Заблудившись в тенях (18+)

Пак Сонхва считал себя редкостным счастливчиком. Ну, посудите сами: он родился в счастливой семье, где все любили друг друга: мама, папа, два брата — старший и младший. И все были живы, здоровы, и ни одного не утащила тень. В это-то суровое время! Да такие семьи по пальцам можно было пересчитать в столице, а вот семейству Пак повезло. Его отец был румяным простодушным булочником, чья лавка пользовалась огромной любовью всех, кто жил рядом, но были и те, кто приезжали за свежими и ароматными буханочками и нежными горячими бриошами с шоколадом или гусиным паштетом даже с окраин. А года два назад господину Пак Соёну предложили поставлять хлеб для королевской гвардии. И это было волнительно и почётно, вся семья гордилась отцом, а госпожа Пак Гонхи так и вообще была в таком восторге, что как раз после этого у Сонхва и появился младший братишка Джимин. И это, конечно, дало большую прибавку к семейному бюджету, которую на семейном совете было решено пустить на обучение в университете Парсока (самом известном и уважаемом на секундочку!) старшего сына, Пак Сончона, который всегда мечтал учиться и заниматься химией, чтобы помогать доблестной армии Королевства в борьбе против Чёрного проклятия: он хотел найти способ борьбы именно с Чёрными ангелами, потому что его истинного на его глазах унёс такой вот ангел — и никто больше не видел его. Сончон, правда, не был тогда ещё в ним знаком, приехал как раз познакомиться, но грустил и тосковал по-настоящему. Сонхва пытался его утешить, но как — не знал. Потому что у него самого метка с долгожданным именем так и не появилась. Может, на этом и закончилось его везение? — спросите вы. Нет, Сонхва не унывал. Он ждал. Верил, что всё будет — но позже. Не может так его обойти судьба. Дала же она для чего-то рисунок двух красивых крыльев на шее, ниже правого угла челюсти. Сначала Сонхва думал, что это такое родимое пятно, но.. нет, это был именно рисунок, как будто начерченный лёгким чернильным пером. Крылья были тщательно выписаны: вразлёт, с несколькими белыми перьями посередине и главное — с острыми рогами вверху. И каждый рог как будто перевит серебряной полосой. Если повернуть рисунок к Луне ночью, эти серебряные ленты блестели каким-то мистическим белым светом. Рисунок появился в восемнадцать, был небольшим и легко прятался под охранной повязкой с серебром. А тем, кто спрашивал, что это, Сонхва, смущённо улыбаясь, говорил, что сделал тату по молодости. Размышлять о том, что это было очень странно — что такой вот рисунок был, а настоящей метки не было, Сонхва было некогда. Он вообще страрался не зацикливаться на плохом. Обладая романтической натурой, определённой мечтательностью и спокойным характером, он предпочитал уделять своё светлое внимание тому, что мог или хотел исправить в своей жизни, а не тому, чего в ней не могло быть. Да, он мечтал о своём соуле и представлял себе милую нежную девушку, за которой он будет ухаживать и которой сделает предложение под луной на прогулке по берегу реки. Или — и такое он тоже допускал — это будет светлокудрый милый парень, который полюбит его за добродушие и старательность и … сделает ему предложение. Может, и не под луной, но тоже где-нибудь в романтическом месте. В этой части своих мечтаний Сонхва обычно смущался. Как вести себя с девушкой, он примерно знал, так как с детства был любимчиком всех девчонок в округе. Особо завидным женихом не был, но так как был невероятно хорош собой — и знал это — всегда находил, с кем поцеловаться взосос под красными фонарями в день соединения душ или кого поприжимать к деревьям на опушках летними белыми ночами в пору высоких костров. Никто ему никогда не отказывал. Но вот если его соулом окажется парень… Тут у Сонхва возникли бы вопросы. Потому что он был совсем не уверен, что сможет зажать парня или первым поцеловать его. Так что оставалось нрадеяться, что Вселенная — если уж будет ей так угодно — сможет найти для него кого-то поактивнее. Но лучше девочку. Нежную, ласковую, мягкую. Однако с тех пор, как у его сверстников стали появляться метки, к нему стало возникать всё больше вопросов, главный из которых: а что у тебя? кто у тебя, Пак Сонхва? И не то чтобы его это напрягало: он свято верил в справедливость Вселенной и собственную везучесть, но отвечать-то как-то надо было. И он придумал себе соула: пока ничего не было, почему бы и нет? И в следующий раз, когда мама, тревожно гладя его по чёрным, как смоль, пышным волосам и целуя в высокий лоб спросила: «Ничего, сынок? Не появилось?» — он бодро ответил: — Появилось, мам. Но… показать не могу, потому что она … ну, я уже слишком взрослый, чтобы тебе это показывать. Мама всплеснула руками и радостно ахнула. — И кто? — с придыханием спросила она. — Кто, сынок? — Парень, — уверенно сказал Сонхва, и сам себе изумился. — А… — мама чуть разочарованно прокачала головой: она очень хотела внуков, а у старшего пока тоже в память о соуле были только парни на уме. — А имя? Имя, Хва-я? — Чан, — ляпнул первое, что пришло в голову, Сонхва. — Странное имя, — растерянно сказала мама. — Ага, — кивнул Сонхва. — Но что поделаешь? — Вот лучше бы на месте твоих дурацких крылышек метка была, — вздохнула мама. — А то, может, ты неправильно рассмотрел. Может, отца попросить? Пусть посмотрит? — Нет! — решительно ответил Сонхва. — Это и отцу не покажу! — Да где же? — изумилась мама. — Ну, мам! Ну, как ты можешь! Мать смутилась, снова обняла его и примирительно сказала: — Ладно, ладно, Хва, солнышко. Надеюсь, что ты своего Чана встретишь и всё разрешится благополучно. — Да, я тоже надеюсь, — задумчиво ответил Сонхва, поглаживая вдруг зазудевшие крылья на шее. Впрочем, долго думать о странностях своих отношений со Вселенной, как уже было сказано, Сонхва было некогда: он трудился, добиваясь своей цели. А цель была амбициозна: он страстно хотел стать одним из лучших тенеборцев Королевства. Когда он торжественно объявил об этом маме и отцу, они в ужасе открыли рты. — Нет, сынок... ты... Ты подожди, — сказал отец, нервно потирая руки. — Ты… зачем тебе? У тебя соулмейт жив-здоров, скоро вы, возможно, встретитесь, а ты… зачем тебе? Зачем ему, Сонхва как-то и сам не знал. Но хотел этого страстно. Если бы у него спросили, с каких пор это желание поселилось в его душе, он бы не ответил. Просто, может, в школе им так рассказывали о героях-тенеборцах, что впечатлительный юноша проникся. Может, обида за соула брата так расстроила его, что он решил отомстить — раз уж брат стал искать утешения не в мести, а в книгах. Его не прельщала судьба булочника и продолжателя дела отца — пусть этим занимается милаха Гонхва: вон он как булочки уминает, может, и станет прекрасным пекарем. Но точно не Сонхва. Его крылья… Вот, может, мечта о том, чтобы воевать с тенями и уничтожать обидчиков людей — Чёрных ангелов — захватила сердце Сонхва тогда, когда он увидел впервые на своей шее этот знак — знак крыльев. Он посчитал это призывом к действию: возможно, именно так Вселенная намекала непонятливому и немного рассеянному мечтателю Пак Сонхва, какую именно судьбу ему приготовила. Это было так… романтично! И он, отринув все сомнения и уговоры не на шутку перепуганных родителей пошёл в школу подготовки к Академии тенеборцев. Единственное, что он взял из дома в эту школу, — это свою любимую рапиру с красивым именем Карда. Эту рапиру подарил ему когда-то дядя, пропавший позже где-то на границе и бывший тенеборцем. — Береги её, Сонхва, — сказал он тогда. — Может, ты и не станешь воином, но она поможет тебе в самые трудные моменты выжить, я чувствую это. — Дядя Сончок, а как же ты? — спросил тогда тринадцатилетний Сонхва. — Ведь ты же ею дрался? Или у тебя ещё такая есть? — Нет, Хва-я, — ласково усмехнулся дядя. — Такой больше ни у кого нет: Карда уникальна. Её гарду я выковал сам, и на ней первая буква моего — и твоего — имени. Так что она только моя. А теперь будет твоей. Я должен тебе её подарить, я так чувствую. Больше дядю он не видел, поэтому Кардой дорожил. И взял её, естественно, в свою новую жизнь: дядя-то был, как оказывается, почти пророком, ведь и впрямь рапира была с Сонхва в самые трудные его годы. Потому что в школе, а потом и в Академии было не просто сложно — там было ужасно сложно. Там ему пришлось очень многое пересмотреть в своём мировоззрении. Суровые рассказы о тенях, Чёрных ангелах и их жертвах лишили его мысли о службе тенеборца ореола романтики. Жестокие испытания, которым подвергали тела и души будущих тенеборцев беспощадные преподаватели и бесконечные тренировки, сделали его сильным, выносливым, умеющим быстро собираться и принимать решения. Он старался. Падал в грязь лицом — и вставал с уверенностью, что и грязь может быть полезной. Спотыкался о насмешливые взгляды более приспособленных к жизни и лишённых светлого мироощущения однокурсников — и лишь смело улыбался в ответ, извиняясь за собственную неуклюжесть. Научился скрывать свои страстные порывы — но не утратил стремления помогать тем, кто в беде. Научился бить в ответ — но не потерял способности отличать полезный урок от банальной жестокости. Не все его принимали, некоторых раздражали его уверенность в том, что мир всё же прекрасен и надо верить ему, — это скрыть было трудно, потому что это составляло основу его личности. Но верная Карда всегда была с ним — и он завоевал уважение как мастер рапиры, хотя она и не была самым популярным оружием для битвы с тенями: копья и пики были больше в ходу. Но Сонхва упорно тренировался — и победил, его признали. А на тех, кто не признал, были друзья, которые готовы были встать на его сторону, и их было больше, чем недругов. Потому что другом он был просто прекрасным. На выпускных экзаменах он показал лучший результат на курсе по всем дисциплинам, в том числе и в учебом бою с пленённой тенью. Тогда он убил впервые тень по-натоящему. Этого момента он ждал — и боялся. Боялся за свою тонкую натуру. Однако, увидев чёрное пятно, яростно верещащее и свистящее, он не испытал ничего, кроме холодного желания уничтожить это чужое и чуждое. Он не увидел в тени живое — только опасность, которую надо искоренить. И он сделал это верной Кардой — легко и уложившись в рекордно короткое время. Им восхитились тогда все, даже недруги. А уже о преподавателях нечего было и говорить. Его назвали гордостью Академии. Но на предложение пойти в командование, поступив на следующий курс, а не уйдя в действующий отряд, Сонхва ответил отказом. Когда он был на первом курсе, он увидел тренировку отряда третьекурсников — отряда Ли Минхо. Пять человек — как единый организм. Чёткие, слаженные движения, оточенные навыки боя, прикрывающие спину друг друга товарищи. Попасть к ним стало его мечтой. И вот это был первый раз, когда везение его оставило. На просьбу послать его в этот отряд ему ответили отказом: отряд был полностью укомплектован и не нуждался в новых членах. Сказать, что Сонхва расстроился, — ничего не сказать. Даже выпил, чего с ним раньше никогда не случалось. Пить понравилось, похмелье — категорически нет. Друзья, с которыми он пил, дотащили его до дома, а утром мама торжественно приготовила ему рыбную похлёбку и поставила перед ним тарелку со словами: — Дожила я до того момента, когда и тебе, Хва-я, понадобился этот супчик. А вот доживу ли до того момента, когда ты своего Чана в дом-то приведёшь? — Какого ещё Чана? — морщась от простреливающей виски боли, нетерпеливо спросил Сонхва. — Ну… как же… соулмейта своего… — растерянно ответил мама. Сонхва мысленно дал себе по физиономии: это надо же так… забыть. Собственную придумку забыть. Кстати, имя оказалось не таким уж и странным: в том самом отряде Ли Минхо, куда он так хотел, был один парень с именем Бан Чан. Сонхва пару раз видел его тренировки: он мастерски владел пикой, был высок, очень хорош собой, кудрявый, светловолосый, улыбался так, что у Сонхва перехватывало дыхание и он смущённно отворачивался, когда этот самый Чан проходил мимо. Но это давно, пару лет назад. Чан тогда выпускался. И Сонхва был на третьем курсе. И конечно, Чан в душе не чаял, что рядом с ним ходит вот такой вот Сонхва. Да и сам Пак не сказать, чтобы так уж залипал на Чана. Разве что улыбка… Было в ней что-то. И в том, как он закидывал от смеха свою кудрявую голову… Тоже. Но вообще-то, уж если говорить серьёзно, Сонхва больше нравился сам Ли Минхо. Командир великолепной пятёрки вызывал у Пака не только дрожь уважения и желание склонить голову от восхищения. Взгляд хитрых и хищных кошачьих глаз заставлял сердце Сонхва терпетать и биться быстрее. Во он бы... Вот ему бы, пожалуй… Но нет. О трагической истории отряда, каждый из членов которого потерял своего соула, ходили в Академии легенды. Однако с тех пор, как они выпустились, у Сонхва не было возможности получать о них подробные сведения. И только страстное желание быть рядом с ними осталось неизменным. Но пока была не судьба… а тут ещё и так проколоться с именем. — Мам… — Сонхва глубоко вздохнул и прикрыл глаза: врать ему по-прежнему было трудновато. — Мам, мой… соул… Он погиб. Я его в Академии встретил — и тут же потерял. Несчастный случай. Не хочу… не могу вспоминать, понимаешь? Мама ахнула и поднесла руку ко рту, а потом кинулась к бедному сгорающему от стыда Сонхва с объятиями и шёпотом утешения. И с тех пор никто не смел больше в семье спрашивать Сонхва о его соуле. Он пошёл служить в приграничный отряд, но оставил заявление на место в отряде Ли Минхо. Когда об этом отряде стали приходитьь странные и какие-то почти неправдоподобные сведения — о том, что они вроде как то ли предатели, то ли сумасшедшие, то ли стали марионетками Чёрных ангелов, то ли приручили кого-то из «Чёрного проклятия», Сонхва стал ещё активнее проситься в этот отряд. И вот этого никто из его командиров не понимал. — У тебя прекрасные успехи, тенеборец Пак, — качал головой его начальник, читая очередное прошение о переводе в «Проклятый отряд», как окрестили людей Ли Минхо в армии. — Зачем тебе эта морока? Они на переднем крае, они постоянно в эпицентре сражений, они — отряд зачистки, ими пожертвуют — и глазом не моргнут. Этот придурок Ли Минхо уже и отсидел за свои идиотские идеи о сотрудничестве с Чёрными ангелами — а все им неймётся! Засели там, в своём Савероне, и как сычи: ни на какой контакт со всеми остальными не идут. Если бы не рубали тени так браво, давно бы их всех порешили. Хотя и так они, чувствую, этой участи не смогут избежать: уж слишком борзые! Поэтому забудь, Пак. Нечего тебе там делать. Понял? — Понял, господин командир Чонг. Прошу перевести меня в отряд Ли Минхо, как только там появится место. И он так надоел командиру, что тот уступил. Вот так Пак Сонхва и оказался посреди замка Саверон в очень неудачный день, в один несчастный час.

***

Сонхва с Кардой в руках вошёл в снесённые с петель двери и оказался в огромном холле, где вся мебель была как будто разрублена огромными топорами, а в отдалении он явственно слышал звуки битвы. Он рванулся туда и в большом зале застал настоящее сражение. Два чёрных ангела бились не на жизнь, а насмерть, а за спиной одного из них, распластанное на полу, лежало тело тенеборца. Сонхва сразу узнал его: это бы Ким Сынмин. Его остекленевший взгляд, вывернутые конечности и разорванное горло однозначно говорили о том, что он мёртв. Ангел, прикрывавший его собой, был страшен: всклокоченные волосы, все в серебряной пыли, изодранный костюм с белой пеной по краям порезов, искажённое ненавистью и болью лицо в серебряной пене. И только руки — в алой крови, явно не своей. Но это точно не он убил Сынмина: алая кровь покрывала два огромных клинка в руках его противника — огромного мрачного Чёрного ангела, раза в полтора больше его, чьи движения были мощными, размашистыми, отличались страшной силой. И почти каждое из них попадало в цель, в то время как первый ангел брал скоростью и точечностью ударов. У второго ангела тоже были раны, и серебро сияло и на его костюме, лице — холодном и прекрасном, как маска — и крыльях… Увидев эти крылья, Сонхва замер: огромные, чёрные, с несколькими белыми, трепещущими как будто над остальными пёрышками, а сверху … Рога с серебряными полосами. Закричавший было в боевом пылу Сонхва, поняв, что перед ним, умолк и отступил. Ни первый, ни второй ангелы даже и не подумали на него отвлечься: их схватка входила в решающую стадию. Первому оставалось недолго: точным широким ударом рогатокрылый полоснул его по бёдрам, и во все стороны брызнули серебряные капли, однако он всё же умудрился воткнуть огромное копьё, которым защищался, прямо в правое крыло своему противнику. Огромный ангел взревел и отступил, унося в крыле грозное оружие, а первый ангел рухнул на колени, повернулся к телу Ким Сынмина и пополз к нему, что-то отчаянно шепча. Пока его враг с диким шипением выдирал из крыла поразившее его копьё, первый склонился над телом мёртвого тенеборца и зарыдал. Сонхва никогда не видел, как плачут ангелы, он в принципе был уверен, что они не умеют плакать, – и только тут до него дошло, что он впервые видит ангелов без чёрной маски (значит, всё-таки маска!) на лице. У рыдающего над Сынмином ангела было невозможно милое лицо — нежное, тонкое, с чудесными, хотя и измазанными сейчас кровью, щеками. Он гладил дрожащей рукой бледное лицо человека и что-то умоляюще ему шептал, как будто Сынмин мог его услышать. Вторая рука у ангела была ранена: он не мог ею двигать и лишь неловко подтянул её к себе. Одно крыло у него тоже было выломано, а второе подрагивало, как будто жило своей жизнью. От этой картины у Сонхва защемило сердце, и он однозначно встал на сторону этой странной пары. Поэтому когда их противник справился с копьём и, рыкнув что-то грозное, сделал шаг к ним, чтобы добить первого ангела, Сонхва закричал так, что вздрогнули все: — Стой! Не смей! Не трогай их! От горящего холодной злобой взгляда повернувшегося к нему рогатокрылого Сонхва прошили стрелы страха: ангел был устрашающе величественен и грозен. При всём при этом его лицо всё равно показалось Сонхва прекрасным и … необычным: большие, круглые, серо-голубые глаза, ровный аккуратный нос, чуть смугловатая кожа, красиво рисованные губы… «Умереть от руки красавчика… Да ещё и с крыльями, как у меня на шее… Мечта идиота, — мелькнуло в голове тенеборца. — Смерть от руки Чёрного ангела почётна. Жаль… Прости меня, мой соул... Но сначала…» Он собрал всё своё мужество в кулак с зажатой в нём Кардой и ринулся на почему-то не спешащего нападать ангела, который как-то болезненно-пристально его рассматривал. Сонхва кинулся в атаку самозабвенно и яростно: он успел увидеть, как первый ангел, осторожно поддерживая голову Сынмина, начал окутывать их обоих серебристым паром. О том, что ангелы могут лечить людей, Сонхва слышал, но считал это байками, которые появились в последнее время на волне интереса к сотрудничеству с «Чёрным проклятьем» — интереса, источником которого, как точно знал Сонхва, был именно отряд Минхо. Может, это оно и есть — лечение — и у Ким Сынмина есть ещё шанс?... Раздумывать было некогда. Нельзя было не попробовать дать первому ангелу шанс. О Сынмине Сонхва мало что знал, но это был брат, тенеборец, так что выбора не было: надо было вступаться. Первый удар рапирой Чёрный рогатый отбил с обидной лёгкостью, лишь двинув в сторону одним из своих серебряных клинков. Но у Сонхва были силы — и он отскочил, развернулся, оказываясь у противника за спиной, и снова нанёс серию ударов: рапира помогала нападать быстро и многократно. Однако Чёрный был силён. Он, не глядя, повёл крыльями, и они, увернувшись от Карды, хлестнули мощным движением Сонхва по ногам, и тенеборец чуть не упал, но вовремя отступил и, хотя и прижатый к стенке, устоял, подобрался — и снова кинулся на Чёрного. Он кружил вокруг врага, атакуя с разных сторон, но ангел был как заговорённый: все атаки натыкались или на воздух, ещё хранивший тепло только что бывшего здесь крыла, или на скрещенные клинки — и тогда Сонхва улетал в угол, отброшенный как будто мощной воздушной волной, или скользили вдоль костюма Чёрного, не принося тому никакого значительного вреда. Сонхва был упрям, он не сдавался и попыток не оставлял, отвлекая всё внимание страшного противника на себя: поднимался с пола и кидался снова, снова и снова. Ему некогда было смотреть по сторонам, поэтому он не заметил, когда остался один на один с чёрным: в какой-то момент первый ангел просто исчез вместе с телом Сынмина. Сонхва и его противник были так поглощены боем, что заметили это только тогда, когда, отброшенный очередной контратакой ангела, Сонхва приземлился именно туда, где ещё недавно рыдал над мёртвым телом пухлощёкий ангел. И оба — и тенеборец, и его враг — чуть растерялись и остановили бой, оглядываясь. — Чёртов мальчишка! — прорычал рогатокрылый в бешенстве. — И откуда ты только взялся! — Он поднял голову и взревел несколькими голосами, до одури напугав Сонхва, который от неожиданности упал, хотя уже успел к этому времени встать: — Джисон! Хан Джисон! Вернись сюда, трус! Ты кинул мне этого щенка? Я убью его медленно и с особой жестокостью! И его крики и боль будут на твоей совести! Вернись и прими смерть, как подобает, падший! Джисон! Хан Джисон! Лишь тишина была ему ответом. Сонхва тоже невольно прислушался к этой тишине, а потом перевёл взгляд на лицо надвигающегося на него ангела — и понял, что обречён. Сил у него уже не оставалось, а противник его как был, так и остался, кажется, в той же поре. Видимо, Сонхва при всём своём умении не причинил ему никакого вреда. Тогда тенеборец размахнулся и в последнем отчаянном порыве метнул Карду прямо в грудь наплывающего на него чёрной тучей ангела. Тот успел отклониться, но тем не менее рапира не подвела: впилась в крыло, почти под самым рогом. Чёрный зашипел, его лицо исказилось бешенством, он рванулся к Сонхва и схватил его за шею. — Ты умрёшь, тенеборец! — прогрохотал он прямо в лицо задыхающемуся под мощными пальцами Паку. — Я … Внезапно он вскрикнул и выпустил Сонхва, потряхивая в воздухе огромной ладонью, как будто обжёгся. Пак неловко упал и застонал, потому что приземлился на раненую в схватке до этого ногу. Он поднял на ангела глаза и замер от странного взгляда Чёрного: в нём было недоверие и изумление. Он вдруг резко опустился перед Сонхва на колени и навалился на него, прижимая к полу. От неожиданности тенеборец даже не сопротивлялся. И когда в руке ангела блеснуло чёрное лезвие необычного короткого ножа, Сонхва только прикрыл глаза, всем телом ощущая непонятно-приятную тяжесть мускулистого и сильного тела ангела. «Что же… Вот и смерть..» — подумал он и зажмурился посильнее. Он почувствовал, как что-то твёрдое прошлось по его шее — по защитной повязке — и она упала, а открытое горло чуть потревожило тяжёлое дыхание ангела, который явно склонился над ним, рассматривая… рассматривая рисунок, рассматривая крылья. Следующие слова заставили Сонхва распахнуть глаза от изумления: — Что за хрень здесь… Это же… откуда, человек? Откуда у тебя мои крылья?! Его встряхнули, и чудесные, тёмные, как ночь, глаза уставились прямо Сонхва в душу. Потом ангел внезапно оттолкнул его и отпрянул, усевшись с размаху на собственную задницу. Не сводя взгляда с растерянного лица Сонхва, он выдернул из крыла рапиру, чуть простонав сквозь сжатые плотно зубы, и перевёл взгляд на Карду. Его глаза расширились, и он отбросил рапиру, как будто увидел в руке змею. — Что это?! Что это такое?! — закричал он тройным голосом, полным отчаяния и страха. — Откуда? Откуда это у тебя, проклятый тенеборец? — Ого, ещё одна парочка истинных из разных миров у нас нарисовалась, — раздался откуда-то слева и сверху звонкий насмешливый голос. — И кто тут в нас попал? Божечки, неужели сам Гроза Чёрных Кубов, один из псов Ким Намджуна Чон Хосок? Чёрный ангел вмиг оказался на ногах, но было поздно: вокруг него, жужжа и, очевидно, причиняя ему сильную боль, обвилась синяя светящаяся лента, обмотавшая его руки, тело и ноги и повалившая его на пол. На его лице выразилось презрение и злоба, когда он смотрел на подходящего к нему юношу–ангела, белокрылого и прекрасного, как сон, как мечта. — Предатель Чон Уён, — прохрипел он. — Ну, ещё бы… — Привет, братишка, — весело помахал ему неизвестно откуда появившийся в зале Белый. — Я тебе не брат! — рявкнул Чёрный ангел. — Забудь о нашем родстве! Ты предал семью… — Семью, в которой тебя все презирали и ноги об тебя вытирали за твои чёрные крылья, да? Об этой семье мне забыть? — насмешливо спросил названный Уёном. Чёрный ангел закрыл глаза. На лице его была мука: ему, очевидно, было страшно больно. Но едва ли не большую боль доставлял ему, видимо, ехидный взгляд чудесных медовых глаз Белого ангела. — Исчезни, предатель, — прохрипел Чёрный ангел. — Хорошо, — покладисто согласился Уён. — А истинного твоего мне с собой взять? Или тебе оставить? А может — убить? Прямо здесь и сейчас? Глаза Хосока мгновенно распахнулись — и в них блеснула такая злоба, что Сонхва, со стороны наблюдавший за всем этим с открытым ртом, невольно вздрогнул и вжался в стену. — Он... не может быть моим истинным! — зло выплюнул Хосок. — Это всего лишь сосуд! Всего лишь… человечишко! — Ну, значит, я могу его убить, да? Отлично. Сонхва даже и не понял, как Белый ангел оказался перед ним и приставил острый кинжал к его горлу. Тенеборец попытался оттолкнуть его, вырваться, но тот шикнул на него и хитро подмигнул, а потом резко замахнулся кинжалом. И в тот же миг страшный рёв сотряс стены замка и оглушил Сонхва. Меркнущим сознанием он увидел, как отлетел от него невесомой пушинкой красавчик Уён, а вместо него перед его глазами появилось искажённое страхом и жаждой лицо Чёрного ангела. Он почувствовал, как его поднимают чьи-то сильные руки, перед глазами мелькнули чёрные крылья и нестерпимо блеснули в закатном солнце серебряные ленты на грозных рогах. Больше Сонхва ничего не увидел: он провалился в небытие.