Заблудившись в тенях (18+)

До Базы мятежников, которая была огромным запущенным замком на окраине королевства, Сонхва и Минхо ехали три дня, практически не слезая с лошадей и лишь с небольшими остановками на отдых. Там, где они останавливались, их ждали свежие лошади, еда и угол на сеновале или в сарае — чтобы поспать, не привлекая внимания завсегдатаев таверн и пивных в гостиных дворах. Минхо сначала был неразговорчив, он постоянно думал о чём-то своём и не проявлял даже элементарного любопытства по отношению к своему новобранцу. А Сонхва, понимая, что его командир вымотан и находится в пограничном состоянии — умирая душой и оставаясь живым телесно — взял на себя роль его бескорыстного охранника, помощника, секретаря и верного оруженосца. Так что всё, что касалось вопросов "договориться — достать — найти", Сонхва молчаливо взял на себя. Уён возникал рядом, когда они останавливались в нужном им гостином дворе, давал краткие инструкции о том, куда и как двигаться дальше, — и снова исчезал. Минхо заговорил с Сонхва только один раз: в последнюю их совместную ночёвку. У командира явно что-то болело: он был необычно бледен, нервно потирал грудь и мучительно хмурился. Когда Сонхва улёгся на охапке сена, подстелив свой плащ, Минхо внезапно сел и глухо коротко простонал: — Что же вы с ним делаете, сволочи... Сонхва не задавал вопросов: Уён объяснил ему, тихо отведя его в сторону перед дорогой, что Минхо сдаёт в последнее время основательно потому, что, видимо, что-то очень плохое происходит с его повязанным, и скорее всего, Главный Хёнджин начал испытывать все ужасы реального голода, а значит, он постоянно думает о Минхо, возможно, зовёт его, и командир это чувствует, поэтому ему так плохо, так тяжело. Так что Сонхва просто закрыл глаза и стал умолять всех известных ему божеств из старинных сказов, которые когда-то слышал от матери, помочь его несчастному товарищу. — Сонхва... — Голос Минхо звучал измученно и тихо. Пак встрепенулся и тут же поднял голову. — Поговори со мной... пожалуйста, — явно с трудом произнося слова и продираясь сквозь муку боли, попросил Минхо. — Я хочу... отвлечься. Прости, я ни о чём тебя не спросил... Ты... Может, если не очень хочешь спать, расскажешь о себе? Сонхва с готовностью сел на своём импровизированном ложе и стал рассказывать о себе: о детстве, о семье, о своих мечтах, целях, трудностях в школе и при подготовке к Академии. Чуть стушевавшись вначале, он искренне рассказал о том, как восхищался отрядом Минхо и мечтал в него попасть. — Ты любимчик судьбы, — внезапно горько усмехнулся Минхо, прерывая его, — раз не попал к нам. Видишь, пока был не с нами — был жив-здоров. А теперь... Что от моего отряда сталось... — Он откинулся на спину, заложил за голову руки и прикрыл глаза, продолжая кривить губы в тоскливой ухмылке. — Отряд... Мы были так увлечены всем этим. Так ненавидели тени и ангелов. И кто мы теперь? Что с нами стало?.. — А... что? — тихо спросил Сонхва. Минхо покачал головой и тяжело вздохнул: — Чан в мире проклятых теней, мы знаем, что он в так называемое Доме исследований, но так как их мир нестабилен, мы не могли никак найти точку, куда можно переместиться, чтобы попасть там именно в этот чёртов Дом и забрать его. Теперь у нас вроде как есть этот Белый, Сокджин, но... я ему не доверяю. Мне... мне теперь вообще трудно с доверием. А он... он мутный какой-то. Но выбора у нас нет. И мы всё равно должны попробовать, иначе его уничтожат, нашего Чана. Эти уроды... эти твари... Они всех нас поимели. Причём в прямом смысле. И наших ангелов... наших бедных ангелов... Сонхва встрепенулся, так как тема ангелов была ему болезненно интересна. — А — что? Что с ангелами? Минхо кинул на него косой взгляд из-под ресниц и покачал головой. — Я и сам не всё понял. Но ты, знаешь... поговори, если что с Саном. Это у нас такой... Интересный, в общем, хрен есть. Ну, ты поймёшь. — Минхо тоскливо вздохнул и неожиданно мягко улыбнулся: — Только не переживай: твоему-то ангелу ничего такого не грозит. Сонхва замер, почувствовав, как дрогнуло от страха его сердце. — Вы... знаете? Минхо усмехнулся и кивнул. — Я видел твои крылья. У Чана... у нашего Чана были... то есть... ну, в общем, такие же. Знаешь, что странно? — вдруг оживился Минхо. — Когда Чан скрывал, что у него нет метки, они нам врал, что у него был соул, но погиб. И знаешь, какое имя он нам назвал? Сонхва пожал плечами и мотнул головой. — Сонхва! — Губы Минхо дрогнули в подобии улыбки. — Представляешь? Он сказал, что его соула звали Сонхва! Пак в диком изумлении уставился на командира и зашевелил губами, не в силах произнести и слова. — Я... я... — Он хрипло откашлялся. — Я... я сказал маме, что моего соула звали... Чан. Минхо снова сел и во все глаза уставился на Сонхва. Они помолчали несколько минут, переваривая информацию. — Это ведь... это ведь ничего не значит? — дрогнувшим голосом спросил Сонхва. — Мне Чан... он, конечно, крутой, это да... Но мне, честно говоря больше всегда нравились вы, командир... — Сказал — и обмер, поняв, как это прозвучало. Минхо, же чуть помедлив, снова чуть улыбнулся и кивнул: — Это всё ерунда, Сонхва... У тебя есть соул. Может, если бы не вся эта ерунда с миром проклятых теней, вы с Чаном и были бы... Но... Он любит своего ангела. Только Ликса, только его, и я, поверь, его хорошо понимаю: они обречены друг на друга. Никто и ничто не сможет встать между ними. Так же, как ты, мой мальчик, обречён на своего ангела. Эта связь, как сказал Сан, гораздо сильнее и безнадёжнее, чем простое соулмейтство у нас, у людей. Поэтому ты... вы так и интересны всем. Поэтому вы в опасности. Пока мы со всем не разберёмся, а это... — Минхо окинул взглядом мучительно-тревожно глядящего на него Сонхва. — Это, видимо, будет сложно... с вами... двумя такими... У Сонхва всё замерло в груди о страха и томительного предвкушения, так что смысл слов Минхо до него дошёл не сразу. — Кому — всем интересны? — переспросил он у командира. Тот болезненно усмехнулся: — Вот поверь — всем, в прямом смысле этого слова. И очень неплохо, что твой... ангел — Верхний... — Что? — удивился Сонхва. — Что значит — "верхний"? Минхо внезапно смутился и торопливо ответил: — Ну, не я, не я тебе об этом рассказать должен. Это уж Сан... Пусть он. Он знаток. Так что... Ты уж у него спроси, ладно? Он жуткий тип, конечно, но охренеть какой умный, он самый умный. Он меня на ноги поднял, спас. Я ему жизнью обязан. Мы все практически. Сонхва почувствовал, как снова засосало в душе неприятной тревогой, но послушно кивнул. — Мы говорили о вашем... о нашем отряде, командир, — нерешительно напомнил он. — Так что с остальными? Я только про Сынмина знаю, так у него вроде как всё в порядке. — Разве? — болезненно скривился Минхо. — Разве? Я буду рад, если это так. Но по-моему, он, как и Чанбин, интересуется теперь только Джисоном. Хотя, конечно, у Чанбина это стало просто ненормальностью, одержимостью. Ему нужен только и исключительно Нини. Впрочем, если бы... если бы мой ангел носил моего ребёнка, я бы тоже... наверно... У Сонхва на лоб полезли глаза, он разинул рот в немом "О!" и уставился на Минхо. А тот только грустно улыбнулся. — Да, Хва... такое вот бывает. Они совсем голову потеряли, когда Сан Чанбина всё-таки поднял на ноги. Хотя мы думали, что он так и останется таким... странным. Он ведь слишком долго был мертвым. У него, как сказал Сан, душа начала отмирать, сущность гаснуть. Нельзя в первый раз тянуть с воскрешением. Я и сам долго был в отключке — вот и Чанбин всё это время почти. А потом Сан всё же смог... Он там у Нини с энергией что-то провернул — таблетки какие-то сделал. И Нини, подкармливаясь от Чанбина, кормил его в то же время периодически собой, — ну, то есть энергией. И смог достучаться до его души. И когда наш Бинни пришёл в себя... Тут это... Такое было... — Минхо невольно улыбнулся и покраснел, чем безумно удивил тут же покрасневшего в ответ Сонхва. — Они как кролики, знаешь, трахались везде, мы, наверно, каждый их хоть по разу да застукал — а им хоть бы хны. — Минхо снова смущённо покашлял. — Мы там уже не знали, куда уши девать — так они... Уён ругался. А мы все ржали с них и с того, как он ругается. Ну и вот. Результат-то предсказуем... как выяснилось. — Да как это? — изумлённо воскликнул Сонхва. — Ангелы же мужики! Как... — Он подавился, откашлявшись, и продолжил, упрямо глядя на чуть смущённого и грустно улыбающегося Минхо: — Как это возможно?! — Мужики... — Минхо вздохнул и прикрыл глаза. — Они — совсем иные существа, это тебе не люди. И те, кого они называют "Нижними", приносят в их мир новых арфхов — так называют себе наши враги, Сонхва. — Он помолчал, и Пак, с замиранием сердца слушавший, не посмел его прерывать. — Понимаешь... Ребёнок — это очень условное название. То есть Сан говорит, что, скорее всего, ребёнок Нини и Чанбина, родившись в этом мире, будет человеком, который будет выглядеть, как человек, иметь все наши... ну, признаки что ли, но... возможно... Возможно, что он переймёт от Нини какие-то признаки и ангела. Может, крылья, может — способность исчезать, может, что ещё. Но главное, чтобы он родился здесь, в этом мире — тогда и Чанбин, и Нини смогут быть с ним, никто не будет им мешать. А вот если... Впрочем, что же... Вот так. Минхо замолчал, но Сонхва не смог удовлетвориться этим рассказом, его так и подмывало — и он спросил: — Но ведь вы все... Я так понимаю, что вы все были... с ангелами... Ну... вы понимаете? — Он робко посмотрел на усмехнувшегося Минхо, тот кивнул головой, и Сонхва продолжил: — Тогда почему же раньше... никто из них не... это... Раз вы уж с ними... давно... — Сонхва окончательно смутился и умолк, но пытливого взгляда от Минхо не отвёл. Тот вздохнул и, чуть помедлив, неохотно ответил: — Это ведь не сразу, знаешь. Всё-таки они совсем другие. Так что их к такому вот исходу нашего... хмм... общения подготовили. — Минхо кинул взгляд на приподнявшего брови в изумлении Сонхва и продолжил чуть тише: — Эти твари... Они использовали отряд наших ангелов для своего опыта: они хотели, чтобы наши ангелы, которые все были "нижними", подготовились, перестроились, находясь в нашем мире, под условия, чтобы носить смешанных... детей... Они их заставляли пить какие-то лекарства что ли... таблетки... Их сущность, находясь постоянно в нашем мире, с помощью этих лекарств менялась, а наш с ними... ну... то, что мы их трахали... постоянно... Это им помогало. А потом эти уроды решили, что им достаточно для опыта только Ликса и Чана. А мы — как побочный продукт — не нужны. И чтобы ничего не вышло за пределы нашего отряда, они решили нас уничтожить. Послали лучших своих, среди них и был твой... Ну, ты понял. — Сонхва смущённо кивнул и снова покраснел. А Минхо тоскливо вздохнул и продолжил: — Только вот твой ангел, которого послали в Саверон, встретил тебя. Мой ангел... Моя любовь... Он уговорил каким-то там образом самого страшного из них не уничтожать нас. А второй из отряда вообще оказался каким-то странным образом связанным с нашим Чонгуком. Они там до сил пор не могут разобраться, что между ними происходит. Мы уж задрались пытаться понять, что там такое. То ли они не могут друг без друга, то ли Чонгук убить его хочет. — Минхо снова остановился и продолжил, явно делая над собой усилие: — А Чана и Ликса забрали, чтобы они сделали им... такого вот ребёнка. А потом они хотят Чана... — Минхо умолк, а Сонхва почувствовал, как смертельный холодок ужаса пополз по его спине, он уставился на командира, а тот, не в силах, видимо, говорить, просто кивнул и горько добавил: — Они хотят провести опыт над ними. Над соулмейтами. А потом, если что-то получится, дитя они заберут, а Ликса... отлучат и отправят в Обитель. Что-то типа нашего самого глухого монастыря. На вечное бытие. Чтобы не мешал дальше опыты ставить над их... ребёнком... — Нет... — в ужасе прошептал Сонхва. — Но ведь это... это... — Это твари, Сонхва, — твёрдо сказал Минхо с такой ненавистью, что у Сонхва мурашки побежали. — Если бы я мог... Я бы их всех уничтожил. — Но зачем? Зачем?! — Сонхва в тоске окинул взглядом сарай, в котором они сидели: ему показалось на секунду, что дышать стало труднее — столько тоски накатило в его сердце. — Эти... арфхи... Их мучает то, что они зависимы от нас, людей, это их унижает. Они хотят стать независимыми, стать теми, кто сможет питаться не только энергией, но и какими-то другими источниками жизни. Всю свою историю, которой они так гордятся... — Минхо горько усмехнулся. — ...они только и делали, что искали по Вселенной себе жратву — чтоб не сдохнуть. И это они начали особенно чётко осознавать, когда встретили нас. Мы свободны и можем выжить даже в очень сложных условиях из-за своей способности приспосабливаться. Они хотят... ну, тут бы тебе с Саном, конечно... Ну, что-то типа того, чтобы создать существо, которое могло быть и источником энергии при надобности, и тем, кто сможет найти, чем прокормиться, если этой энергии не будет рядом. Они жаждут завладеть нашими способностями быть независимыми, они... завидуют нашей свободе. А зависть — страшное чувство, она на такое толкает... Особенно зависть к тем, кто по сути слабее тебя, потому что — будем честными — мы ведь очень плохо умеем противостоять им! — Голос Минхо внезапно обрёл странную силу и гордость. — Но при этом — даже сдохнув в их глотках — мы остаёмся и в их мире, если они оставляют нам душу! Мы можем жить и так... Правда... — Взгляд Минхо снова потускнел. — Правда, тогда мы превращаемся в жаждущих, но они даже этому завидуют: тому, что у нас так много жизненной силы. И им плевать, что мы превращаемся в чистое зло. У них там... иные представления о зле и добре. Они вообще... другие... Обессилев от всплеска эмоций, Минхо, чуть задыхаясь, прикрыл глаза и положил руку себе на лоб, явно собираясь спать. Однако Сонхва решился всё-таки спросить: — Но... ваши ангелы... Значит, Джисон тоже... будет носить ребёнка Сынмина? Они ведь тоже... — Не знаю, — тихо и утомлённо ответил Минхо. — Таблетки у них кончились, но раз Нини забеременел... — Минхо умолк и хмыкнул, и Сонхва его понимал: было жутко странно говорить такое о юноше, но так ведь оно и было, так что Минхо продолжил: — Раз смог — значит, своё дело они сделали. Как и Тэхён. Он первый об этом жутком опыте узнал. Это другой ангел. Он погиб. Он был повязан с нашим Чонгуком. Они ушли, так что Тэхён первым перестал принимать эти таблетки. И заметил, что без них он всё больше и больше стал обретать человеческие черты. Чонгук порой видел его без крыльев, он смог надевать обычную одежду. Творилось что-то странное. А потом он... забеременел. — Минхо вдруг поднялся и тревожно взглянул на Сонхва. — Только смотри, Чонгуку об этом ни слова! Он не знает... Не знает, что ожил за счёт энергии своего нерождённого ребёнка. — Сонхва снова, в который уже раз, почувствовал, как смертельно холодеет от тоски и жалости. — Его нашли арфхи, нашего Тэхёна. Он у тому времени вёл дневник наблюдений за собой и тем, как меняется. Чонгуку не говорил, потому что сам, кажется, не очень верил в то, что с ним случилось. Убедиться хотел. Ребёнку... Ну, новой сущности внутри него, было уже три месяца, когда их настигли стражи — чистильщики, которым было дано задание уничтожить Тэхёна. Отряд наших ангелов тоже получил задание найти и убить Тэхёна как предателя, но Хёнджин... — Минхо с трудом сглотнул, но всё же продолжил: — Мой ангел не посчитал это чем-то серьёзным: он же не знал, что Тэхёна искали не столько как предателя, сколько как ангела, который может раскрыть их план. И он бы раскрыл, так как был очень умным. Но стражи нашли его раньше и смертельно ранили, а Чонгука убили у него на глазах. И он, понимая, что не сможет ни себя спасти, ни дитя, выбрал Чонгука. И принёс его к нам. И отдал ему свою энергию — всю, без остатка, вместе с энергией их малыша. Поэтому Чонгук пришёл в себя быстро и без таких последствий, как... — Как Чанбин... — эхом отозвался Сонхва умолкнувшему командиру. — А как вы всё это узнали? И почему не знает Чонгук? — Мятежники... Хонджун смог найти в доме Тэхёна его дневник. Мы его нашли чуть раньше, но нам помешали. И мятежники смогли его прочитать. И мне сказали. А вот Чонгуку мы решили не говорить. У него сейчас и так всё очень сложно с его Чимином. Там такие страсти... Ну его нахрен. Лучше не надо. И ты молчи, Сонхва. — Конечно, конечно, — торопливо заверил его Пак. — А что же... что же с вашим ангелом, командир? — решился тихо спросить он. — Мой ангел, — горько прошептал Минхо, закрывая глаза и снова откидываясь на спину. — Моего ангела я всё равно найду и заберу у них. Пока мне херово, пока я дохну здесь заживо — это значит, он жив. Только поэтому... Я всё равно найду его. Найду — и так же... как Чанбин... Оттрахаю и заставлю забеременеть, чтобы больше никуда!.. — Минхо сжал зубы и коротко простонал, сжался и отвернулся, а потом глухо сказал: — Прости, Хва... тебе это необязательно слушать. Прости. Давай спать. Сонхва смутился, абсолютно точно поняв, что сказал Минхо, но тут же поспешно отвернулся и прикрыл глаза. Этот разговор добавил ему вопросов, которые он долго обдумывал, не находя на них хоть сколь-нибудь внятных ответов. Постепенно от отряда несчастного Минхо мысли его перетекли в иное русло: он стал думать о себе и... Хосоке. О том, что сказал командир. О том, что их отношения, очевидно, уникальны, о том... как сильно хочет он увидеть Хосока, как мучительно хочет снова притронуться к его губам. Сонхва вздохнул, и рука сама потянулась к метке на шее. Он быстро снял защитную повязку, осторожно погладил рисунок — и это вдруг оказалось невероятно приятно. Он неверяще снова провел пальцами по своим крыльям — и ощутил, как кожа под меткой начала чуть пульсировать, распространяя по телу томную и тёплую дрожь. Волна остро-приятного жара лениво прокатилась по груди и толкнулась в пах. Сонхва сжал зубы, чтобы не застонать, с ужасом подумав, что, услышь его Минхо, подумает, что Пак занимается прямо при нём самоудовлетворением. От этой мысли лицо Сонхва охватил нестерпимый жар, он прикусил губу и искренне хотел убрать руку от шеи, оставив метку в покое, но... пальцы снова, дрожа, коснулись и мягко огладили контур... Сонхва не сразу понял, что метка чуть вспухла, теперь чётко определяясь краями под ставшими вмиг страшно чувствительными пальцами. Он, подрагивая, снова огладил свои крылья и снова чуть не застонал от того, насколько приятная дрожь прошила его тело. В этот раз сдержать стон было гораздо сложнее, так что он испуганно натянул защитную повязку и, стараясь успокоить дыхание, сжался под своим плащом, под который спрятался, перед тем как начать... гладить... себя... Он уже засыпал, когда вдруг почувствовал, как какое-то благодатное тепло овеяло его, и он вдруг осознал себя самым защищённым человеком на земле: ему ничего больше не угрожало, мягкое и пушистое нечто легко касалось его лица и волос, дарило спокойствие и умиротворение — такое сладкое, такое... такое... Он пытался очнуться и открыть глаза, но ему как будто мягким, свежим, тёплым ветерком дули в лицо — и он находился в полусне, но прекрасно чувствовал, как ему хорошо. — Славный мой, хороший... Спасибо... Это было... так приятно... — Эти слова во сне так сладко огладили его измученное сердце, что он почувствовал себя по-настоящему счастливым, искренне желая, чтобы этот сон никогда не кончался.