Если этот страх ожидания тебя не прикончит,
Значит, убьёт что-то ещё.
Bring me the horizon – «Parasite Eve»
Утро порадовало безветренной и солнечной погодой. После нескольких дней неутихающей метели по обеим сторонам дороги сверкали высокие сугробы снега. Красиво, тихо, спокойно, – идеальная погода для прогулок на свежем воздухе. Ну, или для убийства, – смотря что вам по душе. — Сейчас отсидим казнь, заедем в офис за копией некоторых документов и, если повезёт, к ужину вернёмся в Дом. — Намджун задумчиво отредактировал записи на планшете и строго добавил: — Вечерняя тренировка по расписанию, Чонгук. — Как скажешь, — легко соглашается альфа за рулём, пожимая плечами в жесте безразличия. Он несказанно рад, что Намджун решил присоединиться к сегодняшнему заданию. Нахождение один на один с Чимином в запертой машине Чонгук бы не выдержал, честное слово. Для здоровья тоже опасно: ещё врежутся куда-нибудь из-за того, что водитель слишком часто отвлекается на соблазнительного пассажира. — Вы так спокойно говорите об этом, — робко говорит Чимин, скользнув взглядом по Чонгуку, — будто мы едем не на смерть ребенка, а за продуктами в супермаркет. — Ты меня в этом упрекаешь? — Намджун вопросительно выгибает бровь, даже не пытаясь скрыть свою неприязнь к Чимину. — Или предлагаешь тоже весь день плакать? Чимин не отвечает и отворачивается к окну, плотнее кутаясь в куртку. Всю ту же, тонкую и ничего не греющую. Наверное, обижен: до происшествия (так окрестил Чонгук случай в тренажерном зале) омега громко подпевал песни, просил заехать за кофе, закидывал ноги на панель – в общем, не стеснял себя. Сейчас он больше погружен в мысли, изредка украдкой поглядывая на Чонгука, будто ждет от него первого шага. Альфе хочется сказать что-то – что угодно – лишь бы получить от Чимина эмоции, даже пусть это будет очередная ссора. Но правда в том, что Чонгук и сам не знает, что думать и как реагировать. Он в собственных чувствах разобраться не может, куда лезть с советами к омеге? Поэтому внутренние порывы наладить контакт Чонгук сдерживает. Не облегчает ситуацию и постоянное чувство вины. В Доме любой сексуальный контакт между представителями разных сабгендеров строго запрещен до брака. Нарушивших этот запрет жестко порицают и могут даже исключить из церкви: это означает, что ворота Дома навсегда останутся закрытыми для павших особей. На руках Чонгука кровь десятков людей, но своим наибольшим грехом альфа считает сексуальную связь с Чимином. Он действительно переживает не только за то, что без спросу прикоснулся, но и за возможные последствия, на которые обрек омегу. Ведь если самому Чонгуку вольность простят, то Чимина ожидает наказание. Никто не должен знать об их связи. Ради этого Чонгук разумно помалкивает и избегает Чимина, лишь бы не привлекать лишнее внимание: сдерживаться рядом с ним становится всё сложнее, и Чонгук попросту боится, что сделает что-нибудь необдуманное. Например, прикоснется к таким манящим бедрам. Или вдохнет любимый запах жасмина прямо с хрупкой шеи… Чонгук вовремя останавливает поток мыслей и, жалея продрогшего Чимина, включает печку и подогрев сидений. Омега на этот жест никак не отреагировал. Вредничает. — Мы приехали, — спустя некоторое время оповещает Намджун. Для большей драматичности – и трагичности – местом казни выбрали площадь, где и произошел теракт. Чонгук посчитал это глупостью и игрой на чувствах, Намджун – прекрасным политическим ходом и искусной манипуляцией. Спорить не стали, потому что споры между ними нередко заканчивались дракой. Площадь за поразительно короткое время успели расчистить от обломков и даже построить что-то напоминающее средневековый эшафот, с единственными отличиями в том, что палачами будут все присутствующие, а вместо быстрой смерти – мучительная пытка. Посередине сооружения возвышался столб, и Чонгук, не скрывая любопытства, поинтересовался о его предназначении. — К нему привяжут преступника, — пояснил Хосок. Он являлся одним из организаторов и был хорошо осведомлен о деталях. — Таким образом проще попасть в цель, а убийца не сможет увернуться от летящих камней, — Хосок кивает головой на стоящие параллельно эшафоту сиденья. — Мы сидим за членами парламента. Людей собралось больше, чем рассчитывали организаторы, так что на площади яблоку упасть негде: зрители взобрались даже на полуразрушенные стены. На их лицах не было злости, скорее любопытство и жажда зрелища. — Чимин удивительно тихий, — замечает Хосок, стоит им занять места. — Уже привык к смертям? — Он удивительно наивный, — отвечает Намджун вместо омеги. — Верит, что никто не станет участвовать в казни. Намджун и Хосок имеют намного больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Как минимум, оба не против подшутить над Чимином при возможности. Чонгук не присоединяется, хотя каждый раз согласен с их мнением. Люди – создания жестокие. Вся доброта – лишь показное представление, чтобы получить одобрение общества. Но если подменить понятие морали, если за содеянное нет наказания, то разве станут они себя сдерживать? Иронично, но в людях человечности почти не осталось. Чонгук готов увидеть их искривленные в злобе лица; а вот Чимина ему искренне жаль. Омегу сегодня ждёт сильное разочарование. — Боже, Чимин, ты серьезно? — громче, чем требовалось, спрашивает Хосок, привлекая лишнее внимание. Извинившись, уже тише добавляет: — А для чего, по-твоему, все эти люди тут собрались? — Они не поднимут руку на ребенка, — твердо отвечает Чимин. — Нет доказательств его вины. — Слово Президента и есть доказательство, — возражает Хосок. — Семьи погибших хотят мести, и они ее получат. Открой глаза, омега. В этом мире, если ты по доброте своей протянешь ладонь, руку сожрут по локоть. — Никому нельзя доверять, — подхватывает Намджун. — Кроме семьи, — слова Чонгука тонут в приветственном крике толпы, когда на помост выходит Президент. Мужчина одет в дорогой костюм и темно-синее пальто, об уважительном возрасте намекают проблески седины. Простой люд Президента не любит, но боится, а потому подчиняются они каждому слову. Ведь за непослушание всегда следовало наказание: смерть или исправительный лагерь. Со всех сторон Президента окружала вооруженная охрана, готовая в любой момент отразить атаку. — …Наши доблестные офицеры полиции арестовали преступника, совершившего теракт на этой площади. По его вине каждый почувствовал горечь утраты, ведь смерть даже одного гражданина – потеря для целой страны. Чонгук с трудом сдерживает ухмылку. В заявление Президента можно было бы поверить, если бы не ежедневные преследования и убийства верующих. На помост под крики толпы выводят щуплого парня с яркими голубыми волосами. Выкрашенная макушка кажется вызывающе дерзкой на фоне серого зимнего неба и блеклой одежды собравшихся. Голову он держит высоко, узкие плечи не сгибаются под проклятиями, чем ещё больше злит публику. Если не охрана – парня разорвут на кусочки, Чонгук не сомневался. Не стоит недооценивать силу ненависти людей, у которых отобрали самое дорогое – семью. Альфа прекрасно осведомлен о ярости и жажде крови, что сейчас распирали толпу. — Полюбуйтесь! Посмотрите на человека, убившего сотни невинных граждан! — Президент негодующе трясет указательным пальцем, но с места не двигается. Боится. — Этот убийца не пожалел даже детей! Публика ревела от ненависти, с трудом сдерживаемая охраной. Голубоволосый парень не сопротивлялся, пока его привязывали к столбу, всё так же гордо вскинув голову. Казалось, крики толпы он даже не слышал. — У вас будет возможность отомстить за погибших, — обещает Президент. — Суд Сеула славится справедливостью, так что убийца будет наказан по его же вере. По одному удару камнем от каждого пострадавшего в теракте – таков приговор. Хосок тянется к Чимину и, перекрикивая шум толпы, самодовольно спрашивает: — Всё еще веришь в их милосердие? Посмотри, омега, как выглядит истинное обличие человека. Люди не унимались; с каждым высказыванием Президента они всё больше распалялись, хватали обломки и кирпичи, толкались, отвоевывая право быть первыми. Кто-то плакал, сжимая камень, кто-то рвался вперед к помосту, но ни один не сомневался в правильности своих действий. — Так пусть убийца даст последнее слово и получит по своим заслугам! В животе Чонгука скручивается непонятный узел тревоги. Искаженные злостью лица в толпе его пугают, но еще страшнее от поведения осужденного. Он словно совсем не боится, смотрит смело, уголки губ приподняты в насмешке. Будто происходящее – игра, и только он знает исход сюжета. В морозном воздухе висит напряжение, гнев толпы настолько силен, что пространство едва не искрит. Один из охранников тянет микрофон к преступнику, и толпа затихает в предвкушении. — Господин Президент, — осужденный склоняет голову в поклоне, но не скрывает игривой улыбки, — встретимся в День Воскресенья. Дальше Чонгук ничего не видит: его ослепляет острая вспышка света. Словно тряпичную куклу, его отбрасывает взрывной волной прямо в беснующуюся человеческую массу. От неудачного приземления на спину вышибает весь воздух из легких. На мгновение перед глазами темнеет, а когда он с трудом разлепляет веки, то вокруг с молниеносной скоростью разворачивается хаос. Приспешники Самаэля (как догадался Чонгук) появились словно из ниоткуда, но с каждой секундой их становилось всё больше. Они, не жалея пуль, стреляли прямо в толпу. Охрана отстреливается в ответ, но, не видя из-за дыма и пыли конкретной цели, задевают мирных. Альфа медленно поднимает голову, стараясь восстановить ориентацию в пространстве. Синеволосого преступника на эшафоте не наблюдалось: его, вероятно, уже освободили. Глухие звуки выстрелов и свист пуль создают мрачный концерт, который заставляет Чонгука напрячься и действовать быстро, полагаясь только на инстинкты. Альфа тянет на себя лежащее рядом тело – сойдёт за щит, и, превозмогая боль, вновь забирается на помост. Сердце его бьется в унисон со звуками выстрелов, но мысли заняты только одним: Чимин. Омега должен быть где-то здесь, нужно его найти и увести в безопасность, подальше от этого кошмара. — Чонгук! Альфа сразу же отзывается на зов. Чимин где-то тут, совсем близко, но в этом хаосе Чонгук не видит дальше чем на несколько шагов: пыль и дым заполняют воздух, лишая его ясности, а перед глазами всё плывет – затылком он приложился сильнее, чем думал. После нескольких минут поисков, что казались вечностью, он замечает рыжие волосы Чимина за кафедрой президента. Живой. Чонгук откидывает тело, что поймало несколько пуль вместо него, и несется к Чимину. Омега от страха сжался в маленький комочек, и Чонгук падает перед ним на колени, прижимает к себе. Судорожно проводит по талии, бедрам, рукам с одной лишь целью – убедиться, что тот не ранен. — Цел? — шепчет Чонгук, даже не уверенный, что его слышат. — Ты молодец, что спрятался, ты всё правильно сделал, — посреди мрака он нашел свою обитель. Чтобы обрести спокойствие, достаточно держать омегу в руках, знать, что тот жив и невредим. Если бы не творящийся вокруг беспорядок, Чонгук мог бы просидеть так вечность, грея в объятиях Чимина. Однако время нещадно поджимает. — Нам нужно уходить как можно скорее. — А как же Хосок и Намджун? О боги. Об этих двоих Чонгук совсем забыл. Единственной его целью было найти Чимина, о дальнейших действиях он не думал. — Они справятся. Намджун позаботится о них, — уверенно отвечает альфа, но сам своим словам не верит. Нет никакой гарантии, что тренер вообще жив. Что уж говорить о безоружном Хосоке, который скован в инвалидном кресле. Главное – уберечь Чимина, и если для этого нужно соврать или даже пожертвовать жизнью других – Чонгук это сделает. С последствиями разберется позже. — Обхвати меня за шею, и я подниму нас, хорошо? — У тебя кровь, Чонгук, — в ужасе шепчет Чимин. Стоит ему только коснуться затылка, вся ладонь окрашивается красным. — Ты ударился? — Пустяки, — обещает Чонгук. И правда, боли он не чувствует. — Держись крепче, Чимин. Как только мы встанем, нужно будет сразу бежать, понял? — Ты ранен… — Послушай, — их прерывает звук взрыва, на этот раз совсем близко. Чонгук обхватывает лицо Чимина, заставляя смотреть себе в глаза. Не позволяет отвлекаться на пекло за помостом. — Сейчас мы побежим изо всех сил в сторону машины. Помнишь, где она припаркована? — Чонгук дожидается кивка. Торопливо говорит почти в губы омеге, но ничего, кроме дикого страха за чужую жизнь, он не испытывает. — Беги, несмотря ни на что. Мы не будем никому помогать. В случае чего – прячься за мою спину. Но если я упаду, — Чонгук тяжело сглатывает, — беги дальше, Чимин. Омега отрицательно качает головой, плача. Конечно, он ни за что не побежит в одиночку, даже в такой ситуации не хочет слушаться. Непослушный, вредный, и… такой драгоценный. За его жизнь стоит бороться до последнего вздоха. — Не упрямься, — умоляет Чонгук. — У меня есть оружие, видишь? — альфа указывает на пистолет. Умалчивает о том, что в глазах двоится и защититься он банально не сможет. — Я справлюсь, но только если ты будешь в безопасности. Обещай мне. Чимин нерешительно соглашается и крепко обхватывает Чонгука за плечи, пока тот поднимает их из-за кафедры на ноги. Они бегут, крепко переплетая пальцы, и в этот момент каждый звук, будь то выстрел или взрыв, привлекает внимание Чонгука, заставляя внутренний инстинкт выживания реагировать на полную. Взгляд мечется в разные стороны, предугадывая, откуда ждать удара. Острая боль пронзает левое предплечье, но Чонгук даже не замедляет темп. Если остановится – Чимин дальше не пойдет, несмотря на свое обещание. Омега выдохся на первой минуте бега и едва переставлял ноги, опираясь на Чонгука так, что тот едва не тащил Чимина на себе. Их жизни буквально зависят от действий и выносливости Чонгука. Самое главное – не сломаться. Вот сейчас Совсем никак Нельзя. Необходимо выстоять, чего бы это ни стоило. Идти напролом, сжав зубы и наплевав на боль, – именно этому Чонгука учили с детства. Теплая, немного влажная ладошка в его руке придает сил. Мысленно Чонгук молит Бога о сохранности. Если выживут сегодня – сам Ад перестанет казаться таким страшным. Наконец они чудом выбегают в переулок, где практически нет людей и, соответственно, опасности. Их машина сиротливо припаркована у обочины в ожидании хозяев. Чонгук распахивает дверь и кивает Чимину: пора. — Мы не можем уехать, Чонгук, пожалуйста, — со слезами на глазах просит омега. Голос его охрипший от крика. — Намджун и Хосок нуждаются в нас! Медлить нельзя. Каждая секунда может стать последней. Чонгук, будь здесь один, рискнул бы не раздумывая и вернулся за Хосоком и Намджуном. Живыми или мертвыми, он бы привез их в Дом. Но когда рядом Чимин, единственной его целью становится доставить омегу в безопасность. Сердце не дрогнет оставить друзей под обстрелами, если это стоит жизни маленького неугомонного омеги. Но, взглянув в слезящиеся глаза, Чонгук сдается. Понимает, что смерть близких ударит слишком сильно по Чимину. — Задержимся совсем немного. Чимин кивает и набирает номер Хосока. Как только телефон не потерял? Альфа ожидаемо не отвечает, но Чимина это не останавливает. Спрашивает номер Намджуна и продолжает звонить. Спустя несколько минут вынужденного ожидания Чонгук не выдерживает: — Мы уезжаем, — до их тихого переулка доносятся звуки выстрелов и крики людей. Когда приедет подмога – не важно с какой стороны, – количество жертв станет ещё больше. Нужно сваливать, пока не стало слишком поздно. — Чимин, садись в машину. — Нет, — омега отходит на шаг, демонстрируя протест. — Мы не можем их оставить… — Предлагаешь вернуться? — рычит Чонгук, теряя терпение. — Мы чудом спаслись, а ты хочешь вернуться в эту мясорубку? Мозги включи, Чимин, и подумай еще раз. Кому будет польза от твоей жертвы? Омега молчит, заливаясь слезами, но к машине не подходит. Господи, какой же он невыносимый! Чонгук не хочет причинить боль, но хватает за локоть без нежности – останутся синяки. Чимин легкий, так что он заталкивает его в машину и почти без проблем пристегивает ремнем безопасности. «Почти» – потому что Чимин кусает до крови за палец, все никак не унимаясь. — Черт, — Чонгук тут же отдергивает ладонь. Укус глубокий, омега то ли силы не рассчитал, то ли настолько зол. Вот только Чонгук сам накален до предела. Он хватает Чимина за подбородок, сжимает сильно и заставляет посмотреть на себя. — Еще раз попробуешь сделать что-то подобное – я тебя выкину из машины и уеду. Будешь ползти на своих двоих в Дом, если жив останешься, — Чимин смотрит на него исподлобья насупленно, возмущенно, хочет вставить словечко, но Чонгук не дает. — Хватит быть такой сукой. Можешь не благодарить за спасение, но не выделывайся. Хотя бы не сейчас, — просит альфа искренне. Напряженный до предела, он мало контролирует свои слова и действия, а строптивость Чимина бесит как никогда. Сжимая его подбородок, альфа невольно вспоминает, как он эту линию челюсти выцеловывал. Ощущение, словно это было в другой жизни. — По-человечески прошу тебя заткнуть свой хорошенький ротик и спокойно посидеть. Мне нужно отвезти тебя домой, и ты не помешаешь мне. Чимин нехотя кивает, шмыгая носиком. Чонгук обходит машину и занимает водительское кресло. Предплечье с каждой секундой болит всё сильнее, что может стать помехой при вождении. Чонгук до скрежета сжимает зубы. Путь будет нелегким, но альфа решительно заводит двигатель. — Стой! — Что, Чимин? — устало вздыхает. Омега указывает себе за спину, неловко борется с ремнем безопасности и выскакивает из машины. Чонгук следует его примеру, потому что в конце переулка показались знакомые фигуры. Намджун на руках нес Хосока, правую часть его лица покрывала сажа и свежая кровь. Альфа, кажется, и вовсе был без сознания, но с виду цел. — И какого черта ты свалил, щенок? — Намджун скидывает тело Хосока на заднее сиденье, словно мешок с картошкой. Утирает рукавом пальто кровь, мешающую обзору. — Что с ним? — спрашивает Чимин, забираясь в машину следом. Достает маленький чемоданчик с инсулином, готовя инъекцию. — Наверное, уровень сахара сильно поднялся. — Отрубился у меня на руках. Кресло пришлось оставить, с ним мы бы не выбрались, — бегло говорит Намджун и вновь обращается к Чонгуку. — Объясни, почему я выполнял твою работу, щенок? Чонгук чувствует укол ревности, глядя на то, с какой заботой Чимин относится к бессознательному Хосоку. И не скажешь, что омега пару минут назад рыдал: весь такой собранный, суетливый, протирает лоб альфы платочком. Ему, наверное, спокойнее, когда есть кто-то нуждающийся в его защите. — Чонгук, я с тобой разговариваю! Намджун хватает за плечи и припечатывает к машине. И без того травмированная рука ноет от грубого обращения. — Что тебе надо? — Скажи, Чонгук, ты настолько тупой, что не понимаешь простейших указаний?! — рявкает омега. — Нет? Тогда какого черта ты оставил Хосока под обстрелами?! Тебе было сказано: следить и защищать! Это твоя прямая обязанность! Чонгуку возразить нечем. Про Чона он в тот момент даже не вспоминал. — Ты осознаешь, что могло произойти, если бы меня не оказалось рядом?! Или эта сучка тебе последние мозги через член высосала? Чонгук не сразу понимает, что речь идет о Чимине. И он может стерпеть любые унижения в свою сторону – к такому не привыкать, – но оскорбление омеги он прощать не станет. Собрав остатки сил, он меняется с Намджуном местами, теперь вжимая учителя в машину. Первым заносит кулак, немного промахивается, но всё же больно бьет в скулу. — Не говори так о нем! — А то что, Чонгук? Будешь избивать каждого, кто криво в его сторону посмотрит? — Если понадобится, — честно отвечает альфа. Намджун хохочет. — Какой же ты глупый, боже. Думаешь, нужен ему? Подумай, сколько у него таких ухажеров за жизнь было. — Чонгук переводит взгляд на окно, за спину Намджуна, где Чимин вкалывает инсулин Хосоку и даже не обращает внимание на происходящее. — Запомни: если будет выбор между миссией и этим омегой – ты должен выбрать первое. Ради своей семьи. Ради будущего нашей страны. Ты понимаешь, щенок? — Намджун больше не кричит. — Я растил тебя не для этого. Ты наша надежда, Джакомо. Пожалуйста, не подведи. — Я и не… Не думал, что нужен ему, — тихо отвечает Чонгук. От собственных слов на душе паршиво. — Сглупил. Прости, Намджун, больше такого не повторится. — Что с рукой? — уже мягче спрашивает тренер, решая не давить. Видит, как альфе нелегко приходится. — Ударил меня, как омега. — Зацепило, — жмет плечами и тут же шипит от боли. — Я поведу. Нужно ехать, я уже сообщил в Дом, нас ждут лекари. Они заезжают в частную клинику, чтобы оставить Хосока на попечение профессионалов – не в Дом же его везти! – и коротко переговариваются с господином Чоном-старшим. Тот заверяет, что полиция уже выехала на место казни, и совсем скоро в городе вновь воцарится порядок. В Доме их с порога встречают лекари и Святой Отец. Анания тоже соизволил выйти к сыну, но Чимин едва ли взглянул на него: стоило ему завидеть Тэхена, как тут же бросился к нему в объятия. Чонгук настаивает, чтобы омег проверили в первую очередь, и не позволяет лекарям прикасаться к себе, пока те не осмотрели Чимина. — Полный порядок, если мы говорим о физическом состоянии. Синяки сойдут через неделю, — докладывает врач. — Вы уверены? Нет повреждений внутренних органов, сотрясения? У лекаря заканчивается терпение. — Я же сказал, что… Неожиданно робкий голос перебивает: — Я в порядке, Чонгук, — Чимин поднимается со своего кресла и под взглядами всех присутствующих подходит ближе. — Спасибо, что спас меня, — омега нервно закусывает губу и, будь они наедине, Чонгук бы не стал сдерживать порыва прикоснуться. — Спасибо, что согласился подождать и спас нас всех. Чимин хочет сказать что-то еще, даже открывает рот, но так и не произносит фразу. Видимо, только сейчас понимает, что рядом с ними слишком много посторонних ушей. Секунду помедлив, омега низко кланяется, почти касаясь своим лбом колен сидящего Чонгука. — Я очень благодарен тебе, альфа. Когда он поднимается, его щечки очаровательно покраснели от смущения. — Иди отдыхать, Чимин, — просит Чонгук. На самом деле, отпускать омегу не хочется, но он убеждает себя, что в Доме опасность не грозит. А Чимин выглядит так, будто вот-вот упадет от усталости. — Завтра праздник. Тебе нужно поспать. Чимин кивает и уходит в сопровождении Даниэля. Покорность, скромность и послушание омеги пробудили слишком темные желания, и Чонгук с трудом их давит. Не время и не место. — Я хочу, чтобы меня осмотрел Тэхен. Всех остальных прошу выйти. Лекари закатывают глаза, но к характеру младшего сына Захарии за столько лет привыкли. Стоило им покинуть кабинет, Чонгук откидывается на кресло и прикрывает глаза. Наконец позволяет себе быть слабым. — Еще чуть-чуть, и меня стошнит от боли, — честно признается обеспокоенному брату. — Кажется, у меня сотрясение. Помоги снять эту дурацкую куртку, она вся в крови. Тэхен помогает избавиться от одежды, быстро и профессионально обрабатывает раны, сует таблетки, вкалывает какую-то жидкость со словами «Это тебя быстро на ноги поставит, новая разработка врачей» и прикладывает холодный компресс. Головная боль медленно отступает, и пока Тэхен зашивает рваную кожу на плече, предварительно вытянув пулю, Чонгук даже немного дремлет. — Вот и все, — Тэхен заканчивает перевязку и отворачивается к раковине, чтобы вымыть инструменты. — Теперь покой на пару недель. — Сегодня отлежусь, так уж и быть, — Чонгук натягивает грязную футболку. — Если швы разойдутся, я тебя латать не буду, — голос Тэхена подозрительно дрожал. — Ты должен беречь себя, Гук. Чонгуку хочется сказать брату многое. Что ему жаль за причиненное волнение, что он искренне хочет быть беспроблемным младшим братом и не доводить старшего до слез. Хочется обнять и заверить, что завтрашний день будет лучше. Но Чонгук сам в это не верит, а потому хлопает Тэхена по плечу и заверяет: — На мне всё как на собаке заживет. Вот увидишь, к концу недели бегать буду.* * *
Чимин просыпается с жуткой головной болью и тяжестью во всем теле. Из кошмарного сна, где во время несостоявшейся казни Чонгук не пришел на помощь, его вырывает настойчивый голос: — Чимин? Чимин, вставай, ну же! Ты должен помочь мне собраться! Чимин лениво приоткрывает глаза, но тут же жмурится от яркого искусственного освещения. Накануне ночью он вырубился, стоило только прилечь: настолько вымотанным себя чувствовал. Как результат, от переизбытка эмоций он то и дело просыпался от жутких снов. Безжалостные снайперы и мертвые люди остались во вчерашнем дне, но воспоминания не покинут еще многие годы – теперь Чимин убедился в этом. Даниэль, уже разодетый в милый белый костюмчик с бусинами, едва не летал по комнате. У него сегодня свадьба, от того он и окрылен счастьем. — Чимин, пожалуйста! Вставай, ты обещал мне сделать прическу. Младший с разбегу запрыгивает на кровать к Чимину и крепко обнимает под недовольное ворчание. — А подкрасишь мне глазки? — Даниэль строит милую мордашку. — Я хочу быть самым красивым сегодня. Чимин крепче прижимает его к себе и зарывается носом в темную макушку. Надеется подремать еще хотя бы пару минут. — Ты уже самый красивый. — Ты красивее, — искренне отвечает Даниэль. — Хочу быть таким, как ты. От этих слов сердце Чимина сжимается. Даниэль для него словно непоседливый младший брат, который всегда поддержит в трудную минуту. А сегодня Чимин выдает его замуж – чувства неоднозначные, но в большей степени он ощущает тоску. Без Даниэля их комната потеряет все краски. — Я буду скучать, — будто читая мысли, произносит Даниэль. — Ты единственный человек в Доме, который с первых же секунд знакомства относился ко мне как к равному. Мне будет так не хватать нашей дружбы, — Чимин смаргивает непрошенные слезы. — Семейная жизнь никак не повлияет на нашу дружбу, обещаю! Мы будем видеться на служении, ходить друг к другу в гости. Ты мне как брат, Чимин. — Ты тоже моя семья, — Чимин целует омегу в лоб и крепче прижимает к себе. Но внутреннее ощущает, что вот так на одной кровати они лежат в последний раз: быт и семейная рутина отберут больше времени, чем Даниэль думает. — Который час? — Почти восемь. — О боже! — Чимин вскакивает с кровати. — Два часа до свадьбы! Ты почему меня не разбудил раньше? — Чонгук приходил вчера вечером, сказал дать тебе отдохнуть и не будить, — спокойно отвечает младший, сидя на кровати и беззаботно махая ногами, пока Чимин спешно одевается. — Чонгук сделал что? — сонный мозг омеги не мог переварить эту информацию. — Не важно. Мы идем в душ, а потом собираться. Чимин еще несколько недель назад продумал свадебный образ Даниэля до мелочей. И пусть Дом не давал возможность надеть настоящую свадебную одежду, омеги нашли решение проблемы. Даниэль расшил искусственными жемчужинками и серебряными нитями белую рубашку, на низ они подобрали – не без помощи Марии — белые широкие брюки. Чимин особенно постарался над прической. Черные волосы Даниэля он уложил в косы и вплел серебряные ленты. Белый полупрозрачный шарф, что служил одновременно и фатой, и косынкой на время молитвы, надежно был прикреплен заколками с камушками. Завершающим штрихом стал почти незаметный макияж, который выгодно подчеркивал юную красоту. Для себя Чимин составил образ поскромнее – в конце концов, нельзя отвлекать внимание от молодоженов. По такому случаю он надел светлую водолазку и графитового цвета брюки. Вся свадьба оформлена в пудровом цвете, а потому головы свидетелей и свидетельниц украшали легкие сатиновые шарфы розового цвета с вышитыми на них белыми цветами. — Я так волнуюсь. Это же брак, это на всю жизнь, — Даниэль прикладывает ладошки к горящим от переживаний щекам. — Ты сомневаешься в своем выборе? — Нет, никогда, — пылко возражает младший. — Марк мне предназначался Господом, я в этом уверен. Даже наши ароматы так хорошо сочетаются! Я полностью готов к совместной жизни с Марком. Просто, знаешь, ничего уже не будет как прежде. Мы больше не сможем устраивать ночные посиделки вместе, и я не смогу видеть недовольное лицо Сынхвана по утрам… — Даниэль на секунду погружается в воспоминания. — Хотя знаешь, по последнему я буду скучать меньше всего. После сегодняшней церемонии Даниэль начнет жить с Марком в отдельной комнате на этаже для семей, как и другие новобрачные. И обедать он теперь будет в другом углу столовой, – в общем, привычные вещи изменятся бесповоротно. — Что бы ни случилось, мы не забудем нашу дружбу, — Чимин вновь тянет Даниэля в объятия. — Я всегда тебе рад, приходи в любое время. Посплетничать, пожаловаться на мужа, – вообще по-любому поводу, понял? Даниэль кивает и смаргивает подступающие слезы. Как раньше уже не будет, но они в силах создать множество новых приятных моментов. — Идем, Марк, наверное, уже заждался. Сегодня твой день, Даниэль, так что проживи его на полную. На церемонию собрались все жители Дома. Молитвенный зал в честь торжества украсили розовым фатином и цветами. Лепестки роз устилали белую ковровую дорожку, ведущую прямиком к алтарю и свадебной арке, где уже ждали альфы и Святой Отец. Чимин вместе с другими свидетелями занял место сбоку от арки. Сердце переполнилось приятным волнением, и, когда к алтарю вышли пять новобрачных омег, всё же не сдержал слезы. Их лица светились таким искренним счастьем, что Чимин просто не мог не проникнуться моментом. — Братья и сестры, сегодня мы собрались здесь, чтобы отпраздновать рождение новых семей, — Святой Отец вознес руки в жесте благословения. — Эти юные сердца полны любви и готовы сплести свои судьбы в одно целое. Отношения между альфами и омегами во браке должны строиться на доверии и обязательствах друг перед другом. И вы, — Захария обращается к молодоженам, — берете обет перед церковью, обещая выполнять прописанные истины. Альфы отныне должны жизнью пожертвовать при надобности, но обеспечить семью и радовать омегу. Омеги же, в свою очередь, обязуются быть покорными мужьям своим. Интересно, каково это – доверять настолько сильно, чтобы беспрекословно выполнять указания альфы и довольствоваться тем, что имеешь? Чимин всю жизнь стремился к самостоятельности, и не только финансовой. Быть зависимым ему казалось унизительным, а потому свое сердце он держал закрытым, несмотря на настойчивость поклонников. Никому из них он бы не смог довериться, тем более вверить в их руки свою жизнь и безопасность. Каждый сам за себя – таким правилом руководствуются люди за стенами Дома. — Давая согласие, вы скрепляете свою жизнь с жизнью избранника. Теперь все горести, тревоги, болезни вы будете делить на двоих; проблемы одного станут проблемами двух. Чей-то настойчивый, прожигающий взгляд заставляет Чимина отвлечься от церемонии. Быстро просканировав собравшихся, омега безошибочно вычисляет смотрящего: Чонгук. Альфа сидит в третьем ряду со своей семьей. Одет он в ту же рубашку, что и на Жатву, – это его единственная праздничная одежда. Ткань слишком плотно прилегала к телу, и казалось, что глубокий вдох пуговицы на груди просто не выдержат. Чимин не удивился бы, будь это правдой: ему посчастливилось почувствовать на себе мощность этих рук. Чонгук очень, очень сильный. Возможно, именно такому не страшно доверить жизнь. Чонгук за семью уничтожит любого, кто представляет опасность, заставит обидчиков на коленях просить прощение. Его моральные ценности могут быть сомнительными, но одно остается неизменным: благополучие близких всегда будет на первом месте для альфы. Ведь однажды уже утратив семью, он до последнего вздоха будет оберегать новую. Чимину от внимательного взгляда становится нехорошо. Альфа смотрит пристально, голодно, с жадностью прослеживает изгибы тела. И, стоит им установить зрительный контакт, тяжело сглатывает, но не отворачивается. Такой открытый в своих желаниях. Интересно, о чем только думает? Кроется ли за его жаждой что-то большее, чем примитивная похоть? Чимин прикусывает губу в раздумьях и отворачивается, не выдерживая напора черных глаз. Думает ли Чонгук о нем в качестве возможной пары? Представляет их на месте новобрачных? Или его прикосновения, забота, бережливое отношение – вынужденная мера, продиктованная работой? Хотел бы Чимин знать, вот только Чонгук настолько хорошо скрывает эмоции, что до сих пор остается для него загадкой. — …и откроется на страшном суде, что единственным смыслом на земле была любовь. А потому берегите друг друга. Альфа резко поднимается со своего места и покидает молитвенный зал. Его ладони сжаты в крепкие кулаки, шаги широкие, уверенные. Торопится. Чимин давит порыв побежать за ним следом и буквально заставляет себя стоять на месте. — С этими наставлениями я заканчиваю бракосочетание, — объявляет Захария. — Перед вами – новые семьи. Если понадобится помощь – не стесняйтесь обращаться за советом к старшим или напрямую ко мне. Семейная мудрость приходит с возрастом, и на данном этапе вы имеете всё необходимое – искреннюю любовь. Остальному еще научитесь. Благословляю вас, дети мои, и будьте счастливы. После торжественной части последовали слезливые поздравления и объятия. Казалось, каждый в Доме хотел лично поприветствовать новые пары. Чимин застыл каменным изваянием и только и мог, что болванчиком кивать на просьбы «принеси–подай»: мысли его остались с выбежавшим за дверь Чонгуком.* * *
Срочно нужен воздух. Подышать, успокоиться, привести мысли в порядок – насколько это возможно – и, блять, взять себя наконец в руки. В молитвенном зале, наполненном тысячей человек, Чонгук отчетливо ощущал лишь один запах – запах жасмина, и от этого находиться там стало невыносимо. От одного взгляда на Чимина захватывало дух. Чонгуку стыдно признаться даже перед самим собой, насколько он слаб перед красотой омеги. Когда Чимин стоял у алтаря, такой нарядный и взволнованный, заплаканный от переизбытка эмоций, но со счастливой улыбкой на лице, Чонгук едва сдержал себя, чтобы не подойти и не собрать губами слезы с румяных щечек. Хотелось быть ближе, хотелось взять его за руку, переплести пальцы – как это было вчера, – и спрятать омегу от посторонних глаз. Чимином хотелось любоваться, его изящество и сексуальность достойны боготворения. И Чонгук бесится, что не только он имеет на это право. Мой, настаивало сердце, обливаясь кровью, но мозг твердил: омега никогда не приклонится. Этот омега, эта рыжая фурия с ангельской внешностью и характером демона, занял слишком много места внутри Чонгука. Всё, ради чего он жил и ради чего боролся, рушится под натиском карих глаз. Занятый мыслями, Чонгук набрел на одну из закрытых теплиц Марии с, какая ирония, кустами жасмина. Но что действительно удивило альфу, так это то, что хозяйка теплиц уже сидела внутри в плетенном кресле. — Долго ты, — вместо приветствия говорит женщина и поправляет одеяло, накинутое на плечи. — Не замерз? Чонгук отрицательно качает головой: он настолько нервничал, что даже не замечал холода. Мария в приглашающем жесте откидывает край одеяла, и альфа без колебаний садится рядом, укладывая голову ей на плечо. В детстве он часто так делал после изнурительных тренировок или в те ночи, когда боль становилась невыносимой. — Как ты узнала, что я приду сюда? Ты что, фея? — Скорее ангел-хранитель, — со смешком говорит Мария. — Чонгук-и, ты мой сын. Конечно, я знала, куда ты пойдешь, запутавшись в мыслях. — Тогда может ты знаешь, что мне делать дальше? Женщина недолго молчит, поглаживая длинные пряди на затылке сына. — Ответ проще, чем кажется. Нужно поверить в себя. Довериться тому, что ты испытываешь, и идти навстречу чувствам, а не избегать их. Чонгук на слова матери горько усмехается. Довериться? С этим имеются проблемы: Чонгук не доверяет людям. Люди жестоки, они причиняют боль и вырывают из груди сердца. Иногда буквально, если этот человек – Чонгук. Себе и своим желаниям он бы доверял в последнюю очередь, ведь этот взрывной коктейль чувств пьянил Чонгука и отключал сигналы «стоп». Порой Чимина хотелось осадить, поставить на место и подчинить. Показать, как нужно жить по правилам, научить ответам без сарказма. Эта самодовольная ухмылка и непокорность выбешивали, но в то же время так манили… Чимина хотелось разрушить, заставить стонать в своих руках послушным котенком. Ведь, стоит признать, эта дерзость его привлекала не меньше, чем раздражала. — Эти чувства сильнее меня, — с ужасом осознания произносит Чонгук. — Я не могу их контролировать. Чонгук больше не может мыслить рационально, когда дело касается омеги. Вчера, когда Чимину угрожала опасность, он был готов пожертвовать чертовой миссией, даже собой, лишь бы уберечь парня. Это неправильно. Это несет прямую угрозу для Дома и семьи, ведь если в следующий раз Чонгук положится на инстинкты, а не на разум, то последствия могут быть необратимыми. Господи, как сопротивляться этому желанию? — Я так сильно согрешил, — пылко шепчет Чонгук в плечо матери, вспоминая жадные – почти украденные – поцелуи. — И самое ужасное, чем больше я думаю о нем, тем больше мне хочется. Имени не называет. Он уверен, что женщина давно поняла, кто засел в мыслях и сердце сына. — Я совершаю ошибку за ошибкой. Вчера в глазах Намджуна было разочарование: он понял, что я бы оставил его на верную гибель из-за своих желаний. Я прикрывал собой Чимина не задумываясь ни на секунду, словно защищать его – так же естественно для меня, как и дышать. Но моей работой было охранять Хосока, если бы с ним что-то случилось, мы бы не смогли осуществить план. Теперь понимаешь? — Чонгук нервно облизывает губы. — Чимин – моя личная катастрофа. Я забываю обо всем, когда он рядом. Становлюсь таким слабым и уязвимым… — Чонгук, любовь не делает тебя слабым. — Нет, — резко перебивает альфа. И чуть мягче добавляет: — Прости, но нет. Это не любовь, это помешательство, и оно сбивает меня с истинного пути. Ты представить не можешь, что я рядом с ним ощущаю. Будто все мои чувства мгновенно обостряются, его запах и улыбка вызывают зависимость. Чимин думает, что я груб с ним. Не могу поговорить с ним нормально, избегаю зрительного контакта… А я просто тону в его глазах и не знаю, как себя вести, как не показаться идиотом. Он такой необычный, такой… сильный. Я никогда не встречал таких уверенных в себе омег, — Чонгук вспоминает гордо вздернутый носик омеги. Такой бесстрашный, когда отстаивает свою честь или совсем по-детски отвоевывает вкусности со стола. Чонгук специально съедает побольше, только бы был повод поговорить с Чимином и в очередной раз увидеть его нахмуренное личико. Если особенно повезет, Чимин пару раз стукнет по груди несносного альфу своими очаровательными кулачками. Глупо? Безусловно. Но Чонгук не знает как поступить по-другому, у него ведь все впервые. Оттого и ведет себя как школьник. — Чимин такой непреклонный, что я сам готов опуститься перед ним на колени. Разве не сумасшествие? Скажи, что мне делать, потому что я понятия не имею. Как сидеть рядом с ним, есть, дышать и не задыхаться от его запаха? Становится легче. С каждым словом Чонгук отпускает накопившееся напряжение и понимает: он увяз куда сильнее, чем предполагал. Когда-то альфа даже не мечтал о поцелуях с Чимином. Теперь он жалеет, что вообще начал, ведь сдерживаться намного сложнее, когда он знает об этом наслаждении. — Я просто запутался, понимаешь? — Милый, я так горжусь тем, что ты смог поделиться со мной самыми сокровенными мыслями, — Мария прижимается губами к его макушке. — Послушай меня внимательно: то, что ты описал, и есть любовь. Нравится тебе это или нет, но ты влюблен, Чонгук. Ты можешь отрицать глубину своих чувств, но какой в этом смысл? Рано или поздно они накроют тебя, словно лавина. То, как ты смотришь на него… Я думаю, это самый очевидный влюбленный взгляд из всех, что мне довелось видеть. — Откуда тебе знать? — Чонгук бурчит, лишь бы скрыть смущение. — Я сама была такой же, — Мария смеется, вспоминая свою юность. — Так полюбила Захарию, что была готова пожертвовать всем ради совместного будущего. Он заменил мне солнце. Так что я понимаю тебя, Чонгук-и. Возможно, только возможно, Мария права. Но это никак не отменяет наличие греха. Чонгук поступил – и еще поступит, он уверен, – против правил Дома. Он вновь напоминает об этом женщине, желая услышать ее мнение. — Разве можно карать за такое прекрасное чувство? Любовь есть любовь, она покрывает множество грехов, – так сказано в Библии. Вы оба молоды, с горячими характерами и дикими нравами. Так что просто позвольте случиться тому, что суждено. Если ты волнуешься за репутацию Чимина, что, в общем-то, очень правильно, поступи согласно правилам Дома: начни официально ухаживать за ним. Но не беги от этих чувств, Чонгук. Если ты только откроешь свое сердце, они сделают тебя таким сильным, каким ты никогда не был прежде. — Но как? — Ты будешь жить ради Чимина и его счастья. Ради возможности построить семью с этим омегой, ради общего будущего. И эти мысли будут толкать тебя гораздо сильнее, чем месть. Любовь – самое мощное оружие, Чонгук. Месть полыхает в тебе обжигающим огнем, но только пламя любви способно согреть и даровать силы. Собственная семья с Чимином… Каково бы это было: просыпаться рядом с ним и видеть улыбку, прикасаться при любой возможности, носить на руках, оберегать, быть может, завести детей? Не обошлось бы без ссор, Чонгук уверен. Они бы спорили по любой мелочи не потому, что принципиально важно отстоять мнение, а потому что оба со вспыльчивым характером и заводятся с полуоборота, только повод дай. Хотя Чимину порой и повод не нужен. Чонгук представляет, как после таких жарких ссор они бы сбрасывали напряжение сексом. Сначала грубым, с жадными поцелуями-укусами и метками по всему телу, затем медленным и нежным, потому что Чимину нужно даровать ласку. Чонгук бы деланно возмущался на новый маникюр или цвет волос, но тайно восхищался потрясающим стилем и красотой. Чимин бы готовил ужины, желая показать свою хозяйственность. Но через несколько недель ему бы уже надоело и они стали бы питаться доставками. Они бы устроили молчанку на несколько дней только потому, что так и не смогут решить, кого завести: Чонгук будет настаивать на кошке, не прихотливой в уходе, а Чимин упрашивать купить огромного добермана, потому что «Чонгук-и, он же так на тебя похож!» и плевать, что такая псина жрать будет вдвое больше самого омеги. Купили бы собаку, потому что Чонгук абсолютно бессилен перед просящим взглядом Чимина. По этой же причине каждое утро он бы собаку выгуливал, пока омега досматривает сон. Зато потом, стоит вернуться домой, альфу встретят с поцелуями и пересоленной, но всё же чертовски вкусной яичницей. Картинка кажется такой реальной, что Чонгук на секунду пугается стремительного поворота событий. Хотя менее заманчивым от этого она не становится. Чонгук в эту секунду готов душу продать ради одного дня из такого будущего. — Я не знаю, что и думать об этом. Мне кажется, я такой неловкий, — он честно признается. — Просто откройся и будь самим собой, — успокаивает Мария. — Покажи ему, каким внимательным и заботливым ты можешь быть – ни одна омега не устоит перед таким красавчиком. Чонгук громко фыркает и с трудом удерживается от закатывания глаз. Он прекрасно знает, что выглядит далеко не как мечта омег. — Твои волосы так отросли. Нужно подстричь, в глаза ведь лезут и мешаются, — неожиданно переводит тему Мария. — Ну, нет, только не это. Ты самая любимая женщина в моей жизни, но я вынужден отказать, — Чонгук с ужасом вспоминает стрижку «под горшок», с которой он ходил несколько лет по вине Марии. Оба погружаются в воспоминания с теплой улыбкой. Тишина разбавляется слабыми звуками музыки из Дома: там вовсю разворачивается торжество. — Я не могу, — обдумывая слова матери, произносит Чонгук с сожалением. — Я не могу сделать его своим, когда вокруг война. Чимин станет моим слабым местом. — Я думаю, он уже стал, — качает головой Мария. — Подумай вот о чем, Чонгук. Война не будет длиться вечно. Когда-то весь кошмар закончится, наступит весна, и ты будешь свободен. Сможешь ли ты смириться с тем, что Чимин с другим? Сможешь спокойно спать, зная, что упустил своего человека? Чимин ведь не будет ждать тебя вечно, милый. Мария права, как и всегда. В этой женщине собралось столько мудрости, что хватило бы на несколько поколений. Чонгук ревнивый. Если кто-то даже смотрит на Чимина, злость клокочет внутри. Если же омега выберет другого… Что ж, впору начаться еще одной войне за сердце рыжеволосого ангела. — Откройся ему, — настаивает на своем женщина. — Я ужасен в выражении чувств. Нет никого хуже меня в этом, — Чонгук со знанием дела уверяет Марию. — Я могу просто принести ему отрезанную руку обидчика? Мария звонко смеется, закинув голову. — Если ты хочешь завоевать Чимина, то, прошу, никаких кровавых сюрпризов.* * *
Чонгук возвращается в Дом на середине банкета. Столовая привычно заполнена оживленными разговорами и смехом, в воздухе витал пряный запах угощений. Столы ломились от восхитительных блюд: повара день и ночь трудились на кухне, чтобы приготовить множество закусок, несколько основных блюд и десерты. Изюминкой праздника стала живая музыка. У верующих танцевать не принято, да и слушать что-либо, помимо псалмов прославления, не позволялось. Но Чимин настоял на классических композициях, и Мария с этим решением смирилась. В Доме музыкально одаренных людей было много – играть на инструментах обучали всех охочих, а детей с пеленок приучали петь в церковном хоре. Но больше всего внимание привлекал торт. Пекари Дома, безусловно, всегда старались порадовать чем-то необычным, но их взгляды были немного… устаревшими. Не имея выхода в интернет, они готовили по старым кулинарным книгам или рецептам, что передавались от кухаря к кухарю. Но с помощью Чимина и его идей в этом году они превзошли сами себя. Пятиэтажный розовый торт поражал своими размерами и формой – квадратной, а не стандартной круглой. Украшениями служили сферы из белого шоколада и клубника, а также золотые инициалы – по паре на каждый ярус, в честь пяти новых семей. Стоит признать, что Дом таких масштабов еще не видел. И хоть у Чонгука от шума вновь начала болеть голова – после вчерашнего он так и не восстановился до конца, – альфа идет к дальнему столу. — Как тебе праздник? Вопрос застал Чимина врасплох, и он едва не подавился кусочком рыбки. Омега одиноко ютился в углу стола, поскольку Сокджин пересел за стол к пасторам, Даниэль сидит со своим мужем, а Тэхен воспользовался возможностью и улизнул с праздника. Чонгук услужливо протягивает ему стакан с соком и садится напротив. Закатывает рукава рубашки, готовясь к плотному обеду. — Нормально, — Чимин ляпает первое, что пришло в голову, даже не подумав. Праздник изумительный, просто потрясающий и теплый: семейная атмосфера Дома наложила свой отпечаток. Все искренне радовались за создание новых семей. Чимин в прошлом был завидным гостем на свадьбах, но они, несмотря на пышность и вычурный лоск, и рядом не стояли с церемонией Дома. — Вернее, всё замечательно, — быстро поправляется омега. — Получилось даже лучше, чем изначально планировали. Чонгук понимающе хмыкает и тянет поближе к себе поднос с самосой. — Мария говорила, что Дом обязан тебе за сегодняшний день, потому что без твоей помощи она бы не справилась. Ты взял подготовку на себя, — Чимин застенчиво кивает на похвалу, а Чонгук продолжает: — Спасибо за это. Я и братья стараемся поддерживать Марию, но иногда мы просто… как бы сказать помягче, — альфа нахмурился, — не слишком осведомлены в организации и омежьих делах. Даже Сокджин, который фактически второй по главенству, теряется при виде списков и запросов Марии. Чимин заметно приободрился. До мурашек приятно, когда тяжелый труд замечают. Слова Чонгука пропитаны благодарностью, и это, пожалуй, первый диалог между ними за последние несколько дней. Выступления музыкантов сменились забавными стишками от малышей, а старшие дети подготовили театральные сценки и песни. Материальные блага в Доме ограничены, поэтому молодым дарили то, что доступно – эмоции. — Как тебе самоса? — Чимин хихикает, прикрываясь ладошкой, когда Чонгук сметает последний пирожок с подноса. Альфа недоуменно уставился на тесто у него в руке. — Самоса? Так вот как это называется, — бормочет с набитым ртом. — Лучшее, что я ел за сегодня. Жаль, уже не осталось. — Я приготовлю еще, если попросишь. Чонгук изумленно выгибает бровь, однако не спешит отказывать. Наверняка Чимин не знал, но готовить для кого-то – часть процесса ухаживания. За общее приготовление пищи и составление меню отвечали повара. Они организовывали – с помощью дежурных – завтраки, обеды и ужины. Однако они никогда не препятствовали вторжению на кухню посторонних: если омега хотел порадовать свою пару, то ему всегда дозволено готовить неограниченное количество блюд по своему усмотрению. Почему бы и нет? Кладовка всегда забита продуктами – бери не хочу. И так за десяток лет сложилось, что еда стала традиционным способом ухаживания. Альфы мастерили подарки своими рукам или, если позволяли финансы, покупали их, а омеги в знак благодарности угощали обедом. — Я думал, ты не умеешь готовить. — Я не люблю готовить, но некоторые блюда осилю, — поправляет Чимин. За время в Доме его многому обучили и готовке в том числе. — Это я показал поварам оригинальный рецепт самосы из Индии. Смышленый. И как только успевает всё? Намджуну стоит поучиться у омеги тайм-менеджменту, честное слово. Чонгук, сложив руки на груди, откидывается на спинку стула и игриво склоняет голову на бок. В его глазах плещется интерес вперемешку с игривостью. — Тогда сделай это для меня. Чимин настороженно кивает, будто ждет подвоха в простой просьбе. Но когда Чонгук вновь отвлекается на еду, то заметно расслабляется и сам склоняется над тарелкой. От Чонгука не ускользают его красные щеки и едва заметная улыбка.