СНЕГ
На улице холодно. Вечереет. Тодд позвал меня в беседку, сказал, что ожидает Сеера. Так и есть: Сеера курит под крышей. Я молча встаю подальше от него. Наша невидимая черта становится осязаемой. Личный Демон не может со мной заговорить. Мы никогда не ссорились. Я сделала всё, как он просил. Ощущаю себя конченной шлюхой. Мне понравилось быть с Муриром, наверное потому, что я не могу быть с Сеерой. Что-то не так с Демоном. Он дрожит от холода, косуха не греет больное тело. Я слышу скрип его зубов. От вида Сееры меня трясёт. — Ты знаешь, я вспыльчивый. Ты знаешь, порой я не контролирую себя. Меня это не красит, знаю. Стою и молчу, скрестив руки на груди. Сеере нужно высказаться. Это он вспылил, а не я. Внутри меня обида и желание выслушать его. — Я не считаю тебя шлюхой, Марра, — хрипота обретает бархатистость. — Ужасное и оскорбительное слово неприемлемо к тебе. Ты — свободная женщина, в праве делать что угодно. Я привязал тебя к ноге, поступил неправильно. Я любил тебя и всегда буду любить. В беседке Сеера ни разу не повернулся, не взглянул на меня. Смотрит вдаль, но его слова проникают в душу. Наступает мёртвое молчание. Ветра не слышно. Я так больше не могу, поэтому прерываю тишину. — Скоро выпадет первый снег. Синоптики передают через несколько дней. — Замечательно. Я люблю зиму. — Пускай на Рождество выпадет много снега. Сеера вытаскивает из внутреннего кармана белый сложенный листок, делает шаг в сторону и протягивает не глядя на меня. — Что это? — Ты должна знать. Я читаю. Буквы прыгают перед глазами, першит в горле. Становится так холодно, будто наступает самая морозная зима, лёд сковывает кости. Это неправда. Это же не рак. — Здесь сказано, что через год ты умрёшь. Справку выдали в ноябре. Ты ходил к доктору в июле. — Я не ходил к доктору в июле. Я получил справку год назад. Голова кружится. Слёзы подступают. — Это неправда… Ты смеёшься надо мной?! На листке живого места нет, он помят, половина букв стёрта. Лучше быть фальшивой шлюхой, чем обманутой дурой! — Я не увижу снег в этом месяце, Мамба. Я сминаю листок и бросаю Сеере в лицо. Он отскакивает от щеки на деревянный пол. Холод отступает. Мне невыносимо жарко. — Ты врал! Ты врал мне! Всё это время! Ты знал и врал мне! Я недостойна правды? Почему?! Ответь мне, наконец, почему ты так поступил со мной?! Я отдала тебе всю жизнь! Перестала заниматься ерундой! Я посвятила тебе себя, а ты… Хоть что-то было правдой? Когда-нибудь ты говорил мне правду? — Марра… — он делает несколько шагов ко мне. — Отстань от меня! Ненавижу тебя! Как ты мог?! — захлёбываюсь слезами. — Как ты мог так поступить со мной? Все эти месяцы! Я жила в полном неведении с чувством, что с тобой всё будет хорошо, что болезнь не прогрессирует, отступит в конце концов. Ты — чёртов лжец! Ты — самый жестокий человек! Ты обманул меня! Ты знаешь, что я люблю тебя, и всё равно обманул меня! — Марра!.. — Сеера хватает за руки. Я отворачиваюсь — противно видеть кровавую рожу. — Отвали от меня, придурок! Не трогай меня! Ты мне никто! Я тебе никто! Я ничто для тебя не значу. Теперь и ты для меня ничто не значишь. Я не буду плакать, когда ты сдохнешь! Я даже хоронить тебя не буду! — Посмотри на меня. Марра, посмотри на меня, пожалуйста. Я пытаюсь вырваться, но Сеера крепко держит запястья. Ударю в грудь — он сложится пополам от боли. — Тебя нет! Ты уже умер! Сеера сковывает в объятия. Чувствую биение его сердца и дыхание на губах. Сеера целует меня. Мои слёзы текут по кровавым щекам. Очередная попытка вырваться, но Сеера крепче прижимает. Мне удаётся высвободить руки, отталкиваю: сначала слегка, потом сильнее, но губы Сееры намертво врастают в мои. Грудь горит. Ему больно, но он терпит, потому что мне сейчас больнее. Смиряюсь — обвиваю шею. Сеера расслабляет кисти — тёплые ладони на спине. Поцелуй длится вечно, не хочу отпускать своего мужчину. Будем откровенны: мне не нужен Мурир, мне всегда был нужен Сеера. Моя вечность останавливается. Сеера обнимает меня, кладёт подбородок на плечо. Мы сливаемся в одно целое. — Я сделал это во благо. Я не мог тебе рассказать. Ты бы привязала меня на цепь, не выпускала бы из дома, заставила бы лечиться. — И это было бы правильно… — тихо говорю на ухо. — Любая на моём месте поступила бы так. Ты бы выздоровел. — А я не хочу, Марра. Мне не нужно лечение. — Ты хочешь умереть? — Да. Я устал. Больше так не могу. Моё время пришло. — Не говори так. Ты должен жить, — передо мной улыбка и мокрые от слёз глаза. — Не оплакивай меня, красотка, — Сеера вытирает слезинку под левым глазом. — Когда меня не станет, не заливай мой труп слезами. Я не хочу быть мокрым на том свете. Не хорони меня. — Нет. Нет. Нет. Нет. Не проси меня об этом. Я не смогу… — Ты сильная. Ты сможешь, — он проводит большими пальцами под нижними веками, убирая слёзы. — Этот год был прекрасным. Ты сделала его таким. Я бы не изменил ни одной проведённой с тобой секунды. Я врал тебе, признаюсь, но я не солгал, что люблю тебя. — Ненавижу тебя, — последняя слеза катится по щеке. — Знаю, Мамба, — Сеера обнимает и не отпускает. Демон закрывает меня от мира своим телом и косухой.***
Краем глаза замечаю приближающегося Тодда. Парень выглядит взволнованным. Марра отстраняется. — Что случилось? — спрашиваю я. — Рудольф зовёт тебя в подвал. Говорит, что-то не так с Беном. Марра остаётся в беседке, мы бежим в подвал. — Наконец-то! Где тебя носит? — заявляет с порога Рудольф. — Я должен бегать за тобой, как собачка? Что с Беном? — Кажется, я переборщил… — Что?! Старый еблан… Я отталкиваю Рудольфа так сильно, что он падает на задницу. Сажусь на корточки перед Беном. Глаза не реагируют, дыхание замедлено, сердце еле бьётся. Блять! — Что ты натворил! — ору на Рудольфа. — Я… я вколол совсем немного… как положено… — В его возрасте миллиграмм лишний. Ты — придурок, Рудольф! Еврейская свинья! Грязь из-под ногтей! Мы почти уничтожили вас! У нас был шанс, была возможность, но вас спасли. Йозеф кричал правду: нужно было навсегда заткнуть ваши грязные лживые рты! — О ком ты говоришь? — Рудольф еле дышит от страха. Я встаю с корточек и хватаю Бена за шею: — Бен? Ты меня слышишь? Бен! — поворачиваюсь к Рудольфу: так и сидит на полу. — Если твой друг сейчас умрёт, ты станешь следующим. Я убью тебя быстро, мразь, разорву к херам твоё вонючее сердце. Молись, чтобы Бен выжил. У Рудольфа течёт пот со лба, глаза вылезают из глазниц. Он боится. Он очень боится меня. — Бен! — кричу в ухо. — Бен! «Прости…» Я со всей силы бью кулаком ему в сердце. Ноль реакции. Расслабленное тело пошатнулось. Бью снова. Ноль реакции. Винс закрывает рот руками, Тодд неподвижен. Все трое понимают: они перестарались. — Бен! — удар в сердце. — Залезай! — удар в сердце. — Обратно! — удар в сердце. — В своё! — удар в сердце. — Сморщенное! — удар в сердце. — Дряхлое тело! — удар в сердце. У меня краснеют костяшки, кожа расслаивается от ударов, на белой рубашке Бена капли моей крови. Такими темпами я проломлю грудную клетку, тогда его уже никто не спасёт. — Старый хер! — удар в сердце. — Возвращайся обратно в своё двухметровое тело! — удар в сердце. — Бен, а хуй у тебя сколько сантиметров? — удар в сердце. — Двадцать пять есть?! — удар в сердце. — У тебя шланг, верно?! — удар в сердце. — Ты же слышишь меня! — последний удар в сердце. — Не подыхай! Была ни была. Удар в сердце. Бен двигает головой и задыхается: — Что ты делаешь?! Ты мне сейчас кости сломаешь! — Аллилуйя, чёрт возьми! — ликует Винс. — Матерь божья… — Тодд крестится. Я тяжело вздыхаю. Физические нагрузки уже не по мне. Рука отваливается, я потянул связки. Рудольф встаёт с пола. — Бен, дружище, что произошло? — Что произошло?! Ты спрашиваешь, что произошло с ним?! Я хватаю Рудольфа за рубашку и пригвождаю к стене. От неожиданности он путается в ногах. Винс с Тоддом немедленно тянутся к пистолетам, но не вытаскивают из кобуры. Замирают — я обездвижил их. — Сеера… успокойся… — Рудольф вертит головой, всячески избегая смотреть мне в глаза, — ты сейчас совершишь ошибку! С Беном всё хорошо же… — Не смей говорить, что мне делать. Не смей указывать мне, что делать. Ты здесь никто, Рудольф. От тебя требуется совсем мало, но и с этим ты не справляешься. Ты — неудачник. Ты — стукач. Ты ничего не умеешь делать. Ты не знаешь меры. Никто не будет пачкать о тебя руки, никто не будет заморачиваться, чтобы тебя прикончить — тем более я. Знаешь, кто тебя погубит? Ты сам, Рудольф. Твоя тупость. — Череп мне не принадлежит, — говорит Бен. Я отпускаю Рудольфа. Мы смотрим на прикованного к стулу. — Что ты сказал? Что значит «не принадлежит»? — дрожащим голосом переспрашивает Рудольф. — Не я его владелец. Да, он хранился у меня, мне его привезли, но не передали. — Кому принадлежит череп?! — потное лицо Рудольфа краснеет. — Детективу Джеймсу Блэру, — чёткий ответ. — Какому детективу, твою мать?! — Моему другу. Я передал ему череп, он загадал желание, но ради безопасности вернул артефакт. Знаете ли, соблазн загадать желание так велик, а детектив — человек чести. — Ты лжёшь… — Рудольф подходит к стулу, я встаю с другой стороны от Бена. — А ты проверь. Давай, принеси сюда череп, и я коснусь его. Взорвутся все в комнате. Рудольф на грани. Интересно, о чём он сейчас думает? У меня не хватит сил залезть в голову, ещё надо как-то оживить телохранителей. — Ты знал, Демон? Я поворачиваюсь к Рудольфу и серьёзно отвечаю, вытягивая губы: — Нет. — Ты был у Бена в голове. — Я не читал его мысли. — Ты знаешь детектива? — Да. — Супер, — Рудольф поправляет помятую рубашку. — Найдёшь его и приведёшь сюда. — С превеликим удовольствием, — я преклоняюсь перед ним. — С возвращением, Бен, — со злостью поздравляет мучитель. Рудольф забирает со стола ампулы и подходит к телохранителям. Я щёлкаю пальцами — Винс и Тодд оживают, отпускают рукоятки пистолетов. Я на прицеле, дуло приставлено ко лбу. Три человека выходят, оставляя меня белой вороной в подвале. «Двадцать три сантиметра. Он усох со временем», — мысленно хвастается Бен. Мне и Бену привычны другие единицы измерения — привычны нашим народам. Американцы — извращенцы с футами, фунтами и дюймами. Мне понадобилось несколько лет, чтобы отвыкнуть от прошлого и принять новое. Я подмигиваю Бену: — А ты — гигант, старик. У лестницы меня ловит Тодд: — Будь осторожен, Демон. — Это угроза? — Совет. Рудольф сказал стрелять на поражение, если ты вытворишь подобное. — А что я сделал такого? — Я тебе сказал, что слышал. Надеюсь, ты меня понял. — Почему ты мне помогаешь? — Я тебе не помогаю, я выполняю свою работу. — Ты меня боишься. Тодд задумывается: — Мой отец — пастор. В детстве я ходил в церковь. — Ты убиваешь людей. Папочка отмажет тебя от гнева Божьего? — Я сожалею об этом и после каждого убийства молюсь. Знаю, что не попаду в Царствие Божие, я молюсь за родителей, чтобы они не стыдились меня. — Тодд, пока не поздно уходи отсюда. — Я не могу. Я на работе. — У тебя ребёнок. — Она не узнает обо мне. — О чём судачим, рыбки? — на лестнице появляется Винс. — Сеера, я соболезную, — произносит Тодд. — Кажется, это твоё? — Винс кидает клочок бумаги. Моё проклятие. — Ты забыл в беседке, а твоя мадама не забрала. Теперь понятно, почему водяная шлюха выбрала огненный член. Зачем ей мертвец? Херово, наверное, знать день своей смерти? — Найди себе деву под стать — убогую. Я обхожу Винса и поднимаюсь на первый этаж, убирая листок во внутренний карман куртки. «Марра, погладь, пожалуйста, мою гавайскую рубашку».