Шёпот камня

      Юноша ещё раз дотронулся кончиками пальцев до плоского, сухого камня. Потом провёл рукой по его шероховатой поверхности и поднёс поближе к лицу, чтобы лучше разглядеть оставшийся на ткани перчатки едва заметный, тёмно-бурый отпечаток. Обнаруженное им только что на камне пятно появилось по меньшей мере пару дней назад, а то и раньше, и уже почти полностью высохло на солнце, но сомнений не оставалось — это была человеческая кровь.       Налмир опустился на одно колено перед валуном и принялся внимательно осматривать траву и песок вокруг в поисках каких-нибудь прочих следов — других пятен или чего-то ещё подозрительного не оказалось. Вновь поднявшись на ноги, молодой человек медленно начал обходить узкую прибрежную полосу, сплошь заросшую кустарниками и усыпанную большими и маленькими осколками от разбитых мощными потоками воды скал. Всего в нескольких шагах от него плескался неукрощённый людьми Андуин: слишком крутой и обрывистый берег, оцепленный со всех сторон глубокими пещерами, не позволял возводить никаких зданий, а на землях вокруг, сухих и песчаных, могли прижиться лишь бурьян или неприхотливый лозняк.       Пристальный взор гвардейца, которым он продолжал исследовать лужайку, упал на сверкнувший в траве предмет. Налмир быстро нагнулся и поднял его с земли. В руках юноши оказались две скрепленные между собой белые раковины, подвешенные на тонком шнурке с оборванным на конце узлом. Осмотрев находку, молодой человек обеспокоенно нахмурился и спрятал её в карман туники. Теперь он заметил, что трава вокруг уроненного медальона в нескольких местах выглядела примятой, так, как если бы на ней лежало что-то громоздкое или тяжелое.       Пройдя ещё несколько шагов по направлению к Андуину, он уткнулся в гряду огромных валунов, за которыми начинался отвесный спуск к реке. Утерев со лба выступивший от волнения пот, юный гвардеец стал тщательно осматривать каждый камень, ощупывая облепивший их со всех сторон мягкий, густой мох. Скалы вздымались высоко над землёй, некоторые и вовсе достигали высоты человеческого роста, и Налмиру пришлось потратить не меньше часа, прежде чем его старания увенчались успехом. Один из валунов, затерявшийся среди прочих, заметно выделялся от своих молчаливых собратьев. Он выглядел точно вывернутым наружу, и в отличие от остальных не был покрыт растущим повсюду мхом.       Юноша попытался сдвинуть его в сторону, даже просунул в узкую щель кончик клинка и надавил на эфес, надеясь использовать его как рычаг, но его сил оказалось недостаточно — камень не желал поддаваться. Только стерев руки почти до крови и едва не сломав лезвие, Налмир понял, что в одиночку ему не справиться. С досадой сплюнув, он спрятал кинжал в ножны и спрыгнул обратно на землю. Глубоко вдохнув, молодой человек попытался успокоить учащенно бившееся сердце, а когда ему это удалось, задумался над тем, как поступить дальше.        Было ясно, что на берегу реки приключилось нечто странное, а найденный медальон и камень скрывали в себе какую-то загадку. Конечно, следовало бы рассказать о произошедшем лорду Фарамиру, однако, едва подумав об этом, юноша горько усмехнулся собственным мыслям. Станет ли князь его слушать? Ведь после недавно случившихся событий их отношения полностью переменились и отнюдь не в лучшую сторону.       Узнав историю гибели своей возлюбленной, Налмир не сумел смириться с тем, чтобы виновный в её смерти человек продолжил жить, а князь Итилиэна не смог принять, что его подопечный превратился в убийцу. Вернувшись из родного Бельфаласа, молодой человек сделал всё, чтобы скрыть от своего командира настоящие цели поездки, однако правда очень быстро всплыла наружу, и ему ничего не оставалось, кроме как признаться в содеянном.       В те дни ослеплённый жаждой мести и не думавший ни о чем более, Налмир готов был ко всякому исходу. Он даже уверился, что наместник Гондора, не желая оставлять в гвардии убийцу, отдаст его под суд, однако лорд Фарамир поступил иначе. Страшная тайна прошлого так и осталась между ними, а князь Итилиэна сказал юноше, что теперь ему придётся возвращать его доверие. На этом всё и закончилось. С того момента командир почти не общался с ним, не интересовался его делами, не учил стрелять из лука, как было раньше. Поначалу Налмир надеялся, что князь простит его, но шло время, а холодность лорда Фарамира оставалась неизменной. Молодой человек вновь и вновь давал себе обещание заговорить с командиром первым, однако всякий раз ему не хватало смелости, и он лишь злился на собственное малодушие.       Размеренная жизнь гвардии Налмиру резко опостылела, и он всё чаще нарушал правила, порой по растерянности, а иногда и вовсе намеренно, быть может, даже втайне от себя самого надеясь таким образом привлечь внимание князя. Но вместо этого юноша вечно сталкивался с растущим недовольством Берегонда, да с молчаливым укором других солдат, когда возвращался в казарму после ночного караула, куда в наказание за непослушание отправлял его старый гвардеец.       Налмир вышел обратно на тропу, где оставил пастись свою лошадь. Прежде чем сесть в седло, он кинул взгляд на стоящее в зените солнце и негромко выругался. Увлекшись исследованием загадочных следов на берегу, он снова опаздывал в казарму, а, значит, ему опять следовало ожидать выволочки от Берегонда. Если только не удастся вернуться в корпус до того, как бдительный начальник Белого Отряда обнаружит его отсутствие. А там, быть может, ему удастся добиться встречи с князем и всё рассказать. С этими мыслями юноша подобрал повод и пришпорил коня, пустив его галопом по дороге, ведущей в замок Эмин Арнен.       Молодой жеребец, в жилах которого текла кровь ретивого Янтаря, доставил своего всадника в город быстрее ветра. Однако же пройти через ворота крепости не замеченным и тайком вернуться в казарму у Налмира не получилось. Едва миновав пост дежурившей на входе стражи и спустившись во внутренний двор, он сразу же наткнулся на замершего в дверях жилого корпуса Берегонда. Старый следопыт стоял в проходе, опираясь спиной о косяк и сложив на груди руки. Поза советника командира и суровое выражение его лица отчётливо давали понять, что стоит он здесь уже достаточно давно, поджидая загулявшего солдата, и последнему вряд ли приходится надеяться на снисхождение или прощение. — Доброго тебе дня, Берегонд, — поклонился военачальнику юноша, найдя в себе силы, несмотря на щекотливость ситуации, оставаться спокойным. — По-твоему он в самом деле добрый? — гвардеец отстранился от дверей и подступил к своему подопечному на шаг. — Ты опоздал больше чем на два часа, Налмир. Ты, конечно, сейчас придумаешь тысячу отговорок, чтобы извинить свой проступок, а мне останется только удивляться, есть ли пределы твоей наглости. Ты забыл, где находишься? Гвардия Итилиэна не таверна, куда можно приходить и уходить, когда тебе заблагорассудится.       Молодой человек посмотрел в лицо справедливо рассерженного следопыта и глубоко вздохнул. Сейчас он не имел ни малейшего желания препираться и оправдываться, да и возразить ему на порицание Берегонда было откровенно нечего. — Не будет никаких отговорок, Берегонд. Я виноват. Только прошу тебя, не пускайся в свои излюбленные нравоучения о моём бесстыдстве — нового я о себе ничего не узнаю. Лучше скажи сразу, каково моё наказание. Что мне нужно сделать: заступить в ночной караул или, может, перечистить всё оружие в казарме? Говори уже скорее и отпусти меня. — Прежде всего перестань мне дерзить, — одёрнул молодого воина Берегонд. — По тебе давно карцер плачет, которым со дня основания крепости никогда не пользовались. Какой позор для гвардейца Итилиэна! — Карцер, так карцер, — пожал плечами юноша, по всей видимости, нимало не впечатленный словами Берегонда.       Следопыт осуждающе покачал головой, но не стал больше ничего говорить по поводу его проступка. Он, разумеется, был недоволен распущенностью мальчишки и его безответственным отношением к воинскому долгу, однако начальнику Белого Отряда хватило выдержки не давать волю своему гневу. Берегонд заметил, что такое вызывающее поведение молодой человек стал позволять себе относительно недавно и догадывался о его причинах. Налмир в чём-то провинился перед командиром: между ними состоялся серьёзный разговор, после которого Фарамир, всегда благоволивший своему подопечному, будто перестал его замечать. Юноша же, вернувшись из дома князя Итилиэна, замкнулся в себе ещё больше, казалось, потеряв интерес и к службе, и к обучению военному искусству. А в последнее время он и вовсе начал открыто демонстрировать, что ему нет никакого дела ни до правил, ни до традиций гвардии. — Что с тобой происходит? — гораздо мягче спросил Берегонд, указывая взглядом на скамью и предлагая присесть. — Ты никогда не отличался кротким нравом, но после возвращения из Бельфаласа с тобой совершенно невозможно совладать. Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы тебя выгнали из гвардии?       Налмир устало опустился на нагретый осенним солнцем камень и облокотился спиной о стену казармы. Взгляд его рассеянно блуждал по белым плитам пустынного в этот час двора. — Может, так оно и лучше, Берегонд. Решение вернуть меня в Эмин Арнен было ошибкой со стороны лорда Фарамира. Да и мне не стоило соглашаться. — И что ты будешь делать, оказавшись за воротами? — Жил же я как-то раньше, вот и теперь не пропаду. — Значит, ты по-прежнему предпочитаешь самый простой выход — бежать от трудностей вместо того, чтобы прямо смотреть им в глаза? Разве этому учили тебя в гвардии Итилиэна? — Ты же не слепой, Берегонд, всё видишь…       Следопыт устало потёр изборождённый морщинами лоб, вновь, убеждаясь, как тяжело вести разговоры с этим мальчишкой. Каждый раз приходилось натыкаться на высокую стену его упрямства, а стоило сломать одну, как на её месте тут же вырастала новая. — Чем бы ты не рассердил командира, я давно его знаю, и могу с уверенностью сказать — прощать он умеет. Только ты вместо того, чтобы заслужить его прощение, напротив, делаешь всё, чтобы разозлить его ещё больше. — Лорд Фарамир во мне разочаровался, — с обреченностью в голосе ответил юноша. — Я подвёл его, потерял его доверие. Командир и говорить со мной лишний раз не хочет, а мне проще будет не видеть его вовсе, чем постоянно читать пренебрежение в его взгляде. Я понимаю, что он держит меня в гвардии Итилиэна лишь из-за своего великодушия. — И потому ты решил сделать всё, чтобы у него не осталось сомнений в том, что ты неблагодарный и бессовестный человек, недостойный его милости? Это ребячество, Налмир, которым ты сделаешь себе ещё хуже. Молодой человек криво усмехнулся: — Во всяком случае ни у лорда Фарамира, ни у кого-либо другого не останется сомнений в справедливости подобного решения. И благородство его не пострадает. — Дурак ты, парень, — прямо объявил ему Берегонд. — Командир любит тебя как родного. Неужели ты этого не видишь? — Любит? — Налмир резко повернулся в сторону гвардейца, и тот прочёл растерянность и недоумение в его глазах. — Скорее уж жалеет. — А чего тебя жалеть? — повысив голос, осадил юношу Берегонд. — Да, за свою недолгую жизнь ты успел хлебнуть горя, но разве после ты не встречал людей, которые смогли тебя понять и относились к тебе по-доброму? Никто в этих стенах не напоминал тебе о твоём прошлом, не хотел тебе зла. Ты сам себя жалеешь куда больше других, Налмир. Если ты провинился перед командиром, найди в себе силы с ним объясниться, попросить прощения и сделай всё, чтобы больше никогда не повторять старых ошибок. А если не можешь взять себя в руки, тогда, в самом деле, собирайся и уходи на все четыре стороны, а там живи как знаешь. Довольно уж с тобой возились.       Гвардеец умолк, выжидающе глядя на своего собеседника, опустившего голову под градом обрушившихся на него обвинений. Хотел бы он надеется, что его слова возымели какое-то действие над строптивым мальчишкой. Однако Налмир не удостоил следопыта ответом, по своему обыкновению предпочитая молчать, подобно многовековым скалам его родного залива Бельфаласа. — Прежде чем ты отправишь меня в карцер, можно задать тебе один вопрос, Берегонд? — Задавай уже. — Не приходило ли в последнее время сведений о каких-нибудь разбойниках или лихих людях в окрестностях Эмин Арнен? Может, были случаи ограбления на дороге или в деревнях на берегу Андуина? Не ожидавший такого поворота разговора, Берегонд удивлённо приподнял брови: — Ни о чём подобном мне неизвестно. В Итилиэне люди живут мирно. — Я видел кровь на камнях на побережье Андуина к югу от города. И очень странные следы рядом. Поэтому и спросил про разбойников.       Следопыт несколько секунд внимательно всматривался в лицо юноши, затем быстро встал на ноги и жестом велел ему также подниматься: — Нет никаких разбойников, Налмир. У тебя, видимо, от безделья воображение разыгралось. — А если там произошло убийство? — настаивал юноша. — Кровь была человеческая, мне не почудилось. — Хватит морочить мне голову, — досадливо поморщился гвардеец, вероятно, устав от бессмысленной болтовни. — Знаю я тебя, чего только не придумаешь, чтобы избежать наказания.       Берегонд опустил свою тяжёлую руку ему на плечо, настойчиво подталкивая в сторону одиноко высившейся в дальнем углу двора белой башни. Налмир попробовал высвободиться из его стального захвата, но тщетно — в ответ следопыт лишь крепче стиснул пальцы, явно давая понять, что все разговоры закончились. — Клянусь, я говорю правду, — поняв бесплодность своих усилий, молодой человек перестал вырываться. — Не хочешь меня слушать — не надо. Но передай хотя бы мои слова командиру. — Шагай живее, — гвардеец, казалось, пропустил его призыв мимо ушей. — Посидишь взаперти, подумаешь. Может, ума, наконец, наберешься. — Ладно, отпусти меня, я сам пойду, — Налмир недовольно передёрнул плечом, когда Берегонд, наконец, убрал от него свою ладонь.       Украдкой юноша сунул руку в карман туники, нащупав в нём найденный на берегу реки медальон, и немного успокоился. Во всяком случае, будет, что предъявить лорду Фарамиру, если ему всё же удастся встретиться с ним с глазу на глаз.