Kiedy wrócisz do domu

Упорно и терпеливо, осторожно ступая мягкими лапами, Альпина знакомится с новым домом. Тот едва ли меньше внешнего мира и высится аж до неба. Так далеко ей идти не интересно – на верхних этажах пустые коридоры и стеклянные лифты. Чем ниже, тем теплее и уютнее, а все люди там и взаправду очень милые. И знают свое место. Понимают, что кошек нужно слушаться. – Иисусе Христосе! – бормочет, например, здоровяк Стив, вслепую пытаясь снять с головы белую кошку. – Иди мучь Тони. Альпина противится, в экстазе топча его живот, и Капитан Америка наконец садится в постели, глядя сонными глазами на нежданную гостью. – Это же даже не моя кошка, – жалуется он неизвестно кому, и Альпина нетерпеливо впивается когтями ему в кожу в качестве последнего китайского предупреждения. Стив вздыхает и встает, забирая с собой наглое животное. Альпина довольно мурлыкает, пока ей организовывают экспресс-доставку на кухню, где сразу же теряет к Стиву интерес едва завидев полную миску еды. Уже давно проснувшийся Баки отставляет остатки тунца в холодильник и сосредоточено шныряет по кухне, занимаясь своими делами. Стив только качает головой, глядя на его активность: – Ты сбрендил, Бак. Эта кошка даже не любит тебя, а ты встал в шесть утра, чтоб приготовить ей завтрак. – Я встал в шесть утра не ради кошкиного завтрака, – отзывается Баки, намазывая тосты джемом и выкладывая их на тарелку возле полного кофейника. – Кроме того, откуда ты знаешь, что это она? Может, это он. Никто еще не проверял ее пол. – Брюс пытался, и ему чуть не отгрызли руку. А ты что, куда-то собираешься? – невинно интересуется Стив, и Баки слегка краснеет. – Нет, – рычит он, явно желая поскорее закончить разговор. Стив ухмыляется ему, а затем многозначительно поднимает брови, когда в кухню вваливается полусонный Тони, бормоча что-то в духе «не имеет смысла», «алгоритм» и «много кофе». Он ошарашено моргает, обнаруживая кофейник чуть ли не под носом, и Стив вынужден признать, что все это даже мило. Тони настолько обезоружен такой заботой, что даже берется грызть тост хоть и неохотно, но без надоедливых возмущений. – Доброе утро, – наконец удосуживается поздороваться он, когда кофе кончается. – Кому сказать спасибо за завтрак? – Лучшая благодарность – это попросить добавки, – плавно отвечает Баки, и Стив прячет взгляд в чашке чая, чтоб не закатить глаза. – Ты уже проснулся или еще лунатишь? – Второй вариант. Тони ерзает по стулу, будто не может усидеть на месте. Каждый раз, когда он увлечен проектом, всякий момент промедления бесит его как личное оскорбление. Тони Старк такой – он всегда куда-то бежит и что-то делает, и глядя на него Стиву всегда хочется улыбаться. Он с облегчением думает, насколько же рад, что Тони пришел в себя. Но как бы он ни хотел ему это сказать, а все равно не решается. По правде говоря, они вообще почти не разговаривают друг с другом. Тони никогда не начинает первым, а Стив не знает, как к нему подступиться. Я прошу прощения? Мне пришлось? Мне тогда казалось, что другого выхода нет? Он наблюдает, как Тони по обыкновению ворчит, но в конце концов, надувшись, обнимает кошку и позволяет Баки скормить ему второй тост, прежде чем тянется за новой порцией кофе. Тони и Баки сейчас в хороших отношениях, но от того Стив только острее чувствует, что могло быть хуже. Баки дважды красноречиво смотрит на него, но Стив качает головой, и Баки в ответ пожимает плечами. Нет, сегодня он еще не готов найти слова, чтобы начать разговор с Тони. – Я написал код, – Тони смачно зевает, гладя мурлыкающую кошку, – сенсорную программу, которая улучшит протез и… – Я же сказал тебе, что не стоило. – Ты вообще несешь много чуши, которую мне приходится пропускать мимо ушей, – перебивает его Тони, и Баки фыркает, но коротко улыбается. – У тебя будет свободная минутка?.. Я имею в виду… если ты хочешь? – вопросительно добавляет он, и Стив поднимает брови. Что бы ни происходило, но это выглядит многообещающе для безнадежно влюбленного Баки, который, по всей видимости, и отчаянно грезил, и одновременно боялся отношений с Тони. Все это странно, потому что у Тони вечная любовь с Пеппер, и, наверное, Стив много воображает, принимая желаемое за действительное, потому что уж очень ему хочется, чтобы Баки наконец повезло. Всегда тяжело наблюдать, когда твой лучший друг пускает по кому-то слюни. – У меня куча свободного времени, – заверяет Баки, но Джарвис его перебивает. – Сержант Барнс, – беспокоится ИИ, и Стив рефлекторно поднимает глаза к потолку, хоть и знает, что Джарвис там не живет. – Извините, что прерываю, но мисс Сидни… – Вот блин! – Баки подрывается со стула так резко, что опрокидывает его, перепрыгивает и не обращая внимания мчится к выходу. – Скажи ей, что я скоро буду! Спустя секунду его и след простывает, и Тони со Стивом смотрят друг на друга. Стив ждет, что Тони обидится из-за того, как Баки грубо свинтил от него, но Тони только изучающее смотрит на него, выглядя… обеспокоенным? Озадаченным? – Ты даже не представляешь, как досадно, – внезапно возмущается Стив, потирая затылок рукой, – что я никогда не могу тебя понять. – Ты что, сейчас серьезно об этом думаешь? Обо мне? О том, что ты меня не понимаешь? – Тони смотрит так, будто у него вторая голова выросла, и Стив пожимает плечами. – Офигеть, Кэп, я просто в шоке. – Чего ты хоть сейчас-то злишься? – прямо спрашивает Стив, и Тони какое-то время то закрывает, то отрывает рот, но в итоге резко встает и вместе с котом выходит с кухни. Ну вот что это опять было? Как и всегда, черт ногу сломит. Тони возвращается в мастерскую, злясь на весь мир. Джарвис отказывается сказать ему, кто такая мисс Сидни, и Тони разрывается между гордостью за упорность своего малыша и желанием выписать ему отцовских люлей. Что за черт вообще! Какая еще мисс Сидни? И почему Роджерс и бровью не повел? – Если на свете есть чувство противнее, чем ошибаться, то я его еще не знаю, – жалуется он Альпине, когда та ложится на его грязный стол без всяких неудобств, как на королевскую подушечку, и начинает вылизываться. – Похоже, я делал из себя дурака каждый раз, когда намекал Барнсу, что знаю, что они с Роджерсом вместе. Неудивительно, что он потом, м-м… так странно на меня смотрел, – заканчивает он, вздыхая и упираясь лбом в столешницу. – Джарвис, еще раз тебе говорю, я, как твой создатель, приказываю тебе… – И я вынужден вам отказать, сэр. – Да ты даже не знаешь, что я хотел спросить! – Конечно, сэр, вы не создали меня телепатом, – Джарвису удается звучать одновременно и уважительно, и высокомерно, и Тони бросает убийственный взгляд в ближайшую камеру. – Я делал тебя не для того, чтоб ты надо мной смеялся, мерзавец. – Уверен, что нет, – соглашается Джарвис, и Тони отвечает ему непристойным жестом. – Все ясно, сэр. Но, пожалуйста, поймите и меня, доктор Стрэндж категорически запретил рассказывать вам… – Ради Бога, мне надоела эта чертова отмазка! Сколько еще ты собираешься держать меня в неведении о том, что произошло за эти два месяца? Вдвое дольше? – Доктор Стрэндж… – К дьяволу доктора Стрэнджа! Я требую… Нет, ты просто меня достал!… Я хочу знать, что случилось, пока я был в коме! – Сэр… – Черт возьми, Джарвис, ты же меня знаешь! Я сильный человек, я выдержу любую правду. – Я не… – Джарвис, твою мать! – Мисс Поттс запрашивает разрешение на вход в мастерскую, сэр, – в голосе Джарвиса слышится неприкрытое облегчение, и Тони фыркает. – Я еще не закончил с тобой, ты неблагодарный… да, Пеппер, входи, тебе незачем ждать, пока я открою дверь, у тебя и так есть пароль. – Я не знала, будет ли правильным воспользоваться им после нашего последнего разговора. Пеппер улыбается ему, но совсем ненастоящей улыбкой. У нее напряжены руки и, кажется, будто ей скулы свело от неискренности, и от того она выглядит еще более хрупкой, чем обычно. – Ничего, повздорили и будет, – отмахивается Тони, усаживаясь на стул. Он замечает, что Пеппер занимает место по другую сторону стола и не пытается ни наклониться ближе, ни тем более подойти к нему и поцеловать хотя бы в щеку. Удивительно, а ведь он и не думал, что день может стать еще хреновее, чем и так был. – Кто, черт возьми, такая эта Сидни? – спрашивает он, додумывая предыдущую мысль, и Пеппер моргает. – Сидни? – переспрашивает она, и кажется, что у нее перед глазами уже пробегает список всех знакомых женщин в алфавитном порядке. – Как ее фамилия? – Не знаю, блин. Но, похоже, Барнс ускакал к ней на свидание. – Ну, очевидно, это его девушка, – звучит предельно логично, но Тони этого недостаточно. – Тони, я хотела поговорить с тобой о… – Подожди, – прерывает он, поднимая руку. – Но разве Барнс не встречается с Роджерсом? – Понятия не имею, – Пеппер вдруг теряет терпение: – С чего ты вообще ими заинтересовался? С каких пор тебе не наплевать, встречаются ли они? – Да мне вообще фиолетово! Я просто был уверен, что… а, без разницы, – сдается Тони, видя ее выражение лица. – О чем ты хотела поговорить? – О нас, – прямо говорит Пеппер, и Тони не знает, что ей сказать. Что он отчаянно боится поднимать эту тему, пока «они» вообще существуют? Что иногда ему кажется, что «их» больше нет? – Я знаю, что ты сильно переживала за меня, Пеп, – говорит он после паузы, и Пеппер кивает. Она не убирает руку, когда Тони прикасается к ней пальцами, но и не делает движения навстречу, и Тони отступает, смущаясь. – Наверное, было очень тяжело, когда я все не просыпался… – Еще как, – вздыхает Пеппер, грустно улыбаясь. – Я то твердила себе, что ты обязательно очнешься, то уже думала, что мне одеть на твои похороны. Ты сам говорил, что не хочешь всех этих черных костюмов, но… – Пеппер, любимая. Посмотри на меня. Все уже позади. Видишь, я жив. Больше не о чем беспокоится, не унывай. – Да, но сколько это продлится? Тони, ты выбрал жизнь, полную стычек и битв. Тебя могут ранить или даже убить в любой момент. – Как и всех остальных. Кому угодно на прогулке может свалиться камень на голову или собьет машина, пока идешь за булочками на завтрак… Есть сотни вариантов, и каждый трагичный. Но, послушай, у нас все хорошо. Это самое главное. Между ними повисает тишина, напряженная и неприятная. Тони знает, что между ними вовсе не все хорошо, но ему почему-то тяжело сосредоточиться – мысль о незнакомке Сидни не выходит ему из головы. И он все еще чувствует себя усталым, сонным и злым. – Не хочу показаться грубым, но я не спал всю ночь и… – Я пришла, чтобы объясниться с тобой лично. Пеппер поднимается, поправляя и без того идеально сидящую юбку, и достает из портфеля папку, а из нее стопку каких-то сколотых степлером документов. Она протягивает их ему одним решительным движением, и Тони молча смотрит на нее, потому что прошли уже годы с тех пор, как она в последний раз давала ему какие-либо бумаги. – Что бы это ни было, ты могла просто отправить по электронке, – говорит он, принимая документы. Он пробегает взглядом по первой странице и хмурится. – Что это? – спрашивает он, повышая голос. – Я не понимаю… – Это заявление о моей отставке, Тони, – Пеппер сжимает портфель так сильно, что ее ногти впиваются в элегантное кожаное покрытие. – Сегодня я ухожу с должности генерального директора твоей компании. – Нет! – перебивает Тони. Он встает и обходит стол, лихорадочно желая оказаться ближе. – Ни за что. Какого черта, Пеп. Ты не можешь уйти. Ты не можешь оставить меня одного со всем этим! – Тони, – на этот раз Пеппер сама берет его за руки, прижимаясь губами к его костяшкам. Она нежно целует его ладони, и когда поднимает взгляд, Тони ясно видит, насколько ей больно. – То, что я сделала… Если бы ты только знал, то сам бы приказал мне уйти. – Сделала? Что ты сделала? Что вообще ты могла бы такое натворить, чтобы я тебя уволил? – Тони осторожно обнимает ее, не зная, можно ли, но Пеппер позволяет и сама кладет голову на его плечо. Тони закрывает глаза и вдыхает родной аромат ее духов – приятный, сладкий и, может, чуточку терпкий. А под ним другой запах. И этот тальк с цветочной примесью пахнет хорошо. Руки Тони сперва деревенеют, затем он и вовсе отпускает Пеппер. Он стоит на месте, глядя на ее макушку, но видит перед глазами совсем другое. Наташу, пахнущую тальком после занятий в спортзале и сидящую на том же стуле, что и Пеппер только что. Она ест печенье и говорит, что хочет извиниться. Она приносит букеты красных роз, а потом забирает… «Я не мог это видеть, – думает Тони на грани паники. – Это невозможно, я лежал в коме». Но… Баки Барнс спит у его кровати, пока белая кошка царапает стекло, пытаясь попасть в больничную палату, и малышка смотрит за каждым его движением, и «Милая, – говорит Наташа, – ты не можешь винить себя, милая, это не твоя вина». У него шумит в ушах, голова раскалывается от боли, и перед глазами все идет черными пятнами. Когда он поднимает взгляд на Пеппер, то, должно быть, выглядит, как сумасшедший. – Ты сидела со мной, – глухо говорит он. – Приходила каждый день, но встречалась с ней и… Пеппер, скажи, что мне это только кажется, что я ударился головой и брежу, у меня галлюцинации, и я спятил, потому что ты не могла… ты – из всех людей… – Тони? – Пеппер смотрит на него почти с ужасом. – Ты такой бледный, Тони, Боже, что с тобой? – …ты не могла так поступить со мной, только не ты, черт возьми! Эта отставка, – Тони качает головой и отстраняется, тяжело дыша, – эти жалкие нападки, это все потому что... Господи, ударь меня по губам и накричи, что я неправ… это все из-за того, что у тебя роман на стороне? Пеппер не требуется отвечать. Унижение на ее лице, стыд, гнев и вина слишком явные, и тишина между ними такая материальная, что, кажется, ее можно резать ножом. Тони слышит только, как громко и прерывисто бьется его сердце. – Скажи, – требует он, – что мне только кажется! – Я не могу, – говорит Пеппер, и весь мир будто взрывается. Белая кошка беззвучно следует за ним, когда Тони проходит мимо Пеппер и вылетает из мастерской, не разбирая дороги. Тревожный сигнал срабатывает, когда Тони уже наполовину пьян. Это давно знакомое чувство раскаяния, мучительного сожаления, что он все похерил, и все со вкусом дорогого виски, но прежде чем он успевает с головой окунуться в радушные объятия депрессии, звучит гребаная тревога, и Тони вскакивает, путаясь в собственных ногах и несколько мгновений вообще не соображая, что происходит. – Дери вас всех черт, – ругается он, беря себя в руки. – Джарвис, доспехи… – Сэр, не уверен, что это мудро… – Джарвис, костюм сюда немедленно! – кричит Тони, серьезно злясь. – Или ты отдашь мне его, или я сам возьму, а затем еще и отключу тебя. Он не собирается посылать запрос на разрешение участвовать в миссии, потому что очевидно, что ему откажут. Но он вылетает из Башни сразу вслед за поднимающимся в воздух квинджетом и игнорирует приказы Стива сейчас же возвращаться. – Прибереги силы для дела, Мороженка, – советует он без юмора в голосе, уже приземляясь. – Повеселимся. – Это же просто ограбление банка, – жалуется Клинт. – Вообще не понимаю, зачем здесь еще и ты… Тони надеется, что задержание преступников даст ему нужную дозу развлечений на сегодня. Порция перестрелок, немного взрывов и вдоволь опасности. Джарвис то и дело присылает ему новые извещения, и репульсоры просто поют под его ладонями. Тони смеется, когда сила очередного взрыва вбивает его в стену, и сплевывает кровь. – Зачетные пушки, – хвалит мужик в маске. – Не хочешь продать? – Железный же Человек, твою ж налево, – начинает ругаться Стив, а затем резко переключается на другое, когда раздается громкий свист: – Баки, берегись, оно летит прямо на тебя! Тони тоже замечает эту широкую вспышку света и набирает высоту, хватая Барнса за протез раньше, чем успевает это осознать, и рывком поднимая его вверх – металл царапается о металл – и он уносит Солдата прочь от эпицентра взрыва. – Тони, – Баки сжимает его плечи. – Ты спас мне жизнь, – говорит он громче, когда они поднимаются достаточно высоко, чтобы не слышать звуки сражения внизу. – Спасибо тебе. – Не говори ерунды, Барнс, просто держись крепче, – Тони оценивает ситуацию внизу и жалеет, что, кажется, ребята там уже все разруливают, и поэтому ему незачем возвращаться. С другой стороны, он не настолько напился, чтобы видеть Романову лишний раз. – Вот черт, я рассчитывал на что-нибудь покруче. Сегодня эти головорезы даже не старались, – капризничает он и опускает лицевую панель, чувствуя, что тяжело дышать. – Ребра? – догадывается Баки, внимательно вглядываясь в его лицо. Ему по-видимому все равно, что он парит на высоте многих метров, куда больше его волнует кровь на губах Тони. – Тебе тоже досталось. – Переживу. – Не сомневаюсь, – Барнс устойчивее становится на металлические носки доспеха и обнимает его за пояс, опуская взгляд вниз и к немалому удивлению Тони широко улыбаясь. – Вы престранно реагируете, сержант Барнс. Обычно люди волнуются, когда я поднимаю их в воздух. – Ты не дашь мне упасть. Черт, Тони, отсюда все такое захватывающее! – Отсюда? – снисходительно фыркает Тони. – Мужик, ты еще многого не видел. С вон той высотки вид будет куда лучше. Иногда после боя я устраиваю там себе перекус пончиками. – Я люблю пончики, – будто случайно говорит Барнс, и Тони заливается смехом, потому что это все какой-то абсурд, и ребра болят все сильнее, но ребята там внизу справляются, и он будет очень им благодарен, если они сами там закончат, потому что ему не хочется прямо сейчас разгребать тот бардак, в который превратилась его жизнь за последние дни. – Говоришь, любишь пончики? Тогда держись крепче, – предупреждает он, набирая еще высоту. – Ближайший Dunkin' Donuts не так и далеко. – «Направо – второй поворот, и прямо, пока не настанет рассвет», – Барнс трясется от смеха в его объятиях. – Звучит, как приглашение на свидание с завтраком, сержант Барнс. Хотя я действительно не знаю, как это связать с тем, что ты, судя по всему, цитируешь Питера Пэна. В полете все кажется проще. Они перешучиваются, потом выбирают пончики и полпути спорят, какие лучше: со сгущенкой или с шоколадом. Когда они приземляются на крыше самого высокого небоскреба в городе, Тони снимает всю броню и расчесывает пальцами волосы. – Вот черт, – констатирует он, касаясь щеки. – Забыл побриться с утра. Еще немного и буду выглядеть, как бомж. Случайно не хочешь взять один из своих ножей и поиграть в парикмахера? А что, было бы весело… …А потом появляется сержант Барнс и бреет меня. И что хуже всего, это нынче вообще не самая странная вещь. Но ты явно упустил свое призвание, сержант, тебе надо было стать парикмахером. А что? Барбер Барнс… – Ты что-то вспомнил только что, – догадывается Баки, внимательно глядя на него. У него в уголке рта пятнышко шоколадной глазури, он рассеяно слизывает его, и Тони следит за движением его языка, все еще стоя, как вкопанный. – О чем вспомнил? – Ты брил меня? – нерешительно спрашивает Тони и издает смущенный смешок. – Нет, о чем это я, забудь... …И Господи ты Боже, перестань меня так называть, глупо звать по фамилии кого-то, с кем ты читал «Властелин колец» и кого брил каждый день!.. – Какого черта, – выдыхает Тони, смотря на него широко раскрытыми глазами. – Как такое может быть. Мы читали «Властелин колец», и тебе больше всего понравился Сэм, и ты брил мне бороду, когда все об этом забыли… – А ты заставил меня звать тебя по имени, – Барнс движется так плавно, что кажется, будто он не сделал ни шагу, но вот он – так близко, что они почти касаются друг друга. – Ты помнишь? – Всего два слога, – шепчет Тони. – Можно еще Эн-то-ни, но это уже три, а ты с двумя не справляешься… – Ты помнишь. – Не все! Это… блин! Мне так трудно восстановить в памяти, что я делал, как будто я был вдрызг пьян или под кайфом, – Тони расстроено пинает камешек под ногами и закатывает глаза, когда Баки обнимает его. – Барнс, ты не только та еще наседка, но и коала-переросток. – Я Джеймс, – мягко поправляет его Баки. – Не делай шага назад. Мы уже были на том этапе. – Этапе коал? – портит Тони атмосферу по большей части из принципа, потому что ему кажется все более естественным быть в этих теплых, крепких объятиях. – Сейчас прозвучит безумно, но я не вижу другого логического объяснения, кроме того что я валялся в коме и одновременно каким-то образом знал, что происходит. Я был там. – Верно. – Но я этого не помню! – Вспомнишь, – обещает ему Барнс, нет, Джеймс, и Тони, пусть и не знает отчего, но верит ему безоговорочно.