Kiedy wrócisz do domu

Кошку вообще не смущают абсурдно огромные комнаты в Башне и она с удовольствием следует за Тони, куда бы тот ни шел. Не проходит и дня, как он перестает представлять свою жизнь без нее, что приводит к множеству забавных ситуаций. Например, когда приходится чуть ли не с боем отнимать у Клинта последнюю банку тунца или когда он осмеливается заявить Наташе, что сливки для кошки, а не для нее. – Ну извини, – фыркает Наташа. – Я думала, что сливки у нас по определению для кофе. – В нормальных обстоятельствах, я бы сделал какое-нибудь идиотское замечание о том, что такой красотке не положено думать, и убежал бы со скоростью ветра, но из-за чертовой ноги я медленный и меня ничего не спасет от удара коленом в пах. – Не преувеличивай. У тебя сотни тысяч недостатков, но сексизма среди них нет. Наташа задумчиво наблюдает, как Тони отмеряет нужное количество зерен, перетирает их в ручной кофемолке и заваривает кофе по-турецки, который затем преподносит ей в маленькой фарфоровой чашечке с настолько тонкими стенками, будто они прозрачные. – Вот. Попробуй, пожалуйста. – Ты пытаешься меня окультурить? – Я-то? Да ты шутишь. Ты сейчас разговариваешь с парнем, который пьет кофе литрами, не гнушаясь любой дряни. Нравится? – Нравится, – Наташа медленно пьет с закрытыми глазами, пока напиток не кончается. – Где ты научился так варить кофе? Спорю, тебе просто Джарвис включал онлайн-курсы баристы. – Почти угадала. Печеньки? – Почему ты такой странный? – Я не знаю? – чешет подбородок Тони. – Может, потому что ты пришла в мою мастерскую по собственному желанию и ничего от меня не хочешь? Обычно, когда люди уверяют, что им ничего от меня не надо, это вызывает у меня серьезные подозрения. Наташа медленно кушает печенье, и Тони начинает перебирать инструменты, что в итоге ему надоедает, и он просто одним движением спихивает все на край стола. Слышно, как тихо работают сервоприводы Растяпы, играющего с Альпиной проводом и винтами. – Ты прав, – наконец говорит Наташа, стряхивая крошки с черного спортивного топа. На ней мягкие штаны и влажное полотенце через плечо, потому что она пришла прямо с тренировки. Ее темно-рыжие волосы заплетены в косу, на лице ни грамма косметики, и она по-прежнему одна из самых привлекательных женщин в жизни, а ведь он встречал тысячи хорошеньких и сотни очень красивых. Тони приподнимает бровь, насмешливо улыбаясь. – Я прав? В чем же, Романова? Я много чего говорю, вплоть до того, что картошка в Иркутске подорожает на три рубля. Чувствую я, какую-то ты мне готовишь ловушку. – У тебя всегда такие проблемы с комплиментами? – От тебя? – отбивает Тони, и Наташа негромко смеется. – Уел. Но да, ты прав в том, что я прихожу сюда нечасто. Знаешь почему? – Потому что ты с трудом выносишь сомнительное удовольствие общения со мной и изо всех сил сдерживаешься, чтоб не отвесить пощечину? – пожимает плечами Тони. – Когда я продумывал этот ответ у себя в голове, он звучал лучше. Ну так что же? Аллергия на машинное масло, раздражение от ботов, нервничаешь, что Джарвис умнее даже тебя? – Нет, – Наташа едва заметно сжимает руки, ее лицо становится серьезным. – Я редко провожу с тобой время, Старк, потому что, как и все остальные, обычно склонна избегать тех ситуаций, которые доставляют мне дискомфорт. А особенно тех людей, – добавляет он с гримасой, – перед кем мне стыдно. Тони молча слушает, слегка наклонив голову набок. Он хмурится в неприкрытом смятении. – Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю, – наконец признается он. – Боюсь, тебе нужно уточнить. Что ты имеешь в виду? – С чего же начать? – Наташа подтягивает ноги на стул и скрещивает их, упираясь локтями в колени. Линии ее стройного тела кажутся мягкими и нежными, и кому-то чужому легко было бы забыть, что она способна свернуть шею мужчине, вдвое больше нее. Но Тони слишком часто видел, как под ее кулаками сдавались сильнейшие противники, чтобы обмануться. Наташа какое-то время находится со словами. Тони ее не торопит, только с любопытством наблюдает. – Давай с начала, – ободряюще предлагает он наконец. – Такое же хорошее место для рассказа, как и все остальные. – Прости, что я написала «Железный Человек – да, Тони Старк – нет» в своем отчете Фьюри. Я больше так не думаю. Более того, я рада, что ты есть в моей команде. – Ерунда… – перебивает Тони, но она качает головой. – Я еще не закончила. Я хочу поблагодарить за спасение моей жизни. Если бы ты не поймал меня, то сам бы не упал и не потерял два месяца своей жизни. – Да это пустяки… – Ты спас мне жизнь, Тони, – строго говорит Наташа, пронзительно глядя на него. – Если ты сейчас хочешь сказать, что моя жизнь – пустяк, то мне серьезно придется съездить тебе по лицу. Тони закатывает глаза, сдерживая улыбку. – Хорошо. Я приму угрозу к сведенью и ограничу список кандидатур для обесценивания жизни собой и комарами. Откуда такие приступы откровенности? – Я никогда тебе этого не говорила. И когда ты был в коме и мы не знали, проснешься ли ты, я пообещала себе сказать тебе, что сожалею. И это правда, я действительно так думаю. – Хорошо, – слегка смущенно улыбается ей Тони. – Если это самое серьезное, за что ты хотела извиниться, то не бери больше в голову. Тони отворачивается на резкий звук, когда кошка, гоняясь за винтиками, сбивает с полки пару стеклянных банок, и не видит вспышки стыда и боли на лице Наташи. Она встает и уходит так же тихо, как и приходила. Если бы не слабый запах талька, Тони и вовсе мог бы усомниться, что она вообще была здесь. Ситуация с Пеппер становится все напряженнее. Сперва Тони многого не заметил, ослепленный радостью, что все еще жив, она рядом и он может ее обнять. Кстати, Дубина вдруг начал без напоминаний ставить себя на зарядку раз в два дня, чем, собственно, и занялся сейчас. Джарвис замолчал четверть часа назад. Только кошкины глаза мелькают из-под шкафа. Как оказалось, у Альпины есть привычка шипеть, когда рядом разгорается ссора. – Твоя безответственность… – Извини, мое что? Если бы я не поймал Романову, то мы бы давно уже ее похоронили! После того, как соскребли бы с тротуара разломанные от силы падения конечности… – Хватит! – Ну прости, – усмехается Тони. – Я сам не знал, что придется обратиться к таким аргументам. Я думал, что мы поговорим, как цивилизованные люди, которые делятся сомнениями, чтобы дойти до компромисса, но оказалось, что ты просто хочешь на меня накричать, и знаешь, что я тебе скажу? Валяй. Вперед, продолжай. Ни в чем себе не отказывай, стены в мастерской звукоизолированы. – Какая же ты иногда сволочь, Тони… – Умоляю, не смеши. Ты знаешь меня уже пятнадцать лет, и если ты только заметила это, то я сомневаюсь, что мое решение передать тебе пост президента было здравым. – Ах какой же ты альтруист, – кривится Пеппер. – Ты сделал меня президентом только потому, что сам не справился с тем, что натворил. Я тратила дни и ночи, чтобы вывести компанию с того бардака, в который ты ее загнал, и все в одиночку, потому что ты был занят, играя в героя! – Играя? Отлично, Пеп, а что же случилось со всеми этими «о Тони, я так тобой горжусь, ты спас нас чуть ли не ценой своей жизни»… – В том-то и дело, безмозглый ты эгоистичный ублюдок, что ты мог погибнуть! Ты относишься к своей жизни так, будто у тебя их десять, но о чем ты вообще думаешь? У Стива Роджерса за плечами военная подготовка, у Бартона и Романовой много лет службы, а Тор буквально бог! А ты… – А что я? Иди-ка к Роджерсу, вы с ним, ребята, хорошо поладите. «Снять костюм – и кто ты без него?», – пародирует Тони. – Не могу поверить, что мы до сих к этому возвращаемся! – Нам бы не пришлось, если бы ты ушел, как я и просила! Мы могли бы… – Могли бы что, Пеппер? Переехать на ферму в Северной Каролине и разводить овец? Хочешь поменять планшет на электропастуха и резиновые сапоги? – Да пошел ты к черту! – Я уже почти там был, забыла? Но ты же сама хотела, чтобы я проснулся… Шлепок. Лицо Тони вспыхивает в том месте, куда ударила его Пеппер, и она поворачивается на каблуках и выбегает из мастерской. Тони прислоняется к стене, тяжело дыша, прижимая руку к щеке и чувствуя себя феерическим дураком тем сильнее, чем быстрее улетучивается гнев. Господи. Все прошло не очень хорошо. – Джарвис, закрой мастерскую и никого не пускай, – приказывает он дрожащим голосом. – Сэр… – Я сказал тебе закрыть чертову мастерскую! Тони не знает, сколько прошло времени и который час. Он даже не уверен, какой сегодня день недели, когда роняет голову на грудь и чашка выпадает из его руки, тут же разбиваясь. Он почти подпрыгивает от внезапного звука, моргает и пытается сосредоточиться на луже кофе на полу. Альпина трется ему об ноги, настойчиво мяукая, и Тони протирает глаза, морщась от боли в спине. Он, наверное, заснул, доделывая чертеж, и теперь каждая наносекунда сна в неправильном положении дает о себе знать. Черт, он слишком стар для всего этого. – Подожди, сейчас, – обещает он, когда Альпина возмущенно впивается ему когтями в лодыжки. Нога все еще не в лучшем состоянии, но он снял гипс собственными руками вчера ночью. Он стягивает вниз штанину, пряча царапины и засохшую кровь. У него до сих пор трясутся руки после того, как он выжрал больше чем полбутылки виски. Он спотыкается о порог мастерской и ищет дорогу к кухне почти на ощупь. Добравшись до холодильника, достает печень, нарезает и выкладывает на тарелку, затем бездумно наблюдает, как Альпина нетерпеливо ест. Только тихий вздох рядом вырывает его из мыслей. – Ты поранился? – Барнс больше не рвется прикасаться к нему, но на его лице все равно видно беспокойство. Тони вяло опускает взгляд на свои руки. – Сырое мясо, – коротко отвечает он, указывая на кошкин перекус. – Наверное, куриная печень. Птичья. Барнс мгновение выглядит так, будто хочет рассмеяться от очень важного уточнения, что курица – это птица, но затем снова мрачнеет, доставая два пива из холодильника. Тони наблюдает, как он моет руки, вытирает кухонным полотенцем, забирает свою бутылку и садится. – Зачем ты пьешь? Алкоголь же тебя не берет, – спрашивает Тони, ища открывалку, но в итоге подталкивает бутылку к Баки, красноречиво поднимая брови: – Будь так любезен, сделай мне приятно. Молодчинка, – добавляет он, когда Барнс послушно открывает ему пиво металлическими пальцами. – Мне нравится вкус, – говорит Баки, не комментируя ни издевку, ни отсутствие гипса, ни даже тот факт, что Тони не следует пить. Если бы Тони уже не нахлестался, то, наверное, оценил бы это по достоинству. Но он только сонно кивает, усаживается на стул и тупо рассматривает запрыгнувшую ему на колени кошку. Барнс что-то говорит, пытаясь привлечь его внимание, Тони поднимает на него взгляд и медленно моргает, на секунду ясно видя у Барнса две головы. – Я пьян в дугу, – откровенно говорит он, делая еще глоток пива. – Я заметил. Барнс поднимается, достает сковороду и несколько яиц, разбивает их в миску, тщательно затем взбалтывая. Берется нарезать ломтиками ветчину и грибы, обжаривает их в масле, и Тони с любопытством наблюдает за сложным процессом, искренне не догадываясь о задуманном результате, пока Баки не ставит перед ним тарелку с омлетом. Тони икает от удивления, а потом бессмысленно хихикает: – Баки Барнс – старейшая из нянечек Бруклина, – дразнится он, и Баки сперва закатывает глаза, затем прячет позабавленную улыбку и ставит перед Тони чили из холодильника. Тони щедро поливает блюдо соусом и без особых колебаний тянется к вилке, потому что запах изумительный и он уже давно не ел подобного. Он даже не удивляется пьяным мозгом, что Баки знает, какой соус его любимый, и что он неспроста не добавил сыр. – Что? – спрашивает он, доедая. – У меня что-то на лице? – Нет. Я просто удивлен, что ты съел то, что я приготовил тебе, и не подумал, что я мог бы отравить тебя. – Джарвис бы тебе не позволил. И кроме того, какая разница. Тогда я бы почил на сытый желудок, а это не худший из вариантов, – Тони слегка качается на ватных ногах, поднимаясь и забирая с собой бутылку. – Я пойду работать. – Угу, – соглашается Барнс, и у Тони внезапно что-то сходится в голове, и он смотрит на Баки почти с осуждением. – Что с тобой не так? – обвиняющее спрашивает он, тыча сперва в себя, а потом на пиво. – Я же пьян, Барнс! Ты должен сказать, чтоб я шел спать. – Ты все равно бы меня не послушал, – философски замечает Баки. – Да и я верю, что Джарвис предотвратит особо опасные эксперименты, чтоб ты не отрезал себе руку. – Да я мог бы, – резко поднимает палец Тони, – все это здание взорвать. – Искренне сомневаюсь, – говорит Барнс. Он ставит сковороду и тарелки в посудомоечную машину и достает себе еще бутылку пива из холодильника. – Это ведь ты ее проектировал? Ты слишком хороший изобретатель, чтобы сделать что-то, что можно легко взорвать. – Не знаю, считать ли это комплиментом или обижаться на то, что ты меня недооцениваешь, – внимание Тони вдруг привлекает едва заметная искра на металлическом протезе, пробежавшая, когда Барнс согнул локоть. – Что с твоей рукой? – Ничего, – лжет Барнс, мгновенно откатывая рукав рубашки и пытаясь закрыть искусственную конечность. – Не бери в голову. – Да иди ты, – возмущается Тони, поднимая брови. Заприметив на горизонте сложную техническую проблему, он вдруг становится трезвее, его пальцы почти дрожат от желания немедленно достать инструменты. – Сначала ты говоришь мне, что я гребанный гений, а потом думаешь, что я не замечу поломки? Я спрашиваю, что случилось? – Думботы, – пожимает плечами Барнс. – Когда мы сражались. Ничего особенного. – Ничего особенного? – Тони недоверчиво моргает, когда снова видит искры. – Оно подает импульсы в мышцы, тебе наверняка больно. Почему ты не сходил к доктору Чо? – Ой, отстань уже… – Да чтоб мне пусто было, это еще одно твое мытарство! – Тони смеется так сильно, что чуть не складывается пополам, а после прислоняется к стене. – Живешь здесь, чтобы мучить себя, смотришь на меня, чтобы чувствовать себя виноватым, ходишь со сломанной рукой, даже если это больно… Что за черт, Барнс? Ты серьезно думаешь, что этого заслуживаешь? – Может быть, – он отводит взгляд, и ожидавший отрицаний Тони недоверчиво смотрит на него, затем резко становясь строже. Баки вздрагивает, когда Тони хватает его за руку и тащит вниз по лестнице. – Старк, что ты делаешь? – Нет уж, никогда при мне такого не будет, – рычит Тони, распахивая дверь и почти заталкивая Барнса в мастерскую, а затем и на стул, отворачиваясь только, чтобы включить лампы. – Сядь и не дергайся! И рубашку сними. – Что ты?.. – Ты не можешь просто разгуливать здесь, вредя себе! Даже если ты думаешь, что заслуживаешь… …никогда себе не простит, если с тобой что-то случится… Тони вдруг сгибается, хватаясь за голову, отвертка выпадает из его руки. Баки оказывается возле него в ту же секунду. – Тони! – требует он. – Господи, Тони, скажи, что происходит. …эта вина убивает тебя изнутри… Чужие пальцы бережно переплетаются с его, и Баки отводит их руки от его лица, с тревогой глядя на него. Тони дрожит от прикосновения. – Где болит? – беспокоится Баки, не сводя с него внимательного взгляда. – Я могу как-нибудь тебе помочь? …он читал «Заводной апельсин» у моей кровати… Тони отскакивает, смотря на Барнса широко раскрытыми глазами – Какого черта? – задыхается он. – Могу поклясться, я видел… – Тони? – Ради Бога, зачем ты читал про терапию Людовика? Ты придурок, Барнс, если ты думаешь… – Тони, Боже! Если ты вспомнил… – Пошел ты знаешь куда, Барнс! Ты скоро загнешься под своей виной, а я же даже… – Ты можешь объяснить мне, что происходит? – Я не виню тебя! – кричит Тони, почти смешивая все слова в один звук, настолько сильно ему надо сказать это прямо сейчас. – Это не твоя вина, что с тобой сделали! Ты был просто замученным, испуганным парнем. – Что ты вспомнил? – Ничего! Ни черта не помню, блин! – обрывает себя Тони, растеряно глядя на него. – У меня очень сильно болит голова, – добавляет он, чувствуя, будто ему запихнули иглы в виски. На мгновение ему страшно, потому что вдруг Стрэндж был прав, и его мозг поврежден, и… – Иди сюда, – Барнс притягивает его, дрожащего, к себе, и Тони напрягается в его руках. – Прости, я просто хотел… Все хорошо. Я не сделаю тебе больно. Я обнимаю тебя, Тони. Я просто обнимаю тебя. – И почему меня это успокаивает? – невнятно бормочет Тони в его рубашку и наконец сдается, кладя голову на его металлическое плечо и сцепляя руки за широкой спиной. – Кажется, я схожу с ума. Дай угадаю, ты ничего мне не расскажешь. – Ты должен вспомнить сам… – Что-то случилось, пока я был в коме, да? – настойчиво спрашивает Тони, но не отодвигается и не открывает глаз. Он даже не заметил, как закрыл их, в поиске защиты прижавшись к сильному и теплому телу Барнса. У того гора мышц, но он внезапно осторожно и нерешительно гладит напряженные плечи Тони. – Да, – тихо говорит он. Баки почти касается губами краешка его уха, и Тони дрожит от этой близости и неожиданной нежности. Он неохотно отстраняется и удивляется, что совсем не испытывает шок. – Когда я все вспомню, я надеру тебе зад за то, что молчал, – грозится он, но без обычного запала, и Баки мягко улыбается, секунду глядя на него с таким обожанием, что Тони становится неловко. Ему в голове не укладывается, что у парня Стива Роджерса к нему чувства. – Тогда садись, – повторяет он, указывая на стул и наклоняясь за отверткой. – Посмотрим, что там с твоей рукой.