Best I Ever Had by Drake
– Нет, нет и еще раз нет! Ты не можешь этого помнить! – Хоран застонал, скатываясь вниз по кожаному креслу салона своей машины. Передние сиденья были до конца отодвинуты назад, позволяя парням максимально комфортно расположиться в автомобиле. Они не раз делали так. Найл забирал Гарри от его дома и вез на восток вдоль Темзы, пока они не достигали конца города. Там, на окраине, было их излюбленное местечко. Они сворачивали с главной дороги, отъезжая на безопасное расстояние, чтобы шум машин оставался позади и не мешал умиротворенно болтать обо всем подряд. Впервые они были здесь, встречая рассвет, будучи вусмерть пьяными. С тех пор это место стало их любимым для отдыха. И для того, чтобы разделить между друг другом один косяк, когда не хотели делать это в шумной компании. В конце концов, им всегда хватало их двоих, чтобы хорошо провести время. – Я абсолютно точно уверен, что четко помню твою голую задницу, прыгающую в тот чертов бассейн, Найлер! Ты не сможешь меня переубедить, – Гарри пожал плечами, которые сильно содрогались от смеха. – Я был пьян, ясно тебе! – защищался блондин, чем вызвал у кудрявого еще более сильный приступ смеха. – Ты, кстати, тоже, я знаю, ты выпил не меньше моего! – Понял, понял, – Гарри поднял руки в защитном жесте, продолжая хихикать. – Лучшая защита – это нападение, я раскусил твою тактику. – Но это правда, ставлю 20 фунтов, что видел, как на твоей шее висел тот парень, – Хоран усмехнулся, ощущение стыда из-за того, что Стайлс помнил его унизительный спор о прыжке в бассейн голышом на вечеринке, где было не меньше сотни гостей, заменилось нахальным чувством превосходства, потому что ему было, чем ответить на выпад Гарри. – Тот дружок Палвин, да? Гринстоун? – О, Боже, – настала очередь Стайлса стонать и сползать вниз, подавляя очевидное желание испариться прямо в эту же секунду. Гарри бы хотел никогда не вспоминать это. Он был слишком пьян и теперь ему было до ужаса стыдно, что позволил себе допустить те поцелуи на публике с парнем, которого знал меньше часа, грязные, непристойные поцелуи, которые выглядели так, будто они могли потрахаться на глазах у всех и, в принципе, их бы ничего не смущало. Это подходило под атмосферу на вечеринке, но, сука, абсолютно-совершенно-точно не подходило под стиль жизни самого Гарри. Он, конечно, целовался с незнакомцами в клубах и всякое такое. Боже, да он и трахался с теми, чьи имена никогда больше не всплывут в его памяти, потому что он их попусту не знает, но все же… Он всегда делал это более уединенно, не привлекая внимания. Он не любил устраивать шоу из простой потребности в сексе, это глупо. Но он слишком много выпил в ту ночь. – Гримшоу. – Точно, да, никогда не мог запомнить его фамилию. Этот Гримшоу, кстати, походу, до сих пор по тебе сохнет, – Гарри изогнул правую бровь, недоверчиво косясь на Найла снизу вверх. – Он глаз с тебя не сводил сегодня на математике. Ты не заметил? – Боюсь, я был слишком занят, пытаясь понять хоть слово из того, что произносила Принцесса, – вздохнул кудрявый, выпрямляясь в кресле и забирая у Хорана косяк, делая глубокую тяжку. Найл хихикнул на прозвище нового профессора, теперь это была их личная шутка. – Ты – самый ужасный разбиватель сердец, которого я когда-либо встречал, Хазза, – сказал парень, тыча в него указательным пальцем. В этот момент в его кармане раздался звук уведомления, и он потянулся, чтобы достать телефон. – Не волнуйся, Ирландец, твое сердце я бережно храню и никогда не разобью, – Гарри послал другу воздушный поцелуй и засмеялся, когда он отреагировал, показывая средний палец, не отведя глаз от экрана мобильника. – Что-то интересное? – Наша милая Барбара устраивает вечеринку по случаю начала учебного года в эти выходные. – Ооо, – протянул Гарри, заинтересованный в том, чтобы хорошенько повеселиться. Что-то ему подсказывает, что до выходных он успеет несколько раз пожалеть о своем существовании. Математика была создана дьяволом, ей Богу. А Луи Томлинсон его сын, в этом он точно уверен. – Мы идем. – Конечно, мы идем, мой юный друг! Похоже, что это был вопрос? – Найл звучал так, будто сама мысль о том, чтобы не идти его оскорбляла. Он даже приложил руку груди, чертов актеришка. – Нет, конечно же, нет, – Стайлс постарался сделать максимально серьезное выражение лица и подобающий тон голоса, но с успехом провалился, прыснув от смеха. Спустя мгновение они уже оба хохотали в голос. Гарри обожал Найла.***
Дни до субботы тянулись неимоверно долго. Привыкший к тому, что первые недели пролетают, как один день, Гарри проклинал всех и вся. Вернувшись домой в понедельник, кудрявый не был удивлен, застав дома только мать и пару человек из персонала. Отец всегда задерживался в институте, а в начале семестра он мог приезжать домой и к полуночи – дел было невпроворот. Вечер парень потратил на прочтение того, что было задано по психологии и математике. В этом университете было негласное правило, что в первый день учебы студенты никогда не получают письменных заданий, так что им предоставлялась возможность более плавно входить в учебный режим. Но. Конечно же, с порога Гарри встретило его любимое «но», куда без этого. Кудрявый все может понять, но кто-нибудь вообще пытался предупредить Томлинсона, что одно письменное задание необязательно заменять пятью устными? Серьезно, на середине второй главы под названием «Действительная проективная плоскость как прототип структуры подпространств линейного многообразия»* он начал сомневаться в своей способности воспринимать английскую речь, потому что не понимал, наверное, 90% написанного. А таких глав было задано 5! Обычно Гарри вряд ли бы даже открыл учебник, но сейчас на кону стояли важные вещи, так что он перечитывал каждое предложение по несколько раз. Первые 3 главы. Почти 3, если быть точнее. Да-да, мы только что говорили о важности концентрации на этом предмете, и Стайлс правда пытался. Правда! Но что поделать, если его организм сильнее его? Парень вырубился, так и не дочитав о законе Дедекиида, и проснулся посреди ночи. Тогда сил ему хватило только на то, чтобы выключить лампу, стоящую рядом с кроватью, отложить учебник и забраться под теплое одеяло, после чего он мгновенно провалился обратно в сон. Во вторник, среду и четверг Гарри только и делал, что слышал обсуждения студенток о том, что они планируют надеть на вечеринку Барбары. Все же это было первое значимое событие среди учеников в начале года. Всем было важно не ударить в грязь лицом. Стайлс устал закатывать глаза каждый раз, когда, проходя по коридору, встречал хотя бы пару девчонок, которые мило хлопали глазками и интересовались, увидят ли его на выходных. Он, правда, не понимал, какое им до него дело, ведь, наверное, даже собака, иногда пробегающая мимо университета, знала, что сын ректора – гей. Он не раз это говорил, более того, его не раз видели флиртующим с парнями и никогда с девушками. Так в чем логика? Ответа на этот вопрос Гарри, видимо, не получит никогда. А вот Найл в свою очередь явно веселился, получая еще больше внимания, чем обычно. Ирландец и так был шумным и душой любой компании, что стоило ему только взглянуть на девушку, как та была готова на все. Но обычно они были скромнее или стеснительнее, а вот в преддверии вечеринки старались уловить хоть маленькую возможность. «Красавчиков» из богатых семей в Высшей школе полно, а вот «красавчиков», чьи родственники стоят во главе администрации – едва ли один десяток. Люди здесь во всем ищут выгоду. Редкий студент предложит тебе свою помощь, если взамен не получит что-либо, что повысит его статус, например. Меркантильность присуща каждому человеку, но ты сам решаешь, насколько сильно позволишь себе в ней увязнуть. Ребята здесь тонут и не пытаются всплыть. Поэтому все, что оставалось Хорану – получать какое-никакое удовольствие от завышенной заинтересованности в нем. Считайте, ему просто повезло, что он это любил. В пятницу день у Гарри не задался с самого утра. Не поймите неправильно, в другие дни он тоже редко просыпался с настроением свернуть горы, но сегодня все как будто было против него. Утром он проспал будильник. Не сильно, но парень был из тех, кто ненавидел, когда его привычное расписание сбивается хоть на минуту. А тут он проснулся на целых 20 минут позже, из-за чего, вместо привычного плотного завтрака, ему пришлось остановиться на приготовленной на скорую руку кружке кофе, а расслабляющий утренний душ, который обычно настраивал его мысли на правильный лад, заменить на быструю помывку головы. Так что в здание университета кудрявый заходил с лицом, на котором буквально было написано «не приближайся – опасно». И словно по закону подлости первой парой в этот день была прикладная математика. Возможно ли еще сильнее не любить этот предмет, чем когда он выпадает на день с отвратительным настроением? – Мисс Паркер, раздайте, пожалуйста, – вместо адекватного приветствия сказал молодой профессор в начале пары. Студенты разом напряглись, надеясь, что их сокурсница сейчас выдаст им листы с каким-нибудь материалом для занятий. Но давайте будем честны, как часто жизнь прислушивается к нашим мольбам? – Это ебанная проверочная или у меня не вовремя начались галлюцинации? – прошипел сидящий рядом Найл. И, к сожалению, у него не было галлюцинаций. – Задания прописаны четко, так что просто включите то, что вы называете мозгами, – Томлинсон пренебрежительно обвел взглядом студентов. – Если вы слушали меня в понедельник и вторник и не пренебрегли домашним заданием, то проблем у вас быть не может. – Но это же фундаментальная математика! – Стайлс мысленно ударил себя по голове, что в который раза не подумал, перед тем как говорить что-либо. – Вы удивительно наблюдательны, мистер Стайлс, – равнодушным тоном отвечал шатен. – Я имею в виду, у нас сегодня прикладная математика, – кудрявый старался убрать дрожь в голосе, но это немного затруднительно сделать, когда в тебя впиваются два холодных голубых глаза. – Вы сами объясняли в понедельник принцип, по каким дням что. Томлинсон медленно повернулся и пошел в его сторону. Сегодня на мужчине был светло-серый костюм тройка, брюки которого элегантно обтягивали ноги шатена, а пиджак был чуть притален, что выставляло его фигуру в довольно хорошем свете, скажем так. Его руки были скреплены за спиной, плечи расправлены, а грудь выходила чуть вперед. Все в мужчине кричало о том, что спорить с ним не следует. Никому. Вообще. И черт только дернул их с Найлом занять сегодня места на первом ряду... Мужчина остановился прямо перед парнем, смотря на него сверху вниз. – Снова правильно. Надеюсь, что материал вы запомнили так же хорошо и сможете показать свои блестящие знания на бумаге, – в его голосе была слышна нескрываемая насмешка, и то, что он слегка поднял правый уголок губ в подобии ухмылки, не сильно улучшало ситуацию. Луи продолжил говорить, смотря прямо в глаза Гарри, ни на секунду не разрывая зрительного контакта: – Работа займет у вас 30 минут, оставшиеся же полтора часа будут отведены на лекцию. Еще вопросы? – 30 минут на это? – парень скептически посмотрел на 4 листа формата А4 перед ним и снова на профессора. Не волнуйтесь, он снова мысленно ударил себя. Томлинсон оставил его вопрос без ответа, лишь усмехнувшись, и твердым шагом вернулся обратно к столу. – Приступайте. Определение действительной проективной плоскости, определение линейного многообразия, подмногообразия, их примеры, закон Дедекиида, фактор-пространство и еще чертова куча всего, что Гарри, как ни старался, вспомнить не смог. Это пока что официально худший день в этом учебном году. А это лишь первая неделя… Кудрявый мысленно прикинул, какой способ самоубийства ему ближе и что следует написать в записке. «Мам, пап, я вас люблю. Во всем винить математику. И Томлинсона.». Кратко и по делу. – Он решил нас в могилу свести еще до сессии, – Хоран иногда будто читал его мысли, ей Богу. Они только вышли из аудитории и направлялись в сторону следующей лекции. Дальше по плану шла история. Парням предстояли два тихих и спокойных часа после двух часов каторги, и если это не считается извинениями судьбы, то что. Профессор Гилберт вел занятия всегда тихим голосом, медленно переходя от одной темы к другой. И, храни его Господь, он знает, как его манера проведения лекций действует на студентов и никогда не ругает за то, что те частенько высыпаются на его парах.***
Гарри с Найлом сидят в кафетерии после третей пары. Блондин рассказывает, что в воскресенье отец планирует взять его с собой на гольф, и Гарри правда рад за него, ведь кому, если не ему, знать, что Хоран с ума сходит по этому виду спорта. Ирландец мог часами рассуждать о гольфе или рассказывать, как, с кем и где играл летом, когда его семья ездила на отдых. От переполняющих его эмоций акцент начинает усиливаться примерно к середине рассказа, когда на столе перед ними появляются две тонкие стопки листов, скрепленных степлером. Кудрявый поднимает глаза на Гримшоу, на лице которого его вечная легкая улыбка. – Томлинсон проверил работы, – заметив непонимающие взгляды парней на себе, объяснился парень. – Тебе стоит поднажать, Гарри. Не хочу, чтобы ты вылетел с курса. – А тебе следует не совать свой нос в чужие оценки, – огрызается Стайлс, на что Гримшоу только пожимает плечами, не убирая с лица улыбку, и оставляет парней одних. – О, вау, у меня D*, похоже, завтра празднуем, — удивительно, как оценка «не совсем успешно» может повысить чье-то настроение. Хотя, вероятно, Гарри тоже бы радовался, ведь это куда лучше, чем получить за первую работу, например, «провал». – А как дела у моей светлейшей кучерявой головушки? – Хоран потянулся через стол, заглядывая в лист Стайлса, и хоть Гарри и постарался быстро отдернуть работу, но друг все равно увидел ярко-красное U* в углу листа. – Оу. – Реально, «оу», – Гарри глубоко вздохнул. С другой стороны, было бы глупо ожидать большего, зная, что он толком ничего не написал. Что он в принципе ничего не написал. Парень встряхнул головой и хлопнул в ладоши: – Не хочу думать, какое «оу» получу от отца за это, так что, что ты там говорил о гольфе? Вечером того же дня, разбирая рюкзак, кудрявый вновь натыкается на эту злополучную проверочную. Чертова U, Робин точно его убьет. Он садится на большую кровать, стоящую недалеко от письменного стола, и впервые решает просмотреть работу, сам не до конца понимая, что ждет там увидеть, кроме пустых страниц с редкими зачеркнутыми фразами, когда он пытался вспомнить ответ на тот или иной вопрос. Но каково же было удивление парня, когда на третьем листе в правом нижнем углу он видит фразу, написанную черной ручкой. Во-первых, его ручка синяя, во-вторых, это блять даже не его почерк .«Воспитанные люди используют обращения «сэр» в разговоре с человеком, чтобы показать свое уважительное отношение к нему»
Так как Гарри был один в комнате, он решил не сдерживать себя и громко фыркнул, прочитав надпись. Сомнение в том, кому принадлежало авторство этих строк у кудрявого не было. «Мило, – подумал парень с издевкой. – Дальше по курсу что? Любовные записочки в шкафчик?» Это правда было очень глупо. Томлинсон всерьез решил учить его правилам этикета? Еще и через послание в заваленной проверочной? Конечно, Гарри понимал, что в начале пары по прикладной математике вел себя, мягко говоря, не так, как учила мама. Спорить и не произносить «сэр» или «мистер Томлинсон» не входит в список того, что он должен говорить при общении с преподавателем. Но, в конце концов, смотреть на студента так, будто издеваешься (даже не будто, он ведь правда издевался над ним) тоже не свойственно воспитанным людям. Отложив все размышления подальше, Гарри быстро принял душ и лег спать. Воздух накален. Гарри громко дышит, а его глаза закатываются сами собой так, что, кажется, они могут там и остаться. Лицо и тело покрыты потом. Пальцы кудрявого зарываются в волосы человека, нависающего над ним. Его лицо размыто. Одна рука мужчины сжимает бедро Стайлса, другая опирается на локоть рядом с его головой. Мужчина мажет губами по линии челюсти, оставляя жадные поцелуи после на шее и ключицах парня. Гарри громко и протяжно стонет, когда мужчина меняет угол проникновения и попадает прямо по простате. Понимая это, он увеличивает темп, выбивая из легких Стайлса последний воздух. Руки парня царапают спину. Ему совершенно сносит крышу в момент, когда совсем близко с ухом раздается глубокий стон мужчины, а толчки становятся хаотичнее. Парень затягивает его в поцелуй, глубокий и страстный, и последний раз отчаянно громко стонет уже в губы партнеру, пачкая спермой свой и его животы. Он по инерции сжимается вокруг члена мужчины и этого достаточно, чтобы он кончил вслед за кудрявым, падая сверху. Они отходят от оргазма, когда дымка с лица мужчины постепенно сходит, и глаза Гарри фокусируются на нем. Острые скулы, легкая щетина, аккуратные губы, ставшие бордово-красными от поцелуев и кусаний, такие же красные щеки и глаза. Распахнутые, горящие, с вожделением смотрящие на него глаза. Ярко-голубого цвета. Гарри подрывается с постели, рвано дыша. Футболка насквозь мокрая от пота, а спортивные штаны неудобно натянуты в районе промежности. Блять. «Блятьблятьблятьблятьблять», – все, что может думать в этот момент парень. Он встает с кровати и подходит к столу, на котором осталась кружка с водой. Делает несколько больших глотков и переводит взгляд на электронные часы на тумбе. 5:12. Пять часов утра и он проснулся от ужасного сна. Ужасного сна, в котором был Луи мать его Томлинсон. Ужасного сна, в котором у Стайлса был секс с Луи мать его Томлинсоном. Блять. Вот уж не знает кудрявый, чем заслужил такое наказание от собственного подсознания, но копаться в этом ему сейчас хотелось меньше всего. Поэтому, резко мотнув головой из стороны в сторону несколько раз, чтобы все непрошенные мысли и картинки того сна оставили его, вернувшись туда, откуда они пришли – в Ад, Гарри лег обратно в кровать. Спать все еще хотелось, несмотря на произошедшее, а завтрашний вечер (и ночь, куда без этого) обещали быть прекрасными, так что в его интересах было поскорее уснуть обратно. И желательно, чтобы мозг больше не творил такую хуйню, пока он пытается набраться сил. Дай Бог, это первый и последний раз.***
Нет, он правда не понимал, что они здесь забыли. Вроде, день начался неплохо, Луи закончил тот доклад об «Интервалах между простыми числами» и отослал его Элеонор, чтобы та проверила на наличие глупых грамматических ошибок. Он всегда делал это, скрипя зубами, но ничего другого не оставалось. Не отправлять же ЛМО* работу, которая выглядит, будто написана она была 12леткой. Так и опозориться можно. Томлинсона никогда не интересовали уроки английского (да и многие другие, если быть честными, тоже; он так и не понял от чего зависит ВВП той или иной страны или как происходит размножение у различных видов растений), поэтому в школе он чаще всего читал какой-нибудь учебник по математике, который его мама откопала для него на работе среди всякого хлама, или решал примеры, которые сам же и придумывал. Учителя чаще всего забивали на ребенка, который устроился в самом дальнем углу класса с потрепанной книжонкой, а, замечая бесчисленной количество листиков с примерами, только тихо охали: «Юный гений». Томмо на такие выражения обычно закатывал глаза. Гений.. До гения ему тогда как до луны было. Может, знай он то, что знает сейчас, он и был бы умным мальчишкой, ведь понимать вещи уровня взрослого математика для совсем еще зеленого юнца, которому только 13 стукнуло, было, как говорят дети, круто. Вот только, что тогда, что сейчас, Луи прекрасно понимал, что его познания в математике далеки от совершенства. Он, конечно, поумнее будет, чем свора студентов, которые приходят в его аудиторию три раза в неделю, но он абсолютно уверен, что, захоти они понять эту науку, поняли бы. Не велика проблема. Мужчина никогда не соглашался с матерью, когда та приписывала ему какой-то природный талант или благословение, посланное свыше. Это глупо, как он всегда считал и считает до сих пор. К тому же, если уж математические способности и были «посланы свыше», то почему ему оттуда не скинули и врожденную грамотность? Потому что тогда бы он не прислал сегодня Эль никакой доклад и девушка не нашла бы способа завязать диалог, итогом которого стало нахождение Томлинсона здесь. Здесь – в дурацком клубе в Сохо, окруженный толпой едва ли совершеннолетних парней и девушек. – Черт, – громко, но не громче гремящей музыки, фыркнул мужчина, глядя на еле стоящих на ногах людей на танцполе. – Хватит дуться, нужно иногда уметь отдыхать, а не только нос в куче чисел да букв зарывать, – укоризненно сказала стоявшая рядом Элеонор. – Я не зарываю ничего никуда, – Луи обиженно нахмурил брови. – Это моя работа, ты знаешь, а за весь этот, как ты его назвала, отдых я и гроша не получу. – Ой, вот не начинай сейчас тираду о деньгах, Лу. Я прекрасно знаю, что что-что, а они то тебя в последнюю очередь сейчас заботят. Хватит выдумывать бессмысленный отговорки и повеселись один вечерок, – Эль взглянула на него умоляющими большими глазами, на что Томлинсон в очередной раз закатил глаза. Знает же, змеюка, что он не пойдет против ее желания, когда она так смотрит. – Я уже говорил не называть меня так, – настала очередь девушки закатывать глаза. – И даже если это и отговорка, ты должна прислушиваться и к моим желаниям, а они сейчас просты – не быть здесь. – Текилу санрайз и виски неразбавленный, – обратилась к бармену Колдер. Луи за спором даже не заметил, как они оказались у стойки в другом конце зала. – Оставь свои препирания для других, сегодня мы остаемся тут и точка. И, к величайшему сожалению, иногда Элеонор умела затыкать Луи.***
В этот раз Палвин превзошла сама себя. Вечеринка, устраиваемая девушкой, проходила в одном из лучших баров-ресторанов Лондона – Beaufort bar. Приглушенный свет, позволяющий всем желающим уединиться, просто отойдя чуть от столика, массивная стена за баром со стеклянными полками, уставленными дорогими спиртными напитками, подсвечивающаяся барная стойка, вдоль которой, не переставая, бегали бармены в белых рубашках и приталенных идеально черных жилетах – все говорило о размахе сегодняшнего вечера. Стайлс поневоле даже открыл рот от удивления: все же ожидал он, что Найл повезет его прямиком в сторону дома Барбары. На его памяти все ее вечеринки проводились либо там, либо в снятых на деньги родителей коттеджах за чертой города. Поэтому, будучи уверенным, что он не будет заинтересован в том, какой из этих двух вариантов девушка выберет на этот раз, кудрявый не стал утруждать ни себя, ни друга своими расспросами «а куда они, собственно, едут», когда тот заехал за ним около 40 минут назад. Поэтому не было ничего странного в том, что несколько минут Гарри пребывал в состоянии легкого шока. Прошло около двух часов, когда Стайлс решил полностью отдаться сегодняшней ночи. Он разместился на танцполе в окружении десятков других посетителей, таких же пьяных, как и он сам. В глазах все двоилось, если не сказать, троилось. Но это чувство головокружения сейчас казалось самым правильным. Во рту парень все еще чувствовал фруктово-ягодный привкус, оставшийся от коктейля, которым он запил четвертый раунд шотов текилы. Найла он потерял из виду минут 40 назад. Блондин тогда поднимался по лестнице на второй этаж, где, как было известно кудрявому, находились приватные комнаты. Под руку с ним шагала какая-то блондинка с тугим хвостом из идеально прямых волос на затылке и в неприлично короткой юбке. Со стороны они выглядели точь-в-точь, как если бы Ледяной Джек и Эльза хорошенько так перебрали в своем диснеевском мирке. Гарри же в свою очередь продолжал получать какое-то безграничное удовольствие, немного несуразно двигаясь под музыку. Однако это все равно не помешало ему обзавестись партнером для всех этих энергичных танцев. В глазах все плыло, но Стайлс все равно смог различить в этом трущемся об него мальчишке Ника. Будь кудрявый потрезвее, он бы никогда в жизни не позволил бы этому происходить. Все-таки он не забыл, как Найл рассказал ему о чувствах Гримшоу. Гарри не был жестоким, а потому не любил, когда секс на одну ночь или вот такие прилипания в клубе приводили к попыткам партнера сблизиться и начать отношения. В пизду такое, слишком проблемно с этим разбираться. Вот когда оба с самого начала понимают, что это ничего не значит – это просто. Никаких проблем, никаких забот, никакой ответственности. Но не забываем одну маленькую деталь – сейчас Гарри был очень (ОЧЕНЬ) пьян. Так что он продолжал ловить все нотки удовольствия, которые получал при соприкосновении их членов через ткань штанов. – Хей, народ! – Барбара поднялась к диджейскому пульту и взяла микрофон, когда закончился очередной трек. Вся толпа дружно зашумела, услышав и увидев хозяйку сегодняшнего вечера. – Ну как у вас дела? Вам все нравится? Девушка кричала в микро, не переставая лучезарно улыбаться. На ней было Короткое серебристое платье по фигуре на тонких бретельках, ее волосы были распущены и аккуратно уложены, спадая на голые плечи. Зал продолжал шуметь, показывая тем самым, что им все было по душе. Ник стоял позади Гарри, уложив руки ему на живот, медленно ведя ладонями то вверх, то вниз, зачастую задевая край рубашки и мимолетно пробегая пальцами по оголяющейся коже парня. Это было слишком легко и приятно, чтобы противиться этому сейчас, поэтому Стайлс позволял, продолжая смотреть на Барбару, которая снова поднесла микрофон к губам и продолжила говорить, когда шум немного поутих: – Я очень рада, что вам все нравится, ребятки! Но, я надеюсь, вы не решили, что сегодняшняя вечеринка ограничится исключительно выпивкой да музыкой? Не в обиду, Люк, ты прекрасный диджей, – обратилась Барбара к парню за пультом, который лишь пожал плечами и понимающе улыбнулся, видимо, ему не привыкать. – Первая игра на сегодня – «Любовные послания». Правила просты: я отправлю короткое письмо на почту каждому участнику; участников я выберу случайно, так что прошу не дуться, если это не вы, в следующей игре смогут поучаствовать абсолютно все; в письме будет написано «KISS»; ваша задача – поцеловать того, кто находится к вам ближе всего. Как то слишком просто, да? – девушка обвела взглядом зал, заговорчески улыбаясь. Народ одобрительно загалдел. – В таком случае, думаю, стоит уточнить, что человек, которого вы выбрали для поцелуя, не имеет права отказаться. Неважно, находится ли он в отношениях или вы кем-то заняты. Те, кто будут рядом с вами в этот момент, должны будут засечь 3 минуты. Если вы разорвете поцелуй хоть секундой раньше – пинайте на себя, – Палвин озорно подмигнула, будто не понимала, что прямо сейчас может разрушить несколько пар своей глупой игрой. Для Гарри это было странно, ведь, в конце концов, она пострадала от измены, так зачем заставляет других переживать нечто подобное? – И так, начнем! Все вокруг снова начали шуметь, музыка на фоне стала чуть громче, но все еще не возвращаясь к былому звуку. Гарри хотелось танцевать, а не играть в эти глупые игры. И влажные губы Гримшоу на его шее совсем не помогали унять обиду, вызванную отсутствием возможности выплеснуть свою энергию на волю. Барбара в это время оставалась на сцене, оккупировав ноутбук диджея. Похоже, он был ее другом, раз так просто отдавал свою технику прямо во время работы. Судя по всему, девушка набирала письма, сохраняя их в черновики, чтобы в итоге отправить их разом. Какой бы глупой и детской не была игра, нельзя было не признать, что шоу точно будет. – И так, народ, готовы? 3, 2… 1! В следующую секунду у Ника пиликнул телефон и, взглянув на экран, парень резко развернул Гарри и впился в его губы жадным поцелуем, не скрывая победной улыбки. Кудрявый мог поклясться, что, когда девушка говорила, что выбор будет «случайным», она солгала. Свахой заделалась, значит. Это все, о чем он успел подумать, прежде чем горячий язык Ника бесцеремонно вторгнулся в его рот, буквально заставляя Стайлса отвечать на поцелуй, хочет он того или нет. Он не хотел, но легче было смириться с 3 минутами этого противного приторно-сладкого клубничного привкуса, который был, видимо, от какого-то коктейля, чем испытать на себе наказание Палвин. До того, как Гарри закрыл глаза, окончательно подаваясь навстречу парню, он на секунду зацепился за те же холодные глаза, что были в его сне буквально сутки назад.***
Луи ненавидит Элеонор. Всем, блять, своим сердцем. Затащить его на студенческую вечеринку, серьезно? Почему сразу не в притон? Что ж мелочиться то? О Господи… Нет, Луи, конечно, тоже хорош. Первые выходные учебного года, любимый клуб детишек богатеньких родителей.. 2 + 2 сложить и то сложнее, ну ей Богу. Смешно даже не то, что он не подумал об этом заранее, смешно, что он начал понимать, что здесь вообще происходит только тогда, когда услышал и увидел одну из смутно знакомых студенток на небольшой сцене с микрофоном в руках, а окончательно до него дошло после сцены, которую ему было ну совсем уж необязательно видеть. Сынок ректора. Этот слишком кудрявый, неуклюжий, несуразно длинный, с безобразно яркими зелеными глазами сынок ректора этого дурацкого университета. И Луи «повезло» быть свидетелем, как какой-то парень буквально вылизывает его рот. Боже. У него психологическая травма после такой картины. Не то чтобы Томлинсон был из тех, кому противно смотреть, как целуются два парня; в конце концов, он один из самых частых и привилегированных посетителей одного из лучших частных гей-клубов Лондона, там и не такое увидеть можно. Но тут будто было что-то не так. Парень, целующий зеленоглазого, слишком сильно сжимал его рубашку, Луи казалось, что он даже может слышать скрип ткани под его пальцами; кудрявый выглядел слишком напряженным и слишком зажатым для горячего пьяного поцелуя посреди клуба; все было слишком. И иногда слишком – это плохо. Слава Богу, спустя отведенные три минуты эта вакханалия завершилась, и, если Луи облегченно выдохнул, он никогда в этом не признается.***
– Не хочешь уйти куда-нибудь? – Хочу выпить. – Можем взять что-нибудь по пути и поехать ко мне, м? – Блять, Ник, отъебись по-хорошему, – Гарри приходится буквально стряхивать с себя парня, который, кажется, облепил его со всех сторон. Гримшоу милый, но Стайлсу противно. – Да что с тобой не так? – он следует за Гарри к барной стойке и встает за его спиной, когда кудрявый садится, заказывая шоты водки. Весь предыдущий алкоголь бессовестно покинул его, надо восполнять потери в срочном порядке. Ник раздражает. – Что? Ты сейчас прикалываешься? – Нет, я серьезно спрашиваю тебя, блять, что с тобой не так, мудак? – Гримшоу за спиной Гарри повышает голос, но этого все равно недостаточно, чтобы обратить на них внимание кого-нибудь из посетителей, музыка в клубе все еще громче их двоих. Ник надоедает. – То есть ты хочешь сказать, что если в моих интересах не трахаться с тобой сегодня ночью, а остаться здесь и продолжить веселиться, то со мной обязательно что-то да не так? Не слишком ли ты высокого о себе мнения, парень? – Стайлс развернулся к парню и теперь смотрит на него, сведя брови к переносице и играя желваками. Ник бесит. – О, избавь меня от рассказов о том, что я тебе не интересен. Я.. – Мне кажется, Вам стоит замолчать, мистер Гримшоу, что бы вы не хотели сказать, кажется, мистер Стайлс не горит желанием услышать это, – знакомый высокий, холодный, как сталь, голос вклинивается в разговор, затыкая Ника на полуслове и заставляя обоих парней развернуться в сторону его обладателя. Луи сидит за стойкой так близко к ним, что Гарри не может понять, как не заметил его, подходя сюда. Следующее, что понимает Стайлс, так это то, что профессор, видимо, слышал абсолютно весь их диалог и это, ну, это не то, чем Гарри бы гордился. Как бы то ни было, буквально одно предложение Томлинсона заставляет Ника обиженно поджать губы и, бросив в последний раз на Гарри свой злобный взгляд, быстро скрыться в толпе клуба. Стайлс, все еще пораженный произошедшим, резко запрокидывает в себя шоты с водкой, которые только что принес ему бармен. На вкус так себе, если не сказать отвратительно, но действенно. – Надеюсь, я не обломал тебе ничего, не было похоже, что ты собираешься с ним уйти, – то, как Томлинсон обращается к Гарри – на «ты», то, что на нем обыкновенная толстовка и джинсы, а не привычный костюм, заставляет Стайлса помедлить с ответом, что шатен замечает, тихо усмехаясь, но ничего не говорит. – Эм, нет, нет, – ощущение, что кудрявый забыл, как верно складывать слова в предложения, но он ничего не может с этим поделать. – На самом деле, спасибо Вам, сэр. Я боялся, что Ник сейчас еще и сцену закатит, на радость всем этим сплетникам, а мне как-то не до этого сегодня. Гарри специально выделяет слово «сэр», намекая на ту дурацкую записку в его работе, но Томлинсон будто и не замечает. Он лишь вежливо кивает и быстро отвлекается на разговор с барменом, делая вид, что Стайлса тут нет. Гарри вопросительно вскидывает брови и пару секунд тупо пялится на шатена, который умудряется вести непринужденную беседу в чертовом клубе, где каждое слово приходится орать. Поняв, что на него больше не обращают никакого внимания, Гарри пренебрежительно фыркает и уходит в сторону танцпола. Серьезно? Этот парень просто решил построить из себя невъебенного джентльмена, «спасая» Стайлса от надоедливого Гримшоу? Боже, да сдалась Гарри его ебанная помощь, подождал бы он пару минут и он бы и сам справился. Спасибо, блять, не стоило. Стайлс буквально закипает, смесь алкоголя и обиды дает о себе знать, когда он оказывается в самом центре разгоряченной толпы, танцующей под No Limit by G-Eazy, A$AP Rocky & Cardi B.***
Он никогда больше не будет пить. Возможно, он говорил это себе уже пару-тройку раз, но сути дела это не меняет. Не тогда, когда Гарри проснулся от ощущения, что в его мозгу бегает около сотни маленьких стальных человечков, которые, не переставая, бьют по стенкам черепа такими же маленькими молоточками. Часы на прикроватной тумбе сообщали, что сон кудрявого длился от силы часа 3. Хотя точно утверждать он не мог, так как смутно помнил что-либо после 5 часов утра, и тем более в его сознании не осталось воспоминаний, как он оказался дома, в своей постели. Он лишь, молча, молился, чтобы за событиями, которые он не помнил, не стояла встреча его родителей и пьяного его самого. В любом случае было уже поздно для утра, часовая стрелка была в миллиметрах от 12, так что пора было подниматься с кровати и терпеть свое бренное существование. Сегодня же воскресенье. «К черту воскресенья», – думает Гарри. В пять начнется семейный воскресный ужин. Семейный, ммм, мило. Но у Стайлса не было настроения для спектакля а-ля «примерная семья» перед гостями. Отец вскользь упомянул, что на ужине будет кто-то еще, но то ли Гарри не запомнил имя, то ли Робин решил его даже не произносить, но факт остается фактом – кто-то придет к ним в дом, и парню придется сократить стандартные для семейного застолья остроты и закатывания глаз до приемлемого минимума. Честно? У Гарри было настроение только умереть. Ну или хотя бы найти таблетки от головной боли, иначе его страдания увеличатся еще в пару сотен раз.***
Кое-как приведя себя в порядок, парень вроде более-менее смирился с перспективой сегодняшнего вечера. Он даже созвонился с Найлом, чтобы узнать, как он после вчерашнего (или уже сегодяншнего). Блондин поведал прекрасную историю своей ночи с той девчонкой, которую Гарри теперь называл Эльзой, ведь не знал ее имени, а Хоран умудрился его забыть. – Серьезно, Найлер? Ты не помнишь, как зовут девушку, с которой трахался всю ночь? – Заткнись. Что ж, как бы то ни было, ирландец заявил, что, к его большому сожалению, она не «та самая», которую он ищет, и их путям суждено разойтись после всего, что у них было. На вопрос Гарри, неужели секс был не таким хорошим, как ожидалось, Хоран тактично послал его нахуй. – Гарольд, через пять минут ты должен быть в обеденном зале, – голос отца разорвал приятную тишину, кропотливо выстроенную в последний час Гарри и учебником по философии. Глубоко вздохнув, Гарри отложил книгу – придется позже продолжить составление списка литературы, которую требуется прочитать, чтобы хорошо держаться на этом предмете – и направился в сторону столовой. Робин всегда называл ее пафосным «обеденный зал», что очень смешило маленьких Гарри и Найла, потому что тогда они представляли себе, что находятся в большом королевском замке и им предстоит решить много королевских дел, ведь они короли так-то. По пути Стайлс поправил рукава рубашки и волосы, надеясь, что кудри не выглядели слишком неряшливо. В столовой его встретила уже привычная атмосфера: теплый свет от огромной люстры смешивался со светом от свеч, расставленных на столе, по центру стола – ваза с пионами (спасибо, что выбор цветов всегда отдавали Энн), столовый сервиз накрыт на четырех человек (что привело Гарри к логичному выводу, что гость будет всего один). Гарри спокойно поздоровался с матерью, которую до этого так и не видел весь день, потому что она была постоянно погружена в тысячу и одно дело, как бывает каждое воскресенье. Каждое «семейное» воскресенье. Он поцеловал ее в щеку и сел по правую руку от нее. Стол был рассчитан на шестерых, и, по традиции, Энн и Робин занимали главные места по двум концам, друг напротив друга. Гарри всегда старался сидеть рядом с матерью. Так было спокойнее. В конце концов, когда ему начинало надоедать происходящее за столом, он переводил взгляд на мать и за ее напускной заинтересованностью находил скуку. Он всегда видел все по ее глазам. Он любил этот факт – что он может читать эмоции своей матери. Хотя, когда она делала то же самое (что получалось у нее великолепно, стоит признаться), парень был, мягко говоря, не в восторге. В коридоре послышался звук приближающихся шагов и через мгновение в комнату зашли двое мужчин: Робин и… Нет, блять, нет. Никогда во всей ебанной жизни. Сука. Где же Гарри так напортачил, что просто каждый ебанный раз происходит какое-то дерьмо? Вот разве он это заслужил? Разве заслужил? – Мистер Томлинсон, Вы уже знакомы с моей женой Энн и сыном Гарольдом, – Робин сделал движение рукой, приглашая мужчину к столу. – Добрый вечер, – молодой профессор поцеловал тыльную сторону руки Энн и быстро пожал руку Гарри, после чего опустился на стул. По счастливой случайности (Гарри же у нас везунчик), когда гость приходи один, он занимает место рядом со Стайлсом, чтобы избежать странного расположения людей за столом. – И, прошу, зовите меня Луи. Он улыбнулся своей фирменной улыбкой, от которой Гарри уже тошнило, и, конечно же, «зовите меня Луи». Не слишком ли фамильярно, мистер Томлинсон? Сэр? А как же «Воспитанные люди используют обращения «сэр» в разговоре с человеком, чтобы показать свое уважительное отношение к нему»? Или мы забыли свои же уроки этикета? Гарри стоит успокоиться. Еще только подали первое блюдо, а он уже раздражен, это ничем хорошим не закончится. – Итак, Гарольд, – да начнется расстрел осужденных. Гарри мысленно закатил глаза. – Как обстоят твои дела с учебой? – Прошла всего неделя, так что говорить еще рано, но на первых этапах, мне кажется, все продвигается вполне неплохо, – Гарри нацепил маску равнодушия и придал голосу серьезный и сдержанный тон. – Неплохо? – тон Робина показал, что ответ сына был неверным. – Мистер Томлинсон… – Луи, пожалуйста, – перебил его шатен и аккуратно улыбнулся, извиняясь за то, что прервал. – Да, конечно, – Робин прокашлялся и продолжил. В животе Гарри что-то скрутилось, можно было не ждать вообще ничего хорошего. Врать становится сложнее, когда кроме тебя правду знает кто-то еще. Кто-то, кто не на твоей стороне. А Луи не на стороне Гарри, и Луи знает, что у Гарри дела в университете далеки от «неплохо». Во всяком случае, по его предмету уж точно. – Луи, как, по-твоему, Гарольд справляется с такой наукой, как математика? Гарри не сдержался и закатил глаза на очередное «Гарольд» от отца. Боже правый, это же даже не его имя, он в курсе вообще? – Как Гарри и выразился, еще слишком рано, чтобы судить о способностях студентов, но ничего плохого сказать я не могу. Ваш сын – прилежный студент. Он не спит на моих лекциях и вовремя сдает домашние задание. Большего я, пока что, не требовал. И это… Вау. То есть, Томлинсон не решил рассказать его отцу о том, насколько с Гарри все плохо? Подтвердить мысли родителей, что их сын полное ничтожество, не умеющее даже в математику? Вау, очень, блять, неожиданно. Зачем он это сделал? Зачем решил прикрыть Гарри? Вопрос… – Ну да, – Робин неопределенно хмыкнул. Судя по всему, ожидал он совершенно не такого ответа. Он был из таких людей, которые любят показывать остальным, что если что-то идет не так, то они могут взять все под контроль. В данном случае он явно хотел показать, что занимается воспитанием сына, а ответ Томлинсона никак ему в этом не помог. Предположения Гарри подтвердились, когда он продолжил: – Но ты все еще продолжаешь тратить свое время на веселье вместо учебы, так ведь, Гарольд? Прошла всего неделя учебы, а ты уже сбежал в очередной притон. Я думал, что ты усвоил урок. Мог бы хоть постараться, чтобы показать, что еще не все потеряно. Он сделал невозмутимое лицо и продолжил есть, посмотрев на Гарри с поднятыми бровями, как бы призывая начать оправдания. И это было неприятно. «Не все потеряно». Будто он совсем ничего не стоит. Будто он не спит по паре часов только из-за того, что с первого же дня взялся за учебу. Будто он и так не выкладывается на полную. Будто одна вечеринка значит больше, чем часы, проведенные в окружении учебников. Конечно, все всегда так. Гарри всегда виноват, иначе быть не может. – Я учился исправно всю неделю, а вчера Барбара устроила вечеринку в честь начала учебного года. На ней появились все, кто считается достойным приглашения на такое мероприятие. Отказаться от него означало отказаться от уважения в свою сторону от большинства студентов. Мне ведь надо держать лицо в обществе, не так ли, Робин? – Гарри стрельнул глазами в сторону отца, его челюсть была напряжена, но в остальном он сохранял спокойствие всеми мышцами тела, если не учитывать идеально ровную осанку, которая не так уж и часто появлялась у него в этом доме. – Гарри, прошу тебя, не сейчас, – мама умоляюще посмотрела на него, но голос ее был строгим с нотками раздражения. И, да, точно. Он использовал тот прием, который был неприемлем в окружении посторонних. – Я твой отец, Гарольд, имей уважение и веди себя подобающе, – голос Робина же был холодным и грозным. Гарри знает, что, на самом деле, его сильно задевало, когда парень обращался к нему по имени, указывая, что кровного родства у них нет. Стайлс знает, что это нечестно, но, черт, он сам начал вести себя, как сволочь, лишь бы показать свою власть над сыном в присутствии Томлинсона. – Так и веди себя, как мой отец. Пока что дотягиваешь только до ректора, – с этими словами он резко встал из-за стола и, не оборачиваясь, вышел из комнаты, направляясь в сторону своей комнаты. Он с силой захлопнул за собой дверь, когда оказался внутри. Как ребенок, да, но, черт, как же его это бесило. Просто вымораживало. Он такой плохой сын? Почему? Потому что его мозги не были заточены на понимание этой ебанной высшей блять математики? Ой, уже простите! Робина никогда не волнует, что он преуспевает в чем-то еще. Психология? Английская литература? Да какая разница знаешь ли ты наизусть под сотню сложных стихотворений и отрывков поэм или можешь без труда аргументировать свою позицию, подкрепляя ее точными цитатами Ганди или Ницше, когда ты не можешь разобраться с теоремами да постоянными формулами. Ты просто глуп, если в твою черепную коробку не встроен калькулятор. Гарри разраженно раскинул руки на кровати. Он смотрел в потолок, прокручивая в голове недавнюю сцену, и ему стало немного (совсем чуточку) стыдно, что все это развернулось на глазах у Томлинсона. Возможно, одной из черт, которую он перенял у Робина, стало стремление скрывать свою личную жизнь от посторонних глаз. И семейная драма на глазах у его преподавателя математики не сильно вписывалась в такие рамки. В дверь тихо постучали, и, не дождавшись разрешения войти, непрошенный гость надавил на ручку, спокойно ступая на территорию Стайлса. Конечно, это был никто иной как Томлинсон. Гарри даже почти не удивился. Он был третий в списке, кто мог зайти к нему прямо сейчас (первой была его мать, а второй какая-нибудь из работниц, посланная передать Гарри что-нибудь из слов родителей). Тяжело вздохнув, кудрявый вернулся в прежнее положения, не желая принимать более серьезный вид, даже учитывая то, что перед ним стоял профессор. – Если ты пришел, чтобы продолжить лекцию, начатую моим отцом, то, прошу, не утруждайся и сразу уходи, Луи, – возможно, ему следовало подумать перед тем, как обращаться к Томлинсону на «ты», но он был слишком уставший от сегодняшнего дня, а шатен сам несколько раз попросил называть его «просто Луи» (неважно, что обращался он тогда не к Гарри, это мелочи). – Я и не собирался делать этого, Гарри, – имя кудрявого прозвучало как-то непривычно из уст старшего, хотя, казалось бы, он не впервые так его назвал. Сейчас в голосе были слегка уловимые нотки мягкости, которые были бы незаметны, если бы Гарри смотрел на Луи. Но, так как Стайлс сосредоточил на мужчине исключительно свой слух, он смог уцепиться за эту мелочь, которая непонятным теплым чувством отдавалась где-то внизу его живота. – Если ты пришел, чтобы начать свою собственную лекцию на какую-либо еще тему, то тебе следует поступить так же, как и в первом случае, – Гарри приподнял голову и теперь смотрел на Луи, который стоял у его кровати в паре сантиметров от ног парня. Его руки были уверенно сложены в карманах брюк, а на губах играла легкая ухмылка. Мужчину точно забавляла вся эта ситуация. – Снова мимо, Гарри. Меня обижает, что ты считаешь, что я гожусь только на проведение лекций. – Ну, конечно, – парень цокнул языком и закатил глаза. – Ты еще можешь писать какие-то супер непонятные доклады и влюблять в себя молоденьких студенток. Слова сорвались с языка раньше, чем Стайлс смог обдумать, что говорит. Он тут же прикусил его. С одной стороны, он не врал, ведь сам прекрасно видел и слышал, какое воздействие новый профессор оказывает на женскую половину обучающихся университета, но, с другой стороны, это было не совсем то, что ему следует говорить человеку, имеющему прямой доступ к его оценкам. Мда, Гарри следует побольше думать и поменьше разговаривать. – А как же молоденькие студенты? – и, стоп, что? – Томлинсон ухмыльнулся сильнее, вскидывая брови, будто ждал серьезного ответа на свой вопрос. Шестеренки в мозгу Гарри пытались быстро обработать полученную информацию и сопоставить ее с уже имеющейся: то, что Луи спросил, заинтересована ли в нем мужская часть студентов и что Элеонор все еще существует. Непонятно и очень сложно. Он подумает об этом позже, когда времени будет побольше, чем то, что предоставляет ему ожидающий профессор. – Не интересовался, – после короткой паузы ответил Гарри, надеясь, что Томлинсон не заметил замешательство на его лице. – На самом деле, я зашел поинтересоваться, как твое самочувствие. Ссоры с родителями не самая приятная часть взросления, не правда ли? – шатен вернул своему лицу расслабленный вид. Не то, чтобы до этого он был напряжен, просто теперь от каменного лица его отличала лишь тень улыбки и легкий интерес в голубых глазах. – Прекрасно. Я в полном порядке, если ты хотел это услышать, – огрызнулся Гарри. Ему было не до того, чтобы кто-то лез к нему в душу. Такое позволялось разве что Найлу и Энн, и то не всегда. Чуть тише он добавил, больше для себя, чем для парня напротив: – обычный вечер воскресенья. – Я хотел услышать, как ты на самом деле себя чувствуешь. Если бы меня интересовала твоя ложь, я бы даже не поднялся, – теперь руки мужчины приняли привычное положение: сцепленные в замок пальцы сложены спереди. Он снова излучал только власть и ничего больше. Гарри очень хотелось закатить глаза, но, возможно, он не мог признать, что вид такого серьезного и статного Томлинсона его как-то привлекает. Нет, совсем нет. – Я и не просил бегать за мной. Поверь, не ты первый, не ты последний, – и, ой. Следующим шагом будет вырвать Гарри язык, потому что, сколько бы он не говорил себе следить за ним, выходило, мягко говоря, хуево. Томлинсон резко разжал руки и схватил парня за лодыжку. Голос его был холодным, как сталь: – Я не бегаю ни за кем и никогда, Наглый Мальчик, заруби себе это на носу, – Гарри не смел вдохнуть, лежа на кровати, опираясь на локти и неотрывно глядя в холодные голубые глаза, пропитанные неожиданной яростью. – Научись вести себя, может, тогда к тебе будут относиться иначе. И тут Гарри облегченно фыркнул и рухнул обратно на кровать. Эх, а он уже подумал, что услышит что-то новое и интересное. – А говорил, что не лекции читать пришел. Я уже даже думал извиниться за то, что наговорил лишнего, – он ухмыльнулся, все еще глядя в потолок. – Умоляю, я наслушался всего этого на пару жизней вперед, пока нахожусь под этой крышей. Он ждал, что хватка Луи ослабнет и полностью исчезнет с его ноги, когда тот развернется, чтобы уйти, и было неожиданно вместо этого почувствовать, как мягкие пальцы аккуратно поглаживают тонкую кожу близ ступни. Не понимая, что происходит, Гарри вернулся в положение полусидя-полулежа и недоверчиво посмотрел на Томлинсона. Тот, в свою очередь, не сильно изменился в лице, разве что глаза… Глаза Луи, как уже успел заметить Гарри, всегда выдавали его настоящие эмоции, которые он так умело скрывал за каменной маской. Сейчас же в океане плескалась грусть, слегка касаясь соленых волн. – Я не сообщил Робину о твоей успеваемости, Гарри, – Луи прервал молчание первым, не разрывая зрительного контакта и не убирая ладонь с ноги парня. И, да, спасибо, Гарри в курсе, он вообще-то был там. – Я этого не сделал, но ты должен понимать, что, как ректор, он может это выяснить. – Я понимаю, – глухо отозвался Стайлс. Его кожа будто плавилась в тех местах, где пальцы Томлинсона аккуратно касались его. Было сложно сконцентрировать свое внимание на чем угодно, кроме теплых прикосновений, но он отчаянно пытался вслушиваться в слова мужчины. – И что ты собираешься делать? – брови Томлинсона немного поднялись вверх, а голова наклонилась на пару градусов в бок. Всем своим видом он показывал настоящую заинтересованность в том, что ответит Гарри. И, даже если это было не так, если он просто притворялся, что ему хочется услышать ответ парня, Стайлсу все равно стало неловко от такого внимания. – Ну, ээмм, – он опустил взгляд, не в силах выдавить из себя и слова. Можно подумать, что это профессор так влиял на кудрявого, но на самом деле он понятия не имел, что же ему делать. У него есть конкретное понимание, что случится, если он вылетит с курса или закроет его на плохой балл – Робин четко объяснил, спасибо. Только вот как этого не допустить, учитывая, что у него не выходило, ровным счетом, ничего, это был тот еще вопрос. – Стайлс, – Луи разочарованно выдохнул, произнося фамилию мальчика, будто даже не обращаясь к тому напрямую, а говоря лишь себе под нос. – Завтра на обеденном перерыве подойдешь в аудиторию. С этими словами он ослабил хватку и лодыжка Гарри выскользнула, тихо приземлившись на постель. Мужчина развернулся и уже было направился в сторону двери, когда Стайлс собрал хоть какой-то минимум слов в своей голове, чтобы составить из них простейшее предложение, так как абсолютно не понимал, что означала фраза профессора. – Ч-что? Зачем? Видите? Ми-ни-мум. Мысли в мозгу парня бегали с бешенной скорость, и, одновременно, у него в голове был полный штиль. Томлинсон обернулся через плечо, на губах играла довольная ухмылка. – Будем воспитывать в тебе юное дарование, Гарольд.