Россия, тридцать седьмой

Прости. Прости. Слетающие с губ кирпичики, тяжёлые, обожжённые бруски становятся друг на друга. Прости, я не хотела. Прости, я не хотела. Обоюдно возрастает стена, обожжённые бруски, опалённые дыханием, опалённые губы прячу. Прожёвывая слова, текут вовнутрь, смешиваются с желудочным соком. Мутит. Выскакиваю на улицу. Шатаясь. Комната. Комната. Веранда. Лбом к узорным деревяшкам. Вздрагиваю от кажущегося скрипа. Нет его. Никто не вышел. По периметру иду. Веду рукой, очерчивая\ стену дома, пальцы прыгают по шершавости, нарываясь на занозу, но оная – только в сердце и желудке. Прости – верно. Не хотела – лживо. Хотела. Хотела. Хотела. Прижатый к стеклу лоб, искажённо скривленные губы. Отшатываюсь за угол – иду в обратном направлении. Хотела. Хотела. Утро. Прямые доски лучей шарашат по глазам. Шуршащая по столу тряпка. Звяканье, отставляемых в сторону бутылок. Мерное бухканье книг, находящих своё место. Оля и Костя двигаются в очерченном круге, отходя друг от друга, но не слишком. Казах с Гришей – отвратительно бодрым шагом на озеро. Напрашиваюсь. Догоняю. На полдороге разворачиваюсь. Возвращаюсь к дому. Снова – к озеру. Остервенело гребу, отплёвываясь. Солдатиком опускаюсь, цепляюсь пальцами за илистое дно, волосы мельтешат от волн, снова вверх. Жадно вдыхаю. Растягиваюсь на песке, пятками еложу, прокопывая удобные ямки. Получаю шишкой в плечо. Бросаюсь. Прячусь за деревом. Удобный опорный пункт. Хохочу. Бегу. Падаю. Бегу. Снова бегу. Снова получаю шишкой. Снова вгрызаюсь в воду всем телом – разгорячённым и потрясённым. Оглушённым и разбуженным. Ложусь на воду. Оля. Костя, Света. Чинная подстилка. Улыбчивая, как всегда. Злюсь за улыбку. Хочется ударить. Схватить и бросить о землю, так чтобы у неё вышибло дух. А лучше полноценный нокдаун, чтобы смотрела и сознавала, а я прижимала её локтем, лучше коленом и отсчитывала секунды до поражения – раз, два, три, четыре… Протягивает мне сливу. Беру. Не ем, а подкидываю на ладони. Всё выше и выше, выше и выше. Улыбается. Отворачивается. Занята разговором с Костей. Слышу, но не понимаю, словно родную речь обесточили, не доходит от уха до мозга. Казах подначивает Гришу прыгать с дерева в воду. Узловатая сосна расходится на два ствола чуть выше человеческого роста, тянется вверх зигзагами. Широкая ветка прямо над уровнем воды. Забирается обезьяной. Очевидные возмущённые вопли Оли и Светы, рациональное бурчание Кости. Смотрю заворожено. Тёмная клякса тела булькает вниз, выныривает. Победоносным шагом над сушу под аккомпанемент из чередующихся «ого» и «дурак». Вскакиваю. С третьего раза цепляюсь за место развилки. - Диана, не льсти себе, ты слишком мелкая, чтобы туда влезть, - ехидничает Гриша. Зло оглядываюсь и изо всех сил подтягиваю себя расцарапывая пузо и измазываясь в смоле. - И? - Диана, ты зачем? – Оля, подбегает. – Глупости делаешь. Слезай. Выпрямляюсь. Издевательски салютую. Ветки после развилки расположены поближе, прекрасно дотягиваюсь. Успешно продвигаюсь вверх. Смотрите, смотрите, смотрите. Смотри на меня. - Диана, - обеспокоено. Нужный голос. Нужный голос и наконец-то стёртая с губ безмятежность. Перехватываю эстафету победной улыбки. - Диана, хорош дурить, слезай. С высоты надо уметь прыгать. Расшибёшься, - это уже Костя. Широко открывающая рот Оля рядом. Усаживаюсь на необходимую ветку. Болтаю ногами. - А и расшибусь, а и что? - Диана, слезай, пожалуйста, - а это Оля попискивая. - Ну, вот расшибусь. И что? И кому я нужна? - Дура, дурочка, - снова Оля. – что ты не несёшь? Всем ты нужна. - А я может, не хочу, чтобы всем. Зачем мне все? Мне все не нужны. – издевательски нараспев. Рыболовный крючок взгляда. Ловлю тебя изо всех сил. Тяну. Подсекаю. Скажи. - Мне, например, - спокойно и серьёзно говорит Света. Смотрит. Магнитит изо всех сил. Пожимаю плечами. Пячусь, полосуя корой и задницу тоже. Вниз и вниз. С развилки – камнем о землю. Приземляюсь, теряю равновесие, впиваюсь ладонями в землю. Левой на шишку. Чертыхаюсь. Оля распускает фонтаны слёз. Хохочу, обнимаю её. - Ребята. Ну, вы чего? Я же просто шутила. Обнимаю Олю. Смотрю на Свету. Изо всех сил смотрю, так что, кажется, скоро белки вытекут от чрезмерного напряжения. Расшевеливаю всех на бой шишками. Девушки против парней. Хохот, кидание. Прижимаюсь к толстым спинам деревьев, щурю глаз для меткости. Тёплая кора, одуряюще пахнет хвоей. Ладони и задницу саднит по очевидным причинам, но так же что-то болит и тянет внутри и в пятках. Кажется, что если меня раскроить, то из кожи моей будут хорошие сапоги скороходы – Иван-царевичу. Бег во мне пузырится, какая-то странная сила меня то щекочет, то бросает в жар. Хохочу до хрипа в груди. Дома отказываюсь от картошки. Огораживаюсь молчанием и листом бумаги. Частокол неровных букв щетинится: камнем в окно бултыхнуться пробить тонкий слой улыбку с лица прищур смелых глаз нарочитость каждый небрежный жест смахнуть разгромить не смей быть смелее чем я не смей быть сильнее меня ни сил ни огня только тяжесть и вес пробьюсь через лёд и стекло через толщу ресниц через толщу приветливых слов и улыбок не стой словно ты ни при чём в череде тусклых дней только ты только ты изваянием мрамором камнем застывшим я камень летящий А завтра ехать домой. И кто поедет домой? Я, Диана? Диана ли я? Кто теперь живёт во мне, я не знаю этого человека.