ID работы: 11040814

ОАЗИС. АКТ I. ПАССАЖИР БЕЗ БАГАЖА

Смешанная
NC-21
Завершён
60
автор
Размер:
492 страницы, 80 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Поделиться:
Награды от читателей:
60 Нравится 19 Отзывы 14 В сборник Скачать

𐌊𐌋𐌉𐌍𐌉𐌊𐌀

Настройки текста

КЛИНИКА

Через сорок минут из подъезда выходит Сеера с чёрной широкополой шляпой в руке. Он вертит её и пафосно надевает. — Проблема Мурира заключается в том, что он нем, а наша — в том, что я не поеду на твоём корыте. Мы заберём Мустанг со стоянки, и поведу его я, — на штанах длинная цепь. Если я откажу ему, звенья затянутся на моей шее. У меня нет выхода. Мы едем за Мустангом. — Почему ты сразу не сказал? — Джимми, я сказал, Мурир выделяется из толпы. — Я думал, ты про огонь! — Дубина, я произнёс: «Внешне отличается»! — У него что, рот зашит? — Почти, — Демон закуривает, ногти покрыты чёрным лаком. Моя машина полностью провоняла табаком. — Рот у него и вправду изуродован. Слыхал про заячью губу и волчью пасть? — Да, детям часто исправляют. — А ему не исправили в детстве, а теперь поздно. Визуально представляешь? — Я видел только послеоперационную заячью губу. — Шрам над верхней губой? Хрень. У Мурира полный пиздец со ртом. Верхняя челюсть вместе с губой и нёбом рассечена надвое. Проведи языком по шву от передних зубов до глотки. Я провожу. — У Мурира там дыра. С этим не то, что разговаривать, — Сеера поворачивается лицом, — есть нельзя. — Это и есть его мотив? Внешнее уродство? — Пироман не кажется мне ребёнком в теле взрослого мужчины. — Постой, как же вы общались? Не думаю, что ты знаешь язык жестов, — мы останавливаемся на светофоре. — Ты читаешь его мысли. — Догадливый. Можно лишить человека голоса и слуха, но мысли забрать нельзя. — И о чём он думает? — Ни о чём конкретно. Честно сказать, я с трудом его понимаю. Он не может сформулировать свои мысли. Мне кажется, Сеера что-то не договаривает. Он специально не смотрит ни на меня, ни на дорогу — в боковое стекло. — Куда мы сначала поедем? — вдруг спрашивает Сеера. — В психиатрическую клинику. Директор ждёт нас через час. Затем в тюрьму. — Ты не думал, что лучше разговаривать не с директорами, а с людьми, которые постоянно меня видели? — Директора многого не видели? — Они сидят в кабинетах и дальше своих столов ничего не видят. — Это не про директора клиники. В то время она работала медсестрой и наблюдала тебя. — Отлично повысилась за тридцать лет. Мы доезжаем до участка. Я оставляю машину на стоянке и отвожу Сееру к Мустангу. Демон чуть в штаны не накладывает от счастья. — Посмотри на него! Ну посмотри на красавчика! А, Джеймс, ну охеренный же! — он обходит машину со всех сторон и приглядывается. — Так, блять, чё за пидорасы оставили свои пальцы на нём? — Они оценили красоту твоей тачки. — А, стесняюсь спросить: где ключи? Я, конечно, и так могу его завести, но может, ты всё-таки вернёшь? Я вытащил ключи от Мустанга из серого пиджака, когда обыскивал Сееру, и передал полицейским. — Они в участке. Подожди здесь, я сейчас приду. — Оставишь меня одного? — Сеера вскидывает бровь. Может, это глупо, но за короткое время я начинаю привыкать к нахождению Демона рядом с собой — чувствую себя в безопасности. Окна нашего с Лизой кабинета выходят на стоянку. В этот момент Лиза смотрит на улицу. — Глянь, — показываю на окно, — это моя помощница, она проследит за тобой, пока меня не будет. Оставляю тебя с Мустангом наедине, — подмигиваю. Сеера пристально смотрит на окно, будто всматривается — то ли солнце ярко светит ему в глаза, то ли он читает Лизу. Сеера переводит на меня тяжёлый взгляд и кивает. — Как скажешь, Джеймс. Без проблем. Ключи хранятся в ящике для вещдоков под названием «Библиотека» — так окрестили дело Сееры. Однако комиссар Джонсон распорядился прекратить дело Демона — увиденное в допросной его насторожило. Когда я выхожу из участка, Сеера разогревает Мустанг. Всё-таки машина — это твоё отражение. Красный монстр идеально подходит Демону с кровавым лицом. — Отправляемся? — Сеера высовывается в окно. — Мог хотя бы подождать меня. — Прости, не удержался! Я предупреждал, что легко открою его без ключей, — открыть и завести машину без ключей не особо сложно, но Сеера это сделал мысленно. — Ты залезаешь, или как? Я сажусь на пассажирское. В салоне очень удобно и чисто, но запах табака въелся в кожаные сидения. Сеера снова закуривает и разваливается перед рулём, держа наготове руку на рычаге переключения передач. — Говори адрес, детектив. Психиатрическая клиника расположена далеко за городом. Путь занимает меньше времени, чем я предполагал. Сеера носится по улицам так быстро, что ни один ремень безопасности меня не спасёт. Теперь понятно, что имелось в виду под определением «скучная езда». По пути я насчитываю десять штрафов. Мустанг останавливается на территории клиники. — Каков план действий? — Расспросим директора о тебе, попросим твою медицинскую карту. — Про меня теперешнего ты ей говорил? — Нет. — Тогда иди сначала ты, а я следом. — Не-а. Не отвертишься. Псих — это твоя история. На входе нас проверяет охранник, с подозрением осматривая Сееру. Кабинет директора на втором этаже. Поднимаясь по ступенькам, Сеера отмечает: — Такое себе, конечно, здание — доверия не вызывает. — Никаких воспоминаний не вызывает? — Нет. Думаю, что и не вызовет. До кабинета триста футов. Сеера замедляет шаг. — Ты иди, я догоню, поссать сбегаю, — он скрывается за угол. — Какой посс… Из кабинета выходит женщина лет пятидесяти. — Добрый день, я — детектив Блэр. Мне назначена встреча, — не решаюсь сказать «нам», иначе директор подумает, что перед ней псих, ведь рядом со мной никого. — Здравствуйте. Я так и поняла. Напомните имя пациента, пожалуйста. Директор Кларк — симпатичная женщина. Минимум косметики, клеопатровское каре, небольшого роста, худенькая, с приятным голосом. Никогда бы не догадался, что раньше она была медсестрой. — Пациента звали Виктор Стрелков. 1986-й год. Шизофрения. — Да, точно. Вспомнила. Мне запомнился этот пациент. — И чем же? — Он был загадочным. Вроде псих, а вроде нет. Его лечил доктор Вернер, а я помогала. — Только Вы сомневались, что Стрелков — псих? — Да, Вернер категорически настаивал на невменяемости пациента, считал его опасным. Виктор не снимал смирительную рубашку. — Вы помните лицо пациента, директор Кларк? — Конечно, навсегда запомнила. Из-за угла появляется Сеера: — Здрасьте, — он снимает шляпу и смотрит на Кларк тёплым взглядом. — Быть не может… — её лицо накрывает белая пелена. Кабинет Кларк похож на лабораторию: на полках наполненные формалином колбы, кости, черепа. Словно безумие имеет физическую оболочку. Каждый пациент оставляет частичку себя. Кларк садится за дубовый стол, мы с Сеерой — напротив. Демон листает медицинскую карту под названием «Виктор Стрелков». — Как он попал в клинику? — достаю из внутренного кармана пиджака блокнот. — Его привезли санитары. Виктор был очень буйным в тот день, рот не закрывался, постоянно что-то кричал. — Как он выглядел? — Как на фото. Виктор пробыл здесь недолго, не успел измениться. Сеера открывает титульный лист. Фотография: длинная борода, волосы почти касаются плеч, большая залысина, голубые глаза под опущенными бровями. Сеера переводит взгляд на меня, и мы оба понимаем: это он, сомнений нет. — Как Стрелков вёл себя в клинике? — Когда его посещал доктор Вернер, Виктор был неспокоен. — Кто ещё его посещал? — хрипло спрашивает Сеера, не отрывая глаз от страниц. — Я, — огорчённо отвечает Кларк. — До этого Вы говорили, что работали медсестрой? — уточняю. — Да, я помогала Вернеру. Мы вместе вели многих пациентов, включая Виктора. Виктор часто смотрел в одну точку, как будто хотел связаться с реальностью. В другие часы он бился головой о стену. — За что конкретно он попал в клинику? — Он пытался покончить жизнь самоубийством. — Как? — интересуется Сеера. — Выстрелом в рот. — У него хранилось оружие? Кем он работал? — перетягиваю допрос на свою сторону. — У него было разрешение на оружие. Неизвестно, кем работал Виктор, возможно, сторожем или лесничем. Его нашли в соседнем штате, в центре улицы, словно попытка суицида была всего лишь показухой. — Почему Стрелкова привезли именно к Вам? — Штат не хотел связываться с ним. Лишний психопат ни к чему. — Почему шизофрения? — мы договорились, что вопросы задаю я, но Сеера нервничает, хоть и не показывает виду. — Он считал себя другим человеком. Мы поняли это позже, когда перевели его речь. — Он был русским, — снова уточняю. — Да. — Ты знаешь русский? — спрашиваю Сееру. — Я похож на человека, который знает русский? — Каким человеком считал себя Стрелков? — обращаюсь к Кларк. — В карте описано, детектив. — Здесь одна терминология, страшные диагнозы! Ни одного слова не понимаю! — возникает Сеера. — Директор Кларк, нам важны Ваши конкретные наблюдения. Эту карту вёл доктор Вернер? Он не записывал того, что не видел. Кларк съёживается. Заметно, что по прошествии тридцати лет, хоть Стрелков и покинул стены клиники, он не покинул стены сознания молоденькой медсестры. Кларк не отрывает взгляда от мужчины с красной кожей. — Он разговаривал на русском. Мы не понимали ни слова, даже имени его не знали. В клинике никто не владел иностранными языками. Вернер нанял переводчика, заплатил кучу денег. Виктор назвал имя и возраст. Ничего путного и разумного больше не сказал. Затем он заговорил по-немецки. Аналогично: немецкий никто не знал, снова переводчик — снова деньги. Вернера раздражало, что один пациент разоряет бюджет клиники. Вернер надеялся узнать что-то важное, а нашёл очередного умалишённого. — Что Вас так привлекало в Викторе? — Сеера кладёт на бёдра закрытую медицинскую карту. — Его голос очаровывал. Я не понимала, что говорит Виктор, но мне казалось, что-то важное. Когда он кричал и кидался на Вернера, меня он никогда не трогал. — Что-то не складывается, — я как будто упускаю важную часть истории. — С чего вдруг он говорил ещё и по-немецки? — Виктор считал себя нацистским офицером, которого посадили в психушку в конце войны. Как будто он мог изменить исход Второй Мировой. — Стрелков застрял во времени? — Будучи офицером — да, но будучи русским — он полностью отдавал отчёт во времени. — Как русский вообще оказался в Америке, не зная языка? — Уехал из СССР на подработку в Америку, не успел выучить английский или не захотел. — Это он сказал Вам при личной встрече? — каверзные вопросы от Сееры смущают не только Кларк, но и меня. — Когда Вернер уходил вечером домой, я оставалась на ночное дежурство и часто наведывалась в палату к Виктору. Мне нравились наши беседы. Важен был не смысл, а посыл, с которым он говорил. Казалось, ему нужно, чтобы его выслушали. — Вы не ответили на вопрос. Вы же не знаете иностранных языков. — Переводчики, мистер, — видно, что Кларк не нравятся колкие замечания Сееры, поэтому я снова беру инициативу в свои руки. — Что говорил доктор Вернер про Стрелкова? — Он не нравился мужу. Я заметила, что у них возникла обоюдная ненависть. Вероятно, из-за непонимания. Вернер стал записывать на диктофон их беседы, а потом просил переводчика перевести. После каждого такого перевода Виктору вкалывали двойные дозы препаратов и отправляли на шоковую терапию. — Как будто безумие сжигается током, — замечает Сеера. — Как так получилось, что Стрелкова выписали? — у истории должен быть логичный конец. — Вернер его и выписал. Однажды утром он дал такое распоряжение. — Пациент вылечился? — Думаю, нет. Вернеру надоело содержать затратного пациента. — То есть, это нормально: выкинуть на улицу психа? — весьма логичное замечание Сееры. — Ты кормишь безумие, а безумие кормится тобой, — произносит Кларк, задумавшись. — Больше Вы не видели Стрелкова? — я вывожу её из мыслей. — До сегодняшнего дня — нет. — Сохранились записи с диктофона или переводы речи Стрелкова? — Вернер всегда хранил их у себя. Я не видела ни одной. Скорее всего, он уничтожил. — Простите, что вмешиваюсь в личное, но как Вы стали директором? — Муж умер в 1990-м. Он заранее написал завещание, в котором передал мне клинику. Сначала было трудно, но я привыкла. — Это Вы о смерти мужа или о новой должности? — такое не спрашивают у женщин, но Сеере плевать на гендер. — Директор Кларк, — не желаю слышать ответ на предыдущий вопрос, — какой смысл нёс на себе Стрелков? Она переплетает пальцы, затем кисти. Я на восемьдесят процентов уверен, что в 1986-м медсестра влюбилась в пациента. Стрелков внезапно появился в её жизни и так же внезапно исчез. — Хотел, чтобы его услышали. На секунды мне казалось, что его безумие не бред. Я стала считать: он должен был родиться в 1926-м, в пятнадцать лет пойти на войну, но до офицера никак не дослужиться. Затем мои раздумья опровергла его сестра, и всё встало на свои места. — Сестра? — Сеера садится поудобнее на стуле. — Когда Виктора выписывали, за ним приехала сестра: высокая и простая женщина, громко разговаривала, перепугала многих пациентов. Я не помню, как её звали. Она сказала, что Виктор с детства болеет, у него испорченная фантазия, он часто выдумывает. Её не удивило пребывание Виктора в клинике. — Как Стрелков отреагировал на сестру? — я уверен, это не сестра. — Как на сестру. Ну, то есть, он не кинулся на неё с объятиями, но явно узнал и обрадовался. Смотрю на Сееру: хрустит пальцами. Кажется, я многого не знаю о его брате. У меня звонит телефон: Бен Крауч. — Извините, я отойду, — выхожу из кабинета. Сеера остаётся на месте. — Детектив, как поживает наш заключённый? — я не сказал Бену, что Сеера отпущен и более того сотрудничает со мной. — Гораздо лучше. — Что он тебе рассказал? Пожалуйста, не говори, что поверил ему. — По правде, я не до конца доверяю Сеере. — Он может плести тебе что угодно, главное — сам не говори многого. — Я так и намеревался. Надеюсь, ты не наделал глупостей с черепом? — Он был моей собственностью много лет, но я не загадал желание. Думаешь, в этот раз не сдержусь? — Я же не сдержался, Бен. Вздох. Глубокий. Тяжёлый. — Я сожалею, Джеймс, что втянул тебя. — Ты не виноват, наоборот, оказался прав. Я поймаю Пироманьяка, но с помощью Сееры. — Прошу тебя, будь осторожен. — Обещаю. Я отсоединяюсь и возвращаюсь в кабинет. Сеера не сидит, Кларк стоит напротив него и поправляет очки — чешет глаза. — Детектив, мы узнали всё, что хотели, — Сеера поторапливается смыться отсюда. — Директор Кларк, как умер Ваш муж? — Передоз таблеток, не рассчитал дозу, — она садится за стол. — Интересно. А из чего пытался застрелиться Стрелков? Из ружья? — Из пистолета. Я в последний раз оглядываю клинику: серая, массивная, холодная. Если я доверюсь Сеере, моим пристанищем станет данное учреждение. Мы садимся в Мустанг. Следующая остановка — тюрьма. — Готов поспорить, у тебя были тёрки с Вернером, — признаюсь я. — Да, я тоже так считаю. — О чём вы разговаривали, когда остались вдвоём? — они явно обменялись парой слов. — Я пытался выяснить ещё что-то о Стрелкове, о его сестре. — И? — Да ни черта она не помнит! Тридцать лет прошло, Джимми! Её хер поймёшь! Вдруг она соврала нам или напридумала половину? — во рту сигарета. — Что тебе не понравилось в рассказе Кларк? Что ты был нацистом или что пытался покончить с собой? — По факту я не был нацистом. Псих что-то вдолбил себе в башку. Так что русского считаем за одну личность. Окей? — Как скажешь. Кажется, медсестра была в тебя влюблена. — У неё пунктик на мужчин постарше. Знаешь, сколько лет было Вернеру? Сорок три — в два раза старше её. — Ты не задумался, как умер Вернер? — Она же сказала. Да мне насрать, если честно. — Хотя нет. В это время ты сидел в тюрьме, — я перемудрил себя: хотел обвинить очередную личность Сееры в убийстве доктора Вернера. — Сколько нам ехать до тюрьмы? — Сеера трёт глаза. — Два часа. — Ох, ебать! Я себе всю жопу отсижу. — Потерпишь. — Можно заехать чипсы купить? Я сегодня ничего не жрал. Желательно, поострее, чтобы горло жгло, и жопа горела, когда срёшь. — Можно. — Как действуем в тюрьме? На кого опираемся? — Я разговариваю с директором, выясняю, кто на пожизненном, и кто пересекался с Морисом — отсюда берём информацию. — А если нет такого зека? — Это тюрьма строгого режима, там полно таких. — Тебе, наверное, лучше не говорить, что я — бывший Морис. Хотя много лет прошло, им должно быть похеру. — Тебя там не должны видеть. Твоя главная проблема не лицо, а поганый язык. Ты остаёшься в машине. — Сдурел?! Морис — моя личность! Моя, а не твоя! — Не нервничай, я тебе всё расскажу потом. — Мурир — француз. Снова его игра. Сеера выдаёт информацию о Пироманьяке по кусочкам. — Боюсь представить, что ты скажешь о нём в следующий раз. — «Мурир» в переводе с французского означает «Умереть». Пироман готовится к самоубийству, но вместе с собой заберёт толпу людей. — Ты же не знаешь французский. — Я знаю: «пардон», «ля мур пердю», «же пердю», «Наполеон», «Жан Рено», «а-ля», «о-ля-ля», «у-ля-ля», «папильон», «круассан», «рататуй», «вива ля Франс», «Жак Ширак», «Шарл де Голль» и невероятно сексапильную «Катрин Денёв», а ещё «Сильвио Берлускони». Мысли Мурира на французском вперемешку с английским. Я не тупой, Джимми. Я погуглил. — Сильвио Берлускони — итальянец, это так, к сведению. В 86-м ты тоже гуглил русский и немецкий? — Ой, эти итальянцы! Хер отличишь от других наций! Берлуско поимел всех тёлочек мира! Вот хватка у чувака! — Сеера кашляет смехом. — Я лучше вечерком передёрну на фоточки Катрин Денёв. Катрин Денё-о-ов, — хриплый голос мерзко тянет гласную, — у меня встаёт от одного звучания. Я не знаю ни русского, ни немецкого, ни французского. Слышал набор звуков, но слова не произнесу. Что в итоге дала тебе понять личность психа? — Не понятно, воспринимать действия Стрелкова всерьёз или нет. Пифон тебе брат или сестра? Он знает о твоих приключениях? — Он зовётся моим братом. Может, и знает, что со мной что-то не так, но не говорит, чтобы не травмировать. — Морис Беллами появился в том же году. Значит, он шёл после Виктора Стрелкова. Какой именно шок испытал пациент, что аж превратился в насильника? — Мы уже никогда не узнаем. Шокировать мог доктор или его жёнушка. — Или твоя сестрёнка что-то нашептала. — Не буду спорить. По дороге мы останавливаемся за сигаретами, чипсами и водой. Салон Мустанга воняет острым перцем. Демон любит поострее. Прошло почти полдня. Я привык к Сеере. Мы стали напарниками: детектив Блэр — добрый коп, Сеера — злой. Я жду момента, когда Демон меня обманет.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.