу прощения. Не за убийство родителей, потому что за такое невозможно простить. – Тогда за что? – устало спрашивает Тони. – За то, что принес кошку? Пусть остается. Она меня бесит меньше, чем ты. – За то, что произошло в Сибири, – произносит Барнс, коротко поднимая на него глаза, прежде чем снова отвести взгляд. – Нам нельзя было оставлять тебя там. – Я имел право злиться тогда, – смотрит на него Тони, словно обороняясь, потому что на секунду он опасается, что и сам Барнс захочет высказать ему сто претензий, но тот только грустно улыбается. – Конечно, – серьезно соглашается он. – И если бы я тогда понимал, что происходит, и не боялся так, то позволил бы тебе убить меня. Но я слишком испугался, чтобы не защищаться. Я просто хотел… Все, что у меня было долгие годы, – это боль. Я знал только, что если нападают, то нужно защищаться, иначе сделают плохо. И я хотел… Я хотел, чтобы больше не было больно, – с трудом заканчивает он, и Тони внезапно не может дышать. Он чувствует серьезность Барнса. Он сам никогда не желал Барнсу смерти. Тони импульсивно хватает его за запястье, когда он проходит мимо, направляясь прочь с кухни. – Сядь, – грубо говорит он, закидывая загипсованную ногу на стул рядом. – Я не закончил с тобой, придурок. Долго собираешься себя жалеть? – Сеансы с психологом, которые ты мне оплачиваешь, То… Старк, – поправляет себя Барнс, – они помогают мне понять, что то, что со мной сделали и что я впоследствии причинил другим, не было моей виной. – И что? – требует Тони. – Помогает? – Иногда. Случаются дни, когда я могу держать это в голове, но бывают и те, когда я даже в зеркало не могу на себя смотреть. Какое-то время они молчат, и Тони машинально гладит Альпину, запрыгнувшую ему на колени. Они с Барнсом смотрят друг другу в глаза, а затем одновременно отводят взгляды. – Хочу пива, – наконец говорит Тони, и Барнс молча достает ему бутылку из холодильника. – Эта дрянь безалкогольная, – кривится Тони, глядя на этикетку. – Тебе нельзя пить, ты на лекарствах. – Пошел ты. Ты мне не мамка. Более того, ты сам убил мою мать – тем меньше у тебя права командовать мной. – Черт возьми, Тони! – удивляет их обоих Барнс, громко ударяя рукой по столу. – Что бы ты мне сейчас ни сказал, я все равно не уйду. И не брошусь на тебя с кулаками, так что просто прекрати! Ты ненавидишь меня, провоцируешь, но злишься на самом деле только на себя. Ты не винишь меня. – Много ты о себе возомнил, – отгрызается Тони, не поднимая взгляда. – Конечно, я тебя виню. – Ни капли, – Барнс глубоко дышит и прижимает руки к щекам, явно сильно волнуясь. Металлический протез отблескивает в приглушенном освещении, и Тони смотрит на него, словно загипнотизированный помимо воли. – Ты ни в чем меня не коришь, и оттого ты для меня еще более невероятный… черт побери. Гребанный Стрэндж грозился, что мы навредим тебе, если расскажем слишком много, и я тоже боюсь рисковать. Просто, блин, пей свое пиво. Они снова умолкают, Баки тяжело откидывается на спинку стула. Он пытается погладить Альпину, но та только шипит и притискивается к Тони. – Господи, эта кошка тебя ненавидит, – Тони почесывает ей подбородок. – Как она сюда попала? – Не могу тебе сказать. – Конечно. Великолепно. Предчувствую, что в ближайшие дни я буду слышать это беспрестанно. – Для твоего же блага. Что бы ты ни думал, а для меня это важно. – Так я тебе и поверил, – Тони делает глоток пива. Хоть оно и безалкогольное, но холодное и успокаивает горло. Кажется, его натура слишком соскучилась по болтовне. Просто удивительно, как он не тронулся умом, промолчав два месяца подряд. Видит Бог, он наверняка толкал речи еще когда был у матери в животе. – Роджерс никогда не извинялся передо мной за Сибирь, – выдает он, прежде чем успевает прикусить язык. Вот-вот, то что он и говорил – последствия долгого молчания. Барнс не кажется удивленным. – Стив боится сказать не то и вообще не знает, как начать разговор, – вздыхает он. – Я не раз пилил ему мозг, чтобы он подошел к тебе, но он не хочет… ну, ты понимаешь. – Чтобы мы снова не начали орать друг на друга, – догадывается Тони. – Да, высока вероятность, что все так и закончится. Зачем ты живешь в Башне, Барнс? – спрашивает он с неподдельным интересом. – Так нравится смотреть на меня каждый день? – Сначала это было наказанием. Искуплением, если можно так сказать. А после… не знаю, – Барнс ничего больше не говорит, и Тони закатывает глаза, чувствуя, что его берегут, как писанное яйцо. – Тебя тревожит, что я здесь? – А должно? – Тони, чтоб занять руки, отрывает этикетку с бутылки и кривится, когда она прилипает к пальцам. – У нас удивительно интересное прошлое. – Но ты справишься. – Естественно. Просто не сразу. Они оба вздрагивают, когда кто-то вдали зовет Тони. Это Пеппер, и Тони встает, не замечая собственной счастливой улыбки. – Наконец-то, – говорит он с облегчением. – Извини, Барнс, но мне пора к моей девушке. И он уходит, не видя, как Баки печально смотрит ему вслед.