Уничтожение никогда не казалось таким привлекательным
Bring me the horizon – «1×1»
О Намджуне известно немногое. Он родился в изначально верующей семье. Его родители поклонялись Богу, как и родители его родителей… и так ещё несколько поколений. Словом, дом с очень крепкими консервативными ценностями и строгими порядками. Омег, как и во многих подобных семьях, высоко не ставили. Ценили – да, но лишь за соответствие надлежащей им роли домохозяйки. Чуть что – вешали ярлык строптивой, которую замуж никто не возьмёт. А, как известно, незамужняя омега – это позор для рода. Намджун, впрочем-то, замуж не стремился. Альфам прислуживать или как-то под них подстраиваться он и вовсе отказывался. Вот кто поистине был строптивым! Ему было мерзко от поведения своих братьев и сестер, которые, забыв собственную гордость, по струнке ходили перед альфами. Семью юноша любил, но наперекор родителям выбрал для себя совершенно иной путь. В восемнадцать лет Намджун сменил имя и фамилию, полностью отрекся от кровных уз и добровольно пошел служить, а там уже и строить карьеру. Он, несмотря на свой сабгендер, наравне с альфами тренировался, изучал владение разными видами оружия. Был блестящим военным, его ставили в пример другим как восходящую звезду и талантливого бойца. К двадцати годам Намджуна за особые заслуги перед государством наградили почетным званием полковника, что для его возраста было неслыханным достижением. Это звание грело его сердце и жаждущую побед душу. Подумать только! Омега руководит тысячей альф! Его семье такое и не снилось. И пусть Намджун был презираем собственными родителями, своей жизнью он был более чем доволен. Он стремительными шагами приближался к заветным мечтам, и всё казалось просто и-д-е-а-л-ь-н-ы-м. Но, как это часто бывает, вместе с большими победами приходят и большие разочарования. Через несколько месяцев после повышения с Намджуном связалась мать. Долго плакала, просила вернуться. У парня сердце разрывалось от боли: слышать слезы и отчаяние было невыносимо. Пусть у них сложные отношения, Намджун все равно не переставал любить родню. Но себя и свою жизнь он всё же любил больше, а потому дал отказ на все их просьбы. Нет уж, к прежним порядкам и правилам он не вернётся никогда. Ровно через две недели всю его семью убили. Не пощадили даже детей, которые и школьного возраста достигнуть не успели. Намджун узнал об этом совершенно случайно: услышал, что зачищают квартал, где он родился и вырос. Омега сразу сложил пазл в голове и что есть мочи помчался к семейному дому. К его прибытию не осталось даже стен. Всё горело ярким пламенем. Намджун поверить не мог своим глазам. Дома соседей, его дом – всё поглотил огонь. Тогда он впервые узнал запах сожженной плоти, и этот запах не раз ему ещё мерещился в кошмарах. Потеря близких, от которых Намджун сам ранее отрекся, оказалась слишком большой и невыносимой утратой. Омега не переставая корил себя, винил в случившимся. Если бы он только поговорил с ними, если бы только забыл про гордость и вернулся домой, он бы смог их защитить. Его родители, братья, сестры, бабушки и дедушки были бы живы. Стольких смертей бы удалось избежать! Но всё из-за него, из-за Намджуна… Эти мысли буквально убивали его изо дня в день. Пошатнувшимся состоянием омеги сразу же воспользовались завистники. Намджуна подставили, и если бы не помощь одного очень влиятельного чиновника, то жизнь омеги оборвалась ещё тогда. Но Намджуна спрятали под крылом Святого Отца, где ему дали время на восстановление, окружили заботой и теплом. Поначалу он думал оставить прошлую жизнь. Вышел замуж за альфу, пусть и не по большой любви, но в их отношениях было взаимное уважение. Намджун родил прекрасного сына Енджуна, изо всех сил пытался перенять образ покорной и услужливой омеги. Но когда его муж погиб, пытаясь спасти семью друга от преследований ищеек, всё изменилось. Намджун больше не мог чувствовать себя в безопасности без оружия в руках. Даже в этом священном месте, именуемым Домом Вознесения, нельзя полностью расслабиться. И уж тем более, когда на руках остался маленький ребенок. Намджун чувствовал себя беззащитным перед жестокой карающей рукой правительства. Каждый день мог стать последним, когда на тебе смертоносное клеймо «верующий». Бежать не к кому, ждать защиты – пустые надежды. Поэтому, смирившись со смертью мужа и взяв себя в руки, Намджун больше не позволял себе быть слабым. Он понимал, что ради сына должен вновь прогрызать себе дорогу на вершину. Енджуна он оставлял на попечительство молоденьких омег, которые только готовились к свадьбе и деторождению, а сам всё свободное время занимался в тренажёрном зале при Доме. Было тяжело вернуть былую физическую форму, тем более после родов, но Намджун не сдавался. Упорно вспоминал всё, чему научился в армии и чему учил сам. Через полгода он стал первым омегой-стражем Дома, в его обязанности входило следить за порядком и дежурить ночью на посту. Ещё через полгода его повысили до начальника охраны всего Дома. Это было неслыханно. Прежде в Доме никто из омег не то что не занимал подобных должностей, у них даже желания не возникало заняться чем-то подобным. Где это видано, чтоб омега руководил альфами! Намджун стойко боролся с неприятными взглядами. Если после смерти мужа к нему подходили альфы и предлагали вступить в брак повторно, то теперь он больше никого не привлекал физически: его тело было крепче и больше, чем у любого другого мужчины в этих стенах, а взгляд вечно хмурый и отстранённый. Даже Святой Отец тяжело свыкался с наступившими переменами. Захария считал, что это совсем не подходящее для омег дело, но не мог игнорировать тот факт, что Намджун лучше и сильнее любого альфы. А затем в Доме появился ещё один сирота, сын близкого друга Захарии. И тогда у Святого Отца возникли блестящая идея и далеко идущие планы на этого ребенка. Чонгуку понадобится строгий учитель, и на эту роль идеально подходил Намджун. Сам омега в восторге от этой новости не был: согласился тренировать ребенка только при условии, что свою руководящую должность он сохранит. В Чонгуке он видит отображение самого себя. И огромный потенциал, которого у него, Намджуна, в прошлом не было. Своей жестокости по отношению к альфе он и не скрывает: Святой Отец вручил вместе с мальцом и карт-бланш в руки. Мол, делай с ним, что хочешь, но чтоб из ребенка вырос воин, способный перевернуть ход истории. Поэтому Намджун применял все известные ему методы, обучал тому, чем сам горел. Да и просто экспериментировал. Ему казалось забавным, как ребенок изо всех сил старается угодить и выполнить не предназначенную для его возраста нагрузку, с которой не каждый опытный военный бы справился. Поначалу омега лишь испытывал Чонгука, но когда тот своим упорством достигал невиданных результатов, то больше не мог остановиться. В Чонгуке заложен невероятный потенциал, который нужно раскрывать и оттачивать. Намджун Чонгука любил, правда любил, хоть и жестокое обращение перекрывало всё хорошее. Но он не мог не привязаться к мальчишке за столько лет. Он наблюдал за процессом взросления альфы, за его упорной работой, покорностью, яркими эмоциями. Намджун помнит, как впервые нашел Чонгука плачущим на заднем дворе. Ребенок чуть ли не в истерике заходился, его лицо покраснело. На вопрос «Что случилось?» он без раздумий выпалил: — Святой Отец заставил… убить щеночка, — и вновь срывается на рыдания. — Сказал, что это жертвоприношение для Господа. Но зачем Богу щеночек?! Почему мне нужно убивать?! Последние слова он говорил со злостью, с ненавистью к самому себе. Чонгук искренне делился своими эмоциями и болью, рассчитывая на поддержку и утешение от своего учителя. Не к тому он обратился за жалостью. Намджун усмехнулся. Поднял заплаканное лицо мальчика одной рукой за подбородок и крепко зафиксировал. — Так, ты из-за щеночка тут сидишь и плачешь? — с притворной лаской в голосе спрашивает. Чонгук доверчиво кивнул и шмыгнул носом. Намджун не раздумывая отвешивает крепкую пощечину. Если бы второй рукой он не придерживал ребенка, тот бы упал от силы удара. Но омегу это, конечно, не останавливает. — За стенами Дома гибнут невинные дети от рук правительства, а ты ревешь из-за собаки?! В армии бы Чонгука высекли куда хуже, наказали бы и за пропуск тренировки, и за слезы, и за то, что посмел поставить под сомнение приказ Святого Отца. Так что, как кажется Намджуну, он к ребенку относится более чем щадяще. — Альфы не плачут, Джакомо. Запомни, — сквозь зубы цедит Намджун заученную фразу. — А теперь вперёд на тренировку!* * *
— Ещё два круга и перерыв. Давай, щенок, ты и не такое выдерживал, — прикрикивает Намджун. А сам диву даётся: с парня пот рекой течет, дыхание тяжёлое и прерывистое, ноги понемногу начинают заплетаться. Ясно видно, что устал, что нагрузка превышает его норму. Чонгук бы закатил глаза от недовольства, да вот возможности нет: все силы уходит на бег. — Ты… Монстр… — задыхаясь на очередном круге, сипит Чонгук. Затем Намджун считает его пульс, меряет давление, проверяет ещё некоторые показатели, которые считывали датчики, прикрепленные к телу альфы. С довольным видом он записывает показания в планшет. — Ты сегодня меня радуешь, — заключает Намджун. — Новый рекорд, Чонгук, поздравляю. А теперь марш в душ и на обед. Через полтора часа продолжим. — Если первая тренировка так хорошо прошла, не хочешь мне дать выходной вечер сегодня? — без особой надежды просит Чонгук. Честно, сил даже стоять особо не было, не то что на ещё одну тренировку. Он мог бы поспать. Или помочь Марии с приготовлениями. Провести время с братьями, побесить Чимина, в конце концов. — У тебя свидание намечается? — деловито интересуется омега. — Нет, но… — Тогда вали отсюда, пока я разрешаю. Через полтора часа жду здесь, за каждую минуту опоздания буду наказывать. — Ты знаешь, что я тебя ненавижу? — Я тебя тоже, щенок. Но в таком уж страшном мире мы живём, — Намджун скалится и поднимает руку, мол, давай пять. Чонгук без особого энтузиазма отбивает по ладони, хватает шейкер с протеином и спешит к себе в комнату – сменить пропитанную потом одежду. Душ пока что можно проигнорировать: если пообедать за десять-пятнадцать минут, можно часик поспать. Ободренный таким планом, Чонгук спешит в столовую, но перед этим решает заскочить в прачечную и сразу оставить там грязные вещи. Тонкий шлейф жасминового запаха сразу же привлек его внимание, стоило только войти в прачечную. Собственный свёрток черной одежды мигом позабылся: Чонгук не глядя сбросил его в углу. Словно одержимый, он по запаху отыскал то, что так сильно манило его ароматом. Красные кружевные трусики. Не было сомнений, что белье принадлежит Чимину. Не только из-за характерного запаха, но и из-за самого вида. Никто в Доме не посмел бы такое носить. Чонгук не колеблясь ни секунды засунул находку себе в карман, пользуясь отсутствием свидетелей, и что есть мочи припустил из прачечной. Чонгук не извращенец. Правда, совсем не извращенец. Он краснеет от одного только упоминания о сексе. Подумаешь, белье. Кто угодно мог по ошибке его утащить к себе. Когда живешь большой семьей, всякое может случится, и, в конце концов, у Чимина этих трусиков такое количество, что пропажу одних он даже не заметит. Такими мыслями утешал себя Чонгук, пока широким шагом направлялся к себе в комнату. Украденные (одолженные!) трусики прожигали карман и сжимающий их кулак; альфе казалось, что каждый на него пялится с осуждением. Он попросту не мог устоять. Зачем? Сам не знает. Внутри словно проснулся адский голод, но даже Чонгук понимал, что этот голод едой не утолить. Его никогда не интересовали омеги. Да что там, его вообще никто не интересовал. Всё, чем была заполнена жизнь молодого альфы, – это борьба, тренировки, выживание, месть, месть, месть. Очевидно, Чимин – исключение из этого правила. Свидетельствовало этому такое некстати возбуждение, что больно упиралось в грубую ткань джинс. Стоило Чонгуку войти в комнату (к счастью, пустую), он тут же сорвал ремень и расстегнул пуговицу с ширинкой. Стало легче, но голову словно ещё больше затуманил запах. Альфа не находит себе места. Мечется по комнате, как загнанный в клетку зверь, всё никак не может решить. Или решиться. Возбуждение мешает адекватно мыслить и бороться против желаний. Резким движением снимает футболку. Дышать нечем. Чонгук сжимает член сквозь собственное белье, но пока ещё пытается бороться с демонами в своей голове. Они шепчут отдаться сладкому желанию, и в голову так некстати лезут обрывки воспоминаний, словно лента кадров фильма: пухлые бедра Чимина, изящная линия шеи и плеч, его улыбка, закушенная в раздумьях губа. Альфа рычит от этих картинок и сдается: снимает штаны и белье, падает спиной на кровать и прижимает к лицу трусики Чимина. Дышит так, будто воздуха через минуту не станет. Хочется этот запах повсюду чувствовать, втереть себе в кожу и своим пометить ответно омегу. Просто хочется. — Боже, — мучительно стонет и без нежностей обхватывает себя, сразу срываясь на быстрые поглаживания. Он хочет Чимина рядом. Под собой, видеть слезы наслаждения и похоть в карих глазах. Хочет пухлые губы, растянутые вокруг его члена. И не менее сильно желает увидеть Чимина сверху, в позе наездника: любоваться этим шикарным телом, перекатами мышц в погоне за удовольствием. Наблюдать, как дорожки пота скатываются по мышцам груди, животика и бедер. Чимина хочется брать сзади, чтоб перед глазами были округлые ягодицы и просительно выгнутая спинка. Во всех возможных и известных позах Чимин бы смотрелся так грешно и великолепно. Жарко. Чонгук тонет в собственных фантазиях, рука остервенело двигается на члене. Но все мало. Так, так чертовски мало. Хочется целовать, помечать своим, кусать; вылизать омегу с ног до головы, прикусить милые пальчики на руках. Чонгук переворачивается на живот, прижимая обнаженное тело к скомканному одеялу, а трусики – к текущему члену, и толкается, глотая отчаянные стоны. Долгожданная разрядка не заставляет себя ждать. Чонгук кончает позорно быстро, с тонким от наслаждения скулежом, который он глушит в подушке. На несколько долгих секунд альфа забывается в приятных ощущениях, но, когда возбуждение окончательно спало, Чонгук почувствовал невероятный стыд. Нельзя было так поступать. Он ведь… боже, а если кто-то найдет у него эти трусики? Своим братьям он доверяет, хоть и не хотелось бы перед ними объясняться в таком щекотливом деле. Но что, если кто-то другой прознает? Точно ли прачечная была пуста? Чонгук параноик. На смену приятной неге приходят тревожные мысли. Альфа натягивает джинсы на голое тело – белье найти не смог, – и быстро ликвидирует следы преступления. Постель перестелить он сможет позже, главное – спрятать улики. Чонгук вытирает следы спермы на коже и одеяле, а украденные трусики бережно кладет в ящик прикроватной тумбочки. У этого ящика двойное дно: альфа сам когда-то смастерил, чтобы прятать дорогие сердцу вещи. Там, помимо аккуратно сложенных трусиков, лежат золотое колечко, косынка, резинка для волос и начатая пачка сигарет. Чонгук сам себе не может объяснить, зачем собирает и бережет потерянные вещи Чимина, почему сразу не отдал их законному владельцу. Он отдаст. Когда-нибудь. Он пообещал себе, что перестанет заниматься такой ерундой, складывать какой-то алтарь в честь рыжеволосого омеги, но рука так и не поднялась вытянуть что-нибудь из секретного ящика. А теперь ещё и белье. Не просто найденное, а украденное. Мысли Чонгука прерывает стук в дверь. Он быстро задвигает ящик и, как был в одних только джинсах, так и раздраженно открывает дверь. На пороге стоял Чимин. У омеги небрежно уложенные рыжие локоны лезут в глаза, губа нервно прикушена, этот запах жасмина… он словно вышел из фантазий Чонгука, где ещё несколько минут назад целовал, прогибался и отдавался. Между ними возникает неловкая пауза. Чонгук пытается сдержать вновь накатившее возбуждение, а Чимин, кажется, просто потрясен видом полуголого альфы. — Оденься, — первым шипит омега и без приглашения заходит в комнату. Намеренно задевает её владельца плечом. Чонгук вовремя вспоминает, что футболка, которая так и осталась лежать на полу, испачкана его спермой, и надевать ее точно не вариант. — Я в своей комнате могу ходить как хочу, — резко отрезает. Чонгук поспешно открывает окно, но, судя по тому, как сморщился носик Чимина, он и так всё понял. — Боже, чем ты тут занимался… Хотя нет, знать не хочу. — Зачем пришел? Чонгуку сейчас не до гостеприимства. Вот совсем. Видеть этого омегу в такой опасной близости от собственной кровати – хочется повалить и… Чимин прокашливается. — Чонгук, прием! Слышишь меня вообще? Я знаю, что качки умом не блещут, но все же… — Чимин, говори зачем пришел или проваливай. Омега мгновенно меняется в лице. С дразнящего тона он переключается на серьезный, так что сразу понятно: произошло что-то нехорошее. — Ты, наверное, не слышал новости, пока был на тренировке. В центре города новая террористическая атака. На этот раз намного больше жертв, и правительство опять обвиняет во всем верующих. — Сколько пострадавших? — Пока не установлено точное число, спасатели находят всё новые и новые тела под завалами. Перед глазами Чонгука мгновенно рисуется картина с невинными пострадавшими. Вновь жертвы. Вновь смерти из-за игр правительства и, велика вероятность, безликого Самаэля. Он сжимает руки в кулаки, пытаясь совладать с накатывающей ненавистью. — Это всё или ещё что-то? — Хосок уже ждёт нас на месте преступления. Говорит, что дело срочное. — Хорошо, — Чонгук берет первую попавшуюся толстовку из шкафа, на ходу накидывает ее и куртку сверху, хватает ключи от машины. — Я поеду, а ты оставайся в Доме. Это может быть небезопасно. — Что?! — Чонгук слышит возмущенный окрик Чимина, но уперто игнорирует. Затем чувствует стук маленьких кулачков по спине. — Да ни за что, Хосок ясно сказал: «Жду вас двоих». Я еду с тобой! Продолжая спорить, они спустились в гараж. Чонгук завел мотор, чтобы машина прогрелась, а Чимин так и стоял рядом в домашних тапочках и возмущался. — Помнишь, что было в прошлый раз? Долго ещё снились кошмары с повешенным Судьей? — интересуется Чонгук. — Я не хочу, чтобы ты ехал, Чимин. — Но когда я тебя слушал, да? — хитро улыбается омега. Альфа вздыхает. Что спорить с этим неугомонным, он всё равно по-своему сделает. Чувствуя, что ещё не раз пожалеет, Чонгук машет рукой: — Переобуйся хоть. Или собрался в тапках ехать? На улице снег, вообще-то. Чимин нерешительно закусывает губу. — А ты не уедешь без меня? Я быстро-быстро буду, честно. У них неоднократно были споры на тему того, что Чимин слишком долго собирается. Поэтому это трогательное «быстро-быстро» и умоляющий взгляд разжалобили даже Чонгука. — У тебя три минуты, — со вздохом произносит, а сам едва сдерживает улыбку, когда Чимин чуть ли не бегом пошел переодеваться. — Куртку не забудь! Боже, дай ему сил с этим неугомонным омегой.* * *
В машине стоял удушливый запах жасмина. Чонгук бы открыл окно, но сидящий рядом Чимин одет в совсем тоненькую осеннюю куртку. Вдруг ещё заболеет на сквозняке. — А научишь меня стрелять? Рука Чимина неожиданно тянется куда-то прямо между ног Чонгука – альфа в этот момент едва не врезался в соседнюю машину – и без разрешения хватает пистолет. Чонгук сдерживает первоначальное желание шлепнуть омегу по пальцам за такую вольность. — А я тебе для чего? — правдиво возмущается. — Меня, вроде как, приставили тебя и Хосока охранять. Какие-то проблемы – говоришь мне, и я все решаю. Чимин обхватывает ствол двумя ладошками, подносит его совсем близко к Чонгуку и, прицелившись, имитирует выстрел. Громкое «пш-ш-ш» срывается с его надутых губок. — Ну, ты же не всегда рядом будешь. А самооборона – вещь полезная, каждому пригодится, — настаивает на своем. Чимин любовно проводит кончиками пальцев по холодному металлу. На ноготках у него аккуратный маникюр, пальчики тонкие и хрупкие. Чонгуку становится нехорошо от этих поглаживаний, в голову так и лезут мысли, как бы эти прикосновения ощущались на коже. — Самообороне могу обучить. А пистолет тебе даже никто в руки не доверит, — с этими словами он отбирает оружие. — Тогда обращусь к тренеру твоему. Намджун вроде бы, да? Вот он и научит. Мысли о Намджуне и его методах обучения на хрупком, обидчивом Чимине неожиданно злят. Пускай омега раздражает и иногда откровенно напрашивается на грубость, Чонгук никогда не позволит ему пережить то, что пережил сам. Да что уж там, такое только врагу пожелать и можно. — Обсудим это потом, — нехотя идёт на уступки. Кто знает, может, у Чимина это лишь мимолетное желание, о котором завтра он для своего же блага забудет. На месте происшествия ожидаемо вовсю работали полиция и спасательная служба. Пострадало не одно здание, по крайней мере, пять соседних кофеен и магазинов были безвозвратно уничтожены. Картина предстояла жуткая: разрушенные почти до основания строения, припорошенные снегом обгоревшие тела (или то, что от них осталось) и брызги алой крови на кристально чистом полотне из снега. Чудом выжившие люди истошно плакали, кричали, порывались на поиски близких или уходили в себя, пока медики оказывали им первую помощь, а полицейские допрашивали в попытке установить личность террориста. — Опять опоздание, — недовольно вздыхает Хосок на появление Чонгука и Чимина. Альфа как всегда одет в идеально выглаженный костюм и начищенные до блеска туфли. — Вот-вот приедут репортеры, и от меня ожидается небольшое интервью. Мне понадобится ваша помощь. — Приехали, как только о происшествии стало известно, — Чонгук раскрыл черный зонт над головой Хосока, оберегая его от снежных хлопьев. — Уже ясно, кто это сделал? — Ещё нет. Но, без сомнений, вину повесят на какого-нибудь неугодного правительству бедолагу и скажут, что это всё, — Хосок обводит взглядом ряды черных мешков с телами, — дело рук Святого Отца. Эти сволочи не хотят искать правду, им плевать, кого отправлять на смертную казнь, пока это не касается их собственных семей и гарантирует подобие спокойствия среди населения. — Мы можем сейчас чем-то помочь? — впервые подал голос Чимин. — На данный момент наша задача – успокоить общество милой сказочкой, — мрачно отвечает Хосок. — А уже потом, как получим данные от Вонхо, решим, что делать. Вскоре приезжают репортеры с главных новостных каналов и просят Хосока выступить с речью. Обычно в таких ситуациях выступает его отец, господин Чон-старший, но в последнее время он всё чаще передавал свои обязанности сыну. Чонгук всё никак не привыкнет к этому. Хосок, на первый взгляд, кажется легкомысленным, живущим на деньги папочки мажором, но в серьезных ситуациях проявляется его другая сторона. Альфа словно по щелчку пальцев превращается в рассудительного, разумного политика со стальным – порой даже жёстким – взглядом. Граждане его полюбили за уверенность и ауру спокойствия, словно Хосок знает выход из любой ситуации. Неудивительно, что именно ему доверили продвижение и контроль над чипами. Пускай Чонгук к Хосоку испытывал неприязнь, он также уважал его за профессионализм. Несмотря на ограничения в виде инвалидного кресла, Хосок в своем возрасте взлетел выше, чем любой другой политик. Он умен, и умен достаточно для того, чтобы скрываться под маской недалёкого сыночка господина Чона. — …полиция уже разыскивает террориста, совершившего это страшное преступление. Я лично контролирую поиски, поэтому можете быть уверены: виновник понесет наивысшее наказание за свое преступление. Я также выражаю глубокое соболезнование семьям погибших… Чонгук лицом перед камерами светить не желает, поэтому спрятался в тени и лишь издали наблюдал за Хосоком. Одну руку предусмотрительно держит на кобуре. Чимин его мнение полностью разделял, спрятавшись за широкий спиной альфы. — Долго они там ещё? — недовольно простонал Чимин. — В следующий раз в Доме останешься, если что-то не нравится, — всё внимание Чонгука сейчас сосредоточено на безопасности Хосока. — Я просто замерз, — неожиданно робко звучит в ответ. И действительно: носик и щеки омеги покраснели, как и кончики ушей. Чимин едва заметно дрожал и переступал с ноги на ногу, словно пытался согреться. — А ты в следующий раз вообще в футболке иди, — сарказм просачивается в голос Чонгука. — Что, твоя куртка вообще греет? — У меня нет другой. Когда мы с отцом бежали в укрытие Дома, я не смог взять все свои вещи. Денег на новую куртку нет, — Чонгук уверен, что, если бы щёчки Чимина не покраснели от мороза, они бы сейчас покраснели от стыда. — Мария сказала посмотреть в общем складе с использованной одеждой, но… — Но для Вашего королевского высочества не нашлось достойной куртки? Ходить в одежде не по последнему писку моды ниже твоего достоинства? — Чонгук сам не знает, что дернуло его выразиться в такой резкой форме. О своих словах он пожалел в ту же секунду, как только увидел застывшие слезы в глазах омеги. — Нет, я хотел сказать, что последнюю подходящую мне по размеру верхнюю одежду я уступил беременному омеге. Посчитал, что ему нужнее. Мария обещала подыскать мне что-то, но сейчас проблемы с поставкой продуктов, и она всё время занята, так что… — на удивление спокойно отвечает Чимин. — Хотя, какая разница, да? Ты уже давно повесил на меня клеймо избалованной и капризной омеги, и что бы я ни делал, твое мнение обо мне остается прежним. Ты придурок, Чонгук, если не заметил, как сильно я стараюсь и меняюсь. С этими словами омега круто разворачивается на пятках и быстро уходит к машине. А Чонгук полностью согласен со сказанным. Он – придурок. Даже не дал Чимину ответить, сразу накинулся с обвинениями. Да если бы и хотел он новую дорогую куртку, ну что с того? Имеет право, Чимин всю жизнь провел в роскоши и привык к комфорту. Не повод же вот так с ним обходиться. К счастью, Хосок уже закончил с выступлением, поэтому Чонгук без зазрения совести покинул свой пост сторожевого пса и помог альфе проехать к машине. И пока Хосок общается со следователями, тихонько подходит к Чимину. — Прости. Я не имел права на тебя срываться, — первым же делом извиняется. — Знаешь, ты не можешь каждый раз оскорблять меня, а потом просить прощение. В первый раз меня это подкупило, но сейчас это больше не работает. Чонгук стягивает собственную куртку и накидывает на плечи омеги. Чимину она слишком велика, достает практически до колен, но Чонгук удовлетворенно кивает сам себе: так ведь даже теплее получится. — Я бы мог сейчас гордо отказаться, но мне слишком холодно, — примирительно улыбнулся Чимин, плотнее кутаясь в теплую одежду и утыкаясь носиком в воротник. Между ними повисает неловкая пауза. Оба, словно по команде, переводят взгляд на разрушенное здание напротив. Несколько часов назад на месте этих обломков располагалась одна из самых известных кофеен Сеула. Будучи ребенком, Чонгук обещал Тэхену заработать много денег и отвести брата на знаменитые булочки с корицей. Больше не отведет. Да и булочки, собственно, после такой трагедии ещё долго не будут здесь продавать. — Нам повезло, что никто из Дома не был здесь во время взрыва, — произнес Чимин. Чонгук молча соглашается, но никак не комментирует. Внезапно собака, которая помогала спасателям, залаяла, привлекая к себе всеобщее внимание. — Интересно, — тянет Хосок. — Вонхо, давай проверим находку. Чонгук с Чимином незамедлительно присоединились, ведомые любопытством. Собака лаяла на внешнюю сторону полуразрушенной стены кофейни. Стоило им обойти здание, как сразу стала понятна причина. На стене алой краской были выведены слова из Библии: «И сделалась тьма весьма тёмная, так что могли обмениваться люди светом». Почерк знакомый, та же рука оставила послание на стене здания Суда под распятием. А на земле, прижимая к груди пакет с булочками, свернулся в клубочек маленький ребенок. Судя по цвету конечностей, пролежал он здесь достаточно долго, и надежды на спасение не осталось. — Заберите, — отдает приказ Вонхо. Тело пакуют в черный пакет. — Постарайтесь определить личность и известить семью погибшего. Полицейские кивают и удаляются. Первым говорит Хосок: — У меня всё никак не пропадает чувство, что в этих стихах из Библии есть подсказки. Что думаешь, Чонгук? Альфа, погруженный в свои мысли, даже не сразу понял, что обращаются к нему. Он привык, что от него требуется только физическое вмешательство; у него редко спрашивают мнение и уж тем более помощь в разгадывании логических задачек. — Я… не знаю. Не думал об этом, — выдержав паузу, отвечает. — Почему я не удивлен, — фыркает Хосок. Чонгук привык к унижению, не первый раз его умственные способности ставят под сомнение. Альфу это ни капли не колышет: если будет нужно, он этот оскорбляющий язык вырвет из глотки и глазом не моргнув. Но вот Чимину не все равно. Омега хватает Чонгука за ладонь, переплетает их пальцы и настойчиво тянет в карман куртки. Альфе от этого становится так тепло, хоть он и стоит в одной толстовке на морозе. Молчаливая поддержка звучала для него громче любых слов. — Вонхо, что вообще известно на данный момент? Количество жертв, что удалось узнать у свидетелей, есть ли подозреваемые? — интересуется Хосок. — Количество жертв не установлено. Как минимум, сорок три человека погибли, более семидесяти сейчас находятся в больнице. Спасатели ещё несколько дней будут проводить обыск. Живых мы вряд ли найдем – на таком морозе это просто нереально, – но вытащить тела из-под обломков обязаны. Чимин в кармане крепче сжимает ладонь Чонгука, будто ищет поддержки. И альфа бы оказал ее, будь он капельку смелее. Обнял бы омегу, спрятал от ужасного вида на тела и разрушенные здания. Однако, на удивление, его мысли сосредоточены не на горячей ладошке Чимина, а на словах Хосока. Что, если в словах из Библии действительно есть подсказки? Самаэль уже дал понять, что для него происходящее – игра. А из всех присутствующих только Чонгук хорошо знаком со священным писанием. Следовательно, только он сейчас может разобраться с правилами, которые установил Самаэль. — …камеры были отключены на момент происшествия. Мы знаем только точное время, но найти террориста будет не так просто, нам понадобится, как минимум, несколько дней… — Какое точное время? — перебивает Чонгук. — Десять… — Десять двадцать два? — вновь перебивает. Наконец, пазл складывается у него в голове. — Я прав? — Да, но откуда ты это знаешь? — удивился Вонхо. — Библия поделена на книги, книги на главы и стихи. Если взять место написания этого стиха, — Чонгук кивает на стену, — получится десятая глава двадцать второй стих. Понимаете? — Но, что тогда с прошлым стихом, у Суда? — робко интересуется Чимин. — Сто тридцать шестая глава, девятый стих. Тогда… Распятие произошло в тринадцать ноль шесть, девятого ноября. Я прав? — Чонгук чувствует себя одновременно и невероятным глупцом, и гением. — Ты прав, — Вонхо потирает подбородок. — Никому из следователей эта связь в голову не приходила, потому что никто с Библией не знаком. И что нам даёт это знание? — Пока – ничего, но, может, в будущем мы сможем предугадывать действия. Ты молодец, Чонгук, — Хосок довольно, даже гордо улыбается. — Это важная деталь, я уверен. А пока сосредоточимся на поисках. Чонгук решительно кивает. Он чувствует больше уверенности и окрыленности после своего маленького открытия. Самаэль умен, но в его же интересах давать доступные подсказки, которые он, Чонгук, сможет разгадать. От мыслей его отвлекает знакомая мелодия звонка. Чимин вытаскивает телефон из кармана куртки и протягивает Чонгуку. — Неизвестный, — отмечает омега. Чонгук звонок все равно принимает. — Это Чон Чонгук? — Да, слушаю. — Вас беспокоят из десятого госпиталя Сеула. Вы записаны как экстренный контакт у пациента Ким Тэхена… — Что с ним?! — резко обрывает Чонгук. Свободную руку он выдергивает из захвата ладошки Чимина и нервно проводит по волосам. — С ним всё в порядке? — Состояние Господина Кима на данный момент вполне удовлетворительное. Он стал жертвой сегодняшнего теракта, просим приехать как можно скорее. У нас нет мест на всех пациентов, — с сожалением просит доктор. — Да, я… я сейчас буду. Телефонный разговор завершен. В оглушающем шуме вокруг Чонгук слышит только сумасшедшее биение своего сердца и запах жасмина.