Pillowtalk by Zayn
У Гарри слегка кружилась голова. И не было до конца понятно, что тому виной: лишний бокал вина, который любезно протянула ему Карла, или рука Томлинсона, сжимающая его талию в данную секунду и не дающая парню запутаться в собственных ногах по пути к номеру. Луи находился так близко, что Гарри буквально утопал в аромате его одеколона. Он слышал далекий цветочный аромат вместе с нотками цитруса, и это было так восхитительно волнительно, что кудрявый невольно закрывал веки, в надежде запомнить этот запах, такой, казалось, не свойственный суровому Луи Томлиснону, навсегда. – Гарри, если будешь спать на ходу, на кровать можешь не рассчитывать – останешься здесь, – с тихим укором сказал Луи, сильнее обхватывая парня и заставляя его открыть уже привыкшие к темноте глаза. – Хочешь сказать, что, если я усну, ты меня не донесешь? – так же негромко, но с легкими нотками игривости, спросил Гарри. Томлинсон лишь покачал головой на глупый флирт парня, ничего ни ответив. Подойдя к номеру, мужчина достал ключ-карту, не ослабевая хватки на теле парня, и открыл дверь. Он молча повел Гарри в его комнату, пока в голове кудрявого тысяча и одна мысль сменялись полной пустотой каждую секунду. – Спокойной ночи, Гарри, – вырвав Стайлса из цикличного потока непонятных мыслей, сказал Луи. Он уже собирался уходить, когда Гарри непонятно откуда набрал смелости (или глупости) и окликнул его. Он не был до конца уверен в своих действиях да и толком не понимал, что именно собирается делать. Все, что знал его пьяный мозг – он не хочет, чтобы Луи сейчас уходил от него. – Лу, — шатен повернулся к парню, стоявшему прямо за ним. Он выглядел прекрасно. В голубых глазах слились усталость с легким остатком опьянения. Лицо было расслаблено и не выражало никаких эмоций, но не так, как обычно — сурово и холодно, а нежно – как дом. Да, Гарри бы назвал это чувство домом, но он слишком боялся признавать даже себе такое сравнение. Это бы значило слишком много, а Стайлс бы не выдержал, поняв, что для Луи это не значит ничего. И где-то на подкорке сознания он прекрасно понимал, что, скорее всего, так и есть, а потому решил лишь наслаждаться моментом, пока он у них есть. Он сократил и без того крохотное расстояние между ними до минимума и прильнул к всегда таким манящим губа. Губы Луи – мягкие, теплые и со вкусом клубничного шампанского – резко контрастируют с легкой щетиной, приятно царапающей кожу лица младшего. Томлинсон будто ждал этих действий от парня. Он сразу кладет свои руки на талию Гарри, буквально вдавливая того в себя, и перехватывает инициативу, тут же углубляя поцелуй, делая его более мокрым, страстным и, в некоторой степени, развратным. Стайлс покорно подчиняется каждому движению губ шатена, запутывая пальцы в недлинных волосах, когда Луи переходит поцелуями на челюсть и шею, нежно засасывая кожу. – Что ты хочешь? – голос мужчины – глубокий, хриплый – эхом проносится от основания шеи до самой дальней клеточки мозга парня, заставляя закатить глаза. Он будто заранее ощущает все то удовольствие, которое может получить так скоро от человека, который находится так близко. Это осознание сносит крышу. Вот Луи — Луи Томлинсон – 25-летний математик, один из самых богатых людей Лондона. Он тщеславен, эгоцентричен и чертовски умен. Казалось, недосягаемая ни для кого вершина, но сейчас… Сейчас он оставляет ряд багряных следов на шее своего студента. То, что неправильно, еще никогда не казалось таким верным. – Гарри... Милый мальчик, – безостановочно бормочет Томлинсон, тоня в сладких стонах кудрявого. – Чего ты хочешь? Скажи мне. – Лу.. – Что, милый? – Тебя, Луи. Этого достаточно, чтобы в мгновение ока Гарри оказался прижатым к мягким простыням кровати отеля. Матрас продавливается под весом двух тел, и парню кажется, что он тонет в облаке, будто он действительно оказался прямо на небесах или рай сам свалился к нему на голову. Это не важно. Ничто не важно, кроме Луи. Луи, обе руки которого опираются рядом с головой кудрявого. Луи, который тяжело дышит, так что исписанные ключицы то и дело отвлекают внимание на себя. Луи, чьи зрачки заполонили всю голубизну радужки от возбуждения. Мужчина, наконец, прерывает это секундное бездействие, которое для Гарри длилось не меньше нескольких часов. Он опускается к шее парня, возвращая внимание начатой багряной картине на коже. Руки младшего быстро находят свое место в волосах шатена, когда тот начинает расстегивать его рубашку. Медленно, словно дразня, он покрывает поцелуями каждый миллиметр только что оголенной кожи. Когда Луи задерживает свое внимание на правом соске парня и легко прикусывает его, Гарри не может сдержать протяжный глубокий стон. Его спина выгибается в форме идеальной дуги, а пальцы сжимают плечи шатена так, что вероятно оставляют полумесяцы от ногтей. – Блять, – выдыхает Стайлс. Он знал, что чувствителен, особенно в этом месте, но не может вспомнить, когда в последний раз заводился так быстро. Луи лишь ухмыляется на его реакцию, заканчивая с последней пуговицей, и плавно стягивает рубашку с плеч парня, параллельно затягивая его в новый томный поцелуй. Томлинсон тут же сбрасывает и свою одежду, не дожидаясь, что Гарри будет повторять его действия, что правильно, ведь единственное, на что сейчас способен кудрявый – тонуть в этом нескончаемом чувстве жара и блаженства. Гарри чувствует теплое дыхание Луи над поясом брюк, его мышцы напрягаются в предвкушении. Парень приподнимается на локтях, сталкиваясь взглядом с глазами мужчины, и напряженно кивает, давая молчаливое разрешение продолжать. Он чувствует, как уже сильно заинтересованный член буквально пульсирует, неприятно вдавливаясь в ткань брюк, и испытывает облегчение, когда Луи расстегивает их и стягивает вместе с нижним бельем, откидывая куда-то вглубь комнаты. Теперь Гарри, полностью обнаженный, лежит перед шатеном, ожидая его дальнейших действий. Однако, чего бы Стайлс не ожидал, так явно не того, что Луи лишь нежно поцелует его во внутреннюю сторону бедра, после чего отодвинется от парня назад. – Лу.. чт-, начал сбитый с толку парень. – Перевернись на живот, – голос Луи был хриплым, а слова, произнесенные им, не звучали, как просьба, из-за чего Гарри мгновенно заскулил, удивляя самого себя такой реакцией. Стайлс послушно выполняет, что ему было сказано. Мышцы внизу живота тянет, а член твердеет слишком быстро, изнывая и моля о внимании. Забывшись в своих мыслях, парень буквально взвизгивает, когда меж его ягодиц широким движением проходит влажный язык. Его глаза широко открываются в удивлении, а тело начинает трясти от вспышки приятных ощущений, когда Томлинсон постепенно начинает лизать чаще, приближаясь к дырочке парня. – Блять, Луи, – выстанывает кудрявый, когда мужчина входит кончиком языка, одновременно мыча, создавая тем самым блаженные вибрации. Гарри начинает слегка двигать бедрами, в надежде достичь облегчающего трения, но получает на это шлепок по правой ягодице. Он разочарованно стонет, но двигать бедрами перестает, когда Томлинсон вставляет первый палец рядом с языком. Эти чувства не передать словами. Будто тысяча самых приятных на земле ощущений слились в одно и образовались прямо в этой комнате невероятного отеля в центре Лондона. Луи медленно набирает темп, двигая пальцем внутри парня, когда тот чередует низкие стоны с практически скулежом. – Больше, пожалуйста, Лу, – он знает, что звучит умоляюще, но ничего не может с собой поделать. Ему мало тех прикосновений, что он уже получает, и от каждого нового его тело просит только больше и больше. Томлинсон выполняет желание парня, заменяя один палец сразу двумя, параллельно добавляя смазки. Гарри не уверен, когда тот ее достал и где, но сейчас этот вопрос волнует его меньше всего. Луи поднимается поцелуями от аппетитной задницы парня по его спине к шее, продолжая работать рукой. Его бедра синхронизируют движения, так что теперь он буквально трется своим членом о ягодицы парня. Он засасывает тонкую кожу на шее кудрявого в тот момент, когда попадает по заветному клубку мышц, вырывая низкий гортанный стон. – Боже, Луи, я готов, готов. – Хорошо, – мужчина делает очередной засос, отвлекая парня от неприятных ощущений, пока вытаскивает пальцы. Стайлс слышит, как он разбирается с упаковкой презерватива за его спиной, и мысленно подготавливает себя к тому, что собирается произойти. – Готов? – хриплый шепот раздается прямо над его ухом, губы буквально касаются кожи. Он еле как заставляет себя кивнуть, хотя ему кажется, что он не в силах контролировать ни одну мышцу тела прямо сейчас. – Ты умеешь говорить, милый, я знаю, — настойчиво говорит Томлинсон, недовольный молчаливым ответом парня. – Да, да, я готов. Парень чувствует, как постепенно в него входит головка, а затем, медленно, и весь член мужчины. Рот Гарри принимает форму буквы «о», и он издает беззвучный стон, напрягаясь всем телом. – Расслабься, милый мальчик, – Томлинсон не двигается в нем, плавно гладя бока, пока ждет, что Стайлс привыкнет к ощущениям, но по его голосу слышно, что ему самому сложно себя контролировать в данный момент. – Боже, ты такой узкий. – Можешь… можешь продолжать, – говорит Гарри, когда ощущения перестают приносить первичный дискомфорт. Луи начинает медленно двигаться, постепенно набирая скорость. Он обнимает парня за талию, прижимаясь к его спине, тяжело дыша и оставляя частые поцелуи на коже Стайлса. Мужчина меняет угол проникновения с каждым толчком, ища заветную точку. – Да! Да! Вот здесь. Блять! – буквально кричит Гарри, когда Томлинсон наконец попадает в нужное место. Шатен продолжает вбиваться в парня, не меняя угол, но ускоряясь так, что в один момент кудрявый падает, когда его руки больше не могут удержать его в колено-локтевой. Луи хватает его за бедра, заводя одну руку под парня и начиная дрочить ему в том же ритме, создавая, вероятно, самые приятные ощущения в его жизни. – Луи, Лу, – зовет его Гарри, силясь собрать мысли в нормальные предложения, хотя каждое его слово прерывается на очередной громкий стон. – Да, милый, – шатен упирается одной рукой сбоку от головы Стайлса, продолжа второй надрачивать его член. – Все в порядке? – Я, – он запинается, задыхаясь, когда Томлинсон в очередной раз попадает прямо по простате. – Я скоро, Лу. – Боже, как ты звучишь, – стонет мужчина. – Ты можешь кончить, милый. Давай, Гарри. Как по команде перед глазами парня взрываются фейерверки, заставляя его трястись от сильного оргазма. Он пачкает пастельное белье под собой, громко стоня в последний раз и сжимаясь вокруг члена мужчины. Этого достаточно, чтобы Томлинсон тут же кончил вслед за ним, изливаясь в презерватив и падая сверху Стайлса, тяжело дыша. Он укладывается на соседней стороны кровати, смотря в потолок, явно находясь где-то в своих мыслях. Гарри разглядывает профиль мужчины. Он не уверен, повлиял ли на него так крышесносный оргазм, но сейчас Луи кажется ему сотворенным ангелами, буквально восьмым чудом света. Парень на секунду прикрывает глаза, но не рассчитывает, что его организм и впрямь устал, и последнее, что кудрявый чувствует перед тем, как уснуть это невесомое поглаживание по щеке и слышит тихое: «Отдыхай, Гарри».***
Will We Talk? by Sam Fender
Утром Гарри просыпается ближе к 12. Шторы в комнате плотные, но луч теплого света все же проникает сквозь неаккуратно задернутые ткани. Голова парня тяжелая. Он бы не сказал, что она болит, как обычно бывает после вечеринок. Когда они с Найлом стали часто выбираться на разнообразные тусовки с морем алкоголя, кудрявый стал планировать дни так, чтобы следующий день после отрыва был свободным, как минимум, потому что добрую половину дня он не мог оторвать голову от подушки – так сильно она болела. Сейчас же он чувствовал, будто проспал часов пятнадцать. Вдобавок к тяжести он чувствовал ноющую боль в мышцах. Он сел в кровати и тут же приземлился обратно. Видимо, менять положение сейчас было плохой идеей. И тут до парня постепенно начинало доходить. В его мозгу стали смутно вырисовываться картинки вчерашнего вечера. Он распахнул глаза, в шоке уставившись в потолок, будто увидел там единорога или что-то подобное. Он переспал с Луи, мать его, Томлинсоном. – Воу, – парень издал нервный смешок, потому что в его голове все еще не укладывалась реальность произошедшего. Он повернул голову к соседней подушке, но она, естественно, была пуста. Проведя рукой по другой стороне постели, Стайлс почувствовал холодные простыни. Значит, Томлинсон давно встал. Полежав еще минут десять и трижды шумно выдохнув, подготавливая себя к предстоящему дню, парень аккуратно выбрался из-под одеяла. Он быстро принял прохладный душ, стараясь не сильно глазеть в зеркало на следы, оставшиеся после этой ночи, накинул на себя брюки и рубашку и направился из комнаты. Все еще думая «Ну и дела» по поводу произошедшего, он старался стереть с лица эту дурацкую улыбку, предательски вылезавшую от каждой мысли. Гарри выходит в гостиную, попутно застегивая пуговицы, и натыкается на уже собранного Томлинсона, который с носом зарылся в каких-то бумагах. Парень подавляет очередную улыбку, обещающую боль в щеках, и подходит ближе к Луи. – Снова работаешь? – он нарушает тишину и сам немного пугается того, как громко звучит его голос. Томлинсон на секунду поднимает взгляд, отрываясь от бумаг и окидывая им парня. Гарри немного напрягается от отчужденности в голубых глазах, но они так быстро соскальзывают обратно в документы, что он не уверен, что ему не показалось. – Мое выступление через 40 минут, повторяю материал, – ровным голосом отвечает шатен, продолжая бегать по строкам. – Ты выступаешь? – с искренним удивлением спрашивает кудрявый. Он никак не может вспомнить, упоминал ли Луи что-то об этом или нет. – Ты, кажется, не предупреждал… Черт, мне стоило проснуться пораньше, я ведь мог пропустить, – вслух размышляет парень, сведя брови к переносице. – Можешь собираться сейчас, – теперь Стайлс почти отчетливо слышит давно знакомый холод в голосе мужчины, и по его спине пробегают мурашки от непонимания. – Лу, все норм- – Гарри, я занят, – мужчина сурово взглянул на него, как бы подчеркивая свои слова. От неожиданности, что их первый разговор за сегодня будет проходить в таком тоне, парень отшатнулся. Он абсолютно не понимал, какая муха укусила Луи, но решил не лезть к нему сейчас. Только хуже сделает. Вполне вероятно, Томлинсон правда нервничал перед выступлением. Во всяком случае, Гарри верил, что этому есть логичное объяснение, даже если слышать грубый тон голоса в первое утро после… после того, что между ними было – не очень приятно. Он потупил взгляд, опустив голову, словно нашкодивший ребенок, и выдал тихое: – Понял. Парень развернулся и ушел обратно в комнату, настраиваясь на сборы. Плохое утро – не значит плохой день, ведь так? Во всяком случае, Гарри очень на это надеялся.***
Strong Enough to Break by Hanson
Луи знал. Луи блять знал каждой клеточкой своего мозга, что допускал ошибку. Допускал ошибку, решая привезти Гарри на конференцию, допускал ошибку, позволяя ему весь вечер пить, заигрывая с ним, флиртуя, черт возьми. Он прекрасно знал, что допускал ошибку и самой главной было остаться. Он должен был уйти. Должен был сказать: «Спокойной ночи, Гарри» и оставить парня одного. Тогда бы все эти заигрывания и флирт не значили бы ничего – просто баловство, которое он позволил себе впервые за долгое время. Он всегда придерживался строго правила – никогда ни к кому не привязывайся. В силу своего возраста – столь юного для того, чем он занимался, он прослыл распутным, развязным и безнравственным парнем, в приоритете которого всегда было лишь две вещи – наука и тусовки. Его не волновало, что люди судили о нем таким образом, даже если на деле всего себя он отдавал семье. Никто не вникал в глубину его отношений с девочками, и Луи прекрасно осознавал, что так и должно быть, чтобы близняшки могли спокойно расти без назойливого внимания со стороны. Он работал, чтобы обеспечивать их, чтобы они ни в чем не нуждались, и по великой случайности ему повезло иметь работу, которая была страстью всей его жизни. И поэтому Томлинсон считал, что нет ничего плохого в том, чтобы порой отвлекаться. Еще со времен университета он понял – незапланированные тусовки, безыменные связи, смешанный алкоголь и громкая музыка - не только все признаки сильнейшего похмелья на утро, но и наиболее доступный способ перезагрузить мозг. После каждой такой вечеринки он возвращался к работе и словно смотрел на все с новой стороны. Он начинал замечать то, что не видел раньше. Его одновременно поражало, каким слепым он был до этого и какое невероятное чувство возникало в груди, когда мысли, словно частички паззла, складывались в верном порядке. Но шло время и простых пьянок переставало хватать. Ему не хватало былого драйва, он нуждался все в большей и большей дозе адреналина, чтобы перезапустить свой мозг. И когда время его перезагрузок начало стабильно достигать недель, а безвылазные пьянки стали очевидно заметны на его собственном лице, Элеонор забила тревогу. Тогда-то все и кончилось. Одним утром на его пороге заявилась пара мужчин с идеальными английскими укладками и кожаными портфелями. Его юристы несколько часов объясняли что, как и почему нужно сделать, но на деле ему не нужно было то множество причин, которые они приводили, как доказательства против его образа жизни. Луи услышал фразу, которая безустанно повторялась в его голове. Она вызывала дикий страх, такой, какой он, вероятно, последний раз испытывал, когда в детстве, чуть не упал с крыши их семейного сарая, когда проверял зависимость скорости падения предмета от его массы и веса. Возможно, дело было в очередном похмелье, но на лбу Томлинсона выступил пот, а пальцы тряслись. «Лишение опекунства». Два слова. Два слова, которых Луи боялся, как огня. Он не мог позволить этому случиться. Не мог допустить, чтобы девочки остались одни. Тогда Томлиснон просто дождался окончания этого, казалось, бесконечного потока звуков со стороны его юристов и незамедлительно согласился. Ему было плевать, что они придумают, чтобы обелить его репутацию, он был готов на все. Луи не переставал корить себя за то, что умудрялся никогда об этом не думать. В его голову даже не приходило мысли, что его поведение в обществе может отразиться на девочках, да еще и в таком ключе. Спустя несколько месяцев он стабильно видел сны несколько раз в неделю, где близняшек забирают. Где он перестает быть опекуном, он больше не знает, где его девочки, хорошо ли с ними обращаются, получают ли они все, в чем нуждаются. Он видел сны, где каждая из них заперта в темно и холодной комнате, в полной антисанитарии. Где их раскидали по разным детским домам, и они плачут каждую ночь, не имея возможности связаться ни друг с другом, ни с ним. Луи просыпался в холодном поту и с заплаканными глазами. По началу он даже звонил в их школу, а когда сны были слишком реалистичными ездил туда сам или отправлял Элеонор. Поэтому, как бы он ни был не доволен своим пребыванием в университете, он прекрасно понимал, что это чертовски маленькая плата, которую он готов заплатить за спокойную жизнь сестер. Однако отказ от вечеринок означал и отказ от постоянных связей, что было не на руку его организму, привыкшему получать по несколько оргазмов за пару дней. Луи с головой погрузился в работу, но из-за нехватки безлицых партнеров он начал смотреть. И в этом была его первая ошибка. Правило «никогда ни к кому не привязывайся» специфично тем, что для его выполнения никогда нельзя заглядывать в людей. Нельзя изучать их, проникать к ним в души. Это чревато последствиями. Возникают чувства. Любые чувства – будь то симпатия, зависть, любовь или ненависть. Но тебе уже не все равно. Ты перестаешь воспринимать человека, как просто оболочку. Перестаешь видеть в нем его достижения. Человек для тебя больше не объект, который просто существует в той же вселенной, что и ты. У Луи в жизни было всего несколько людей, к которым он мог позволить себе испытывать чувства, но ни к одному из них эти чувства не были романтичными. Друзья – это поддержка, семья – это забота, а любовь – это океан различных эмоций. Сегодня он спокоен, полон нежности и прекрасной тишины, а уже завтра на нем бушует шторм, поднят красны флаг и все в округе рушиться прямо на глазах. Но, начав смотреть, он стал видеть. Видеть характеры, эмоции, амбиции, желания. Если раньше все, кто бывал на светских приемах, для него казались лишь падкими на деньги и прочие блага едва ли людьми, живущими под слоганом «выше мой головы мира не существует», то теперь он был знаком с Энн – заботливой матерью, старающейся не давить на сына и защищать его, он был знаком с Карлой – которая раньше казалась ему просто чуть более сносной, но все еще женой богатенького мужика, а сейчас оказалась столь глубокой личностью, пережившей ошибку, которая повлияла на всю ее жизнь. Он видел студентов, полных амбиций и стремлений. Многие, пугающее большинство, если честно, из них не были теми, кто надеялся на свою семью, на фамилию да состояние. Они трудились, чтобы достичь своих высот, падали, но вставали и шли дальше, лишь бы не оставаться серым пятном на фамильном древе. И тогда он увидел Гарри. Эмоционального и дерзкого, робкого и мечтающего. Парня, который вел личную войну с самим собой, но который так легко открывался Луи. Томлинсону было достаточно посмотреть в его малахитовые глаза, чтобы увидеть всю глубину эмоций. Сначала это было интересно. Его стереотипы о богатых подростках медленно рушились, воздвигая на своем месте новые, более красочные образы. Но со временем трепет, который он видел в глазах парня, начал появляться и в его собственной груди. Он отдавался где-то в грудной клетке после каждого мимолетного прикосновения, легкой улыбки, адресованной лишь ему, завуалированного комплимента. И после каждого мгновения, отдаваемого для поцелуев. После всей резкости и нежности. И это пугало. Это так чертовски сильно пугало, что у него просто не оставалось выбора…***
Спустя полчаса Томлинсон выходит из дверей лифта, направляюсь к месту проведения второго дня конференции. В руках у него небольшая стопка бумаг, большинство из которых – заготовленная заранее речь, которую потрудилась проверить Элеонор, так как, по словам девушки, «твой английский даже Королева не поймет, Луи, ты безнадежен», а остальное – заметки для ответов на вопросы, которые мужчина смог предположить. Он не нервничает, перестал нервничать года три назад, когда такие события постепенно стали постоянной практикой в его жизни. Возможно, Луи немного грустно от разговора с Гарри этим утром, и, возможно, еще грустнее от собственных мыслей, которые всплывали параллельно подготовке, и он мог бы даже признаться себе, что, просматривая взглядом помещение, на самом деле же пытается найти знакомую кудрявую голову. Ему бы стало точно спокойнее, если бы он увидел Стайлса, весело болтающим с кем-то из гостей. Но, не замечая никого, подходящего по внешности, Луи тяжело выдыхает и старается очистить мысли, настроившись на дело. В конце концов, не этого ли он добивался? – Самый молодой математик за последние 30 лет, обладатель премии Черна, с недавних пор преподаватель Лондонского университета имени Святой Девы Марии – мистер Луи Уильям Томлинсон, дамы и господа! Луи вышел на сцену под бурные аплодисменты, принадлежавшие, по большей части, женской половине аудитории, с которой у него отношения были куда лучше, чем с мужской. Он улыбнулся, встав за стойку спикера и разложив на ней необходимые бумаги, и подождал, пока шум в зале утихнет, прежде чем перейти к своей речи. – Живем ли мы, чтобы стать теоретиками категорий или прикладными математиками, я подозреваю, что нас всех объединяет одно: когда-то все мы были очарованы простыми числами. В теории чисел есть много нерешённых задач, связанных с базовыми вопросами о взаимосвязи простых чисел и сложения. Среди них гипотеза простых чисел-"близнецов", которая утверждает, что существует бесконечное количество пар простых чисел, которые отличаются на 2, и гипотеза Гольдбаха о том, что каждое четное число может быть представлено в виде суммы двух простых. В начале прошлого столетия учёные вывели такой закон о расположении простых чисел: среднее расстояние между соседними простыми числами примерно равно количеству цифр любого из этих чисел, умноженному на 2.3. И не так давно я задался вопросом – а найдется ли граница такая, что существует бесконечно много пар простых чисел, расстояние между которыми не превышает эту границу? ( Статьи: https://g0-underground.livejournal.com/142875.html https://golem.ph.utexas.edu/category/2013/05/bounded_gaps_between_primes.html в этой маленькой статье все еще более доступным языком, если интересно понять, о чем речь - https://habr.com/ru/post/180259/ Прочитайте, если будет время. Это и в правду очень интересно:) )***
– Спасибо, доброго дня. – Доброго дня, мистер Стайлс. Гарри вышел из машины у ворот родительского дома. Натянув на лицо спокойный вид, свойственный человеку, который провел выходные в интересном месте, он переступил порог, надеясь, что его глаза не похожи на глаза наркомана с 10-летним стажем. Открыв дверь, он сразу же почувствовал аромат свежей выпечки, которым был наполнен первый этаж дома. Свет был включен лишь на кухне, поэтому парень на минуту остановился, наслаждаясь видом. Полуденный свет мягко обволакивал мебель из темного дерева, превращая помещение в, возможно, самое уютное место на земле. Гарри мог представить, как проводит все свои дни в одиночестве только в подобном месте, не ступая и ногой за его пределы. Это именно тот тип роскоши, который любил кудрявый. Возможно, тот факт, что он прожил в этом доме всю жизнь и делали его таким родным, но только в такие моменты, когда ни одна душа не нарушала покой усадьбы, все вокруг становилось по-настоящему теплым. – Гарри, милый, ты рано, – раздался знакомый голос за спиной. Парень обернулся и увидел мать, быстрым шагом выходящую с кухни, стремясь скорее преодолеть расстояние до сына. – Мы ждали тебя только вечером, что-то случилось? Она обняла сына, а он оставил приветственный поцелуй на ее щеке. – Все хорошо, мам. Я уехал после выступления мистера Томлинсона, потому что у меня уже голова начала болеть от такого количества умных слов за пару дней, – попытался пошутить парень. Он даже почти не лгал, ведь Гарри уехал только после финальной речи мужчины, к тому же, Энн знала, как легко у него могла заболеть голова от постоянного напряжения. – Ох, дорогой, иди отдохни тогда пару часиков, – она ласково заправила его волосы за ухо и тепло улыбнулась. – Когда встанешь, приходи на кухню. Мы с Мирандой с самого утра у плиты. – Ого, мам, наша кухня в порядке? – наигранно забеспокоился парень, заглядывая в сторону кухни, чем вызвал смех матери. – Эй, я не так плоха в готовке, молодой человек! К твоему сведению, Миранда сказала, что немного практики и я вполне сгожусь на роль шеф-повара в лучшем ресторане Берлина. – Миранда! Зачем ты так нагло обманула мою прелестную матушку?! – вторая женщина с улыбкой вышла из кухни, наблюдая прекрасную картину матери с сыном. – Может, я и преувеличила немного, но миссис Стайлс и вправду очень хороша. Ей почти не нужна была моя помощь сегодня, – на ее слова Энн гордо подняла подбородок. – Видишь? – Вижу, вижу, – рассмеялся он. – Не спали дом, пока я буду в комнате, пожалуйста. – Ах, ты, маленький..! – она легонько шлепнула его по затылку, когда кудрявый с громким смехом помчался в свою комнату. Он тепло улыбалась в след своему сыну. – Он уже такой взрослый, да? – женщина перевела взгляд на Миранду. – Детям свойственно расти, мэм, это закон природы. – Он взрослый, – еще раз повторила она, отводя взгляд от грустной улыбки домработницы. – Но он все еще такой светлый. Каждый день я смотрю на него и боюсь, что однажды он столкнется с тьмой, которую не сможет побороть. – Миссис Стайлс, я знаю этого мальчика с пеленок, также как и Вы. Он сильный, Вы знаете это, – женщина сжала ладонь Энн. – Самый сильный, – она кивнула и сморгнула наступившие на глаза слезы.***
– Малик, помяни мое слово, когда-нибудь тебя ограбят, и, может, хоть тогда ты научишься закрывать гребанную дверь, – устало прокричал Луи, заходя в квартиру друга. Сейчас ему до ужаса хотелось посидеть с другом и посмотреть какой-нибудь футбольный матч, чтобы отвлечься от всех непрошенных мыслей, которые с самого утра не покидали его голову. Это выматывало. Мужчина направился в гостиную, потирая от усталости глаза, и, когда он убрал ладонь от лица, на нем застыло выражение искреннего удивления. Губы сложились в форме буквы «о», и Луи отчаянно пытался вспомнить, говорил ли Зейн что-то об этом, чтобы паззл в его голове перестал быть таким несобранным, как в данную минуту. – Мистер Томлинсон?... На диване в квартире его лучшего друга сидел его собственный студент. Да еще и не просто студент, а лучший друг того кудрявого недоразумения, с которым шатен провел выходные, - Лиам Пейн. Луи ничего не ответил. Да и что он мог сказать. Все приличные и неприличные слова будто испарились из его головы, и все, что он смог выдавить из себя, это очередное «о», когда в коридоре послышались шаги и в комнату зашел Зейн-собственной-персоны-Малик. И тогда паззл сложился, но шатену от этого ничуть не полегчало, потому что мало того, что в квартире его ЛУЧШЕГО ДРУГА сидел его студент, так сам Малик, похоже, только что вышел из душа, потому что из предметов одежды на нем было только едва державшееся на бедрах махровое полотенце. – Милый, ты что-то уронил? Мне послышался шум…, – Зейн повернул голову и столкнулся взглядом с шатеном. – Оу, видимо, это была дверь. В комнате воцарилось неловкое молчание. Лиам продолжал сидеть на диване, со стороны казалось, что он буквально пытается слиться с ним воедино, и смотрел, не моргая, на художника. Луи постепенно отпускало ощущение шока, которое заморозило все его клетки мозга в первые секунды осознания происходящего, и теперь он смотрел на Малика взглядом, который требует незамедлительных объяснений происходящего. Сам же пакистанец, по всей видимости, перебирал все возможные варианты развития дальнейших событий у себя в голове, выбирая наименее травмирующие, временами бросая подбадривающие взгляды Пейну. – Зейн, что за хуйня? – не выдержав эту сцену из типичного комедийного сериала 00-х, воскликнул Луи. – Томлинсон, прошу. – Ты просишь? Он просит, посмотрите на него! Зейн, я спокойно тебя спрашиваю, что это за хуйня? – не унимается шатен. Все эмоции, накопившиеся в нем за это не самое приятное утро, будто суммируются с тем, что планы, которые он уже построил себе на сегодняшний вечер, рушатся без следа. – Луи, угомонись, – более серьезным тоном говорит Зейн, повышая голос, в надежде вразумить друга. Краем глаза он видит, как Лиам, все еще жмущийся на диване, начинает паниковать, не понимая, что может произойти. – Какого хуя, Зейн Малик, скажи мне на милость? – Какого хуя – что, Луи? – Вот это! – Томлинсон обводит руками комнату, начиная задыхаться от переполняющих эмоций. – Все это! – Что – это? – начиная терять терпения от мельтешения друга, чеканит Зейн. – Какого хуя ты трахаешься с моим студентом, Малик? Ты хотел, чтобы я это сказал? Теперь ты объяснишь? Почему я прихожу к своему горячо любимому товарищу с огромнейшим желанием посидеть да поболтать по душам, а этот самый товарищ в одном полотенце, пока на его диване сидит юнец, которого я три раза в неделю вижу на собственных лекциях в ебанном, твою мать, университете? – Поприкуси язык, Лу. Нашел, на кого словами разбрасываться. Я могу встречаться с кем захочу, в конце концов, это в рамках закона. А ты не строй из себя ебанного святошу – сам спишь с другом Лиама, а кричишь на меня, будто пояс целомудрия в 18 лет повязал, – не давая вставить и слова, брюнет начал наступать на друга. – Отличие в том, что я хотя бы не веду себя с людьми, как мудак, Лу. Растерявшись на секунду, Луи стоит с раскинутыми руками и смотрит прямо на Малика, кажется, даже не моргая. Зейн знал, что в минуты такого состояния, главное – вывести Томлинсона из равновесия. Сейчас он просто не позволил ему продолжать свою тираду, застав врасплох серьезностью тона и громкостью голоса. Но почти сразу Малик почувствовал вину за сказанные слова. Он не любил осуждать людей, в особенности тех, кто ему дорог. Он мог выразить опасения или дать совет, но не нападать, как сейчас. Дела между Луи и Гарри – их личное. Такое же личное, как было у них с Лиамом всего десять минут назад… – Прости, Луи, я не хотел, – начал было Зейн, но его остановил жест Луи, приказывающий замолчать. В глазах друга был шок, явный шок, но вместе с тем брюнет сто процентов мог гарантировать, что видел в них самый настоящий страх, из-за чего он стал чувствовать себя еще хуже из-за сказанных слов. – Ты знаешь? – голос шатена звучал куда тише его предыдущих речей. – Томмо, друг, я не слепой, – почти что простонал Зейн. Потому что – серьезно? Томлинсон по правде считал себя ТАКИМ хороших актером? – Я ждал, что ты придешь и расскажешь мне все. Я же твой друг, Луи, ты это еще помнишь? Потому что порой ощущения, что ты закрыл от меня ахуеть какую большую часть жизни. Но, знаешь, я может и не блещу знаниями по математике, но 2+2 еще сложить в состоянии. Луи издал разочарованный стон. Этого он боялся, нет-нет, этого он не хотел больше всего на свете. Он сел на другой конец дивана, закрывая лицо ладонями, мечтая, чтобы сейчас был тот самый момент в жизни, когда неизвестно откуда в голову приходят гениальные идеи. – Зейн? — неуверенный голос раздался с другого конца дивана. – Да, Ли, – Зейн, уже накидывавший на себя футболку, вопросительно взглянул на парня. – Не знаю, насколько это уместно спрашивать, но о каком моем друге ты говорил, прости? – в голосе Пейна слышалась явная претензия, но Луи почему-то казалось, что адресована она была не только к одному Малику. – Гарри, – обреченно вздохнул шатен, все еще не отрывая рук от лица. – Гарри? – Да, он встречается с Гарри. – Вы с ним встречаетесь? – Мы не встречаемся, – не открывая глаз, он запрокинул назад голову, которая постепенно начинала болеть. На смену предыдущей бури эмоций пришло быстро растущее раздражение из-за любопытного голоса Лиама и Зейна, который находил эту ситуацию в своем роде забавной. Луи понимал, из чего шел такой вывод о нем с кудрявым парнем. Сколько бы это мир ни видал людей, отношения между которыми не выходили за рамки спальни, люди, вероятно, никогда не перестанут верить в однажды придуманную чистую любовь со всеми ее вытекающими. – Вы с ним не встречаетесь? – тем же любопытным тоном продолжил Лиам. – Нет. – То есть вы просто спите? – подхватил Зейн. Шатен понимал, что тот просто веселится. Зейну не надо все выпытывать из него, хватит пары слов и он уже сложит всю картинку о жизни Луи в последние месяцы, но сейчас он, судя по всему, находил это увлекательным – действовать другу на нервы. – Мы не спим! – То есть вы ни разу не занимались сексом? – будничным тоном продолжил Малик, получая за это тихое «Зейн» от Лиама и посылая тому в ответ воздушный поцелуй. – Нет, но.. – Значит, занимались. – Боже, Зейн, ты можешь отпустить эту тему, – застонал в полный голос Луи, чем вызвал смех у Пейна. – Хорошо, но такое поведение совсем не свойственно тебе, Мария, – сдвинув брови к переносице и пригрозив пальцем, суровым тоном сказал брюнет. Луи в недоумении повернулся к хихикающему Лиаму: – Мария? – Дева Мария, богоматерь, – кратко пояснил тот. – А, святоша, – дошло до Томлинсона. – Очень остроумно Зейн, твой юмор, как всегда, на уровне — поддерживает цокольный этаж. – Ладно тебе, я был обязан, – рассмеялся Зейн. – Пошли на кухню. Ли, ты купил еду днем? – Да, там китайская кухня, сегодня у них особое меню. – Замечательно! Видишь, Томмо, особое меню! Не кисни, приятель, – схватив шатена за руку, он потащил его в сторону кухни под мелодичный смех студента, а Луи пытался понять – неужели все бывает вот так просто?***
«Что у тебя с Томлинсоном, приятель?» Гарри валяется на кровати. На ноутбуке очередной ромком, который он смотрит в наушниках из-за привычки держать провод между зубами. Парень чуть не давится этим несъедобным аксессуаром, когда видит уведомления от Пейна. Такой вопрос слишком неожидан не то что сегодня, а вообще. С чего вдруг у Лиама такие идеи в голове? Может ему рассказал Зейн? А Зейн разве вообще знает? Хотя стоп, может Лиам имел ввиду, как идут дела с проектом для курсовой? Хотя почему тогда вопрос про Томлинсона, а не на прямую по учебе.. Черт, наверняка Найл проболтался! Гарри так и не позвонил ему по приезде домой, а блондину сто процентов надо было рассказать кому-то то, что хотел вчера поведать другу, вот он и позвонил Пейну. А там слово за слово да и ирландца язык без костей, дай только слушателя… Да, точно Найл. Придурок. – Милый? – голос матери раздался за дверью следом за короткими стуками по деревянной поверхности. – Можно? Энн заглянула в комнату, тепло улыбаясь сыну, который поставил на стоп фильм и сел на кровати, показывая своим видом заинтересованность. – Я принесла тебе булочки, – в этот момент парень заметил небольшую тарелку с тремя сладостями в руках матери. – Только из духовки. – Спасибо, мам, – с энтузиазмом хватая одну из булочек, сказал парень. Энн обняла сына за плечи, встав рядом с кроватью, и провела рукой по его волосам. – Такие длинные уже, – задумчиво прокомментировала она. – Мне нравится, – с набитым ртом хмыкнул Гарри. – Мне тоже, – с улыбкой проворковала женщина. – Милый, могу я тебя спросить? – Конечно, мам, что-то случилось? – он отложил булочку и развернулся в объятьях, чтобы видеть лицо матери. – Нет-нет, не переживай, – тут же заверила его Энн. – Просто... Если в твоей жизни будет что-то происходить – что-то важное или волнующее, что-то печальное... что угодно – ты ведь расскажешь мне? – Да, мам, расскажу, — улыбнувшись с благодарностью, сказал Гарри и обнял мать, добавив шепотом: – Конечно, расскажу.