Весь этот мир

      Мы с Фрэнком сидели на полу гостиной и играли в покер. Вернее, изучали покер, записав на листочках комбинации и подглядывая в правила игры.       — В стёклах твоих очков отражается король червей, — сказал я, взглянув на друга.       — Может, я специально тебе подыгрываю, — ответил Фрэнк, улыбаясь. — В любом случае, комбинация у меня никакущая.       — А у меня две пары, — ответил я, раскрывая карты. — Рассказывай секрет. Если таковой у тебя ещё остался.       — И не один, — приподнял бровь Фрэнк.       — Хочу самый сокровенный.       — Не могу, и он не стоит две пары, — ответил Фрэнк, а потом радостно добавил: — Я тебе другой расскажу. Хотел показать уже после… но, знаю, не сдержусь. Короче, я попросил… упросил дедулю сходить со мной в тату-салон и дать разрешение на татуировку. Хочу вот здесь, — Фрэнк приложил руку к груди, слева, — пламя.       — Ой, Фрэнк… Но зачем? Это же больно, и вдруг аллергия на чернила…       — Потому что я хочу сделать что-то… что-то бунтарское.       — Мама будет ругаться.       — Ты плохо пытаешься меня отговаривать. И вообще, я думал, ты меня поддержишь в том кусочке свободы, который я хочу выкроить лично для себя. Дедуля вот меня поддержал.       Фрэнк нахмурился и стал собирать карты в колоду.       — Фрэнки, но ведь это не отмоется, и, если ты вдруг будешь недоволен однажды…       — Джерард, пойми меня. У тебя есть твои путешествия…       — Не по моей воле. И последнее могло закончиться печально.       — Но ты сам по себе свободный. Ты лёгок на подъём. Позови тебя кто-либо вот прямо сейчас укатить в… не знаю… Китай, и ты сразу согласишься. А я пойду спрашивать у родителей, и мне не разрешат. Татуировка — это то, на что я решился.       — Ещё партию? Или две, три… — попросил я, чтобы сменить тему и потому, что не хотел, чтобы Фрэнк уходил так рано, а побыл со мной подольше.       А через неделю он стоял у дверей моего дома.       — Привет, — сказал он, не глядя в мою сторону. — Можно у тебя переночевать?       Фрэнк закусил губу и судорожно вздохнул.       — Что случилось? — обеспокоенно спросил я, пропуская его в прихожую. — Что-то пошло не так? Воспалилась кожа?       — Нет, — выдохнул Фрэнк. — Но мне капец как больно.       И уткнулся лбом в моё плечо. Я положил руку на его спину и провёл несколько раз по мягкой куртке. Этим жестом Фрэнк просил заботы и сочувствия, и я понял, что хочу дать ему именно это, а не «а я же говорил!»       — Дедушку я не стал расстраивать. Радостный вскочил с кресла. Но, как только он отъехал от нашего дома, сразу к тебе. Иначе мама по-любому заметит, что со мной не всё в порядке. У неё глаз намётан на малейшие изменения в моём лице. Надеюсь, ты не против страдающего друга рядом этой ночью? А я буду всхлипывать, возможно, чем могу мешать спать.       — Всхлипывай на здоровье.       — А ты нарисуешь какие-нибудь варианты татуировок?       — Куда тебе ещё…       — Пока никуда, а там посмотрим.       — Фрэнки… — протянул я. — Ладно, нарисую. Захвати лёд на кухне и иди в мою комнату, а я в аптеку схожу. Может, найдётся какая-нибудь мазь.       — Ты лучший, — произнёс Фрэнк и всхлипнул. — Ну вот, я уже начал.       — Я лучший идиот, — сказал я вслух, стоя на дорожке возле пляжа.       Градусов, наверное, было под плюс тридцать, а я стоял в куртке на меху, шерстяной шапке и размышлял о том, что торопливость должна быть восьмым смертным грехом.       По правую руку шумело море или океан — я понятия не имел, на пляже веселились люди. Некоторые больше других, потому что видели меня.       Вот надо было мне пытаться срезать путь?       Да я быстро проскочу эту дорогу, никто не заметит!       Я засунул шапку в карман, стянул куртку и снял ботинки. Захватив всё это добро, двинулся к некой постройке, потому что она давала тень, которая хоть чем-то могла помочь парню в джинсах с начёсом и фланелевой рубашке.       Я уселся на песок, закатал рукава и прислонился к стене. Никаких фотографий. Буду сидеть и страдать, пока меня не закинет обратно в зиму.       Лёгкий ветерок донёс запах краски. Я принюхался, а потом и прислушался — женский голос что-то напевал на непонятном языке.       Я обошёл тот сарайчик, возле которого уселся. С другой стороны в джинсовом комбинезоне на стремянке стояла беременная девушка, разрисовывала стенку и напевала.       Её одежда и лицо были в брызгах синей краски.       Я отошёл подальше, чтобы получше рассмотреть картину. Она состояла из двух частей — надводной и подводной. На волнах под голубым небом качалась лодка с парусом, рыбаки закинули сети, а под синей водой были нарисованы дельфины и контуры ещё недорисованного косяка рыб.       Девушка перестала петь и начала спускаться с лестницы. Я поспешил подать ей руку.       — О, — произнесла она и улыбнулась, принимая мою помощь. Потом что-то быстро-быстро проговорила, и я завёл свою легенду про «США. Турист». Художница тут же стала подбирать слова, задумываясь: — Привет! Ты думал, в Бразилии такая же зима, как в Америке?       Она снова улыбнулась и потянулась к рюкзаку, стоящему на песке. Вытащила оттуда бутылку воды, но не отпила глоток, а вылила себе за шею. Жестом предложила мне повторить, и я согласился. Теперь мокрая рубашка приятно облегала спину.       — Дельфины помогают ловить рыбу, — кивнула барышня в сторону картины. Я недоуменно на неё посмотрел и спросил:       — А им самим не надо?       — Может быть, они и сгоняют косяки для себя, но почему именно под лодками?       — Рыбное место?       — Реалист. Почему бы не поверить во что-то чудесное? Тем более, если это чудесное замечают здесь с девятнадцатого века.       — Вы художница? — поинтересовался я.       — Да, — ответила она. — А ты?       — Рисую время от времени… А каково оно — быть художником по профессии? — внезапно спросил я.       — Долго и упорно работать, стараться, любить своё дело. Фантазировать, рисковать, рассказывать сюжеты. Нарисуй рыб.       — Я? Но я не вспомню так на память, вот бы перерисовать…. Какие тут водятся? Каких ловят?       — Мы же говорили про чудо. Придумай, — и художница протянула мне кисть.       Я подошёл к баночкам с краской. Присмотрелся к нарисованной синеве, серым дельфинам. Выбрал зелёную и серебряную краску, чтобы сделать чешуйки перламутровыми. Такой будет одна из стаек. Другая — золотые рыбки. Я растушевал хвосты и плавники, делая их прозрачными и длинными. Присмотрелся и решил, что не хватает чего-то… не хватает… татуировок? На рыбках? Глупость какая!       И я их нарисовал. Схематично — геометрические фигуры: треугольники, квадраты, ромбы… Но выходило… неплохо, интересно.       — Красиво получается, — через некоторое время сказала девушка.       — Я не реалист, — ответил я. — Со мной такое происходит, что реальностью назвать сложно.       — Я тоже иногда так размышляю про свою жизнь. Вот подумать только, во мне растёт новый человек! Отойди сейчас подальше и посмотри: видишь, как прекрасно получается, когда ты придумываешь. Займись этим.       — Изобразительным искусством?       — Развитием фантазии. И искусством тоже.       — А это настоящая профессия?       — Конечно! Этим можно зарабатывать. И иногда делать вещи для души. Вот как эта картина.       — Но быть художником — это же не постоянно… Вас поддерживают? Не говорят, типа «лучше бы пошла в юристы или учителя»?       — Мой муж сам творческий — он музыкант, играет в филармонии на скрипке классику днём, и по пятницам и субботам — в местном пабе весёлые песенки. А что касается учителя… я преподаю, веду курсы для взрослых, которые хотят рисовать, но в художественную школу их уже не примут. Одна из моих выпускниц — восьмидесятилетняя сеньора Кардозу, недавно организовала свою выставку. Обожаю её. Неужели некому тебя поддержать в выборе?       — Наверное, мой лучший друг Фрэнки поддержал бы, — произнёс я и неосознанно вывел тонкой кистью на одной из рыбок контуры пламени. — Но я сам не поддержал его, когда он в этом нуждался. В мелочи, если подумать… но всё-таки.       — А сейчас ты всё ещё против того, что он сделал?       — Нет, — я покачал головой и начал вырисовывать на рыбке очки. — И я хочу, чтобы он и дальше делился со мной своими затеями.       На этот раз фото Бандана-хэнда показывало не окружающий пейзаж, а картину на стене непонятной постройки на пляже южного бразильского городка под названием Лагуна. А рисунки из скетч-бука — чисто фантазия на тему татуировок в морском стиле.       На переменках и в свободное время я придумывал своих героев. Почему-то один из них постоянно выходил похожим на Фрэнка.       Я стал немножко фантазировать на уроках, где было необходимо применять хоть толику творчества. Например, рисовать на уроках информатики с помощью заданного алгоритма.       — Зачем мы изучаем эту доисторическую программу? — ворчал Фрэнк, у которого никак не получалось задать верные координаты для окружностей снеговика, которого он пытался рисовать. — У меня неправильный экран, я клянусь. Сколько можно двигать этот проклятый кружок вправо! Он уже должен перескочить к тебе на монитор!       — Алгоритмы везде одинаковы, — ответил я. — Знаешь доисторическую программу — справишься и с футуристической.       Я добавил пару штрихов к своей картинке. Подошёл преподаватель, мистер Андерсен, попросил показать, что у меня получается. Я с радостью загрузил картинку.       Мистер Андерсен взял с моего стола листочек с заданием.       — Это что, Джерард? — спросил он.       — Всё, как заказано — барашки на море, — лыбясь, ответил я. — Вот волны, а вот два барашка в шляпах. Загорают.       В классе раздались смешки. Фрэнк приложил кулак ко рту и отвернулся. Мистер Андерсен кашлянул.       — Джерард, похоже, произошло недопонимание… Наверное, ты просто не в курсе, что означает это выражение.       — Я в курсе, — я загрузил другую программку, где на волнах множеством маленьких кружочков была отмечена пена, так называемые барашки.       Мистер Андерсен улыбнулся, всё-таки творчество и юмор оценил.       — Отлично, Джерард, свободен. Кто-нибудь ещё готов?       — А можно я в классе побуду? — невзначай покосившись в сторону Фрэнка, попросился я.       Мистер Андерсен кивнул, улыбнувшись. Прекрасно знал ведь, что я буду другу помогать. Но оценку ему не снизит. Обожаю комфортных учителей.       Татуировка-пламя будто бы обжигало Фрэнка по-настоящему и даже придавало смелости.       — Представляешь, мы с Кейли решили поучаствовать в конкурсе исполнителей для танца короля и королевы на выпускном. И знаешь что? Выпускники проголосовали за нас. Многие говорили, что мы им понравились на Зимнем балу. А некоторые заявили, что рок-группа в лице её единоличного лидера может что-то выкинуть, и вместо рок-баллады получат что-то тяжёлое. А нам доверяют, потому что мы скромные. Уж не знаю, комплимент это или… Кое-кто будет в бешенстве. Кейли этим только гордится, а я, честно говоря …       — Айеро! — прогремело на весь коридор.       — Спрячь меня в шкафчик, будь добр, — произнёс Фрэнк. — Я помещусь.       — Так, — я взял Фрэнка за плечи. — Помни, у тебя пламя в груди и на груди.       — Почему ты говоришь, как какой-то чувак из кино? Не вдохновляет.       — Айеро, — Линдси подошла ближе. Я отодвинулся, и её локоть наткнулся на пустоту вместо моего плеча. Она зло посмотрела на меня. — До меня дошли слухи, что моя группа впервые… как это говорится, ни разу не произносила подобного… пролетела мимо выпускного?       — Ну почему же… — тихо произнёс Фрэнк, вглядываясь в книгу в его руках. — Вы выступаете.       — Но главную песню… песню, которая попадёт во все истории в соцсетях, оказывается, забрал дуэт малышей.       Фрэнк вдохнул, выдохнул и проговорил сквозь зубы:       — Да, мы с Кейли выиграли голосование. Так бывает, это суть соревнований и конкурсов. И мы… — он поднял глаза на Линдси, — были лучше.       Наверное, мой смешок превосходства всё-таки вырвался из мыслей в реальность, потому что Линдси стрельнула в меня молниями из глаз.       — Айеро… — начала Линдси, но не продолжила. Резко повернулась и застучала каблучками по полу.       — Ты моя умница, — я обнял Фрэнка за плечи.       — Всего лишь вступил в открытую конфронтацию с главной моей задирой. Я не умница, я дурак.       — А я уже фантазирую, Фрэнки, как вашу песню заметит какой-нибудь лейбл, случайно наткнувшись на соцсети, которые упомянула Линдси. Фантазирую… Знаешь, Фрэнк, раз уж мы сегодня такие крутые, то я иду к учителю рисования.       — Наконец-то покажешь свои рисунки и спросишь мнения профессионала?       — Не только. Попрошу дополнительных занятий и вообще всяческой протекции в поступлении в художественный вуз. Психолог будет счастлива, что я таки выбрал направление, в котором двигаться, мама — возможно, не очень, а мой лучший друг Фрэнки…       — Мне бы сейчас посомневаться, как ты в случае с моей татуировкой, да поотговаривать… Можно, хоть чуть-чуть?       — Не-а.       — Я рад за тебя.       — Мне нравится твоя татуировка, Фрэнк, правда. Если захочешь сделать ещё одну, то только по моему эскизу.       — Не командуй. А вообще, я согласен.       — Ты появляешься, чтобы снова исчезнуть,       Я не буду страдать, думать, будто нечестно,       Будто странно любить кого-то на расстоянии,       Будто ты существуешь только в воспоминании.       Ты сделаешь за дверь лишь шаг,       Я ставлю на окно свечу, как знак,       Что мы встретимся снова.       — И дальше припев, который у нас ещё не придуман, — сказала Кейли, отвернувшись на табурете от клавиатуры рояля.       — Даже как-то по смыслу выпускного получается, — размышлял вслух я. — Встретимся снова… будто бы желание школы видеть своих учеников на встрече выпускников.       — Песня о любви, — твёрдо сказал Фрэнк, перекидывая гитарный ремень через плечо.       — Да, но можно провести аналогию.       — Можно, но песня о любви, — отрезал Фрэнк и стал пробовать разные переборы на струнах.       Я смотрел на его пальцы. Это просто гипноз.