Россия, тридцать седьмой

Летнее платье цвета мимозы. Летний фонарь электрической кляксой. Летние туфли на босу ногу. Чулочных изделий не достать в магазинах. Фокстрот, хвост лисицы шаги заметает, я часто смеюсь, так часто бывает, но кажется смех надрывен, непрочен, керосином пахнет из тучи громадной. - Работать, стоить и не ныть, Нам к новой жизни пусть указан! Атлетом можешь ты не быть, Но танцевать ты здесь обязан. Хохочет Гриша. Володя загребает пальцами давно не стриженые волосы. Зоя жуёт губы, чтобы сделать их ярче. Оля подскакивает сзади, хохочет, обнимает за талию, отскакивает, крутится. Ахаю. - Неужели? За три вечера? – руки ощупывают материю. Ой. Хороша. - Вы плачете Иветта, что песня недопета, - подхватывает зазвучавший мотив вместо ответа, рыбкой проскальзывает на площадку, кивнув дружинникам и сразу же оказывает в плену рук кого-то белобрысого, неизвестно откуда возникшего. Из-под земли он что ли выскочил, как джин в сказке. Мы дружной пятёркой, красной разряженной звездой продвигаемся шумящую и колышущуюся в танце клетку. Во все паруса несутся парусиновые ботинки в ритме танго, рассыпая остатки зубного порошка на дощатый настил. Танго сменяется фокстротом, я сменяю одинокое стояние на пузыристый ритм рио-риты, руки, ноги, сердца и прочие производные тела скачут и сцепляются на время. Мой кавалер хорош в ходу, ведёт уверенно, отвечаю невпопад, всё ещё хмурая от сорвавшейся спортивной нормы, но со временем оттаиваю, разогретая танцем. Фокстрот всегда напоминал мне езду на телеге по кочкам, хочется смеяться. - Диана, какое у вас уместное имя. - Что вы хотите этим сказать? – волчок мыслей в голове крутится, пока не отыскивает нужное имя. Константин. - Diese Neigung, in den Jahren, da wir alle Kinder waren, viel allein zu sein, war mild.* В вас нет заинтересованности, нет кокетства, присущего другим девушкам. Вы сталь и камень. Хохожу, подхватываю рифму, пришивая суровой ниткой вечного, затасканного всеми по случаю и без Пушкина: - Стихи и проза, лёд и пламень. Если вы сейчас будет проводить античные аналогии, я начну зевать. Почему-то каждый юноша, который встречается мне, считает безотказным средством для вовлечения в койку – демонстрацию скудных познаний в античной мифологии. Мне кажется, что проще высказать эту просьбу прямо без намёков. Мы ведь все взрослые люди. - Ну, что вы. У меня были совершенно другие мысли касательно того, как вы можете послужить общественному благу. Разговор прерывается окончанием танца и вынужденной миграцией на периферию танцплощадки. Состыковываемся с моими однокурсниками, сдвоенное «Костя», похлопывания по плечу, обмен незнакомыми мне именами. Незаметно для себя, посредством поочередных кивков и реплик я оказываюсь вовлечена в поэтический вечер, мелодекламация, переводческие пробы, новое искусство. Круг рук и слов, движение времени, возносит вверх. Нарядные и от пяток до макушки живые выдвигаемся из огороженного прямоугольника, под аккомпанемент инструментов, ложащихся в чехлы.