Россия, тридцать седьмой

Разноголосие трибун. Разговор начатый с отставанием во времени, но объединённый общей мелодией, называется полифонией. Мы новые люди нового времени – вот наша общая песня, мы идём вперёд, как асфальтоукладочная машина, всё трещит под нашим разгоном. В голове моей стучит ритм бега, вены вздуваются, а икры отвердев оттопыриваются, хотя ещё стою на месте среди других участниц. Девушки из нашей команды нетерпеливо перебирают ногами – зрелище восхитительное, тёплый ком подкатывает к горлу, словно вознесение манной каши. Взгляд скользит снизу вверх и обратно, закашливаюсь. Присоединяюсь к речёвке, кричу хрипло, как пневмонийная ворона, голос застрял в горле, видимо, предсоревновательный мандраж. Подскакивает Оля. Белое облачко кудряшек, утыканные веснушками плечи и скулы, белых пушок на ногах стоит дыбом от волнения. Что-то кричит мне. Однако рёв трибун и раскручивающаяся песня команды парней, уносит её слова в сторону подветренных флагов. Наклоняюсь, белёсое электричество щекочет шею, разряды волнения и страха передаются через мигом обожённую кожу. - … в первом … Зина не… - Что? – переспрашиваю. - Пойдёшь в первом забеге, Дина. На четвёртой дорожке. Зина почему-то не пришла, а уже через две минуты начало. Срываюсь, ныряю в потное галдящее море, упорно гребу, толкаясь локтями и расплёскивая брызги извинений во все стороны. Пока встречная ударная волна не опрокидывает меня. Рослый парень охотно, даже чрезмерно охотно меня ловит, ставя на место и попутно оглаживая талию. Вырываюсь, заново заправляю майку. Всеми глазами – на сбившую меня девушку. Красное лицо, перекрутившаяся юбка, я явственно вижу, что шов не на месте. Девятым валом налетает на другую, русоволосую, занятую разговором. - Вы, вы, вы… - захлёбывается, размахивает руками, я вам игрушка, скажите, нет, скажите, светлана? Это так? Вы думаете, что меня достаточно на полку отставить? Вы? Что я там буду сидеть? А вы… Всё говорите, говорите. Стихи! Вторая оглядывается, все близстоящие разворачиваются и наростают вокруг амфитеатром. - Лиля, прошу вас, успокойтесь, - пытается хватать её руки, но не преуспевает, мельничная траектория неподвластна укрощению. - Лиля, прошу вас не здесь, давайте выйдем из толпы. Поговорим. - Ваши разговоры мне... осточертели. Светлана, вы…! У вас так много слов. Ты просто мастер, мастер по словам. Да ты… всегда, - голос рвётся, звуки отделяются друг от друга, разная тональность в каждом слове, словно не один человек говорит. Разогнавшаяся рука, хоровое женское аханье, один мужской хохоток. Светлана отклоняется в сторону, приложив руку к лицу. Ударившаяся застыла, губы колеблются, как у рыбы, вытащенной на берег. Светлана распрямляется, смотрит на свою руку, из носа течёт струйка крови. Волна обрушивается вперёд, а после по закону жанра опадает. Обморок. Ударенная подскакивает к упавшей, вижу капли крови, падающие на блузку, охотно коричневеющую. - Диана, - дёргают меня за плечо, ошалело оглядываюсь, оглушённая произошедшим. Сбегаю с трибуны, меловые дорожки расплываются, в ушах бухтят барабаны. Покорно становлюсь в отведённой зоне, перевожу дыхание. Хлопок. Выбрасываю ноги вперёд, мысли волочатся сзади, сдерживая бег. Два и пять. Чёрт бы побрал всех припадочных, всех истеричек, всех опаздывающих на соревнования, всех переставляющих местами участников. 16 и 5*, да я на тренировках за 16, а то и меньше, стабильно бегала. Сердито отпихиваю Олину руку, топаю, пыхчу паровозом. Разве что чёрным дымом не фыркаю, хоть в глазах чернеет от обиды. Нахохливаюсь на лавочке в ожидании 500 метров.