ОАЗИС. АКТ I. ПАССАЖИР БЕЗ БАГАЖА

БУЛЬВАР ДРАУМА

вэ: Детектив? Лайт: Профессор или Эмиль? вэ: Это Войер. Эмиль никогда не пишет, делает много ошибок в словах. Лайт: Что Вы хотели? вэ: Встретиться, если Вы не против. Лайт: Нет, не против. Мне оповестить Сееру? вэ: Я думаю, нам лучше встретиться непосредственно с Вами. Лайт: У Вас недопонимания с Сеерой? вэ: У нас разные точки зрения с Сеерой. Лайт: Хорошо. Где встречаемся? вэ: «Бульвар Драума», дом 20, первый этаж. Подойдите к открытому окну и позовите Эмиля. Лайт: Во сколько? вэ: Через два часа. Эмилю нужно подготовиться. Через два часа я прибываю к дому Эмиля. Как и сказал Войер, окно открыто, белая шторка развевается по ветру. Из квартиры пахнет газом и гарью. — Эмиль! — кричу в окно. Через несколько секунд появляется Эмиль: — Детектив! — он выгоняет из квартиры неприятный запах. — Сорян, я немнога перестарался, но… нестрашна… ща всё выветрим, — протягивает руку без бинтов. — Хватайся, я тебя затащу. При дневном свете я разглядываю железные брекеты на зубах. — У тебя нет двери? — Дверь для профессора, а ты можеш и запрыгнуть. Я хватаю Эмиля за руку, ногой упираюсь о кирпич под подоконником. Сил у Эмиля достаточно, чтобы затащить меня в квартиру. — А ты лёгкий, — смешок. — Думал, ты типа пакрепче будешь, памощнее, а ты хиленький. — Не сравнивай меня с собой. Я оказываюсь в большой комнате, заставленной шкафами под потолок. Красный ковёр на полу, дубовый старенький стол и обшарпанный диванчик. — О, Джеймс! Добрый день, — появляется Войер с мокрыми руками. Вероятно, из туалета. — Приветствую, профессор. — Короче, располагайся, детектив Джеймс. Живу я бедно, но мне всиво хватает. Ща приду, — Эмиль покидает комнату, оставляя нас с Войером вдвоём. — Садись, Джеймс, — Войер указывает на диван, — только разуйся, неудобно перед Эмилем. Войер в чёрных носках. Я ставлю обувь в коридоре рядом с малиновыми классическими ботинками большого размера, вешаю плащ на крючок к камуфлированной куртке Эмиля. Входная дверь обшита внутри бордовой дешёвой кожей, слезающей полосами с основы. Старый паркет на полу, на стенах обои сорокалетней давности — еле держатся. За закрытой витражной дверью на кухне сидит женщина либо в кресле, либо на стуле. Наверное, мать Эмиля. По потолку пауком в большую комнату идут провода. Если «вэ» работают в этой квартире, необходим хороший интернет. Интернет — самое дорогое, что может позволить Эмиль. Я возвращаюсь в комнату к Войеру и сажусь на диван: — Вы тоже здесь живете? Войер восседает за столом и выглядит, как маленький ученик за большой партой. — Нет. У меня своя квартира, но я часто бываю здесь. У Эмиля хорошая библиотека и компьютер с быстрым интернетом. На столе белый компьютер со времён, когда был популярен Пентиум три. Из развлечений на тумбочке маленький телевизор, показывающий чёрно-белую картинку. В комнату заходит Эмиль: — Угащайся, — в руках тарелка с пирожками. — Ты умеешь печь? — удивляюсь. — А чё там уметь-то? — Готовить Эмиля научила жизнь, — поясняет Войер. — Вот эти круглые — с творогом, а эти длинные — с мясом. Ты же… ты… не брезговаешь? — Почему я должен брезговать? — Ну… у меня нет изысков. Я беру по одному пирожку. Запах потрясающий! Тесто мягкое и воздушное. Эмиль берёт пирожок и ставит тарелку перед Войером, занимает место рядом со мной. На Эмиле короткие носки и подвёрнутые джинсы — на щиколотке татуировка, бинты с шеи уходят под застёгнутую на все пуговицы клетчатую рубашку с длинными рукавами. — Первую партию я сжёг. Недаглядел. Абидно, пачка творога отправилась в мусорку. Но за этими мама следила, — творог сыплется изо рта. — Если мама следила, значит, Эмиль, они никуда не убежали, — Войер откусывает полпирожка. — Твоя мама не против, что ты зовёшь гостей? — жую. — Мама? Нет. Я предупредил её о преходе детектива. Она… нипротив. Не беспокойся, детектив Джеймс, она ни выходит с кухни… это её комната. — Она живёт на кухне? — Ага. У неё там кресла-кровать. Я предлагал ей переместица в мою комнату, но она атказалась. Сказала, сдесь многа пыли и шум компьютера. — Мама Эмиля — мудрая и понимающая женщина. Сыну необходимо строить свою жизнь, работать, поэтому большому мальчику нужна большая комната, а пожилой неходящей женщине достаточно и кухни, — объясняет Войер. — Ну, профессор, женщин-то я суда никогда не вадил, — возражает Эмиль. — Твоя мама не ходит? — интересуюсь я. — Парализованна нижи пояса больше тридцати лет. — Извини. — Да ничё, — Эмиль берёт второй пирожок с тарелки. — Дом на Эмиле: готовка, уборка, мать. Маленький мальчик рано повзрослел. — Профессор, мне не в тягость. Дети… должны заботиться о радителях. — А кто позаботится о тебе, Эмиль? — спрашиваю неожиданно. На первой встрече мне стало ясно, что Эмиль — мальчик в теле взрослого мужчины. Сегодня я узнаю, что он ухаживает за матерью-инвалидом. Войер играет роль отца, мужской опоры, которой не хватает Эмилю? — Я… уже… взрослый, детектив Джеймс. Сам как-нибудь о себе позабочусь. Я не привередливый, мне многога не надо. Эмиль не сможет жить, если рядом не будет Войера. — Называй меня Джеймс или Джим, окей? — Окей. — А Вы, профессор, какие у Вас тараканы в голове? — Джим, разве я похож на полоумного старика? Да, мне семьдесят один, но я пока не выжил из ума. — Вы сказали, что археолог? — Это было в далёком прошлом. На моём счету пару десятков раскопок. — Ого! Золото находили? — Золото! — Войер смеётся. — В основном хрупкие кости и золотые коронки. — Вы и в земле ищете людей? — Ну… моя страсть не история в общем, а конкретно период Второй Мировой Войны. — Я понял, к чему Вы клоните. — Мне ничего не будет за это? — смотрит исподлобья. — Профессор, у Вас цепной пёс, способный остановить мне сердце. — Чаво? — возмущается Эмиль. — Я таким не балуюсь. Это большой грех. — А ты верующий? — Не-а. Но я знаю, что за плахие дела люди отправляются в ад, поэтому не делаю плахих дел. — Вот и молодец, — хвалю его. — У меня была мечта в юности, — продолжает Войер, — найти что-то значимое, что-то очень важное для истории. Где можно искать, как не в земле? Поэтому я стал археологом. — Нашли? — Я нашёл много оружия, осколков, патронов и гильз, кучу касок и гранат. — Нацистских? — У кого искать, как не у нацистов? — Вы были в Германии? На местах сражений? — В Германии — да, но не на местах сражений. — Аненербе? — Это были 70-е. Прошло достаточно лет после войны. Было глупо надеяться найти что-то стоящее, но я нашёл — очень глубоко в земле, — Войер откидывается на спинку стула и обводит глазами библиотеку Эмиля. — Хотите сказать, что все эти книги нашли Вы? — Нет-нет, дорогой Джим, не все. Бóльшую часть мы с Эмилем приобрели на «чёрных рынках», но начало коллекции положили три книги, которые я откопал. Я встаю с дивана и осматриваю полки стеллажей. Буквы на корешках стёрты, сами корешки почти рассыпались. На полках нет пыли, книги впитали старость времени, от них исходит затхлый запах. — Я так понимаю, это не художественная литература, — обвожу взглядом двух мужчин. — Это даже не английский язык, — улыбается Эмиль. — Об этом не говорят, Джим. Если книги попадут не в те руки, нас троих расстреляют. — Перестаньте! Что такого в книгах? — То, чего нет в этом мире. — Великие тайны? — Ну типа страшные тайны, — Эмиль кривит лицо, на правой щеке возле уголка губ белые шрамы под щетиной. — И вы всё прочитали? — Мне требуется иное мышление. Эмиль читает вслух. — Я знаю язык, профессор — нет. За двадцать лет гасподин Войер никак не выучит инастранные языки. — И что там? Всё плохо? Что описано? — Если вкратце, — Войер подбирает слова, — там говорится о вещах, которым не место в нашем мире. — Как хрустальный череп? — Не только материальные вещи, которые можно потрогать, но и невидимые, непонятные нам процессы. — Например? — Люди вроде нас, Джеймс. — С особенностями. — Нас называют… «Отмеченными», — тихо говорит Эмиль. — Мы считаемся анамалией. — Иметь дар — это плохо? — я возвращаюсь на диван. — В наше время это опасно, — Эмиль смотрит в пустоту. — Эмиль, ты вчера сказал, что Пифон собирается устроить геноцид — убить всех отмеченных. Эмиль переглядывается с Войером. — Насколько ты близок с Сеерой? — спрашивает Войер. — Он чуть не убил меня. Я его долго мучил. Так мы и сошлись. — Сеера чуть не убил? — удивляется Эмиль. — Он и мухи не обидит. Напугает — да, обосрёшься со страху — да. Но он никого не убивает. Я вспомнил Джессику Смит и мусорный контейнер. — Почему ты так уверен в нём, Эмиль? — Он же Хозяин. — И что? Эмиль чешет волнистые короткие волосы на голове: — Потому что… Сеера — главный среди нас. Даверяй ему и не пиречь. Всё, что он делает — во благо нам. — Если ему нельзя перечить, почему он разрешил вам не посещать Оазис? — Оазис — это личное решение, — отвечает Войер. — Сеера не настаивает на посещении. — Однако вы оба боитесь Сееру. — Нет. — Не его, — шепчет Эмиль, — его брата. — Его никто не видел, — настаиваю на своём. — В каждой истории есть добрый брат и злой брат. Сеера — добрый, у него доброе сердце. А вот… — Эмиль мотает головой, — не хочу думать о нём, — Эмиль резко встаёт и уходит в коридор. Возвращается с шапкой на голове — кепкой без козырька. У Эмиля торчат уши и маленькая чёлочка седых волос. — Когда Эмиль нервничает, надевает шапку — так он чувствует себя немного в безопасности, — поясняет Войер. Маленький ребёнок в теле взрослого мужчины. — Есть чат в даркнете: там общаются посещающие Оазис отмеченные, — мультяшный голос дрожит. — Я присоединился к ним, ну типа тоже хожу на тусовку. Никогда туда не писал, только читал сообщения. Уже год они пишут, что Пифон собирается устроить геноцид. В чате хаос и паника. Отмеченные не хотят идти на бал в этом году. — А почему вообще они начали об этом писать? — Я так и не нашёл, кто кинул удочку. Сообщения про истребление просто начали появляться, и всё. Там что-то писали о Сеере. Он… неважно выглядел на прошлом Оазисе. Поговаривают, его песенка спета. Значит, Пифон — следующий Хозяин, а это значит, что всем конец. — Сеера говорил, Пифон не имеет физическую оболочку. — Верно, — подтверждает Войер, — но его можно увидеть. Эмиль показывал мне сообщения, там пишут, что наблюдали тень, чёрный силуэт. Пифон приходит во снах. — Если он тебе приснится… ты скоро умрёшь... — Или умрёшь во сне, — Войер заканчивает за Эмиля. — Поэтому мы с Эмилем и боимся прихода Пифона. Никто не хочет с ним встретиться. — Прям Фредди Крюгер, убивающий школьников в кошмарах. Сеера сказал, волноваться не о чем. Угрозы от Пифона нет. — Старший брат всегда будет защищать и оправдывать младшего. На кухне грохот. — Ой, я ща приду, — Эмиль уходит проверить мать. — Между Сеерой и Пифоном вражда? — спрашиваю Войера. — Не знаю. Я не лезу в их отношения. — А что пишут в чате? — Рано или поздно младший убьёт старшего. — Из-за власти? — Скорее всего. Других предположений я не находил. — Сеера сказал, вы защитите меня. — Да. Мы люди слова. Нам сказали защищать — мы защитим. Поэтому ты здесь, Джеймс. Подружимся, чтобы понять друг друга. — Я уже понял: Вы — вор, Эмиль — инвалид. — Мне было восемнадцать, когда я открыл запертую машину и угнал её. Получил оплеуху от отца и отсидел четыре года в тюрьме, — параллельно Войеру я слышу непонятную речь Эмиля с кухни. — Потом у меня никак не получалось поступить в университет. Глупая шалость поставила жирный крест на карьере. — Но Вы стали археологом. — Абсолютно случайно. Перед приёмной комиссией открыл без ключа древний ларец, запертый почти двести лет. Преподаватели закрыли глаза на мою судимость и дали спокойно поступить и отучиться. Дар способен навредить тебе или помочь. — Я потерял жену, когда загадал желание у черепа. — Понимаю. Я тоже вдовец. — Нет, профессор, моя жена не умерла. Я умер. Возвращается Эмиль с тремя кружками чая: — Мама уранила тарелку с печеньем са стола. Не хатите печенек? В смысле… других… не с пола. — Нет. Я обожрался твоих пирогов, — Эмиль подаёт кружку. — Спасибо. Мне жутко хочется узнать об Эмиле, но неприлично спрашивать о бинтах и странном поведении. Ясно одно: у него что-то с головой. — А вы знаете Артура Роуча? — делаю глоток. — Артура? — переспрашивает Войер. — Да, знали. — Чувак практически паминял лицо! — Эмиль садится рядом со мной. — Круто, да? И как он это сделал? — Он не просто поменял лицо, он поменял личность. — В смысле? — не понимает меня Эмиль. — Это ж Сеера! Я думал, Артур Роуч — это его настаящее имя. — Что Вы скажете об Артуре, профессор? — Он был вежливым и воспитанным, обеспеченным, человеком из высшего общества, до которого нам с Эмилем далеко. Всегда с почтением обращался к старшим и инвалидам, — Войер кивает на Эмиля. — А потом появился Сеера. Сначала я подумал, что это игра и хороший актёр, но это оказался другой человек. — Так это типа разные люди, что ли? — не унимается сосед по дивану. — Да, Эмиль, разные. Вас это не смутило, профессор? — Я решил, что так тому и быть. Моё отношение к нему не поменялось. — Как Вы думаете, кто он на самом деле? Кем был рождён? — Думаю, он — неплохой человек, в отличие от брата. Думаю, именно брат плохо на него влияет. — А по-конкретнее? Войер молчит — конкретики не будет. — Эмиль, ты же знаешь сердце и душу Сееры. Они такие же, как у Артура Роуча? Эмиль выпучивает на меня глаза: — Чт… что…? Что ты имеешь в виду? — Что ты увидел в его душе? — Да… я уже и не помню. Сердце, как сердце. Очень сильное, раз он может терпеть болезнь. А душа… вроде, ничё необычного, я бы запомнил. Я рассчитывал таким образом понять, кем был рождён Сеера. Не суждено. Не хочу смирятся с мыслью, что Сеера был рождён Виктором Стрелковым — психопатом. — Сеера знает о коллекции книг? — Разумеется, — кивает Войер. — Это его не интересует. — Ну да. Его интересует череп. Вы оба воспользовались бы желаниями? — Нет, Джим, — Войер уверено качает головой. — Я прожил достаточно долго, с меня хватит. — А ты, Эмиль? Глаза блестят. — Ну я… ты же видишь? — он чешет ухо с серьгой. — Хм... не знаю. Я уже не знаю, что значит быть нармальным. Не знаю, что значит быть, как все. Мне нравится мой дар, он клёвый, реально клёвый, но если бы я не был таким, то не было бы моего дара. — Эмиль воевал в Ираке в 80-х. После многочисленных ранений у него появился дар. Наконец-то это прозвучало! Эмиль — бывший военный, отсюда особенности мышления и поведения, отсюда бинты и мелкие шрамы на лице. — Гасударство платит мне инвалидность — гроши. Они гаворят, что я магу работать, но меня никто не берёт. Маминой пенсии и маей инвалидности хватает для жизни. Мы не шикуем, — он обводит глазами комнату, — но это лучше, чем дом для инвалидов. Мне жаль Эмиля. Взрослый мужчина-инвалид тащит на себе старую мать-инвалида. Они живут на крошечные пенсии, но дома чисто и уютно. Эмиль готовит, я уверен, ухаживает за матерью. Если бы Эмиль не был инвалидом, каким бы был? Знания, предрасположенность к иностранным языкам, умение поддержать разговор, отвага и храбрость, раз он — бывший военный, сделали бы из Эмиля успешного человека, но его обрекли на заточение в маленькой квартирке на первом этаже с больной матерью. У меня пищит телефон. Смс от Сееры. «Договорись с «вэ» о встрече в квартире Эмиля в восемь часов вечера. Я приеду. Завтра захват». Я зачитываю смс вслух. — У тебя есть спецназ для захвата? — спрашивает Войер. — Комиссар обещал договориться. — В восемь часов? У меня в девять занятия, мне нельзя опаздывать! — волнуется Эмиль. — Это ненадолго. Ты успеешь, — успокаивает Войер. — А что у тебя за занятия? — Клуб людей, рассказывающих о своих проблемах. Ну типа все сидят в круге и говорят: «Привет, я — Эмиль, у меня проблемы и так далее». Я давно туда хожу, мне помогает, — Эмиль чешет волосы под шапкой. — Который час? — смотрю на наручные часы. — Три. Мне нужно поговорить с комиссаром с глазу на глаз. — Наша помощь нужна, Джеймс? — Надеюсь, нет, профессор. — Эмиль, дай номер сотового. В случае, если что-то пойдёт не так с комиссаром, Джеймс, соедини его с Эмилем. Мой ученик покажет, на что способен. Эмиль диктует номер, я забиваю в телефон. — Джеймс, не жди восьми часов, приезжай раньше. Я… типа… как раз покушать приготовлю. — Ну, что ты! Спасибо, конечно, я ценю твою заботу, но мне неудобно. — Да ладно те, всё норм! Слава Богу, мне Бог дал хороший вкус, поэтому ты не отравишься. Возьмёшь пирожок на дорожку? — Эмиль… — я вздыхаю. Он слишком добрый, невозможно ему перечить. — Ладно, мне пора, пожелайте удачи. Я надеваю в коридоре ботинки с плащом. Эмиль выглядывает из комнаты. — Джеймс, через окно. — Ты прикалываешься, верно? — Нетушки. У меня дверь часто клинит, поэтому ею нужно редко пользоваться. — Так почини! Эмиль поднимает перебинтованную правую руку: — Ни могу, кисть плоха двигается, а там без силы не обойтись. — Хорошо. Я тебе потом помогу починить дверь. Я выпрыгиваю в окно и иду к машине, по дороге жуя пирожок. Эмиль не в состоянии починить дверь, а пирожки печёт отменные.